Противиться сирене, что с тёщей спорить. Во-первых, глупо: всё равно, ведь, сделаешь, что скажет. А во-вторых, обычно её приказ быстрее исполнить, чем терять несколько суток в изнурительной борьбе с наваждением.
Поэтому по первой команде «приди», я сместил луч лазера влево и приблизил его к передовикам. Барс и Ален послушно сбросили скорость и повернули, но остальные собаки ответили рычанием и лаем. Я не стал наказывать, только отметил самую недовольную пару, чтобы на стоянке кормить последними. Дозорные Чинг, Пати и Якута притормозили, выстраиваясь в линию: через минуту я уже видел направление на источник сигнала.
Упряжка продолжала разворот, и только когда вектор движения совпал с пеленгом дозорных, я вернул пятно света на место. Потяг выровнялся, а дозорные бросились нас догонять.
«Да, – сказала сирена, и сочла нужным представиться: – Клия».
– Харон, – сказал я вслух. – Чем могу помочь, Клия?
«Освободи меня, Харон»
– Я освобожу тебя, и уеду?
«Ты торгуешься»?
– Нет. Корректирую планы.
«У тебя больше нет планов. С этой минуты планировать буду я».
– Да, Клия. Направление верное?
«Приемлемое. Перед торосами поверни вправо по ходу движения. Как выйдешь на траверс, я сообщу. Остановишься и пойдёшь ко мне пешком».
Сдерживая бессмысленные ругательства, я лишь позволил себе покачать головой. Попасть в услужение к сирене – удовольствие само по себе «на любителя». Но срыв охоты казался чудовищной несправедливостью.
Дело не в амбициях, клянусь! Да, я знаю, что обо мне говорят в посёлке: отважный, настойчивый, хитрый… никогда не возвращается без добычи. Всё верно. Но то, что снаружи выглядит храбростью и героизмом, отсюда, с изнанки моего «я», видится трусостью. Трусостью до слёз, до икоты, до тяжести в желудке и слабости в ногах.
Я даже не уверен, что это тайна. Если бы меня спросили, я бы признался. Да, я, Харон Гера, никакой не герой, а трус, каких мало. И вся моя «отвага» – это панический ужас перед беспомощным плачем голодного ребёнка. Мне проще умереть, чем вернуться в посёлок без добычи. А поскольку умирать не хочется, приходится будить удачу…
«Очень трогательно, – насмешливо вклинивается в ход мыслей сирена. – Не переживай, я отведу тебя к древнему капищу. Аккумуляторы, ветряки и солнечные батареи. Горы проволоки, гвоздей, труб и канатов. Станешь не просто великим охотником, станешь знаменитым потрошителем кладовок…»
– У меня другое предложение, – говорю вслух, всё ещё надеясь, что она вспомнит о совести, и перестанет копаться у меня в голове: – я делаю всё, что скажешь, но вместо гвоздей и проволоки, ты отпустишь меня до рассвета. Это возможно?
«Почему до рассвета?»
– Неподалеку богатое озеро. К утру оно замёрзнет.
«Днём снова откроется».
– Но вернётся ли тюлень?
«Ты собираешься ночью бить саблезубого тюленя?»
Я погладил приклад парализатора и сказал:
– Охочусь в любое время суток, – у меня от злости задрожали губы. – Независимо от времени года.
Ненавижу пояснять очевидное.
– Охочусь, когда вижу дичь. Других условий нет.
Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы остыть. Клия не мешала.
– В пяти часах отсюда приют моего посёлка. Там достаточно химии, чтобы выманить тюленя на лёд. Я туда ехал.
«Химия? – недоверчиво переспросила Клия. – Мне говорили, что тюлень только на живца выходит».
– У меня нет живца. Разве что я сам. Или собаки. Но если меня съедят, кто будет бить тюленя? А если скормлю тюленям собак, как отвезу добычу к посёлку?
«Ну и задачка! – в её словах слышалась насмешка. – Зачем тебе тюлень, Харон? Твоему народу мало рыбы»?
– Рыба – не мясо. Нам нужны шкуры для одежды и жилья. Из жира гоним масло для роботов и светильников. Кости обжигаем, и пористый углерод пускаем на аккумуляторы, которые меняем у лесовиков на травы…
«Ладно, – согласилась сирена, – пусть будет по-твоему. Мне нужно подняться на утёс. Дорогу знаешь?»
– Да, Клия. Нам по пути.
«Вот и славно. Подними меня на плато и проваливай. А сейчас тормози, твои чунки передо мной».
Я остановился. Но прежде, чем идти к скалам, внимательно осмотрел лёд… и ничего не увидел. Никогда не считал себя опытным следопытом. Сейчас было самое время досадовать на свою неопытность. Я не видел следов полозьев. А значит, не мог понять, куда ушли обидчики сирены.
Зато нашёл свежие царапины от когтей бурмеха. Отброшенный иней чётко указывал направление, которым он двигался. Аккурат к приюту. Можно считать, повезло: если бы не сирена, я бы обязательно столкнулся с опасным зверем. Счастливчик, что и говорить!..
«Почему медлишь? – нетерпеливо спросила сирена. – Мне нужна твоя помощь!»
Я вернулся к саням и уложил собак. Только после этого прихватил пешню и пошёл к утёсу. На удивление переход к скальному берегу не показался сложным. Наверное, в этом месте замёрзший после оттепели прибой был не слишком сильным.
«Зачем идти пешком, если тут ровная дорога?»
«У тебя очень много вопросов, Харон, – немедленно огрызнулась сирена. – Самый умный?»
– Да, – не задумываясь, ответил я. – А ещё тороплюсь и мне больше всех нужно.
«Молодец!» – с неожиданной теплотой сказала она.
Узилище долго искать не пришлось. Сирену замуровали в одном из многочисленных «карманов» утёса. Обычное дело: если добыча слишком велика для транспортировки, заносишь её в пещеру и пломбируешь хранилище льдом. Благо воды кругом хоть залейся. Вот только лить нужно с умом, тогда мороз сделает всё остальное.
«Ну, же!» – нетерпеливо сказала она.
Я подошёл к стене, отметил тщательность, с которой её возводили, (ледовая пломба «пузом» выступала из скалы) и полное отсутствие заботы о пленнице (ни одного отверстия для вентиляции).
– Отойди подальше от стены.
«Не надейся, что треснет или расколется. Хотя бы лаз сделай…»
Она оказалась права: сотней ударов дело не обошлось. Под конец работы ломик полностью уходил в пробитое отверстие. «Какой идиот так старался? – изумился я, – этой пломбой мамонта можно удержать!»
Когда лёд расступился, я едва не «уронил» пешню внутрь. Ещё какое-то время ушло на расширение лаза. Наконец, Клия велела остановиться. Из норы выползла женщина в гладкой, облегающей одежде золотистого цвета. Густые длинные волосы были под цвет комбинезона. Голубые глаза смотрели требовательно и высокомерно.
– Очень неудачный камуфляж, – сказал я, вытирая натруженной пятернёй пот со лба. – На солнце издалека видно.
– Зато никогда не мёрзну, – сказала она, выпуская с дыханием плотные клубы пара. – Ты следишь за сообщениями дозорных? Бурмехи на подходе.
– Бурмехи? Ты ничего не говорила о дикарях!
– А ты думал, меня пленили дельфины?
Если это был юмор, то я его не понял. С бурмехами ещё можно было как-то справиться. По крайней мере, я видел немало калек, получивших увечья от дикарей. Дельфины оставляли только трупы. С характерными ручьями крови из ушей, глаз и носа.
Покоробило, что женщина следит за моими дозорными. Но я решил пока не конфликтовать. Тем более, «бурмехи на подходе»...
С дикарями мы старались не сталкиваться. Зачем искусственно плодить проблемы, если они успешно размножаются сами? Так что сообщение о бурмехах меня обеспокоило. По всему получалось, что прямо сейчас, вот в эти самые минуты, я развязывал межвидовую войну.
«Мне только дикарей не хватало»!
«Может, не будешь отказываться от капища? – спросила Клия. – Парочку роботов гарантирую. Твои дозорные, наверное, совсем износились»?
Вместо ответа я повернулся и быстро зашагал к саням, показывая ей дорогу.
***
Проскочить мимо дикарей не удалось. До фиорда, по которому можно было подняться на плато, оставалось минут двадцать собачьего хода, когда Пати недвусмысленно просигналил: «живая опасность». Пришлось поворачивать, но было поздно: едва отполыхало зарево уходящего солнца, дозорные замерли и повернулись в сторону, обратную движению.
Я привстал на коленях, обернулся и посмотрел в бинокль. Чёрта с два я там что-то увидел. Пришлось переключаться на тепловизор. Да. Так гораздо лучше. Если допустить, что может быть что-то худшее, чем погоня пятёрки дикарей. Ситуация из печальной стремительно переходила в плачевную.
Теперь ни охоты, ни кладовки. В пору думать, как уцелеть. Дикари нас догонят…
– Почему так уверен? – спросила Клия.
– У меня обычные грузовые сани. Вдобавок, с перегрузом. И собаки не кормлены. А дикари налегке и бегут на четырёх руках. Обезьяны! Одна такая тварь легко перевернёт сани. Первую я вырублю парализатором, но вторая свернёт мне шею. А их пятеро! У нас нет шансов.
– Дозорные?
– Для них дикари из того же теста, что и я. Роботы своих не стреляют.
– По твоей логике, мне нужно оставить тебя и вернуться к бурмехам.
Я чуть было не брякнул «хорошо бы», но то, что сдержался, не помогло:
– Даже не мечтай. Сделай так, чтобы я их больше никогда не видела. Это приказ.
Я равнодушно помыслил короткое «да», но в душе снова кипела ненависть. Я ведь простой охотник. И от небожителей прошу одного: чтобы они обо мне забыли, и не мешали охотиться.
В поисках душевного равновесия, задумался на нейтральную тему: люди не могут жить среди зверей. Ну, а звери стараются обходить посёлки стороной. Вот и получается, что успешная охота всегда за тридевять торосов. И всегда в одиночку. Так лучше, проверено. И проблема не в доверии или совместимости. Просто одна упряжка двоих не понесёт. А если упряжек две, то посёлку лучше, когда охотники ищут дичь подальше друг от друга. Вот и выходит, что список опасностей возглавляет одиночество.
Дальние переходы физически тяжелы, но психологически – убийственны. Воображение и опыт наперегонки рисуют тысячи вариантов долгой, мучительной смерти на льду: холод, голод, цинга, хищники, трещины, безумие дозорных, ураган… всего не перечислишь, и от каждого можно умереть. Рассчитывать можно только на себя: кто «попал», тот пропал, помощь не придёт. Удивительно, что это слово вообще существует: если в мире нет помощи, то зачем это слово придумано?
Посему старейшины настойчиво учат не думать, отключать голову. Главный враг внутри. И справиться с ним можно только одним способом: выбросить из головы всё, что не относится к текущему моменту. Есть упряжка, направление и ближайшая минута. Всё остальное от лукавого. Да, психогигиене на курсах дальней охоты уделяется особое внимание.
Сирена слышит мои мысли. Но если я не думаю, она становится глухой…
– Они видят нас по пятну света перед твоими собаками! – озабочено замечает Клия.
– Верно, – соглашаюсь я, и подзываю Пати.
Это лучший из моих дозорных. И я не скоро прощу себе эту потерю. Но думать об этом буду завтра. А сейчас креплю на голове робота лазер и отправляю его на смерть.
– Ты снизил мощность курсора направления потяга? – удивилась Клия. – Но ведь ночью собаки могут двигаться только за пятном света. Упряжка остановится!
– Да, Клия, – зачем спорить с очевидным?
Пати бодро бежит вперёд и, в соответствии с программой, заметно забирает левее, к морю. Я же луч передовикам делаю совсем бледным и смещаю его круто вправо. Барс и Ален в недоумении ворчат, но поворачивают. Упряжка ещё какое-то время движется. Через несколько минут выключаю лазер, собаки больше не видят на льду маркер, и сани останавливаются.
Не медля, приказываю упряжке лечь и затаиться. Выхожу на лёд. Быстро разворачиваю скатку паруса и накрываю им сани и собак. Теперь даже если дикари пробегут в шаге от меня, всё равно не заметят: парус в этой темени неотличим от снега.
– Хитро, – оценила Клия. – Молодец! А я почему-то решила, что ты сдался. Почему молчишь?
– Дозорного жалко.
– Ах, вот как. Дикари не вернут?
– Это их основное свойство. Иначе, они не были бы дикарями.
Она коротко рассмеялась.
– Неплохо. Не расстраивайся, в капище на плато действительно два новеньких робота. Оба твои. Выгодный обмен, не находишь?
«Если бы ты ещё и заткнулась», – мечтательно подумал я, и поспешил поправиться:
– Не знаю, как попросить тебя замолчать, Клия. Дикари на бегу нас вряд ли заметят. Но они хорошо слышат…
***
– Я была уверена, что ты их пропустишь, и мы развернёмся к фиорду.
– Ты ошиблась.
Мы возобновили движение. Но теперь уже позади бурмехов, которые теперь гнались за роботом, а мы за ними.
Я думал исключительно о мутной мгле и старательно горевал о Пати. Если совсем не думать, сирена заподозрит неладное, и беды не оберёшься.
– Почему не прикажешь дикарям оставить нас в покое?
Она повела плечом, будто говоря: «что за блажь?»:
– Другой способ мышления. Для меня бессвязный и обрывочный. Я не слышу их. Они не слышат меня. За последние сто лет значительно поумнели. Но до ментального контакта ещё очень далеко. Хотя они уже имеют представление о моих возможностях…
– Об этом тоже хотел спросить. Зачем ты здесь? И как очутилась в наших краях?
Она красиво подняла руку:
– Я спустилась с неба.
Мне стало смешно:
– Ясно, что не вознеслась из проруби. Где твоя вимана?
– Вимана?
– Небесная повозка. Челнок. Как ты спустилась с орбиты? На чём?
Она повернула ко мне лицо.
– Что значит, «на чём»? – в замешательстве спросила Клия. – Чтобы выпасть из неба никаких приспособлений не нужно.
– Чтобы упасть приспособлений не нужно, – согласился я. – Приспособления нужны, чтобы упасть и не убиться.
– Погоди! – она посмотрела вперёд, прислушиваясь. – Там что-то происходит!
– В самом деле? – съехидничал я, – подъедем ближе, посмотрим.
Дал полную нагрузку на лазер и отодвинул пятно света подальше от собак. Упряжка дрогнула, и ход заметно ускорился.
Через минуту стали слышны вопли ужаса дикарей и торжествующее уханье саблезубых тюленей.
– Кажется, они напоролись на полынью… – с тревогой сказала Клия.
Я промолчал, вглядываясь в кромешную тьму. Пятно света перед собаками слепило. Казалось, вне этого пятна мира не было. Крики стихли, зато стоны и хрипы тюленей звучали совсем рядом.
«Пожалуй, хватит!» – решил я, и выключил лазер.
Дальнейшие действия совершал со сноровкой бывалого робота: перевести в режим охоты Чинга и Якута, включить все прожекторы, и стрелять, стрелять, стрелять… до полного разряда парализатора.
– Какой ужас! – простонала Клия. – Они погибли!
– Ещё нет, – ответил я, имея в виду тюленей. – Но сейчас будут.
– Так это была охота? – она задыхалась от гнева. – Ты всё это нарочно?
Мне некогда было с ней разговаривать. Теперь всё зависело от скорости моих действий. Прежде всего, убедиться, что бурмехи ушли под воду. В ближайшую минуту – это важнее, чем тюлени.
– Ты направил робота к проруби. Дикари вышли на тонкий лёд и провалились. А когда выбирались из полыньи, за ними выползли тюлени…
Даже если бы мне хотелось ей возразить, я бы не стал этого делать. От бурмехов не осталось ни клочка шерсти, ни когтя. Так что если дикари однажды и наведаются в посёлок, то не по моей вине.
Теперь главное – добыча!
Я насчитал два десятка крупных тюленей. Инъекции сделали своё дело: звери лежали неподвижно. Дозорные деловито их потрошили: печень откладывали мне, сердце бросали собакам, а требуху топили в полынье. Оттуда доносился яростный плеск – рыба дралась за свою порцию жизни.
– Ты использовал разумных существ, как приманку!
Мне порядком надоело её нытьё, но у меня по-прежнему не было ни одного мгновения на разговоры.
Готовые к транспортировке туши следовало старательно облить водой. Куски льда с мороженым мясом легко будет дотянуть до пещер, и спрятать там, надёжно замуровав ледовыми шторами…
– Ты использовал меня! – гневно заявила Клия, заступая дорогу.
– Ага! – рассеянно сказал я, осматриваясь: основную работу дозорные закончили.
Теперь следовало упряжку разбить на пары. Каждая двойка потянет одного тюленя к берегу. И дозорным по одному. Сани пока оставлю здесь. Двадцать тюленей, четыре ходки…
– Приказываю отвечать на мои вопросы! – закричала сирена.
– В дороге, ладно? – ласково попросил я. – Твои вопросы не протухнут, не разбегутся и не привлекут внимание хищников. Кроме того, я выполнил приказ: ты никогда не увидишь этих обезьян. Чем ты недовольна?
Она молчала, но дышала по-прежнему тяжело. Пар изо рта казался очень плотным. «Действительно одёжка тёплая, – подумал я, с уважением разглядывая её комбинезон. – Может, в кладовке ещё есть такие?»
– Нет, – сказала сирена. – Скафандров в капище нет. Не для вас готовилось.
– А для кого?
– Ты уже можешь разговаривать?
– Нет. Не могу. Но обещаю, как только спрячу добычу, направлю сани к фиорду. Собаки сыты, за нами никто не гонится, мы поедем к плато и проведём время за неспешной приятной беседой. Лады?
Мне казалось, что это хорошее предложение: почему бы ей не сидеть в санях, греться под шкурами и беречь силы для своих идиотских вопросов?
Но у неё было другое мнение:
– Ты убил пять мыслящих существ!
Мелькнула нездоровая мыслишка, что могла бы сказать спасибо, что не шесть. Мыслишку я погасил, и бросил на сирену быстрый взгляд: заметила или нет?
Вроде обошлось.
– Если бы дикари нас поймали, они бы горевали вместе с тобой над моим трупом?
После секундного замешательства, она отвела глаза.
– В точку, да? – настаивал я на ответе.
Только она и не думала сдаваться:
– Как ты это сделал?
Я показал ей раскрытые ладони и пошевелил пальцами:
– Всё было на твоих глазах. Я руки не прятал.
На мои ладони она не глянула, только дрогнули в сдержанной улыбке губы. А может, она сдержала рыдания. Потому что следующие её слова настораживали:
– Ты совершил большую ошибку, Харон. Без наказания не обойтись.
В то же мгновение что-то изменилось. Лёд, добыча, упряжка… и мир, не такой, каким был мгновение назад.
Широко раскрыв ноздри, втянул в себя воздух. Присел, кончиками пальцев нежно коснулся льда, прислушался… Пахло, как обычно: солью и влагой. А вот лёд дрожал. Дрожал и потрескивал. Треск льда понемногу усиливался. Он заглушил плеск рыбы… нет! – плеск рыбы прекратился до того, как лёд начал трещать.
Я бросился к полынье, но опомнился, и последние метры прополз к ней на пузе.
Можно было и не смотреть. Вода ушла. Вместе с рыбой.
Я не сомневался, что если направлю в эту дырку прожектор, увижу морское дно. С гигантскими крабами и мидиями. «Идеальное место для охоты», – как-то сказал я отцу, когда он пугал меня сухим отливом.
«Идеальное место для смерти», – ответил папа печально. Тогда я не решился спросить, о чьей смерти он говорил. А сейчас, повернув голову к сирене, спросил о другом:
– Как ты это сделала?
– Всё было при тебе, – зло передразнила она мои интонации. – Я рук не прятала!
Я в панике осмотрелся: темнота, треск, и качающийся лёд под ногами. Правую щеку с грохотом мазнул порыв ветра. Вода ушла, и лёд больше не мог удерживать торосы.
До возвращения воды оставались считанные минуты. Столько же, сколько до смерти. С точностью до секунды. Лёд жерновами перемелет меня в фарш. Вместе с собаками. Хороший корм рыбе…
Я приказал Чингу пометить туши, поднял собак, прикрутил Якуте прожектор и отправил его к ледовому узилищу сирены, с которого начались мои неприятности.
Упряжка быстро набрала скорость, и через минуту, придерживаясь за сани, я уже мчался к берегу.
Почему-то не удивился, увидев, как легко запрыгнула в чунки серая тень с развевающимися на ветру длинными волосами.
– Куда теперь, Харон?
«К твоей темнице, – с отчаянием подумал я. – Единственное укрытие, на которое можно надеяться».
– Неплохо, – сдержанно похвалила Клия. – Может, и успеешь.
«Тварь! – ответил я. – Подлая тварь!»
– Ты не представляешь, насколько подлая, – хвастливо согласилась она. – И если выживешь, не забудь этот урок. Никаких планов, никаких идей, никаких совмещений приятного с бесполезным. Иначе убью тебя, а потом приду в твой посёлок и убью всех, кого увижу.
«Обезьян жалеешь, а нас нет?»
– Бурмехи – местные. Как и дельфины. А вы – лабораторная штамповка, привой к биосфере планеты. И функцию воспроизводства вам активировали только для дополнительной мотивации героизма. Вы – ничто, пыль, глина под ногами…
Она говорила что-то ещё. Наверное, важное. Но я не стал слушать. Надвигающаяся волна убивала надежду на спасение надёжней её слов. Но меня учили, что возможность порождается действием. Покойники встречали смерть с опущенными руками. Живые пытались выжить.
Если я правильно составил программу Якуте, если собаки быстро пролезут в проход, если сам сумею в него протиснуться…
Я думал о толщине «пломбы» и с тревогой припоминал ширину лаза. «Немного везения, Харон, – успокаивал я себя. – При удачном раскладе в этом убежище не только волну пересидишь, но и с комфортом переночуешь»…
Вскоре стало понятно: со скоростью дозорного я крепко переборщил, – собаки двигались в таком темпе, что я несколько раз споткнулся и едва не выпустил поручень. Когда начал задыхаться, подтянулся и забрался в сани.
Восстанавливая дыхание, выбросил всё тяжёлое, потом приготовил парус и черпак, которым в своих планах отводил особое место. Отдышался, и снова побежал за санями.
Мне повезло.
Якута точно вывел на лаз, и первым в него юркнул.
Это оказалось замечательным: теперь убежище подсвечивалось изнутри. Собаки ныряли в нору сами, без понуканий, по мере того, как я их отвязывал от потяга.
– Ты с нами или здесь останешься? – спросил я сирену.
Надо ли говорить, какой ответ я мечтал услышать?
– С вами, – сказала Клия. – Ночью цунами совершенно не зрелищно, и вредно для здоровья в любое время суток.
Ещё одна шутка?
Наконец, толкая перед собой парус и куртку, обдирая в плечах рубаху, протиснулся в пещеру сам.
Якута успел натопить воду. Я старательно намочил парус и затолкал его подальше в проход, которым мы только что пролезли. Дозорный продолжал плавить лёд, а я черпаком заливал воду в лаз, надеясь, что она успеет замёрзнуть…
Удар волны был страшен: наверное, лёд прогнулся, потому что меня отбросило на собак. Но пломба выдержала. Из лаза стрельнула тонкая цивка воды и бессильно упала, расплескав тяжёлые капли по камню. Тяжело переводя дыхание, я опустил черпак и выключил Якуту. Оставил только жиденький лучик света, направив прожектор в потолок.
Я не сомневался, что из-за нагона повышенный уровень моря продержится несколько часов, поэтому дальнейшая пломбировка будет происходить естественным путём, без моего участия.
Было очень приятно сидеть, привалившись спиной к тёплым, подрагивающим собакам, и наблюдать за змейками пара и пыли, вьющимися в свете прожектора.
– Ты снова выкрутился, – с уважением сказала Клия. – Что дальше?
– Ты меня спрашиваешь? – прохрипел я. – Наводнение – твоих рук дело. Квартирка тоже твоя. Тебе и думать, что делать дальше.
– Это не моя «квартирка», – нахмурилась Клия. – И меня очень смущает, что отсюда снова нет выхода.
Мы оказались в небольшой, узкой пещере, потолок круто уходил вверх и терялся в зыбкой темноте.
Стало понятно, почему бурмехи не озаботились вентиляцией: судя по циркуляции воздуха, хорошо заметной в луче фонаря, где-то там, сверху, пещера имела выход на поверхность.
Перевёл взгляд на собак: смотрят на меня, поблёскивая влажными глазами.
– Из развлечений только секс и сон, госпожа, – я кивнул на плотный меховой ковёр из собачьих спин. – Хорошо хоть успел их покормить…
– Секс? – брезгливо поморщилась Клия, с сомнением разглядывая угловатые стены узилища, – ну, разве что на вербальном уровне.
Я осторожно, спиной, заполз на собак, а они плотнее прижались друг к другу, не пуская меня к стылому камню. Накинул на себя куртку и предупредил:
– Если надумаешь ложиться, придётся снять скафандр. В нашей компании принято возвращать столько же тепла, сколько принимаешь.
– Раздеваться не обязательно. Просто отключу опцию сохранения тепла. Ужинать будешь?
– А ты можешь что-то предложить?
Она на секунду замешкалась, потом достала из нагрудного кармана пенал и угостила двумя таблетками.
– Можешь сразу глотать, можешь раскусить. По калорийности, как полноценный обед.
Я не стал капризничать. Старательно разжевал таблетки и проглотил. Вкус показался странным, но не отвратительным. А ощущение полноты желудка подсказало, что это была всё-таки еда. И еда сытная.
– А сама? – подозрительно спросил я.
Она присела и осторожно легла рядом.
– Они блохастые?
– Раз в месяц вычёсываю и купаю в отваре из полыни.
– А я-то думаю, чем тут воняет!
– Скоро принюхаешься. Но волосы у тебя будут с шерстью.
– Надеюсь, ты придумаешь способ, как отсюда выбраться до того, как они начнут гадить.
Я вспомнил о выброшенной пешне, об уничтоженных санях, разбросанной вдоль линии прибоя добыче… спать сразу расхотелось. А ведь и в самом деле: как теперь отсюда выбираться? Воды на заливку лаза я не жалел. А черпаком рубить лёд – занятие бестолковое.
– Может, позовёшь ещё какого-нибудь бедолагу на помощь? – предложил я. Но тут мне в голову пришёл вопрос получше: – А почему ты вообще меня позвала? Если бурмехи тебе так дороги, если высоко ценишь дружбу с дикарями… Зачем от них убежала?
Она промолчала. И не в первый раз.
– Что они от тебя хотели? Одна обезьяна запломбировала тебя в пещере и побежала за подмогой? Сама не могла с тобой справиться?
Я не надеялся, что она ответит. Погасил светильник Якуты и натянул шапку по самые брови.
Но через минуту она всё-таки ответила:
– Они хотели постичь концепцию огня.
Я открыл глаза. Смысла в этом, конечно, не было: светлее не стало.
– Что-то я не понял. Зачем дикарям огонь?
– А тебе зачем?
– Чтобы выжить. Я, знаешь ли, без одежды мёрзну. И даже в одежде, но без огня, могу помереть. А бурмехам зачем?
Я почувствовал, как она передёрнула плечами:
– Без огня не бывает цивилизации.
– То есть к нашим мучениям вы решили добавить цивилизацию обезьян? По принципу «больше ада»?
– Дополнительная мотивация. Если у вас под боком будет развиваться конкурирующая цивилизация, вам придётся ответить на этот вызов. Чем больше поросят у кормушки, тем быстрее они растут. Кстати, температуру на планете вам понизили по тем же соображениям.
– Мы благодарим вас за это каждый вечер.
– Сарказм?
– Ненависть. Ненависть поросят к тем, кто отмеряет зерно. К чистеньким. Ухоженным... Смотрите с орбиты, как мы тут на кровавом пузе ползаем. Интересно?
– Это наша работа.
– Сеять смерть?
– О чём ты?
– О дикарях, разумеется.
– Мы их не убиваем. Мы им дали разум.
– И обрекли на уничтожение. Мы не потерпим конкуренции. Ваши мартышки погибнут. И наши далёкие потомки будут ломать головы над причудами эволюции.
– Вы не посмеете.
– Шутишь? Нам под силу любая мерзость.
– Любая?
– Сперва истребим местных разумных. Потом примемся за хищников. Планомерно и последовательно, шаг за шагом уничтожим биосферу. А когда живого останется совсем мало, начнём охотиться для удовольствия. Просто так, по зову души. Будем отстреливать всё, что движется, из спортивного интереса.
– А когда и эти кончатся?
– Начнём стрелять друг друга!
Она долгое время молчала. Потом вздохнула:
– Не жалко?
– А чего жалеть? Чужие мы здесь. Сама сказала. Ненависть к окружающей среде у нашего потомства закрепится в генах. Мы не остановимся, пока не превратим в гнойник всю планету.
– Какой смысл в этом варварстве?
– А какой смысл в ледниковом периоде?
– Условия для выращивания героев. Наш мир слишком мягок для… – она замялась, подыскивая слово, – для решения деликатных вопросов. Требуются решительные личности, готовые…
– Убивать? Вы создали мир, в котором могут выжить только конченые убийцы? И, по мере необходимости, отлавливаете худших из худших для решения деликатных проблем, для которых у вас чересчур чистые руки и нежная кожа? А ещё ранимые души и чистая совесть. Верно?
– Примерно так, – вяло согласилась она. – По-моему хорошее решение.
– Вас мы тоже убьём, – пообещал я. – Всех. Не завтра, но однажды. Это будет славная битва. Наши далёкие потомки вряд ли будут помнить подробности, но легенды и мифы о небожителях, которых в незапамятные времена истребили предки, сохранятся надолго.
Она снова, как от озноба, повела плечами. Наверное, и в самом деле отключила обогрев своего скафандра.
– Не думаю, что такое возможно. Ваш питомник хорошо контролируется. Чтобы научиться переходить в смежные миры понадобится не одна тысяча лет технического развития. Смотрители не дадут вам ни дня.
– Что такое «смежные миры»?
– Не смогу объяснить. Ты не поймёшь даже те крохи, о которых я только догадываюсь.
– А ты попробуй.
Я почувствовал, как она пожала плечами.
– Бесконечное множество метрик, отделённых друг от друга квантом времени. Каждая метрика – бесконечная Вселенная. Что-нибудь понял?
– То есть ты не с орбиты, а выпала из другого мира?
Знакомый короткий смех:
– Неплохо, Харон. Совсем неплохо.
– И в любой момент можешь исчезнуть? Уйти?
– В любой. Но если уйду, не смогу вернуться. Метрик бесчисленное множество. Вероятность, что попаду именно сюда, в твой мир, равна нулю.
Наверное, я уже дремал. Только этим можно объяснить, почему не отфильтровалась шальная мысль: «чтобы вернуть свободу, нужно просто заставить её уйти».
«Для таких фокусов тебе силёнок не хватит», – сказала она у меня в голове.
– Но как-то же вы нас произвели? – спросил я. – Сама говорила: понизили температуру на планете, дали мозги бурмехам… Значит, есть прямая связь с нашим миром?
– Не мы. Существует множество миров, в которых живёт Клия. И множество миров, в которых живёт Харон. Они похожи, но разные. Через десять лет ты можешь встретить меня. Но это буду не я. А я, если встречу тебя, буду точно знать, что это не ты. Я же говорила – не поймёшь.
Я хотел ей ответить какой-то колкостью, но тут меня озарило:
– Зато я понял, зачем ты заставила меня идти к пещере пешком. Ты не хотела, чтобы бурмехи видели следы полозьев.
Она промолчала. Я подождал минуту или две. А потом закрыл глаза.
И напрасно.
Она всё-таки разделась. И мы занимались любовью на спинах терпеливых, дремлющих собак.
***
Меня разбудил свет. В первое мгновение я заволновался, что забыл выключить прожектор Якуты, но это был солнечный свет, который пробивался с неразличимого свода пещеры.
Осторожно, чтобы не потревожить посапывающую во сне сирену, я подошёл к ледовой стене и попинал её ногой. Без ломика мне её не разбить, это точно. Может, камень? Покрутил головой: камня вокруг меня было не мало. Но чтобы отколоть от скалы булыжник, опять же нужен ломик, которого у меня не было.
Ещё можно было расплавить проход. Батареи Якуты могло и хватить… но это большой риск глубокой разрядки. А в этом случае, робот теряет память. И вместе с памятью дозорного я навсегда потеряю помеченную радиомаяками добычу.
– Опять оптимизируешь? – насмешливо спросила Клия. Видно проснулась, пока я возился у стены. – Добыча или смерть? Что выбираешь?
Вместо ответа я надел куртку и задрал голову: крохотное пятнышко света казалось недосягаемым. Но почему не попробовать? Снаружи можно будет подыскать осколок камня. Потом спущусь с утёса на лёд. Расколочу пломбу, вытащу собак и дозорного. Если ведьма позволит, разыщу и соберу до кучи туши тюленей…
– Не позволит, – насмешливо отрезала Клия. – О посёлке тебе нужно забыть, дорогой. Теперь ты мой. А память об этой жизни я уберу. Безболезненно и быстро.
Я вздохнул. Достаточно с женщиной переспать, и ей кажется, что она имеет на тебя какие-то права. Так с любой женщиной: независимо, сирена она или нет. Как будто удовольствие не было взаимным.
– Вынашивание потомства тоже взаимно?
Я вздрогнул. Потомства? Она сказала «потомство»?
– У нас может быть потомство?
– А ты что-то сделал, чтобы исключить такую возможность?
Я не знал, что ответить.
– У нас будет сын, – сказала Клия. – Ты просто счастливчик, Харон. С первого раза обрюхатил не последнюю даму Империи. Остаток жизни проведёшь в тепле и сытости, ни в чём себе не отказывая. Поразительная карьера! Тебе понравится наш дом, дорогой. Ты будешь от него в восторге.
– Я женат.
– Мне всё равно, как ты проводил здесь время.
– И как ты переместишь меня в свой мир? – угрюмо спросил я.
– Ты принесёшь из капища одну вещь. У вас нет слова… штык? Шило? Проколоть и закрепить. Это как мостик между мирами. Я покажу.
В то же мгновение моё сознание будто вселилось в альбатроса: под собой я видел плато, на западе – тайгу, и необъятный белый, замёрзший горизонт на востоке. Прерывистая линия вела от берега вглубь плато к неприметной расщелине. И вот я уже перед скалой, рука нащупывает рычаг в потайной нише. Часть скалы опускается, освобождая проход… Да, всё как она говорила: огромный склад верёвок, брезента и кучи всячины, за которую посёлок сделает меня пожизненным админом.
– Забудь о посёлке, – шипит Клея.
Я снова в пещере. Огромная стена с нишами, заполненными непонятными предметами. В одной из ниш – что-то похожее на весло.
– Это штык. Мы уйдём в Империю, и ты забудешь о своём грязном, вонючем прошлом.
Я покачал головой: и зачем было просыпаться? Хоть на стенку лезь… кстати, почему нет?
«Я уже пробовала, – с тревогой сказала Клия. – Здесь нельзя подняться».
«Я сильнее», – подумал я, взбираясь на первый уступ.
«Зато я легче».
«Снова оптимизация?»
Она не стала спорить: «капище действительно недалеко. Карту ты видел. Возьмёшь штык и сбросишь его мне. Через секунду мы будем дома».
«А собаки?»
«А что с ними»? – не поняла она.
«Собак с собой возьмём, или отправим к посёлку»?
«Перед тобой будет открыта Вселенная, дорогой, – пообещала сирена. – Я имплантирую тебе знания, ты будешь заниматься вопросами галактического масштаба. Ты знаешь, что такое галактика»?
«Что-то очень большое»? – предположил я.
Она добродушно хихикнула:
«Вот именно. Что тебе эти льды, и блохастые животные?»
«Они не блохастые!»
«Мирам нужны сильные правители, – с воодушевлением продолжала Клия, не заметив моего негодования. – Воля! Характер! Мужчины, способные принимать тяжёлые решения!»
«Тяжёлые решения – это верно, – подумал я. – Это про меня…»
Мне действительно было тяжко. Камень был холоднее льда, а трещины и выступы куда незаметнее, чем рельеф моей ночной подружки…
«Поговори мне ещё! – прозвучал в голове недовольный голос сирены. Впрочем, через мгновение она смягчилась: – И каким тебе показался мой рельеф?»
«Выпуклым и упругим. Хотелось бы повторить».
Оседлав удачный выступ, я грел дыханием заиндевевшие пальцы.
«Ну, посмотрим на твоё поведение», – предсказуемо ответила Клия.
«Вряд ли ты здесь что-то увидишь, милая. Да и поведение у меня вполне адекватное: плавные, короткие движения. Ничего лишнего…»
С высотой только так и нужно спорить, – по миллиметру, с частыми остановками и непрерывным контролем: верх и вправо-влево в пределах видимости.
«Так они меня и поймали, – призналась Клия. – Я всего лишь пыталась вылезти наверх, на утёс. А они в это время заливали проход. Чтобы я не сбежала».
А я лез себе и лез. Опора, направление, дыхание… Без мыслей, надежд и желаний. Из мгновения в мгновение, минута за минутой… час за часом… Придёт время думать – подумаем. А пока лезем…
Но всё однажды заканчивается. Даже неприятности. Пришло время, и далёкое пятно света превратилось в приличного размера проём. Ещё одно усилие, и я снаружи. Погожий солнечный день. Чёрные скалы, изукрашенные пятнами сверкающего льда и снега. Ни радостного, ни тревожного в пределах видимости не наблюдается.
Подхожу к обрыву и смотрю вниз.
Первая мысль: как всё-таки хорошо, что я не пытался разбить или проплавить ледовую пломбу, – волна надёжно запечатала берег. А ледового поля больше не было: был хаос льда, власть безумной геометрии, когда нагромождение торосов воспринималось цельным, непроходимым ужасом.
Кроме того, высота «дымохода», которым я только что взбирался, была метров двадцать. Но высота обрыва казалась куда меньше. Так что дорога к пещере была надёжно закрыта. Чтобы вытащить Клию, дозорного и собак нужна верёвка. Прочный длинный трос, который лежит сложенной бухтой в коридоре приюта.
Я закрыл глаза, представляя, как он там лежит, в пыли и запустении. А потом вспомнил, что убежище, скорее всего, смыло волной, или размолотило вдребезги безумием льда, и мной овладело отчаяние.
«Капище! – напомнила сирена. – Карта!»
Ах, да. Капище…
Я отвернулся от обрыва и увидел трёх дельфинов. Они окружили меня и спокойно рассматривали, будто ожидая от меня приветствия.
Я рассмеялся: коротким оказалось моё счастье. Всё-таки допрыгался…
***
– Нам нужна твоя женщина, – заявил тот, что был прямо передо мной.
Я не сразу понял, о чём это он говорит. Потому что задумался: почему они не мёрзнут? Голая, лоснящаяся кожа выглядела вызывающе среди камней, снега и льда. А когда понял, удивился:
– Вы разговариваете?
Тот, что слева, чуть приоткрыл пасть, усеянную мелкими острыми шипами, и что-то такое сделал, отчего у меня заныли зубы, и сильно сдавило в ушах. Я схватился за голову и упал на колени.
– Нам нужна твоя женщина, – бесстрастно повторил Центральный.
«Что там у тебя происходит, дорогой?» – встревожено спросила Клия.
Я осторожно потряс головой, опустил руки и встал на ноги. «Дельфины. Тебя хотят».
«Соглашайся, – немедленно ответила Клия. – Только торгуйся. Проси больше. Они это любят».
Левый дельфин снова приоткрыл пасть.
– Я понял! – выкрикнул я, закрывая ладонями уши. – Но мне она тоже нужна!
Все трое отступили и как-то одинаково склонили головы. Приглашение к торгу?
– Нам она нужнее, – сказал Центровой.
Убедившись, что мучить меня не собираются, я осмелел:
– Насколько больше? Что вы предлагаете?
– А что тебе нужно?
– Верёвка, – быстро сказал я. – Всё равно без верёвки вы её не вытащите.
– Всё?
– Нет. Ещё нужно, чтобы вы собрали и перетащили в посёлок всю мою добычу. Тридцать тюленей!
«Ну, ты жук!» – с восхищением одобрила Клия.
– Всё?
– Когда принесёте верёвку, я сперва вытащу собак и робота. Женщина выйдет последней.
«Дались тебе эти собаки!» – недовольно отозвалась Клия.
– Всё?
– Гарантии! Нужны гарантии, что вы всё исполните, а я вернусь в посёлок. И что вы не будете мстить.
– Всё?
– Да, всё. Сделайте, и женщина ваша.
Центровой мотнул клювом, и Правый тут же пришёл в движение. Я смотрел, как он шлёпает короткими лапами по стылому камню и вместо того, чтобы удивляться, что всё ещё живой, поразился скорости, с которой тварь перемещалась по суше.
Тем временем, Центровой вполне натурально срыгнул и поводил конечностью в блевотине, что-то там отыскивая. Потом одним коротким рывком приблизился, но я, помня о пропасти за спиной, не шелохнулся.
– Возьми! – требовательно сказал он, протягивая мне голубоватый камешек. – Это гарантия. Покажешь любому дельфину, и он тебя не тронет.
– Зачем вам женщина? – спросил я, разглядывая камешек.
– Она знает, как перейти в тёплое место.
– А почему думаете, что она вам поможет?
– Это наш берег, – важно сказал Центровой. – И всё, что на нём, тоже наше. Женщина знает. Она обязана нам помочь. Ты – не обязан, потому что тебя к нам прислали насильно. Она – другое дело…
За плечом Центрового почудилось движение. Я присмотрелся: это Клия выбралась из пещеры. Молодец, конечно. Подсмотрела, как я лез, и прошла тем же маршрутом.
Дельфины правильно поняли мой взгляд, и повернулись к ней. Женщина их интересовала больше. Это была удивительная сцена.
В двадцати метрах позади сирены вздымалась коричнево-бурая волна, которая катилась на нас в полной тишине. Клия не могла её видеть. Но почему на неё не реагировали дельфины, оставалось загадкой. Не знали, что делать? Или слишком увлеклись женщиной?
Ну, а я, помня о пропасти за спиной, действовал быстро и решительно: в несколько прыжков промчался мимо дельфинов и нырнул мимо сирены в щель пещеры.
Я едва втянулся в узкий проход, когда они все закричали: бурмехи, Клия, дельфины. А потом разом всё стихло. Какое-то время я пережидал, не высовывался. Мало ли, кто там победил? Мне показалось, что дикарей было чересчур много. Даже для двух дельфинов. Но потом всё же выглянул. И столкнулся нос к носу с дельфином, который держал в челюстях приличную бухту каната.
Минуту мы смотрели друг на друга. Потом он выплюнул мне под ноги канат, а я показал ему голубой камень.
– Где все? – спросил дельфин.
Я оглянулся. В поле зрения никого не было. Смутные представления о том, как развивались события после моего бегства, не позволили мне идти к обрыву.
Поэтому дельфин пошёл к обрыву один. Смелый такой дельфин. Отважный. А может, у него не было никаких представлений о том, что здесь несколько минут назад произошло.
Он приблизился к обрыву, осторожно глянул вниз, потом, как собака, заскулил и засеменил прочь, позабыв обо мне.
Ну, а у меня было слишком много дел, чтобы идти на поводу у праздного любопытства. Много времени ушло на то, чтобы надёжно закрепить верёвку. Потом пришлось спуститься в пещеру, чтобы включить робота. Потом лезть обратно. Якута привязывал собак, а я их вытаскивал. Никогда не думал, что мои звери такие тяжёлые! Может немного урезать им дневной рацион?
***
Вернулся в посёлок глупой ночью. Котёл уже отключили, пришлось мыться холодной водой. Болело всё: спина, ноги, руки… нет, не из-за упражнений по вытаскиванию собак. Просто половину пути прыгал по скалам, а когда вышел на ровный лёд, уложил Якуту доской, сел на него, и ехал между двумя собаками, держась за их холки. Упряжи-то не было, а калечить животных верёвкой не решился.
– Голодный? – заворочалась Настя.
– Нет, – тихо ответил я. – Спать хочу.
– Как всё прошло?
– Живой.
– Говорят, волна сильно лёд побила.
– Я был на плато.
– Счастливчик Харон… – прошептала в дрёме Настя. – Но хоть с добычей?
– Да, есть немного…
И это была правда: под вечер я обогнал группу дельфинов, которые тащили две туши тюленей.
– Это хорошо, – сонно пробормотала Настя.
А я подумал, что всё-таки стоит наведаться в капище. Только нужно дождаться зимы. В стужу дельфины на берег не сунутся. Бурмехи откатят на юг. А мне, как охотнику, делать зимой всё равно нечего. А ещё Центровой что-то о тёплых краях говорил. Хорошо, что я так и не подошёл к краю пропасти. Очень уж не хотелось увидеть среди бурой шерсти золотой комбинезон.
А может, её там и не было. Сирена, всё-таки… они такие…
Рассказ открыт для комментариев