 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Сегодня будет ночь. Ночью будет бал. На балу никого не будет.
На балу в жирном от пепла и слез воздухе будут плавать обрывки раскисших бумажных змеев. Звезды будут смотреть и холодно смеяться. Звездам будет смешно. Звездам будет холодно…
Вы помните свое детство?
Каждый вечер перед сном я закрываю глаза и вижу горы, истекающие пламенем, раскаленное жерло вулкана, жаркую разевающуюся пасть пропасти с обугленными краями. Из пламени вырываются маленькие извивающиеся лепестки, в их изгибе, направленном в небо, необузданная свобода и дикость последнего мгновения; затем они опадают в породившее их огненное море и покачиваются, оплывая в волне густой лавы. Если долго смотреть, то начинаешь чувствовать, как мелкими трещинками идут зрачки, голова звенит тонким писком огненных ангелов. Писк растет до свистящего гула и, пробираясь все глубже в тело, запускает маленькие голубые молнии по костному мозгу, от чего жарким клекотом наливается кровь, становится обжигающе горькой и густой как лава…
А небо над головой удивительно чистое и белое, какой-то необычной ватной густоты. Такое небо оглушает, забивает плотными, немного колючими комками нос, уши и рот; в глазах вата путается в ресницах; и на вкус оно наверно тоже как вата. Я чувствую потрескивание сухого и, как будто даже, шершавого воздуха. Наверно его можно сжать в горсти и порезать ладонь, тогда на коже расцветут маленькие саламандры. Мне совсем нестрашно, я хочу попасть в это место.
А детства своего я не помню.
Но под утро мне снится, что я младенец и плыву под водой. Наверно это море. Вода чистая и бирюзовая, соль покалывает кожу, в местах проколов начинают шевелиться мелкие креветки и моллюски; постепенно из меня начинают расти кораллы и ракушки, меня опутывает шершавая мягкость водорослей. Они покачиваются, я покачиваюсь вместе с ними. Я сплю.
Утро. Тяжелые густые капли обжигают прохладой мое лицо, вода уже пропитала одеяло, гулко ударяет о подушку, мягко оседает в волосах мутными каплями; глухо бьет в голову запахом озона и раскисшей штукатурки. Это протекает небо или потолок?
Открываю глаза, в ту же секунду зажмуриваюсь – капля падает и растекается по глазному яблоку. Резким движением сажусь на кровати, еще теплый, податливый и немного запухший со сна. Смотрю вверх, медленно. Потолок разбух от влаги. Капли падают вниз. Обвожу взглядом комнату. Вода везде. В некоторых местах размокшие куски штукатурки и грибка опали на пол и киснут мутной мягкой массой. Вскакиваю с кровати – вовремя. Огромный кусок падает прямо на подушку, обнажив на потолке сетку стяжки.
Вода везде, вода всюду. Мои огненные пылающие грезы, дурманные сны залили обжигающе-холодной струей действительности. В голове клубится густой шипящий пар. Хаотично и бессмысленно начинаю метаться по комнате, натыкаюсь на предметы, пытаюсь что-то убрать, что-то сложить. Путаюсь. Я в смятении.
Останавливаюсь, еще раз поднимаю голову – штукатурка в этом месте обвалилась и вода беспрепятственно и безостановочно падает мне на лицо крупными каплями. Она на удивление чистая и холодная. Не знаю, что нужно делать в такой ситуации. Открываю рот, распахиваю глаза и душу; поры открыты на встречу этой первозданной свежести; чистота и веселье кипят во мне и распирают кровеносные сосуды. Становлюсь на колени. Опускаю голову. Вода щекочет, течет по спине, оставляя в ложбинке между лопатками кристальную дрожь.
Но капли становится гуще и мутнее. Сероватого оттенка грязные лужи оплывают жирными пятнами.
Судорожно пытаюсь прийти в себя – прихожу в себя, открываю там дверь, а за дверью только вода и непонимание. У непонимания большие глупые глаза. Закрываю дверь в себе.
Встаю. Подхожу к разбухшему от влаги шкафу, открываю, вылавливаю футболку и джинсы. Меня уже ничто не огорчает. С трудом натягиваю мокрые тряпки на сырое тело.
Плетусь к двери, готов к сюрпризам.
Почему-то за пределами моей комнаты сухо. Почти. Только по стене расплылось мокрое огромное пятно, по форме оно чем-то напоминает медведя. Найденной в коридоре тряпкой пытаюсь медведя промокнуть. Безрезультатно.
Выхожу на лестничную клетку.
Тут пахнет уксусом, мусором, немного кошками и безвкусной выпечкой стареющих женщин.
Сосед открывает дверь сразу. Он толстый, неопрятный и похож на стареющего медведя. Он молчит, жестом зовет. Иду за ним на замызганную кухню. Сажусь на липкую табуретку. Пахнет в квартире тошнотворно и сытно. Кислый дух тараканов смешан с запахом забродившего липкого теста в красной подгоревшей кастрюльке на столе. Медведь пододвигает ее мне, улыбается. Глаза у него пустые и безумные:
- Ешь, паренек. Хлебушек он питательный. В нем силушки столько! Ого-го! Может, в последний раз кушаешь.
- Почему?
- Не слышал что ли? война, говорят, со дня на день начнется. И эвакуировать не собираются, некуда потому что. Весь мир пылать будет ярким пламенем. Как в аду! Эта уж точно будет последней, так что надо наедаться, да побольше. Кушай, кушай.
Он вскакивает, начинает ходить кругами по кухне, шальные глазки бегают, чешет обрюзгший живот под белой майкой.
- Говорю тебе, неделю если еще протянем, так и то хорошо. Пищей надо, пищей запасаться. Так что ешь, пока дают. Хлебушек он сила!
Смотрю на тесто в кастрюле. Меня тошнит.
- Да ты может брезгуешь? Да ты… Чего пялишься? Я тебе щас… Да мы таких как ты…Да тебя бы к нам… Да лет бы тридцать назад я тебя…
Медведь наступает, дышит сытым брожением и уютной заскарлузлостью советской кухни. Я не боюсь его. Почему-то даже хочется дышать им, притронуться, съесть его. Только кажется, что если притронуться, он весь истечет жирной густой муой и сытым соком. Рассматриваю его лицо. У него мясистый лоснящийся нос, открытые, сальные поры, а ноздри удивительно чуткие и раздраженные.влажные припухшие губы приоткрыты. Смотрю ему в глаза: кажется, что зрачки окружены темным желтоватым жирком, а радужка плавает в желудочном соке.
Сосед почему-то отодвигается от меня, его лицо становится сдутым и усталым. Он тяжело встает, его голос теперь глухой и тихий:
- Идем, покажу тебе мою пашню.
Прохожу за ним в комнату. По всей площади пола взрыхленный слой жирного чернозема высотой сантиметра четыре. Наверно он выращивает пшеницу. Прямо над моей комнатой. Земля пахнет дурманящее и приторно, сыростью и пищей. Я слушаю как земля дышит, смотрю как вздымается и опадает. Земля дышит чистотой, она немного потрескивает, похлюпывает и тихо-тихо как бы даже всхлипывает от жажды и наслаждения. Он садится на корточки, погружает руку в чернозем. Взглядом он подзывает меня, присаживаюсь рядом, дышу. Сосед набирает полную горсть земли, из-за насыщенности влагой она течет между пальцами , густо капает ему на клетчатые тапки. Он говорит ласково и печально, смотрит на свои руки:
- Земелька хороша, земля – кормилица наша. Матушка. Из нее дети наши рождаются, в нее мертвые наши уходят. Давай, сынок, поклонись Матери, покажу тебе силу ее. Почувствуй густоту.
Я смотрю на его руки.
Медведь резко вскидывает ладонь: «Земелька кровью и потом кормится. Даже пот страха пойдет, жирная она будет сочная», - размазывает чернозем по моему лицу. От неожиданности я откидываюсь назад, ударяюсь позвоночником о дверной косяк.
Медведь сильнее вжимает руки, размазывает густую черную плачущую массу по моему лицу, шее. Земля забивается в уши, просачивается в мозг через нос. Сквозь плотно сжатые зубы набивает рот. Глаза, я не могу разлепить веки. Задыхаюсь. Не могу кричать.
Чувствую как что-то липкое, сочное, живое, теплое, нежное, материнское, древнее и могучее впитывается в поры. Забивает их, высасывает мои соки. Нежно тянет подкожный жир и сукровицу; облизывает и щекочет, высасывает пот, оставляя взамен некую неясную субстанцию, наполняя тело прохладной растительной силой, способной прорвать толщу асфальта и щебня, чтоб глотнуть воздуха и солнца. Солнца. Благодатного живительного жара. Я хочу жить! Я – травы и лапы огромных животных, мягко ступающие по мне, я – соль подземных рек, я – торф и кости палых тварей земных, древних и чистых. Как и я. Я полон силы и древности. Сила и древность полна мною.
Резко вскакиваю, медведь с истерическим хохотом падает на спину, катается по своей пашне, тянет лицо к потолку. Смеется и плачет.
Отплевываюсь землей, размазывая на ходу руками , пытаюсь стереть ее с лица. Я тоже смеюсь. Я тоже плачу.
Выбегаю на лестницу. Сама за моей спиною хлопает обитая дерматином дверь. Падая и спотыкаясь, путаясь в своих руках, ногах и движениях, почти кубарем скатываюсь по лестнице. Залетаю в свою нору, задыхаюсь, отползаю в ванну. Включаю холодную воду, опускаю голову в раковину.
Более-менее отмывшись и отдышавшись, иду в комнату. Падаю в кресло. Впадаю в ступор.
Закрываю глаза. Вижу вулкан.
Я пьян. Я счастлив.
Телефонный звонок резко разодрал комнату надвое, двумя камнями бухнул на дно глазных яблок. Сердце глухо рвануло грудную клетку. Я попытался сконцентрировать взгляд и мысль на красном пластике телефона. Встаю, иду к телефону, увязая в пространстве, прилипая подошвами тапок к размокшему ковру. Телефонный звонок подобно заряду электричества пустил искры по раскисшему от воды помещению. По ногам пробегают разряды, скользят по позвоночнику вверх.
Трубка заговорила смутно знакомым женским голосом:
-Привет, я только что написала новый стих. Точнее это просто четверостишие, так, в голову стукнуло, но ты послушай:
Когда раскисают ладони и стены,
И тело по душу набито земли, смотри,
Как небо рвут змеи и стрелы,
И жарко в костях танцуют огни.
Вот. Кстати, у меня к тебе довольно необычное предложение. Нет, я понимаю, мы же почти и незнакомы, и день такой. Ты же слышал?… Но сегодня летнее солнцестояние, каждый год в этот день наше Поэтическое Общество устраивает, смеяться будешь, бал-маскарад. Это конечно несовременно, наивно, может даже вызывающе (в такое-то время!) и попахивает попыткой спрятаться от ядерной войны в бабушкином тряпье и Бальзаке… Ну и что же? – голос как будто захлебнулся, - В общем, я хотела сказать, что в этом году мне не с кем пойти. А идти на бал принято парами. Пойдешь?
- Нет.
- Война?
- Нет. Наверно.
- Ну, тогда у меня еще есть шанс уговорить. Бал проходит в настоящем средневековом замке. Вокруг зеленые холмы, вдалеке лес. Ближайший поселок также далек, как и лес… Собственно, от замка только одни стены, ни крыши, ни какого-либо подобия помещения нет. Бал происходит при свете звезд и свеч на руинах. На закате мы прикрепляем к замшелым камням стен и осколкам башенок воздушных змеев. Пока длится бал, они раскачиваются и рвутся в небо. Все змеи белые. Они трепещут и тоненько гудят. Когда зажигаются звезды, их гул переходит в низкий протяжный звон. Звезды тоже звенят, высоко и холодно. Звезды раскачиваются в такт. Пары раскачиваются вместе со звездами. В полночь змеев отпускают. Иногда самый совершенный из нас улетает с ними…
Я молчу.
- В этом году я буду Офелией. Вокруг шеи я намотаю зеленый шелковый шнурок, на конце которого будет маленький алмаз.
Я молчу. Я медленно кладу трубку.
Иду к кладовке. Долго там роюсь. Ладони потеют. В голове гудит. Нахожу наконец старый шарообразный аквариум от давно издохшей золотой рыбки. Он немного поцарапанный, но это ничего. Иду в ванну, мою его, потом долго и тщательно вытираю полотенцем.
Я знаю, что нужно делать. Когда-то, еще в детстве, я читал о средневековых алхимиках. Хотя детства я не помню.
Бережно ставлю аквариум на стол. Подхожу к настенному зеркалу, размахиваюсь и разбиваю его кулаком. Падая, осколки звенят. Я звеню вместе с ними. Гул в голове превратился в писк. Я ранен, лицо и руки в крови. Кое-как вытираю кровь полотенцем. Выбираю четыре самых крупных осколка. Беру аквариум, выхожу на балкон. Солнце слепит неимоверно. Тишина на улице тоже слепая.
Ставлю сосуд на пол, расставляю вокруг него осколки зеркала. Кровь из моих ладоней продолжает сочиться. Капли черные и густые. Как ночь. Солнце бьет в лицо жарким болезненным ударом. Ладонь над сосудом, сжимаю кулак. Черная плоть ночи сгущается, зудит в теле, рвется и ревет. Она плачет младенцем и мычит старческим слабоумием. Отпускаю ее на волю – капля крови падает в горячий от солнца сосуд. Я теряю сознание.
Наверно это снова утро. Неважно. Вижу горы, истекающие пламенем, раскаленное жерло вулкана, жаркую разевающуюся пасть пропасти с обугленными краями. Из пламени вырываются маленькие извивающиеся лепестки, в их изгибе, направленном в небо, необузданная свобода и дикость последнего мгновения; затем они опадают в породившее их огненное море и покачиваются, оплывая в волне густой лавы. Если долго смотреть, то начинаешь чувствовать, как мелкими трещинками идут зрачки, голова звенит тонким писком огненных ангелов. Писк растет до свистящего гула и, пробираясь все глубже в тело, запускает маленькие голубые молнии по костному мозгу, от чего жарким клекотом наливается кровь, становится обжигающе горькой и густой как лава. Из сердца у меня обжигающе-ледяным цветком растет саламандра. Ее кошачье гибкое и скользкое тело холоднее льда. Она когтиста и прекрасна. Она – абсолют. Саламандра растет из меня, саламандра живет во мне. Она может жить только в сердцевине огня. Теперь все, что я поцелую превратится в алмаз.
Человечество вечно стремилось к некоему абсолюту, которое большинство религий именуют жизнью после смерти, либо же бессмертием. Обязательной оговоркой является то, что бессмертию этому должны сопутствовать полные покой и блаженство. Ясно как день, что земного бессмертия достичь невозможно, ведь принцип существования жизни на планете сводится к бесконечному зацикливанию цепочки гниение-зарождение-жизнь-смерть-гниение. Вырваться из этой сансары можно, лишь порвав цепочку. На стадии смерть. Но избежав небытия. По этому я предпочитаю называть абсолют смертью без смерти.
Наверно нельзя сказать, что человечество открыло еще в древности силу и мистическую мощь четырех стихий. Нельзя сказать, так как это именно стихии открылись и сотворили человека как такового, выстроившись в цепочку и смешавшись хаотически. Время тысячелетиями разматывает четырехцветный клубок. На конце нити будет маленький алмаз – смерть без смерти.
Каждая из стихий в отдельности олицетворялась с неким абсолютом, абсолютом силы и чистоты. По воле стихий исцелялись, жили и очищали душу и тело. Они - четыре столпа мироздания. Путь к смерти без смерти.
Довольно четко прослеживается смена эпох на Земле по властвованию какой-либо из стихий. Вода - животворящее начало, стихия первой эпохи. Многие организмы так и не вышли на сушу. Они – существа Воды.
Второй была эра Земли. Появились люди, млекопитающие и земноводные.
В пантеоне каждой древней религии есть культы поклонения стихиям, однако наши далекие предки просили у своих богов земного счастья: избавления от болезней, побед на войне, сытости, достатка. Люди боялись богов. Люди жаждали только обогатиться и выжить. Люди жили в эпоху Земли. Многие так до сих пор и не нуждаются в большем. Они – существа Земли. Существа Воды и Земли заселили планету.
Эра Воздуха породила тех, кто умеет мечтать, летать и творить. Это – эра цветения, период религиозных и творческих экстазов, развития наук, попыток вырваться в небо, в космос, куда-нибудь, лишь подальше от земного. Человеческий дух породил ангелов. Ангелы дали надежду освободиться. У ангелов были слишком тоненькие хрупкие крылья, и унести они могли только поэтов и бумажных змеев. Поэты, птицы и бумажные змеи – это существа Воздуха.
Эра Воздуха милосердна, она долго ждала своих новых адептов. Среди людей существ Земли не так и много, почти в каждом объединены три стихии. Элемент Воздуха ждет пробуждения, чтоб унести и растворить в вечном полете и мечтах. Для одних этого слишком много, для других – мало.
Это и есть существа Огня, порождения Декаданса. Первые вестники последней эпохи.
Средневековые алхимики бились над получением философского камня как абсолюта, веря, что он состоит из зарождающего и завершающего элементов Воды и Огня, являет собой минерал растительного и животного начала, т.е. элемент Земли и имеет душу – Элемент Воздуха. Минерал этот – алмаз.
Звезды – это такие же планеты, как и наша. Только желтые и голубые существуют в эпоху огня, в них еще осталась капля жизни, они могут порождать планеты. Желтый Карлик Солнце породил нас. Белые звезды достигли абсолюта. Они стали алмазами.
Сегодня будет ночь. Ночью будет бал. На балу никого не будет.
На балу в жирном от пепла и слез воздухе будут плавать обрывки раскисших бумажных змеев. Звезды будут смотреть и холодно смеяться. Звездам будет смешно. Звездам будет холодно… |
|
|
|
Время приёма: 09:53 14.07.2007
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев