 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Последнее, что увидел Троян перед тем, как провалиться в беспамятство — это вспышка белого света, взорвавшего землю в нескольких метрах от его позиции. Горячая волна сбила с ног, на тело обрушился град из мерзлых земляных комьев и пожухлой травы, вонявшей горечью.
Где-то далеко, в другой реальности, ухали взрывы, мелодично испепелял биомассу лазерный бластер, дикие предсмертные крики разрывали воздух, испещренный серыми хлопьями.
Глаза закрылись, но вместо черного забытья его окутала алая, звенящая пустота. Скорее бы! Невыносимо терпеть этот звук. Умирай же, ну!
Троян моргнул в темноте. Глаза пекло нещадно, во рту шершавым оселком еле ворочался сухой язык. Он хотел было попросить Лялю принести попить, но слова отказывались рождаться в пылающем от лихорадки рту.
Вспомнить бы, где и с кем он вчера так накидался. Уже который раз собирался взять себя в руки и урезать дозу, но куда там! Первая бутылка пива — это снежный ком, катящийся с горы. И в конце пути, у самого подножья, Троян уже был не человеком — лишь недвижимым, источающим смрад хламом. Странно, что Ляля до сих пор его не бросила.
Невыносимо хотелось помочиться. Но попытки встать и нащупать выключатель не дали результата. Он будто был скован липкой непроглядной темнотой, что душила, опутывала как ватное одеяло.
Жалкий хрип вылетел из сухого горла. Внизу живота жгло, разрывало мочевой пузырь. Он обмочился.
Страх и стыд придали сил, Троян вскрикнул, задергавшись в постели.
— Тише, не дергайся.
Чужой женский голос. Низкий, уютный.
Холодные пальцы провели по его лицу, сняли с него какую-то тряпицу. Свет резанул глаза.
Вспышка, свист, кусок металла, дробящий его ребра.
Сквозь влажную пелену он увидел двухскатный потолок, состоящий из круглых, грубо отесанных балок.
Рядом кто-то шевельнулся.
Троян повернул налитую свинцом голову влево и увидел, что лежит на каком-то возвышении, устеленном соломой. Была ли это кровать, сложно сказать, ибо он практически не ощущал тела, поэтому не мог определить степень мягкости подстилки. Скорее — деревянный топчан; ноги упирались в резную спинку, выглядевшую, словно на иллюстрации в учебнике истории.
Рядом, в опасной близости, сидела женщина лет тридцати пяти. Выглядела она довольно странно, но не ее внешний вид беспокоил Трояна. Он переживал о мокрых штанах и о том, что она видела его позор.
Его сердце бешено застучало, когда он понял: штанов – то на нем и нет. Он лежал абсолютно голый, если не считать перевязанные чистой тканью ребра.
Женщина встала, заглянула под топчан и вытянула большую миску. Троян получил возможность увидеть ее полностью.
Босые ноги. Простое серое платье достигало щиколоток. Распущенные волосы. На висках — тонко заплетенные косички, обвивающие голову и схваченные на затылке кусочком ткани. Лицо, загорелое на фоне русых волос и почти белесых бровей, симпатичное, но грубое. Как у той шведки, с которой Троян пытался однажды познакомиться в баре.
Он задергался, пытаясь хотя бы перевернуться на живот. От движений тело пронзила боль. В глазах потемнело, а зубы заскрипели, чуть ли не кроша друг друга.
— Да не дергайся ты. Забудь о наготе своей, и о стыде. Не такое еще видывала, — спокойно сказала женщина и принялась обтирать его мокрой тряпкой, споласкивая ее в миске.
Троян отвернулся к стене, прикусив губу от боли и неловкости. Она умело и быстро обмыла его и прикрыла легкой тканью. После напоила из небольшого кувшина и поправила повязки на ребрах.
— Лежи. Мне второго надо посмотреть.
Прошелестев юбкой, женщина отправилась в другой угол комнаты и принялась там кого-то вполголоса отчитывать. Троян осмотрел помещение, в котором находился.
Странная комната, напоминающая древний музей. Бревенчатые стены, земляной пол. Широкую потолочную балку подпирала толстенная рогатина. В противоположном углу громоздилось огромное каменное нечто, круглое, сужающееся кверху. Наверное, генератор энергии, понял Троян, ибо оттуда тянуло теплом. Вспомнил архаичное слово «печь». Дым, похоже, выходил через глиняную трубу прямо в небольшое отверстие в стене.
Единственное окно, неохотно впускавшее свет, заложено чем – то полупрозрачным, мутным.
На стенах висели куски шкур. Странно, что вездесущий «Зеленый Велес» сюда еще не добрался. Хотя война сейчас, не до мелких браконьеров.
Возле печи, где хлопотала и бубнила хозяйка, находился топчан. На нем, видимо, лежал такой же, как и он сам, бедолага. Жалобный стон врезался в уши, когда женщина принялась совершать какие-то манипуляции над его телом.
Троян прикрыл глаза. Сочувствие накатило как волна, он понимал раненого, ибо сам находился в плачевном состоянии. Но всю жалость словно рукой сняло, когда тот прокричал знакомое слово.
«Мархуззза!»
Пламя ненависти охватило Трояна, мозг чуть не взорвался от желания вскочить и проломить чужой череп, а руки до боли сжались в кулаки.
Проклятье, это же комалиец!
Он засуетился, попытался встать, но острая боль пригвоздила его к лежаку.
Разгоряченная память рождала образы недавних дней: растерзанная земля, раскуроченный, закопченный металл и тела. Сотни тел его сограждан, сослуживцев, идущих на смерть под боевым знаменем. А еще — снимки пленных, присылаемые врагом на электронную почту. Точнее то, что от них осталось.
Троян зарычал, его руки хватали солому и комкали ее в кашу.
Бородатые лица, черная форма. Он хорошо знал своего врага, и видел, на что тот способен. Поэтому ругательство, которое в бреду выкрикнул раненый, пробудило в нем сильную ярость.
Но взрыв ненависти лишил его сил. Изнеможенно откинувшись на топчане, он погрузился в беспокойный, горячечный сон.
Пробуждение было болезненным. Очевидно, из-за его метаний раскрылись раны. Светло-серое полотно было усыпано красными маками, расцветшими на его груди. Пот струился по телу, от чего оно безудержно чесалось.
Странной хозяйки в комнате не было. В печи деловито трещали дрова, свет озарял стену и край лежака, на котором находился враг.
Он слышал сиплое дыхание. Большое покрывало часто поднималось и опускалось, человек бормотал и стонал.
Троян сполз с топчана и двинул вперед. Постоянно борясь с болью и риском упасть, он, все же, упорно ковылял к печи, держась за стену.
Еще пару шагов. В голове гудел пчелиный рой, а ноги предательски дрожали. Он приблизился к лежаку, остановился.
Покрывало мерно поднималось. Похоже, хозяйкин уход дал свои результаты — раненый крепко и спокойно спал.
Троян огляделся по сторонам. Взгляд упал на лежавшую подле печи тяжелую каменную ступку со следами какой-то каши. Поднял, прикинул вес. Подойдет.
Осторожно отогнув угол покрывала, взглянул на блестящий влажный лоб со слипшимися кудрями. Под закрытыми веками беспокойно бегали глаза, но комалиец явно крепко спал.
Троян обхватил узкий край ступки и нацелился прямиком на височную кость. Рука его была слабой, но он надеялся на твердость и массу орудия.
«Надеюсь, с первого раза прибью. Не хотелось бы тут все забрызгать».
Взмах…
Что-то обожгло его запястье, и ступка с предательским стуком свалилась на пол и покатилась под топчан.
Зашипев от боли, он увидел хозяйку, которая нацелила на него длинный гладкий прут.
— Ну, хватит уже. Возвращайся в постель.
Враг заворочался, но не проснулся.
Видимо, на лице Трояна читалось глубокое разочарование, ибо женщина молвила тихо:
— Знаю, ты жаждешь крови. Может, он того и заслуживает. Но только не здесь, солдат.
Подхватив под мышку стальной хваткой, она подвела его к постели. Уложила, заботливо прикрыла одеялом.
— Вечно одно и то же. Кто первый очухается — лезет бедокурить. Молодь бестолковая. Не зря вас первая пуля всегда ловит.
Она распинала его ласковым, но твердым голосом, мягкий тембр которого убаюкивал. Глаза слипались, а тело проваливалось в сладкую дрему. Перед тем, как отключиться, он спросил:
— Кто ты?
Она лишь грустно усмехнулась:
— Спи.
Проснувшись, Троян понял, что не может определить пору дня. В хижине всегда был полумрак, хотя с улицы в крошечное окошко пробивался какой-то бледный сизый свет. Огонь горел постоянно, но он ни разу не видел, чтоб хозяйка подкидывала туда дрова.
Она являлась внезапно, словно выходила из темного угла комнаты.
Выплывала, мягко ступая босыми ступнями по холодной земле. Кормила его непонятным супом с привкусом полыни, меняла повязки и выносила ведро. Троян ни разу не мог засечь, когда бодрствует комалиец, который вечно спал, изредка постанывая. Подозревая, что за врагом ухаживают в минуты его, Трояна, сна, он иногда притворялся спящим, чтобы застать, когда того кормят. Но хозяйка будто прознала о его хитрости и являлась сугубо в нужное ей время.
Тело крепчало, раны затягивались. А еще, как с удивлением заметил Троян, помимо физической оболочки женщина лечила его психику. Кавардак в голове успокоился, распаленные войной нервы охладели, спать он стал крепко и без сновидений.
Даже Ляля не снилась, хотя до этого, в казарме, являлась практически каждую ночь. Смотрела с укоризной и махала головой: дурак, мол, ты, Троян. И чего ты пытался добиться, стремясь на передовую?
И ее одинокая фигура в сером тумане всегда символизировала одно: он оставил ее, бросил ради борьбы с собственными демонами.
Троян просыпался в слезах, вызванных отчаяньем и невозможностью объяснить жене, что мотивы его были намного возвышеннее, чем банальная мальчишеская попытка что-то кому-то доказать. Что есть моменты, когда мужчина не может оставаться в стороне. И тут же сам понимал, насколько глупы его мысли. Как будто у Республики не было пушечного мяса и без него. Сотни тысяч готовых умереть за идею и хорошее жалованье в борьбе за бесполезный выжженный клочок земли, на котором перехлестнулись интересы трех держав.
На гражданке у него была хорошая работа, тридцать пять дней отпуска в году и медицинское обслуживание за счет фирмы. А еще — любящая жена.
Но бутылка — это толстый железный костыль в колесе семейного счастья. Он уже и забыл, сколько ссор произошло до того дня, когда он, стуча себя в грудь в пьяном угаре и выкрикивая боевые кличи Республики, заполнил электронный контракт и одним нажатием с обычного служащего превратился в сержанта Государственной Гвардии.
Несколько раз Троян предпринимал попытки расправиться с комалийцем, но женщина словно ниоткуда возникала в комнате и не давала ему даже приблизиться к раненому.
Как-то пробовал выйти на улицу, но дверь была заперта. Выглянуть в окно тоже не получалось — все та же серая мгла.
За печью он видел еще одну дверь, но добраться туда не было возможности, хозяйка ревностно стерегла свои тайны и возвращала его в постель.
— Как тебя зовут? Что это за место? — однажды спросил он, когда она кормила его все тем же прогорклым супом.
В ответ лишь очередная грустная улыбка и качание головой.
Ее поведение разъярило Трояна, он начал орать:
— Да что тут творится? Ты поселила меня в этом сарае со злейшим врагом, не даешь ответов! Издеваешься?
Молчание.
— Больная, что ли? Отсталая? Отвечай, как я сюда попал! Или я вышибу из тебя мозги!
Хмурый взгляд:
— Это твоя плата за помощь? Угрозы?
— Я не просил о помощи! Разве не так? Я к тебе с поклоном шел?
Она смутилась, теребя в руках деревянную ложку. Повернула голову вбок, в слезящихся глазах отблескивало зарево из печи.
— Да, ты прав. Ты меня не звал. Но и я тебя не звала.
Он опешил.
— Что ты мелешь?
Окинув его полным страдания взглядом, молвила:
— Я подобрала тебя на черной земле, потому что не могу иначе.
Троян, держась за стену, двинулся мимо нее к входной двери:
— Я ухожу! Открой эту чертову дверь!
Проковылял к входу и остановился. Оглянулся на нее.
— Уходи. Открыто.
Троян недоверчиво глянул на нее и толкнул деревянное полотно, которое без единого звука отворилось наружу.
Клочья седого тумана окутали его ноги, потянуло сыростью.
Не мешкая, он упрямо двинулся в молочную густую дымку. Вытянув руки, сделал несколько неуверенных шагов. Затем начал двигаться быстрее, почти бегом. Отдаляясь от хижины, он чувствовал, как истончается какая-то фантомная ниточка, связывающая его с тем местом.
Он перешел на полноценный бег, размашисто помогая себе руками. Страха наткнуться на какую-либо преграду не было, ибо сердце переполняла эйфория от чувства свободы. Вперед, на волю!
Впереди забрезжил свет. Резко дернувшись, он оттолкнулся от поверхности, словно легкоатлет, и выскочил из плотного тумана.
Прямиком в теплую хижину.
Мороз пробежал по позвоночнику, когда он наткнулся на печь, рядом с которой лежал раненый комалиец.
В груди, на животе и спине многозвучным аккордом боли отозвались раны. Они ныли, жгли, и это резкое физическое недомогание после такого пьянящего чувства подкосило его ноги.
Он рухнул наземь. Подняв полные непонимания глаза на хозяйку, все так же сидевшую на краешке его постели, он спросил дрожащим голосом:
— Я сплю?
Та помотала головой.
Он обернулся и увидел, что за спиной находится дверь, в которую он никак не мог попасть. В горячке ринулся, задергал тяжелое кольцо, служившее ручкой, но добился лишь боли в костяшках пальцев.
— Ты не сможешь выйти, — вздохнула хозяйка. — Сейчас — нет.
Троян был настолько поражен, что не нашел в себе сил даже устроить истерику. Не говоря ни слова, он прошел мимо ворочающегося в нездоровом сне врага и присел рядом с женщиной.
— Ему досталось больше твоего. Поэтому и времени больше на него уходит, — молвила она, тыльной стороной ладони проведя по лицу Трояна. Тот вздрогнул. Этот жест был таким…материнским. И, несмотря на молодое лицо, он на миг увидел в ее карих глазах тоску и мудрость старухи.
Наваждение прошло, Троян прошептал:
— Кто ты? Расскажи мне.
Она встала, схватила шитье с печки и принялась нервно латать какую-то тряпицу. Может, его одежду, а может и комалийца. Не глядя мужчине в глаза, тихо начала:
— Вы должны были узнать вдвоем. Но ты очень нетерпеливый.
— Что узнать?
— Выбраться отсюда можно лишь бок о бок с твоим врагом. Весь рок в том, что вы должны доверять друг другу.
Он раскрыл рот от удивления, но промолчал, дав ей продолжить.
— Много таких как вы прошло через мой дом. Но все ушли. — Краешек губ поднялся, на щеке появилась ямочка.
— Разные люди. Кто-то сговорчивый. Кто-то — непримиримый.
Она отложила шитье, поднялась и подошла к большому сундуку с коваными железными петлями. Откинула почерневшую крышку, покопалась и что-то выудила.
Троян взял протянутый древний шлем. Множественные вмятины и рубцы покрывали его поверхность, состоящую из металлических пластин, плотно пригнанных друг к другу жесткой проволокой. Верх загибался, как морская раковина, наглазники укрыты причудливыми письменами. На лобной части красовалось искусное украшение в виде дикого животного.
— Его звали Аттик и он был очень упрямым. Как тот кабан на его шлеме. Казалось, две жизни минуло, пока желание уйти превзошло жажду убить своего соперника. Только представь, что они тут мне вытворяли. — Она улыбнулась, забрала шлем и отнесла обратно.
— Две жизни? Что ты хочешь этим сказать?
— Время здесь ничего не значит, солдат. Его просто нет. Я давно уже потеряла счет дням и годам, но знаю, что зажилась на этом свете.
Троян не выдержал и подошел к сундуку.
— От каждого что-то осталось. Зачастую они уходили внезапно, словно трудное решение давалось не после многолетних тяжелых раздумий, а падало как снег на голову.
Она перебирала тонкими пальцами различное оружие, одежду, украшения. Взяла потрескавшуюся трубку.
— Гнат и Тургай. Не поверишь, эти двое ушли сразу же, даже привыкнуть к ним не успела. Оказалось – одной крови. Вот как бывает. — Женщина мечтательно гладила трубку, в полумраке ее лицо излучало необычайную привлекательность.
Достала мужскую футболку, сплошь изрешеченную. На ней был протосимвол Республики — пикирующая вниз хищная птица, ярко-желтая на черном фоне. Троян узнал ее, вспомнив исторические события двухсотлетней давности.
— Андрей. Все спрашивал, нет ли у меня «тилифона», домой звонить. Смешной парень. Откуда ж у меня тут «тилифону» взяться? Здесь только то, что вы приносите с собой. Ну, потом он, конечно, рассказал об этой штуковине.
Я многое узнаю от пришельцев об их мире, это помогает бороться со скукой. Поэтому, кстати, язык твой знаю. Он не особо отличается от того, на котором разговаривал Андрей.
— А как зовут тебя? — вырвалось у Трояна.
Улыбка померкла, она с шумом захлопнула крышку.
— Никак. Я не имею права носить имя.
— Почему ты здесь? Что с тобой случилось? — не унимался он.
Но женщина не ответила. Ибо в доме раздалась знакомая брань.
Комалиец сидел в постели и с ужасом осматривал комнату. Его вороньи глаза горели злобой и страхом, рот в обрамлении густой бороды кривился от нервного тика.
Троян почувствовал, как внутри просыпается ранее приглушенная ненависть. Да уж, как бы ни пришлось ему побить рекорд упомянутого Аттика. Быть заодно с комалийцем? Да он лучше руку отдаст на отсечение, чем назовет эту дикую тварь человеком и будет с ним якшаться.
Судя по всему, врага потрепало серьезно. Сопровождаемая хриплым дыханием, изо рта толчками выплескивалась черная кровь, сам он от шеи вниз был перевязан кусками ткани; руки прижаты к телу деревянными импровизированными шинами.
Женщина спокойно, но настойчиво укладывала его обратно, шепча на чужом языке. Дотянулась до глиняного горшка, набрала пригоршню какого-то жира и принялась обмазывать раненому лицо и грудь. Тот кричал и матерился, но чем дальше — тем тише становился его голос. Он отключился.
Троян подошел ближе, наблюдая.
Женщина резко повернулась к нему и указала измазанным темной жижей пальцем:
— Ты ничего ему не сможешь сделать. Искромсайте друг друга в фарш — все равно вылечу. То, что мертво, умереть не может.
Из-за комка в горле Троян не мог поначалу произнести ни слова, но потом взял себя в руки.
— То есть, как…мы умерли? А как же… А что ты…
— А я такая же.
Она вытерла руки, прикрыла комалийца покрывалом и повернулась к Трояну.
— Обычно я эту историю рассказываю сразу обоим, тогда лучше доходит. Но раз ты мне на голову вылез, садись и слушай.
Хлопоча возле печи, она сняла с балки пучок трав, отщипнула и бросила в кипящий котел. Подлив воды, накрыла крышкой и подошла к столу, стоявшему возле окна. Села на табурет, облокотилась.
— Огонь у меня никогда не гаснет. Травы не кончаются. А старость не приходит. Отсюда нет мне выхода, ибо обречена на вечное знахарство в четырех стенах. Наказали меня.
Сила у меня была просто огромная. Казалось, все могу. Но гордыня превратила сердце в сушеное яблоко. Мой род всегда занимался знахарством, но я стала первой паршивой овцой. Потому что нарушила древний обет лечить всех, кто в этом нуждается.
Однажды мне принесли посеченного мальчика из лесного племени. Недолюбливала я этот народец — убогие и глупые, как белки. Охотились, травы собирали, жили в земляных ямах, не чета нам — могучим и богатым. Отказала я лесовикам, не взялась за ребенка.
Она горько вздохнула.
— Видимо, за это и поплатилась. Не знаю, кто меня проклял, и как это сделали. Может, бабка его, старая тварь…
Проснулась как-то в своей хижине, а на улицу выйти не могу. Все туман да туман. Ну, ты видел, — она грустно подмигнула ему.
Троян зачарованно слушал и не мог оторвать взгляда от спящего комалийца.
— А потом начали появляться раненые. Каждому предшествовал стук в дверь. Выглядываю — лежат, как поленья, рядышком. Не дышат. Заволоку в дом — начинают оттаивать. Сама поняла, что нужно их лечить. Но вот когда они становились на ноги, начиналась кутерьма. Представь себе — в одном помещении, запертые, неспособные выйти. Как пауки в горшке. Что тут творилось — страшно описать. Рвали друг на друге мясо, аж стены окрашивались. Но помереть не могли. Я выхаживала. И так по кругу.
Троян не выдержал:
— То есть я — просто инструмент твоего искупления? Так получается? Ты когда-то нагрешила, а мне расхлебывать?
Она сухо рассмеялась:
— Вас всегда двое. И всегда — из враждующих народов. Символично, да? Будто вместе со мной боги решили заодно и воюющих наказывать. Одним махом, так сказать. То есть не пеняй на меня, солдат. Все мы в одном котле варимся.
Он замялся. Информации навалилось предостаточно, но он с удивлением заметил, что не особо шокирован. Может, это преимущество мертвых — принимать все как есть?
— Ну а те люди… До нас. Как они смогли…ээ…выбраться? И почему только вдвоем?
— Когда я с первой парочкой тут маялась, пришло мне наваждение. Сна у меня нет, но часом проваливаюсь в забытье, будто умираю на миг. Привиделось, что идут они к двери, а оттуда — свет: яркий, ослепляющий. Как рассветное солнце над лесом в летнюю пору. И вот они держатся за руки и ступают в это зарево. И пропадают.
Долго гадала я, но дошло. А пока дошло до моих постояльцев, не одну тысячу тарелок супа я им скормила. Вот так и повелось. Одни уходят, следующие приходят. Они дерутся, а я их штопаю. И между делом втемяшиваю в дубовые лбы, что да как.
Вот и вы, пока злобу не оставите, не примиритесь — не уйдете. Думай, солдат.
Троян вскочил и заходил по комнате.
— А если мы просто договоримся выйти? Вот без всякого там «возлюби ближнего» и прочей чепухи? С врагом же тоже иногда договариваются.
Она насмешливо приподняла уголок губ:
— Не ты первый такой выдумщик. Да вот только ничего из этого не выйдет. Дверь не обманешь. Хоть целуйтесь, все равно войдете оттуда, — указала она в сторону печи. Только очистив мысли и простив врага, ты уйдешь.
— Куда?
— Не знаю. Мне оттуда весточки не приходят.
Троян очумело взъерошил волосы. Это же невозможно, черт побери! Десятками лет, с раннего детства в их сердцах культивировалась ненависть к комалийцам, а сейчас каким-то образом нужно примиряться?
Он застонал. Ведь понял, что для этого у них имеется больше, чем десятки лет. Да и лет ли?
Женщина молча смотрела на спящего солдата. Ее взгляд излучал смиренность и легкую грусть.
Троян внезапно похолодел. Он осознал, что его участь и близко не настолько ужасна, как ее. Где конец ее искуплению? Сколько изъеденных болью, злостью и страданиями душ она должна спасти, прежде чем сама сможет выйти в дверь?
Он присел рядом, не осмеливаясь заговорить. Захотелось взять ее руку и утешить. Резко он понял, что ради нее готов примириться. Не сейчас. Позже. Но готов.
В печи полыхал вечный огонь, тревожные тени дрожали на бревенчатых стенах. Троян подумал о Ляле и о тех вещах, которые он не смог сделать ради нее.
Иногда для того, чтобы переосмыслить жизнь, нужно ее потерять.
Боль вернулась в израненное тело. Он прилег, но не уснул. Взгляд был прикован к спящему врагу, мерно дышавшему возле печи.
Нельзя упустить момент, когда тот проснется. |
|
|
|
Время приёма: 16:44 22.01.2016
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев