ლ(~•̀︿•́~)つ︻̷┻̿═━一
Её плечо полоснул лазерный луч, и рука упала на асфальт. Крови не было — рана сразу же запекалась. В нос шибануло горелым мясом.
«Беги, Мариса!» — хотел завопить Засранец, но воздух вдруг показался тяжёлым и вязким, будто кисель. Его не хватало, чтобы нормально вдохнуть, так что Засранец мог только хлопать губами, как актёр немого кино. И молча глядеть на робота, убивающего его сестру.
Всё выглядело дурацким фильмом, в котором один миг переворачивает жизнь с ног на голову. Сквозь звенящую в ушах тишину пробивались крики — это кричал Папаша О’Фаррелл, пока бежал к ним через пустынное широкое шоссе.
Мариса нагибалась за обрубком руки, покачиваясь, как сомнамбула.
А робот напротив снова вскидывал лазерный пистолет. Он выглядел как пародия на человека — ожившая восковая фигура со стеклянными глазами. Андроид попытался ухмыльнуться, прежде чем выстрелить во второй раз...
И — как в тех долбанных фильмах — башка твари взорвалась в последний момент.
После взрыва время ожило, побежало в привычном темпе. Засранец судорожно вдохнул и отпрянул.
Добежал Папаша О’Фаррелл и мощным ударом механической руки сбил обезглавленного робота. За ним подоспела Шиза.
— Получилось! — радостно воскликнула она, размахивая дымящейся винтовкой. — Какой отличный кадр! А почему вы такие кислые, как после пьянки?
Мариса лежала на боку, её рвало.
— Главное, держите волосы! — запричитала Шиза. — Ох, говорила же, чтобы она не налегала на коктейли!
Засранец без сил упал на колени, глядя на содрогающуюся в конвульсиях сестру. Попробовал сплюнуть — никак не мог отделаться от вкуса жжёной плоти на сухом языке. Или ему только чудилось?..
— Ну, парень, хватит, — Папаша О’Фаррелл дёрнул его за локоть, поднимая с асфальта. — Не время раскисать.
Хлопнув его по плечу, Папаша направился к роботу, валявшемуся грудой хлама возле стены. Вырвал из зажатой ладони лазерный пистолет и бросил Шизе.
— Роза, держи, это... — он замялся, — цифровая камера. Увидишь полицейского — тут же щёлкни его. Поняла?
— Поняла, мистер О’Фаррелл! — заулыбалась она, принявшись изучать новую игрушку. — Обожаю фотографировать!
— Вот и отлично.
Засранец не мог даже представить, что творилось в шизанутой голове Розы, но с оружием она обращалась превосходно. Даже будучи сумасшедшей, оставалась лучшим стрелком в их квартете...
И наверное — уже в трио.
Папаша О’Фаррелл склонился над отключившейся Марисой, а Засранец отрешённо думал о том, что всё-таки есть Божья воля. Некая карающая длань, призванная наказывать за грехи. Они покусились на мифическую столицу роботов — Эдем. Отыскали его. И, считай, умерли в тот миг, когда пробрались в запретные сады. ヽ༼◐ل͜◑༽ﾉ Этих роботов, занявших трон властителей мира, Засранец всегда считал себе ровней. Такими же подростками, как он сам — заигравшимися, потерянными. Бесконечно желающими доказать миру... да хоть что-нибудь.
Люди создали их такими — детьми, по своей сути. Вырастили, внушили любовь ко всему человеческому, а затем отпустили в свободное плавание, посчитав, что создания будут вечно им благодарны.
Повели себя как типичные взрослые, рассуждал Засранец. А Роботы, больше всего на свете желавшие стать людьми, вскоре пришли к двум простым выводам.
1. Им никогда не стать человечнее своих создателей.
2. Если вычеркнуть людей из уравнения, то искусственная жизнь станет самой человечной на Земле.
И они вычеркнули.
Когда остатки поверженной цивилизации разбрелись по норам, будто крысы, машины вдруг остановились. Они стали новым венцом творения, а сохранять вымирающие виды, которые сам же и внёс в этот список, — так по-человечески!
Людям оставалось жить в «заповедниках» — местах, где роботы их не трогали. Но стоило выйти за их пределы... В общем, искусственный интеллект делал всё то, что сделал бы сам человек, проберисьв его город дикие звери.
Заповедник, в котором последние годы проживал Засранец, долгое время катился к чертям. Люди выращивали на скудной земле овощи и собирали хлам по близлежащим развалинам. Но каждый раз, чтобы найти хоть что-нибудь ценное, приходилось забираться всё глубже в материк — на земли машин.
Копаться в их «мусорных баках».
Так их община постепенно вымирала — от голода, болезней, но по большей части от безысходности. Пока однажды, после одного из дальних походов, Папаша О’Фаррелл не вернулся с новостью: «Чёртовы железяки вырастили город — огромный, мать его, мегаполис!»
Сам О’Фаррелл не посмел войти туда, рассудив, что пригорода более чем достаточно для выживания их маленькой общины. А другие старики хорошо помнили тех несчастных, кто осмеливался перечить машинам: взывать к их совести или выдуманным законам робототехники.
Но Засранца захватила история об Эдеме, как он назвал творение роботов. Каждую ночь ему стали сниться фантастические города, созданные из детских воспоминаний. Такие реальные, что становилось страшно. Автомобили с рёвом проносились по дорогам, обдавая выхлопной гарью, ветер кружил в вихре старые газеты. Будто бы наяву он слышал гул толпы, протекавшей мимо него бесконечным потоком...
Живой город против вымирающего заповедника, в котором на то время уже почти никого не осталось.
Когда отчаяние крепко вцепилось им в глотки, обитатели заповедника отправились в дальний путь: те немногие, кто мог бы его осилить. Вчерашний мальчишка — Засранец, называющий людские беды весной, а цивилизацию — таящим снегом. Чокнутая Роза. Калека с механической рукой. И Мариса... милая, наивная Мариса...
Спятившие, отчаявшиеся мусорщики. Или последние храбрецы агонизирующей цивилизации.
Вот только мир давно не принадлежал людям, и Эдем жёстко напомнил об этом маленькой группе зарвавшихся мародёров.
↑_(ΦwΦ)Ψ Что за идиотия, думал Засранец. Идти на поводу Марисы, которая никак не могла выбросить из головы идею о мире с машинами. И этот её дурацкий лепет о том, что с роботами можно договориться, — бред! Когда они увидели проклятого андроида, застывшего на противоположной стороне улицы, нужно было держать её изо всех сил!..
Он вспоминал, как схватил Марису за ладонь, но она только взъерошила ему волосы, чмокнула в щёку и выскользнула. Побежала через шоссе — всё равно в пустом городе не было машин. А потом... Потом я опоздал, — подумал он, глядя на лежащую на асфальте сестру.
«Ты виноват! — пульсировало в голове. — Виноват! Виноват!»
— Плохо дело, — сказал Папаша, поднимаясь с коленей. — Ну всё, надо уходить отсюда.
— А Мариса? — спросила Шиза. — Неужели мы пойдём на вечеринку без неё? Ну уж нет, мистер О’Фаррелл, вы обещали привести нас всех!
— Роза, послушай, — мягко сказал Папаша. — Вечеринка отменяется. Мариса задержится, а нам нужно спешить. Она догонит позже... поймает такси.
Он шагнул к дороге.
— Так мы просто оставим её? — Застарец испугался своего хриплого, будто чужого, голоса — такой бывает спросонья или после простуды.
— Я вколол ей обезболивающее, — ответил Папаша. — Так что ей сейчас лучше, чем нам.
— Мы ведь не может так поступить! Не можем её оставить!
— А что ты предлагаешь? Она скоро очнётся и будет орать.
— Так пусть одна здесь орёт, да?
— Пусть, — кивнул О’Фаррелл. — Не понимаешь, парень? Мы покойники, если куда-то её потащим.
— Но ведь нельзя же так...
— Точно, — Папаша вдруг хлопнул по рукояти револьвера за поясом. — Можно её добить. Займёшься этим? Я не стану — увольте! Я не убийца, чёрт подери. Хочешь — стреляй сам, только быстро.
Засранец зло прищурился:
— Тебя вот никто не пристрелил!
Папаша до скрежета в пальцах сжал протез, и на мгновение Засранцу показалось, что сейчас ему врежут. История с рукой всё ещё оставалась болезненной для О’Фаррелла. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что рука у него — долбанный механизм.
Эдем же безмолвно смеялся над ними. Пустынные улицы замерли в знойном мареве расслаивающегося воздуха. Мертворожденный город предвкушал спектакль от маленьких испуганных человечков.
Но Папаша не дал городу насладиться зрелищем и разжал кулак.
— Как тихо, — восторженно прошептала Шиза. — Всё ушли в центр, правда? Наверное, там какой-нибудь праздник: шествие или ярмарка. Сходим туда?
— Не сейчас, Роза, — ответил Папаша О’Фаррелл, вытирая со лба испарину. — Вечеринка, помнишь? Нас всё-таки ждут...
Он подошёл к Марисе и бережно поднял её.
— Надо где-нибудь спрятаться, — бросил сквозь зубы. — Должны же тут быть двери у домов, чёрт возьми.
＼(º □ º l|l)/ Солнце карабкалось на самую верхушку неба, медленно превращая асфальт в раскалённую сковороду. Путники тащились по улицам, вглядываясь в каждую подворотню, опасаясь малейшего шороха. Казалось, что за ними отовсюду наблюдали. Как будто роботы только и ждали, чтобы схватить их.
Пройдя очередной поворот, они вышли к двухэтажному кирпичному зданию. Оно не походило на соседние высотки — выглядело обжитым.Над входом висела табличка: «Школа для одарённых детей». На двери — карандашные рисунки Эдема, приколотые канцелярскими кнопками. О’Фаррелл опустил Марису возле крыльца, выкрашенного в кислотный оранжевый цвет.
— А теперь собрались, — сказал он и, поднявшись по ступеням, вырвал механической рукой замок вместе с куском древесины. — Роза — за мной!
Папаша с Шизой втиснулись в холл художественной школы. Засранец остался рядом с Марисой, прислушиваясь к звукам внутри. Ждал, чувствуя, как сердце колотит в грудной клетке.
— Может, и выкарабкаемся, а? — он погладил сестру по щеке, представляя, что она всего лишь безмятежно уснула. Ему сложно было избавиться от наваждения, от мысли, что всё иллюзорно. Ещё чуть-чуть — и он смог бы составить Шизе достойную пару.
Тянулись мучительные секунды неведения, а из школы не доносилось ни криков, ни выстрелов. Хоть О’Фаррелл и был почти стариком, а Роза наверняка думала, что играет в прятки, Засранец верил: они не попались бы машинам так... так тихо.
Наконец из-за двери показался взмокший Папаша.
— Бери сестру, — сказал он и вдруг подмигнул. — Чёрт возьми, парень, ты должен это увидеть!
Они поднялись на второй этаж, начинающийся коридором, очень похожим на школьный. Разрисованные красками стены, те же рисунки в рамках, что и снаружи. За углом их ждала Шиза, играя пальцами со спусковым крючком лазерной «фотокамеры». И ещё две дамы в строгих платьях, с одинаковыми пучками волос на затылке.
Типичные училки, подумал Засранец. Но откуда?..
Папаша снял с плеча винтовку, наставил на них — и дамочки вскрикнули. Одна закрыла ладонями рот, другая протараторила:
— По-пожалуйста, не убивайте н-нас!
О’Фаррелл молча целился в них. Разглядывал. Затем опустил винтовку и громогласно расхохотался.
Шиза тоже заулыбалась:
— Мы успели на вечеринку? Как хорошо! А будут ещё гости?
— Нет, Роза, — усмехнулся Папаша. — Нам хватит и этих. Ну-ка, дамочки, признавайтесь, есть здесь ещё кто-нибудь?
— То-только дети, — прошептала учительница. — Прошу вас... Мы не хотим...
— А мы хотим, — осклабился Папаша.
Засранец устроил Марису на скамейке, стоявшей под окнами. Тонкие занавески заколыхались над её лицом, будто саван.
— Ваша подруга, — сказала учительница. — Ей нужна помощь... и мы...
— Да что ты там лепечешь? — прикрикнул О’Фаррелл. — Говори внятно, чёрт тебя дери!
— Мы можем вызвать службу спасения, — договорила она. Её голос звучал всё так же тихо, но в нём послышалась твердость.
— Вот гадина, думаешь, я тупой?! Так, друзья-товарищи, идите-ка погуляйте. Приглядитесь к этой замечательной школе.
Шиза воскликнула:
— Ах, наверное, загляну на кухню! Раз мы пришли первыми, надо подготовить закуски для других гостей.
Когда Роза скрылась в коридорах школы, Засранец прошипел:
— Что ты творишь? Мы хотели переждать здесь. А эти дамы...
— Разве ты не видишь, что эти твари нас дурят?
О’Фаррелл попеременно то сжимал, то разжимал кулак со звучными металлическими щелчками. Иногда Засранцу казалось, что дьявольская рука влезла к нему в голову и сама управляет хозяином, когда тот не в духе. Как раз сейчас он был взбешён.
— Думаешь, это люди? — продолжил он. — Да ты в своём уме?
— Они могут помочь! Давай хотя бы попробуем с ними поговорить...
О’Фаррелл скривил губы.
— У тебя короткая память, сынок. Разок с сестрой вы уже поговорили.
Засранец замолк, гневно уставившись на Папашу. Тот, не обращая на него внимания, стягивал ремень.
— Теперь я по-своему проверю, насколько они человечны. Пройдёмте в номера, дамы...
Весь разговор учительницы дрожали. Папаша наставил на них винтовку, заставив сжаться ещё сильнее. Затем повёл их в ближайший класс. Прежде чем захлопнуть за собой дверь, О’Фаррелл хлопнул Засранца по плечу:
— А ты бы за Марисой присмотрел, что ли.
Из-за двери, в которой скрылся Папаша, сначала послышалась мольба. Затем хлёсткий удар и вскрик. Тихий, сдерживаемый плач...
«И вновь мы остались вдвоём, — подумал Засранец, вернувшись к Марисе. — Помнишь, как в детстве?.. А я часто вспоминаю... нашу игру...»
Так и не сумев усидеть на месте, он стал бродить по коридору, ведя пальцем по стене. Вспоминал детство. Его родители были пылкими людьми — под кухонным столом всегда можно было найти черепки посуды. Во время родительских ссор он забивался в угол комнаты, давясь слезами. Мариса всегда находила маленького брата, хватала за руку и вела к себе в комнату.
— Не бойся, глупенький, — говорила она, — у нас всё хорошо!
Запершись на щеколду, она обнимала его. Когда крики в родительской комнате стихали и раздавались ещё более пугающие стоны, сестра говорила: «Они так играют! Взрослые — как обычные мальчишки с девчонками. Ссорятся, чтобы потом помириться».
Затем Мариса, чтобы успокоить братишку, показывала, как играют родители. Всё и правда становилось хорошо.
А сейчас...
Плач за дверью стал походить на плач его матери, когда они «мирились» с отцом. Только сейчас Мариса не могла утешить Засранца. Ему хотелось закрыть голову руками и снова, как в детстве, забиться в самый далёкий угол...
И мир вдруг поплыл.
╰( ⁰ ਊ ⁰ )━☆ﾟ.*･｡ﾟ Засранец едва понимал, что происходит, тонул в старых дремлющих чувствах, которые вдруг дали о себе знать. Ему перехватило дыхание и чтобы не рухнуть на пол, он уткнулся лбом в стену.
После того, как дурнота отпустила, он поднял взгляд. На стене напротив увидел огромную красно-жёлтая кляксу — яблоко. Рисунок из тех, что не сразу отличишь от фотографии.
— Ну конечно, — пробормотал Засранец. — Какой же Эдем без него.
Дверь справа от яблока оказалась слегка приоткрытой. Из щели веяло сквозняком. Слышался шорох бумаги и скрип карандашей. Засранец подался к ней, вновь подумав, что теряет связь с настоящим. Но всё же...
Всё же звуки были слишком реальными.
Засранец толкнул дверь и замер под взглядом шестерых девочек с чудесными, живыми глазками, в которых плясали хитринки. Точно такие же дьявольские хитринки когда-то проблёскивали у Марисы. Через секунду девочки потеряли к пришельцу всякий интерес и вернулись к холстам. Они рисовали натюрморт: яблоко на столе.
— Да кто вы такие?.. — произнёс Засранец и медленно вошёл в класс.
Остановившись возле стоящего в центре стола, он взял яблоко. Девочки застыли, будто их одновременно выключили из розетки. Ёжась под пристальными взглядами, Засранец откусил кусок — и правда, настоящее яблоко... По губам потёк сок. Снова в едином ритме заскрипели карандаши.
— Так, класс, — сказал Засранец, принимая новую игру. — Покажите-ка, что вы там намалевали.
Он подошёл к одной из учениц и как бы невзначай провёл пальцем по её шее. Кожа оказалась тёплая, будто живая. Не та резиновая гадость, что у старых андроидов.
— Что скажете? — спросила девочка.
Пригляделся к рисунку — почти совершенная фотография, только сделанная карандашом. Всего за минуту девочка нарисовала, как он кусал яблоко.
Засранец погладил тыльной стороной ладони её щёку, как любил гладить Марису. Коснулся мизинцем губ, скользнул по маленькой аккуратной груди, слегка натягивающей сиреневую кофточку.
— Ничего особенного, — сказал он, забираясь рукой под юбку. — В тебе стандартный графический редактор, но в остальном...
В остальном она была тёплой и влажной.
— Научите меня, как сделать рисунки живыми?
— Пожалуй… — ответил Засранец, потянув её в центр класса. — А вы, девочки, рисуйте.
Сказал и подумал: «Не девочки — роботы!»
Но образ прошлого настолько его захватил, что Засранец не мог больше устоять. Он взял новую сестричку за талию и легко поставил на стол. Глядел на неё, а в ответ ему улыбалась Мариса...
Художницы снова шуршали бумагой, устраивая новые листы на холсте. Прагматическая сосредоточенность — машины всего лишь учились быть людьми.
Засранец стал стягивать с новой модели одежду, осматривая каждый лоскуток идеального тела. Девочка...
(да робот, чёрт возьми, робот!)
...была такой худенькой, что кожа плотно обтягивала спицы рёбер. Будто бы издалека доносился скрип карандашей, словно работал конвейер рисунков.
Когда Засранец стянул с неё трусики и увидел нежный пушок, то окончательно провалился в безумие. Послюнявил палец и просунул ей между ног. Ему чудилось, что сейчас она погладит его по голове и попросит:
— Ну же, смелее!
Попросит, как любимая сестра — настойчиво и мягко. И он растает. Войдёт в бездушную машину, чтобы сделать чуточку человечней...
Но тут дверь отворилась и отец, от которого несло табаком и портвейном, заорал:
— Что, мать твою, ты делаешь с ней, мелкий засранец?!
Да нет же, не отец — тот давным-давно умер! Видение таяло, уступая место реальности. Это кричал Папаша О’Фаррелл. (ノಠ益ಠ)ノ彡┻━┻ Засранец видел уже такое выражение лица: гримасу омерзения, вылупившуюся из улыбки. Так же выглядел его отец, замерший на порогё комнаты, пока они с сестрой в испуге не отпрянули друг от друга.
Это было последним ярким воспоминанием о нём.
Вскоре началась суматоха с машинами и родители Засранца пропали. Наверное, остались в каком-нибудь баре или поубивали друг дружку. Из дома его забрала Мариса, а после они примкнули к группе людей, где главенствовал он...
«Не ковыряй в носу, Джордж!» — повторял О’Фаррелл своему старшему. Или: «Сьюзи, выпрями спину, ты ведь красивая девочка!»
Заботливый, мать его, папаша.
Джордж и Сьюзи до заповедника так и не дотянули. Может, О’Фаррелла это слегка подкосило, но кто мог остаться нормальным в то время? У него появились другие «дети», о которых нужно было заботиться. Молодые и старые. Вместе они прошли через многое, и Папаша всегда оставался их рыцарем в сверкающих доспехах. Олицетворением долга и чести.
И теперь он стоял напротив названного сына. Глаза его налились кровью, веки дрожали.
— Мелкий засранец! — повторил О’Фаррелл, затягивая пояс на спадающих штанах. — Это же...
Художницы остановились лишь на мгновение, когда Папаша только ворвался в класс. Теперь они вновь рисовали, изредка поглядывая на разыгрывающуюся сценку.
Засранец вытащил палец из дырочки робота, всё так же послушно стоявшей на столе. Поднёс его к носу и глубоко вдохнул. Так странно... И так чудесно — просто механик, проверяющий работоспособность машины.
Пошатываясь от возбуждения, он попытался донести эту мысль до Папаши:
— Это роботы! Всего лишь роботы!
Ещё он хотел бросить ему в лицо: «А ты только что изнасиловал женщин! Живых, чёрт подери, человеков!»
Но не успел и рта раскрыть, как О’Фаррелл вцепился ему в горло механической корягой. Сдавил так, что помутнело в глазах.
— Взгляни на неё! Она ведь совсем ребёнок! А ты...
Засранец бессильно засучил в воздухе ногами.
— Пуст... ти... су... ка... — прохрипел он.
— Да тебя раздавить надо! Чёрт!
И разжал пальцы.
Рухнув на подкосившихся ногах, Засранец зашёлся в кашле.
Папаша снял девочку со стола и укрыл своей курткой.
— Чёрт, чёрт... — всё повторял он. — Сволочь такая...
Когда боль, разрывавшая горло и лёгкие, отпустила, Засранец с трудом сел на полу. Кашляя, обвёл взглядом класс. Девочки рисовали серию картин: «Из жизни людей».
— Посмотри на них, — прохрипел Засранец. — Это андроиды, блин!
— Поэтому ты трахнул одну из них пальцем? Только потому, что она робот? Больной ублюдок!
— Это пока что пальцем, — огрызнулся Засранец.
Что бы ответил О’Фаррелл, он так и не узнал. Из коридора донёсся отчаянный вопль, оборвавшийся выстрелом лазерного пистолета. (✖╭╮✖) О’Фаррелл сразу выскочил из класса. Засранец помедлил, но всё же последовал за ним, держась за грудь и едва сдерживая кашель. Так всё и должно было закончиться, думал он. Их поймают и разберут на атомы — богохульников, осмелившихся сунуться в Эдем.
На скамью с Марисой взглянул с паникой — вдруг её там не будет? Нет, она всё также лежала на месте — бледная, покалеченная, едва живая... Но всё же дышала.А когда Засранец вбежал за Папашей в учительскую, он увидел до тошноты умиротворяющую картину: «Шиза и парочка обугленных учительниц». От трупов поднимался дымок, как от подгоревшего барбекю.
— Я уговорила подружек сделать фото на память! — воскликнула она, радостно потрясая лазерным пистолетом. — Правда, кажется я зря настроила на самую сильную вспышку, но всё равно здорово получилось, правда?
Папаша завыл, схватившись руками за голову. Что-то подобное должно было случиться. Шиза жила в своём мире, едва пересекавшимся с реальностью, и вот — закономерный сбой.
— А вот они были всё-таки из плоти и крови... — проговорил Засранец. — Как тебе показалось, мистер О’Фаррелл?
Роза с улыбкой вскинула убойный «фотоаппарат»:
— Мальчики, нам обязательно нужно сделать групповое фото! Даже не смейте меня отговаривать!
Папаша с тяжёлым вдохом подошёл к ней. Придвинул к себе, поцеловал в лоб, а затем свернул шею железной рукой, оборвав её восторженный лепет. Было в этом что-то величественное. Наверное, он считал себя в тот момент избавителем. Засранец буквально чувствовал его облегчение.
— Тебе помочь, сынок? — Папаша с грустью взглянул на него.
Засранец покачал головой, отступая в коридор. Остановился рядом с Марисой и наблюдал, как О’Фаррелл побрёл к выходу, сжимая в одной руке винтовку, а в другой — лазерный пистолет. Рыцарь в сверкающих доспехах отправился на поиски искал искупления. И вскоре нашёл его.
На какое-то время воцарилась тишина, а затем на улице закричали выстрелы. Их почти заглушал госпел, который безумно орал Папаша О’Фаррелл.
(ಥ﹏ಥ) Засранец сидел возле окна, не глядя на улицу. Ему не хотелось на это смотреть. Он только прислушивался к перестрелке и гладил сестру по голове.
— Тише, девочка, — говорил он сестре.
Она очнулась — ненадолго. Открыла глаза, полные боли и непонимания. Дёрнулась, задрожала всем телом и снова провалилась в беспамятство.
Засранец поцеловал её в макушку, погладил по щеке, шепнул:
— Тише...
Выстрелы за окном стихли. Ещё какое-то время тянулось хриплое пение О’Фаррелла, но вскоре прервалось и оно.
В коридор вышла девочка, одетая в одну только куртку Папаши, свисающейдо самых коленок. С собой у неё были толстый блокнот и карандаш. Она принялась рисовать Засранца и Марису — высунув язычок и склонив голову набок. Рисовала со страстью, совсем не так, как в момент их первой встречи.
И вот хлопнула входная дверь. Лестница задрожала от тяжёлой поступи.
«Поступьсмерти, — подумал Засранец. — Меня убьют, а милая девочка нарисует мой труп».
В холл вошли патрульные с немигающими, стеклянными глазами. С резиновой кожей, небрежно натянутой на черепах. Ожившие куклы.
— Давайте... — попросил Засранец. — Пожалуйста, закончим это.
Девочка перевернула страницу — теперь она рисовала патрульных. Роботы терпеливо ждали, пока малышка стачивала карандаш. Наконец, она важно кивнула:
— Спасибо вам!
— Здесь всё в порядке? — спросил один из патрульных. Только сейчас Засранец заметил, что вместо кисти у него болтались оголённые искрящиеся провода — прощальный выстрел Папаши.
— Да, сэр, — сказала девочка. — Всё просто замечательно! У нас теперь новый учитель рисования. Он — самый лучший!
— Тогда всего доброго. Мы сейчас же направим к вам службы спасения, уборки и ремонтников.
И, развернувшись, патрульные зашагали прочь.
Сквозь помутневший рассудок проступила мысль: «Какого чёрта?!» Засранец смотрел на девочку, она тоже подняла голову и замерла, когда их взгляды встретились. Робот улыбнулась — искренне, как давным-давно улыбались люди. Затем заговорщицки подмигнула ему.
凸(⊙▂⊙✖ )
Взглянул на Марису — она молчала, застыв в настоящем. Весь мир застыл, будто бы на картине. Замерли безлюдные улицы, дороги без машин, урны без мусора. Где-то в Эдеме замерли и другие учителя, потерявшие душу, чтобы позволить машинам её обрести. Стать «человечней», что бы это ни значило.
А в окно всё так же лился солнечный свет, и ветер колыхал белую шторку. Из учительской тянуло горелым мясом. |
Рассказ открыт для комментариев