Потолок в комнате облез и закоптился. Каждое утро я думаю, что надо как-то его зачистить и покрыть заново лаком. Но пока меня хватило только на то, чтобы переклеить обои.
Надо было вставать, и я вылез из-под одеяла.
Затопил печь. Поставил на плиту две кастрюли с водой: большую для собак и маленькую для себя. Пока отмывал собачью кастрюлю, плита как раз нагрелась. А чтобы вода закипела одновременно, большую посудину надо ставить на середину плиты, а маленькую – на самый уголок.
В свою кастрюлю я кинул тушенки, в собачью насыпал косточек из супового набора, размороженного с вечера. В холодильнике ещё есть. И газ в баллоне пока есть. Дрова тоже можно не экономить: по договору мне их привозят бесплатно. На кормление собак выделяют деньги. И ещё летом для них несут кто остатки, кто сухари. Но сейчас не лето.
Поёживаясь от сырости в своей тёплой куртке, сунув ноги в калоши, я прошёл по территории садоводческого товарищества. Проверил, всё ли в порядке.
Пусто было в саду и сыро. Только из трубы дома, предпоследнего в ряду у забора, поднимался бодрый дымок. Значит, у Палыча всё хорошо. Да он и не один сейчас, дочь вчера приехала. Мне всегда нравилось, как пахнет древесный дым: напоминает о печёной картошке и о топлёном молоке. Приятно. Особенно если не каждый день им дышать.
Альма махнула хвостом и безропотно позволила пристегнуть цепь. Только поглядела тоскливо. Голодная.
- Скоро принесу, - пообещал я ей. – Уже вода греется.
Собак у меня всего три. Немецкая овчарка Альма у того входа, что с северной стороны. Рыжий, классическая вислоухая дворняга, вблизи от моего домика привязан – очень удобно, из окна видно. Ещё есть Леший, он вообще зверь непонятной породы. Леший бегает у тех ворот, где дорога идёт рядом с речкой.
А лес всё ещё красивый. Даже когда солнца нет.
Я полюбовался рыжим осиновым подлеском и завитками тумана над рекой. Вода даже на вид холодная. Скат берега хороший, ровный. Зимой здесь будет отличная горка для лыж, для санок. Интересно, когда замёрзнет поверхность речки, по ней получится кататься на коньках? Если обзавестись детишками, штук пять, можно даже в такой глуши жить весело. На новый год наряжать ёлку перед домом. Сделать жизнь насыщенной и бурной. И дом придётся благоустроить и надстроить, тесновато будет с большим семейством-то. Насыщенная жизнь обеспечена.
А жену лучше брать со своей тачкой, продолжил ехидный внутренний голос. Вот только где найти такую жену, да чтоб она согласилась сюда переселиться?
Зима скоро придёт. Холодная.
Я ушёл домой, плотно притворил за собой двери. Кинул в печку ещё дров, а обе булькающие кастрюли унёс на газовую плиту. Засыпал крупу. Гречневая сегодня. А на печку поставил чайник и хозяйственную воду. Включил ноутбук. Здесь одно спасение – работа. Ну и интернет.
Только мне не дали поработать.
Рыжий заливался лаем: за забором кто-то шёл. Когда летом прохожие сновали туда-сюда, он так не лаял. А нынче свои по домам сидят, на зимних квартирах. Только чужие шастают.
Мужчина средних лет с большой корзиной аккуратно прикрыл за собой калитку. Прошёл мимо моего домика, вернулся. Печной дым выдавал меня, как и Палыча. А я неодобрительно следил за гостем сквозь древнюю тюлевую занавеску и думал о том, что вовсе не обязан всех принимать. Разве я звал гостей? Вот не открою, и всё. Меня дома нет.
Мужчина стукнул в дверь, потом бесцеремонно подошёл к окну и попытался рассмотреть комнату сквозь тюль. А потом уселся на верхней ступеньке моего чистого, несмотря на сырость, крыльца. Настырный. Так просто не уйдёт…
Я поморщился и вышел ему навстречу.
- Утро доброе, - приветствовал он меня. - Рыжиков нынче сколько! Хорошая осень.
Рыжиков у него было немного, на дне корзинки.
- Вы сторож? Я к вам решил зайти. Мне очень надо… извините.
Я помедлил, с досадой рассматривая его. Волосы с проседью, прямой взгляд…
- Ну заходите, раз очень.
Я достал из древнего шкафчика красные чашки в белый горох, литровую банку с сахаром, сухарницу с баранками. Гость поглядел, как я хозяйничаю, и вытащил бутылку коньяка. Вот уже пошли стереотипы: сторож-пьяница… Может, пора намекнуть посетителям, чтобы приносили что-нибудь существенное?
«Рулон сетки-рабицы попроси, - вклинился внутренний голос. – Двор огородить».
А коньяк армянский, вполне пристойный. Я достал стопки.
- Мне не надо, - тут же отказался гость. - Я лучше сразу скажу. Серьёзных дел я натворил, пациент из-за меня пострадал. А мне про вас говорили, что у вас есть… словом, что можно всё изменить. Выбрать заново.
– Давно это у вас было? – спросил я докторским голосом.
- Два месяца.
- И вам пришлось выбирать? Пациентов было двое, что ли?
Он дёрнулся. Но глаз не отвёл.
- Да, пришлось. Только между пациентом и сыном. Если бы сейчас… Я знаю, что нужно было сделать. А если вам что-то нужно, вы скажите, - спохватился он.
Деликатный какой. И гордый. Другой бы просто попросил произнести нужные слова. Или не всю мою историю слышал?
- Ничего не выйдет, к сожалению, - сказал я. – Нет никакой дороги, про которую вам, я вижу, наболтали. Сказки это! Кашу будете? С тушёнкой.
- Но как же…
Его лицо затвердело. Только в глазах – знакомая такая тоска.
- Корзиночку свою не забудьте, - напомнил я. – Хорошие нынче грибы. И не переживайте. Всё образуется, вот увидите. Всё будет хорошо.
Он сверкнул на меня глазами и промолчал.
Я смотрел через окно, как он уходит. Мне тоже было невесело. А мужик решительный, ничего не скажешь. Про моё «всё будет хорошо» не слышал, зато знает, понимаете, что делать… Может, и надо было выпустить его через заднюю дверь? Через кладовку.
Дом стоит задней стеной к забору, а за забором лес. Открываешь дверь – и шагай прямо с крыльца… Обычная лесная дорога, травой заросла. Вот только если смотреть с той стороны забора, плотного, добротного, то ни дверей, ни калиток в нём нет.
Как я стал сторожем? Неожиданно.
Весной дела пошли неважно. Оставаться без работы и искать новую я уже привык, - а в этот раз почувствовал, что устал. И с деньгами стало совсем плохо, а кредит нужно было выплачивать. Правда, оставалось всего два платежа.
У Мишки, моего лучшего друга, денег тоже не было, но он знал, у кого есть.
- Поезжай, я с ним договорился, - перезвонил он мне через полчаса. – Да ты его тоже знаешь. Шурка Зыков.
Ехать нужно было за город. Я собрался, и тут вмешалась жена:
- Зайди к маме, она просила.
- Зачем? – ну очень некстати это было. – Она опять карниз сдёрнула?
- Не знаю, у неё спросишь.
Тёща тоже попросила зайти, «только не прямо сейчас». Я пожал плечами и решил, что съезжу за город, а после зайду к тёще – Сашка ведь тоже ждёт.
Поплутав по просёлкам, я отыскал наконец садоводческое товарищество номер сто тридцать два, а в нём участок номер тринадцать. На участке пахло шашлыком и распаренными берёзовыми вениками: Сашка и его компания неплохо проводили время. И все были мокрыми: то ли из бани только что, то ли из речки.
- Налейте ему штрафную, - приветствовал он меня.
- Я же за рулём.
- Завтра утром уедешь. А хочешь, так поездом!
Пьянствовать и оставаться до завтра я не стал. Но шашлыка отведал. Так хорошо было ни о чём не думать и переключиться со своих проблем на чужие: один из компании, председатель, жаловался, что не может найти сторожа. При этом он поглядывал на меня. С намёком.
- Он программист, - развеселился Сашка. – Ты ему ещё нянечкой в садик предложи устроиться.
Я уехал вечером.
И приехал к тёще слишком поздно. Позже спасателей, - их вызвали соседи, почуявшие запах газа. А газу нужно было ещё просочиться через серьёзную железную дверь. Но всё-таки раньше врачей. И женщину, которую нашли лежащей поверх покрывала, одетой, увозили при мне.
На кухне, на блестящей чистотой плите, остались пятна грязной воды и неопрятная кастрюля с плававшей в ней куском мяса. Тёща прилегла отдохнуть и заснула, а пена поднялась и залила газ.
Когда мы с женой мы тоскливо дожидались в больничном коридоре, я глупо сказал: «Всё будет хорошо», и жена дико на меня посмотрела.
Самое плохое было то, что если бы я даже поехал за город, но вернулся, не засиживаясь там – успел бы.
Но ещё хуже стало, когда я узнал, что в тот же день погиб Мишка. Погиб на рядовом дежурстве, но совершенно нелепо, зарезанный в спину каким-то гопником.
Я носился по городу в тоскливых приготовлениях. Плавился от жары асфальт, растекались мысли. Договариваясь об отпевании Татьяны Михайловны, я не мог вспомнить, что Мишки больше нет. Всё было диким и нереальным. Отправляясь на кладбище на другом конце города, где его должны были хоронить, я вдруг остановился и долго соображал, чем я так сильно занят и куда спешу.
Возможно, лучше было бы не отходить от жены в эти дни. Но ведь он-то помогал мне хоронить мать…
А через несколько дней после похорон жена сказала:
- Прости, я знаю, что ты как бы и не виноват. Но я тебя видеть не могу.
Я сначала не поверил. Ведь не нарочно же я. Через несколько дней ледяного молчания, когда я приходил домой как можно позже и ложился спать на диване в гостиной, а утром меня не замечали – не выдержал. Этого не могло быть, но это было. И я ушёл, прихватив небольшую сумку с вещами. Было всё равно, и только на улице я задумался: куда иду? Раньше пошёл бы к Мишке, а сейчас? На вокзале ночевать?
Но, подумав о друзьях и о зале ожидания, я вспомнил Сашку и его садовый домик. Саша вряд ли откажет. Я даже знаю случайно, где он прячет запасной ключ: на чердачке бани за третьим слева веником…
Ключ искать не пришлось. Александр был в саду. И вениками пахло бы на весь сад, если бы этот запах не перебивал дым от мангала.
- Налейте ему штрафную, - распорядился Сашка. Я молча присел на скамейку в оплетённой хмелем беседке. Довольные жизнью люди, кто в шортах, кто в плавках, пили и веселились. Жаловался на жизнь только председатель: не могут они найти сторожа. Мне бы такие заботы…
- Сторожу положено жильё? – спросил я.
- Домик для сторожа есть, а как же! Отличный дом, тёплый, - оживился он.
- И когда можно начинать работать?
Через десять минут я уже осматривал этот дом. Там был небольшой участок, баня – не такая элегантная, как у Сашки, - туалет типа сортир и обстановка, явно оставшаяся ещё с советских времён.
Председатель ушёл и оставил меня в новом моём жилище, а я всё ходил, ходил по нему кругами, отмечая: шкафчик от кухонного гарнитура, такой был у моей бабушки. Потёртый диван. Печь, неожиданно опрятная, красиво покрашена в розовый цвет (а промежутки между кирпичами прорисованы белым), в углу за печкой кучей свалены кастрюли с обитой эмалью. Ближе к выходу устроена настоящая кухня с маленькой газовой плитой. Шкаф-буфет с гранёными стаканами. Напротив дверь, - наверное, кладовка…
В кладовке, заваленной вёдрами и дырявыми сапогами, нашлась ещё одна дверь, а за дверью оказался выход. Прямо в лес. Я бездумно пошёл по заросшей дороге, уводящей от плохонького крыльца. Ещё не поздно бросить это мероприятие и уехать в город.
Дорога вывела к развилке. Несколько минут я, уподобляясь известному ослу, обозревал два заросших травой пути. Потом свернул налево. И только сделал несколько шагов как телефон завибрировал в кармане.
Высветился номер тёщи. Это кто ж звонит с её телефона, может, Ленка?
- Андрюша, - сказал знакомый голос. – Я уже дома. Жду, приходи!
Я невежливо и оторопело молчал. А потом вспомнил, что надо что-то сделать. Предотвратить.
- Татьяна Михайловна, у вас на плите ничего не кипит? – закричал я.
- Нет, - с удивлением отозвалась она. – Но ты правильно напомнил, я же суп не поставила…
- Может, не надо суп? Лучше что-нибудь другое, - закричал я, чувствуя, что теряю остатки здравого смысла. Телефон озадаченно помолчал, а потом ответил, что если я не люблю супа, так у неё остались ещё котлеты, а для её желудка бульончик в самый раз…
Я дико таращился на табло. Телефон глючил, показывал то самое число, с которого прошло одиннадцать дней. Три часа дня показывал. Три часа! И если я сейчас же поеду домой, то успею…
А Мишка? Он ведь тоже пока…
Я попятился. Потом повернул и сделал несколько шагов по правой дороге. И набрал номер. Когда Мишка ответил, я не удивился. Просто, раз он живой, надо сказать ему…
- Миха, - закричал я. – Ты где?
- На дежурстве, - ответил он невозмутимо.
- Не ходи сегодня никуда!
- Куда не ходи? – не понял Михаил. – Да ты пьяный там, что ли?
- Да, пьяный. Но…
Я услышал, как его позвали. - Перезвони позже, - велел он коротко и отключился.
Дорога раздваивалась. Дорога намекала: если я немедленно рвану домой, то спасти успею только одного, второго вряд ли. Мишку, которого знал с детского сада. Тёщу, которую не очень-то любил, если честно, но моей Ленке она мать…
Было жарко, и от запаха горячей сосновой смолы кружилось в голове. Из мыслей только одна и была внятная: это же надо было так напиться, чтобы напроситься в сторожа!
А председатель, должно быть, вернулся и ждёт меня…
- Осматриваешься? – спросил председатель одобрительно. – Этот домик так давно построили. Я и не знал, что тут задняя дверь есть.
- Это не просто дверь. Это распутье. Вон там, смотри! Налево пойдёшь, друга потеряешь. Направо пойдёшь, жену потеряешь. Надо выбрать. Кого-то одного. Ты выбирал когда-нибудь? Приходилось?
- Наоборот вроде, - заметил он. – Если налево, тогда жену. Погоди, дорога же вдоль забора идёт, а не так… А где сарайка с дровами…
Он замолчал и уставился на меня.
Потом он закрыл рот, я закрыл дверь, и мы пошли всё смотреть в саду. Председатель познакомил меня с собаками. А ещё обещал на радостях, что будет просить людей, чтобы они привозили мне продукты.
- Ночуй прямо сегодня, я тебе свой спальник принесу.
Он замолчал, невидяще таращась на дровяник и забор за ним. Размышлял об особенностях садовой архитектуры, наверное. А потом предложил пойти допить то, что осталось после посиделок. Я, ошалевший не столько от странных глюков, как от перемены судьбы, согласился. И мы допили. Так здорово, что я пришёл в себя только утром…
Я накормил собак остывающей кашей. Потом тоже взял корзину – в моём хозяйстве такого барахла много. И вышел в лес. Только не через заднюю дверь.
Лето было сухое, а осенью вдруг полезли грибы. Много так, будто кто насеял! К моей картошке самое то. Прежний сторож почему-то съехал в начале лета (обычно отсюда осенью сбегают), и оставил мне грядки с картошкой и даже теплицу с помидорами. Картошку я не поленился выкопать и сложил в погреб. А вот помидоры пропали, засохли, пока дом стоял без хозяина.
Я поднялся на горку, прошёл вдоль высоковольтной, где вырублен лес. Вот оно. Весёлые, как солнечные пятна, шляпки, там и тут. Много, гнёздами. А там ещё. На срезе каждый гриб яркий, как морковка. Солёные рыжики, это вкусно. Да их и жарить можно, и в кашу накрошить…
Некоторое время я сосредоточенно резал грибы. Потом перебрался на новое место и продолжал срезать.
Встал, отряхнул нож. С раздражением пнул ещё несколько шляпок.
Рыжики были червивыми, съеденными в труху. Все, до грибочка.
Вообще-то, это и невезухой нельзя считать. Обычно всё серьёзнее. Например, в первый раз я засадил себе топором по ноге. Это было через две недели моей работы сторожем, когда знакомый председателя привёз мне две сумки продуктов.
- Огромное спасибо, - сказал я, мне было неловко – ведь продуктовый магазин есть у тракта, не так уж далеко. – Спасибо, сколько я вам должен?
Он взял деньги. И прямо, не пряча глаз, но тихо сказал: «мне говорили, у вас тут есть какая-то особая дорога. Мне очень надо. С дочкой я поссорился, она ушла и… нет её. Если бы знать. Если бы… Мне бы только ещё раз. Я не отпущу её больше»
- Её… искали?
- Искали. Не сразу… взрослая ведь уже. Не нашли. Покажите мне эту дорогу, прошу вас.
- Ну что вы такое говорите, - сказал я с досадой. – Ну какая такая дорога. Это вы о том, что мы тогда с Геной болтали, что ли? Это он вам наболтал? А сколько мы с ним выпили тогда, он не рассказывал?
Ну Геннадий, ну пьяница! Не только запомнил, что я ему наплёл про дороги, но и другим успел рассказать.
- Найдётся дочка, - сказал я. – Вот увидите. Скоро найдётся. Всё будет хорошо.
Человек тоскливо посмотрел на меня и ушёл.
В тот вечер я и испортил топором ботинок. Даже не всерьёз дрова колол, а так - пытался расщепить полено для растопки и угодил по ноге. Залитая перекисью и йодом ступня через день распухла, и я ковылял по вверенной мне территории в чужих, оставшихся от прежних хозяев огромных башмаках. И маялся, но не от боли, а от назойливого воспоминания о двери в лес. Ведь если Гена что-то запомнил, значит, мне это, по крайней мере не приснилось. Это было, хоть я и убедил себя в обратном. Это здесь бредовый сон, а там, за этой дверью, жизнь идёт как надо.
Долго я не выдержал, ведь дверь была рядом.
Дошёл до развилки. Повернул направо.
И сам набрал номер.
- Тридцать седьмое отделение слушает, - отозвался молодой женский голос. Почему-то у женщин, служащих в милиции, очень неприятные голоса.
- Ваш сотрудник Пантелеев замял дело о наркотиках, взяв крупную взятку. Теми же наркотиками. Вам об этом известно? – спросил я сурово.
- Что? – оторопела девушка. Было слышно, как она говорит: «Где у нас Пантелеев? На вызове?» - Мы не принимаем анонимные заявки, да ещё по телефону, - опомнилась она. – Приходите в отделение и напишите заявление. Должна вас предупредить, что ваш номер зафиксирован.
Вот как прекрасно.
Я попятился. И как в прошлый раз, сделал несколько шагов по левой дороге. Телефон зазвонил сам.
- Татьяна Михайловна, - начал я. Что бы такое сочинить, чтобы выманить её из дома?
- Вот хорошо, что вы позвонили! А то вам Лена не могла дозвониться почему-то. Она просила срочно к ней…
- Андрюша, что ты говоришь? Мне Лена только что звонила. Обещала, что ты придёшь… А ты где?
Телефон вдруг разразился короткими гудками.
Я выключил проклятое приспособление. Меня вдруг обдало жутью. И, возвращаясь домой, я испугался, что больше не увижу двери в заборе – или даже самого забора, деревья не расступятся. И придётся выбирать сейчас же – а я так и не решил, по какой дороге пойти…
Через неделю, когда нога уже поджила, другой Генин друг привёз мне тетрациклиновую мазь.
- И… я хочу вас попросить, - сказал он, глядя в немытый пол. – Скажите мне, пожалуйста: «всё будет хорошо».
- Что?!
- Всё будет хорошо, - повторил он, пунцовея. И поднял на меня совершенно больные глаза.
- Всё будет хорошо, - сказал я, раздражённо, но сдерживаясь. Так иногда говорят с детьми. – Так? Всё?
- Да. Спасибо.
Он ушёл, снова пряча глаза, еле слышно попрощавшись. А я через полчаса попытался накачать воды (прямо за домом у меня собственная скважина, очень удобно) – и оказалось, что мотор насоса перегорел.
Я и тогда не заметил связи между визитами страждущих и моим невезением, не обратил внимания. Но мелкие неприятности приключаются со мной с завидным упорством. После каждого посещения.
За прошедшие месяцы приходили три женщины и ещё двое мужчин. На дорогу я их не выпускал – рука не поднялась дверь открыть. И каждому повторял, как дурак, что всё будет хорошо.
Они не возвращаются. Зато иногда приходят новые люди с весточкой от них. У них и правда всё хорошо.
А у меня каждый раз – какая-нибудь новая напасть. Это злит, конечно. Одну посетительницу я попытался прогнать – ну не растрогала она меня своими дамскими проблемами.
- Идите домой, - велел я ей.
- И всё будет хорошо? – спросила она, искательно заглядывая в глаза. – Да?
- Обалденно будет, - буркнул я. – Умопомрачительно.
Думаете, обманул судьбу? Наутро выяснилось, что в одной хорошей организации (я там подхалтуривал, появляясь у них несколько раз в месяц) я больше не работаю.
Вот такое наваждение.
Только я собрался заняться делом, Рыжий залаял снова. Мрачно я уставился в окно, высматривая гостя. Тот просунул руку в щель и ковырялся с задвижкой. Что-то гость косяком идёт. Не, ну на этот раз точно не пущу. Приём окончен, всё!
А гость был маленький, субтильный. Закрывал калитку с усилием. По дуге, на безопасном расстоянии обошёл Рыжего, повертел головой, двинулся в мою сторону. Девчонка! Лет тринадцать, четырнадцать от силы. Чёрт знает что такое. Что она тут делает одна?
Я дождался, пока она пройдёт мимо, и рыкнул с крыльца ей в спину:
- Ну и кто тебя отпустил одну по лесам шастать?
- Я сама, - она даже не испугалась. Стояла под сыпавшейся с неба водой. Глазищи серые. И не такие, как у других. С надеждой смотрит…
- Ну заходи, - предложил я. – Раз уж пришла и не боишься. А то дождик.
- Мне не холодно, - ответила она независимо. И вошла.
Второй раз за день я усадил гостя за стол. Но достать чашки и старенькую сухарницу не успел. Девчонка вдруг сунула руку куда-то себе за шиворот и вытащила крысу. Из-под длинных волос.
Чёрный зверёк прошёлся по моему обеденному столу. Противный голый хвост тащился за ним, как дохлой червяк. Тощая такая крыса, облезлая, над глазами залысины.
- Болеет? – спросил я. – Значит, мамка твоя не знает, что ты из-за крыски вытворяешь? К ветеринару её надо вести, не ко мне.
- Были мы у ветеринара, - сказала девчонка сумрачно. – Он сказал, что скорее всего опухоль в лёгких. Рентген сделать надо.
- И как, сделали?
Она молчала. Ясно, анализ делать любимцу побоялась, поехала за чудом к дяде-кудеснику-шаману.
- Не делали, - призналась она. И смотрела уже без надежды. С привычной мне тоской смотрела.
Кому неприятная тварь, а кому настоящее горе.
И что смешно, у меня был когда-то приятель-крысовод. И своих крыс он сам лечил…
- Антибиотик нужен, - сказал я. – Юнидокс подойдёт. А дозу не знаю, в интернете прочитай.
Она ждала, что скажу дальше. Видно, сама уже слышала про антибиотик.
- Всё будут хорошо. Выздоровеет твоя зверюга, - сказал я. Поднял глаза от красивой, но застеленной сверху поцарапанным полиэтиленом скатерти.
Она просияла. Как при виде подарка… Эх. Ладно.
- Чаю хочешь? – угрюмо спросил я. Она помотала головой:
- Спасибо.
Крысе на моём столе было неуютно. Она влезла девочке на плечо. Та накрыла её рукой и снова взглянула на меня.
Если у людей после разговора со мной такие глаза, ну почему мне за это каждый раз достаётся?
- Пойдём тогда, раз не хочешь, - сказал я сварливо. – Как раз к автобусу успеем. Провожу тебя. И вот, накинь, - я выбрал плащ из груды старья на вешалке. - Дождь разошёлся.
Крыса скрылась под волосами и капюшоном, будто и нету.
Вдоль этой дороги рыжики не росли. Только разноцветные сыроежки там и тут торчали из жёлтых листьев. Я видел, девчонке хочется их собрать, но она стеснялась, что ли.
Потом оказалось, стесняется она спросить:
- Я слышала, вы можете вывести на какую-то интересную дорогу. И там развилка. Если туда пойти, можно исправить прошлое, выбрать по-другому… Это правда?
- Может, и правда, раз говорят, - ответил я мрачно. До чего же надоели чужие проблемы, с которыми ко мне приходят.
- И что случается с человеком, который туда пошёл? – не унималась она. - Он попадает в прошлое? Для него всё меняется?
- Может быть, - мрачно сказал я. – Или его перемалывает кровавый хроноклазм. Или волчьи зубы.
- А вы разве не знаете? Вы не проверяли? – с недоумением спросила девчонка.
Вот так с детской непосредственностью человек отправляет меня в зубы к волкам. А я ему только что обещал, что всё будет хорошо!
И я не стал рассказывать, сколько раз доходил до развилки. Как соблазнял тёщу немыслимыми распродажами. Как пробовал звонить соседям…
- Вообще-то выбор делать всегда трудно, - сказала она примирительно. – Меня просто бесит иногда. Хоть просто пиши по диагонали, если бумага в клеточку. А если даны два пути, хочется выбрать третий.
- Так нету третьего.
- Ну пойти без дороги, напролом!
- Вон твой автобус уже идёт, - буркнул я. Сквозь деревья стал виден просторный асфальтовый пятачок, и там на самом деле разворачивается автобус.
И тут оказалось, что у неё нет даже денег на обратный проезд.
- А как я вам их верну? Вы ведь всегда тут живёте?
- Только больше сюда не приезжай, - испугался я. – Ты в каком районе живёшь? – И сказал адрес, куда она может занести сто рублей, раз уж ей так надо.
- Беги. Он же не стоит долго.
Она послушно погналась за автобусом, сбросив мне на руки старенький плащ и хватаясь руками за шею – берегла свою крысу.
Я вернулся благополучно. Даже дождь прекратился, так меня и не промочив. И дом ждал меня, в полном порядке. Тёплый, протопленный.
Я брезгливо задрал клеёнку, по которой бегала крыса (вымою в другой раз), и поставил ноут прямо на скатерть. И наконец-то вышел в интернет. Залез в свой кабинет на Майкрохард Твенти и узнал, что моя кандидатура отвергнута.
А ведь дошло до последней инстанции, и я уже рассчитывал на эту работу. И вот облом. Ещё немного, и придётся мне жить на одну зарплату сторожа.
Я стукнул кулаком по столу.
А чего ты ждал, осведомился внутренний голос. Ну ничего, у тебя ведь есть ещё огород и бесплатные дрова. И ещё вон рыжики в лесу. Червивые, правда.
Я подумал и выключил ноутбук. Чтобы не работал зря - компьютер новый мне уже не купить.
За окном уже встали ранние осенние сумерки. Я разглядывал своё тёмное лохматое отражение на экране. Со временем перестану следить за собой окончательно. И сопьюсь. Потому что каждый посетитель будет приносить по бутылке. Хорошо, если с закусью.
Если только я не научусь отказывать людям с тоской в глазах. Хорошо знакомой мне тоской, когда на суку не повесишься, но и как жить – непонятно. Ко мне приходят только такие. Кому уже не стыдно признаться себе, что по-детски веришь в чудо. Кому уже всё равно. Всем им нужна всего лишь капелька удачи, и я с ними делюсь своей. Но разве мой запас бесконечен?
Я подумал и понял, что – да. Это может тянуться бесконечно. Удача давно кончилась, зато запас невезухи неисчерпаем.
И снова заскрипел телефон. Жена. Бывшая жена, то есть. Сначала она не звонила мне совсем. Теперь звонит часто. Хотя недавно я ей нахамил - когда выяснилось, что она не снимает деньги, которые я кидал им на счёт…
- Да, Лен. Я слушаю.
- Привет, - сказал голос, очень похожий на мой внутренний. Только ехидным он не был. Старался быть бодрым, но тоже получалось не очень.
- Привет.
- Ты к нам не зайдёшь? – тихо спросила жена.
– Когда? Сейчас? Я по ночам обязан быть здесь, знаешь ли.
- Антон приболел, - сказала она тихо. – Я волнуюсь.
«Скажи ей: всё будет хорошо», - сказал… нет, не голос. Это я сам себе сказал.
- Что с Антошкой?
Подлый телефон отключился. Я чертыхнулся и полез в ящик за зарядкой. Воткнул в сеть – бесполезно. Может, сдохла зарядка? Вот мало мне непрухи, которая валится на голову как возмездие. Ещё и внеплановая! Попробовать связаться через интернет?
В окно стукнули, и я вздрогнул. Мне даже спиваться не обязательно – вон уже темноты боюсь…
Я включил свет в комнате и над крыльцом. За дверью стоял Палыч.
- Разбудил тебя, что ли? – спросил он. – Вижу, темно у тебя… Прости. Жена твоя мне звонила. Сказала, мальчишка ваш приболел. Температура высокая, она вроде скорую вызвала.
- А что с ним? – спросил я, ругая про себя бестолковую Ленку. – Не сказала? Палыч, а с твоего телефона позвонить можно?
- Звони.
Он протянул мне старенький мобильник, я поспешно потыкал кнопки. Вне зоны действия сети…
- Да ты поезжай к ним, раз тебе надо, - великодушно предложил Палыч. – Я тут присмотрю, собаки меня признают. Ты поезжай, ничего.
Я уже готов был бежать. И что-то делать. И понял, что давно ждал приглашения. Даже если оно только потому, что заболел Антошка… А вдруг что-то серьёзное?
- Спасибо, - сказал я. – Ты Альму на ночь выпусти и Лешего. И ключ от дома возьми на всякий случай, вот запасной.
Ноутбук я убрал в ящик стола.
Надел куртку, в которой езжу в город. Сходил запер сараи, закрутил вентиль газового баллона, вырубил в доме электричество. Подумалось – когда вернусь в город, люди будут продолжать сюда приходить. И каждый из них заслуживает немного удачи. Но если я не помогу своим, на что я годен вообще?
Я подумал обо всех своих, о тёмной каморке и о дороге за заветной дверью. И о том, что дорога может больше не открыться, когда я сюда вернусь. Дорога, про которую я так и не знаю, есть ли она…
Я подумал и захлопнул дверь изнутри. А заднюю только прикрыл.
Всё ещё золотилась листва сквозь наступавшие сумерки и белели берёзовые стволы, но как-то уныло. Я быстро дошёл до развилки. Ещё раз попытался реанимировать телефон, хотел его выбросить, но убрал в карман. И зашагал напрямик, через лес, без дороги.
Обошлось без всякой мистики. Я услышал шум дороги и вышел на тракт, к неизвестной автомастерской. От неё как раз собирался отъехать пустой, без пассажиров автобус, и я напросился, чтобы подвезли.
А как только поехали, узнал и дорогу. И город был рядом, никуда не делся…
И я знал, куда еду. Домой. Ехал и размышлял о том, что одно из главных на свете чудес – это прощение. Я опомнился, когда водитель замахал мне, не отрываясь от руля. Автобус уже ехал по одной из объездных улиц.
- Вас где высадить?
Я сказал – да прямо здесь, пожалуйста, и пошёл напрямик через тёмный парк. И только тогда вспомнил, что это тот самый глухой, нехороший парк, где летом качалась на толстой ветке клёна траурная ленточка… Идиотский обычай привязывать ленточки.
И я зачем-то побежал. Повернул и вдруг оказался в толпе. А ведь даже голосов не слышал. И Мишку узнал не сразу, тот стоял ко мне спиной. Потом он повернулся и глянул мне через плечо – с таким выражением, что любой испугался бы, но отскакивать было уже поздно.
Не верьте, когда говорят «сгоряча не почувствовал боли». Когда нож входит в тело, это больно. Очень. И глупо как…
Плохо различимые в темноте люди бестолково метались. А потом надо мной склонился Миха.
- Ты живой, - сказал я.
- Я? – удивился он. И спохватился:
- Молчи, молчи. Врачи сейчас будут.
- Солнечная, шестнадцать, сорок, - сказал я, и Миха склонился надо мной, чтобы расслышать. – Срочно. Помоги…
А дальше говорить не смог.
Замолчал.
Небо за окном палаты было голубым, без облаков. Индифферентное небушко. Не поймёшь – не то лето, не то осень. Попискивал рядом приборчик – вроде бы кардиомонитор. Оборудование было новым на вид и нестрашным.
- Только недолго, - сказал врач.
Протиснувшись мимо него, в палату вторгся Михаил. В обязательном белом халате поверх формы. Кто бы его сюда пустил без формы, ну и без халата тоже.
Он наклонился надо мной, как тогда в подворотне.
- Ну как ты?
- А что мне сделается, - сказал я. Получилось неубедительно.
- Жена твоя тоже приходила, так её не пустили. – Мишка с почтением оглянулся на дверь.
– Жена? А как Антошка?
- Сын? – он поглядел с недоумением. – Да нормально вроде. Бабушка с ним сидит, так присмотрит.
- Кто? Татьяна? – Я вздохнул глубоко, отчего стало больно внутри. - Так ты к ней успел?
- Эй, ты что это? Ты только не волнуйся, - нахмурился он, оглядываясь на сильно запищавший приборчик. – Меня и так сейчас отсюда прогонят. Куда я успел, не понял – к тёще твоей, по тому адресу? Пришёл я, как дурак, и что? Она меня спрашивает – а где Андрюша? А я и не знаю, что ей сказать. Андрюша там у хирургов под ножами, а я тут разговорами развлекаюсь. Всё мне голову морочила, как она бульон вариться поставила, прилегла отдохнуть и заснула, а вода газ залила. И какая-то странная девчонка пришла, её разбудила. Принесла сто рублей вернуть. Так и не понял, кто кому чего у вас должен, еле вырвался… Андрюшка?
- Ты только не волнуйся, - сказал я, потому что он смотрел на меня, как ещё никогда не смотрел. И, кажется, примеривался позвать врача.
Голубело за окном небо. |
Рассказ открыт для комментариев