20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.

13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.

   
 
 
    запомнить

Автор: Долорес Число символов: 39091
Конкурс № 34 (зима) Первый тур
Рассказ открыт для комментариев

w005 Зе нот


    

       Болезнь сбила Илью Семеновича с ног: яростная боль скорчила тело, стрельнула в позвоночник, сдавила грудь. Он с трудом прохрипел в телефон свой адрес врачу скорой помощи и повалился будто подкошенный.
       Приехавший доктор долго выслушивал его, простукивал. Вздохнув, сказал:
                – Возможно, острый радикулит; тьфу-тьфу, чтоб не хуже. Нужна госпитализация, обследование, интенсивная терапия.
    – Вот черт! – в отчаянии выдохнул Илья Семенович. – Может, на горчичниках и мазях само пройдет?
    – Не пройдет! – категорично произнес доктор; он был молод, начитан, решителен. Вприщур взглянув на больного, спросил: – Вы – врач?
    – Учитель, – сконфузился Илья Семенович.
    – Тогда в больницу, – резюмировал доктор. – Сделаем укол, снимем парез. Довезем как-нибудь.
    ***
       Врач приемного отделения, раздраженно взглянув на часы, сказал медсестре за столом:
    – Никакой личной жизни: рабочий день закончился, а я и не завтракал. – И, недовольно посмотрев на Илью Семеновича, скомандовал: – Отправляйте больного на пятый этаж, там разберутся.
       Медсестра кивнула, позвала:
    – Теть Нюсь, ведите больного в неврологию.
       Дверь соседней комнаты распахнулась, вошла невысокая женщина, немолодая, натруженная, в белом халате, тапочках, цветастой косынке. Она взяла Илью Семеновича под руку, повела к лифту.
       У закрытой двери с надписью «Неврологія. Стороннім вхід заборонено» они остановились. Тетя Нюся, прижав пальцем кнопку звонка, глянула на Илью Семеновича, сострадательно спросила:
    – Жена, дети есть?
    – Вдовый я. Сын в Италии, семья у него, работа, – натужно прошептал тот.
    – Хорошо, что сын, – сказала санитарка, покачала головой. И, обращаясь к кому-то за дверью, громко закричала: – Что вы там, заснули? Больного привела. Отпирайте ужо!
    – Чего орете? – отозвалась, открывая дверь, огромного роста медсестра. Короткий, не по росту, халат едва удерживал крупное тело. – Подождать лень?
       Добродушная тетя Нюся протянула ей карту больного и, улыбнувшись на прощанье, пожелала Илье Семеновичу:
    – Не задерживайся, милок; скоренько подлечись и домой.
    – Как же ж! – хмыкнула в ответ медсестра и скомандовала Илье Семеновичу: – Идите прямо по коридору. У окна – кабинет врача; постучите, входите. Да, – будто вспомнив, противно ухмыльнулась, – стучите громче, доктор плохо слышит.
       Илья Семенович громко ударил в дверь и замер. На картонке у верхнего края двери было написано черным фломастером «Доктор Липкин О. П.»
       За дверью тихо засмеялись, мужской голос спросил:
    – Чего надо?
       Илья Семенович опешил, вопрос озадачил его. Дверь приоткрылась; в узком проеме появился мужчина в трусах и майке. Он, близоруко разглядывая Илью Семеновича, спросил:
    – Новенький? Ступайте в пятнадцатую палату, там есть свободное место. Я через минуту приду.
       Илья Семенович побрел по темному коридору. Палату номер пятнадцать он не нашел, вернулся к кабинету доктора, снова постучал.
       Дверь тотчас распахнулась. Знакомый мужчина в белом халате и брюках приветливо улыбнулся.
    – Входите, – пригласил он Илью Семеновича.
    – Пятнадцатую палату я не нашел, – произнес тот, с трудом примащиваясь на стуле.
    – А ее нет, – ответил доктор и ухмыльнулся. – Это шутка. Забудьте, – махнул он рукой, спешно открыл карту больного, – здоровье дороже. Лечение тоже. Что беспокоит?
    – Боли в спине, сильные, непереносимые, – простонал Илья Семенович.
    – Ясно, – кивнул доктор, стал быстро заполнять лист назначений. – Вы с деньгами как, дружите? – поинтересовался, между прочим; мельком взглянул на больного. – Лечение у нас платное. Уж не говорю, сколько стоит выздороветь. Вы меня понимаете?
    – Понимаю, – ответил Илья Семенович.
    – Вы кем работаете? – поинтересовался доктор.
    – Учителем, – ответил Илья Семенович, – физики.
    – Значит так, папаша, – утомленно откинувшись в кресле, произнес доктор, – мы вас пролечим, чем сможем; остальное – в руках божьих.
    – А боль снимете? – простонал Илья Семенович.
    – Все снимем, – пообещал доктор, – бодрым и молодым уйдете. Ступайте, голубчик, ваша палата номер три, слева по коридору. Медсестра сделает укол, боль пройдет.
    – Спасибо, – обрадовался Илья Семенович, – вторую ночь не сплю: такая боль, такая боль.
    – Сегодня уснете, – пообещал доктор, – гарантирую.
    ***
    – Лидочка, – доктор Липкин протянул медсестре карту Ильи Семеновича, – новенький идет по социальной программе. Вам ясно? – он вкрадчиво взглянул на нее.
    – Ясно, ясно, Олег Петрович, – кивнула та, – снимаем боль и выписываем?
    – Точно! – ответил Липкин и облегченно выдохнул: – Умница вы моя.
    ***
    – Новенький! – радостно произнес худой невысокий старичонка, когда Илья Семенович открыл дверь палаты. Редкие серебристые волосы на его голове взъерошились; голубые глаза странно светились. Он окинул Илью Семеновича внимательным взглядом, улыбнулся:
    – Ваша коечка у окна. Это хорошо. Примета такая – значит, скоро уйдете. Гриша, который до вас лежал, ушел, – старик вздохнул.
    – Как величать вас? – спросил лысоватый мужчина средних лет, вставая с кровати; представился: – Серега. А это – Иван Лукич, – указал на разговорчивого старичка, – он у нас старожил, два месяца лечится.
    – Два месяца десять дней, – поправил старичок, ухмыльнулся: – кто ж нас, социальных, скоро выпускает; не выгодно.
    – Чему радуешься, глупый ты человек? – отозвался с койки у стены тучный седоволосый мужчина, с черными сверкающими глазами из–под насупленных бровей. Во всем его облике было что-то мистическое и злобное. – Вы с чем к нам пожаловали? – недружелюбно поинтересовался он у Ильи Семеновича и с ехидцей заметил: – Коль скоро в третью палату, стало быть, из мещанского сословия, из малоимущих то есть. – Он налил в стакан воду, запил таблетку.
    – Опять вы за свое, Борис Дмитриевич, – раздосадовано отозвался Серега. – При чем здесь классовая принадлежность? Вы, уважаемый, не обращайте на нас внимания, располагайтесь, а то на ужин опоздаете.
    – Спасибо за заботу, – отозвался Илья Семенович, – но кусок в горло не полезет; такая боль, хоть в петлю.
    – Ощущение знакомое, – произнес Серега и сочувственно улыбнулся. – Да вы не отчаивайтесь, потерпите чуток; медсестра укол сделает, вмиг полегчает.
    – Попустит, попустит, – вставился Иван Лукич, – на то и наркотик, непременно боль снимет.
       От его слов Илью Семеновича прошиб холодный пот. Он вздрогнул, вытаращился на соседей в палате. Те недоуменно переглянулись. Первым отозвался Иван Лукич, он кашлянул и тихо спросил:
    – Не знали? Врачи называют его обезболивающим. Но мы-то сообразили, что он такое!
       Илья Семенович тяжело сглотнул, мотнул головой.
    – Почему наркотик? Я думал, лечить будут.
    – Как же вас лечить, чудак-человек? – удивился Иван Лукич. – Вы ж платить не можете?
    – Не могу, – согласился Илья Семенович, – но ведь есть специальная программа. Доктор Липкин обещал…
    – Про доктора Липкина, не к ночи будь сказано, отдельный разговор, – отозвался Борис Дмитриевич. – Для него враг человеческий большой котел уж заготовил.
    – Такой озорник, такой любодей этот Липкин – хихикнул Иван Лукич, – каждая юбка для него, как красная тряпка для быка. Особливо, Зоська.
    – Да, Зоська, – глубокомысленно произнес Борис Дмитриевич, – будто электрофорная машина: мимо пройдет, все дыбом поднимает.
       Дверь вдруг отворилась, на пороге появилась медсестра – юная, стройная, черноокая. Яркий румянец во всю щеку, алые губы – чувственным бантиком, высокая грудь, пышные бедра.
    – Зоська, – подмигнул ей Иван Лукич, причмокнул, – помяни черта – он уж тут.
       Девица глянула сквозь него, громко спросила:
    – Кто Фомин?
    – Я, – робко отозвался Илья Семенович, привстал и замер.
    – Поужинаете и на укол. Все понятно? – спросила она, крутнулась, захлопнула за собой дверь.
       Илью Семеновича ударило упругой волной, в груди остро кольнуло, внезапный жар подался вверх, от ног к спине, окутал тело, закружил голову.
    – Что оно такое? – пробормотал он, хватаясь рукой за спинку кровати.
    – Гормоны, – засмеялся Иван Лукич, – ишь как прихватило. Зоська это – сердечная зазноба доктора Липкина. Анекдот про пятнадцатую палату слыхал? – он хитро уставился на Илью Семеновича. Тот понял, что выкрутиться не удастся.
    – Слыхал, – кивнул и покраснел.
    – А-а-а, так вы попались? – засмеялся Борис Дмитриевич, за ним остальные.
    – Чего ржете? – распахнув дверь настежь, окликнула раздатчица из столовой. – Овса сегодня нет; перловка, кура отварная, компот с сухарями. Поторапливайтесь, некогда вас дожидаться, – она хлопнула дверью.
    ***
       Голос появился в первую ночь, после укола. Илья Семенович почувствовал легкое головокружение, тепло в теле. Он лег, но не уснул. Тьма заползла в комнату, заглушила звуки уходящего дня. Погасли огни за окнами, пропали тени. Илья Семенович закрыл глаза и тотчас услыхал:
    – Привет. Давай знакомиться.
       Пронзительный холод остро ударил в живот, тело вздрогнуло, нервно задрожало. Он почувствовал себя маленьким, беспомощным; страх сковал, парализовал рассудок. «Что же ты, – вынырнула ниоткуда мысль, – ничего ведь не случилось? Невесть что померещилось; наверное, отлекарства».
       Илья Семенович судорожно вздохнул и замер, прислушиваясь. Голос молчал. «Конечно, от лекарства, от чего же еще», – подумал он и успокоился.
       Тотчас на цыпочках подобрался сон, окутал тело. И он, засыпая, вдруг подумал: «Чего я испугался? Что в том ужасного? Уснул и все страхи пропали. А смерть – всего лишь крепкий сон».
    – Надо ему обо всем рассказать, – услыхал он тихий голос, – зачем зря человека пугать.
    – О чем ты ему расскажешь? – негромко переспросил другой. – Про дверь, голоса, про Гришу?
    – Про Гришу в первую очередь, – зашептал третий.
    – Все – спим; завтра обмозгуем, что к чему, – приказал первый, и все замолчали.
    ***
       Илья Семенович не чувствовал тела, боли. «Может, все прошло, болезнь отступила? Или у меня не как у других: хватило одного укола», – блеснула нечаянная надежда.
    – Вы, милейший, во сне разговаривали, – прервал его размышления Борис Дмитриевич.
    – Простите, – сконфузился Илья Семенович; он опустил глаза, вспомнив о голосе, – должно быть укол подействовал. Бред всякий снился: странные люди, разговоры, голоса.
    – Вот! – воскликнул Иван Лукич, тыча пальцем в его сторону, – Я что говорил! Надо рассказать про Гришу. Надо!
    – Я не против, – ответил Борис Дмитриевич и взглянул на опешившего Илью Семеновича, – лишь бы он был готов. Это не просто – такое услыхать.
    – Я – против! – категорично произнес Серега. – Он не просит. Может, ему и без этого хорошо?
    – Как ему может быть хорошо? – глянул Иван Лукич недоуменно. – Ты бы сам отказался?
    – Я? Нет! – крутнул головой Серега и прямо взглянул на Илью Семеновича. – Но я – не он!
    – Точно: я – не вы! – выпалил Илья Семенович и испуганно попросил: – Давайте не будем ничего мне рассказывать.
    – Ага! – воскликнул Иван Лукич. – Значит он приходил. Приходил? Да?
    – Кто? – заартачился Илья Семенович.
    – Ну, вы же сами сказали: «голос», – напирал Иван Лукич. – Приходил? Говорил с вами?
    – Ну, приходил, – сдался Илья Семенович и громко выдохнул. – Он кто?
    – Голос у каждого свой, – ответил Борис Дмитриевич и сел на край кровати. – Что он вам сказал? Кем назвался?
    – Он сказал: «здравствуй». Я испугался, он и ушел, – Илья Семенович сильно сконфузился, сник, замолчал.
    – Точь в точь, как я, – произнес Серега и тяжело вздохнул.
    – А я в туалете заперся, всю ночь просидел – выйти боялся. Мог и умом тронуться. Спасибо Грише, пояснил, – Иван Лукич сильно почесал голову.
    – Да. Спасибо Грише, – задумчиво произнес Борис Дмитриевич, – умнейший малый.
    – Что ж он вам объяснил? – тихо спросил Илья Семенович.
    – Видите ли, уважаемый, – кашлянул Борис Дмитриевич, – обезболивающее – спусковой механизм важных процессов в мозгу. Оно то ли стимулирует, то ли ускоряет его непробужденные возможности. Мозг, освобожденный от сдерживающих шор, начинает познавать мир не отрывочно, а многогранно, во всей полноте. Увиденное шокирует, пугает, кажется невозможным.
    – А голос? Он кто? – взволнованно спросил Илья Семенович.
    – Это вопрос сложный; я бы сказал – непознаваемый, – Борис Дмитриевич встал, зашагал по палате. – Надо сказать, голос – один из непознаваемых факторов этой нереальной реальности. И таких факторов – тьма!
    – Ясно, – Илья Семенович недоверчиво глянул на него, усмехнулся: – Разводите, да?
    – Не поверил! – хлопнул в ладоши Иван Лукич. – Совсем, как я! Эх, жаль, Гриша умер.
    – Как умер? – вздрогнул Илья Семенович, съежился: – Вы же говорили – ушел.
    – Так ушел-то он – туда, – указал на стену Иван Лукич. – Значит, здесь умер.
    – Все, все! – хватаясь за голову, закричал Илья Семенович. – Довольно: голова кругом, крышу срывает.
    – Вы правы, – согласился Борис Дмитриевич, – для первого раза достаточно.
    – Чего сидите? Приглашения ждете? – ухмыльнулась раздатчица. – Завтрак прозеваете, до обеда не доживете.
    ***
       Илья Семенович робко постучал в дверь ординаторской. Женский голос приветливо ответил. Приоткрыв дверь, он спросил:
    – Доктора Липкина, можно?
    – Можно, можно, – позвала взглядом пышнотелая рыжеволосая дама и, стрельнув глазами, промурлыкала: – Новенький?
    – Да. Фомин Илья Семенович, – представился тот.
    – Оч приятно, – кивнула головой пышнотелая, – я – Ольга Петровна, старшая медсестра. С вас сто гривен, так сказать, благотворительный взнос.
    – Я вчера уже вносил, – отозвался Илья Семенович, улыбнулся.
       Дама улыбнулась в ответ, но не отступила:
    – Так то в приемном отделении благотворили. Теперь – у нас. Ну что, сдаете или как?
    – Сдаю, сдаю, – уступил Илья Семенович, – но сначала с доктором переговорю.
    – Нет! – Теряя терпение, выдохнула старшая. – Сначала деньги, доктор потом.
    – Ну, ладно, – дрогнул Илья Семенович, потянулся к нагрудному карману рубашки, – вот ваш взнос.
    – Взнос не мой, а благотворительный, – пряча деньги в небольшую сумочку, довольно произнесла та. – А доктора Липкина еще нет, рано; он после завтрака будет.
       «Черт бы тебя побрал, – мысленно обругал ее Илья Семенович, – это ты на наших взносах так растолстела. И не боишься ничего: ни Бога, ни кармы».
       Он вдруг громко произнес:
    – За вымогательство статья полагается. Не знали?
       Старшая медленно подняла глаза, сильно покраснела и выпалила:
    – Знали! Ты судиться со мной будешь?
    – Почему бы нет? – понесло Илью Семеновича. Он сильно удивился своей дерзости: «Наверное, наркотик язык развязал», – подумал, смущенно опустив глаза.
    – Не боишься завтра не проснуться? – зло сверкнув глазами, спросила старшая.
       «Шальная баба, – испугался Илья Семенович и исподтишка глянул на нее, – такая все может. Наверное, другие здесь не работают».
    – Боюсь. Но Бога боюсь больше, – ответил он и торопливо вышел. Ему до последней секунды казалось, что старшая плюнет ему в лицо кипящей смолой.
    ***
    – Входите, – услыхал Илья Семенович голос доктора и толкнул дверь. Тот усмехнулся, закивал приветственно: – Здравствуйте, здравствуйте, борец за справедливость!
    – Я, доктор, по жизни робок, но теперь, после укола, как подмененный, – ответил Илья Семенович и потупился. – У меня важный разговор.
    – Догадываюсь, – усмехнулся доктор, – про голоса, двери, про Гришу?
    – Так вы знаете? – воскликнул Илья Семенович.
    – Как же, – откидываясь в кресле, произнес доктор, – не первый год работаю, много чего повидал. Вас что беспокоит?
    – Палата мне не подходит, – выдохнул Илья Семенович и замер.
    – Люди недружелюбные, наглые, задиристые? – перечислил доктор.
    – Да! – выпалил Илья Семенович, про себя подумал: «Что это я, будто фискал поганый».
    – Вы других не видели, – ответил доктор, быстро встал: – Идемте, покажу.
    – Зачем? – заупрямился Илья Семенович, – Я вам верю. Но хочу в другую палату, отдельную.
    – У меня в отдельной тяжелобольные лежат, – ответил доктор, – или те, кто платить может.
    – Значит, не переведете? – спросил Илья Семенович.
    – Идемте, – потянул за рукав доктор. – Я все поясню, наглядно.
       Они пошли по полутемному коридору. У одной двери доктор остановился, сказал:
    – Палата номер пять, мужская. Входите, не стесняйтесь, больные сейчас на завтраке, никого нет.– Он открыл дверь и вошел первым, за ним – Илья Семенович. – Обратите внимание на стены, – указал доктор рукой.
       Илья Семенович увидел на стенах странные прямоугольники – большие и поменьше, будто нарисованные двери. Над каждой из них были написаны имена, реже фамилии. Илья Семенович спешно прочитал:
    – Давид, Ким Львович, Сеня, Сычев. Что это значит? – удивленно спросил он, отрывая взгляд.
    – Не могу точно сказать, знаю понаслышке, – ответил доктор, – они называют это дверями в иные миры. Поинтересуйтесь у соседей по палате, они в этом вопросе доки. Изволите глянуть в других палатах?
    – Спасибо, не нужно, – ответил Илья Семенович. – А с Гришей что?
    – С Гришей все просто: неоперабельная опухоль мозга. Он у нас в отделении доживал последние недели, страдал сильно. Родственники хотели, чтобы дома жил. Он просил оставить, боялся с миром контакт потерять. На том и сошлись. Больные сказали – ушел, я констатировал смерть.
       Вы потерпите недельку-другую, подлечитесь, чего торопиться. За вами есть, кому дома приглядывать? – он участливо глянул на Илью Семеновича.
    – Нет, – печально улыбнулся тот, про себя подумал: «Добрый малый, этот Липкин; жаль, что деньги очень любит».
    – Значит, договорились, – доктор торопливо взглянул на часы. – Извините, обход.
    – А вы в «это» верите? – спросил Илья Семенович. – В двери, иные миры?
    – Верю, – кивнул доктор, – мало того, скажу не для огласки: месяц назад мы из стены выковыривали тапки «ушедшего» больного. Зрелище не для слабонервных.
    ***
       «Деваться некуда, – решил Илья Семенович, – надо поговорить с миром». Он зажмурился, но сон не приходил. «Так всегда: настроишься и зря».
    – Привет, – вдруг услыхал он в темноте и похолодел.
    – Я вас боюсь, – прошептал, потянул одеяло на голову. – Не показывайтесь.
    – Хорошо, – отозвался голос, позвал, – идите за мной: лежа в кровати, миры не открывают.
       Илья Семенович быстро встал, огляделся. В стене, за тумбочкой, зияла дыра синевато-черным проломом, редкие лиловые сполохи то появлялись в ней, то гасли.
       «Будь что будет», – пошел он к стене и, сдвинув в сторону тумбочку, шагнул в полутьму. Быстро мелькнула мысль: «Как же вернусь? Надо было расспросить мужиков».
       Он не успел испугаться, не почувствовал опасности: будто и не выходил из комнаты.
    – Это – ваш мир, – произнес голос, – вы – его создатель.
    – Так просто? – удивился Илья Семенович, поискал глазами говорящего в сиреневой полутьме – Без краеугольного камня мироздания, без наставника?
    – Вы – начало всему, – ответил голос, – начало веры, знаний, творения. Смелее.
       «С чего начать? – заволновался Илья Семенович, – С воды? Атмосферы? Хоть бы кто подсказал. Начну со света, с Солнца».
       И тотчас во тьме вспыхнула звезда.
    – Как же так? – оторопел Илья Семенович. – Я ведь только подумал.
    – Мысль творца созидательна, – усмехнулся голос.
    – Что же дальше? – Илья Семенович взволнованно потер руки, – Солнце я создал. Что в Библии про то сказано? Ах, да: и увидел Он, что это хорошо!
    – Желаете, чтобы я записал это словами по небу? – спросил голос, – Так сказать, для памяти. Бумагу вы еще не изобрели.
    – А у Бога как было? – обеспокоенно спросил Илья Семенович.
    – Это всегда было прерогативой Гласа Божьего, – пояснил голос.
    – Я бы хотел оставить все как есть, – ответил Илья Семенович. Он прикрыл глаза ладонью и, вглядываясь в небо, радостно прошептал: – На самом деле хорошо: широко, привольно, ладно. Я, что спросить хотел, – смутился вдруг он, скрнфузился: – Бог – он кто?
       Голос шумно вздохнул: – Вы меня удивляете!
    – Не подумайте ничего такого, – занервничал Илья Семенович, – это для самоанализа.
    – Да чего уж, – отозвался голос. – Вы как Его персонифицируете в обиходе?
    – Когда как, – произнес Илья Семенович, задумался: – Когда страдаю, представляю отцом: величественным, добрым, прощающим. Когда счастлив, принимаю как благодать, – он вдруг почувствовал острую печаль в груди, вздохнул: – Я понял, спасибо. К тому же – отвлекся, на чем остановился? Кажется, вода. Создадим для начала реку. Черт! – засуетился он: – Об атмосфере позабыл.
    – Эй, – вдруг позвал кто-то, – здравствуйте.
       Илья Семенович оглянулся. Молодая женщина в синем платье, тоненькая светловолосая махнула рукой, улыбнулась. Она остановилась поодаль, на холме; река разделяла их.
    – Вы, как здесь? Почему? – удивился Илья Семенович. – Ведь голос сказал…
    – Нас в мире много, – произнесла та и пошла к реке. – Меня Лизой зовут.
       Илья Семенович тотчас вспомнил о жене, ее тоже звали Лизой. «Лизонька» – величал ее Илья Семенович. Всегда спокойная, тихая, мягкая; хорошая жена, нежная мать. Два года назад умерла: уснула и не проснулась.
       Илья Семенович тяжело вздохнул, неприязненно взглянул на незнакомку.
    – Я живу за холмом, в долине, – пояснила та, поправила локон. – Хотите взглянуть?
    – Нет, – отрезал Илья Семенович, – дел, знаете ли, много. Я только создал Солнце и воду, – он показал на реку.
       Женщина присела у берега, зачерпнула ладошкой воду, поднесла ко рту:
    – Невкусная, – покривила губы.
    – Знаю, – раздраженно ответил Илья Семенович, – я же не Бог. Нужно поработать над составом, минерализацией; поэкспериментировать.
    – Вы – химик? – поинтересовалась она.
    – Нет, – ответил Илья Семенович; спросил: – А у вас вода есть?
    – Озеро, – кивнула Лиза, – и дерево, домик, кот.
    – Вы основательно обустроились. Давно здесь? – полюбопытствовал Илья Семенович.
    – Два месяца, – ответила она, – я здесь навсегда.
    – Как это? Почему? – не понял он.
    – Ушла из дому, – она почему-то махнула рукой вверх. – Врачи сказали – болезнь не победить; осталась неделя, максимум – две. Я не стала дожидаться: страх, знаете ли, – женщина нервно повела плечами. – Стараюсь не вспоминать. Жить как-то надо.
    – Согласен, – Илья Семенович нахмурился, отвел взгляд; помолчал минуту, всем видом показывая, что больше болтать не намерен.
    – Что ж, прощайте, – произнесла Лиза.
    – Прощайте, – ответил Илья Семенович, кинув беспокойный взгляд на нее.
       Она улыбнулась и исчезла.
       «Черт бы ее побрал, – подумал, оглядываясь кругом,– пришла неизвестно откуда, ушла невесть как. Бесовщина какая-то; с женщинами всегда – что-нибудь да не так».
    – Семëныч, – услыхал он над собой голос Ивана Лукича, – просыпайся, на завтрак опоздаешь.
    ***
    – Это такой драйв! – восторженно произнес Илья Семенович; он глянул в зеркало над умывальником: – Надо столько сделать, столько создать! Хватило б сил, времени!
       Он вдруг замер, вскинув руку с зубной щеткой, словно позабыл обо всем. Взгляд его стал отрешенным, далеким, невидящим.
    – Одно не понятно, почему я утратил связь с личным миром? Когда я отвернулся от него, перестал понимать, слышать? – прошептал он, обращаясь к невидимому собеседнику; лицо его удивленно вытянулось, глаза округлились: – Как я мог позабыть? Вот же он я – шестилетний мальчик, непоседливый ребенок; собираю одуванчики для мамы среди цветущих деревьев. Наклоняюсь, тянусь рукой к цветку; ловлю взглядом едва заметное движение справа, поворачиваю голову – вижу его. Он парит в воздухе, в метре от земли: едва видимое, будто ледяное, тело, лицо, распростертые крылья.
       Я, охваченный испугом, открываю рот, чтобы позвать мать. Он – неожиданно улыбается и дует: сильно, вверх. Густым дождем летят тысячи бело-розовых лепестков, засыпая траву, землю. Я закрываю глаза на миг; открываю – его нет».
       Мужчины в палате притихли, внимая каждому слову.
    – А потом я пошел в школу, – Илья Семенович усмехнулся, – Влился, так сказать, в стадо! Тогда-то, наверное, я отверг всë, разом. Какой личный мир, когда вокруг бушует столько миров в одночасье! Дурак, слепец! – судорожно вздохнул он и поник.
    – Зря, ты, Семеныч, – произнес Иван Лукич и осторожно пошел к умывальнику. – Время какое было? Голодное, тревожное, послевоенное! Всяко было, но оно – наша жизнь!
    – Наша жизнь, – медленно повторил Илья Семенович, поднял на него глаза. – О чем это я?
    – О мире, – встрепенулся Иван Лукич, тихо подсказал: – ощущения непередаваемые, кровь в жилах стынет.
    – Стынет-стынет, – словно пробуждаясь, произнес Илья Семенович. – Невозможно вообразить: собственный мир, собственное Солнце, воздух, вода! Все – полный класс! Если бы не женщина.
    – Женщина? – удивленно вскликнули мужчины.
    – Вообразите, – развел руками тот, – пришла, отвлекла от важного дела. И исчезла.
    – Ну, ты, Семëныч, везунчик, – подмигнул Иван Лукич. – И как она, ничего? Ну, там – фигура, грудь, лицо?
    – Да о чем вы? – вспыхнул Илья Семенович. – Я архиважным делом занят, а ей – лишь бы лясы точить.
    – Вы не правы, – произнес Борис Дмитриевич, – женщина делу не помеха. Даже наоборот!
    – Шутить изволите? – выразительно глянул Илья Семенович. – Женщина любому делу помеха.
    – Как же ты с женой жил? – удивился Иван Лукич.
    – Хорошо жил. Она в мои дела не совалась, – пробурчал Илья Семенович, – понимала, что занят; уходила, У женщины в доме дел не счесть.
    – Толково, – отозвался Иван Лукич; глянул в окно, вздохнул, – Красота-то какая: осень!
    – Осень золотая, – произнес Борис Дмитриевич. – Не устаю удивляться величию Природы, ее неповторимой красоте. Воистину, Творец – непревзойденный мастер: каждый лист, травинка, цветок – шедевр. Я, вот, пробовал в своем мире воссоздать этакую красоту. Не сумел. Поверите ли, дней десять потратил, чтобы обыкновенную снежинку воспроизвести. Бился-бился, все впустую: то ледяные палочки получаются, то снежные комочки.
    – А в моем мире весна: только-только снега растаяли, земля от холода ожила, первая травка пробилась, пролесок проклюнулся. Красота, – Иван Лукич улыбнулся, лицо его просветлело, помолодело. – И птицы прилетели; много птиц, разных, заморских. Люблю их пение: до тоски, до слез.
    – Как же – заморские? – удивился Илья Семенович. – Холодно, климат неподходящий.
    – Не боись! – усмехнулся Иван Лукич, – Мир обо всем подумал, позаботился.
    – А я храм достроил, – робко произнес Серега. – Давно мечтал.
       Все удивленно глянули на него.
    – Что? – спросил он застенчиво; пояснил: – Мне дом нужен, место святое, куда бы мог старец приходить – апостол Павел.
    – Павел? – не поверил Илья Семенович. – Который к коринфянам писал?
    – Он, – кивнул Сергей. – У меня к нему уйма вопросов накопилась и…
    – Ну, ты, Серега, даешь, – выдохнул Иван Лукич. – А нельзя было с митрополита начать или, там, с папы римского?
    – Можно. Но зачем? – не понял тот. – У меня к ним вопросов нет.
    – Резонно, – сказал Борис Дмитриевич. Все замолчали.
    ***
       Илья Семенович лежал на песке, разглядывая небо: оно казалось высоким и прозрачным. «Что я сделал не так? – терзался он. – Никакого сходства с земным: нет того благолепия, простора, возвышенной красоты; нет безудержного желания оттолкнуться и взлететь. Может, мало света?»
       Небо послушно вспыхнуло, просветилось. «Не то, – оглядываясь, огорченно выдохнул Илья Семенович, – все не то».
    – Не хватает Бога, – услыхал он позади; оглянулся. – Здравствуйте, – улыбнулась Лиза.
    – При чем здесь Бог? – раздраженно пробубнил он. – Я о небе.
    – И я о нем, – она стояла на противоположном берегу реки. – Только Богу ведомо, сколько духовного света должно излучать небо.
    – Откуда вам-то знать? – насмешливо фыркнул он.
    – Об этом сказал мир, – ответила Лиза и ступила в воду.
       Илья Семенович исподтишка наблюдал за ней. «Хорошо, что я не выстроил мост», – подумал и отвернулся, чтобы она не увидела на его лице ухмылку.
    – Ваша река бездонна? – вдруг спросила она.
    – Да. Но как… – он оглянулся и увидел ее, идущую по воде.
    – Это видно, – повела она рукой, – вода прозрачна, дно не просматривается, представляется черным провалом.
    – Как вы это делаете? – не отрывая изумленного взгляда, спросил он. – Вы ходите по воде?
    – Да, – кивнула она, – и вы тоже. Вы, ведь, в своем мире, не на Земле. Здесь возможно все. Понимаете? – она улыбнулась. – Хотите яблоко?
    – Хочу, – кивнул Илья Семенович.
    – Тогда идите за мной. Там за пригорком, – она показала рукой, – в моем мире…
    – Я боюсь, – сознался Илья Семенович, – я не умею ходить по воде.
    – Ладно, – сказала она, – давайте просто очутимся в моем мире.
    ***
       Илья Семенович увидел долину, покрытую зеленой травой; в ней, мелкой россыпью, белели ромашки и маргаритки. Невысокий, будто кукольный, домик: окна в узорчатых занавесках, рыжий кот на подоконнике. Озерцо с серебристой водой, высокое дерево возле него.
      «Раек, а не мир», – подумал Илья Семенович, иронично скривил губы.
    – Что-то не так? – спросила Лиза.
    – Нет, – растерялся он, застыдился, – все вполне. Где же яблоко? – внимательно оглядел дерево. Неожиданно для себя увидал в гуще листвы большое красное яблоко. А рядом, на ветке пониже – грозди слив. – И сливы? – удивился, повернув голову к Лизе.
    – И груши, и черешни, – усмехнулась та.
    – Но, как же: на одном дереве? – оторопел Илья Семенович.
    – А зачем много, если все на одном можно? – не поняла Лиза.
    – Логично, – сказал Илья Семенович, подступаясь к дереву. – А это что? – спросил, показывая на чахлый росток в большом горшке.
    – Зе нот, – ответила она.
    – Что за …? – не смог повторить. – Диковина заморская?
    – Нет, – улыбнулась Лиза, – так зовут дерево, из которого сделали обезболивающее для нас с вами. Оно растет в Индии, в единственной провинции. Забыла ее название.
    – Да ну? Вот это? – Илья Семенович присел у ростка, внимательно разглядывая. – Определенно неземное, издалека принесенное.
    – Земное, – сказала Лиза, – из самых древних.
    – Это вам мир сказал? – спросил он.
    – Да, – кивнула Лиза, – и зернышко подарил. Вот оно и выросло.
    – Хорошо у вас, приятно, – сказал Илья Семенович, – а яблоки кислые, неспелые.
    – Попробуйте это, – она сорвала желтое, наливное, – в самый раз.
    – Спасибо, – кивнул Илья Семенович, – потом съем. Да, – вспомнил он, – вы говорили: мир велик и нас в нем много. Что имели ввиду?
    – Я видела еще двоих, – ответила она. – Один, наверное, монах; я его однажды видела. Была ночь, я услыхала – кто-то плакал и кричал. Выбежала, прислушалась: он громко молился. Там, за холмом, – она взмахнула рукой.
    – Как же вы его увидели? – усомнился Илья Семенович. – Сами же сказали: ночь.
    – В какой-то момент сверху, с неба упал яркий узкий луч. Прямо на него. Он вскочил, что-то закричал. Свет коснулся его, он исчез.
    – А другой? – спросил Илья Семенович.
    – Этот пришел с севера, у него была винтовка. Я видела: он вскинул ее к лицу. Я вся сжалась, похолодела. Он постоял минуту, затем ушел.
    – Опасно здесь, – прошептал Илья Семенович, поежился.
    – Нет, – ответила Лиза, – не опасно. Вы можете закрыть свой мир для других, нужно только попросить об этом.
    – Фомин, – позвал кто-то сверху, – просыпайтесь. Вам на анализы пора.
    ***
       Илья Семенович робко постучал в дверь доктора Липкина.
    – Входите, – отозвался тот.
    – Мне бы с сыном связаться, – нерешительно начал Илья Семенович, войдя в кабинет. – А компьютер дома остался. Позвольте вашим воспользоваться. Пару слов только, – он просительно взглянул на доктора.
    – Что вы, Фомин, ей Богу, почему я должен противиться? – вздохнул тот. – Пользуйтесь.
    – Спасибо, – обрадовался Илья Семенович, – я только сообщу сыну, что заболел…
    – Экий, вы, жестокосердый, – покачал головой доктор. – Вы же не при смерти. Отоспавшийся, накормленный; я бы сказал, бодрый. Напишите, что проходите плановое лечение в стационаре.
    – Хорошо, – согласился Илья Семенович, – так и вправду звучит лучше.
    – Вот и договорились, – доктор встал, уступая место за столом. – Как вам теперь живется в палате?
    – Теперь хорошо, – улыбнулся Илья Семенович, – захватывающе, интересно.
    – Вот! – воскликнул доктор. – А я что говорил. Немножко потерпеть – и все наладится!
    ***
       Илья Семенович лег в кровать, вспомнил о мире, улыбнулся, закрыл глаза.
    – Здорово, отец, – услыхал он и открыл глаза.
       Он увидел над собой двух незнакомых мужчин. Один – высокий, крепкий, немолодой, стрижен под «бокс». Глаза подвижные, взгляд цепкий. В комбинезоне серого цвета, за плечами – рюкзак, на груди – короткоствольный автомат. Другой – молодой, худой, жилистый; глаза хитрые, взгляд недобрый. В майке и брюках цвета хаки; на плече – винтовка с оптическим прицелом.
    – Здравствуйте, – медленно поднимаясь, произнес Илья Семенович. Он отряхнул одежду и руки от песка. Про себя подумал: «Бойцы или охотники».
    – Ты здесь один? – спросил молодой, глянул в упор.
    – Один, – ответил Илья Семенович.
    – Давно здесь? – снова спросил молодой и повел вокруг глазами.
    – Дней пять, – Илья Семенович поглядел на реку.
    – Как называется это место, отец? – спросил старший, по виду – главный.
    – Мир, – ответил Илья Семенович.
    – Я понял, – кивнул тот. – Можешь показать на карте, где он находится?
    – Вы, как сюда попали? – вдруг спросил Илья Семенович и посмотрел на главного. «Бойцы» переглянулись.
    – Вопросы здесь задаю я, – раздраженно произнес старший.
    – Я, почему, спросил, – попытался пояснить Илья Семенович. – Этого места на карте нет.
    – Не понял, – нахмурившись, произнес старший, повернулся к молодому: – Может, мы умерли?
    – Не могли: не было выстрелов, взрывов; никого рядом не было, только туннель, – не согласился молодой.
    – А снайперá? – предположил старший.
    – Да, как… – начал было молодой, но замолчал.
    – Так, где мы, отец? В каком мире? – переспросил старший, повернув голову к Илье Семеновичу.
    – В неземном, – ответил тот и сел на песок.
    – В не-зем-ном, – задумчиво повторил старший, садясь рядом. – А название у него есть?
    – Послушайте, – нетерпеливо произнес Илья Семенович, – давайте я расскажу, как попал сюда. Возможно, это прояснит.
    – Давай, расскажи, – согласился старший, он достал сигарету, закурил. – Мы поймем.
       Илья Семенович без утайки поведал им о болезни, об уколе, дверях и Грише. Наконец, он остановился и перевел дух. «Бойцы» немо глядели на него, их лица выражали недоверие и страх.
    – Если старик не врет, нас втянуло в туннель, – сказал старший. – Никогда раньше не видел его там.
    – Может, это их «новое оружие»? – недоверчиво глядя на Илью Семеновича, предположил молодой.
    – Ты меня слышишь, Саня? – закричал старший. – Это все опий. Он «сдвинул» нас, мы увидели туннель – дверь в этот мир и… – он опустил голову, обхватил ее руками. – На кой черт, я ввязался в это! Какая, на хрен, в мои годы война? – Он поднял глаза на Илью Семеновича, в них была тоска и боль: – Отец, выход отсюда есть?
    – Зачем вам уходить? – произнес Илья Семенович, сочувственно глянув на него. – Этот мир вернет вам покой и здоровье.
    – На кой черт мне твой мир! – заорал старший. – Я не могу нигде больше жить, кроме как в земном аду. Ты меня слышишь?
    – Да, – кивнул Илья Семенович, – выход есть.
       «Бойцы» переглянулись, старший приказал:
    – Веди!
    – Не нужно никуда идти, – ответил Илья Семенович, – я просто должен отправить вас обратно.
    – Так чего ты ждешь? – спросил старший, лицо его побагровело, глаза налились, покраснели. – Отправляй!
    – Назовите место, – попросил Илья Семенович, – город, деревню, страну.
    – Ну, ты, отец, странный, – еще сильнее побагровел старший. – Если я с тобой говорю по-русски, куда же меня еще…
       Его прервал звонкий женский голос, он позвал:
    – Фомин, проснитесь. К вам сын приехал. Дожидается в ординаторской.
    ***
    – Сын приехал, сын приехал, – воскликнул Илья Семенович и открыл глаза. И, выскакивая из кровати, натягивая пóспехом халат, он услыхал, догнавшие его из мира, слова:
    – Куда это ты подевался, сволочь?
       Илья Семенович вздрогнул, опасливо огляделся: «бойцов» рядом не было. Он радостно выдохнул и, что есть мочи, закричал:
    – А пошел, ты, куда подальше, говнюк!
    – Трепетно как, вы, с миром общаетесь, – отозвался из своего угла Борис Дмитриевич. – Продолжаете прерванный диалог?
    – Да, знаете ли, – хихикнул Илья Семенович, – классовые противоречия. Но решать-то надо! – И вспомнив, обрадованно прошептал: – Ко мне сын приехал!
    – Хорошая новость за последний час, – произнес Иван Лукич, заворочавшись в кровати. И глянув сонно, спросил: – Вы еще здесь?
    – Уже бегу! – спохватился Илья Семенович.
       Он помчал по темному коридору к ординаторской и, увидев сына, дрожащим голосом прошептал:
    – Сынок. Приехал.
    – Я тотчас же в аэропорт кинулся, едва получил сообщение, – обнимая его, произнес сын. – Ты почему молчал, что болен? Да что теперь говорить. Собирайся, папа, поедем домой.
    – Сынок, – застонал Илья Семенович, – ну что за спешка. Я уже, будто бы, здоров. – Он присел рядом, прижался, как маленький; доверчиво глядя в глаза, зашептал: – Мне мир открылся. В нем нет ни страха, ни болезни, ни боли. Разве мог я мечтать! – он вспыхнул от радости, глаза заблестели, заискрились странным огнем. – Это мой шанс.
    – Оставь, папа, это не здоровье, это – психоз. Ты оклемался не благодаря, а вопреки лечению. Вопрос о переезде – дело решенное: я тебя здесь не оставлю, – сын брезгливо посмотрел по сторонам. – Это ты называешь миром? Ах, папа! Ступай, собери вещи, я зайду через несколько минут. Только переговорю с лечащим врачом.
       Илья Семенович понуро поплелся по коридору. Вернувшись в палату, собрал вещи в большой полиэтиленовый кулек. Затем, утомившись, сел на кровать и задумался.
    – Домой? – спросил Иван Лукич, с сожалением глянув на него. – Не горюй – будешь в гости приходить.
    – Не смогу, – обреченно произнес Илья Семенович, – увозят в Италию.
    – Ëк-сель, – с досадой выдохнул Иван Лукич, – далеко, однако.
    – Согласен, – отозвался Борис Дмитриевич, – у черта на куличках. Жаль!
       Илья Семенович вдруг встал и молча шагнул к стене. Мужчины в недоумении переглянулись и двинулись, было, к нему. В этот миг дверь в палату распахнулась, вошли доктор Липкин и сын Ильи Семеновича.
    – У окна его койка, – взмахнул рукой доктор и замер. Он увидел Илью Семеновича, прижавшегося лбом к стене, с большим кульком в руке. – Что происходит?
    – Папа, – тихо позвал Илью Семеновича сын.
       Но тот не шелохнулся. Он вдруг отчаянно закричал:
    – Впусти меня! Слышишь? Ты же обещал, обещал!
       Стена подалась в сторону, словно открывшаяся дверь. Все увидели вдали песчаные дюны, серебристую реку и женщину в синем платье на дальнем холме.
       Илья Семенович, не оглядываясь, шагнул вперед. Стена за ним бесшумно закрылась.
    – Вот, – выдохнул опешивший доктор, – о чем я вам и говорил.
     Normal 0 false false false EN-US X-NONE X-NONE /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-priority:99; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman",serif;}
    
    
    
    

  Время приёма: 12:31 18.01.2015

 
     
[an error occurred while processing the directive]