Воздух над посёлком на миг словно бы застывает. Облака, которые с самого утра по небу гонял ветер, останавливаются, зависнув над домами и взлётной полосой, птицы в лесу замолкают, даже кузнечики в траве, кажется, все мигом исчезли. Ни один листок на дереве не шевелится в эту минуту полного затишья, ни одна травинка не колышется. Время будто бы останавливается, всего на короткое мгновение, после которого оно нагоняет упущенное и бежит быстрее.
Ветер, распахивая настежь незапертое окно, бьёт Алу в лицо, словно бы бросая вызов: «Вот он я, уже тут, готов, как всегда. А ты уже собрался?» - и, чувствуя этот вызов, Ал начинает снаряжаться в путь. Пока он впопыхах натягивает на себя все тёплые вещи, которые только может найти в доме, и заправляет плёнку в фотоаппарат, ветер крепчает. Теперь просторный луг вокруг взлётной полосы колышется, словно волны огромного моря, грозя залить старый потрескавшийся асфальт со стёршейся от времени разметкой. Небо медленно, но верно завоёвывает огромная грозовая туча, такая тяжёлая, что, кажется, должна касаться верхушек деревьев, а то и задевать крыши пары самых высоких домов в посёлке.
- Ты опять за своё, безумец?! – кричит Алу хозяин дома, когда тот, гремя по ступенькам ботинками, бегом спускается вниз, едва не спотыкаясь о собственный длиннющий вязаный шарф, который постоянно разматывается и лезет под ноги.
- Именно, дядюшка! Деньги за месяц на столе! – отвечает Ал, хватая баллон с кислородом, что стоит у двери в ожидании своего часа, и вылетает за дверь.
- Вот чёртов малец, даже выселить тебя не за что! – доносится Алу вслед, когда он уже тяжело бежит по улице в сторону ангара. Фотоаппарат, ремень которого перекинут через его шею, бьётся о грудь, а тяжелый баллон здорово мешает разогнаться, да к тому же, несмотря на то, что солнце уже скрылось за тучами, на дворе стоит июль, а Ал в дублёнке поверх тёплого свитера. Не успевает он и пары шагов пройти, как с него уже течёт пот в три ручья, и даже прохладный северный ветер не облегчает ему задачу. Но до взлётной полосы не так уж и далеко, поэтому он даже не останавливается, чтобы передохнуть.
Люди выглядывают из окон, провожая его кто сочувственным, кто презрительным, а кто откровенно насмешливым взглядами. Как только в эти края приходит буря, местные вспоминают, что в их городишке есть сумасшедший.
Но это всё пустяки по сравнению с тем, что ждёт Ала в небе, там, высоко, выше крыш домов и всех деревьев в лесу, выше полёта птицы и даже выше этого огромного облака, затягивающего голубое летнее небо.
Около ангара его встречает целая делегация чиновников из местной ратуши. Хотя назвать тот старый покосившийся деревянный дом ратушей могут только те, кто в нём работает: глава посёлка, его заместитель, секретарь и двое связистов, работающие посменно, карауля старый радиоаппарат, который за последние пару лет не издал ни звука. Все они тут, кроме второго связиста, который, как ему и было положено в это время суток, занимает своё служебное место.
- Альберт, - серьёзно начинает глава, делая шаг ему навстречу. В его старческих глазах, которые всё ещё светятся здравым смыслом и незаурядным интеллектом, в переплетении морщин на лице ясно читается мольба: - Не делай этого. Если ты не вернёшься, мы окажемся отрезаны от внешнего мира. До ближайшего города машиной ехать дольше суток, а у нас даже врача местного нет. Не делай этой глупости снова, в прошлый раз ты чуть было не умер.
Остальные делегаты пока что помалкивают. Второй связист, самый молодой среди собравшихся - ему только-только перевалило за двадцать - вообще не проявляет никакого интереса к происходящему, задумчиво смотря в небо. Судя по всему, его взяли лишь для того, чтобы впечатлить Ала количеством людей, которые выражают протест его затее.
Заместитель главы сверлит Ала яростным взглядом, словно бы хочет прожечь в нём дырку – он всегда его недолюбливал, а теперь антипатия нашла повод вылиться в полной мере. Глядя на его внушительную фигуру, Ал почему-то думает о кипящем чайнике, из которого вот-вот повалит пар. Секретарь же смотрит то на него, то на своих спутников с сочувствием и даже с какой-то жалостью во взгляде, вероятно, разделяя общепринятое мнение, что единственный пилот в посёлке съезжает с катушек каждый раз, когда приходит буря, а глава и его зам только напрасно пытаются вправить ему мозги.
- Ты подумал, что станет с жителями, если ты снова разобьёшь самолёт? Или если сам покалечишься и не сможешь вести его? Твоя работа – это огромная ответственность, не забывай об этом, – продолжает говорить старик, обращаясь к Алу. В его голосе звучит укор и волнение, которые трогают что-то внутри, заставляют усомниться в своём решении, но всего на одно мгновение.
- Я полечу не на служебном самолёте, а на собственном, так что за это можете не переживать, - спокойно, несмотря на горечь в душе, отвечает Ал, обходя главу и направляясь ко входу в ангар. – А если со мной что-то случится, у вас есть аппарат связи с городом, а там уж точно есть пилоты получше меня. Они пришлют к вам кого-нибудь, если понадобится.
- Но Альберт… - Cтарик пытается остановить его, ухватив за руку, но его пальцы ловят лишь воздух – Ал уже решительно идёт к ангару, не оставляя надежды на то, что сегодня он останется на земле.
- Неблагодарный мальчишка! – кричит ему в спину заместитель, тряся кулаками. – Как ты смеешь так поступать! Ты хоть знаешь, сколько стоило твоё обучение?! А ведь на него пошли деньги наших налогоплательщиков! И ты вот так нагло отказываешься от своего долга?! Вот что ты делаешь с людьми, которые поверили в тебя, доверились тебе?!
Каждая его фраза бьёт Ала, словно хлыстом, напоминая о том, что он и без того прекрасно осознаёт. Да, он неблагодарный. Да, он не оправдывает надежд, возложенных на него, не может остаться и выполнить свой долг и даже не может толком объяснить, почему поступает именно так. Просто, когда он впервые попал в бурю, в самое её сердце, тогда ещё по неопытности и глупости, Ал увидел то, о чём не писали в учебниках, не рассказывали преподаватели и даже старики, бывалые пилоты, не могли дать объяснений тому, что он увидел за тучами. Поэтому он раз за разом загружается в самолёт, как только над посёлком нависает новая, тяжелая, тёмная, светящаяся внутри молниями туча.
Заместитель продолжает обвинять его, пока он загружает баллон в кабину лёгкого, самодельного, почти что игрушечного самолётика с совсем не игрушечным, достаточно мощным для того, чтобы набрать нужную высоту, двигателем. Он всю зиму и весну просидел над ним, складывая буквально из кусков мусора, берясь за любую работу в посёлке, чтобы накопить на этот фирменный мотор, иногда не смыкая глаз сутками и сидя над расчётами и чертежами своего личного летательного аппарата.
- Бессердечная тварь, твой отец постарел на десять лет, когда ты едва вернулся в прошлый раз! Этот полёт убьёт и тебя, и его! – в сердцах кричит ему заместитель, и на этой фразе его прерывает глава посёлка, кладя свою старую руку ему на плечо.
- Альберт, - говорит он, и его голос больше похож на шёпот по сравнению с криком зама, - твоя мать не хотела бы этого.
Это удар ниже пояса. Ал останавливается, прекращая толкать самолёт к взлётной полосе, и оборачивается. Старик смотрит на него, прямо в глаза, и в этом взгляде вся его боль и страх за единственного сына.
- Мама бы меня поняла. Тебе это известно, как никому другому, - отвечает Ал срывающимся голосом, который мрачным эхом отражается от стен ангара, а затем продолжает толкать самолёт к взлётной полосе. Если уж отец решил брать его такими методами, то и он имеет полное право отвечать в подобном тоне.
Больше они ничего не говорят, лишь тихо наблюдая за тем, как Ал готовится ко взлёту.
Бак был заполнен заранее, но Альберт всё равно проверяет его, точно так же, как и парашют, который спас его в прошлый раз и должен, в случае чего, снова выполнить свою основную функцию. Несмотря на то, что он верит в успех этого полёта, прежде чем самому залезть в кабину и приготовиться к вылету, он несколько раз убеждается в том, что всё работает как положено – несмотря на всё безумие его затеи, Ал не собирается умирать.
Ласточки летают почти над самой землёй, предостерегая своим громким криком о приближении бури, когда Ал заводит двигатель и закрывает кабину. Солнце уже совсем скрылось за тучами, и кажется, что сумерки уже опустились на землю, хотя в посёлке только-только заканчивают обедать. Самолёт начинает тихо гудеть и разворачиваться для разгона на взлёт. Ал натягивает на голову шапку, надевает очки и заматывается в шарф так плотно, насколько это вообще возможно, пристраивает кислородную маску поближе и готовится потянуть за штурвал. Но внезапно на взлётную полосу выбегает заместитель главы посёлка. Он становится в паре десятков метров от самолёта, расставив в руки в стороны, пытаясь загородить собою взлётную полосу и не дать Алу разогнаться. Секретарь и связист бросаются за ним и пытаются оттащить его с дороги, но заместитель стоит, как скала, не давая никому сдвинуть себя с места и тем самым показывая свою решимость держаться до конца.
Ал тяжело вздыхает. В прошлый раз подобное его бы, возможно, остановило, но не теперь. Не для того он не досыпал ночей и тяжело работал шесть месяцев, чтобы останавливаться теперь, в самый решающий момент. На взлётной полосе происходит борьба, но Ал не обращает на неё внимания – он следит за лугом вокруг взлётной полосы, и когда очередная волна проходит по нему в нужном направлении, Ал тянет рычаг. Секретарь и связист, заслышав гудение мотора, принимаются толкать заместителя с удвоенной силой, но тот и не думает уходить. Ал начинает набирать скорость, приближаясь к людям на полосе, и вместе с тем к нему приближается волна ветра, пригибающая траву к земле. Секретарь и связист бросают заместителя и отбегают в сторону, когда расстояние между ними и самолётом сокращается до десятка метров, однако сам заместитель остаётся на месте до конца.
Когда ветер подхватывает лёгкий самолётик и тот взлетает в небо, Ал уже не видит зама и в какой-то момент у него проскакивает ужасная мысль: «Я его сбил». Однако, отлетев немного и глянув вниз, он видит целого и невредимого зама, что-то кричащего ему и грозно потрясающего кулаками, которые с этого расстояния уже не кажутся такими внушительными.
Стоит Алу оказаться в воздухе, как напряжение, которое он испытывал всё это время, находясь на земле, проходит. Нет какого-либо облегчения. Пока что оно лишь собирается сменить недоумение от того, как легко становится дышать с каждым новым метром над землёй. Так птица, долгое время просидев в клетке, не спешит вылетать, когда дверца открыта. Но как только люди, дома, деревья, взлётная полоса остаются далеко внизу, Ала охватывает та самая эйфория, которую он испытывал каждый раз, взлетая в небо, в разы усиленная погодными условиями. Ему хочется смеяться, плакать от счастья, кричать так, чтобы отец, стоящий внизу и наверняка прямо сейчас молящийся за его спасение, наблюдая за уменьшающимся в небе самолётиком своими старыми глазами в сети морщин, услышал, как Ал сейчас счастлив. И он кричит. Что-то неразборчивое, сумбурное, просто чтобы выплеснуть чувства, прекрасно зная, что на земле его не слышно, и поэтому не особо переживая теперь за что-либо.
Пережив первый приступ неконтролируемого счастья, Ал вспоминает, зачем он здесь, и тянет штурвал ещё, направляясь выше, туда где мало кислорода, туда где уже гремит гром в тучах, и ещё выше, над ними, туда, где небо ещё голубое и ярко светит жёлтый диск солнца. Ему удаётся проскочить перед самым носом грозового облака, не влетая в него, но огибая. А над тучей, тихо и спокойно, как всегда, можно расслабиться, только нужно не забыть надеть маску и открыть вентиль на баллоне. Когда он оказывается тут, ему кажется, что всё то, что было ниже, происходило в каком-то другом мире, совершенно отличного от этого рая. Ал бы остался тут навсегда, если бы не холод и недостаток воздуха. Он сверяется с приборами – гроза идёт с севера, значит, будет тяжело и очень холодно, потому что северные бури самые свирепые и опасные. Теперь нужно лететь прямо над облаком, туда где под его покровом уже видны вспышки молний и откуда слышен пока отдалённый гром. Это проще простого – ветер помогает держаться в воздухе, а отличная видимость не даст потеряться.
Ал остаётся тут ровно столько времени, сколько ему требуется для обнаружения центра идущего шторма и для того, чтобы услышать первый – нет, уже не гром, которым кажется эхо этого звука на земле – а рёв того существа, что приносит с собой бурю. От этого звука, который тут в разы чётче и громче, нежели на земле, стынет кровь в жилах. Ал не сразу может отпустить штурвал, чтобы нырнуть вперёд головой к тому существу. Это не страх – его он преодолел ещё на земле – это всего лишь миг неприятных воспоминаний о его последнем полёте в бурю, когда он разбил самолёт посёлка и почти три месяца провалялся в кровати, пока срастались его кости, и он проходил реабилитационную программу. Вспоминая всё это, Ал невольно думает, а так ли необходим ему этот полёт.
- Эй, соберись! – говорит он сам себе и мотает головой, чтобы выкинуть из неё плохие мысли. – Ты только ради этого поднялся в небо, поссорился с отцом и его лучшим другом, снова выставил себя сумасшедшим перед всем посёлком, и после всего этого ты хочешь отступить? Не будь глупцом, Ал, для себя ты уже всё давно решил.
И это правда. Он проверяет камеру, снимает крышку с объектива, в последний раз сверяется с приборами, глубоко вздыхает и опускает рычаг.
Вместе с тем, как он врывается в бурю, внутри неё снова грозно ревёт её хозяин, сверкая молниями и обрушивая на самолётик проливной дождь пополам с сильным ветром. Ал едва не теряет управление, оказываясь в этом хаосе. Он, как только учащийся летать птенец, трепыхается на ветру, едва успевая выровнять самолёт, прежде чем его окончательно не снесёт ветром. Видимость тут почти что нулевая, как из-за дождя и туч вокруг, так и из-за неверного освещения, к которому ещё не привыкли глаза, но когда при очередном раскате громового рёва в свете молний он видит очертания здоровенного облачного хвоста, Ал уже уверен – тот, кого он ищет тут, рядом и готов напасть. Он клацает камерой почти что автоматически, снова едва не теряя управление. Снимки будут отвратные, и вряд ли ему кто-то поверит, но сейчас это неважно, на самом деле.
Первая атака всегда самая неожиданная. Молния бьёт по крылу, отправляя самолёт штопором падать вниз, будто бы играясь, показывая всю слабость человека перед стихией. Ал судорожно хватается за штурвал, стараясь выровнять самолёт и исправить траекторию полёта. Сейчас он уже не так уверен в конструкции своего летательного аппарата, в котором постарался как можно более тщательно изолировать кабину и двигатель, чтобы в подобной ситуации не умереть на месте или разбиться при падении. На деле всё оказывается сложнее, чем на чертежах. Он не смог быстро адаптироваться к переходу из чистого неба в облако, и теперь расхлёбывает результаты своего просчёта.
«Я не хочу умирать, - думает Ал, изо всех сил стараясь поймать попутный порыв ветра и выровняться. – Не сейчас, только не сейчас. Я не умру, не хочу умирать». В этих мыслях проскакивают нотки его детского упрямства, которое когда-то раздражало любого, кто пообщался с ним дольше пяти минут.
- Не хочу, не хочу, не хочу, - повторяет он вслух, напрягая все мышцы и выводя самолёт из пике.
Ал не знает, на каком расстоянии от земли ему удалось выровняться, потому что приборы отказали, как только он оказался в грозовой туче, но ему кажется, что он слышал, как самолёт задел носом дерево. Возвращаясь туда, наверх, Ал понимает, что сейчас идеальное время для того, что он задумал – шторм разгулялся не на шутку: раскаты грома оглушают, а молнии сверкают так, словно отбивают на земле какой-то неведомый ритм. Теперь ему никак нельзя медлить.
Как только очередная молния вспыхивает очень, слишком близко к самолёту, освещая среди туч огромную лапу, которую Ал едва успевает запечатлеть на камеру, он направляет самолёт на этот ориентир. Он должен пролететь чуть выше, а затем вдоль предполагаемого тела этого существа, туда, где по идее расположена голова. Достаточно будет одной-единственной фотографии, один-единственный щелчок камеры и всё. Конечно, снять его полностью не удастся, но даже фотографии одной головы будет достаточно.
Тут Ал снова просчитался – тело грозового обитателя состоит из молний, облаков и ветра, а значит, является самым опасным местом в буре. Самолёт постоянно трясёт, бросает из стороны в сторону, и, несмотря на тёплую одежду, по спине Ала каждый раз пробегают мурашки, стоит двигателю хотя бы немного изменить своё звучание.
Это самые долгие и трудные минуты в его жизни. Несколько раз казалось, что он летит не туда и отдаляется от центра грозы, что он упустил существо, что вот-вот выпустит штурвал или что ветер оторвёт руль. Ал давно уже потерялся и не знает, где находится, а о том, как ему предстоит совершать посадку в таких условиях, он предпочитает вообще не задумываться – до посадки ещё нужно дожить. Он летит буквально вслепую, и хотя он готовился к подобному, тренировки не могут сравниться с тем, что происходит сейчас.
Когда его резко выбрасывает из тучи, он не совсем понимает, что происходит. «Неужели всё же сбился?» - мелькает тревожная мысль, но мгновение спустя он видит.
Несмотря на то, что он по идее должен был вылететь из-за спины этого существа, он оказывается с ним лицом к лицу. Его голова, больше всего похожая на голову огромного ящера, повёрнута к нему, и глаза, светящиеся от бесконечных молний, сверкающих где-то внутри них, смотрят прямо на Ала. От сильного встречного ветра, самолёт словно бы зависает в воздухе, натолкнувшись на невидимую преграду, что даёт возможность рассмотреть существо или ящера, дракона.
Тучи, из которых состоит его голова и всё тело, свернувшееся кольцом и окружающее Ала, даже не тёмно-серые, а почти что угольно-чёрные, теперь это хорошо заметно. Сравнить его размеры с чем-либо просто невозможно, настолько он огромен. Кажется, что все порывы ветра в этой грозе всего лишь его дыхание – тяжёлое и глубокое, сдувающее маленьких мошек вроде Ала и его самолёта. Огромная пасть размыкается, открывая черноту внутри, из которой вырывается рёв, рассыпающийся на отдельные раскаты грома, что отзываются эхом где-то далеко-далеко. От этого звука стекло в кабине дребезжит, грозя дать трещину, а то и совсем вылететь.
Всё это длится как мгновение, что растягивается почти на несколько минут для Ала, в крови которого сейчас играет адреналин. А затем самолёт начинает падать, не давая ему времени даже на то, чтобы нажать на кнопку фотоаппарата.
Ал бросает беглый взгляд на показатель топлива, один из немногих приборов, не зависящих от погоды, - не так много, как хотелось бы, но на ещё один заход должно хватить, - а затем разворачивает самолёт обратно.
- Я не боюсь летать в шторм, - говорит он себе или всё же ящеру, скрывшемуся в тучах - он и сам толком не понимает, просто пытается унять нервную дрожь в руках и направить самолёт туда, куда надо. - Даже если в этом шторме живёт огромный грозовой дракон, я не боюсь. Я буду летать в бурю и привезу фотографии из самого её центра.
На этот раз ему удаётся найти его достаточно быстро. Дракон не успевает уйти далеко – огромный, медлительный и смертельно опасный, он снова смотрит прямо на него, словно бы следит за мелкой добычей, для поимки которой не требуется особой силы, а лишь ловкость и сноровка.
Теперь Ал не теряет времени. У него есть всего пара секунд, и за это время он делает столько фотографий, насколько рассчитана плёнка. Он старается не смотреть в глаза этому неземному существу, которое, вероятно, никогда не покидало своего небесного царства, боясь быть снова загипнотизированным этим взглядом. Но у того есть и другие способы избавиться от надоедливых насекомых.
Ал планировал пролететь перед самым носом дракона, сделать фотографии, а затем снова скрыться в тучах, но очередным порывом ветра его бросает прямо в пасть дракону. Пока он пытается выровняться, молния ударяет по хвосту самолёта, отрывая руль. Теперь Ал летит прямо в черноту глотки, не способный развернуться, уклониться от своей участи. Стоит ему оказаться в кромешной темноте, как по ушам ударяет рёв, словно он находится в самом эпицентре грома, который оглушает его и заставляет окончательно потерять ориентацию в пространстве.
Он старается лететь аккуратно, медленно приближаясь к земле и надеясь на относительно мягкую посадку, но топливо кончается раньше, чем шасси касаются дороги или хотя бы верхушек деревьев. Теперь он просто падает, не в состоянии что-либо предпринять. Если бы он знал, на какой высоте находится, то немедля воспользовался бы катапультой и парашютом, однако ему всё ещё кажется, что он слишком высоко для этого, и он может лишь всматриваться в темноту под собой, надеясь заметить землю раньше, чем самолёт врежется в неё.
Падая, он слушает гудение ветра вокруг себя, вдыхает запах приближающейся мокрой земли и вглядывается в темноту, надеясь увидеть огни посёлка, соседних городов или хотя бы услышать шум леса. Его рука лежит на кнопке, что должна выбросить его из кабины и спасти жизнь. Если только ему удастся вовремя среагировать, всё будет хорошо. Он сможет проявить фотографии, собрать новый самолёт и ещё раз подняться в небо, возможно, даже с помощником, он сможет летать в любую погоду, станет самым надёжным пилотом и сможет спасти не одну жизнь, если только сможет приземлиться сейчас, если вовремя заметит землю.
И он реагирует, но слишком поздно. Он вылетает из кабины за секунду до того, как самолёт ударяется о землю, и ломает ветви деревьев, однако на такой высоте парашют не успевает раскрыться, и Ал путаясь в верёвках и собственной одежде, падает на дерево. Его голова ударяется об особо толстую ветку, и последним, что запоминает его угасающее сознание – это хруст, и это точно хрустят не ветки.
«Всё?» - проносится в его голове, прежде чем сознание погружается в полную темноту.
- Думаешь он очнётся?
- Должен. Не такие уж и сильные повреждения, как сказал отец. Только головой ударился и ногу сломал – для такой аварии это пустяки.
- Но он такой бледный и худой, что в это слабо верится.
- Это потому, что он питается через трубочку. Если бы ты не кушала по несколько раз в день, а получала только определённый набор питательных веществ через капельницу, тоже не была бы такой красавицей.
- Ты только что сказал, что я красивая?
- Нет!
Ал открывает глаза и пытается сфокусировать взгляд. В голове словно пчёлы гудят, а правая нога онемела и, похоже, ею невозможно пошевелить. Он лежит на кровати в светлом, но не особо просторном помещении со светло-зелёными стенами и белым потолком. Постельное белье слабо пахнет лавандой, и это напоминает ему о детстве, когда все его вещи были тщательно выглажены и от них всегда приятно пахло – в те времена он ещё жил с матерью.
Рядом с его кроватью крутятся двое детей – девочка лет одиннадцати и мальчик чуть постарше, выглядящий достаточно взрослым, но при этом ещё не обзавёдшийся подростковой неловкостью движений. Они прекращают свои препирания, заметив, что Ал очнулся, и с интересом разглядывают его. Он тоже рассматривает их, отмечая, что единственная их схожесть – разрез глаз, чуть раскосый. В остальном они не похожи – мальчик темноволос и худощав, а девочка наоборот, трясёт светлыми, чуть вьющимися локонами и прямо светится здоровым румянцем на пухлых щеках, хотя назвать её толстушкой всё же нельзя.
Мальчишка легонько пихает её локтем в бок и тихо говорит:
- Иди позови папу, скажи, что он очнулся.
- Сам сходи и позови, - так же шёпотом отвечает ему девочка, хмурясь и явно не собираясь никуда уходить, - твой же папа.
- Это быстро, Хель, не вредничай, а то не поделюсь конфетами. – Мальчик снова толкает её, но теперь уже настойчивее.
- Это шантаж, - ворчит Хель, но всё же выходит из комнаты, а мальчик остаётся, сверля Ала любопытствующим взглядом, но явно не решаясь заговорить с ним первым. Возможно, родители ему это запретили.
- Где я? – Голос не слушается Ала, и получается что-то ближе к хриплому бульканью, чем к членораздельным словам, поэтому, прокашлявшись он повторяет вопрос. Во время кашля голова отзывается тупой болью, и, пощупав её, он обнаруживает на ней бинты.
- В госпитале города Аубниц. Мы с отцом нашли вас в лесу около разбитого самолёта. Это ваш самолёт? Вы попали в бурю? У вас было какое-то дело, что вы летали в такую погоду? А это ваше первое падение? А давно вы летаете? А долго учились на пилота? – Он засыпает его вопросами так, что Ал и слова вставить не может, а голова снова отзывается тупой болью, теперь уже сильнее, и это заставляет его скривиться. Заметив такую реакцию, мальчик испуганно замолкает и уже тише говорит: - Ой, простите, отец говорил мне не навязываться вам, но я не удержался. Просто вы первый пилот, которого я встречаю.
- Ничего страшного, - отвечает Ал, когда головная боль проходит. – Можно мне воды?
- Да, конечно! – Мальчик обходит его кровать, берёт с тумбочки кувшин и наливает из него воду в стакан, который стоит тут же. – Держите.
- Спасибо. – Ал принимает стакан и жадно пьёт. В этот момент в комнату заходит высокий мужчина в белом халате. У него такие же тёмные волосы, как у мальчика, и точно такой же разрез глаз, как у обоих детей. Хель топчется на пороге, словно не решаясь последовать за ним.
- Я смотрю, вы уже познакомились, - говорит он, улыбаясь, и подходит к кровати. У него приятный низкий голос, который не вызывает головную боль, поэтому Алу приятно его слушать. – Я ваш врач, доктор Андерсон. Это мы с сыном нашли вас в лесу два дня назад. Вы всё это время пролежали без сознания, и я рад, что вы пришли в себя. У вас сломана нога и, вероятнее всего, сотрясение мозга. Если беспокоят головные боли – они скоро пройдут, а вот с ногой придётся помучаться немного дольше. Чуть позже я вам всё расскажу. А пока у вас нет каких-либо жалоб? Если молодой человек, - доктор выразительно смотрит на своего сына, - соизволит нас покинуть, я вас осмотрю, не возражаете?
Ал в ответ просто кивает, постепенно вспоминая, что с ним произошло. Полёт, буря, дракон, ветер, падение… Всё это сейчас кажется таким нереальным, как сказка, рассказанная на ночь. Ну что за чушь? Он живёт в веке, когда человек покорил небо и моря, не может того быть, чтобы он открыл что-то новое в этом мире, что-то, что нельзя объяснить научными терминами. Он – всего лишь обычный сельский пилот, который любит летать в непогоду.
Эти мысли откликаются внезапной грустью и ещё одним воспоминанием.
- Где мой фотоаппарат? – не подумав, спрашивает Ал и тут же одёргивает себя. Для начала нужно было поблагодарить своего спасителя, представиться, ответить на вопросы мальчика, в конце концов… А так его посчитают неблагодарным, или ещё хуже – сумасшедшим, а такой репутации в новом месте он не хочет.
- О, так вы вспомнили, - доктор Андерсон отрывается от заполнения какой-то бумаги, которую взял с той же тумбочки, на которой стоит кувшин с водой, - возможно, это медицинская карта - и с любопытством смотрит на Ала, - значит, обошлось без провалов в памяти. Фотоаппарат разбился, когда вы упали. – Вероятно, на лице Ала отражается всё то внезапное разочарование, что он ощущает от этих слов, потому что доктор поспешно добавляет: - Но плёнка уцелела, и я даже взял на себя смелость её проявить.
Теперь Ал смотрит на врача с надеждой и вместе с тем с опаской – что мог посторонний человек увидеть на этих фотографиях? Если там просто облака, то его, скорее всего, сочтут психически больным и больше никогда не подпустят ни к одному самолёту. Если фотографии смазанные или нечёткие, то нужно что-то быстро придумать и вменяемо объяснить своё поведение. А если на фотографиях… Об этом лучше не думать. Слишком маловероятно. Не стоит тешить себя надеждой.
- Думаю, вам стоит на это взглянуть. – Доктор Андерсон хитро щурит глаза и ухмыляется, протягивая Алу пачку фотографий. Тот ещё секунду смотрит в его карие глаза, пытаясь всё же понять, уловить хоть маленький намёк на то, что увидит, когда заглянет в эти карточки, но врач лишь загадочно улыбается, явно ожидая, когда Ал сам рассмотрит карточки.
Большинство из них смазаны или слишком нечёткие из-за воды, что ручьями стекала по стеклу кабины. Но есть пара тех, на которых можно что-то разобрать. На одной из них чётко видны грозовые облака – фотография хороша, возможно, могла бы даже выиграть в каком-нибудь конкурсе, но это не то, что необходимо Алу. На другой фотографии он узнаёт хвост существа, ради которого поднялся в тот день в небо, – это первая фотография их тех, что он сделал тогда, однако тут всё похоже на обычные тучи, чуть более тёмные, чем остальные, но не более того. На третьей видна лапа и часть тела – они достаточно чёткие, но за доказательства не сойдут, и Ал прекрасно понимает это, уже начиная продумывать объяснения своему полёту. Однако последняя, четвёртая из удавшихся фотографий, избавляет его от такой необходимости – на ней чётко видна огромная морда дракона, его светящиеся глаза и разинутая пасть. Алу даже кажется, что он слышит эхо громового рёва этого непонятного, необъяснимого существа. Он поднимает голову и видит, что доктор Андерсон продолжает улыбаться, но теперь это взволнованная улыбка, выжидательная, будто Ал должен ему рассказать сейчас что-то невероятное.
- Вы же не считаете меня сумасшедшим и видите то же, что и я, правда? – на всякий случай спрашивает он и, получив утвердительный кивок, уточняет: - И вы никому ещё это не показывали?
- Не хотел этого делать без вашего разрешения, - доверительно отвечает доктор и задаёт встречный вопрос: – Что вы планируете делать с этими фотографиями?
- Пока не знаю. Думаю, стоит ещё раз подняться в небо и сделать больше снимков, но для этого мне нужен помощник. И, судя по всему, новый самолёт.
- Думаю, с этим, - Андерсон кивает на фотографию, которую Ал всё ещё держит в руках, - у вас не возникнет проблем ни с помощниками, ни со спонсором. Это же дракон, самый настоящий, правда? Вы же его видели. Расскажите, какой он!
Сейчас доктор очень напоминает своего сына, который всего пару минут назад с таким же блеском в глазах засыпал Ала вопросами. В его голосе звучит неподдельная заинтересованность, поэтому Ал откидывает последние сомнения насчёт того, что его водят за нос и ищут доказательства того, что у него поехала крыша.
- Он огромный. Его размеры ни с чем не сравнить. Когда он ревёт, это звук словно от тысячи раскатов грома, на которые он потом рассыпается. То, что слышно на земле – лишь эхо того, что творится там, среди туч. Он весь будто состоит из облаков, чёрных, как дым, и внутри него постоянно сверкают молнии. От его дыхания меня снесло, будто маленькую мошку. Я уже третий раз сталкиваюсь с ним и разбиваю самолёт, но пусть меня проклянут предки, если я не попробую встретиться с ним снова! |
Рассказ открыт для комментариев