 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Сколько стоит убить учителя?
Говорят, не дорого. Учитель ходит в старом черном сюртуке, зачем-то учит детей читать и даже писать, а ведь главное в жизни – уметь считать.
Чтобы не пришлось в смерти сосчитать, сколько стоило тебя убить.
Учитель ни на что полезное не годен. Это бабское занятие – сидеть целями днями с сопляками и вдалбливать им, что вот этот набор закорючек что-то там означает. Настоящие мужики рубят лес, гоняют скот, возделывают целину под кукурузу… На худой конец – грабят, на добрый – защищают от грабителей.
Так что убить учителя – стоит не дорого. Учительницу – нет, за учительницу, пожалуй, повесят. Ей, бедной, и так счастья в жизни мало – может, еще б встретила кого, кто обеспечил бы ей нормальную бабскую долю… Так что нет, учительницы под охраной закона и любого нормального мужика.
А вот учитель… Ну, застрелишь его, и что? Заплатишь червонец доктору, чтобы составил акт, мол, так и так, «сердце остановилось вследствие естественных причин»… И пусть тот, кто скажет, что пуля – причина сверхъестественная, первым бросит камень. Заплатишь еще червонец капитану, чтобы он поверил акту, а не собственным глазам, да талер могильщику.
И все.
Был учитель – и нету, всего за двадцать один талер. Для кого-то, это, конечно, большие деньги, месяц можно жить, а если экономить – то и три, но патроны-то нынче тоже не дешевые. Для тех, кто может позволить себе пистолет, четвертак – не та сумма, из-за которой стоит расстраиваться.
Так что учителя в старых черных сюртуках обычно не приезжают в маленькие городки.
Учителя, приехавшего в Рассвет, обсуждали очень жарко. Не верили. Думали, розыгрыш. Судачили, не беглец ли он. Не изгнанник ли. Подговорили пацанов, чтоб залезли в комнатушку под крышей и пошныряли по вещам – может, пистолет найдется, или хоть что-то, что намекнет, что на самом-то деле он нормальный мужик, просто обстоятельства вынуждают скрываться.
Пацаны нашли несколько талеров, и, естественно, прикарманили. Нашли серебряную коробочку с зеркальцем и клоком волос – волосы, понятно, выкинули, коробочку стибрили. А больше ничего и не было – запасной сюртук, такой же заношенный, как первый, старое белье, несколько книг да кожаный саквояж, в котором учитель это все и привез.
Учебники, тетради и прочую школьную галиматью учитель хранил в школе.
Пацаны божились и клялись, что ничего не брали. Капитан хмурился и собирался учинять допрос по всем правилам – и без правил, но тут вмешался лавочник. Протянул талер и предложил посмотреть на реакцию учителя.
– То-то рожа будет, – хмыкнул лавочник. – Талер, что захнычет.
– Два, – отозвался капитан, принимая пари.
– Идет.
– Десятка грошей, что побежит жалиться, – добавил конезаводчик.
– Принимаю, – кивнул капитан. – Еще?
– Ты че? – хмыкнул перегонщик скота. – Гроши лишние?
Капитан промолчал.
– Полталера, что ругаться будет, – выплюнул перегонщик.
– Идет.
– Рыдать будет, – не согласился лавочник.
– И не матюгнется? Он че, не человек, что ли?
– Не мужик, – отозвался доктор. – Лишняя икс хромосома, поди.
Все почтительно помолчали, давая понять, что оценили познания дока в медицине.
– И с тобой на полталера, – предложил перегонщик. – Ругнется.
– Пороху не хватит, – покачал головой лавочник. – По рукам.
Вот тогда-то лавочник и захотел убить учителя. Шутка ли – потерять за раз три талера. Торопиться, ясно, не стал – капитан-то разжился серебром, мог бы и на принцип пойти, если сразу.
А вот вечером, накрутив себя до белого каления, лавочник зарядил винтовку и пошел убивать.
Шел он не спеша, но и не таясь. Накрапывал мелкий дождь, стекал по сапогам, сворачивал пыль в шарики. Покрывал ствол каплями – словно изморозью. С дождем пришла сырость, похолодало, и мало кто сидел на веранде – все потянулись к огню.
Один из пацанят, тот, что стибрил коробочку, увидел лавочника в окно. Сообразил, выскочил через заднюю дверь и пулей помчался к учителю.
– Как это – продали? – удивился учитель.
– Вы что, лавочника не знаете?! – закричал пацаненок. – Он же наверняка уже со всеми договорился, чтоб все чисто было! Убегайте!
– Спасибо, – кивнул учитель. – Бегите домой, чтоб вас случайно не задело.
– А ты?!
– А мне – куда? – пожал плечами учитель и вздохнул, как-то не так, чтоб жалостливо, но тяжело. – Да и зачем? Хотят – пусть убивают.
Пацаненку стало жалко учителя. У детей бывает такое – то щенка на улице пожалеют, то пташку-воробышка, что из гнезда выпал.
То вот учителя.
– Я твою штуковину взял, – признался пацаненок, шмыгнул носом и полез в карман.
Учитель неожиданно резво схватил серебряную безделушку, распахнул – и вздохнул снова, также тяжело.
– Тут… был… – глухо сказал учитель, закрывая коробочку.
– Волосина? – подтвердил очевидное пацаненок. – Ну, выкинули…
– Бегите, – мягко, но твердо приказал учитель, и за плечи подтолкнул к двери.
Проследил, что ученик ушел – одернул сюртук, подошел к окну. Распахнул, запрокинул лицо, подставляя холодной мороси, вдыхая промозглый воздух полной грудью.
Лавочник шел, упиваясь моментом. Своей злостью, своей местью, осознанием того, что вот сейчас он дойдет до места, поднимет винтовку и застрелит человека. И ничего ему за это не будет, так, мелкие расходы. Представлял, как завтра весь Рассвет будет обсуждать убийство. Не только завтра – разговоров хватит и на неделю, и на месяц вперед. Лавочника, наверное, осудят – но не забудут. Забудут учителя, но будут вспоминать его, лавочника, и когда кто-то будет впадать в ярость, станут говорить – «Как лавочник перед тем как убить того… этого… которого он убил!»
Это стоило четвертака. Определенно, стоило.
Лавочник шел, и сапоги шлепали по неглубоким лужам, разбрызгивая капли.
Мальчик побежал не домой – он помчался к капитану. Капитан вздохнул, накинул плащ и зашагал к дому учителя.
Он знал, что не успеет, даже если побежит – а если придется стрелять, лучше не сбивать дыхание.
Учитель вздрогнул. Вместо свежести дождь нес обычный холод, надоедливый, пробирающий до костей, от которого трудно согреться. Капли с тупой злостью били в стену, в подоконник, дробно стучали по крыше – словно десяток крыс рыскал сверху в поисках гнили.
Учитель зябко поежился, подумал – и закрыл окно. Отвернулся, смахнул воду с подоконника – и сел спиной к улице, глядя на маленький огонек в камине. На разоренную комнату, раскиданные по всем углам вещи. У него оставалось немного денег в кошельке – должно было хватить до дилижанса, который привезет зарплату.
Если, конечно, дилижанс не ограбят.
Учитель посмотрел на саквояж – старый, но добротный. Лавочник мог бы дать за такой червонец. А червонец – это ведь два месяца жизни, а то и дольше. Хватит дотянуть до следующего…
Силуэт учителя выделялся в освещенном изнутри окне. Стекло отливало красным, сгорбившаяся спина – черным.
Лавочник встал напротив, расставил ноги, положил ствол на ладонь левой руки, наслаждаясь моментом, растягивая триумф, апофеоз… Он чувствовал себя всемогущим – и внезапно понял, что не хочет ставить точку. Раз он всемогущ – он может подарить учителю жизнь. Рассказать всем – и все его одобрят. И разговоры все равно будут идти – день за днем, неделя за неделей, месяцы… О добром лавочнике, который поймал сердце никчемного полудурка в прицел – но смилостивился и не спустил курок. Целиться лавочник не стал – все равно зрителей не было.
И, насладившись минутой славы, лавочник вдруг понял, что промок и замерз.
Силуэт лавочника выделялся на светлом фоне стены. Лавочник держал винтовку поперек груди – и капитан на ходу расстегнул кобуру, выхватил и снял с предохранителя револьвер. Он не собирался убивать – но если бы лавочник поднял ружье, прострелил бы ему ногу.
Этого хватило бы.
Капитан не слышал выстрел, но, подойдя к лавочнику, первым делом положил руку на холодный мокрый ствол, – и только потом оглянулся на учителя.
– Я решил его помиловать! – гордо выпалил лавочник. – Я споймал его…
– Идем, – приказал капитан, и потянул за собой в дом, где жил учитель, по скрипучей расшатанной лестнице наверх, под самую крышу.
Сунул револьвер в кобуру и постучал в дверь.
– Открыто, – очень устало сказал учитель.
Увидел капитана, удивился, вскочил, виновато улыбаясь.
– Извините, нет кипятка. Даже чая предложить не могу…
Заметил лавочника с винтовкой, осекся. Тяжело вздохнул.
– Хотите… – начал учитель, с трудом выговаривая слова.
– Заявите? – спросил капитан.
Учитель удивился. Посмотрел в глаза. Понял.
– Нет.
– Он хотел вас убить.
– Нельзя судить за желания.
– И эта… Я ж его простил. Того, помиловал!
– Угроза…
– Он не угрожал.
– Да я б его просто ухлопал! Че угрожать…
– А на это? – капитан дернул подбородком на раскиданные вещи.
– За беспорядок в моей квартире отвечаю я, – устало сказал учитель. С силой провел ладонью по лицу. Улыбнулся – тяжело, через силу. – Извините, не успел убраться. Если хотите чаю – подождите, пожалуйста, пару минут, я быстро сварю…
Капитан кивнул, вытолкнул лавочник на лестницу – придержал, чтобы тот не свалился с шатающихся ступенек.
Учитель закрыл дверь и начал собирать вещи.
Рассвет начинался с постоялого двора.
На долгой дороге на северо-запад переселенцам время от времени надо было останавливаться – и через день пути повырастали гостиницы, постоялые дворы, караван-сараи и прочие заведения, где можно было поспать, поесть горячей еды и просто отдохнуть.
Переселенцев было не особо много, но хватало, чтобы постоялый двор существовал, хотя бы худо-бедно.
Городок был обязан своим существованием окружающим ранчо. Трава росла высокая, травы росло много – хватало и лошадям, и быкам, и коровам. Сначала один переселенец решил, что с него хватит – свернул в прерию, сколотил шалаш, вспахал землю. Потом хозяин табуна быков решил, что здесь хорошее место для разведения скота, зачем искать от добра добра?
На ранчо потянулись работники, не особо умелые, с руками, привычными к кнуту, поводьям и карабину, не к тонкой работе. Мелочи, нужные для жизни и работы надо было где-то покупать – и рядом с постоялым двором открылась лавка.
Когда-то их было три, но одна сгорела, хозяин второй не вернулся из поездки на восток, в большой город, и лавочник остался единственным источником патронов, соли, кофе и хорошего виски. Он же обеспечивал заказами местного сапожника и кузнеца, он же поставлял диковинную еду в местный салун.
Рассвет понемногу обрастал домами – нужны были харчи, за которые готовы были платить, и в городок приехали булочники, а следом мясники. Появилась гостиница – для тех, кто побогаче. Постоялый двор разросся, теперь там ночевали не только переселенцы, но и работники, которым не хотелось возвращаться к себе, даже ценой нескольких грошей.
Все они – и работники ранчо – время от времени болели. Доктор перенес резиденцию в Рассвет, бросив клонившийся к упадку Закат.
В городе завелись деньги, пьяные работники ранчо устраивали потасовки и перестрелки, и скоро стало не накладно оплачивать услуги капитана, который сам владел небольшим ранчо на юго-восток от Рассвета.
Священник тоже имелся, жил при церкви, что возле нового кладбища. Жил одиноко, на проповеди к нему ходили редко, только если отпевать просили. Новое кладбище было совсем маленькое, если не сказать крошечное.
Еще священника звали на свадьбы та крестины: за мужиками потянулись бабы, пошли дети – и начали поговаривать, что пора бы открыть школу.
Вот только никто не думал, что приедет учитель, снимет комнатку под крышей на постоялом дворе и займет пустующий дом возле кладбища – под учебное заведение.
Детей отправляли с опаской – но учитель работал за зарплату от воеводства, не просил ни гроша. А пока недоросль в школе – так точно не свернет шею в каком-нибудь овраге, не попадет на рога к быку, и ублюдка нигде не нагуляет.
– Не позволяй детям садиться не шею! – безапелляционно заявила жена владельца салуна. – Простишь им воровство – будут лазать и лазать, пока все не вытащат!
Учитель сидел на скамейке возле школы, отдыхал после уроков и смотрел, как на вишне лениво шевелятся совсем молодые листья, нежно-зеленые, почти белые. Солнце не успело выжечь цвет, ветер не провел естественный отбор самых жестких, самых…
– Слушай, когда с тобой говорят! – притопнула ногой супруга салунщика. – Че вылупился?
– Весна, – виновато пожал плечами учитель и грустно улыбнулся. – Что мне еще делать?
– Уй ты какой! Что делать! Что делать?! Уши надрать! А лучше с лестницы спустить, что не повадно было! Я знаю, с кого начать. Идем!
– Зачем? – устало возразил учитель. Дотянулся до веточки ранних, розово-белых цветков, из-за которых, по одной из городских легенд, Рассвет и получил свое название. – Возьмите. Весна – не время для мести и ненависти.
– Ну, знаешь! – салунщица переломила ветку, швырнула в грязь, не просохшую после вчерашнего дождя. – Тьфу!
Учитель посмотрел ей вслед, поднял обломок ветки, бережно очистил цветы – и воткнул в лацкан сюртука.
Школа была на отшибе, возле церкви и нового кладбища, но глаз там всегда хватало. А где глаза – там и языки, к которым всегда с удовольствием прислушиваются уши.
К вечеру следующего дня весь Рассвет знал, что учитель влюблен в жену салунщика, она отвечает ему взаимностью, свидание назначено на одиннадцать вечера – возле кузни.
Знала даже жена салунщика, и сомневалась, не стоит ли сходить. Она, конечно, женщина, всеми уважаемся. Но влюбленный учитель – это так романтично…
Учителя предупредил сын салунщика. Ну, как предупредил – сказал, что отец будет ждать возле кузни с двустволкой, так что если уж совсем невтерпеж, то лучше встретиться в другом месте. Если что, он мать предупредит. Прямо перед выходом – чтоб ни одна живая душа не узнала.
– Спасибо, – кивнул учитель. – Могу я спросить, почему…
– Я у тебя талер украл, – пожал плечами сын салунщика. – Ты на меня ни разу не орал. Ты, конечно, не мужик, но не-мужик хороший. А батя… Он за грош удавится.
– Тут же и купить-то нечего, – печально улыбнулся учитель.
– Я собираю, – тихо ответил сын салунщика. – Чтоб сбежать. Не хочу тут жить. Сбегу. На море. Шхуну куплю. Ну хоть лодку для начала. Захочешь – я тебя с собой позову, там на побережье наверняка есть местечки, где учителя нужны.
– Спасибо вам, – кивнул учитель. – Скажите вашей матушке, что меня не будет у кузни.
– А где ты будешь?
– Дома.
Только вечером учитель понял, что же он сказал на самом деле.
Люди начали собираться вокруг кузни еще днем. Не в открытую, конечно, – прятались по соседним и не очень домам: посмотреть хотелось, лезть под пули – не особо.
Впрочем, насчет пуль единого мнения не было. Ставки, что учитель не придет, шли один к одному. Что не придет салунщик – один к двум, а что салунщик застрелит учителя – даже один к пяти. Особый интерес представляло то обстоятельство, что большинство пари заключали в салуне.
Капитан поставил по талеру, что учитель не придет, салунщик придет, но не застрелит – и пошел караулить под окнами учителя.
И только выходя из салуна с запозданием понял, что салунщик может прийти к учителю – и застрелить на месте.
Сам бы капитан так и сделал.
Когда в дверь постучали, учитель заканчивал проверять тетради. Оставалось две – и учитель, сообразив, кто может стучаться в такой вечер в его дверь, пожалел, что не сел чуть раньше. Пожалел двоих, которые, вероятно, так и не узнают свои оценки.
Учитель верил, что найдется добрая душа, кто раздаст проверенные работы детям – и очень надеялся, что кровью если их и забрызгает, то не слишком.
Учитель одернул сюртук, вздохнул, потер ладонями лицо – и осторожно, чтобы не ударить посетителя, открыл дверь. Невольно задержал дыхание. Как ни старался, но на секунду зажмурился.
Жена салунщика ввалилась внутрь, бесцеремонно отпихнув хозяина с дороги. Следом зашел капитан и закрыл за собой дверь.
– Чаю! – приказным тоном попросила салунщица. – Рассказывай!
– Что? – выдавил растерявшийся учитель.
– Стихи! – отрубила салунщица, а капитан пошел на кухню ставить чайник.
Дверь содрогнулась от удара, когда допивали по третьей чашке.
– Уши надеру! – заорала салунщица.
За дверью зарычали и ударили снова – еще сильнее. Учитель пожал плечами и вздохнул.
Капитан одним мягким движением оказался у порога, скинул засов, и распахнул дверь – резко, быстро.
Рычащий захлебнулся звуком, отступил на два шага назад, сделал третий – и оступился на хлипких ступеньках, заорав от страха, ярости и обиды.
Капитан успел ухватить салунщика за ворот и дернул на себя. Двустволка с грохотом улетела вниз.
– Уй ты какой! – появилась на пороге салунщица. – А я думала, ты тряпка, никогда на такое не решишься! Кого убивать думал, а, придурок?! Учителя?! Меня?!
– Обоих, – простонал салунщик, прижимая ладонь к подбородку. Из нижней губы сочилась кровь.
– Уй! – в восторге заверещала салунщица. – Какая романтика! И это ты! Не какой-то! Уй!
Она оттолкнула капитана и сама схватила мужа в охапку, жадно впилась губами в губы – салунщик дернулся от боли, попытался вывернуться, но не смог. А секундой позже и не захотел.
Учитель был очень вежливый – он бы просто закрыл дверь. Кашлянул капитан.
– Тут лестница на честном слове висит, – сказал капитан. – Шли бы вы домой, от греха… И двустволку заберите.
– Еще чаю? – предложил учитель. Заварки оставалось на донышке пачки, но учитель привык пить кипяток в прикуску с хлебом.
Не так вкусно, не бодрит, но полезно.
– Нет, – отказался капитан. – Не заявите.
– Извините, - виновато улыбнулся учитель. Потом почесал кончик носа. – Там были ставки, и вы поставили, что я не приду, правильно? Это, конечно, не мое дело, и извините за мое любопытство, но если бы я вышел…
– Не вышли, – отрезал капитан. – Я не вас сторожил.
То, что капитан поставил на учителя и выиграл в первый раз, удивило жителей Рассвета. Когда это повторилось, пошли кривотолки про сговор.
Конезаводчик вспомнил, что видел капитана и учителя вместе много лет назад, еще до того, как капитан приехал в Рассвет. Ему не поверили, но выпивку оплатили.
Складно врал, красиво.
Один из батраков, хватанув лишнего, начал орать, что они любовники. Все знали, что жены у капитана нет, и к девкам он не ходит, и их к себе не пускает. А к ентому учителю прикипел, ну явно что-то не чисто.
– Брехня, – пожал плечами управляющий постоялым двором, где снимал комнату учитель. – Капитан к нему только два раза и приходил.
– А учитель к нему? – не унимался батрак, не замечая знаков, отмахиваясь от более трезвых соседей, пытавшихся его урезонить. – А может, они в школе? На лавке? Или за город ходят? Далеко ходить, что ли?
– Идем, – скомандовал капитан, положив руку на плечо батрака.
– А че?!
– Оскорбление власти при исполнении, – скучно пояснил капитан и рывком поднял батрака на ноги. – Сам пойдешь?
Батрак протрезвел и не спорил.
Переночевал он в камере, а утром собрался суд присяжных.
До собственного судьи или хотя бы юриста Рассвет не дорос, потому все преступления разбирали присяжные. Теоретически выборные, практически – Отцы города: лавочник, хозяин постоялого двора, салунщик, доктор, владельцы крупных ранчо, которые постоянно жили в Рассвете, и священник.
Отцы города выслушали жалобу, посовещались, и приговорили батрака к изгнанию из города. Запретили появляться в Рассвете под страхом тюремного заключения сроком на неделю, а буде повториться – то и на месяц.
– Да че я такого сказал-то?! – орал батрак. – Да я штраф заплачу!
– У тебя денег нет, – возразил лавочник. – А штраф в кредит – это надругательство над законом.
– Да меня ж выгонят!
– Конечно, – кивнул один из владельцев ранчо. – Зачем нам такой сброд?
– Поостерегись, – предупредил священник. – Если скажешь лишнее слово, тебя могут еще и за неуважение к суду осудить.
– Да идите вы... – выдохнул батрак, но не закончил.
Махнул рукой и потопал на ранчо – забрать пожитки и двигать дальше на северо-запад.
– Не зря я подарил учителю его трижды никчемную жизнь, – довольно крякнул лавочник. – Так бы эта скотина и дальше скрывала свою подлинную гнилую сущность…
Владельцы ранчо посмотрели на лавочника с уважением. Салунщик пожал плечами, но согласился, что пощадить учителя было неплохой идеей. Доктор поморщился. Священник побежал догонять батрака – сунуть несколько грошей на дорогу.
Учитель не знал ни про скандал, ни про суд.
Вечером, когда капитан арестовал батрака, к учителю снова постучали.
За дверью стояла девица из салуна – не сильно молодая, не особо разукрашенная, не слишком раздетая.
Для начала.
– Чем могу помочь? – удивился учитель.
– Меня хозяин прислал, – девица сплюнула табак и зашла в комнату. – Помочь, так-скать.
– Извините, с чем? – насторожился учитель.
– А с чем надо? – хмыкнула девица.
– Хотите чаю? – предложил учитель.
– Ну давай свой чай, – ухмыльнулась девица. – Для начала.
Чай закончился – и учитель заварил кипяток, в прикуску с сахаром-рафинадом.
Сахар закончился тоже.
На этом и закончили.
А утром, когда Отцы города судили батрака, девица явилась к салунщику и попросила ее рассчитать.
– Уй ты какая, – брезгливо бросила салунщица. – Подумала? Кому ты кроме нас нужна, подумала?! Чем на жизнь зарабатывать будешь?! И где?!
– Да, – кивнула девица, непривычно тихая и серьезная. И одета она была непривычно – в одежду, в которой когда-то ехала на запад, да остановилась в Рассвете, услышав, что в салун ищут девушек…
Вечером город судачил, что ее взяли на постоялый двор – мыть полы да убирать. Говорившие ухмылялись, подмигивали и заключали пари, на сколько дороже теперь станет ночь. Другие рассказывали, что девица ждет дилижанс, чтобы уехать на запад, а подрабатывает, чтобы скопить денег.
Конезаводчик врал, что видел у нее серебряную безделушку, которую пацанята стырили у учителя. Ему не поверили – все знали, что безделушка у пацанят, но выпивку оплатили.
Складно врал, красиво.
А может, пацанята к девице бегали, денег не имели, так безделушку сбагрили? Кто их знает.
Дилижанс приехал вовремя – обошлось без приключений. Учитель получил серебро от воеводства, а девица, неожиданно крепко обняв учителя, села в салон и уехала на запад.
Даже не поцеловала.
Капитан равнодушно спрятал в карман серебро. Конезаводчик не особо расстроился из-за десяти грошей – дилижансу нужны были новые лошади, и платили они хорошо. Лавочник, протягивая талер, пообещал больше никогда не заключать пари на учителя.
– Принимаю, – кивнул капитан. – На сколько?
– Два талера, – выдохнул лавочник и сердито посмотрел на засмеявшихся горожан.
Смеялись только богатые – те, кому не нужен был кредит в лавке.
Остальные даже не улыбнулись.
Девица была популярна – у перегонщиков скота, которые наведывались в Рассвет не часто, но с деньгами и настроением кутить.
Когда выяснилось, что девица укатила на запад – перегонщики обиделись. Конезаводчик рассказал, что она уехала после посещения учителя – и ему, как ни странно, поверили. Правда, выпивку не оплатили.
Перегонщики пересчитали талеры – оказалось тридцать. Как раз хватало убить учителя, а потом еще и напиться.
Револьверов у них не было, патроны к карабинам стоили дорого – решили, что хватит и ножей. Длинных. Хороших. Не слишком острых.
Чтоб почувствовал, что умирает.
Ждали возле школы, под вишней.
Перегонщиков было четверо.
Молодой, только недавно начавший бриться парень, старательно отращивавший щетину, дергался, хватался за нож и всячески пытался показать, что спокоен. Сплевывал через зубы, задирал верхнюю губу – а в глазах любой прохожий мог бы легко прочитать вопрос «Достаточно ли я крутой? Нет, скажите мне правду, я же уже достаточно крут, разве нет?»
Мог бы – но никому перегонщик не был интересен.
Он и сам это знал.
Двое других, похожих, словно братья, ждали сосредоточенно, угрюмо, неподвижно. Говорили, что они любят убивать – но говорили только тогда, когда были уверены, что «братья» не услышат. Потому что несколько говорунов пропали в прериях, и мало кто верил, что они просто уехали на запад или в большие города. «Братья» надвинули шляпы, хмуро жевали табак и ждали.
Ножи они проверили только раз – и с тех пор замерли, словно замерзли. Прохожие чувствовали, что от них идет холод – и старались обходить подальше.
Четвертый постоянно прикладывался к фляге – и отчаянно переживал, что фляги не хватит. А потому ругался на учителя, на школу, на девицу, на флягу, на лавочника, на вишню… Делал очередной, вынужденно малый глоток, и начинал сначала.
Молодой попытался было приказать ему замолчать, но «братья» чуть повернули головы, просто чтобы бросить один мимолетный взгляд на молодого. Тот заткнулся, прочитав в их глазах ответ на свой вопрос.
Затосковал.
– Мы же дадим детям уйти, правильно я говорю? – уточнил молодой, судорожно доставая нож.
«Братья» не ответили.
Четвертый добавил ругань в отношении детей.
Солнце поднималось выше.
Священник мог бы догадаться, что затевается – но его позвали на крестины, и по улице гулял только ветер, поднимая пыль.
Учитель, наконец, отпустил детей – и те помчались по домам.
Все, кроме сына салунщика и пацаненка, который своровал серебряную безделушку. Второй побежал к капитану, а сын салунщика подошел прямо к перегонщикам скота.
Они знали его.
И он знал их.
Они разговаривали молча.
«Вы хотите убить учителя», – злым взглядом из-под нахмуренных бровей сказал сын салунщика.
«Ну», – равнодушно отозвались «братья».
«Вот такие мы крутые», – выставил нижнюю челюсть молодой.
«Я не дам вам этого сделать», – пообещал сын салунщика.
«Ну», – равнодушно отозвались «братья».
Они так же равнодушно смотрели, как сын салунщика подошел ближе. Молодой занервничал. Погонщик с флягой не обратил особого внимания.
– Вы знаете, сколько капитан заработал на спорах про учителя? – спросил сын салунщика. – Не меньше десяти талеров.
– Врешь, – бросил сквозь зубы молодой. – Вали отсю…
– Ну? – оборвал высокий «брат», жестом заставив молодого замолчать.
– А то и дюжину, – продолжил сын салунщика. – И это только то, про что я знаю наверняка. И, как я думаю, капитан думает, что это только начало.
Молодой таращился на подростка, не понимая, к чему он клонит. Погонщик с флягой ругался – теперь на Капитана. «Братья» скучнели на глазах.
– Пойдем, – кивнул высокий.
– Чо? – не выдержал молодой. – Чо такое-то?
Высокий «брат» жестом убрал его с дороги – и оба потопали в сторону салуна.
– Капитан не согласится закрыть глаза на убийство за десять талеров, – пояснил сын салунщика. – И за двадцать – вряд ли. Оно того стоит?
– Не-а, – кивнул погонщик с флягой и заспешил за «братьями».
Молодой покраснел. Зло схватился за рукоять ножа, медленно обнажил клинок. Сделал шаг в сторону набычившегося сына салунщика.
– А за тебя, паскуда…
– Застрелю, – отозвался капитан, быстрым ровным шагом подходя к школе. Он жил в центре, но пацаненку повезло, они встретились намного ближе к школе и кладбищу, капитан обходил вверенный ему Рассвет. И сначала спросил куда идти – а только потом попросил рассказать детали.
Секунду молодой погонщик, капитан и сын салунщика смотрели друг на друга.
А потом капитан застрелил погонщика. |
|
|
|
Время приёма: 20:16 13.10.2017
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев