 |
|
| |
12:11 08.06.2024
Пополнен список книг библиотеки REAL SCIENCE FICTION
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
|
|
|
|
|
|
Открылась дверь и в комнату вбежала Мария. Губы кривятся, движения нервные.
Я смотрел на какое-то невзрачное пятнышко на стене, до боли сжимая колени. Перед глазами танцевали бесцветные мушки, сердце тяжелыми толчками билось в груди.
— Ты обязан его найти, — голос Марии дрожал.
Я сидел возле стола на расшатанном табурете, невесть откуда взявшемся в этом богатом доме, где каждая вещь явно стоила больше, чем вся моя жизнь. Глянцевая поверхность стола была пустой, если не учитывать кристалл на серебряной цепочке. Он лежал на краю, звенья цепи немного свисали и качались, поигрывая на солнце.
— У нас мало времени, — сказала Мария и резко схватила цепочку, — возьми. Она протянула ее трясущимися руками и ткнула мне чуть ли не под нос.
— Не могу, — выдал я хрипло.
— Ты должен, — повторила горничная, — иначе Хозяин прикажет отвести тебя на «школьную скамью».
Я невольно вздрогнул, вспомнив широкую скамейку из грубо отесанных досок, предназначенную для тех, кто стал жертвой похмелья нашего господина или его плохого настроения.
Вся суть наказания сводилась к тому, что человека укладывали на живот, прикручивали к скамье кожаными ремнями и прямо посреди двора проводили показательную порку.
Часто кого-то из челяди избивали до полусмерти просто из-за того, что старик устраивал пари с другими помещиками: сколько протянет несчастный. Смертельные случаи тоже не были чем-то из ряда вон выходящим.
Обычно Хозяин садился в плетеное кресло, установленное прямо перед скамьей. Рядом стояла горничная, держа бутылку водки и блюдо с мясной нарезкой. Хрустально чистая жидкость наливалась в стакан, Хозяин клал ногу на ногу, жмурил глаза, чуть ли не урча, и выпивал первую стопку.
Представление начиналось.
Недоразвитый конюх Савка, хихикая, деловито щелкал кнутом с хитроумно выплетенными узлами, вытирал сопливый нос и ждал команды.
Получив приказ, Савка принимался сечь беднягу, выделывая в воздухе замысловатые узоры. Так лупил, что от истошных криков бедняги во все стороны с деревьев разлеталось воронье.
Вскоре Хозяин подходил к скамье и начинал гнусным голосом поучать попавшего в немилость, после чего кивком давал команду конюху продолжать. Выпивал следующую стопку и по-кошачьи щурил глаза, болтая ногой в такт каждому хлесткому удару.
После двух-трех заходов, когда спиртное кончалось, Хозяин отправлялся отдыхать, иногда попутно захватывая с собой кого-нибудь из служанок.
Жертву, зачастую в бессознательном состоянии, а иногда и представившуюся, отвязывали уже в его отсутствие.
Мне посчастливилось ни разу не побывать на «школьной скамье», но я неоднократно присутствовал при порке слуг, так что отлично понимал последствия своего непослушания. Поэтому изначальный страх перед предстоящим заданием немного отошел на задний план, отрезвив испуганное нутро.
— Бери давай! — Мария зашипела, услышав открывшиеся на втором этаже двери, — скорее же, ну!
Я сжал в кулаке цепочку, поднялся на ноги и вышел из комнаты в коридор.
Сверху, из хозяйской комнаты, послышались шаги. Скрипнули половицы, на верхней ступени появилась фигура и направилась вниз.
Хозяин подошел ко мне почти вплотную, я почувствовал сильный перегар, перемешанный с тухлым запахом больной печени. Его покрытые сеткой лопнувших сосудов слезящиеся глаза уставились прямо на меня, при этом зрачки быстро двигались, словно пытались сфокусироваться на скачущем по моему лицу насекомом.
Наш господин был сволочью, чей внешний вид полностью соответствовал содержанию его мерзкой, мстительной и прогнившей душонки. Вечно желтоватый цвет кожи, вытянутое лицо с россыпью ямок оспы, выдающаяся вперед верхняя губа, из-за которой он напоминал болезненного зайца… Да уж, видок он имел пренеприятнейший, а в сочетании с дурным характером явно еще при жизни заслужил отдельный котел в адской печке.
Старик стоял, сипло дыша, из распахнутого халата на тощей груди выглядывали скудные седые волосы.
Наконец он оторвал от меня взгляд и кивнул на камень в моей руке:
— Надеюсь, ты хорошо знаешь, как этим пользоваться.
— Да, меня учили.
— Если плохо научили, для тебя тоже все будет плохо. Понимаешь? — бесцветный голос заставил мою спину покрыться липким потом.
— Я найду его. Но мне нужно время.
Желтоватые белки глаз вперились в меня:
— Сроку тебе до обеда. Найди его живым или мертвым.
Он повернулся и тяжело пошаркал наверх, медленно передвигая тонкие ноги.
В груди сдавило, будто я подавился крутым яйцом.
Мария, до сих пор стоявшая безмолвной статуей, тихо сказала:
— Уж лучше бы тебе поторопиться. Подумай про бабулю. Ей ведь тоже не поздоровится.
Я поднял на нее взгляд. Судя по всему, вид у меня был слишком обреченный, ибо она ахнула и прикрыла ладонью рот.
В саду было спокойно. День еще только начинал входить в свои права, земля еле заметно дымилась испарявшейся влагой, пахло землей и свежескошенной травой.
В воздухе витал аромат цветущих деревьев, весь сад словно был окутан бело-розовым саваном, олицетворяя апрель во всей его красоте. Но, несмотря на солнечное и живописное утро, в душе моей тяжелым сгустком сидел мрак, болезненно отдаваясь в груди с каждым ударом сердца.
То, что я собирался делать, никаким образом не могло гармонировать с окружающей средой. В этом царстве жизни даже любые мысли о смерти и мертвецах казались кощунственными. Но я обязан найти мальчишку, хотя и боялся, что его уже нет на этом свете.
Его пустую постель вчера утром обнаружила няня, от дикого вопля которой вся усадьба мгновенно всполошилась. Хозяин в одних портках ворвался в комнату к племяннику и застыл как вкопанный.
Когда мы с отцом, вооружившись топорами, прибежали на крик, то увидели, что подушки и простынь разбросаны возле кровати, а окно разбито. Мальчика нигде не было, но на подоконнике лежала его рубашка, разодранная и грязная.
Хозяин стоял, сгорбившись, его подбородок слегка дрожал.
Все знали необычайную привязанность старика к осиротевшему мальчишке, который пребывал на его попечении. И это не могло не вызывать всеобщего недоумения, ибо Хозяин был настолько бездушным и черствым скотом, что по сравнению с ним даже мусорное ведро казалось более чувственным.
Целые сутки поисковые отряды прочесывали округу, но результатов это не принесло.
И тогда позвали меня.
Не обладая какими-нибудь сверхъестественными способностями, я все же оставался любимым внуком и учеником своей бабули — как известно, той еще ведьмы. И ни для кого не было секретом, что она начала упорно передавать свою науку мне, как только я перестал путать левый ботинок с правым. Я не блистал особыми успехами, ленился и интересовался больше грачиными гнездами и трусами моей давней подружки Томки, чем бабкиными травками и крысиными зародышами в стеклянных банках.
Но вот что у меня получалось довольно-таки неплохо — так это лозоходство. Словно играючи, я с помощью подаренного бабушкой камня определял самое близкое к поверхности расположение грунтовых вод, помогая искать места для колодцев. Также я успешно находил потерянные вещи, заблудшую скотину и даже деньги.
Когда я разматывал цепочку и камень слегка покачивался, через руку словно проходила волна тепла, от которой покалывало в пальцах. При этом я думал об искомом предмете, и качающийся камень начинал совершать круговые движения. Постепенно увеличивая амплитуду, он будто создавал направление, в котором следовало двигаться.
Будучи востребованным в хозяйстве, я находился в довольно-таки привилегированном положении по сравнению с остальной челядью, и даже одежда мне перепадала часто с хозяйского чердака — поношенная, но добротная.
Сейчас, двигаясь между кустов, чувствуя крупные горошины противного пота, стекающего со лба за шиворот, я не хотел ни господской одежды, ни особого статуса, ни даже белоснежной Томкиной задницы в обрамлении душистого сена. Я хотел лишь бежать, куда глаза глядят, подальше от этого сада, от этой усадьбы, от сковавшего все члены первобытного страха.
Я понимал: произошло нечто кошмарное. В сознании мелькали непонятные вспышки, образы, боль пульсировала в мозгу, доводя до исступления. Я осознавал, что в силу некоторой своей причастности к сверхъестественному, я чувствовал то, что другим было недоступно.
Я медленно брел, сбивая ботинками росу, изредка поглядывая на девственно чистое небо. Мне почему-то казалось, что сейчас прямо в макушку ударит молния и череп лопнет, а вскипевший мозг растечется по лицу.
Засунув руку в карман, я ощутил успокаивающий холод металла. Вынул цепочку, расправил, она привычно скользнула по кисти в ложбинку между большим и указательным пальцем.
Закрыл глаза. Прислушался.
Птичий щебет прекратился, жутковатая тишина окутала утренний сад, я слышал громкий стук своего сердца, отдающийся в голове. Начал слегка раскачивать цепочку, впадая в знакомое состояние, когда внешний мир тускнеет, а все естество будто магнитом тянет туда, куда показывает мне маятник.
По закрытым векам пробежала тень. Я подумал, что это большая птица, пролетая, на миг закрыла солнце, и открыл глаза.
По небу неторопливой рябью двигались рваные темные куски облаков, хотя еще полминуты назад оно было чистым. Лицо обдало пронизывающим дуновением, я почувствовал себя неуютно в моем легоньком пиджачке.
Сглотнув комок в горле, я медленно направился вглубь сада. Кристалл продолжал кружить, невидимая дорожка указывала путь. Мое слегка затуманенное сознание видело, как трава еле заметно расстилается по земле, образуя направление. Облетающие от резкого ветра лепестки казались снежинками, кружащими в каком-то жутком, геометрически безупречном спиралевидном танце.
Вдруг кристалл остановился.
Внезапная паника дошла до наивысшей степени напряжения и готова была лопнуть, словно набухший фурункул. Всего миг отделял меня от постыдного побега из сада.
И тут я увидел Тимошу.
Мальчик сидел в лопухах и прижимал ноги к животу, руками обнимая колени.
Я видел только его светлую макушку; лицо спряталось на груди, скрытое локтями. Он был босой и, как ни странно, одет в ночную рубашку, белоснежную, как вишневый цвет на окружающих нас деревьях.
— Тимоша? — позвал я.
Он не отреагировал. Продолжал неподвижно сидеть, и лишь несколько непослушных волосинок на его макушке качались от ветра.
Я решился приблизиться. С некоторым опасением сделал к нему несколько шагов. Вокруг будто наступили сумерки, ветви заскрипели, воздушный круговорот потащил целую охапку лепестков куда-то прочь в заросли шиповника.
Я обошел Тимошу сбоку и встал перед ним.
А вдруг он просто уснул? А что, если мальчик — лунатик?
На мгновение меня посетила обнадеживающая мысль: все в порядке. На нем нет следов насилия, никакой крови.
А вдруг происходящее — это глупое недоразумение или чья-то жестокая шутка?
Поток моего самовнушения прервал кристалл. Он начал вращаться сильнее, чем прежде, мне пришлось изо всех сил сжать кулак, чтобы не уронить его.
Тимоша резко закачался взад-вперед. Он словно бил поклоны, и это происходило в такт с движениями кристалла. Я поспешно спрятал камень в карман.
Не поднимая головы, Тимоша начал издавать какой-то странный протяжный звук, похожий на мычание. Он резью отозвался в моем мозгу, в зубах, я схватил его за предплечье и вскрикнул:
— Прекрати!
Он был холодным, как будто всю ночь просидел в погребе. Я одернул руку и отскочил назад. Вой прекратился. Тимоша медленно поднял голову.
Бледный, с закрытыми глазами, он развел руки и встал на колени. Мальчишка дрожал, его глаза закатились, он начал биться в агонии, тело дергалось в бешеном танце. Я кинулся к Тимошке, мои руки обняли резко обмякшее тело, ноги мальчика подогнулись, он чуть не обвалился на землю, но я его удержал.
Я истошно заорал в надежде привлечь чье-то внимание. Ведь до дома было всего лишь около ста метров, и вся усадьба глазами и мыслями устремлена в сад, куда я отправился. Должен же кто-то прийти мне на помощь, особенно когда я от страха и чувства беспомощности был подобен зверю, попавшему в капкан!
Но вокруг был отнюдь не солнечный весенний день, сопровождавший меня в начале поисков. Я словно пребывал в иной реальности, где размытые оттенки серого многообразия замуровали меня в холодном несуществующем пространстве.
Я всхлипывал и все хватал мальчика в безнадежной попытке избавить его от страданий.
Вдруг он дернулся, повернул голову ко мне и низким утробным голосом сказал:
— Хватит.
Детская ладошка с невероятной силой залепила мне пощечину — мир завертелся, в глазах вспыхнули мириады искр, я опрокинулся навзничь и потерял сознание.
Кто-то похлопывал меня по лицу, сначала легонько, потом сильнее. В итоге новая оплеуха обожгла щеку в том самом месте, куда ударил меня Тимоша.
— Очнись, дурень.
Меня подхватили и поставили на гнущиеся ноги. Мир постепенно приобретал привычные очертания, пелена рассеялась, и я увидел встревоженное бородатое лицо отца.
— Где Тимоша? — слабым голосом спросил я, вертя головой в поисках мальчика.
— Здесь его нет, — ответил отец, продолжая осматривать меня. — Ты начал орать благим матом, и я отправился за тобой.
Я только вздохнул.
— Ты нашел его? — отец схватил мое предплечье и дернул вверх. — Бабушка хочет тебя видеть. Зря ты сразу с утра к ней не зашел. Быстрее, пока Хозяин упился и спит. Ты в порядке? Что тут произошло?
Я не стал отвечать на шквал вопросов. Меня больше интересовало, куда подевался Тимоша.
У бабули, как всегда, пахло мятой и любистком, а еще — прогорклым, едва заметным запахом увядающей жизни. Я особенно остро чувствовал этот ореол смерти над ее постелью. Да каждый, кто увидел бы иссохшее тело, лежащее на старом топчане, и без всяких способностей определил бы, что бабушка — не жилец.
Вот уже почти год, как она слегла, внезапно, без видимых на то причин. Возраст ее был довольно-таки почтенным — когда бабушке перевалило за сотню, я еще в штаны гадил. Она всегда была бойкой, энергичной, не сидела на месте, врачевала, занималась домашними делами и воспитанием единственно внука, то бишь меня. Ведьмы, понятное дело, долгожители, но и их век когда-нибудь кончается.
Мне было непривычно видеть ее лежащей, беспомощной. Она говорила, что пришло ее время, мучилась, ночами стонала и вскрикивала, разговаривала на непонятном языке и царапала стену. Отец давно собирался разобрать потолок над ее постелью, чтоб душа могла вылететь в дыру, как это было принято совершать с людьми бабушкиного ремесла.
Я подошел к постели, наполовину скрывающейся в тени, присел рядом, спрятал руки между коленями. На меня пристально смотрели воспаленные глаза. Отец остался у двери, водрузившись на тяжелый табурет.
Разговаривать не хотелось. Я до сих пор был потрясен.
— От тебя несет как от порося, — проскрипела бабушка.
Голос, хоть и слабый от болезни, звучал резко.
Я только виновато вздохнул, опустил голову на грудь. Перед глазами стоял образ Тимоши с невидящим взглядом.
— Она тебя пугает, — вновь промолвила бабушка. — Предостерегает с помощью мертвого мальчишки.
Я напрягся. Поднял взгляд. Ее глаза мерцали в темноте, как у кошки.
— Кто пугает? — осмелился задать вопрос.
— Не ходи туда больше, — бабушка приподнялась на локти, ее платок спал с головы, по подушке разметались длинные, без единой седины волосы, жутко выглядящие на фоне ее исполосованного морщинами старческого лица.
— Она взяла свое. Нельзя становиться у нее на пути.
Я втянул голову в плечи. Страх, немного притупленный шоком, вновь начал обволакивать меня своими щупальцами.
Найдя в кармане кристалл, я сжал его пальцами, будто ища поддержки.
Бабушкина челюсть задрожала, она упала без сил, тяжело дыша. Ее грудь вздымалась и опускалась, сопровождаясь хриплыми звуками дыхания. Она хотела еще что-то сказать, но ей не хватило воздуха, и тонкие губы только раздвинулись в болезненной гримасе, обнажив бледные десна с гнилыми пеньками. Костлявые пальцы схватили меня за рукав, требовательно потянули к себе.
Я наклонился, пытаясь не вдыхать зловонный запах, исходящий у нее изо рта. В горле бабушки что-то заклокотало, она закашлялась, обдав мне лицо мокротой, но я не отпрянул. Мне нужно было услышать то, что знала она.
— Давно... Давно Она не появлялась, — простонала бабушка. — Я уж и забыла, когда в последний раз совершалась жатва.
Отец у двери заерзал, пытаясь услышать ее слова, но голос был таким тихим, что вряд ли ему это удалось. Он нервно дергал свою густую бороду, тем не менее, не предпринимая попыток подойти и стать посвященным в наш разговор.
— Расскажи, бабуль, — я наклонился еще ближе к ее лицу воскового цвета, от которого исходил лихорадочный жар.
— Меня привезли в это место, когда отец нашего Хозяина еще сам был молод. Помню, как пропадали дети. Я видела, я… — дикий кашель опять прервал поток ее слов.
Я несильно стиснул ее сухие пальцы, подбадривая к дальнейшему продолжению рассказа. Ее взгляд блуждал по потолку, губы едва заметно шевелились, но я был достаточно близко, чтобы услышать продолжение.
— Она жила на этих землях еще до того, как здесь ступила нога первого человека. Не спрашивай, что Она такое. Никто не знает. Это ни злое, ни доброе существо. Она просто есть. Как дождь, как ветер, как воздух! И то, что она питается живыми существами, не делает ее плохой. Это хищник, Адам. И, как любой хищник, она опасна. Не суйся в сад!
Я молчал, съежившись; множество вопросов возникло в моей голове, и я готов был выпалить их один за другим, но бабушка продолжала рассказывать:
— Когда отец Хозяина поселился в этих землях, я была еще молодой девахой. Это было так давно, что вряд ли кто-то кроме меня расскажет о тех днях. Но я до сих пор помню найденные в лесу растерзанные тела, будто нападавший пытался доставить как можно больше страданий своей жертве. Она не брала много и часто. Обычно единожды в сезон выходила на охоту, довольствуясь одним человеком.
Бабушка смолкла, пожевала губами, вспоминая.
— Да, не больше четырех раз в год Она кормилась. Моя покойная матушка говорила, что Древние Люди приносили ей в жертву детей, празднуя смену времен года… Но папаша нашего Хозяина плевать хотел на богов, демонов и духов. Когда здесь только начали вспахивать поля, и первых несчастных обнаружили в недавно разбитом саду, он не слишком обеспокоился пропажей людей, ведь недостатка в рабочей силе не испытывал. Он не верил ни во что, кроме денег и силы, впрочем, как и ублюдочный сынок, родившийся от его сестры.
Я невольно оглянулся, боясь, что нас могут подслушивать. Узнав, что о нем такое говорят, Хозяин бы рассвирепел. Он не пожалел бы даже немощную старуху, приказал бы вытащить ее из дома и засечь плетями до смерти.
Но окна были закрыты, лишь слабый лучик пробивался сквозь щель, играя танцующими пылинками. Отец не услышал, или же сделал вид, что не услышал бабушкины слова.
— Я знаю, что произошло с мальчишкой, — бабушка снова вперилась в меня горящим взглядом. — Он уже мертв! Я видела, что Она делает со своей добычей! Терзает, чтоб выпить жизнь. Нет смысла надеяться на его спасение! Поэтому не ходи, Адам. — Бабушка медленно опустила голову на подушку и закрыла глаза.
Хватка ее ослабилась, руки легли вдоль тела. Я уж было подумал на мгновение, что она отошла. Но вдруг темные вороньи глаза вновь открылись:
— Я не знаю, куда тварь делась, почему о ней не было слышно долгие годы. Но я думаю, что-то ее разбудило. Или кто-то.
— Хозяин меня сгноит, если я не найду Тимошу, хотя бы мертвого, — тоскливо сказал я. — Что мне делать?
Заскрипела дверь, влетела запыхавшаяся Мария, подметая пол подолом серого домотканого платья.
— Тебя ищет Хозяин. — Она едва переводила дух, глаза были огромными и влажными. — Ему сообщили, что ты ушел из сада. Беда, Адам, он в бешенстве!
Меня будто окатили ледяной водой. Я вскочил на ноги, забыв о присутствии бабушки и даже о пережитом недавно ужасе. Истинно — в жизни бывают страхи и опасности посильнее, чем мертвый мальчик, съеденный неведомой тварью из сада.
Бабушка начала всхлипывать. Она явно еще хотела что-то добавить, но я не стал дожидаться, пока за мной пришлют. Каждая минута промедления могла стоить мне лишнего удара кнутом.
На центральном дворище горел костер, бродили вооруженные охранники. Звучал обычный рабочий гомон, лаяли собаки на привязи. Женщины с ведрами осторожно обходили собравшихся в центре мужчин во главе с Хозяином.
Лицо перекошено от ярости, глаза налиты кровью, нога в сафьяновом тапке нетерпеливо подергивается. Он аж подскакивал на месте, невысокий, взбешенный, напоминающий злую престарелую крысу.
Завидев меня, старик выплюнул какое-то проклятие — и сразу же несколько мужиков двинулись мне навстречу.
Я шел по усыпанной гравием дорожке, обреченно разглядывая проходящих мимо селян. Пахло горелым, сизый дым от костра поднимался ровной нитью и исчезал в прозрачном небе. Мужики растянулись в полукруг, загоняя меня в ловушку.
Со стрехи сорвались два бойких воробья и устроили драку в пыли, воинственно чирикая. Залился смехом щекастый малыш, завидя эту картину. Я плелся навстречу неминуемому наказанию и внезапно удивился тому, что вокруг происходят обычные, жизнеутверждающие, будничные вещи.
В то время как совсем недалеко, где-то в зарослях, лежит тело мальчишки, а в тенях давно нестриженых кустов рыщет убившая его тварь.
Вокруг яркий, солнечный день, играющий бликами на стеклах, отражающийся от беззаботной детской улыбки. А меня сейчас будут калечить. С учетом утроенного неистовства Хозяина — возможно, будут бить, пока не сдохну.
Я резко остановился. Облокотился на штакетник. Какая, к черту, разница, где встретить свой конец? В любом случае, моя участь в руках Хозяина ясна. Вон горбун Савка уже стоит возле скамьи, заслюнявился, весь скрюченный, но сияющий от предвкушения предстоящего развлечения. Давно он не использовал свой любимый кнут, любовно сплетаемый долгими вечерами; уже засохли и осыпались кровавые пятна с тугой сыромятной кожи.
Насколько мне не изменяет память, больше полугода старик не устраивал порки. Люди поговаривали, что это из-за Тимошки, который полностью завладел вниманием дяди. Тот сутками пропадал с мальчишкой, занимался науками, учил его верховой езде, возил в город на ярмарки и театральные представления. Мальчик купался во всеобщем обожании, и во многом благодаря тому, что стал страстью нашего мучителя, который все свое время, все средства, всю любовь направил на своего племянника.
Мальчика привезли в ноябре прошлого года. Кроткий и молчаливый, рано лишившийся родителей, он был усыновлен Хозяином, приходившимся двоюродным братом его покойному отцу. Слуги, привыкшие к постоянным припадкам и бешенству старика, недоумевали, заметив, насколько тот преобразился. Он будто помолодел, приосанился, с головой нырнул в роль новоиспеченного отца. А главное — усмирил свои изуверские замашки, перестал беспричинно наказывать любого, кто имел неосторожность попасться ему под руку.
«Школьная скамья» уже несколько месяцев торчала без дела, дожди и ветры очистили ее некогда багровую шершавую поверхность. Ей-богу, мальчонка взрастил в гнилой душе садиста вполне человеческие чувства, и это не могло не удивлять.
Но в данный момент Хозяин выглядел вполне узнаваемо и привычно. Похоже, после пропажи мальчика его долгое воздержание привело к немедленной потребности наверстать упущенное — желание крушить, рвать и калечить прям таки распирало его изнутри.
— Тащите его сюда, этого маленького ублюдка! — тонко проверещал он.
Чувство тревоги куда-то ушло, я ощущал непонятного рода спокойствие и ясное понимание последующих событий. Мне конец.
Я рванул с места, словно молодой жеребец. Перемахнул забор и побежал что есть мочи в сад.
Позади слышался захлебывающийся вой старика, звуки ломающихся кустов и перекрикивание между отморозками, преследовавшими меня.
Я мчал, подстегиваемый погоней, перепрыгивая через молодые заросли крыжовника. Чем глубже я удалялся, тем гуще и беспорядочнее становилась растительность. Скоро я выбегу к речке, а там — лес. Будь что будет. Молодость и жажда жизни перевесили покорность и инстинкт повиновения, воспитанные годами.
Где-то слева раздался звук ломающихся веток, я резко принял вправо и устремился к просвету между деревьями.
Вот она — синь реки, я почти у цели!
Что-то тяжелое врезалось мне в бок, как тараном сбив с ног.
Бородатое лицо промелькнуло в диком круговороте, когда я покатился, вспахивая носом землю. По лицу заструилась кровь, за шиворотом стало липко и горячо.
Я на четвереньках полз по земле, руки хватали траву, от шока и боли звенело в ушах. Подошва кованого сапога бесцеремонно пригвоздила меня к земле, между лопаток вспыхнула огненная боль, я вскрикнул и попытался вывернуться.
— Не дергайся, Адам, а то я сломаю тебе хребет, — прозвучал знакомый прокуренный голос.
Кривой Матвей. Любитель ломать пальцы и отбивать печенки – бесценный и незаменимый пес Хозяина. Его личный телохранитель, мстительный и опасный, как гадюка.
Матвей был подонком под стать своему господину, даже порку на «школьной скамье» ему не доверяли, ибо это безусловно влекло за собой наличие трупа. Савка, тот был слабаком, хоть и любителем распускать руки. И если часом у горбуна случался летальный исход, то лишь потому, что так хотел Хозяин. А когда за дело брался Матвей, то он забивал бедолагу практически моментально. Поэтому ему поручено было исполнять более грубую работу, как вот, например, выбиванием дерьма из людей, судьба которых предрешена.
Я захрипел, начал задыхаться. Жесткий каблук, словно копыто, вдавливал меня в грунт.
— Ох и заставил ты меня побегать, сынок. Я ж тебе не заяц, по тайге скакать, согласись. — Голос звучал нарочито дружелюбно, будто мы с ним чинные господа на чаепитии.
Сильная рука схватила меня за шиворот и подняла над землей. Скрученный ворот сдавил шею, я задергал ногами, задыхаясь.
Голубые глаза насмешливо уставились на меня, мясистые губы разошлись в кривой ухмылке:
— Щас отведу тебя к Хозяину, на ремни резать будем.
Я изловчился и саданул здоровяка между ног. Тот мгновенно ослабил хватку и закричал, как раненный бык.
Я откатился в сторону, жадно хватая ртом свежий воздух.
Матвей упал на колени, одной рукой упираясь в землю, другой держась за драгоценное хозяйство. Его сальные патлы закрывали лицо, яростный стон свидетельствовал о том, что я явно попал в цель.
Я не хотел ждать, пока он очухается и открутит мне голову прямо здесь, поэтому схватил попавшийся под руки остроугольный камень. Широко размахнулся и заехал им в открытый висок. Матвей обвалился лицом вниз как мешок с картошкой, не издав ни единого звука.
Я стоял, шмыгая разбитым носом.
Раздались приближающиеся крики и собачий лай. Недолго думая, я схватился за нижнюю ветку и вскарабкался на дерево. Пробираясь по толстым сучьям, как по ступенькам, я взобрался на приличную высоту и замер среди густой листвы ореха.
Из-за деревьев показались фигуры людей, вооруженных палками, приблизились к телу Матвея, озабоченно между собой переговариваясь. Они поняли, кто его угомонил.
Некоторые завертели головами, ища меня в кронах деревьев.
И тут я увидел Ее.
Она стояла на суку соседнего дерева, ни за что не держась. Безмолвная серая фигура, простоволосая, тонкая. Длинные темные космы метались на ветру, лицо — безликое пятно — смотрело на лежащее внизу тело.
Мои преследователи, завидев эту жуть, начали разбегаться, их испуганные вопли заполонили сад.
Я чуть не свалился с ветки, повинуясь общему инстинкту бежать куда глаза глядят.
Легкий соскок — и она уже внизу. Грациозно обошла вокруг Кривого. Грудь ее вздымалась, тело забилось в мелкой дрожи, весь вид твари выдавал невероятное наслаждение, вожделеющие телодвижения перешли в какой-то неистовый первобытный танец.
Она заскользила, задвигалась вокруг мертвеца, поворачиваясь вокруг своей оси, на цыпочках прыгая по траве, при этом ни одна былинка не шелохнулась.
Я зачарованно смотрел на это священнодействие, боясь вдохнуть.
И тут неожиданно она остановилась, застыла, превратилась в изваяние. Казалось, время прекратило свой ход. Полнейшее безмолвие. Ни ветра, ни дождя, ни света — лишь густая липкая мгла.
И в этой страшной тишине раздались урчащие звуки. Я всем нутром чувствовал исходящее от существа удовольствие. Но при всем этом оно не двигалась, стояло, словно истукан, каким-то непостижимым образом получая то, что хотело.
Оно ело.
Мои руки ослабели, стали ватными, я не мог бороться с диким страхом и свалился с ветки, глухо ударившись о землю.
Тварь резко повернулась ко мне, по-кошачьи выгнув спину: раскоряченная, злющая.
Я начал ползти задом, не решаясь повернуться к ней спиной. Работая ногами и руками, я отдалился всего лишь на несколько шагов, когда она метнулась в мою сторону, одолевая расстояние одним огромным прыжком.
Время словно замедлилось, когда ее безносое, с глубокими белесыми глазами и ощерившимся ртом лицо одолевало пространство между нами.
Как ангел смерти, расставив когтистые руки, она рвалась ко мне. Ее тело окутывало что-то наподобие савана, волнами вздымающегося от стремительного движения, а черные как смоль волосы гадюками трепетали, извиваясь вокруг головы.
И в тот самый момент, когда существо соприкоснулось со мной, проникло в каждую пору, просочилось, словно чума, я ухватил часть его сознания, что рваными урывками вспыхнуло в моем мозгу, рождая немыслимые, невообразимые видения.
Я увидел зеленую поросль ельника и осины, окружавшую залитую солнечным светом поляну. По центру ее громоздилась насыпь гигантских камней. Люди в белых одеждах пели и склонялись в благоговейном трепете, простирали руки к каменному божеству. Вокруг горели воткнутые в землю факелы, а в центре круга полыхал огромный костер, в котором виднелся человеческий силуэт.
Я был над ними, я был везде, я существовал в каждой травинке, в каждом листе, купался в искрах костра. А еще я пил, глотал вытекающую жизнь, и сладость переполняла все мое существо, и чем сильнее были страдания, тем большее наслаждение я испытывал.
Внезапно картина сменилась: я оказался в заснеженном лесу, прыгая по сугробам, не оставляя следов. Меня раззадоривала попытка убегающего двуногого спасти свою скоротечную жалкую жизнь, я снежным вихрем танцевал среди голых сучьев, и упивался охотой.
Все завертелось. Весна сменяла зиму, сон переходил в явь, голод сменялся сытостью. Я хватал обрывки памяти, выуживая их из сознания существа; как оно удовлетворяло свой голод чьей-то болью, так же жадно я насыщался, удовлетворяя свой интерес.
А потом я его глазами внезапно увидел Хозяина. Худощавый угрюмый парень, еще ни разу не брившийся, но узнаваемый. Вокруг — стены дровяного амбара, на полу рассыпана солома и разбросаны поленья. Я увидел кнут в его руке, и исполосованную спину какого – то мальчишки. Он нещадно сек беднягу, прикусив от сосредоточенности губу.
Я почувствовал радость существа и понял: это место благодатное, а воздух настолько наполнен страданиями, что даже для его аппетита этого было достаточно. Охота потеряла всякий смысл, еды всегда было вдоволь.
Я увидел множество других замученных — избитых, искалеченных, когда самим Хозяином, когда его ретивыми помощниками. Мужчины, женщины, они мелькали передо мной, как затянутые в бесконечный круговорот ада души грешников, безмолвно кричащих в неведомую пустоту.
Годы мелькали в цветном, насыщенном алым цветом калейдоскопе — сытые, богатые времена.
Но следующий эпизод, явившийся мне, был пропитан голодом. Нещадным, затмевающим рассудок.
Я проснулся от дикой, всепоглощающей потребности есть, вышел из сада и безликой тенью возник во дворе среди деревянных построек. Я долгое время ожидал пищи, замерев, спрятавшись в штабеле хвороста; солнце несколько раз успело пробежать по небосводу. Люди мелькали, бродили, галдели. Этот шум меня раздражал, возбуждал и без того пульсирующую жажду.
Я видел того, кто давал мне пищу, он временами появлялся во дворе, но кормушка продолжала пустовать. Ярость, дикая злоба переполнила меня. Я решил самостоятельно взять то, что мне полагается. И даже выбрал цель — мелкого розовощекого щенка, постоянно крутившегося возле старика, который предал меня.
Небольшая комната, выходящая окнами в сад. Я наклонился над кроватью, вдохнул запах спящего мальчишки, после чего окликнул его. Тот испуганно вытаращился в темноту, непонимающе огляделся по сторонам. Я проник в него и выполз в окно из тесной комнаты, устремившись в густые объятия ночи.
Звезды, деревья, чистый воздух приветствовали меня, я кружился и танцевал в детской ночной рубашке, подставляя неживое лицо свежему ветру.
Вот что я увидел за одно короткое мгновение. Ужас и мерзость, страх и отчаянье. Когда существо вошло в меня полностью, я подавился своим криком, меня захлестнуло чернотой, свет померк.
Шаг. Еще полшага. Идти трудно, все расплывается перед глазами. Да еще и тело Тимоши, неожиданно тяжелое, обрывает руки. Спину ломит, я двигаюсь будто в плотном тумане.
Свет, острая боль, но идти легче.
Я вышел из сада, миновал конюшню. Голова мальчика свисает и болтается где-то возле моего бедра. Так тяжело его нести. Испуганные лица, охваченные ужасом глаза. Со злобой и страхом взирающий Хозяин, дрожащий Савка, нервно теребящий свой любимый кнут. Кузнец с дубиной наперевес, с опаской глядящий на нас с Тимошей.
Я положил тело Тимоши на «школьную скамью» и, собравшись с силами, вымолвил:
— Она говорит «спасибо». |
|
|
|
Время приёма: 14:22 21.01.2015
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев