af029 Мундштук

    Выбор оставался до тех пор, пока я не согласился войти в этот дом. Дальше от меня уже ничего не зависело. Впрочем, по порядку.
    Трудно отказать, когда шеф лично вызывает после работы, поит дорогущим коньяком и просит, как лучшего спеца отдела, частным порядком поискать «жучков» в загородном доме друзей. Вдвойне труднее сказать «нет», когда называют сумму.
    Участок оказался в элитном коттеджном посёлке рядом с обезлюдевшей деревней. Сам дом чудом сохранился среди безвкусных пышных новоделов. Бревенчатый, почерневший от времени, но удивительно ладный. Нездешний северный дом на высоком подклете, одноэтажный в средней части, надстроенный по бокам. Он напоминал небольшую крепость.
    Приехал я вечером. Помню, как солнце золотило берёзы. Хозяйка – ухоженная городская дамочка – встретила возле калитки. Властная, нервная, но похожая, скорее, не на барыню, а на жертву. Растерянную жертву обстоятельств и неудачной пластики – с высокими скулами, пухлыми «коровьими» губами и вздёрнутыми уголками глаз. Она сходу начала рассказывать, в чём дело. Жаловалась на незваных гостей. Утверждала, что со второго этажа по ночам доносятся непонятные и неприятные звуки. Местный участковый приходил разбираться, но ничего не нашёл. Я посматривал по сторонам, кивал, поддакивал и топал за хозяйкой по тропинке среди цветов.
    Подошли к дому. Сбоку на лавочке сидел бородатый старик довольно колоритного вида. Широкие полосатые штаны были заправлены в высокие сапоги. Рубашка навыпуск под жилеткой, из-под глубокого картуза с лакированным козырьком выбивались седые волосы. Старик по-хозяйски строго смотрел перед собой. Меня словно не видел. Курил папиросу в мундштуке – красивом таком, янтарном, с золотым ободком, сверкавшем на солнце. Самостоятельный старичина. А потом глянул на меня – и словно от удивления выронил мундштук. Я неловко кивнул. Пока старик, наклонившись, искал в траве потерю, я шагнул за хозяйкой к дому.
    – Осторожней! – предупредила она. Из открытого люка тянуло сыростью. – Старый колодец, двадцать метров глубиной. Очень вкусная вода.
    Вошли внутрь. Пахнуло старым деревом, терпким квасом, сушёной мятой – пучок травы висел у окна – и ещё какими-то забытыми, из детства, деревенскими ароматами. А может, с дороги показалось? Я осмотрелся:
    – Уютно!
    – Мы сначала хотели отремонтировать его, – при слове «его» хозяйка с опаской покосилась на бревенчатую стену, словно дом мог услышать. – Но он торчит в посёлке как гнилой зуб. Решили снести и построить новый. Чтоб не хуже, чем у соседей. Для начала сбили наличники. Снаружи давно не красили, в рамы попадала влага, и они начали гнить.
    – Я заметил у забора под навесом старые наличники. Северные, прорезные. Мой прадед родом из Архангельска. Раскулачили его, отправили в Сибирь. Погиб в тайге по дороге… Простите, отвлекаю. И что случилось, когда сбили наличники?
    – Второй этаж зажил своей жизнью. Бубнили, двигали мебель, кто-то кашлял. Не по себе, знаете, особенно когда дома одна.
    – А было что-нибудь «паранормальное»? – не удержавшись, съехидничал я. – Там, кровавые пятна на потолке, фиолетовая слизь в раковине?
    Хозяйка недобро глянула, потом обречённо махнула рукой:
    – Да понимаю, что глупости. Но никакого Голливуда, всё слишком просто и даже почти не страшно. На потолке, конечно, есть пятна. Но они от старых протечек. Муж уверен, что наверху спрятана аппаратура, создающая шумы и голоса. Кто-то хочет нас запугать. А может, подслушивает. У мужа серьёзный бизнес. За этой чертовщиной, скорей всего, стоят его конкуренты.
    – Проблемы с законом у мужа были?
    – Проблемы с законом – это проблемы с людьми, которые его охраняют. Пока знаешь, с кем договориться, вопросов нет. Но тут непонятно, с кем договариваться!
    По крутой лестнице я поднялся наверх – и чуть не загудел со ступенек. Мохнатые фигуры без головы и ног вращались в полуметре над полом, размахивая руками… Прямо передо мной.
    – Мы не живём здесь, только шубы сушим, – сказали за спиной.
    – Д-да, сквозняк, – я натужно рассмеялся, выругавшись про себя.
    На веранде у раскрытого окна, против света, болтались на плечиках шубы. Сушились. И ветер трепал рукава.
    – А вы не видали чужих?
    – Как-то вечером возле дома шатался нелепый старик в картузе. Как будто в цирк нарядился. Попросила выйти Ивана, это наш водитель и по совместительству охранник. Но старика нигде не оказалось. Я ещё удивилась – и забор высокий, и калитка на замке…
    – Так я же видел старика! Разве он не родственник ваш?
    Мы вышли из дома. И тут я испугался во второй раз. Не было ни старика, ни лавочки. Только лужайка с непримятой травой.
    Я на коленках полез в траву, иззеленил себе брюки, но нашёл то, что искал. Янтарный резной мундштук со старинным знаком пробы «72» на золотом ободке. Изрядно прокуренный, заросший изнутри тёмным пахучим осадком. Ещё тёплый.
    Хозяйка невозмутимо наблюдала за моей суетой:
    – У нас никто не курит.
    – Откуда взялся дом? – спросил я, пряча мундштук.
    – Прадед мужа приобрёл в тридцатом году. В Архангельской области как раз, на вывоз – за отличную службу. Срубу уже было не меньше сотни лет.
    Я исследовал все закутки, но не нашёл следов аппаратуры. Тогда обвешал второй этаж своими приборами – камеры, микрофоны, датчики движения, прочая лабуда. Предложил поставить и на первом, но хозяйка, понятно, отказалась. Договорились, что приеду через неделю, а пока буду следить дистанционно.
    Распрощавшись, я вышел и с наслаждением вдохнул прохладный воздух. Пацан лет двенадцати вывернул из-за угла:
    – Вы, правда, криминалист? – Я кивнул. – Эх, не смогу вас нанять. Вы сразу бы нашли наган прадеда.
    – Он был военным? После смерти наградное оружие сдают.
    – Прадедушка был чекистом, служил в элитном отряде наркома Берии. Меня в его честь назвали Данилой, традиция в семье. А этот дом забрали у раскулаченных и отдали прадеду в награду.
    – Гордишься им?
    – Конечно. Он мог расстрелять любого врага.
    Передёрнуло от гадливости:
    – Тебе не жалко тех людей?
    – Папа говорит, что неудачников жалеть нельзя.
    – Ты ставишь себя на место прадеда. А если б оказался не с наганом, а на прицеле?
    Озадаченный пацан замолчал, я поспешил ретироваться.
    Возле калитки догнал полный лысоватый мужчина. Наверно, тот самый Иван. Протянул конверт с авансом. Со мной рассчитывались через «слугу». Двумя пальцами я принял конверт и зашагал прочь.
     
    Первым делом отдал на экспертизу мундштук. Хотелось знать, что курил старик. Оказалось, раннеспелый табак. Его сажают только в северных областях. «Табак бродяг».
    А потом случилось вот что. От отца мне осталось не так уж много вещей. Была среди них синяя жестяная коробка с надписью «Т-во Г. Ландринъ. Монпансье». Трудно сказать, что дёрнуло открыть эту старину. Но среди мелочёвки, которую выбросить не хватало воли, лежал такой же янтарный мундштук. Один в один. Я не стану врать, что не дрожали руки, когда доставал его из жестянки…
    Потом обратился к записям камер. Проматывал часы, но ничего не находил. Ну, как ничего… Кое-что я увидел. Радужные пятна на окнах – в основном, по углам. Их положение не вязалось с солнечным светом или дефектами стекла, не зависело от угла зрения. Пятна появлялись и пропадали. Одно окно вместо стекла было затянуто плёнкой. И в какой-то момент плёнка подалась так, словно её коснулись изнутри. Натянулась – и стали видны ладони. Как это назвать, я не знал. На звонки хозяйки отвечал, что всё чисто. А свистопляска наверху, по её словам, продолжалась.
    За сутки до срока, на ночь глядя, она снова позвонила и, ничего не объясняя, попросила срочно приехать – голос срывался в истерику.
     
    – Данила пропал, – глаза были красными, но уже сухими. – Помогите. Муж в отъезде, а в полицию я звонить не хочу.
    – Почему? – удивился я.
    – Там на меня косятся как на дуру из-за этой истории с привидениями! – Она ухватила меня за рукав. – Сын один никуда не ходит. Вот только что был – и пропал… – она отвернулась и, не выдержав, зарыдала.
    Рядом молча, как многоуважаемый шкаф, стоял шофёр Иван.
    – Данилы точно нет в доме? – спросил я его. – Давай ещё раз проверим.
    Мы облазили все закоулки. Заходили с разных сторон так, что мальчику от нас было не укрыться. Пусто. Сошлись снова у крыльца и молча смотрели друг на друга.
    Иван опустился на корточки, потянул за кольцо обитый жестью люк, откинул в сторону. Было уже почти темно, а там, за люком, царила настоящая чернота.
    – Запираете? – спросил я с последней надеждой.
    – От кого… – Иван развёл руками.
    – Никогда не любил приключений, – строго сказал я. – И, честно говоря, мне неуютно в замкнутом пространстве.
    Иван жалобно посмотрел снизу вверх:
    – Узко там, не для меня. Вот ты пацаном – неужели бы не полез? Он же помешался на этом нагане.
    Я резко выдохнул… ладно!
    – Верёвка есть? Будешь страховать.
    Я обвязался, прикрепил к поясу включённый фонарь, выслушал краткие инструкции Ивана и по наклонной лесенке спустился в люк.
    Не знаю, кто строил колодец. Под люком оказалась камера в человеческий рост, у стены – узкая бетонная щель. Сварная лестница сбоку, в полметра шириной. Я посветил в глубину, крикнул, отдалось эхом. Подождал, ответа не было. Луч света не доставал дна, наверно, уже подсаживался фонарь.
    И я полез вниз, задевая локтями сырые выщербленные стенки, до крови стёсывая кожу. Спускался медленно, почти полз – не хотелось упасть и разбиться. По ощущениям, прошёл целый час. Но вот лаз оборвался, и я очутился в бетонном кубе высотой метра два. У стены тихо гудел насос. Встал на широкую каменную площадку, перевёл дух. Потом снова втиснулся в узкий лаз. Ещё десять бесконечных метров вниз. В тихо журчащую сырость подземной речки.
    Фонарь осветил деревянный сруб. Нижние, самые тёмные, венцы уходили в воду. Лестница оканчивалась ржавой, игравшей под ногами площадкой из сваренной накрест арматуры. Ниже, в луче фонаря, отливала тёмным проточная вода. Вот труба к насосу. Так… Я повернулся в другую сторону. Данила сидел на краю площадки, свесив ноги и безвольно опустив голову. Глаза стеклянные, но сам живой. В руках он что-то держал. Посветил – ну, конечно, нашёл, зараза. Только откуда он тут взялся? Короткий «командирский» наган НКВД, мечта коллекционера. Курок взведён, палец на спусковом крючке. Попытался разжать руку парня, но не получилось – вцепился глухо.
    И тут, присмотревшись к темноте в углу сруба, я сам похолодел. По пояс в воде там стояла фигура. Я не видел лица, но что-то мне подсказывало, что туда лучше не светить. И так было не по себе. Рядом – этот пацан без памяти, которого надо как-то тянуть наверх, наган на боевом взводе, да ещё кто-то или что-то торчит из воды…
    Всплеск – и тот выступил из тени. Старик. Мурашки по коже, но я собрался и сжал, как биту, тяжёлый фонарь. А старик молчал. Интересно, с призраком на «вы» или на «ты»…
    – Послушайте, отпустите парня, зачем он вам. Может, поумнеет… Дайте шанс. А с домом я помогу.
    Старик думал, время тянулось невыносимо медленно, а фонарь быстро разряжался. Наконец, старик кивнул и вернулся в тень. Я схватил Данилу за плечи, встряхнул – как тряпичная кукла. Потом он застонал и наклонился вперёд, едва не свалившись. Пальцы разжались, я подхватил наган, опустил курок и швырнул оружие в воду.
    Своей верёвкой обвязал Данилу, дёрнул два раза, как условились. Сверху слабо донеслись голоса, радостные – мужской и женский. Мальчик постепенно приходил в себя. Увидев лестницу, живо схватился за перекладину и полез. Я едва успевал. И вот уже тянет ночной прохладой…
    Паутина облепила лицо. Маленький паучок забрался в ухо, нестерпимо захотелось почесать. Я отнял от лестницы правую руку и начал растирать ухо…
    Ступенька обломилась, с грохотом сорвавшись вниз. Гулко ударилась о воду. Я повис на одной руке, ища ногами опору. Плечо прошила боль. Запаниковал – только бы не вывих. Что-то скользнуло по лицу, смахнув паутину. Ну да, пацан выбрался, отвязали страховку. Упёрся спиной и ногами в стены. Сейчас… сейчас соберусь с силами – и позову на помощь. Хотя вряд ли Иван втиснется в лаз, а хозяйке не по силам меня тянуть. Так я раздумывал целую минуту. Пока чьи-то руки не подхватили под мышки и не поставили ногами на ступеньку.
    – Спасибо, – прохрипел я.
    Стараясь беречь силы, вцепляясь в перекладины здоровой правой рукой и матерясь от боли в левой, медленно полез наверх. Шатаясь, выбрался наружу. Видок, наверно, был тот ещё, потому что Иван, заботливо хлопая по спине и что-то бормоча, осторожно повёл меня в дом. Первым его вопросом было:
    – Наган-то нашёл?
    – Убью… – выдавил я сквозь зубы.
    От «скорой» отказался. Боль постепенно стихала, я мог свободно двигать рукой, и внешне плечо выглядело нормально. Значит, не вывих. Обжигаясь, выпил предложенный чай, проглотил анальгин и пошёл к машине.
     
    После моего приключения прежние хозяева дома никак себя не проявляли. Тому была причина, о которой знал только я. Хотя, наверно, старик тоже.
    Я давно бросил курить и не собираюсь начинать снова. Но сегодня специально купил сигареты. Созвонился, в двух словах сказал, чего хочу. Хозяйка обрадовалась предложению. Приехал и сел на лавочке (она откуда-то появилась снова, я принял этот знак). Достал янтарный мундштук – тот, что долгие годы валялся в жестянке из-под монпансье. Засмолил сигарету – и всё, что окружало, увидел как сквозь мутное стекло. Может, это наш старый дом? Когда прадеда раскулачили, дед от родителей отказался. Но, видно, совесть замучила – спились они с женой. Его сына, моего отца, забрали в детдом.
    Я затянулся, закрыл глаза… и с отвычки закашлялся. Почувствовал, что кто-то сидит рядом. Это был старик в картузе. Я достал второй мундштук и положил на лавочку. Старик вынул портсигар, тоже закурил. Он знает, что я сдержу слово. Я не смогу купить участок в Архангельской области, чтобы вернуть дом на старый фундамент. И фундамента самого уже нет, и нельзя войти дважды в одно время, как в одну реку.
    Но у меня неподалёку есть заросший бурьяном клочок земли. Найму хорошего плотника. Он пронумерует старые брёвна. Дом мы раскатаем, а потом соберём на новом месте – выдержит, крепкий. Если старик с янтарным мундштуком, в картузе и поддёвке, тоже переедет на мои шесть соток, я, честное слово, возражать не стану. Не потому, что не верю в привидений. Теперь-то верю, и ещё как! Просто и мы, и они – люди, и я знаю, что всё наладится, если станем жить по-человечески.