 |
|
| |
12:11 08.06.2024
Пополнен список книг библиотеки REAL SCIENCE FICTION
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
|
|
|
|
|
Автор не проголосовал вовремя.
|
- Борчес!
Борхес поморщился. Американцы всегда искажали его фамилию, пытаясь прочитать “ch”, как своё родное “ч”. Впрочем, он мог это простить.
- Готов! – отозвался Борхес.
- Деггет!
- Готов!
- Филлис!
- В порядке!
Филлис всегда отвечал не по уставу, с этим уже давно все смирились.
- Малкин!
- Готов!
“Интернациональный экипаж, - подумал Борхес, - американцев всё равно двое, больше всех. Хотя, в общем, хорошие ребята...”
Они вышли из комнаты в том порядке, в котором их вызывали. Борхес шёл первым и думал, что ему проще всего. Малкину плохо – никто не прикроет спину.
В следующей комнате ждал полковник Смит. Борхес раньше не верил в существование людей с такой фамилией – слишком много про них ходило анекдотов. Но Валентайн Смит был перед ним во плоти – подтянутый, с каменным взглядом и чуть искривлённым ртом.
- Господа! – торжественно сказал Смит. – Полагаю, инструкции вам уже не нужны. Вы слышали их не раз и знаете наизусть. Поэтому скажу просто: удачи вам. Вы должны сделать то, что никто не делал до вас. Вы должны вернуться, чтобы доказать, что человечество на верном пути. После меня вам предстоит последняя встреча с вашими родными. Затем – дезинфекция, контроль и – всё. Вы – на пути в будущее. Готовы?
- Так точно, - четыре голоса одновременно.
“Почему мы все говорим по-английски? Чем хуже мой родной испанский или даже русский Малкова? – думал Борхес. – Мы танцуем под чужую дудку, потому что так надо, и не замечаем этого...”
- В путь, джентльмены.
Полковник открыл перед ними дверь, и они прошли в следующее помещение. Оно было разделено на несколько комнат по подобию офисного зала. Здесь им разрешили свидание. Последнее?
К Деггету приехали родители. Он шумно обнимался с ними, толстяк-отец что-то пыхтел о нездоровом питании, когда они исчезали в одном из кабинетов. Мать, маленькая, худенькая, трусила за ними; Борхесу она показалась похожей на собачонку, но он отмёл эту мысль, нельзя так думать о женщине, тем более, о матери.
В другой кабинет уже направлялись Филлис с женой. На свидание было отведено десять минут, всего десять. Его вообще могло не быть, но они шли на смертельный риск, и им разрешили увидеться с родными. Борхес почему-то был уверен, что Филлис даже под камерами наблюдения, висевшими в кабинете, умудрится уговорить жену на секс. Филлис только об этом и говорил во время их подготовки.
К Малкину приехал друг. Все его родственники остались в России, но у него было немало друзей в Нью-Йорке, где он жил последние несколько лет. Борхес знал этого друга, потому что тот навещал Малкина и во время подготовки.
Борхес смотрел в глаза Марии.
Все уже исчезли в кабинетах, а Мария просто стояла, и Борхес не мог отвести глаза от её лица. Она была похожа на Монику Белуччи, молодую, двадцатилетнюю, прекрасную героиню печальных итальянских фильмов...сколько ей сейчас? Девяносто? “Почему я сравниваю её с итальянкой?” Неважно.
Он сделал шаг, и она тоже, он поцеловал её в щёку, и они прошли в комнату для общения.
- Фернан... – он не знала, что сказать.
Он промолчал, потому что тоже не знал. Они просто сидели, обнявшись, тихо, и она склонила голову ему на грудь, а он окружал её, пытаясь защитить от окружающего мира.
- Ты вернёшься, я знаю.
- Вернусь.
- Ты вернёшься героем.
- Да.
И снова молчание. Вокруг них был мир, и тишина, и она подняла голову, а он наклонил свою, и их губы встретились. В этот момент исчезло всё – весь космос, и все хитроумные приспособления для его покорения, и все филлисы-деггеты-малкины, тем более, смиты. Борхес почувствовал что-то странное. Мария не просто целовала его. Она передавала ему что-то – изо рта в рот – маленькое, стальное, тёплое.
Он не имел права ничего брать. Ничего. Он входил в камеру дезинфекции в том виде, в каком появился на свет, и выходил оттуда таким же. Потом он облачался в скафандр, потом проходил по узкому коридору в кабину, потом он включал необходимые приборы, потом – засыпал. “Любой предмет, - говорил доктор Целлер, - любая вещь, не вошедшая в расчёты, может изменить траекторию, может нарушить пространственно-временной континуум, и вы окажетесь не в точке выхода, а внутри какого-нибудь газового гиганта или ещё чего похуже...” Что-то похуже газового гиганта мог придумать только Целлер.
- Это крестик, тот самый, мой, - прошептала она ему на ухо.
- Нельзя, Мария...
Её лицо стало серьёзным.
- Помни, Фернан, - сказала она уже в полный голос, не боясь прослушивания, - я с тобой. Но даже если я покину тебя, с тобой всегда останется твой Бог.
Она смотрела ему в глаза, и он понял, что она имела в виду.
- Спасибо, - прошептал он.
Он затолкал крошечный крестик подальше за щеку, чтобы говорить чётко, не шамкая. Он сможет достать его только в точке выхода. Главное – не проглотить его во сне.
- Удачи, Борхес, - она улыбнулась.
- Я вернусь, - сказал он и поцеловал её.
Звонок ознаменовал окончание свидания.
* * *
Борхес открыл глаза и огляделся. Они сидели в ряд – он, Деггет, Филлис, Малкин. Филлис спал, откинув голову и приоткрыв рот; Малкин тоже. Деггет заметил движение и повернул голову к Борхесу.
- Привет.
- Доброе утро.
- Уже не утро, - усмехнулся Деггет. – Время стало растяжимым понятием.
- Угу, - хмыкнул Борхес.
- Мне шлемом набило шишку, - хвастливым тоном констатировал Деггет.
- Надеюсь, этим наша доля неприятностей исчерпана.
Деггет рассмеялся. От его гогота проснулся Малкин.
- Прибыли? Можно двигаться? – с ходу спросил он.
- Сейчас 13.03 по корабельному времени, - сказал Деггет. – По расписанию мы должны ждать до 13.15. Если Филлис не проснётся, будить его и ждать до 13.20.
- Пусть попробует не проснуться, - ухмыльнулся Малкин, - у меня всё затекло. А Правила – это вообще какая-то глупость на пятьдесят процентов. Мне не разрешили взять с собой даже талисман.
Деггет повернулся к русскому.
- Вот-вот. Мне отец на свидании дал значок с американским флагом. Крохотный! Он весит меньше, чем ежедневные колебания массы моего тела, и вот вам – нельзя, отобрали!
- А у меня серьгу из уха достали и не позволили взять, - неожиданно сказал Филлис, который, оказывается, уже не спал.
- И только наш тореро ничего с собой не взял и поэтому не жалуется, - ехидно сказал Малкин.
Борхес чувствовал во рту привкус металла. Крестик по-прежнему был за щекой, а значит, его Бог был с ним. И Мария тоже.
- Ладно, хватит веселиться, - сказал Деггет. – Кто помнит весь порядок действий?
- Ты, конечно, - улыбнулся Филлис.
- Тогда напоминаю. В 13.15 мы отстёгиваемся и проводим полную проверку самочувствия. В 13.45 мы едим, в 14.05 мы уже должны быть готовы к обратному прыжку. В 14.10 мы садимся в кресла. В 14.22. корабль, сделав полный виток вокруг планеты, снова оказывается в исходной точке и совершает второй прыжок. Вот и всё.
- Мы хоть увидим Этрею? – спросил Борхес.
- Да, - ответил Деггет, не почувствовав иронии. – Иллюминаторы открывать не будем, но обзорный экран сейчас включим.
Они болтали о чепухе ещё несколько минут. Когда электронный хронометр перед ними показал 13.15, Деггет отщёлкнул крепежи скафандра.
- Джентльмены! Мы совершили первый в истории человечества гиперпространственный переход, и с нами ничего не случилось! Ура!
- Ура! – закричали Филлис и Малкин.
“Нужно ещё вернуться”, - подумал Борхес.
Деггет уже копошился возле приборной панели. Помещение позволяло всем четверым быть на ногах одновременно, но при этом оказывалось довольно тесным, поэтому Борхес остался сидеть. Защитный кожух обзорного экрана пошёл вверх. В каюту влилась бесконечная звёздная ночь, пустая и холодная, и Борхес закрыл глаза, чтобы не утонуть в ней.
- А где Этрея? – спросил Филлис.
- Должна быть видна с другой камеры, - ответил Деггет.
Он начал щёлкать тумблерами. Вид сменился. Теперь на экране возникла планета в белесой облачной дымке, невероятно похожая на землю. У открывшего глаза Борхеса возникло ощущение, что никакого перехода не было, а они просто летят сейчас по земной орбите, что посадку обратно можно совершить в любой момент при помощи обычных маневровых двигателей.
Этрея стала вторым после Земли миром, пригодным для обитания людей – по меньшей мере, так утверждали астрономы. Если переход завершится удачно, уже следующая экспедиция совершит высадку на планету для подтверждения гипотезы.
- Господа, у нас проблемы, - вдруг сказал Деггет.
Все посмотрели на капитана. Тот нахмурился и переключил тумблер. Изображение планеты снова сменилось звёздным пейзажем.
- Это вид с боковой камеры, - сказал капитан.
- И что? – спросил Малкин.
- С боковой камеры мы должны видеть поверхность планеты. А мы только что видели её с задней камеры.
Он снова переключился на вид планеты. Этрея чуть уменьшилась в размерах.
- Мы не на орбите. Мы дрейфуем в сторону от Этреи, - констатировал Борхес.
* * *
Ни о какой проверке самочувствия речи не шло. В 13.23 у пульта управления остались Деггет и Филлис. Малкин и Борхес сидели в креслах, накрепко пристёгнутые. Борхес аккуратно, пока никто не обращал на него внимания, вынул крестик из-за щеки и повесил на шею. Цепочка была коротенькой, но её хватило, чтобы крестик скрылся за воротом комбинезона полностью.
- Включаю маневровые двигатели, - отчеканил Филлис.
- Координаты точки заданы.
Корабль тряхнуло.
- Ты знаешь, какое у нас окно? – спросил Малкин Борхеса.
- Около секунды.
- Одна целая триста двадцать пять тысячных секунды, - сказал Малкин.
- У них получится. Они тренировались два года.
- Фернан, а зачем на корабле биолог?
Борхес задумался.
- Не знаю. Им просто нужен был четвёртый человек, не американец. Вот и взяли меня.
- Я имею в виду: почему не врач? Деггет – пилот, мы с Филлисом – инженеры. Почему взяли не врача, а биолога?
- Не знаю, - повторил Борхес.
Малкин замолк.
- Мы вышли на орбиту, - сказал Деггет.
- Сколько потеря? – спросил Филлис.
- Двадцать семь минут четырнадцать целых восемьсот четырнадцать тысячных секунды.
- Сейчас рассчитаю.
Конечно, Филлис считал не сам. Вычислительная система корабля считала данные до пятисоттысячного знака, чтобы исключить малейшую погрешность. На схеме, которая высвечивалась на экране, отображалась точка, в которую они должны были попасть в определённый момент времени для того, чтобы переместиться обратно. Связь на таком расстоянии просто не действовала. Поэтому центр открывал гиперпространственный переход трижды. В 14.22:276, в 15.56:491 и в 17.03:449. На большее у центра просто не хватало энергии. Если корабль не попадает в точку перехода точно в срок, он не совершает прыжка, а продолжает движение по орбите.
Если корабль не попадает в точку перехода ни в первый, ни во второй, ни в третий раз, он остаётся на орбите. Или на планете. Когда придёт помощь и придёт ли она вообще – неизвестно.
- Сделано. Скорость движения по орбите задана.
Вздох облегчения Деггета услышали все.
- Тринадцать сорок три. Полагаю, имеет смысл приступить к трапезе, джентльмены, - сказал Филлис.
- Выполним хотя бы часть программы? – с ехидцей спросил Малкин.
- Угу, - хмыкнул Филлис.
Деггет плюхнулся в кресло, обмяк, расслабился.
- Распаковывайте, - сказал он.
Малкин открыл шкафчик в боковой стенке отсека и извлёк металлическую коробку.
- Выглядит как школьная ссобойка, - улыбнулся Филлис.
- Она, похоже, и есть, - подытожил Малкин.
В коробке был полный набор обыкновенной пищи: четыре порции саморазогревающихся бифштексов, гарнир, салаты, фрукты, сладкие кексы на десерт, четыре небольших термоса.
- Когда-то ели из тюбиков, - мечтательно сказал Деггет, вонзая в свой бифштекс вилку.
- Да уж, романтика... – отозвался Филлис.
Из каждого кресла выдвигался маленький столик, позволяющий есть в достаточном комфорте. Некоторое время раздавалось только молчаливое чавканье.
- Интересно, кто в последней гонке выиграет... – сказал Филлис.
- Бинтэм, - отрезал Деггет.
- Я за Крэйвена, - прошамкал, жуя, Малкин.
- Молод чересчур.
- Зато быстр.
- Бинтэм выигрывал титулы четыре года подряд, такое до него никому не удавалось. Думаешь, не сумеет выиграть пятый?
- Ну, он же не абсолютен. И ему сорок один год.
Борхес не любил автогонки. Фамилии гонщиков он изредка слышал в СМИ и от знакомых, но в перипетии гоночных сражений не лез. Мария когда-то немного увлекалась мотоциклетными соревнованиями, но это у неё быстро прошло, а Борхеса она заразить не успела.
- Надо сменить тему, - сказал Деггет в 14.00, - а то наш Фернан заскучал.
Борхес выдавил из себя улыбку.
- Например, надо проверить коррекцию курса, пока ещё двадцать минут осталось. Игорь, уберёшь?
Малков потянулся.
- Всегда я. О’кей, уберу.
Уборка заключалась в сваливании остатков пищи и мусора всё в ту же коробку и запихивании её в стенную нишу.
- Слушайте, мы ведь поели, масса коробки уменьшилась... Почему мне не позволили взять значок с флагом? – спросил Деггет.
- Проехали, - ответил Борхес. – Эту тему мы уже обсуждали.
Борхеса мучила навязчивая мысль, что в неправильном курсе был виноват он. Он ведь единственный, кто нарушил инструкцию. Взял с собой запрещённый предмет. Он чувствовал крестик кожей и вспоминал Марию, вспоминал её слова. И верил, что ничего не случится.
* * *
14.18. Все сидели на своих местах. Курс был откорректирован. Наступал самый ответственный момент: гиперпространственный переход без усыпления космонавтов. Все молчали. Борхес думал о Марии, потом его мысли перескочили на Бога, он стал молиться. Борхес осознал, что боится. Остальные казались ему бесстрашными: он скосил глаза и увидел хладнокровное лицо Деггета с поджатыми губами. Деггет выглядел сильным и неустрашимым, каким-то средневековым героем, рыцарем без страха и упрёка. Остальных Борхес не видел, но был уверен, что они столь же хладнокровны.
Он закрыл глаза. 14.21.
Прошла минута. Вот сейчас.
Ничего не случилось. Корабль не тряхнуло, он не изменил курса, а на открытом обзорном экране всё так же отражалась Этрея.
Первым вскочил Деггет. Он отстегнулся, подбежал к пульту и стал что-то рассматривать.
- Они не открыли проход! – воскликнул он. – Компьютер не мог ошибиться в расчётах!
Он обернулся к остальным. Малкин и Филлис вскочили; все трое столпились около пульта. Борхес смотрел на них; он был абсолютно спокоен. Причину этого спокойствия он не смог объяснить бы и сам.
- Дьявол! – выругался Филлис. – Мы вышли на второй круг с повышенной скоростью! Опять нужно корректировать...
- Если они откроют проход во второй раз, - сказал Малкин.
- Молчи, - голос Деггета был серьёзен.
Деггет колдовал у пульта. Ничья помощь ему нужна явно не была; на его улыбчивом обыкновенно лице была написана сосредоточенность, тяжёлая складка легла между бровей. Филлис стоял рядом: он ничего не делал, но спокойно сидеть не мог. По лицу Малкина прочесть что-либо было невозможно, оно ничего не выражало. Казалось, в кресле сидит раскрашенная баварская кукла с лихорадочным ярко-красным румянцем на белоснежных круглых щеках.
Борхес был спокоен как никогда. Он сразу вспомнил курс тренировок на случай, если случится именно то, что случилось теперь. Он вспомнил старую добрую шведскую сказку про маленького человечка, который живёт на крыше и на все неудачи отзывается приговоркой: “Спокойствие, только спокойствие!” Борхес был уверен в Деггете, в способностях того сделать всё правильно, рассчитать, скорректировать скорость и привести корабль в нужную точку.
Но где-то внутри жил другой Борхес. Тот Борхес, который теребил теперь пальцами через ткань комбинезона маленький серебряный крестик и шептал чуть слышно молитву оставленному где-то на далёкой Земле Богу.
- Есть, - сказал Деггет.
Он отошёл от пульта и сел в кресло. Филлис остался стоять.
- Я проверю, - сказал он.
- Проверяй, - устало ответил Деггет.
Малкин повернулся к капитану.
- Это ведь не ты виноват. Они просто не открыли проход, неполадки там, в центре управления.
- Знаю, - сказал Деггет. – Нам от этого не легче. Будем надеяться, что они решили свои проблемы.
“Интересно, - подумал Борхес, - а если проход не откроется ни во второй, ни в третий раз? Мы сядем на планету, а за нами никто не прилетит. И мы останемся одни, Робинзоны Крузо космоса”. Он пытался отбросить подобные мысли, но те упрямо лезли в голову. Даже если бы у них было топливо, чтобы долететь обратно до Земли, путь занял бы тысячу четыреста пятьдесят лет. Жизнь – коротка. Борхес представил себе, что он – молодой, как сейчас – возвращается на Землю через полторы тысячи лет. Никто даже не помнит, что когда-то к Этрее отправляли корабль. Люди научились летать без технических приспособлений и обмениваться мыслями на расстоянии; компьютерные игры стали более реальными, чем жизнь... Борхес засыпал, несмотря на все волнения и тревоги. Он терялся, уплывал, и к реальности его вернул Малкин, который тряс испанца за плечо.
- Проснись! – сказал русский. – Через десять минут второй переход. Проверь всё, пристегнись.
- Спасибо, - ответил Борхес.
Деггет и Филлис уже сидели в креслах. Деггет был расслаблен, он сидел, прикрыв глаза. Филлис, наоборот, возбуждён.
- Хотите, расскажу анекдот? – сказал Малкин.
- Давай, - отозвался, не открывая глаз, Деггет.
- Австралийские туземцы ловят русского, - он посмотрел на товарищей по команде, - испанца, американца и немца...
Борхес и Деггет улыбнулись. Уже было смешно. Филлис, казалось, не слышал начала.
- ... и говорят: выполним по одному вашему желанию, а потом – съедим. А если не сможем выполнить – отпустим...
- Хочу пива, - сказал Филлис.
- Тебя съедят первым, - пошутил Борхес. Все улыбнулись.
- ...американец говорит: мне, мол, пива, настоящего, американского. Сейчас, говорит вождь, и через пять минут ему ящик холодненького пива. Он выпивает пару бутылочек, и его жрут...
- Под пивко, да свежатинки, - мечтательно сказал Деггет.
- ... испанец говорит, мне, мол, горячую испанскую девушку; вождь: сейчас будет. И в самом деле, через десять минут приводят сексуальную испанку. Ну, он проводит с ней несколько божественных часов, и тут его едят...
- Ужас! Её тоже едят? – спросил Филлис.
- Ну, наверное, позже, - ответил Малкин. – В общем, пришёл черёд русского. Он говорит: ударьте меня. Ну, туземцы довольны, бьют его, он достаёт плазмомёт и сжигает к чертям всю деревню со всеми туземцами.
- За что ты бедных туземцев-то? – спросил Деггет.
- ...немец спрашивает: чего ж ты раньше-то этого не сделал? А русский говорит: мы, русские, народ мирный, никогда сами первые не начинаем...
- Не смешно, - сказал Филлис.
- Нормально, - воспротивился Деггет.
- Две минуты, - напомнил Борхес.
Две минуты тянулись целую вечность. Или даже дольше чем вечность. На секундомере над экраном пошёл обратный отсчёт. 60...50...40... “Господи... – шептал Борхес, - Господи, пусть всё будет хорошо...”
10…8…6…4…3…2…1.
Ничего не произошло. Проход не открылся.
Деггет спокойно отстегнулся и подошёл к пульту.
- Джентльмены, у нас остался последний шанс, - сказал он холодно.
- Всё нормально, - отозвался Филлис.
Никакой напряжённости. Сейчас, в момент наибольшей опасности, сказались долгие часы тренировок. Все были хладнокровны. Деггет тут же стал снова корректировать скорость, Филлис по-прежнему проверял расчёты капитана. Малкин и Борхес сидели и ждали.
Борхес знал, что проход не может не открыться. Они не могут остаться тут навсегда. Не могут.
* * *
Проход не открылся и в третий раз. Более минуты после прохождения контрольной точки в кабине висело тягостное молчание.
- План Б, - сказал Борхес.
Деггет поднялся и, не говоря ни слова, стал вводить программу посадки. Малкин спросил:
- Сколько будет работать сигнальный буй?
- Ты хочешь услышать это ещё раз? – переспросил Филлис.
- Да.
- Сто дней.
- Спасибо.
Деггет нажал последнюю клавишу и сел в кресло.
- Что ж, джентльмены. Всё не так и плохо. Мы станем первыми землянами, ступившими на другую планету, которая пригодна для жизни.
- Он пригодна для жизни только по теориям наших замечательных учёных... – сказал Малкин.
- ...которые очень точно рассчитали точки открытия гиперпространственных переходов, - продолжил Филлис.
- Не будем о плохом, - попросил Деггет. – За нами прилетят.
- Надеюсь, - угрюмо отозвался Малкин.
- Уверен, - шёпотом произнёс Борхес.
Корабль тряхнуло. Он сходил с орбиты и направлялся к поверхности планеты. Космонавтов прижало к креслам, но не очень сильно: искусственное тяготение позволяло во многом решить проблему перегрузок. Сверкающий болид падал вниз, рассекая слои атмосферы. Обзорный экран потемнел, ничего не было видно.
“Как нас встретит Этрея? – спрашивал себя Борхес. – Приветливо? Ласково? Или здесь водятся тигры?” >
Если бы космонавты могли выглянуть наружу, они бы увидели планету, точь-в-точь похожую на их родную Землю. Океаны и материки, леса и реки, бесконечные пустыни и влажные тропики, всё это сплеталось и создавало ощущения чего-то родного, потерянного, но обретённого заново, чудесного, волшебного, бесконечного и безграничного.
Борхес представлял себе Этрею именно так, хотя и не мог наблюдать её величественные пейзажи.
А корабль падал, и вот уже включились тормозные двигатели, загудели, заревели, точно доисторические монстры, корабль начал терять скорость, и Борхес зажмурился в ожидании толчка при ударе о поверхность.
Неожиданно наступила тишина. Тишина, показавшаяся Борхесу абсолютной, какая бывает по утрам высоко в горах, когда царит безветрие. Он открыл глаза и посмотрел на обзорный экран. Чернота уже исчезла, и Борхес увидел стремительно несущуюся к нему землю.
Он понял, что произошло. Отказали тормозные двигатели.
Деггет тоже это понял. Он одним рывком отстегнул все ремни, вскочил и стал лихорадочно щёлкать тумблерами на приборной панели. Малкин – именно он, а не Филлис – вскочил вслед за капитаном.
- Сядь! – заорал Деггет.
Малкин отступил назад к креслу. Деггет, наконец, что-то сделал, и снова раздался рёв. Сердце Борхеса забилось ровнее, и тут корабль встретился с землёй.
* * *
Борхес очнулся и повернул голову. Шея болела, но не смертельно. Внутренности корабля были покорёжены, экраны разбиты. Тем не менее, тускло горело красноватое аварийное освещение. Прямо перед Борхесом, исковерканный, изуродованный, вмятый в экран, лежал Деггет. Испанец не видел лица капитана, но вида со спины было достаточно. Живые в таких позах не лежат.
Борхес огляделся. Филлис сидел в кресле рядом с ним, привязанный. И дышал. Слава Богу, Филлис дышал. Кресло Малкина пустовало. Борхес огляделся и не увидел русского. Тогда он отстегнулся и встал. Сделав два шага к пульту по наклонному полу корабля, Борхес увидел и Малкина. Тело механика было загнано в рваную дыру в обшивке корабля, прямо за пультом, который был наполовину выломан из стены отсека. Сначала испанцу показалось, что рука Деггета пробила экран, но теперь он понял, что руку просто отрезало каким-то металлическим обломком.
Он развернулся к Филлису и стал его тормошить.
- Фил, вставай, - говорил Борхес, - вставай, нужно выбираться...
Филлис лениво открыл глаза и спросил:
- Мы живы?
- Мы – да, - ответил Борхес, - а Деггет и Малкин – нет.
Филлис тотчас очнулся окончательно, отстегнулся и встал, оттолкнув испанца. Он шагнул в панели и обхватил тело Деггета, стягивая его на пол.
- Дег... – шептал он, - Дег, ты...
Борхес не стал прислушиваться. Он подошёл к люку, надеясь, что тот не заклинило. Он дёрнул рычаг с правой стороны; раздался многообещающий звук выходящего воздуха. С другой стороны, это означало, что переходная камера разгерметизирована, и в том случае, если атмосфера планеты не так дружелюбна, как утверждали учёные, пути назад уже не будет.
Левой рукой Борхес сжал крестик, а правой дёрнул за второй рычаг. Люк откинулся.
В лицо испанцу брызнул свет. Переходная камера отсутствовала как таковая: её, вероятно, оторвало ударом. Борхес стоял на пороге нового мира.
Кратера от падения корабля почти не было, наверно, торможению способствовали деревья. Борхес смотрел на зелёный, радостный, щебечущий лес, девственный, каких уже не осталось на изувеченной человеком Земле. Он видел удивительные кустарники, напоминающие земные папоротники, но более яркие, листья их переливались всевозможными радужными цветами. Он видел толстые корявые стволы могучих деревьев, он видел их далёкие кроны, а над ними – много выше – яркое радостное Солнце, тёплое и уютное, гораздо более живое, чем вечно скрытое смогом солнце Мадрида.
Борхес спрыгнул на землю. Она чуть пружинила под ногами. Она радовала, растворяла Борхеса в себе, в своих сочных травах, в своих рыжих иголках, обильно её устилавших, в мириадах крошечных насекомых, в кустарниках и во мхе, в древних серых камнях и в своём удивительном запахе. Не было ничего ближе этой земли, этих гигантских стволов, этой травы. Борхес улыбнулся и сделал несколько шагов вперёд.
- Постой, - голос Филлиса казался каким-то слабым, хриплым.
Борхес обернулся. Филлис стоял в рваной ране на боку корабля. Правой рукой он держался за боковину разрыва, а левую прижимал к животу. Из под пальцев Филлиса стекали тонкие густые струйки крови. Борхес быстро пошёл к американцу; тот начал падать вперёд, Борхес подхватил его и бережно опустил на траву.
Затем он бросился внутрь корабля. Стараясь не обращать внимания на трупы, он добрался до аптечки, хранившейся в полости под одним из сидений. Этот участок не был деформирован, и аптечка извлеклась с первого раза. Выскочив из отсека, он присел около Филлиса, распаковывая лекарства.
- Что случилось?
Филлис отвечал слабо, чуть дыша, хрипло.
- Я не сразу заметил, - сказал он. – Ты вышел из корабля, а я подбежал к Деггету, нагнулся, и мне стало плохо. Меня тоже задело при падении. Спаси меня, Фернан, спаси, прошу тебя... – он задыхался.
- Держись, брат, - шептал Борхес, вырезая дыру в комбинезоне раненого.
Под комбинезоном обнаружилась широкая рваная рана с засевшим в ней куском металла стрелообразной формы. Судя по всему, кусок внутренней обшивки от удара “выстрелил” прямо в сидящего Филлиса. Тот потерял сознание, а когда очнулся, был в шоке и не сразу почувствовал боль; своим рывком к Деггету, заведомо мёртвому, Филлис усугубил рану.
- Держись!
Непослушными руками испанец извлекал из раны кусок металла, засыпал ранение антисептиком, замазывал заживляющими веществами, перебинтовывал. Филлис стонал; Борхес вливал в него лечебный настой из аптечки и бинтовал, бинтовал, зажимал...
* * *
Филлис умер через четырнадцать часов после посадки. Он приходил в сознание всего дважды. Один раз – на несколько минут, в течение которых был в здравом уме.
- Фернан, я умру? – спросил он.
- Нет, не волнуйся, я остановил кровь, всё нормально, ты не умрёшь, - утешал его испанец.
- Умру, Фернан, - отвечал Филлис и кашлял кровью. – Я знаю, повреждено лёгкое...знаю.
Борхес не знал, что сказать.
- Фернан, если ты выберешься, передай жене, что я любил всегда только её, - с трудом проговорил Филлис. – Я изменял ей, она знает, я спал с медсёстрами, стюардессами, секретаршами. А любил только её, и никого кроме неё, я готов был умереть ради неё, отдать всё что угодно.
- Ты умираешь ради неё, - вдруг сказал Борхес.
- Да, - согласился Филлис, - я умираю ради неё. Спасибо, испанец.
Он впал в забытье.
Во второй раз Филлис открыл глаза перед самой смертью.
- Фернан, - сказал он тихо-тихо.
Борхес наклонился к умирающему.
- Прощай, Фернан, - сказал Филлис.
И закрыл глаза.
* * *
Борхес похоронил всех троих неподалёку от корабля. Слава Богу, в инвентаре нашлась лопата – кто знает, для чего её туда положили. Для этого ли?
Лес был гостеприимен. Он дал Борхесу ягоды и какие-то странные плоды, похожие на манго; Борхес подсмотрел, что ими питаются мелкие белкоподобные зверьки. Они совсем не боялись человека, лезли в руки на приманку из фруктов, и Борхес сумел убить двоих просто лопатой, обеспечив себя мясом. Он не знал, что ждёт его в будущем. Ещё три дня будет работать радиомаяк на случай прибытия помощи, а потом отключится. И Борхес был готов уйти в никуда, стать Робинзоном на чужой планете.
Впрочем, он был уверен, что в течение ближайших трёх-четырёх лет будет ещё немало экспедиций; вполне вероятно, начнётся даже колонизация этой планеты, и он снова увидит людей, поэтому страха перед одиночеством испанец не испытывал. Несколько лет он продержится.
Мария вряд ли его дождётся. Скорее всего, она выйдет замуж, позабудет его и будет счастлива.
“Фернан, - сказала она, - я с тобой. Но даже если я покину тебя, с тобой всегда останется твой Бог”.
И Борхес теребил в руках крошечный крестик и смотрел на чужое небо, надеясь увидеть там то ли Бога, то ли Марию, то ли спасательный корабль.
* * *
Они прибыли через два дня. Радиомаяк уже начинал затихать, но сигнал успели поймать. Корабль был больше корабля Борхеса, много больше. Он имел не только тормозные и маневренные, но и стартовые двигатели, то есть при необходимости мог и взлететь с планеты самостоятельно.
Фернан в последний раз обернулся на искорёженный челнок. Его уже ждали в корабле. “Тела, - сказали они, - мы сейчас забрать не сможем, у нас только один пассажирский салон, и совсем небольшой. Живых бы взяли, а тела – подождут”. Они были правы. Деггет, Малкин и Филлис погибли героями, думал Борхес, но им надлежит покоиться не в мавзолее славы где-нибудь в центре Нью-Йорка, где любопытные дети будут спрашивать мам, кто лежит под слоем мрамора. Самой лучшей могилой для них стала эта самая тёплая, приветливая земля, земля чужого мира, который пытался их принять – но их не отпустила родная планета.
И ещё Борхес думал о маленьком серебряном крестике. Не он был причиной сбоя, виноват был центр, и уже после первого неудачного круга стали срочно готовить второй звездолёт к спасательной операции.
Борхес оставил крестик там, закопав его в землю у изголовья космонавтов. Он оставил на Этрее кусочек Бога, который – он верил – спас его, как не спасла Филлиса любовь жены, Деггета – значок с американской символикой, который он всё же пронёс на корабль, только не хотел в этом признаваться. Как не спасла Малкина его жизнерадостность и энергия.
Первым делом по прибытии на Землю Борхес хотел пойти в костёл и поставить три свечи.
И сказать “спасибо”.
А потом – поцеловать Марию.
“Ты вернёшься, я знаю”.
“Вернусь”.
“Ты вернёшься героем”.
“Да”. |
|
|
|
Время приёма: 17:17 23.01.2007
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев