 |
|
| |
12:11 08.06.2024
Пополнен список книг библиотеки REAL SCIENCE FICTION
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
|
|
|
|
|
|
Глава первая
Он не называл себя ни мессией, ни божьим сыном, ни избранным. Он отказался от имени и родины, чтобы его не обвинили в пристрастности. Его труд был трудом человека и человеческих сил. Но совершенное им по важности превосходило подвиги всех предыдущих, вымышленных и истинных пастырей. Все прежние святые и пророки лишь сеяли - и многие имели несчастье дожить до уродливых всходов в сердцах людей, и увидеть, как ученики и последователи именем их светлой мечты жгут города и убивают детей, как их учение начинает обращаться в страшное оружие в грязных руках и несет смерть и разрушение. Он не превносил своего. Он не знал гордыни. Он взял каждое оброненное семя и терпеливо очистил его от нанесенной скверны. Он говорил, что каждый человек верит в Добро, Мир и Любовь, и только имена и обряды разделяют нас. Что миллионы лет наши предки верили в добро и поклонялись свету сквозь невежество и тьму, через уродливые оболочки жестоких богов и бессмысленных обрядов. \"Отбросьте страхи,\"- говорил он, - \"Ибо эти оковы мы налагаем на себя сами.\" \"Отбросьте старую ненависть и не растите новой, ибо ненависть неправедна.\" \" Возносите молитвы сердцем, не продавайте совесть за серебро и не покупайте прощение за золото.\"\" Не возносите напрасных слов, ибо к богу говорят сердцем\". \"Придите к свету ради предков ваших, ибо они верили в свет и шли к нему сквозь мрак невежества и надуманных жестоких богов, чтобы вам остался последний шаг.\" И его учение Единой Церкви расходилось по миру благодатным глотком чистой воды. Он не был первым, кто это сказал, он не был лучшим или мудрым. Но, может, в том и был его великий дар - его учение растекалось по миру, ученики его учеников обращали все новых последователей, но никто не изворачивал первозданной чистоты мысли. Их руки исцеляли. Их глаза несли мир, боль отступала перед ними. И все новые храмы разных религий признавали Его слово и открывали двери Его ученикам. Ведь Его учение не имело обрядов, не называло имен, не славило одни народы перед другими. Оно было просто, понятно, невелико, как бриллиант, и также несокрушимо. Не было многословных толкований, каверзных вопросов и проповедей. Было только слово: \"Человек есть любовь\". И единственный ритуал- чистая вода, которую переливали из одних сложенных ладоней в другие. И единственная песня- без слов и порядка, меняющаяся по желанию каждого. И каждый мог сказать: \"Так говорит и мой бог\". Возможно, он собирал созревший урожай. Быть может, просто настало отмеренное высшими силами время. Но стихали войны, уменьшалась боль, самые яростные бойцы, готовые отдать свою жизнь за десяток вражеских вдруг открывали в себе такую же яростную и незыблемую Любовь. Не было особых чудес, но все вместе было великим Чудом. И когда на девяносто восьмой год смерть окутала его серой пеленой, то первый Глава Единой Всеземной Церкви встретил ее без страха. Он оставлял учеников. Он оставлял учение. И оставлял человечество, твердо ставшее на путь к чистоте, миру и добру. У него не раз спрашивали, что там, за гранью жизни. И каждый раз он просто отвечал: \"Не знаю, но верю, что приду к свету.\" И собравшиеся у смертного ложа последователи скорбели о его смерти больше его самого.
Стихло пение. Тьма сомкнулась. Он увидел свет вдалеке и поплыл навстречу. Он был готов встретить Божий Суд как никто другой до него. Кто был более угоден Всевышнему? Свет все близился, он уже видел облака, какие-то фигурки, почти слышал далекую музыку, и потянулся, раскрылся навстречу сиянию.
Удар. Невидимая преграда остановила его мгновенно и неотвратимо. Он попробовал дёрнуться вперёд. Ничего. Впереди все также сиял свет, но, приглядевшись, все казалось каким-то ненастоящим и крохотным.
Грубый рывок дернул вверх. Он глянул по сторонам - за руки его крепко держали черные когтистые лапы, увенчивающиеся справа огромной черной совой, а слева летучей мышью совпадающих размеров и расцветки. У него до сих пор были руки и тело? Удивление попробовало вяло зашевелиться, но мышь с совой летели слишком быстро, и оно отстало в полете. Они летели. Иногда мышь с совой переставали махать крыльями, и просто плыли со своей ношей посреди мрака, явно убивая время, если здесь было что убивать. Все было как-то не так. Он уже раскрыл рот, чтобы заговорить.
- Молчи, душа,- вдруг сварливо заявила сова.- Скоро наговоришься досыта.
Мышь утробно захохотала.
- Нечего тебе жаловаться. Еще две тысячи лет назад и тоннеля не было, а ты уже сколько по нему проплыл?
Все-таки заговорил бы, но тут лапы разжались, и он упал на камень. Полагалось бы разбиться или сильно пораниться, но эти правила остались в мире живых.
\"Значит, все-таки Ключник и Врата\",- отстраненно подумал свежеумерший и начал придумывать приветствие Петру, но приглядевшись заколебался. Кое- что не совпадало. Не было Ворот, Лестницы В Небо, музыки, в общем, не было много чего. Честно говоря, из архитектуры и мебели был только валун с плоским верхом, вместо царства света - едва освещенный небольшой круг в плотном мраке, под ногами вместо облаков грубый камень, и в облике глядящего на него из-за валуна без особого восторга Ключника была какая-то странность. А Ключник все глядел на пришельца, как будто разгадывал какую- то загадку. Но сдался, почесал длинную крокодилью пасть- ну а какой еще может быть пасть у крокодильей головы на человеческом теле? И со вздохом опустил взгляд к лежащему на валуне свитку:
- Имя?
Пока все увиденное слегка озадачивало, но за свою жизнь главе церкви довелось побывать во множестве мест, познакомиться с разными людьми и научиться быть вежливым.
- Я отказался от имени, данного при рождении.
- Ну-ну,- пробурчало сквозь зубы- благо, их было вполне достаточно, создание, и заскрипело натуральным пером какой-то птицы по пергаменту,- Когда люди хотели к тебе обратиться, что они говорили?
У крокоголового явно была богатая практика допросов.
- Меня называли Главой.
- Ох и получишь ты железную птичку на темя, если все-таки выйдешь из мрака,- непонятно пообещал писец, но переспросить Глава не рискнул.
- Назови своих богов.
- Я преклоняюсь перед вседержателем, создателем всего сущего, всемогущим творцом, - вежливо ответил Глава и выставил вперед сложенные лодочкой ладони с воображаемой водой.
- Понятно, понятно, лесть угодна высшим, - рассеянно отмахнулся крокочеловек, не переставая водить пером. – Имена, скажи их имена.
- У бога нет имени. Он есть все.
Внезапный удар ожег спину. Глава обернулся и увидел высокую тень с хлыстом в руке.
- Не богохульствуй, не лги, не прекословь,- мирно посоветовал кроколетописец.- Просто назови имя.
Глава растерянно молчал.
- Понятно,- обыденно заключил зубастый.- И шли они сквозь тьму, и не видели света. Чем занимался? Ремесло?
- Я- Глава Единой Всеземной Церкви,- с трудом сохраняя достоинство ответил Глава, и крокодил с телом человека поднял от своего пергамента исполненный терпеливой тоски взгляд:
– О великий Тот! Жрец неведомо какого бога, да еще очередная помесь!
Эхо попробовало погулять вокруг, но быстро стихло.
- Кимвр, сармат, галл, кельт, нукхива, свази, дориец, зулус, лемуриец, и, пожалуй, эвенк- какие там три четверти одной крови- едва десятая,- сквозь зубы рассуждал писарь, не переставая черкать в пергаменте, периодически тыкая себя пером в левую руку для пополнения чернил.
- Галлами звали кельтов римляне,- блеснул остатками школьных званий Глава и тут же сжался в ожидании неожиданно больного для того света удара хлыста.
- Ну да,- успокаивающе подтвердил зубастый, - И названия эти вы сами придумали. Причем тут Верхний Мир? И новых богов завели. Сначала одних. Потом других. А боги не растут, как плесень. Да чего я все это говорю - тебе-то конечно лучше знать. Ты ведь все ожидал именно таким?
Глава огляделся по сторонам и согласился, что в происходящем понимает мало. А писарь, наконец, закончил свой труд
- Внемли же, умерший!- неожиданно торжественно заговорил крокодил,- На тебе нет печать кого-то из богов. Ты не назвал его имени. В твоих жилах не течет чистой крови. Во мраке рождаются люди, и сейчас ты окажешься во мраке. Во мраке вы живете, и во мраке ты будешь сейчас стоять. Как звери, люди едят, дышат, пьют и испражняются. Но жизнь человеческая идет среди божьих промыслов, и служите вы высшим, вершите их волю, часто того не зная. Боги твоей крови и деяний сейчас сойдутся и будут решать, кому из них ты служил при жизни. И, если таковой найдется, он выведет тебя из мрака. Тогда и свершится твоя судьба.
- Есть только один бог, и ему вверяю я себя,- смиренно отозвался Глава, прикидывая, возможно ли в потустороннем мире принять мученическую смерть, каковую он отрицал при жизни.
- Не лги. Не дерзи. Не прекословь. Богов надо выбирать при жизни. Эх, лучше бы ты был женщиной,- вдруг напоследок пожалел писарь.- Они всегда попадают к Матери. Даже самые никчемные
Он встряхнул пергаментом, и круг света вдруг ушел сторону. Глава оказался в темноте.
- А что бывает с невыбранными богами? – еще успел крикнуть в подступивший мрак Глава, тут же понял, что не хочет этого знать, но ответ уже просвистел струйкой холодной ночи:
- Забвение. Пустота. Навсегда.
А мрак снова расступался, оставляя кольцо молчаливо глядящих на него созданий. В основном весьма и весьма крупных.
- Мамочка,- прошептал Глава, когда увидел, кому поклонялись его многочисленные предки. Поминать сейчас господа было явно неуместно.
- Скажи-ка мне, о дитя приморских скал,- неожиданно вкрадчиво начал кто-то кудрявый, в три человеческих роста, опоясанный змеями,- Часто ли тебе случалось обвивать вокруг священного дуба смоченную в свежей козьей крови лозу?
- Да,- растерянно подтвердил Глава и тут же получил второй в своей посмертной жизни удар хлыстом.
Определить время он пожалуй бы и не смог. Не было солнца на небе, не стучало в груди сердце, да и вообще пора было избавляться от глупой смертной привычки измерять прошедшее. Похоже, в этом мире время и впрямь не имело значения. Боги стояли вокруг. Задавали вопросы. К двум ударам хлыста добавилось еще три, прежде чем разговор наладился. Боги точно не утруждали себя изучением его биографии, а просто выбивали ее прямо сейчас из первоисточника. Молчание приносило удар. Ложь приносила удар. Дерзость приносила удар. То, чего он никогда не знал, сказать он не мог, и это никого не интересовало. Судили его.
Вначале большой чередой прошли этнические боги. Все они называли его ласковыми племенными прозвищами и вторым или первым вопросом интересовались о содержимом его гробницы. Просто всё, что захотят принести в жертву богу северного ветра должно иметь косую синюю полосу из толченой синей глины. Точно ничего такого не положили? Ну а, может, положат попозже? Он готов подождать. Много ли туда закололи рабов? А задушили? А уложили головой на восход? Ну а почти на восход уложили? Ну а у жертвенной коровы хотя бы было рыжее пятно на боку? Что, и коровы не было?! Вся его прожитая жизнь, судя по всему, была и вполовину не так важна, как погребальная церемония. Но радовать богов Главе было нечем и в смерти, и в жизни.
Большая Белая Нерпа грустно уползла, узнав, что Глава никогда не танцевал Танец Зимы и не мазал тюленьим жиром священный шест.
Большой олень с передними медвежьими лапами долго орал по-лошадиному и шипел даже из дальних рядов, когда Глава в приступе храбрости заявил ему, что у его предков-сарматов, насколько он знает, никогда и не было таких вот богов. Вопрос сходства, похоже, был весьма, болезненным. Ряды божеств глухо зашевелились, он ждал удара хлыста, но в поднявшемся гаме вдруг снова просвистел холодный мрак:
- Ты так еще ничего не понял, тень. Боги не дают второго шанса.
Его жреческое прошлое вызвало горячий интерес парочки явно чужеродных богов- с головой сокола и совы. Они интересовались свитками, табличками, знаками, резьбой, рисунками, порядком сшивки досок или савана, наконец- в общем, любой упорядоченной информацией, которую можно посчитать захороненным знанием. Глава честно сообщил, что не знает подробностей своих похорон, но если они прошли по его наставлением, то он либо закопан нагишом, либо кремирован. Боги привычно приуныли и исчезли. На этом, похоже, завершились попытки решить вопрос одним махом, и его начали потрошить, как личность в целом. И Глава все больше убеждался, как много в жизни путей послужить какому-то богу. Например, если бы он в пятнадцать лет крикнул, когда порезал палец: \"Ритокунотакр\" вместо тихого шипения, то уже влился бы в ряды почитателей Солнечного Диска. Но эту возможность он упустил. Как и великое множество других.
Боги охоты, земледелия и ремесел отступились от него почти сразу. Правда, бог-кузнец с головой барана долго глядел на его мозолистые колени, но и мозоли были старые, оставшиеся от брошенного молельного прошлого, и вовсе не походили на трудовые. Исчез, едва появившись, бог воровства - его Главе порадовать просто было нечем.
Признание, что он пел хвалебные гимны без слов, вытолкнуло вперед четырехрукого козлоголового человека, в котором он, скрепя сердце, признал сатира. Количество спетых гимнов его поначалу воодушевило, но, выслушав образец, он поскучнел и заявил, что за такую песню пожалеют и тухлое яйцо, так что ему, покровителю искусств и развлечений, делать здесь нечего. Скорее найдется дело богу страданий и пыток. Но тот не вызвался.
Услышав о обете безбрачия, к нему долго с интересом приглядывался, принюхивался и щупал какой-то пухлый смазливый божок с бескостными извивающимися пальцами, как он с отвращением узнал позже - бог противоестественных плотских утех. Но отстал.
Увешанный жемчугом огромный ворон- бог торговли живо заинтересовался пожертвованиями на благо церкви, и долго уточнял оборот, масштабы и навар, но, узнав об отсутствии индульгенций, искупительных жертв, всякого рода десятин, работ на благо храмов и о строгом запрете продажи предметов культа, разочарованно исчез.
Бог хаоса долго уточнял, не кричал ли кто-нибудь при тушении пожара в одном их среднеевропейском храме: \"От ляд! Да хур!\" Но пожарные использовали тогда другие, просто довольно похожие слова.
Когда он обмолвился о купании в юные годы и о частой рыбной диете, из задних рядов начал было протискиваться кто-то машущий трезубцем и звонко хлюпающий щупальцами по каменному полу. Но утих, как только услышал, что Главе не доводилось нырять глубже своего роста, экватор он пересекал только авиапассажиром, а когда узнал, что человек никогда не выкидывал обратно в волны потроха съеденного им морского жителя, и даже не разу не выворачивал за борт содержимое своего желудка, обиженно сплюнул слизью и отступил.
Пошли по грехам, и Главе пришлось краснеть, как только это возможно в мире мертвых. Но всякие его детские мечты и разбитые банки с вареньем никого не заинтересовали. Публика зевала и шушукалась.
- Начинай с тринадцатой зимы своей жизни,- пришел приказ, и стало полегче.
Он честно вспоминал- удар хлыстом немало способствовал искренности,- но порадовать слушателей было особо нечем. Списанные задачки на уроках арифметики, пререкание с учителем, закончившееся поркой- тут к нему опять было ринулся бог с пухлыми мерзкими пальцами; зависть, злость, ненависть, любовь. Но собравшиеся боги были божествами действия и перед потоком замыслов и безрезультатных мыслей скучнели, таяли один за другим. Воспоминание о короткой драке с семинаристом азиатской внешности, имени которого он просто не знал, привело его к устрашающей встрече с кельтским богом войны. Глава затрепетал, но машущий огромной дубиной и крутящий на ремне злобно поглядывающую и свистящую волчью голову здоровенный свирепый детина живо интересовался только судьбой сердца и печени поверженного врага - досталась ли хоть капля крови и плоти жертвенному огню? И череп куда дел? А узнав, что дело ограничилось расквашенным носом, исчез с обиженным ревом.
Боги все отступали, таяли, разочаровавшись в новой душе, и в их рядах все ширились бреши. Его весьма богоугодная, как он думал, жизнь, оказалась для богов совершенно никчемной. В отчаянии он упомянул бога, которому с детства вознес немало молитв, пока не начал собственный путь, и даже перекрестился, но его имя вызвало только раздраженный рокот: \"Ох уж этот Локи с его шуточками\"- и больше ничего. Чуть ли не дольше всех мелькал своим пухлым телом и функциональными пальцами противоестественный бог, всё примеряя, не является ли такая странная и пресная жизнь своего рода извращением. Судя по его поведению, немало самоистязателей, пустынников и прочих аскетов неожиданно для себя оказались его паствой, так что с духовными лицами он привык иметь дело. Но не в этот раз. Отступил и он. И вдруг оказался последним. Забвение. Темнота. Навсегда.
- Вернись,- чуть было не пискнул вслед Глава, больше всего боясь одиночества. Но пухлая спина уже растаял во мраке. Никого. Никто не высится, не ползает, не переминается в клубящейся тьме.
Глава закрыл глаза. Удивительно, как много страхов и слабостей живых обитают и в мире мертвых.
В ногу что-то ткнулось.
-Бог цветущего бамбука крови хэнаньцев народа тань-ло,- представился крохотный человечек в лаковом доспехе и с утыканной обсидианом дубинкой.
- Я не хэнанец,- устало сказал Глава, и не обрушившийся на спину хлыст подтвердил эту грустную правду.
- Долина Миунитири,- нараспев начал маленький бог,- богатая и счастливая земля. Бамбуковые рощи- ее гордость и слава. Птички с желтыми хвостами и белыми крыльями вили в них гнезда, тигры с черной полосой вдоль хребта нападали в них на буйволов и путников. Но раз в тридцать лет какая-то из рощ начинала цвести, чтобы потом умереть и оставить пустошь. И тогда храбрые воины народа тань-ло брали бамбуковые копья, дубины и шесты, и несли смерть коварным хэнаньцам, которых винили в этой порче, и прямо на поле боя дарили мне кровь врага со своего победоносного оружия. И длилось так семь веков.
И божок замолчал с непроницаемым азиатским видом.
Боги не дают второго шанса. Боги ничего не делают зря. Бог ждал.
- Тот мальчик, в семинарии,- медленно сказал Глава, чувствуя, что качается на стеклянной нити над пропастью,- Он был хэнаньцем.
Хлыст снова не обрушился на спину.
Топот. Неожиданный толчок в спину. Улыбающееся лицо только что затравленного и нелюдимого новичка, решившего утвердиться в стайке подростков. Он сильнее. Он крупнее. Он хорошо выбрал жертву, но не учел этого кулака в лицо. Прямо в нос. Рев. Удаляющийся топот. Кулак в яркой крови. И он судорожно вытирает руку о землю.
\"…и прямо на поле боя дарили мне кровь врага со своего победоносного оружия…\"
- Свое оружие и победы я вверял тебе, - неожиданно даже для себя сказал Глава, опустившись на колено. Обсидиановая дубинка коснулась сжатого кулака, и ему теперь было за кем идти во мраке.
- А теперь поговорим немного о наказаниях, неофит, - зазвучал рядом бархатный до противности голос. Похоже, он все это время стоял рядом, но был настолько слащав, самодоволен и приторен, что глаза отводились сами.
- Ты кто? – с трудом спросил Глава, уже потихоньку понимая, что все только начинается.
- Я- бог гордыни. И у меня есть для тебя подарок.
- За что?- спросил Глава, глядя на сидящее на руке бога существо.
И ответ был прост и прекрасен:
- Ты говорил о богах. Ты судил за них.
Глава вторая
- …А белый лебедь на пруду…!!!!
Глава поправил облезшую холодную козью шкуру. За оградой Вальгаллы снова взвивалось веселое пение- в ряды героев вливался новый воин, похороненный, как он выхватил из криков, на редкость достойно для нынешних глупых времен- с оружием: кастетом, большим ножом и короткой громовой палкой; с музыкальным ящиком, множеством безделушек, и даже с выпивкой, которой он теперь щедро делился с викингами. А когда на его могиле через семь дней после похорон убили злейшего врага, то Коляндрир- как переделали на скандинавский лад имя пришельца, и вовсе продвинулся на пятое место от главы пиршественного стола.
- …Мы подошли из-за угла!…- подпевали суровые воины музыкальному ящику, и коварный ветер доносил вкусный запах жареного кабаньего мяса. Капля скандинавской крови и привела Главу в конце концов к этой ограде. Признанный воином благодаря крохотному азиатскому кумиру, он получил воинскую же судьбу. И никак не мог подняться выше нидинга по своим боевым заслугам. Нельзя сказать, что он был сильно опечален. Холод был не так уж и силен, от маленького азиатского бога досталась маленькая тыквенная фляжка на длинном ремне, которая раз в три с половиной года- только так он и мог теперь узнавать время- наполнялась чудесной греющей рисовой настойкой. Это был ад для воинов, и именно им приходилось здесь по-настоящему худо - видеть воочию то, к чему стремились всю жизнь и потеряли по смерти. А посмертие в чужом аду не так уж страшно.
- Пожалуйста, пойдемте отсюда, прошу вас,- осторожно тронул его за руку товарищ по загробному миру- при жизни тишайший преподаватель литературы в престижном колледже европейской столицы полуазиатской страны. Однажды, на уроке иностранной литературы, он хорошенько, до крови, отходил указкой и книгой в твердом переплете одного из своих учеников. Тот шумел и плевался, но, конечно, это не могло оправдать избиение. Он нагло себя вёл, но и за это можно было ограничиться замечанием. А вот за как минимум два всем известных, но почему-то не доказанных изнасилования, за множество других славных проделок и привычек, за то, что он терроризировал и учениц, и даже молоденьких учительниц, но в силу высокопоставленности отца ему всё сходило с рук, избить, пожалуй, было и маловато. Но – чем богаты, как говорится. Едва совершеннолетний хозяин жизни был раза в два крупнее и сильнее учителя, с хорошим опытом драк, но в результате его с трудом вытащили из-под парты, чтобы отправить в больницу. Он упирался, плевался кровью, и вылезать упорно отказывался. Выступившая в роли оружия книга была сборником скандинавских мифов, и Одина весьма повеселила попавшая на его имя кровь. За это жертвоприношение преподаватель был признан воином, ну а по эту сторону ограды, а не среди пирующих, он оказался, потому, что так и не воткнул обломок указки в глаз мерзавцу, хоть и примерялся. Указка и осталась при нем милостью Одина.
- Да-да, вы правы,- рассеянно откликнулся Глава, и машинально потер макушку.
Жизнь после смерти продолжалась здесь.
- …Три тысячи лет. Несомненно. Они постоянно ссылаются на Локи- вы ведь знаете такого. Вроде он исполнил какую-то шутку и тогда начался раскол их мира, который они называют Верхним, и нашего. Люди поверили в новых богов. Но продолжали попадать сюда. Незнание не освобождает от ответственности. Вы ведь это знаете? И их судили по старым законам. И что удивительно - у них есть сословия, в которые попадает почти все население. Воин, торговец, ремесленник, вождь, судья, охотник, земледелец, вор - все отлично вписываются в эту классификацию. Кроме Учителей. Тех, кто несёт, а не продаёт знание. С этими у них всегда возникали серьезные трудности.
Они сидели в лесу Проклятых Душ и ели крыс с человеческими ручками и ножками, и змей с человеческими головами. Деревья стенали, крысы и змеи ругались, но ко всему можно было привыкнуть. Преподаватель делился накопленными за десять лет знаниями.
- …Нет, они гораздо меньше зависят от людей, чем мы думали. Скорее, они - первопричины, принявшие какую-то форму. И, следовательно, их особенно не беспокоят религиозные метания человечества.
Из Страны Вечной Охоты иногда набегала за шкурами шайка оскальпированных и зарытых без оружия гуронов, с примкнувшими к ним несколькими конгрессменами. Приходилось драться. Но фляжка на ремне и указка - дары богов и грозная сила в этом лесу. Они снова отступят.
- …А вот так называемые новые боги еще не родились. У них инкубационный период чуть меньше десяти тысяч лет. Их мир медленно растет - вы сами это видели, но только после полной готовности он обретет функциональность. И уже современные наблюдения показывают, что она будет сильно отличаться от представлений верующих. В Верхнем мире все искажается. Сильные помехи.
Истекал второй год, и, значит, скоро должен был прилететь его дар от второго бога. Железная птица со стальным клювом обрушится на голову и примется долбить в темя. Мертвого нельзя убить. Зато можно заставить страдать. И он будет пить и пить боль, от которой живой избавился бы уже после второго удара. А потом она улетит, и он шепнет ей вслед бескровными губами:
- Твой клюв должен быть раз в сто потолще и острее, птичка.
Наказан за гордыню. Наказан за спесь. Позже он узнал, что почти все религиозные деятели получали в посмертии персонального головного дятла. Судить за богов. Говорить за них - это ли не гордыня?
- Вы еще узнаете.
Он думал, что все свершил. Он думал, что завершает достойный путь. Он полагал, что выполнил возложенную волю всевышнего. Но путь только начинался. Сколько прежних праведников и учителей разбросано по миру мертвых и несут свою вину? Скольких карают боги? Он не собирался их искать.
- Бог есть любовь,- говорит он негромко мертвому лесу.
- Бог есть любовь,- осторожно повторяют избитые флягой гуроны и один конгрессмен.
- Бог есть любовь,- печально шипят превращенные в змеек с человеческими головами нечистые на руку таможенники.
- Бог есть любовь,- пищат крысы с человеческими ручками и ножками, при жизни бравшие взятки с автомобилистов.
- Бог есть любовь,- чавкают пожирающие собственные нечистоты лживые адвокаты и прокуроры.
- Бог есть любовь,- стонут обращенные в камни страданий нерадивые медики.
- Любовь! – хрустят и лопаются под ногами поганки, слуги, чересчур истово служившие народу.
- Любовь! Любовь!- подхватывают разъедаемые трухой пни, которые при жизни обманывали начинающих авторов.
А в сомкнутых ладонях мелькает не свет, еще не свет, и не эхо света, и даже не его тень.
- Прости, господи, мою гордыню и слепоту. Я думал, что прошел путь. Я вел людей к свету. Но небеса отстали от живых. Я радовался, обращая миллионы, но вот оно - истинное море мрака. Мой путь в руке твоей, Господи. Но я надеюсь, что однажды умершего встретят в конце тоннеля две сомкнутые чашей ладони. Так будет. Сколько бы мне на это не понадобится вечностей. |
|
|
|
Время приёма: 18:46 04.10.2007
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев