 |
|
| |
12:11 08.06.2024
Пополнен список книг библиотеки REAL SCIENCE FICTION
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
|
|
|
|
|
|
Когда мне становится скучно и совершенно нечего делать, я заправляю бабушкин проектор и смотрю кадры старой кинохроники, облетевшей когда-то весь мир. На экране она, моя бабушка, молоденькая, стройная. С копной кудрявых светлых волос и честным прямым взглядом, как и положено прилежной советской девушке-комсомолке. Открывается крышка аппарата, она вылезает из него, улыбаясь белозубо всему миру. Она – героиня, победительница, королева, благодарно принмающая из рук восторженных вассалов крынку с молоком. Пьет всласть, закусывает корочкой черного душистого хлеба и весело смеется.
Бабушка терпеть не может этой пленки. И если она застает меня с ней, то ужасно сердится и может несколько дней после этого дуться, как будто я виновата в том, что с ней произошло. «Во-первых, - говорит она, - я здесь выгляжу просто отвратительно, и никакой грим не может скрыть этого уродливого синяка на пол-лица, во-вторых, это все ложь. Когда я приземлилась, мне не было дела ни до молока с хлебом, ни до поклонников из близлежащего колхоза. Я, вообще, не помню, как меня вытащили оттуда». Однако, хоть она и сердится, но пленку и альбом с вырезками из газет не выбрасывает.
Моя бабушка - первая женщина, побывавшая в космосе, знаменитая Алевтина Гребешкова.
Не любит она вспоминать о своем единственном полете. Воспоминания и чувства давным-давно утряслись, оформились в красивую легенду. Слова, повторенные сотни, а может и тысячи раз за прошедшие годы, превратились для нее не более, чем в заезженную пластинку. Но бабушка лукавит, и не рассказывает всего.
Из личного дневника руководителя полета Баранина
На вторые сутки «Сойка» стала отвечать сбивчиво. Нас не могли удовлетворить ее неполные, уклончивые ответы. Что произошло? Она устала, или сказались на вестибулярном аппарате результаты невесомости? Главный раздражался, собрал срочное совещание, в крепких выражениях отчитал нас, потребовал, чтобы мы с Аппелбаумом лично проинструктировали «Сойку» по заданию о ручной ориентации.
На 39 витке «Сойка» замолчала. Мы не могли понять виновата ли в этом связь, или «Сойка» попросту забыла о докладах. Я провел самые страшные два часа в моей жизни, безуспешно пытаясь связаться с ней. Главный метался между нами, без конца теребил службы поиска и спасения, требовал отчетов у офицеров ПВО. Он поседел и постарел за эти два часа лет на пять. Пообещал, что если она вернется живой, то «он, собственными руками, истребит баб, как класс». При всем моем уважении к «Сойке», тут мне с ним трудно спорить.
***
Аля помотала головой, как если бы это избавило ее от давящего гермошлема и ноющей боли в левом виске. Все тело, скованное скафандром и подвесной системой, болело. Хотелось встать и размяться, но «консервная банка», как они называли между собой кабину корабля, была слишком мала. Температура упала еще в начале вторых суток и теперь держалась где-то в районе двенадцати градусов по Цельсию. Аля никак не могла согреться, ее тело била неконтролируемая дрожь. Закончив киносъемку луны, она решила сделать запись о проведенной работе, как и положено, в бортовой журнал. Рука дрожала. Аля мысленно заставила себя собраться, и с усилием надавив на карандаш, нечаянно сломала его. Вздохнула, взяла новый и не успела дописать даже первого предложения. Грифель обломился. Ну, что за растяпа! Теперь ей нечем записывать.
Как здесь одиноко, холодно. Даже «Беркут» не выходит больше на связь. С ним, по-крайней мере, песни вместе пели.
Вся ее жизнь, как этот корабль, несущийся по орбите. Одинокая холодная песчинка, по воле случая занесенная в бескрайние космические просторы. Разве думала она, спеша после дневной смены на ткацкой фабрике в аэроклуб, что через каких-то два года она первой из подруг увидит мир из космоса. Ей все завидуют, и если посадка пройдет успешно, весь мир будет у ее ног. Но разве кто-то знает о чем тоскует ее женское сердце. Ах, она бы с радостью отдала все звания и регалии, если бы только Боря Кокорин оставил жену и предложил ей выйти за него замуж. Но он так никогда не сделает. Он герой, а герои не бросают жен и детей. Как бы ей хотелось простого бабского счастья.
В шлемофон сквозь белый шум прорывалась бесстыжая какофония чуждого советскому уху джаза. Звуки то приближались, то удалялись. На их фоне послышались странные хлопки, напоминающие отдаленные взрывы. Аля невольно глянула в боковой иллюминатор, ища взглядом очертания североамериканского континента, но наткнулась на непонятную черную бесформенную массу. Аля не успела ее разглядеть, внимание привлек отчетливый голос Главного на фоне взрывов:
- Прием. Прием. Вы меня слышите? – он был явно чем-то взволнован и обращался не по форме. Не назвал ни своего позывного, ни ее.
- Я – «Сойка». Полет проходит нормально.
- «Сойка» посмотри на правую панель. Нажми красную кнопку. Повторяю, нажми красную кнопку.
Аля расстерялась. Она знала приборы, как свои пять пальцев, и с закрытыми глазами могла найти любую кнопку. Они в «бабьем батальоне при первом отряде» часто на спор проверяли так друг друга. Красная кнопка приводила в действие механизм спуска, но она еще не сориентировала корабль по посадочному. Нажми она сейчас эту кнопку, и корабль приземлится, черт знает где. В лучшем случае в Тихом океане, недалеко от Сахалина, а в худшем она может оказаться даже в стане врага.
Взрывы как будто приближались, и корабль стало потряхивать. «Сплю я что ли», - подумалось ей.
- «Сойка», - надрывался в шлемофоне Главный. – Нажми красную кнопку! Это приказ.
Аля ткнула пальцем в кнопку. Приказы не обсуждаются, это она знала твердо. Услышала хлопок, как будто, кто-то стукнул палкой по пустому бидону, а потом звезды за окном дрогнули, превращаясь в кометы с длинными хвостами, и исчезли. У Али задрожало все внутри в ответ на резко возрастающие перегрузки, и она отключилась.
Сознание возвращалась к Але по частям. Сперва к ней вернулись звуки. Она услышала, как открывается люк, потом в нос ударил сильный запах гари. Голова раскалывалась от боли, на губах чувствовался соленый привкус крови. «Авария! – вспомнила она. - Я жива и уже приземлилась. Главный меня убьет!» Кто-то коснулся ее и снял шлемофон. Только после этого она открыла глаза, но ничего не увидела. Неужели ослепла? Чувствовала, как кто-то дышит ей в лицо тяжелым табачным запахом. Невидимая рука скользнула вниз и нащупала сонную артерию.
- Жива, - прошептал кто-то. – Только без сознания.
«Наши!» -- подумала Аля, и слезы невольно заструились по ее щекам.
Чьи-то сильные руки потянули ее из «консервной банки». Она напоминала себе безвольную тряпичную куклу, не имея сил даже пальцем пошевелить. Вскоре Аля стала различать какие-то неясные тени, похоже, что зрение тоже стало постепенно к ней возвращаться. Двое несли ее прочь от корабля. Рядом с ними шел кто-то третий, освещая дорогу фонарем.
Через некоторое время Аля почувствовала, что они стали спускаться куда-то вниз по ступенькам. Послышался скрежет закрывающейся за ними железной двери. Откуда-то снизу пробивался свет. И тут она впервые заволновалась. Кто эти люди? Куда они несут ее?
Спасатели уложили ее на старый диванчик в небольшой комнатке, сплошь увешаной яркими плакатами, а сами сели вдоль стены, прямо на металлический пол. Двое мужчин и девушка. На их грязных худых лицах лежал отпечаток усталости и, пожалуй, даже обреченности.
Аля попыталась сесть, у нее кружилась голова. Трое в странных кожаных одеждах уставились на нее.
Мужчина постарше чем-то напоминал Кокорина.
- Тебе повезло, - приветливо улыбнулся он. Говорил он чисто, без акцента.
- Где я? Это Сибирь?
Молодой мужчина и девушка исподтишка переглянулись. Нет, они явно не похожи на обычных советских граждан. Понятно, это не Сибирь.
- Скажите, я по крайней мере на территории СССР нахожусь, - упавшим голосом сказала Аля. – Или... или это Америка?
Девушка резко встала и выхватила из куртки какой-то черный предмет и наставила на нее. Мужчина махнул рукой, приказав ей сесть. Он подошел к дивану, присел на корточки перед Алей.
- Сибирь и Америка давно захвачены. Это лунная станция «Дарксайд», - отчеканил он. -- Меня зовут Морон. Кто ты?
- Какая лунная станция? Что вы меня путаете. Немедленно свяжтесь с ЦУПом. Я требую!
Девушка снова вскочила. Морон поморщился и сказал спутникам несколько слов по-английски. Те с недовольными лицами вышли из комнаты, и встав за дверью, принялись громко спорить. Аля, оставшись наедине, с незнакомым мужчиной, отодвинулась на безопасное расстояние и вжалась в спинку дивана.
- Ты не с «Лайтсайда», насколько я понимаю.
Аля, молча, помотала головой.
- То-то я смотрю аппарат у тебя больно странный. Ты не наша, не со Светлой стороны. Эти тебя собирались сбить. Так кто же ты, Сойка?
- Откуда, вы знаете мой позывной?
Он пожал плечами, и закурил:
- Ты сама себя так обозначила.
Аля похолодела. Это его голос она приняла за Главного.
В комнату заглянул парень:
- Морон, наблюдатели заметили искривление постранства в восемнадцатом секторе. Они расценивают это, как подготовку к вторжению. Лайтсайд на связи, объявлен общий сбор, - торопливо проговорил он.
Мужчина кивнул, потер переносицу, и посмотрел на Алю уставшими серыми глазами.
- Что же мне с тобой делать, Сойка из перпендикулярного мира?
- Из какого?
- Перпендикулярного. Раз наши с тобой миры пересеклись, то значит они не могут быть параллельными, - хмыкнул он.
- Я в жизни не слыхала ничего более абсурдного. Свяжитесь с Москвой, с Бараниным. Меня, наверное, уже ищут.
Морон схватил ее за плечи и встряхнул, жестко, с досадой в голосе, сказав:
- Ты еще не поняла? Здесь Москвы не существует. Ты попала в наш мир, и тут все по-другому. Земля захвачена пришельцами. Две наши лунные станции – последнее пристанище свободных людей.
Он бросил на диван Алю, обескураженную его гневной тирадой. Достал из встроенного шкафа какую-то одежду и протянул ей:
- Переодевайся. Нас ждут.
И добавил уже помягче:
-Мне жаль, что все так получилось.
Пока они шли извилистыми коридорами Морон коротко объяснил, что произошло на Земле.
- Мы для них, как аккумулятор. Они подпитываются свои корабли энергией человеческих эмоций. Ты должна была видеть их там. Наши аналитики предположили, что Земля для них просто перевалочная база, и после они отправятся покорять другие миры. Люди, продолжают жить на Земле, как ни в чем ни бывало. Не понимают, что, именно, эти разжигают рознь и ненависть. Чем сильнее негативные эмоции, тем лучше. Причем, эти совершенно не стесняются в выборе средств. В дело идет все, начиная от склок между соседями, заканчивая природными катаклизмами. После того, как человек становится полностью нечувствителен к проявлениям жестокости, он – как разряженная батарейка. И тогда они используют его в последний раз, как искру, чтобы развести костер в новом месте. Землю лихорадит, как никогда.
Из нового романа Яна Полянского «Вся жизнь за два часа»
***
Когда бабушка впервые прочитала эту оригинальную версию моего отца относительно того, что произошло с ней в те два часа, она назвала его пустоголовым болваном. На презентации его нового романа и банкете, она стоически держалась, чтобы не высказать ему, с врожденной комсомольской прямотой, все, что она думает и об авторе и о его книге. Она улыбалась, как и положено на официальных мероприятиях, и молчала, пока один из подвыпивших папиных друзей-фантастов не совершил ошибку, спросив ее, почему она вернулась в наш мир. На глазах гостей, бабушка вышла вперед, разорвала его книжку в яркой обложке пополам и бросила в лицо моему отцу:
- Вранье, сплошное вранье, как и твоя жалкая отвратительная жизнь. Говорила я Маше, что ты бездарь!
Бабушка никогда не стеснялась в выражениях. Она уже двадцать лет не может простить моей маме, что та, устав от политкорректной жизни родителей, выскочила замуж за легкомысленного, «нищего писателишку». Они давно расстались, и теперь их связывают чисто деловые отношения. Мама издает книжки отца.
В банкетном зале повисло неловкое молчание. В углу кто-то подавил смешок. Бабушка развернулась и демонстративно вышла. Увидев отчаяние на мамином лице, я вылетела вслед за ней.
- Бабуль, я с тобой. Тебя подвезти?
Она устало кивнула. Водить машину вечером ей самой уже тяжело, и, к тому же, она с трудом выносит пробки на дорогах.
- Куда прикажете, Алевтина Владимировна?
- На дачу.
- Ну, что ты так расстроилась, ба? – я попыталась подлизаться к ней, как раньше, в детстве.
- Никакого уважения к нашей профессии. Нет, ты объясни мне, почему у этого человека такое больное воображение? Ну, как можно было придумать, что я спасла мегагалактику от пожирающих эмоции инопланетян и родила дочь от человека из перпендикулярного мира с дурацким именем Морон?
- Наверное, ему всегда казалось, что мама не от мира сего.
- И Маша еще его и поощряет, издает эти глупые бульварные книжонки! Но больше всего меня возмущает то, что сейчас люди готовы платить деньги за этот бред сивой кобылы! – она гневно шлепнула рукой по сиденью. – В наше время такого не было!
- Бабулечка, прости его. Он хороший, - я чмокнула ее в морщинистую щеку.
- Вперед смотри, -- раздраженно сказала она.
- К тому же, ты так никому и не рассказывала, что там с тобой приключилось.
- Нечего рассказывать, - отрезала бабушка и уставилась в окно, больше не сказав ни слова до самой дачи.
Из личного дневника рукводителя полета Баранина.
Когда «Сойка» наконец вышла на связь, Главный выдал многоступенчатую тираду. Все, находившиеся в центре вздохнули с облегчением. Если бы она не появилась на связи в ближайшее время, нам пришлось бы сообщить наверх о том, что мы потеряли корабль.
«Сойка» не сказала ни слова, о том, что произошло. Упомянула только, что ее стошнило из-за еды. Она была дезориентирована и с трудом отвечала на вопросы. Мы приняли решение начать немедленную подготовку к спуску. Я думаю, что все это время она находилась без сознания. Спустя некоторое время, «Сойка» пришла в себя, провела всю необходимую ориентацию и доложила о готовности.
Мне жаль «Сойку». Конечно, этот полет нелегкое испытание и чрезвычайно рискованное для женского организма. Врачи предупреждали, что последствия могут быть самыми неожиданными. По результатам этого полета решится вопрос о будущем женской космонавтики.
По-моему, «Сойка» - настоящая героиня. Недаром Главный назначил ее старшей женского отряда. Она не просто самая отважная из всех наших девушек, но в ней есть настоящий пробивной «мужской» характер, и это нисколько ее не портит.
Перед началом полета Главный подарил ей букет цветов. Мой напарник Аппелбаум пошутил: «Посмотри, как расцвела Гребешкова, после того, как ее назначили пилотом. Настоящая голливудская красотка». Я ответил ему тогда: «Посмотришь, какая она станет, после того, как вернется и на нее обрушится мировая слава». Удачного приземления вам «Сойка» и «Беркут»!
***
Я заварила бабушкиного любимого чаю с мятой. Мы забрались с ногами на диван, уютно закутавшись в теплый плед, и долго слушали, как мягко шелестят капли дождя по крыше. Она погладила меня по волосам:
- Единственный шедевр твоего бездарного отца – это ты.
Я прижалась к ней, как в детстве:
- Бабулечка, а тебе там страшно было?
- Конечно. Да, я же тебе столько об этом рассказывала.
- А почему ты всегда сердишься, если тебя спрашивают почему ты не выходила на связь.
- Думаешь, мне приятно признавать свои слабости. Мои девчата волком на меня смотрели, когда их от полетов отстранили. Каждая из них считала, что меня отправили лишь по политическим соображениям, из-за происхождения. Каждая до сих пор думает, что у меня началось вестибулярное расстройство, и будь они, летчицы, там на моем месте, они бы не сплоховали и не подвели Главного.
- Бедная моя, бабулечка. Тебе стало там плохо, да?
Она нахмурилась и вздохнула:
- Спать пора, детка.
- Ба, ты всегда увиливаешь от ответа.
- Деточка, правда, порой, бывает слишком невероятна, чтобы рассказывать о ней. Я сама до сих пор не уверена в том, что там произошло. И моя честность слишком дорого всем нам обошлась. Даже твой дед, когда узнал... Ладно, только обещай мне, что больше никто об этом не узнает.
Я глотнула чаю с мятой и, устроившись поудобнее, приготовилась слушать.
- Старт прошел на удивление гладко. Мне было нестерпимо страшно, но надо держать марку в любых обстоятельствах. Я ведь понимала, какое историческое значение имел мой полет. Ах, мы были так молоды и наивны. Полагали, что теперь-то уж, когда космос покорился человеку, для нас не будет ничего невозможного! Главный пообещал, что каждый из нас побывает в космосе и не раз. Предполагалось, что к семидесятому году будет проводиться до двадцати полетов в год, появится лунная и марсианская программы. Мы мечтали о полетах в глубокий космос.
***
Первые сутки прошли просто замечательно, хотелось петь от радости. И мы с «Беркутом» пели в два голоса. А вот на вторые я начала уставать. Скафандр давил, болело правое колено, нестерпимо чесалась голова под шлемофоном. Меня начало подташнивать. Все время хотелось пить. Работать с оборудованием было трудно, я едва дотягивалась до приборов, приходилось отвязываться от подвесной системы. Мне не удалось с первого раза сориентировать корабль по-посадочному, и ребята из Центра, Баранин и Аппелбаум, предупредили, что со мной будет говорить сам Главный. Меня ждал настоящий разнос.
И вдруг в радиоэфире появились помехи, а потом связь вовсе пропала. Телеграф тоже не работал. Я старалась сохранять спокойствие. «Все в порядке, Аля, - скзала я себе. – Просто ты летишь над экватором, а там всегда помехи. Связь восстановится».
И тут я усышала голос:
- Все в порядке, Аля, не бойся.
Передо мной из ниоткуда возникли два черных глаза, нос, и через мгновение на моих коленях сдела небольшая рыжая собачонка.
Ой, мамочки, откуда здесь собака? Может кто-то из отряда подшутил надо мной и засунул в корабль пса? Но «консервная банка» слишком мала, и ее проверяли сотни раз перед полетом. Господи, неужели галлюцинации? Но ведь я же проводила психологические пробы, и они все были в норме, как на Земле. Я должно быть сошла с ума. Неужели, космическая радиация как-то повредила мой мозг!
Собака повторила:
- Не бойся, Аля.
- Откуда ты знаешь, как меня зовут? – конечно знает, это же мой поврежденный мозг говорит со мной.
- Я многое знаю, Аля. И не только про тебя, - собака вильнула хвостом.
Спортивная форма под скафандром тут же пропиталась потом. Приведений не бывает. Не буду реагировать, я же комсомолка. Может само как-то пройдет?
Собака покачала головой:
- Нет. Я не галлюцинация, и с твоим мозгом все в порядке. Оттого что ты будешь делать вид, что меня не существует, я не исчезну.
- Кто ты?
- А на кого я похож?
- Не отвечай мне вопросом на вопрос, это, по меньшей мере, невежливо. А потом ты всего лишь собака, - что за абсурдный разговор?
- Ты в этом уверена?
Я помотала головой и тяжело сглотнула. Пить хотелось страшно. Скафандр плавал поверх спортивного костюма. Я протянула руку и коснулась ее черного блестящего носа:
- Ты не кусаешься?
Собака усмехнулась. Что за бред? Животные не могут смеяться! А говорить они разве умеют?
- Я тебя помню. Ты похожа на Лайку – первое живое существо за пределами Земли. Но ты же погибла. Столько лет прошло...
- Ты сама сказала, что я только похож на Лайку. Слишком уж малы ваши аппараты, чтобы мне быть чем то другим. Я здесь, потому что ты бросила вызов небу.
- Я?!
Псина закатила глаза и процитировала:
- «Обнажите голову, небеса! К вам идет женщина». Чьи слова?
- Мои... Так ты - существо из другого..., с другой...
- Считай, что я – твоя неопалимая купина.
- Что-что?
- Это тебе ничего не говорит? Хорошо, я –твоя Валаамова ослица.
- Ты же собака.
Псина ощерилась:
- Ну, да, материалистическое воспитание. Впрочем, это неважно. Скажем так, небо вняло твоей просьбе и обнажило пред тобой голову.
- Но я сказала случайно, даже не подумав. Это просто фраза такая, как у Кокорина. Так в песне поется: «Он сказал: «Поехали!» и взмахнул рукой», - оправдывалась я.
- Аля, случайного в этом мире ничего не бывает, - терпеливо, словно ребенку, объяснила мне псина, уперевшись лапами мне в грудь. – Я полагаю, что ты не думаешь, что случайно пилотируешь этот, с позволения сказать, корабль? Нет. Ты же убеждена, что ты лучшая из «бабьего батальона», и Главный справедливо утвердил твою кандидатуру, не так ли?
Я промолчала.
- То-то же, -- удовлетворенно кивнула «Лайка».
- Пусть неслучайно. И это самое лучшее, что случилось в моей жизни, - с вызовом сказала я.
- Неужели? Вы, люди, видите только часть целой картины. Почем тебе знать благо это или беда?
- Только в нашей советской стране возможно, чтобы простая ткачиха стала космонавтом. Какая же это беда?
- А может для тебя было бы лучше остаться простой ткачихой. Вы все слишком торопитесь. Пройдет время и ты поймешь, это обернулось для тебя благом или бедой. А сейчас у тебя есть возможность получить ответы на три любых вопроса.
Я пожала плечами:
- Ладно. Я выйду замуж?
Псина недовольно заворчала:
- Беда с вами женщинами, все начинают с одного и того же. Да! И чтобы ты не потратила еще один вопрос на очевидную глупость, скажу сразу: не за Кокорина. Сосредоточься. Спроси о том, что действительно для тебя важно.
- Хорошо. Мы высадимся на Луне раньше американцев?
Похоже я опять спросила что-то не то.
- Нет! - процедила Лайка сквозь зубы. – Ваша гонка ни до чего хорошего не доведет. Более того, она принесет жертвы. В шестьдесят седьмом откажет паршютная система, а в семьдесят первом произойдет разгерметизация. Это можно еще предотвратить. Так и передай Главному. Вам бы сотрудничать, а не соревноваться. Всем бы от этого только выиграли. Последний вопрос.
Я так разволновалась от зловещих предсказаний псины, что даже и не знала о чем еще спросить. Что для меня действительно важно?
- Может ты мне подскажешь? Что-то ничего в голову не приходит.
- Нет, - сердито гавкнула она.
- А могу я спросить об этом когда-нибудь потом?
Лайка захлопала рыжими ресницами, потом лизнула меня в нос.
- Хорошо. За тобой еще один вопрос.
Из личного дневника руководителя полета Баранина
Когда «Сойка» приземлилась, на нее было страшно смотреть. Ее вытащили из кабины в полубессознательном состоянии и срочно отправили в госпиталь на обследование. При спуске она должно быть сильно ударилась головой, на виске и скуле отчеливо виднелся большой синяк. Ее подавленное психологическое состояние вызывало серьезное беспокойство медиков, и только к вечеру они подтвердили, что жизнь и здоровье «Сойки» вне опасности.
Через трое суток я созвал совещание, чтобы поговорить с «Сойкой» о полете, об управлении кораблем, ее ощущениях и результатах визуального наблюдения. Я просил ее без стеснения критиковать корабль, поделиться, что вызывало затруднения в работе, а также высказать свои наблюдения и пожелания.
Неожиданно появился Главный и попросил разрешения поговорить с «Сойкой» с глазу на глаз в комнате отдыха. Их беседа продолжалась в течении часа, после чего Главный вышел, весело улыбаясь, подмигнул собравшимся и, ничего больше не сказав, удалился. Минут через десять вышла «Сойка». По ее покрасневшим опухшим глазам, мы поняли, что она плакала. Аппелбаум попытался разрядить обстановку, развеселить «Сойку» и вывести ее на разговор. Но наша беседа не клеилась, и я предложил отпустить ее домой. Никто так и не узнал, зачем Главному понадобилось доводить до слез женщину, которой и так нелегко пришлось.
***
- Бабуленька, что же получается, Главный тебе не поверил?
Она тихо покачала головой.
- Он не просто не поверил. Он решил, что я сошла с ума, не смотря на то, что успешно прошла медицинское освидетельствование. Наверное, если бы это случилось с кем-то другим, я бы тоже так подумала. Нашу женскую команду еще продержали некоторое время для виду. Баранин все хотел подготовить женский групповой полет, вопреки установке Главного. Но, в конце концов, нас просто распустили.
Мы долго сидели с ней в тишине. Дождь почти перестал.
- Ба, а ты поняла про жизнь? То, что ты стала космонавтом, это благо или беда?
Она пожевала губами.
- Я все эти годы об этом думала. Насколько тебе известно, я стала мировой знаменитостью, и какое-то время считала, что это благо. Но после моего единственного полета, дорога в космос была мне заказана, и не только мне, а всем женщинам на следующие двадцать лет. И я сочла это бедой. Но я встретила твоего деда. Будь я простой ткачихой, мы бы с ним вряд ли встретились.
- И ты решила, что это благо?
Она кивнула.
- Появилась Маша. Но твой дед был только третьим из побывавших там, а я – первой. И из-за всей этой шумихи, мы перестали понимать друг друга и расстались. Твоя мать выросла, бросила авиационный институт, выскочила замуж. И беда снова обернулась благом. Родилась ты. «Лайка» оказалась права, мы видим лишь часть целого. Теперь я это уже понимаю.
Она зевнула:
- А теперь спать, детка. Слишком поздно.
Я поднялась к себе, но никак не могла заснуть. Долго ворочалась в постели из-за духоты, все думая о том, не сочинила ли бабуля всю эту историю. Наконец, измучившись, я встала, чтобы открыть окно. Под кустами цветущей сирени по мокрой от дождя садовой дорожке шла моя бабушка. Впереди нее тихо бежала рыжая вислоухая собачонка. |
|
|
|
Время приёма: 17:57 23.01.2007
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев