|
|
|
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
Болезнь сбила Илью Семеновича с ног: яростная боль скорчила тело, стрельнула в позвоночник, сдавила грудь. Он с трудом прохрипел в телефон свой адрес врачу скорой помощи и повалился будто подкошенный. Приехавший доктор долго выслушивал его, простукивал. Вздохнув, сказал: – Возможно, острый радикулит; тьфу-тьфу, чтоб не хуже. Нужна госпитализация, обследование, интенсивная терапия. – Вот черт! – в отчаянии выдохнул Илья Семенович. – Может, на горчичниках и мазях само пройдет? – Не пройдет! – категорично произнес доктор; он был молод, начитан, решителен. Вприщур взглянув на больного, спросил: – Вы – врач? – Учитель, – сконфузился Илья Семенович. – Тогда в больницу, – резюмировал доктор. – Сделаем укол, снимем парез. Довезем как-нибудь. *** Врач приемного отделения, раздраженно взглянув на часы, сказал медсестре за столом: – Никакой личной жизни: рабочий день закончился, а я и не завтракал. – И, недовольно посмотрев на Илью Семеновича, скомандовал: – Отправляйте больного на пятый этаж, там разберутся. Медсестра кивнула, позвала: – Теть Нюсь, ведите больного в неврологию. Дверь соседней комнаты распахнулась, вошла невысокая женщина, немолодая, натруженная, в белом халате, тапочках, цветастой косынке. Она взяла Илью Семеновича под руку, повела к лифту. У закрытой двери с надписью «Неврологія. Стороннім вхід заборонено» они остановились. Тетя Нюся, прижав пальцем кнопку звонка, глянула на Илью Семеновича, сострадательно спросила: – Жена, дети есть? – Вдовый я. Сын в Италии, семья у него, работа, – натужно прошептал тот. – Хорошо, что сын, – сказала санитарка, покачала головой. И, обращаясь к кому-то за дверью, громко закричала: – Что вы там, заснули? Больного привела. Отпирайте ужо! – Чего орете? – отозвалась, открывая дверь, огромного роста медсестра. Короткий, не по росту, халат едва удерживал крупное тело. – Подождать лень? Добродушная тетя Нюся протянула ей карту больного и, улыбнувшись на прощанье, пожелала Илье Семеновичу: – Не задерживайся, милок; скоренько подлечись и домой. – Как же ж! – хмыкнула в ответ медсестра и скомандовала Илье Семеновичу: – Идите прямо по коридору. У окна – кабинет врача; постучите, входите. Да, – будто вспомнив, противно ухмыльнулась, – стучите громче, доктор плохо слышит. Илья Семенович громко ударил в дверь и замер. На картонке у верхнего края двери было написано черным фломастером «Доктор Липкин О. П.» За дверью тихо засмеялись, мужской голос спросил: – Чего надо? Илья Семенович опешил, вопрос озадачил его. Дверь приоткрылась; в узком проеме появился мужчина в трусах и майке. Он, близоруко разглядывая Илью Семеновича, спросил: – Новенький? Ступайте в пятнадцатую палату, там есть свободное место. Я через минуту приду. Илья Семенович побрел по темному коридору. Палату номер пятнадцать он не нашел, вернулся к кабинету доктора, снова постучал. Дверь тотчас распахнулась. Знакомый мужчина в белом халате и брюках приветливо улыбнулся. – Входите, – пригласил он Илью Семеновича. – Пятнадцатую палату я не нашел, – произнес тот, с трудом примащиваясь на стуле. – А ее нет, – ответил доктор и ухмыльнулся. – Это шутка. Забудьте, – махнул он рукой, спешно открыл карту больного, – здоровье дороже. Лечение тоже. Что беспокоит? – Боли в спине, сильные, непереносимые, – простонал Илья Семенович. – Ясно, – кивнул доктор, стал быстро заполнять лист назначений. – Вы с деньгами как, дружите? – поинтересовался, между прочим; мельком взглянул на больного. – Лечение у нас платное. Уж не говорю, сколько стоит выздороветь. Вы меня понимаете? – Понимаю, – ответил Илья Семенович. – Вы кем работаете? – поинтересовался доктор. – Учителем, – ответил Илья Семенович, – физики. – Значит так, папаша, – утомленно откинувшись в кресле, произнес доктор, – мы вас пролечим, чем сможем; остальное – в руках божьих. – А боль снимете? – простонал Илья Семенович. – Все снимем, – пообещал доктор, – бодрым и молодым уйдете. Ступайте, голубчик, ваша палата номер три, слева по коридору. Медсестра сделает укол, боль пройдет. – Спасибо, – обрадовался Илья Семенович, – вторую ночь не сплю: такая боль, такая боль. – Сегодня уснете, – пообещал доктор, – гарантирую. *** – Лидочка, – доктор Липкин протянул медсестре карту Ильи Семеновича, – новенький идет по социальной программе. Вам ясно? – он вкрадчиво взглянул на нее. – Ясно, ясно, Олег Петрович, – кивнула та, – снимаем боль и выписываем? – Точно! – ответил Липкин и облегченно выдохнул: – Умница вы моя. *** – Новенький! – радостно произнес худой невысокий старичонка, когда Илья Семенович открыл дверь палаты. Редкие серебристые волосы на его голове взъерошились; голубые глаза странно светились. Он окинул Илью Семеновича внимательным взглядом, улыбнулся: – Ваша коечка у окна. Это хорошо. Примета такая – значит, скоро уйдете. Гриша, который до вас лежал, ушел, – старик вздохнул. – Как величать вас? – спросил лысоватый мужчина средних лет, вставая с кровати; представился: – Серега. А это – Иван Лукич, – указал на разговорчивого старичка, – он у нас старожил, два месяца лечится. – Два месяца десять дней, – поправил старичок, ухмыльнулся: – кто ж нас, социальных, скоро выпускает; не выгодно. – Чему радуешься, глупый ты человек? – отозвался с койки у стены тучный седоволосый мужчина, с черными сверкающими глазами из–под насупленных бровей. Во всем его облике было что-то мистическое и злобное. – Вы с чем к нам пожаловали? – недружелюбно поинтересовался он у Ильи Семеновича и с ехидцей заметил: – Коль скоро в третью палату, стало быть, из мещанского сословия, из малоимущих то есть. – Он налил в стакан воду, запил таблетку. – Опять вы за свое, Борис Дмитриевич, – раздосадовано отозвался Серега. – При чем здесь классовая принадлежность? Вы, уважаемый, не обращайте на нас внимания, располагайтесь, а то на ужин опоздаете. – Спасибо за заботу, – отозвался Илья Семенович, – но кусок в горло не полезет; такая боль, хоть в петлю. – Ощущение знакомое, – произнес Серега и сочувственно улыбнулся. – Да вы не отчаивайтесь, потерпите чуток; медсестра укол сделает, вмиг полегчает. – Попустит, попустит, – вставился Иван Лукич, – на то и наркотик, непременно боль снимет. От его слов Илью Семеновича прошиб холодный пот. Он вздрогнул, вытаращился на соседей в палате. Те недоуменно переглянулись. Первым отозвался Иван Лукич, он кашлянул и тихо спросил: – Не знали? Врачи называют его обезболивающим. Но мы-то сообразили, что он такое! Илья Семенович тяжело сглотнул, мотнул головой. – Почему наркотик? Я думал, лечить будут. – Как же вас лечить, чудак-человек? – удивился Иван Лукич. – Вы ж платить не можете? – Не могу, – согласился Илья Семенович, – но ведь есть специальная программа. Доктор Липкин обещал… – Про доктора Липкина, не к ночи будь сказано, отдельный разговор, – отозвался Борис Дмитриевич. – Для него враг человеческий большой котел уж заготовил. – Такой озорник, такой любодей этот Липкин – хихикнул Иван Лукич, – каждая юбка для него, как красная тряпка для быка. Особливо, Зоська. – Да, Зоська, – глубокомысленно произнес Борис Дмитриевич, – будто электрофорная машина: мимо пройдет, все дыбом поднимает. Дверь вдруг отворилась, на пороге появилась медсестра – юная, стройная, черноокая. Яркий румянец во всю щеку, алые губы – чувственным бантиком, высокая грудь, пышные бедра. – Зоська, – подмигнул ей Иван Лукич, причмокнул, – помяни черта – он уж тут. Девица глянула сквозь него, громко спросила: – Кто Фомин? – Я, – робко отозвался Илья Семенович, привстал и замер. – Поужинаете и на укол. Все понятно? – спросила она, крутнулась, захлопнула за собой дверь. Илью Семеновича ударило упругой волной, в груди остро кольнуло, внезапный жар подался вверх, от ног к спине, окутал тело, закружил голову. – Что оно такое? – пробормотал он, хватаясь рукой за спинку кровати. – Гормоны, – засмеялся Иван Лукич, – ишь как прихватило. Зоська это – сердечная зазноба доктора Липкина. Анекдот про пятнадцатую палату слыхал? – он хитро уставился на Илью Семеновича. Тот понял, что выкрутиться не удастся. – Слыхал, – кивнул и покраснел. – А-а-а, так вы попались? – засмеялся Борис Дмитриевич, за ним остальные. – Чего ржете? – распахнув дверь настежь, окликнула раздатчица из столовой. – Овса сегодня нет; перловка, кура отварная, компот с сухарями. Поторапливайтесь, некогда вас дожидаться, – она хлопнула дверью. *** Голос появился в первую ночь, после укола. Илья Семенович почувствовал легкое головокружение, тепло в теле. Он лег, но не уснул. Тьма заползла в комнату, заглушила звуки уходящего дня. Погасли огни за окнами, пропали тени. Илья Семенович закрыл глаза и тотчас услыхал: – Привет. Давай знакомиться. Пронзительный холод остро ударил в живот, тело вздрогнуло, нервно задрожало. Он почувствовал себя маленьким, беспомощным; страх сковал, парализовал рассудок. «Что же ты, – вынырнула ниоткуда мысль, – ничего ведь не случилось? Невесть что померещилось; наверное, отлекарства». Илья Семенович судорожно вздохнул и замер, прислушиваясь. Голос молчал. «Конечно, от лекарства, от чего же еще», – подумал он и успокоился. Тотчас на цыпочках подобрался сон, окутал тело. И он, засыпая, вдруг подумал: «Чего я испугался? Что в том ужасного? Уснул и все страхи пропали. А смерть – всего лишь крепкий сон». – Надо ему обо всем рассказать, – услыхал он тихий голос, – зачем зря человека пугать. – О чем ты ему расскажешь? – негромко переспросил другой. – Про дверь, голоса, про Гришу? – Про Гришу в первую очередь, – зашептал третий. – Все – спим; завтра обмозгуем, что к чему, – приказал первый, и все замолчали. *** Илья Семенович не чувствовал тела, боли. «Может, все прошло, болезнь отступила? Или у меня не как у других: хватило одного укола», – блеснула нечаянная надежда. – Вы, милейший, во сне разговаривали, – прервал его размышления Борис Дмитриевич. – Простите, – сконфузился Илья Семенович; он опустил глаза, вспомнив о голосе, – должно быть укол подействовал. Бред всякий снился: странные люди, разговоры, голоса. – Вот! – воскликнул Иван Лукич, тыча пальцем в его сторону, – Я что говорил! Надо рассказать про Гришу. Надо! – Я не против, – ответил Борис Дмитриевич и взглянул на опешившего Илью Семеновича, – лишь бы он был готов. Это не просто – такое услыхать. – Я – против! – категорично произнес Серега. – Он не просит. Может, ему и без этого хорошо? – Как ему может быть хорошо? – глянул Иван Лукич недоуменно. – Ты бы сам отказался? – Я? Нет! – крутнул головой Серега и прямо взглянул на Илью Семеновича. – Но я – не он! – Точно: я – не вы! – выпалил Илья Семенович и испуганно попросил: – Давайте не будем ничего мне рассказывать. – Ага! – воскликнул Иван Лукич. – Значит он приходил. Приходил? Да? – Кто? – заартачился Илья Семенович. – Ну, вы же сами сказали: «голос», – напирал Иван Лукич. – Приходил? Говорил с вами? – Ну, приходил, – сдался Илья Семенович и громко выдохнул. – Он кто? – Голос у каждого свой, – ответил Борис Дмитриевич и сел на край кровати. – Что он вам сказал? Кем назвался? – Он сказал: «здравствуй». Я испугался, он и ушел, – Илья Семенович сильно сконфузился, сник, замолчал. – Точь в точь, как я, – произнес Серега и тяжело вздохнул. – А я в туалете заперся, всю ночь просидел – выйти боялся. Мог и умом тронуться. Спасибо Грише, пояснил, – Иван Лукич сильно почесал голову. – Да. Спасибо Грише, – задумчиво произнес Борис Дмитриевич, – умнейший малый. – Что ж он вам объяснил? – тихо спросил Илья Семенович. – Видите ли, уважаемый, – кашлянул Борис Дмитриевич, – обезболивающее – спусковой механизм важных процессов в мозгу. Оно то ли стимулирует, то ли ускоряет его непробужденные возможности. Мозг, освобожденный от сдерживающих шор, начинает познавать мир не отрывочно, а многогранно, во всей полноте. Увиденное шокирует, пугает, кажется невозможным. – А голос? Он кто? – взволнованно спросил Илья Семенович. – Это вопрос сложный; я бы сказал – непознаваемый, – Борис Дмитриевич встал, зашагал по палате. – Надо сказать, голос – один из непознаваемых факторов этой нереальной реальности. И таких факторов – тьма! – Ясно, – Илья Семенович недоверчиво глянул на него, усмехнулся: – Разводите, да? – Не поверил! – хлопнул в ладоши Иван Лукич. – Совсем, как я! Эх, жаль, Гриша умер. – Как умер? – вздрогнул Илья Семенович, съежился: – Вы же говорили – ушел. – Так ушел-то он – туда, – указал на стену Иван Лукич. – Значит, здесь умер. – Все, все! – хватаясь за голову, закричал Илья Семенович. – Довольно: голова кругом, крышу срывает. – Вы правы, – согласился Борис Дмитриевич, – для первого раза достаточно. – Чего сидите? Приглашения ждете? – ухмыльнулась раздатчица. – Завтрак прозеваете, до обеда не доживете. *** Илья Семенович робко постучал в дверь ординаторской. Женский голос приветливо ответил. Приоткрыв дверь, он спросил: – Доктора Липкина, можно? – Можно, можно, – позвала взглядом пышнотелая рыжеволосая дама и, стрельнув глазами, промурлыкала: – Новенький? – Да. Фомин Илья Семенович, – представился тот. – Оч приятно, – кивнула головой пышнотелая, – я – Ольга Петровна, старшая медсестра. С вас сто гривен, так сказать, благотворительный взнос. – Я вчера уже вносил, – отозвался Илья Семенович, улыбнулся. Дама улыбнулась в ответ, но не отступила: – Так то в приемном отделении благотворили. Теперь – у нас. Ну что, сдаете или как? – Сдаю, сдаю, – уступил Илья Семенович, – но сначала с доктором переговорю. – Нет! – Теряя терпение, выдохнула старшая. – Сначала деньги, доктор потом. – Ну, ладно, – дрогнул Илья Семенович, потянулся к нагрудному карману рубашки, – вот ваш взнос. – Взнос не мой, а благотворительный, – пряча деньги в небольшую сумочку, довольно произнесла та. – А доктора Липкина еще нет, рано; он после завтрака будет. «Черт бы тебя побрал, – мысленно обругал ее Илья Семенович, – это ты на наших взносах так растолстела. И не боишься ничего: ни Бога, ни кармы». Он вдруг громко произнес: – За вымогательство статья полагается. Не знали? Старшая медленно подняла глаза, сильно покраснела и выпалила: – Знали! Ты судиться со мной будешь? – Почему бы нет? – понесло Илью Семеновича. Он сильно удивился своей дерзости: «Наверное, наркотик язык развязал», – подумал, смущенно опустив глаза. – Не боишься завтра не проснуться? – зло сверкнув глазами, спросила старшая. «Шальная баба, – испугался Илья Семенович и исподтишка глянул на нее, – такая все может. Наверное, другие здесь не работают». – Боюсь. Но Бога боюсь больше, – ответил он и торопливо вышел. Ему до последней секунды казалось, что старшая плюнет ему в лицо кипящей смолой. *** – Входите, – услыхал Илья Семенович голос доктора и толкнул дверь. Тот усмехнулся, закивал приветственно: – Здравствуйте, здравствуйте, борец за справедливость! – Я, доктор, по жизни робок, но теперь, после укола, как подмененный, – ответил Илья Семенович и потупился. – У меня важный разговор. – Догадываюсь, – усмехнулся доктор, – про голоса, двери, про Гришу? – Так вы знаете? – воскликнул Илья Семенович. – Как же, – откидываясь в кресле, произнес доктор, – не первый год работаю, много чего повидал. Вас что беспокоит? – Палата мне не подходит, – выдохнул Илья Семенович и замер. – Люди недружелюбные, наглые, задиристые? – перечислил доктор. – Да! – выпалил Илья Семенович, про себя подумал: «Что это я, будто фискал поганый». – Вы других не видели, – ответил доктор, быстро встал: – Идемте, покажу. – Зачем? – заупрямился Илья Семенович, – Я вам верю. Но хочу в другую палату, отдельную. – У меня в отдельной тяжелобольные лежат, – ответил доктор, – или те, кто платить может. – Значит, не переведете? – спросил Илья Семенович. – Идемте, – потянул за рукав доктор. – Я все поясню, наглядно. Они пошли по полутемному коридору. У одной двери доктор остановился, сказал: – Палата номер пять, мужская. Входите, не стесняйтесь, больные сейчас на завтраке, никого нет.– Он открыл дверь и вошел первым, за ним – Илья Семенович. – Обратите внимание на стены, – указал доктор рукой. Илья Семенович увидел на стенах странные прямоугольники – большие и поменьше, будто нарисованные двери. Над каждой из них были написаны имена, реже фамилии. Илья Семенович спешно прочитал: – Давид, Ким Львович, Сеня, Сычев. Что это значит? – удивленно спросил он, отрывая взгляд. – Не могу точно сказать, знаю понаслышке, – ответил доктор, – они называют это дверями в иные миры. Поинтересуйтесь у соседей по палате, они в этом вопросе доки. Изволите глянуть в других палатах? – Спасибо, не нужно, – ответил Илья Семенович. – А с Гришей что? – С Гришей все просто: неоперабельная опухоль мозга. Он у нас в отделении доживал последние недели, страдал сильно. Родственники хотели, чтобы дома жил. Он просил оставить, боялся с миром контакт потерять. На том и сошлись. Больные сказали – ушел, я констатировал смерть. Вы потерпите недельку-другую, подлечитесь, чего торопиться. За вами есть, кому дома приглядывать? – он участливо глянул на Илью Семеновича. – Нет, – печально улыбнулся тот, про себя подумал: «Добрый малый, этот Липкин; жаль, что деньги очень любит». – Значит, договорились, – доктор торопливо взглянул на часы. – Извините, обход. – А вы в «это» верите? – спросил Илья Семенович. – В двери, иные миры? – Верю, – кивнул доктор, – мало того, скажу не для огласки: месяц назад мы из стены выковыривали тапки «ушедшего» больного. Зрелище не для слабонервных. *** «Деваться некуда, – решил Илья Семенович, – надо поговорить с миром». Он зажмурился, но сон не приходил. «Так всегда: настроишься и зря». – Привет, – вдруг услыхал он в темноте и похолодел. – Я вас боюсь, – прошептал, потянул одеяло на голову. – Не показывайтесь. – Хорошо, – отозвался голос, позвал, – идите за мной: лежа в кровати, миры не открывают. Илья Семенович быстро встал, огляделся. В стене, за тумбочкой, зияла дыра синевато-черным проломом, редкие лиловые сполохи то появлялись в ней, то гасли. «Будь что будет», – пошел он к стене и, сдвинув в сторону тумбочку, шагнул в полутьму. Быстро мелькнула мысль: «Как же вернусь? Надо было расспросить мужиков». Он не успел испугаться, не почувствовал опасности: будто и не выходил из комнаты. – Это – ваш мир, – произнес голос, – вы – его создатель. – Так просто? – удивился Илья Семенович, поискал глазами говорящего в сиреневой полутьме – Без краеугольного камня мироздания, без наставника? – Вы – начало всему, – ответил голос, – начало веры, знаний, творения. Смелее. «С чего начать? – заволновался Илья Семенович, – С воды? Атмосферы? Хоть бы кто подсказал. Начну со света, с Солнца». И тотчас во тьме вспыхнула звезда. – Как же так? – оторопел Илья Семенович. – Я ведь только подумал. – Мысль творца созидательна, – усмехнулся голос. – Что же дальше? – Илья Семенович взволнованно потер руки, – Солнце я создал. Что в Библии про то сказано? Ах, да: и увидел Он, что это хорошо! – Желаете, чтобы я записал это словами по небу? – спросил голос, – Так сказать, для памяти. Бумагу вы еще не изобрели. – А у Бога как было? – обеспокоенно спросил Илья Семенович. – Это всегда было прерогативой Гласа Божьего, – пояснил голос. – Я бы хотел оставить все как есть, – ответил Илья Семенович. Он прикрыл глаза ладонью и, вглядываясь в небо, радостно прошептал: – На самом деле хорошо: широко, привольно, ладно. Я, что спросить хотел, – смутился вдруг он, скрнфузился: – Бог – он кто? Голос шумно вздохнул: – Вы меня удивляете! – Не подумайте ничего такого, – занервничал Илья Семенович, – это для самоанализа. – Да чего уж, – отозвался голос. – Вы как Его персонифицируете в обиходе? – Когда как, – произнес Илья Семенович, задумался: – Когда страдаю, представляю отцом: величественным, добрым, прощающим. Когда счастлив, принимаю как благодать, – он вдруг почувствовал острую печаль в груди, вздохнул: – Я понял, спасибо. К тому же – отвлекся, на чем остановился? Кажется, вода. Создадим для начала реку. Черт! – засуетился он: – Об атмосфере позабыл. – Эй, – вдруг позвал кто-то, – здравствуйте. Илья Семенович оглянулся. Молодая женщина в синем платье, тоненькая светловолосая махнула рукой, улыбнулась. Она остановилась поодаль, на холме; река разделяла их. – Вы, как здесь? Почему? – удивился Илья Семенович. – Ведь голос сказал… – Нас в мире много, – произнесла та и пошла к реке. – Меня Лизой зовут. Илья Семенович тотчас вспомнил о жене, ее тоже звали Лизой. «Лизонька» – величал ее Илья Семенович. Всегда спокойная, тихая, мягкая; хорошая жена, нежная мать. Два года назад умерла: уснула и не проснулась. Илья Семенович тяжело вздохнул, неприязненно взглянул на незнакомку. – Я живу за холмом, в долине, – пояснила та, поправила локон. – Хотите взглянуть? – Нет, – отрезал Илья Семенович, – дел, знаете ли, много. Я только создал Солнце и воду, – он показал на реку. Женщина присела у берега, зачерпнула ладошкой воду, поднесла ко рту: – Невкусная, – покривила губы. – Знаю, – раздраженно ответил Илья Семенович, – я же не Бог. Нужно поработать над составом, минерализацией; поэкспериментировать. – Вы – химик? – поинтересовалась она. – Нет, – ответил Илья Семенович; спросил: – А у вас вода есть? – Озеро, – кивнула Лиза, – и дерево, домик, кот. – Вы основательно обустроились. Давно здесь? – полюбопытствовал Илья Семенович. – Два месяца, – ответила она, – я здесь навсегда. – Как это? Почему? – не понял он. – Ушла из дому, – она почему-то махнула рукой вверх. – Врачи сказали – болезнь не победить; осталась неделя, максимум – две. Я не стала дожидаться: страх, знаете ли, – женщина нервно повела плечами. – Стараюсь не вспоминать. Жить как-то надо. – Согласен, – Илья Семенович нахмурился, отвел взгляд; помолчал минуту, всем видом показывая, что больше болтать не намерен. – Что ж, прощайте, – произнесла Лиза. – Прощайте, – ответил Илья Семенович, кинув беспокойный взгляд на нее. Она улыбнулась и исчезла. «Черт бы ее побрал, – подумал, оглядываясь кругом,– пришла неизвестно откуда, ушла невесть как. Бесовщина какая-то; с женщинами всегда – что-нибудь да не так». – Семëныч, – услыхал он над собой голос Ивана Лукича, – просыпайся, на завтрак опоздаешь. *** – Это такой драйв! – восторженно произнес Илья Семенович; он глянул в зеркало над умывальником: – Надо столько сделать, столько создать! Хватило б сил, времени! Он вдруг замер, вскинув руку с зубной щеткой, словно позабыл обо всем. Взгляд его стал отрешенным, далеким, невидящим. – Одно не понятно, почему я утратил связь с личным миром? Когда я отвернулся от него, перестал понимать, слышать? – прошептал он, обращаясь к невидимому собеседнику; лицо его удивленно вытянулось, глаза округлились: – Как я мог позабыть? Вот же он я – шестилетний мальчик, непоседливый ребенок; собираю одуванчики для мамы среди цветущих деревьев. Наклоняюсь, тянусь рукой к цветку; ловлю взглядом едва заметное движение справа, поворачиваю голову – вижу его. Он парит в воздухе, в метре от земли: едва видимое, будто ледяное, тело, лицо, распростертые крылья. Я, охваченный испугом, открываю рот, чтобы позвать мать. Он – неожиданно улыбается и дует: сильно, вверх. Густым дождем летят тысячи бело-розовых лепестков, засыпая траву, землю. Я закрываю глаза на миг; открываю – его нет». Мужчины в палате притихли, внимая каждому слову. – А потом я пошел в школу, – Илья Семенович усмехнулся, – Влился, так сказать, в стадо! Тогда-то, наверное, я отверг всë, разом. Какой личный мир, когда вокруг бушует столько миров в одночасье! Дурак, слепец! – судорожно вздохнул он и поник. – Зря, ты, Семеныч, – произнес Иван Лукич и осторожно пошел к умывальнику. – Время какое было? Голодное, тревожное, послевоенное! Всяко было, но оно – наша жизнь! – Наша жизнь, – медленно повторил Илья Семенович, поднял на него глаза. – О чем это я? – О мире, – встрепенулся Иван Лукич, тихо подсказал: – ощущения непередаваемые, кровь в жилах стынет. – Стынет-стынет, – словно пробуждаясь, произнес Илья Семенович. – Невозможно вообразить: собственный мир, собственное Солнце, воздух, вода! Все – полный класс! Если бы не женщина. – Женщина? – удивленно вскликнули мужчины. – Вообразите, – развел руками тот, – пришла, отвлекла от важного дела. И исчезла. – Ну, ты, Семëныч, везунчик, – подмигнул Иван Лукич. – И как она, ничего? Ну, там – фигура, грудь, лицо? – Да о чем вы? – вспыхнул Илья Семенович. – Я архиважным делом занят, а ей – лишь бы лясы точить. – Вы не правы, – произнес Борис Дмитриевич, – женщина делу не помеха. Даже наоборот! – Шутить изволите? – выразительно глянул Илья Семенович. – Женщина любому делу помеха. – Как же ты с женой жил? – удивился Иван Лукич. – Хорошо жил. Она в мои дела не совалась, – пробурчал Илья Семенович, – понимала, что занят; уходила, У женщины в доме дел не счесть. – Толково, – отозвался Иван Лукич; глянул в окно, вздохнул, – Красота-то какая: осень! – Осень золотая, – произнес Борис Дмитриевич. – Не устаю удивляться величию Природы, ее неповторимой красоте. Воистину, Творец – непревзойденный мастер: каждый лист, травинка, цветок – шедевр. Я, вот, пробовал в своем мире воссоздать этакую красоту. Не сумел. Поверите ли, дней десять потратил, чтобы обыкновенную снежинку воспроизвести. Бился-бился, все впустую: то ледяные палочки получаются, то снежные комочки. – А в моем мире весна: только-только снега растаяли, земля от холода ожила, первая травка пробилась, пролесок проклюнулся. Красота, – Иван Лукич улыбнулся, лицо его просветлело, помолодело. – И птицы прилетели; много птиц, разных, заморских. Люблю их пение: до тоски, до слез. – Как же – заморские? – удивился Илья Семенович. – Холодно, климат неподходящий. – Не боись! – усмехнулся Иван Лукич, – Мир обо всем подумал, позаботился. – А я храм достроил, – робко произнес Серега. – Давно мечтал. Все удивленно глянули на него. – Что? – спросил он застенчиво; пояснил: – Мне дом нужен, место святое, куда бы мог старец приходить – апостол Павел. – Павел? – не поверил Илья Семенович. – Который к коринфянам писал? – Он, – кивнул Сергей. – У меня к нему уйма вопросов накопилась и… – Ну, ты, Серега, даешь, – выдохнул Иван Лукич. – А нельзя было с митрополита начать или, там, с папы римского? – Можно. Но зачем? – не понял тот. – У меня к ним вопросов нет. – Резонно, – сказал Борис Дмитриевич. Все замолчали. *** Илья Семенович лежал на песке, разглядывая небо: оно казалось высоким и прозрачным. «Что я сделал не так? – терзался он. – Никакого сходства с земным: нет того благолепия, простора, возвышенной красоты; нет безудержного желания оттолкнуться и взлететь. Может, мало света?» Небо послушно вспыхнуло, просветилось. «Не то, – оглядываясь, огорченно выдохнул Илья Семенович, – все не то». – Не хватает Бога, – услыхал он позади; оглянулся. – Здравствуйте, – улыбнулась Лиза. – При чем здесь Бог? – раздраженно пробубнил он. – Я о небе. – И я о нем, – она стояла на противоположном берегу реки. – Только Богу ведомо, сколько духовного света должно излучать небо. – Откуда вам-то знать? – насмешливо фыркнул он. – Об этом сказал мир, – ответила Лиза и ступила в воду. Илья Семенович исподтишка наблюдал за ней. «Хорошо, что я не выстроил мост», – подумал и отвернулся, чтобы она не увидела на его лице ухмылку. – Ваша река бездонна? – вдруг спросила она. – Да. Но как… – он оглянулся и увидел ее, идущую по воде. – Это видно, – повела она рукой, – вода прозрачна, дно не просматривается, представляется черным провалом. – Как вы это делаете? – не отрывая изумленного взгляда, спросил он. – Вы ходите по воде? – Да, – кивнула она, – и вы тоже. Вы, ведь, в своем мире, не на Земле. Здесь возможно все. Понимаете? – она улыбнулась. – Хотите яблоко? – Хочу, – кивнул Илья Семенович. – Тогда идите за мной. Там за пригорком, – она показала рукой, – в моем мире… – Я боюсь, – сознался Илья Семенович, – я не умею ходить по воде. – Ладно, – сказала она, – давайте просто очутимся в моем мире. *** Илья Семенович увидел долину, покрытую зеленой травой; в ней, мелкой россыпью, белели ромашки и маргаритки. Невысокий, будто кукольный, домик: окна в узорчатых занавесках, рыжий кот на подоконнике. Озерцо с серебристой водой, высокое дерево возле него. «Раек, а не мир», – подумал Илья Семенович, иронично скривил губы. – Что-то не так? – спросила Лиза. – Нет, – растерялся он, застыдился, – все вполне. Где же яблоко? – внимательно оглядел дерево. Неожиданно для себя увидал в гуще листвы большое красное яблоко. А рядом, на ветке пониже – грозди слив. – И сливы? – удивился, повернув голову к Лизе. – И груши, и черешни, – усмехнулась та. – Но, как же: на одном дереве? – оторопел Илья Семенович. – А зачем много, если все на одном можно? – не поняла Лиза. – Логично, – сказал Илья Семенович, подступаясь к дереву. – А это что? – спросил, показывая на чахлый росток в большом горшке. – Зе нот, – ответила она. – Что за …? – не смог повторить. – Диковина заморская? – Нет, – улыбнулась Лиза, – так зовут дерево, из которого сделали обезболивающее для нас с вами. Оно растет в Индии, в единственной провинции. Забыла ее название. – Да ну? Вот это? – Илья Семенович присел у ростка, внимательно разглядывая. – Определенно неземное, издалека принесенное. – Земное, – сказала Лиза, – из самых древних. – Это вам мир сказал? – спросил он. – Да, – кивнула Лиза, – и зернышко подарил. Вот оно и выросло. – Хорошо у вас, приятно, – сказал Илья Семенович, – а яблоки кислые, неспелые. – Попробуйте это, – она сорвала желтое, наливное, – в самый раз. – Спасибо, – кивнул Илья Семенович, – потом съем. Да, – вспомнил он, – вы говорили: мир велик и нас в нем много. Что имели ввиду? – Я видела еще двоих, – ответила она. – Один, наверное, монах; я его однажды видела. Была ночь, я услыхала – кто-то плакал и кричал. Выбежала, прислушалась: он громко молился. Там, за холмом, – она взмахнула рукой. – Как же вы его увидели? – усомнился Илья Семенович. – Сами же сказали: ночь. – В какой-то момент сверху, с неба упал яркий узкий луч. Прямо на него. Он вскочил, что-то закричал. Свет коснулся его, он исчез. – А другой? – спросил Илья Семенович. – Этот пришел с севера, у него была винтовка. Я видела: он вскинул ее к лицу. Я вся сжалась, похолодела. Он постоял минуту, затем ушел. – Опасно здесь, – прошептал Илья Семенович, поежился. – Нет, – ответила Лиза, – не опасно. Вы можете закрыть свой мир для других, нужно только попросить об этом. – Фомин, – позвал кто-то сверху, – просыпайтесь. Вам на анализы пора. *** Илья Семенович робко постучал в дверь доктора Липкина. – Входите, – отозвался тот. – Мне бы с сыном связаться, – нерешительно начал Илья Семенович, войдя в кабинет. – А компьютер дома остался. Позвольте вашим воспользоваться. Пару слов только, – он просительно взглянул на доктора. – Что вы, Фомин, ей Богу, почему я должен противиться? – вздохнул тот. – Пользуйтесь. – Спасибо, – обрадовался Илья Семенович, – я только сообщу сыну, что заболел… – Экий, вы, жестокосердый, – покачал головой доктор. – Вы же не при смерти. Отоспавшийся, накормленный; я бы сказал, бодрый. Напишите, что проходите плановое лечение в стационаре. – Хорошо, – согласился Илья Семенович, – так и вправду звучит лучше. – Вот и договорились, – доктор встал, уступая место за столом. – Как вам теперь живется в палате? – Теперь хорошо, – улыбнулся Илья Семенович, – захватывающе, интересно. – Вот! – воскликнул доктор. – А я что говорил. Немножко потерпеть – и все наладится! *** Илья Семенович лег в кровать, вспомнил о мире, улыбнулся, закрыл глаза. – Здорово, отец, – услыхал он и открыл глаза. Он увидел над собой двух незнакомых мужчин. Один – высокий, крепкий, немолодой, стрижен под «бокс». Глаза подвижные, взгляд цепкий. В комбинезоне серого цвета, за плечами – рюкзак, на груди – короткоствольный автомат. Другой – молодой, худой, жилистый; глаза хитрые, взгляд недобрый. В майке и брюках цвета хаки; на плече – винтовка с оптическим прицелом. – Здравствуйте, – медленно поднимаясь, произнес Илья Семенович. Он отряхнул одежду и руки от песка. Про себя подумал: «Бойцы или охотники». – Ты здесь один? – спросил молодой, глянул в упор. – Один, – ответил Илья Семенович. – Давно здесь? – снова спросил молодой и повел вокруг глазами. – Дней пять, – Илья Семенович поглядел на реку. – Как называется это место, отец? – спросил старший, по виду – главный. – Мир, – ответил Илья Семенович. – Я понял, – кивнул тот. – Можешь показать на карте, где он находится? – Вы, как сюда попали? – вдруг спросил Илья Семенович и посмотрел на главного. «Бойцы» переглянулись. – Вопросы здесь задаю я, – раздраженно произнес старший. – Я, почему, спросил, – попытался пояснить Илья Семенович. – Этого места на карте нет. – Не понял, – нахмурившись, произнес старший, повернулся к молодому: – Может, мы умерли? – Не могли: не было выстрелов, взрывов; никого рядом не было, только туннель, – не согласился молодой. – А снайперá? – предположил старший. – Да, как… – начал было молодой, но замолчал. – Так, где мы, отец? В каком мире? – переспросил старший, повернув голову к Илье Семеновичу. – В неземном, – ответил тот и сел на песок. – В не-зем-ном, – задумчиво повторил старший, садясь рядом. – А название у него есть? – Послушайте, – нетерпеливо произнес Илья Семенович, – давайте я расскажу, как попал сюда. Возможно, это прояснит. – Давай, расскажи, – согласился старший, он достал сигарету, закурил. – Мы поймем. Илья Семенович без утайки поведал им о болезни, об уколе, дверях и Грише. Наконец, он остановился и перевел дух. «Бойцы» немо глядели на него, их лица выражали недоверие и страх. – Если старик не врет, нас втянуло в туннель, – сказал старший. – Никогда раньше не видел его там. – Может, это их «новое оружие»? – недоверчиво глядя на Илью Семеновича, предположил молодой. – Ты меня слышишь, Саня? – закричал старший. – Это все опий. Он «сдвинул» нас, мы увидели туннель – дверь в этот мир и… – он опустил голову, обхватил ее руками. – На кой черт, я ввязался в это! Какая, на хрен, в мои годы война? – Он поднял глаза на Илью Семеновича, в них была тоска и боль: – Отец, выход отсюда есть? – Зачем вам уходить? – произнес Илья Семенович, сочувственно глянув на него. – Этот мир вернет вам покой и здоровье. – На кой черт мне твой мир! – заорал старший. – Я не могу нигде больше жить, кроме как в земном аду. Ты меня слышишь? – Да, – кивнул Илья Семенович, – выход есть. «Бойцы» переглянулись, старший приказал: – Веди! – Не нужно никуда идти, – ответил Илья Семенович, – я просто должен отправить вас обратно. – Так чего ты ждешь? – спросил старший, лицо его побагровело, глаза налились, покраснели. – Отправляй! – Назовите место, – попросил Илья Семенович, – город, деревню, страну. – Ну, ты, отец, странный, – еще сильнее побагровел старший. – Если я с тобой говорю по-русски, куда же меня еще… Его прервал звонкий женский голос, он позвал: – Фомин, проснитесь. К вам сын приехал. Дожидается в ординаторской. *** – Сын приехал, сын приехал, – воскликнул Илья Семенович и открыл глаза. И, выскакивая из кровати, натягивая пóспехом халат, он услыхал, догнавшие его из мира, слова: – Куда это ты подевался, сволочь? Илья Семенович вздрогнул, опасливо огляделся: «бойцов» рядом не было. Он радостно выдохнул и, что есть мочи, закричал: – А пошел, ты, куда подальше, говнюк! – Трепетно как, вы, с миром общаетесь, – отозвался из своего угла Борис Дмитриевич. – Продолжаете прерванный диалог? – Да, знаете ли, – хихикнул Илья Семенович, – классовые противоречия. Но решать-то надо! – И вспомнив, обрадованно прошептал: – Ко мне сын приехал! – Хорошая новость за последний час, – произнес Иван Лукич, заворочавшись в кровати. И глянув сонно, спросил: – Вы еще здесь? – Уже бегу! – спохватился Илья Семенович. Он помчал по темному коридору к ординаторской и, увидев сына, дрожащим голосом прошептал: – Сынок. Приехал. – Я тотчас же в аэропорт кинулся, едва получил сообщение, – обнимая его, произнес сын. – Ты почему молчал, что болен? Да что теперь говорить. Собирайся, папа, поедем домой. – Сынок, – застонал Илья Семенович, – ну что за спешка. Я уже, будто бы, здоров. – Он присел рядом, прижался, как маленький; доверчиво глядя в глаза, зашептал: – Мне мир открылся. В нем нет ни страха, ни болезни, ни боли. Разве мог я мечтать! – он вспыхнул от радости, глаза заблестели, заискрились странным огнем. – Это мой шанс. – Оставь, папа, это не здоровье, это – психоз. Ты оклемался не благодаря, а вопреки лечению. Вопрос о переезде – дело решенное: я тебя здесь не оставлю, – сын брезгливо посмотрел по сторонам. – Это ты называешь миром? Ах, папа! Ступай, собери вещи, я зайду через несколько минут. Только переговорю с лечащим врачом. Илья Семенович понуро поплелся по коридору. Вернувшись в палату, собрал вещи в большой полиэтиленовый кулек. Затем, утомившись, сел на кровать и задумался. – Домой? – спросил Иван Лукич, с сожалением глянув на него. – Не горюй – будешь в гости приходить. – Не смогу, – обреченно произнес Илья Семенович, – увозят в Италию. – Ëк-сель, – с досадой выдохнул Иван Лукич, – далеко, однако. – Согласен, – отозвался Борис Дмитриевич, – у черта на куличках. Жаль! Илья Семенович вдруг встал и молча шагнул к стене. Мужчины в недоумении переглянулись и двинулись, было, к нему. В этот миг дверь в палату распахнулась, вошли доктор Липкин и сын Ильи Семеновича. – У окна его койка, – взмахнул рукой доктор и замер. Он увидел Илью Семеновича, прижавшегося лбом к стене, с большим кульком в руке. – Что происходит? – Папа, – тихо позвал Илью Семеновича сын. Но тот не шелохнулся. Он вдруг отчаянно закричал: – Впусти меня! Слышишь? Ты же обещал, обещал! Стена подалась в сторону, словно открывшаяся дверь. Все увидели вдали песчаные дюны, серебристую реку и женщину в синем платье на дальнем холме. Илья Семенович, не оглядываясь, шагнул вперед. Стена за ним бесшумно закрылась. – Вот, – выдохнул опешивший доктор, – о чем я вам и говорил. Normal 0 false false false EN-US X-NONE X-NONE /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-priority:99; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman",serif;} |
|
|
Время приёма: 12:31 18.01.2015
|
|
|
|