Над этим островом всегда стояла туча.
Всегда.
Небо могло сиять такой чистотой и прозрачностью, что прыгавшие вчера по облакам ангелы сегодня разворачивались и уходили. Но над озером, как раз над тем местом, где из воды торчит каменный палец, приклеилось чернильное облако.
— Эй, туча, все висишь? Ну, виси, виси...
Когда я открываю двери нашего дома, первое что я вижу — ее.
Кто теперь живет в нашем доме на берегу, белом, двухэтажном, с покатой черепичной крышей?
Обошелся он в деньги, которых у меня быть не могло. Я тогда писал музыку для кино. Соответственно доходы были нерегулярными и более, чем скромными.
Одалживала деньги Ира. Ей, известной ученой, доверяли и банки и друзья. Это благодаря ей вросшая в землю халупа превратилась в то, что называется дом. В дом-мечту. Дорого? Да. За мечту надо платить...
Каждый вечер мы устраивались за столом перед большим окном, пили чай и смотрели на остров. А когда начинало смеркаться брались за руки и шли к воде.
— Смотри, туча над островом желает нам спокойной ночи.
— Любопытно, а твоя наука может объяснить, почему эта туча постоянно висит на одном месте, словно привязанная.
— Так это не туча, а инопланетный корабль. Явление для науки непостижимое.
— Ты читаешь мои мысли. Что, если и правда, сидят в ней какие-нибудь зеленые человечки, держатся за руки и смотрят на нас и рассуждают о нашей непостижимости?
— Вряд ли у них есть руки. И вряд ли они зеленые. Это облако само может быть и кораблем и инопланетянином одновременно. Уверена, что разнообразие мыслящих форм ограничений не имеет.
— Сейчас ты скажешь, что и Земля мыслит, и эти скалы, и...
— Не скажу, но и отрицать не буду. Но к перечисленному добавлю и то, из чего состоит Земля, люди, одноклеточные, дождь, мир.
Неожиданно быстро закончилось лето и наступил сентябрь. Ира стала все чаще задерживаться на работе. Однажды я пошел к озеру один. Метрах в двадцати от берега плыла лодка, в которой сидела девушка в белом платье. Туман плотным ковром стелился по воде, скрывая низ плоскодонки, и казалось, что она висит в воздухе. Заметив меня девушка приветливо махнула рукой. Я ответил.
На следующий день я пошел к берегу опять. Элла — так звали незнакомку — словно караулила меня. Она причалила и мы несколько часов бродили вдоль озера.
Ира в тот вечер приехала раньше. Мы опять пошли к берегу. Но за руку я ее не взял.
На следующий день Элла пришла сама. Днем. Постучалась. Увидев меня покраснела и отвела взгляд.
И понеслось. Поцелуи с придыханием, хриплый от страсти шепот. У меня сорвало крышу. Мужику почти сорок пять, незнакомке — я ее практически не знал — лет на двадцать меньше. В зеркало смотреть не хотелось. Смотрел на Эллу, как на собственное отражение. К черту паспортные данные. Когда тебя обнимает такое небесное существо поневоле становишься лихим рубакой.
Через месяц уже я стучался в дверь Эллы, держа в руках два чемодана с нехитрым скарбом.
Еще через месяц я стоял у той же двери с мордой обращенной в противоположную сторону и с намерением больше сюда никогда не возвращаться.
Уже через неделю я понял, что в этом доме мне ненавистно все. Чужая мебель, чужие стены, чужие запахи. Вещи отвечали мне взаимностью: пол был скользким и скрипучим, в окнах в любое время суток — разбитая проселочная дорога, грязные лужи и унылые телеграфные столбы. Даже тяжелая, будто каменная кружка из Англии — Элла шутила, что ее сделали из стоунхенджа — и та «возмутилась», когда я попробовал пить из нее чай. Странная царапина в виде буквы «Е» «украшает» мой палец до сих пор.
Стыдно признать, но я матерый, давно не наивный мужик повелся на дешевую романтику в духе ковриков «Лада и Лебедь» и срежиссированный эротизм: опытные подруги объяснили Элле, как вздохи и хриплый шепот заводит мужиков.
До того, как начать курсировать на лодке перед нашим домом, Элла узнала обо мне все. Точнее почти все. Как и многие читательницы глянцевых журналов, она заблуждалась, считая что у работников киностудий сейфы трещат от купюр. Наши дом, машина, небольшой, но все-таки счет в банке принадлежали Ире.
Назад к жене проситься не стал. Она любила меня, верила и предательство не смогла бы простить.
Я ее понимаю.
Унылый рокот моторов, легкое покачивание. Мелькание осветителей напоминает, что макси-лифт не стоит на месте. Наша смена небольшая, человек сорок. В комбинезонах и оранжевых касках для непосвященных выглядим, как близнецы.
— Чем ниже спускаешься, тем ближе ад.
Джеха из нас самый большой романтик. Он умеет красиво выражаться. Когда лифт идет вниз, я вспоминаю именно это его изречение.
— Була б у тебе дружина, як у мене — сам би в пекло попросився. У відпустку. — А это уже Леся-Западник. Рост — метра два. Щеки — каску надеть до конца не дают, а все равно за час до обеда начинает стонать и охать от вынужденного воздержания. Леся постоянно жалуется на голод. На супругу он жалуется еще чаще.
До дна восемь километров. Достаточно времени, чтоб проснуться, плеснуть из термоса кофе и тихо посудачить о наболевшем. Или как я, ковырять это наболевшее молча и внутри.
— Тебе бы все на благоверную жаловаться. Пойми, женщины — это существа, которые вечно стоят на краю эмоционального обрыва и только ждут команду «Прыгай!» — подначивает Джеха Лесю.
— Ось ними і командуй!
— А я когда кочую от одной красавицы к другой так и делаю. Не поверишь, все до одной, словно перелетные птицы, выпрыгивают из гнезд, срываются с обрывов и летят вслед.
— Ага, а потім від аліментів не встигаєш відмахуватися.
— Я не отмахиваюсь. Просто не плачу. Алименты платят брошенным женам, а у меня с женщинами по любви. — Джеха мечтательно вздохнул.
— По любви, говоришь? Верный признак, что скоро женишься, — съехидничал кто-то в толпе.
— Рано мне. И дело не в годах. Жена — это как погоны. Как символ стабильности. Чем больше у тебя денег, тем больше звезд на фюзеляже твоего символа. Я в этом смысле совершенно гражданский. Правда, как -то приголубил символ одного дядечки с деньгами, так она мне весь гардероб обновила.
— А потом ее муж за тобой по двору с собаками бегал, — сообщил тот же голос. — Нижнюю часть гардероба сильно подпортили?
— Ты-то откуда знаешь?
— Та про це вся шахта знає, — загыкал Леся.
«Загыкал» — странное слово, но именно оно наиболее точно описывает звуки, издаваемые Лесей во время смеха. Во время еды он издает аналогичное счастливое поросячье гыканье.
— Ну что ж, было. Да... И гардероб попортили, и шрамы на ногах остались. Хорошо, что насмерть не загрызли. У него же собаки — слонами завтракают. Поэтому сейчас не ем, не пью — экономлю деньги на новые штаны.
— На бабах своїх заощаджуй. Економний знайшовся.
— Экономить на женщинах? Глупый ты, Леся, и неромантичный.
— Какой-какой?
— Глупый, хоть и здоровый. Твое тело из двухсот килограмм живого веса на мозг не выделило ни-че-го. И вообще, стой пожалуйста в центре, а то ты весь лифт перевешиваешь.
— Нариваєшся? — Леся тяжело шагнул к Джехе.
Платформа дернулась. Леся от неожиданности сел на пол. Джеха подошел к нему и подал руку:
— Не обижайся. Я же шучу. Пытаюсь откопать под твоими окороками незакормленные чистые чувства. Вот скажи, ты фильм «Забытая мелодия для флейты» смотрел?
— Ну, смотрел. И что теперь? — вмешался я. — Фальшивая мелодия у этих флейт, и герои надуманные. Авторы бесспорно талантливейшие люди, но в этом фильме оправдывают подлость. А подлость, хоть припудривай ее, хоть сахаром посыпай, смердит все равно. Короче, оставь Лесю в покое, красавчик, а то он случайно на тебя наступит.
Свою короткую биографию Джеха мог описать одним предложением: «Жизнь удалась». Он лежал на Доминиканском пляже, над головой качались пальмы, а рядом в шезлонге кайфовала цыпа, которую он зацепил вчера в баре. Карина — да, кажется Карина — приклеилась к нему настолько плотно, словно он пообещал к концу недели повести ее под венец. Подруга с утра уже не вязала лыка. Даже на родном английском, кроме «Ineedmoredrink» ничего адекватного произнести не могла.
С родителями получилось несколько хуже. Если переводить их отношения в футбольную терминологию, то счет можно оценивать, как один-один: когда он был в возрасте Маугли, его сдали в детдом, зато теперь Джеха им ни фига не должен. Иногда накатывало. Хотелось спрятаться под надежное мамкино крыло, уткнуться носом в ее теплый живот и порыдать. Просто, без всяких причин. От счастья.
Поджарый живот Карин для этой цели не подходил. Совсем. От него пахло духами, пресыщенностью и чем-то животным и неприличным, вроде ожившего порно. Тайны не было.
Тайна осталась там, в Перми, где он помыл кошельки парочке лохов. Когда на следующий день пуля прошила окно и разнесла ходики у него над головой, он понял, что билеты и визу он заготовил совсем не зря: лохи на самом деле таковыми не были. Большие мужики в законе, уверенные в собственной неприкосновенности, с кладбищами из тех, кто посмел наступить им на мозоль. Но уверенность — главный враг бдительности — на то и была ставка.
За бабосы, которые он снял в тот вечер, можно пять лет прятаться на пляжах Каймановых островов, Канкуна или Пунта Кана. Что будет потом он не думал. Кто думает о том, что будет потом в неполных тридцать лет.
Скуластого киллера он срисовал, когда тот только появился на пляже. Земляки за границей узнают своих по лицу, без паспортов. Да и загар скуластый получил скорее всего на Ближнем Востоке, и бицепсы наращивал не в тренажерных залах. Поэтому, когда в руках у Карины разлетелся стакан, Джеха скатился под лежак, мгновенно выхватил из сумки пистолет...
Поздно. Скуластый уже стоял над ним. Его правую руку закрывала рубашка, из под которой торчал ствол.
— Это предупреждение. В следующий раз вместо стакана разлетится твоя башка. Вернешь то, что взял в двойном размере. Срок месяц.
Киллер ушел, а Джеха продолжал лежать на песке, истерично сжимая оружие. Кажется биографию придется переписывать: «Жизнь удалась, но на очень короткий срок». Столько денег ему не добыть ни за месяц, ни за жизнь. Они это знают. Но им нужны не деньги. Им нужен сам Джеха — раб, который будет работать за карточным столом. Нет, они не лоханулись. Лоханулся он сам.
Остается одно — опять бежать. И лучше всего назад. Там его будут искать в последнюю очередь.
Джеха почувствовал укол.
Скорпион!!!
Нет не скорпион. Камень нагрелся на солнце так сильно, что обжег палец. Странный ожег в виде буквы «Е».
— Ну, что, Джеха, бог тебя пометил и включил секундомер. Что произойдет раньше: меня закопают или этот знак сойдет?
Приструнил Джеху, а сам расстроился. Он хоть шебутной, но хороший парень. Надежный. Я все правильно сделал — пусть поживет. Джеха мне как сын. Закрываться детьми — последнее дело.
— Ты, Витя... — начал Джеха и замолчал. Я в бригаде самый старый. Меня слушают. А еще потому, что его очередь.
Была его очередь.
После того, как я вызвался на место Джеха, он вообще перестал со мной пререкаться. Если я начинал говорить, он тушевался и уходил в себя. Ладно, недолго ему осталось терпеть. Через час все кончится.
Как я ни пытался отвлечься — не получается.
— Джеха, а ти за кого, за жовтих або блакитних. — Приободренный моим вмешательством Леся перешел в наступление.
— Иди ты, знаешь куда?
— Оба бандюки, — согласился я, имея в виду лидеров. — Это сейчас они «честные» и «за народ», а в школе— я учился с одним из них — забирали у пацанят деньги. Да еще и избивали. А так как с их родителями из городской управы никто связываться не хотел, все терпели.
— Там щось з згвалтуваннями було...
— I heard they raped someone, — просипелПримак.
Шесть лет назад, когда на родине Примака началась революция и страна развалилась на куски, он сбежал сюда, и теперь мыкался с нами без языка и профессии. Понять его было невозможно, но сам он соображал, о чем идет речь и изредка вставлял пять копеек на ломаном английском.
— Витя, переведи. Что он там тарабарит?
— Учи языки, двоечник, — Я повернулся к Примаку и пояснил: — Малолеток они стали насиловать уже после того, как окончили школу. Большинство боялись сказать родителям — позор же. Несколько школьниц повесились. Отец одной из погибших взял ружье, подождал, пока папаша насильника садился в машину — и саданул из двух стволов. Получил он за убийство, конечно, на полную катушку, но и дело с изнасилованиями закрыть не удалось. Сыночек погибшего функционера загремел на три года.
— Всего три. А второй вообще ни при делах оказался. — Разочарованно констатировал кто-то.
Разумеется, пятна в биографиях мэра и его оппонента были известны многим.
— Да он и половину не отсидел, — уточнил я. — Через год выпустили. — А теперь бывшие насильники на школьниц не размениваются. Им, если надо, школьниц в мешках притащат. У каждого из них сейфы от бабла трещат, власть неограниченная, армии прикормленных чинуш, ментов и бандюганов.
— Не город, а Алибаба и сорок разбойников. За кого же голосовать?
— Количество разбойников равно количеству жителей города, если быть честным. А голосовать можешь за себя. Все равно в твоем бюллетене будет написано, что ты, как и все остальные, проголосовали за того, кто окажется сильнее. Видел их плакат «Очистим город от мусора». Как ты думаешь, они ментов имеют в виду?
— Да, ментов они имеют, — начал Джига и замолчал. Политика — опасная тема для разговоров.
Ему нельзя, а мне можно. Я свое отбоялся. Последний день.
Открытие рудия — очередной переворот в науке и энергетике.
Многословие и идиотские поздравления журналистами всего человечества на первых порах и тотальный скепсис потом, когда количество денежных знаков, обеспечивающих лабораторное производство стало зашкаливать.
Потом нашли месторождение — как раз под нашим городом. Причем пока одно на всей планете. Богатейшие компании мира вступили в долю, в надежде в будущем отхватить свой кусок, прорыли восьмикилометровую шахту. Благодаря рудию должность мэра в нашем городке стала предпочтительней, чем позиция шаха в любом из нефтедобывающих государств.
Жаль только, что никто не хочет знать,, во сколько человеческих жизней обходится эта добыча. Кто будет считаться с человеческим материалом, если доходы обгоняют самые фантастические мечты?
Когда число трупов перевалило за вторую сотню, а следствие выявило подозрительную цикличность преступлений, вызвали академиков. Ни следователи, ни ученые к шахтным стволам близко не подходили. Они даже нас толком не допросили. Сделали парочку шурфов, спустили по ним какие-то приборы, После чего прокуратура и профессора сошлись во мнении, дескать, виноваты мерлоки — сказочные существа, придуманные каким-то полузабытым литератором.
Я задоголовым никогда не верил. То у них целая академия скрещивает табуретку с березой, то выпускают тома инструкций о поиске барабашек под кроватью. мерлоки идеально вписывались в «научную гипотезу», объясняющую гибель шахтеров. Воевать с мифическими существами невозможно, зато списывай на подземных жителей все грехи — обижаться никто не будет.
Мы боролись по-своему. Под землей старались ходить группами, периодически перекрикивались, добавили прожекторов, таскали тяжелые кирки. Ружья, конечно, не брали. Пыль рудия взрывоопасней динамита. Стрельни — и город превратиться в братскую могилу.
Несмотря на все предосторожности, каждую пятницу один из нас обязательно исчезал. Один день думали «Вот, пронесло», при посадке в лифт смотрели по сторонам и даже держались за руки. А все равно последнего не досчитались.
Как правило, морлоки воровали одиночек, отставших или случайно попадавших в мало освещённую часть квершлага.
После похищения они целую неделю никого не трогали. Ограничивались одной жертвой.
Чтобы было все по-честному, мы решили выбирать жертв сами — тянули спички. Кто короткую вытащил — идет на заклание. Спускается в шахту со всеми, но потом стоит где-нибудь в одиночестве и ждет своей невеселой участи.
Сегодня мой черед.
На самом деле была очередь Джеха, но он молодой. Весь его жизненный опыт лежит на постели в эротичной позе. Я видел, как его трясло, когда мы вытянули спички, и поспешил сказать, что короткая у меня.
Все равно эта бодяга когда-нибудь закончится, и я вытащу короткую спичку. Так уж лучше сам. Будет за что помянуть добрым словом, да опрокинуть стакан за упокой моей грешной души.
Лифт остановился.
— Витя, я буду рядом. Если что, еще посмотрим, выдержит ли у мерлока спина мою кирку. И... Витя, я знаю, что у тебя была длинная спичка.
Звучит, как признание.
— Все путем, Джеха. Береги себя , иди.
Смена двинулась к вырубке, а я остался возле лифта. Все равно морлоки вылавливают одиночек, так какая разница где?
Голоса затихли, и стало совсем тоскливо. Я почувствовал, как меня начинает трясти. Страх шел от щек, превращая их в лед, и постепенно спускался вниз, забирая силу у рук и ног. Быстрее бы уже. Даже в кабинете дантиста не так страшно. Там хоть знаешь, чего можно ожидать.
Тихий шорох.
Джеха! Не испугался, не ушел со всеми. Караулит меня, телохранитель хренов.
— Ты что тут делаешь? Вали быстрей. Морлоки ждут, пока я останусь один. — Говорить бодрым голосом не получилось. Челюсти дрожали. Где-то между ними неохотно ворочался язык.
Он ответил что-то невнятное, шагнул в мою сторону и исчез.
Все исчезло. Лифт, светильники, опорные столбы.
Нет не все. Через мгновение из темноты стали проступать неровные поверхности стен. И это повергло меня в ужас.
Мои надежды на быструю и легкую смерть испарились.
Проще, когда раз — и ты — труп. Что потом будут делать с твоим телом — резать на части, варить в супе или жарить на гриле уже не важно. Душа, если она есть, все равно к тому времени окажется на небесах. А если ее нет, то еще проще. Хуже, когда обнаруживаешь себя в каменном мешке и догадываешься, что это только начало. Тогда начинаешь завидовать тем, кто попал в ад сразу.
От потолка и верхней части стен шло слабое свечение, позволяющее сделать выводы о форме моей тюрьмы: почти идеальный куб, восемь на восемь на восемь метров, вырубленный прямо в скале. Без каркасов и опор. Оказывается у морлоков технология не хуже нашей. А если учесть способ, благодаря которому они меня сюда притащили, их возможности представились просто сказочными.
У моих ног что-то зашевелилось.
— Морлок! — От страха я заорал и бросил в темноту кирку.
Темнота заорала в ответ, причем голосом Джехи.
— Идиот, как ты тут оказался? Я тебя чуть не убил!
— Убил... Но не совсем. Только ногу. Теперь всю жизнь будешь меня на себе таскать. — Не смотря на перебитую конечность, он поднялся и резво допрыгал до меня на здоровой. — Я прятался за лифтом. Думал помочь тебе отбиваться от морлоков.
— Джеха, а где твое орудие? — спросил я, когда он подал мне кирку.
— Наверное, осталась возле лифта.
«Тоже мне защитничек,» — зло подумал я, но вместо того, чтоб повторить свою мысль вслух, выхватил у Джехи свое оружие, замахал им над головой и опять начал орать. Джеха прыгнул за мою спину, и в меру своих голосовых связок поддержал боевой клич.
На нас надвигалось что-то большое и бесформенное.
— Хлопці, так це ж я. А як ви тут опинилися?
— Леся, черт бы тебя побрал. Сам-то ты, как сюда попал?
— Так напевно чорт і забрав. Я побачив, що Примак з усіма не пішов, а залишився біля ліфта. Ось я і подумав, а раптом він шпигун клятих морлоків.
— Так ты хочешь сказать, что Примак тоже тут.
— I am here, — отозваласьтьмаголосомПримака. — I am here for quite long time. I was afraid to come closer. I would like to be a herо too.
Ни фига себе история. Как это мы умудрились попасть к морлокам вместе, если до сих пор они воровали только по одному шахтеру?
Джеха с Лесей, словно прочитав мои мысли, тут же затараторили, предлагая собственные версии.
— Примак, а ты чего молчишь? Может у тебя есть идея, как нам выбраться из этой дыры?
— I have no idea. Well. I have some thoughts, but I am not sure...
— Нот шур, нот шур... Давай, нотшура, выкладывай. Любая, самая бредовая мысль сейчас важна, — скомандовал я.
Примак всегда был молчуном, а тут затараторил, словно боялся, что его могут перебить:
— I am not sure. I told it. Well. The time ago, I used to work for the archeologist's team in the pyramid... In the Egypt. I studied pyramids, combined my knowledge in biology and world history. I thought that our description of mind in not very accurate, since human wrote it. I believed that mind could have different forms. I hope that ancient pyramids could provide me some prove of it.
— А теперь то же самое, но по-русски, — перебил его Джеха.
— Он занимался исследованиями в Египетских пирамидах. Пытался выяснить, в чем смысл жизни, — догадался я.
— Подумаешь, во всех пивных ларьках ученые ищут ответ на этот вопрос, — начал Джеха.
— No «смыслжизни», no «смыслжизни»! — завозмущалсяПримак. — I was looking for criteria, and I found one. It is the troop, some sort of team. All creatures on the Earth use to create teams. Human, ants, fishes, threes, stones. All of them have their flocks.
— Ну, ты загнул. Как это неподвижные камни могут объединиться в стадо? — засомневался Джеха.
— Stones, ground, sea, everything is movable. They just need much more time. Other objects and systems help them sometimes. Humans built pyramids. It is the one of examples. After all systems in our Universe have a collective brain, and collective decisions.
— Забавная идея, — согласился я. — Попробуем ее развить: подвижные камни, мыслящие камни, воинское подразделение камней со своим сержантом... Тьфу, ты. Неплохая причина загнать нас всех скопом в дурдом. Но чем лучше вера в морлоков? И то и то похоже на сказку. Так же, как наше появление в этой чертовой яме.
— Примак, если я тебя правильно понял, то камни вокруг нас живые и мыслящие?
— Well. Yes. It is a very specific form of life, and way of thinking too. Because stones have a group brain, they came to idea that all life form grouped. If somebody are alone, stones consider them as sick or damaged part, and ruin them. We are team. I guess they are going to communicate with us.
— Я ценю их желание познакомиться, но предпочел бы выбраться отсюда как можно скорее, — Джеха выразил всеобщее мнение.
— I am too. However I do not think it is possible.
— Слушай, Примак, — в голосе Джехи прорезались панические нотки, — Ты лучше придумай, как нам сбежать, а то я скоро совсем кровью истеку. Да и без воды нам не продержаться тут и двух дней.
— А без їжі — один, — уточнил Леся и многозначительно посмотрел на раненого Джеху.
От его взгляда у меня по коже поползли мурашки.
Пол зашатался. Абсолютную тишину прорезал далекий низкий гул.
— Що це? — прошептал Леся, Его вопрос повис в воздухе.
Гул быстро нарастал, превращаясь в грохот. От страха мы поерестали дышать. С потолка посыпались мелкие камни.
Это конец. Еще несколько минут назад я был к нему готов, а сейчас инстинкт и страх заставляли прятать голову между колен и надеяться на чудо.
Потолок вспыхнул искрами, покрылся буграми и вдруг помчался в сторону, словно над нами вверх ногами плыл гигантский каменный крокодил.
На миг стало темно, но в следующее мгновение потолок вернулся на свое место и замерцал холодным безразличным светом.
Шум затих.
— Что это было? — Очередной вопрос Джехи остался без ответа.
Страх приходит по разному. И реакция на страх у всех разная. Кто-то замирает, словно загипнотизированный взглядом неведомого монстра, кто-то пытается убежать, а кто-то срывается с катушек, идет в атаку, сломя голову бросается на врага. Джеха относился к третьему типу.
— Нет, я так не могу. Лучше бы сразу убили, чем издеваться. — Забыв о своей больной ноге, он стал подпрыгивать, словно мог достать до каменного потолка и пробить его лбом. — Эй, суки подземные, где вы там? Вот он я берите! Жрите, гады!
Он все прыгал и прыгал, и чем дольше Джеха подпрыгивал, тем лучше у него это получалось. С каждым прыжком он взмывал все выше и все медленней опускался назад.
Мы как заколдованные следили за его пируэтами.
Стоп! С этим «мы» что-то было не ладно.
— Стоп! — прошептал я. — А где Леся?
Леся исчез.
Последние годы жилось спокойно, а главное отсутствие систематических тренировок привели к тому, что Леся раздобрел. Сало нахальными слоями покрыло все тело, полезло складками из штанов наружу. Казалось еще год назад там, где сейчас покачивается рыхлая кожа, бугрились мышцы. Тогда ему было приятно разглядывать себя в зеркало. Большое крепко сбитое тело, руки, как у борца-вольника, бычий загривок, переходящий в лысую голову по прямой. Чмо из подворотни такому надоедать не рискнет — издалека расшаркается.
Совсем другие тело и имя получил интеллигентный киевский мальчик при рождении. Папа — профессор консерватории, мама — телеведущая, старшая сестра — аспирант, трехкомнатная
квартира на Большой Житомирской, ауди, гараж, дача... Короче, та обстановка и тот набор вещей, при которых ребенку иметь мускулистое тело просто неприлично.
Играть в футбол его не брали даже подавать мячи — не приведи господь попадешь — улетит ведь парень с мячом, и скорее всего сразу за облака. Рыжий Вадя дал честный диагноз:
— Платоха, таким как ты, футбол прописан только по телевизору... В крайнем случае, из окна шестого этажа. У тебя же фигура — скрипичный ключ завидует.
Непонятно откуда отпетый второгодник узнал о скрипичном ключе, но сказанное им произвело на Платона — так звали Лесю в далеком детстве — обратное впечатление. Устроенный дома скандал привел к тому, что папа-профессор, взял ребенка за руку и завел в секцию бокса, которой командовал их сосед, бывший Олимпийский чемпион:
— Вы уж, пожалуйста, моего сильно не бейте. Покажите пару приемчиков, чтоб хе-хе хватило здоровья скрипку держать. Но главное, пальчики не повредите, ему же ими на хлеб зарабатывать
придется.
Олимпийский чемпион скептически посмотрел на новичка. Сплошные кости. Чем они связаны между собой? Тотальный вызов человеческой анатомии. Нет, на таких карьеру тренера не сделать.
— Юноша, ты уверен, что хочешь заниматься именно боксом? — на всякий случай спросил он скелет.
У скелета не было мышц даже в языке, и он просто кивнул головой.
— Смотри, чтоб не пожалел. Вадя, покажи ему что-нибудь попроще, но осторожно. По странному совпадению одноклассник-второгодник стал первым спарринг партнером в спортивной биографии Платона. Платону до сих пор драться не приходилось, но он запомнил обидные
Вадины слова, поэтому, как только одноклассник подошел поближе, он, не дожидаясь команды, ударил противника в нос, после чего отчаянно замахал кулачками, стараясь достать лицо. Вадя обиделся и махнул несколько раз тоже. Хотя от каждого удара у Платона темнело в глазах, он сдаваться не собирался.
Тренер остановил побоище.
— Ну, что, парень, запал у тебя есть. — Он осмотрел вояк.
Платону досталось определенно больше. У обоих из носа текла кровь, но у новичка вокруг глаза
и на челюсти темнели пятна размерами почти, как Вадины перчатки. Зато Ведя старался держаться от одноклассника подальше: черт знает, что стукнет в голову этому сумасшедшему дохляку.
— И реакция у тебя неплохая, — продолжил тренер. — Пару раз достал соперника очень грамотно. А вот защиты нет совсем. Но это дело поправимое. Оставайся. В твоем весе у нас боксеров еще не было, — тренер на мгновение задумался, потом добавил: — И в мире тоже.
К концу года Платон уже выступал на первенстве города. Победу ему засчитали еще до начала
Соревнований: как и предупреждал тренер, боксеров с таким весом не нашлось ни в одной из городских секций даже среди девочек.
Платон посчитал бесчестным записывать подобную победу в актив. С упорством, каким до сих пор занимался спортом, он сел на поросячью диету — теперь свинина не покидала его меню и удвоил нагрузки на тренировках..
Родители, ожидавшие возвращения блудного отпрыска в лоно музыки, просто махнули рукой.
Из-за занятости собственными делами они не только не замечали синяков, сопровождавших
увлечение ребенка. Они вообще забыли о боксе посчитав спорт временным давно забытым
увлечением любимого чада. Очнулись они тогда, когда Платон заканчивал выпускной класс, разговаривал басом, брился, задевал плечами дверные косяки и носил звание чемпиона республики в тяжелом весе. Тот самый Вадя, который не хотел брать Платона играть в футбол, теперь хвастал:
— Да мы с Платохой не разлей вода. Он бы до сих пор в дохляках ходил, если б я его к спорту не
привлек.
Платон готовил документы для поступления, когда мир сошел с ума.
Газеты запестрели политическими призывами. Те, кто еще вчера толпились у пивных ларьков,
принялись вышагивать по улицам, требуя смены проворовавшегося правительства на другое,
которое тоже будет воровать, но с участием манифестантов. Даже в Ваде вдруг проснулось
чувство справедливости и тяга к возрождению национальной идеи. Каждый вечер он носился по
митингам, собирал подписи против неизвестных Платону людей в защиту еще менее известных.
Деньги обесценились, каждый второй ларек в городе занялся валютными операциями, а боксеры, кто послабее — вышибалами в кабаки, кто покруче — телохранителями. Спортивные залы опустели и
секцию пришлось закрыть.
Работа держиморды Платона не привлекала, хотя приглашали его неоднократно, и он поступил
в Львовский университет. «Прогрессивные» течения в защиту языка, веры, и чего-то там еще не
минули ни Львов, ни тем более университет. Платон посетил несколько заседаний, но быстро
разочаровался: руководители групп очень напоминали Вадю. Наслоения громких фраз, отсутствие
базового образования и вера в собственную абсолютную непогрешимость. Каждый из этих
недонаполеонов и Александров Македонских пытался вовлечь боксера в свою группу, разумеется
в качестве телохранителя. Однако, когда во время ночной стычки Платон сломал несколько
ребер очередному «подлому врагу» все Наполеоны, Александры Македонские и другие борцы за
национальные ценности исчезли. В опустевшей зоне остались только двое: Платон и прокурор.
Сидел он меньше года.
— Зови меня Платоном, — объявил сокамерник — крепкий немолодой мужик, действительно чем-то похожий на него самого.
— Бывают же совпадения. Я тоже Платон.
— Тогда зови меня Жекой, чтоб не путаться. Платон — это погоняло. Наградили за то, что много философствую.
Стена за спиной Платона-Жеки была изрисована заглавными буквами «Е», стилизованными под знак евро.
— А причем тут евро?
— Какое евро?
— Ну, эти буквы у тебя за спиной.
— Никаких букв там нет. — Жека даже не повернулся. — Таблицы Роршаха видел когда-нибудь? Психов по ним изучают. Вроде пятна, а каждый видит свое. Так вот и разводы на стене. Ты увидел евро, кто-то доллары, а я Карпаты.
— Почему Карпаты? — Платон недоверчиво дотронулся до нарисованных евро и отдернул руку — его словно ударило током.
— Я везде вижу Карпаты. Родился в Рахове. Ты за что, парень, сел?
— Сломал пацану пару ребер... Случайно.
— И я за политику. У нас городок спокойный, тихий. А тут дядька один прибыл с целым табуном на Хаммерах. Сам весь из себя гладкий, баба его свинячей породы разнаряженная. Шмотье сверкает... А облегает — не поверишь: от носа до трусов сплошные складки. Которые из них подбородки, грудь, живот не знает сама. Дали мужику этому микрофон, и принялся он агитировать народ. Мол, он будет нашим новым президентом, и мы обязаны идти за него голосовать. Я у него спрашиваю: «Почему за тебя, а не за моего соседа? Ты что, курносей?» Он сразу: «Это провокация! Происки моих соперников. Сколько тебе заплатили?» А я возьми и ляпни: « Мало. Твоей бабе на треть отреза не хватит». Через час меня уже допрашивал литеха, выяснял, какое подлое покушение мы, заговорщики, готовим на кандидата в президенты. Знаешь, я не ангел. Всякое бывало. Наломал в жизни и дров и костей. Да только по сравнению с политиками должен ходить по воде пешком, да крыльями белоснежными от мух отмахиваться. Только законченный негодяй может взять на себя право определять этические и социальные нормы, распоряжаться жизнями людей. Да, сильный лидер завоевывает соседние страны, укрепляя авторитет своего государства. Его боятся, уважают, вешают в кабинетах портреты в золоченых рамах, строят мавзолеи... и притворяются слепыми. Точнее, заставляют себя верить в то, что сильное государство и благополучие граждан одно и то же.
Жека замолчал. Ему нужно было выговориться, и он это сделал. За год совместной отсидки сокамерники вряд ли обменялись более, чем двумя десятками дежурных фраз.
Платон еще несколько раз дотрагивался до стены, но она больше током не била. Он уже был готов согласиться, что все ему показалось, но однажды утром обнаружил на кончике указательного пальца маленькую татуировку в виде «Е».
Удивился он больше, чем испугался.
Прошел год.
У ворот тюрьмы Платона ждали несколько будущих Наполеонов. Они обновили лозунги, перетасовали состав, но суть оставалась та же. С распростертыми объятиями бросились бывшие друзья к «жертве политического террора». Первый, осмелившийся приблизиться к Платону, получил хук слева. Бравая охрана драться за своего босса прилюдно не рискнула, оставив разборки на темное время суток.
Прав был тезка. Политики — это такое печатное матерное слово.
Платон бежал в соседнюю страну.
— Леся, ты где?!
Может он споткнулся в темноте, ударился и лежит без сознания?
— Леся!
Я попробовал идти вдоль стены, но у меня ничего не получилось. Я шел словно по прямой. Ни ноги, ни руки не находили никаких углов. И все равно я возвращался в одно и то же место.
Когда я прошел возле Примака второй раз, пол опять завибрировал.
— Jump — прошептал Примак. Потом стал подпрыгивать сам и уже заорал во всю мощь легких: — Jump!!!
Подчиняясь крику, я подпрыгнул.
Черт, когда мне доводилось прыгать последний раз? Давно. Очень давно. Ноги еле оторвались от пола.
Следующий прыжок получился удачнее. Третий я выполнил почти легко, запросто взлетев на три четверти метра.
Я подпрыгнул не менее двух десятков раз, с каждым разом улучшая результат, когда заметил, что вибрация пола исчезла, и в нашей тюрьме наступила тишина.
Моя попытка закончить с дурацкой физзарядкой была прервана окриком Примака:
— Please continue.
К этому времени он догнал Джеху и прыгал на одной высоте с ним.
— Sorry Viktor, but we must jump. We have to prove to stones that we have a group brain similar to them. Please jump harder.
— Надеюсь, когда они догадаются, что мы тоже мыслящие, нас отпустят, — согласился с Примаком Джеха.
Во время очередного прыжка, когда они опускались вниз, а я поднимался, они подхватили меня под руки, насильно приземлили и помогли подпрыгнуть под самый потолок.
Потолок оказался гораздо выше, чем казалось с земли. Вместе с последним прыжком он отодвинулся вверх на несколько этажей, превратив нашу конуру в трубу.
Как ни странно, прыжки перестали меня пугать, а наоборот успокаивали. Они все больше напоминали полет, принося умиротворение.
— А теперь, дети, повернитесь. — Детский сад. Валентина Андреевна... Когда же это было? Подчиняюсь, вращаю тело и открываю глаза. Джеха и Примак кружатся вокруг собственных осей.
— Теперь двигаемся по кругу.
Кто это сказал, Валентина Андреевна? Джеха ? Примак? Какая разница? В ушах звучит музыка. Так это же марш Мендельсона! Наша свадьба. Мы с Ирой идем по дорожке к торцу стола. Друзья бросают нам под ноги цветы и счастливо улыбаются.
— MyGod! Да они же с нами общаются! — Примак говорил по-русски.
— Президенте, вас ожидает посол Амирики.
— Южной или обеих?
— Северной, сэр.
— Вы русские вечно что-нибудь придумываете. Нет такого государства на карте. Президенту под настроение нравилось притворяться простым парнем, шутить, делать нелепости. Конфюзий был виноват в этом сам. Он первый пошутил в присутствии господина президента. Все присутствующие буквально онемели, когда он заявил:
— Для блага государства важнее не то пространство, которое оно занимает на поверхности, а то, которое под землей, — намекая на сказочные богатства небольшой Поэрто Санча и сплетни о том, что шахты страны нередко заходят на чужие территории.
В тот день президент был в особом расположении духа. А может, в связи с веяниями в мировой политике, пожелал отыскать в системе своего правления демократические элементы.
— Весьма остроумно, весьма остроумно. Это о наших подземных тюрьмах? Но, как ты справедливо заметил, территория у нас маленькая, и держать на поверхности камеры для сотен тысяч уголовников слишком накладно для казны. Я буду звать тебя Конфюзий. Ты не столь мудр, как китайский философ, но достаточно умен, чтоб сконфюзить любого из моих прихлебал. Назначаю тебя министром иностранных дел. Мне нужен умный дипломат. А нынешний министр будет ответственным за развлекательные мероприятия при дворце.
— Да здравствует король Лир и его новый шут, — отозвался разжалованный министр. Свою должность он принял мгновенно и с энтузиазмом, но по тону было неясно: назвал ли экс-министр «шутом» себя или Конфюзия.
Большинство придворных наделили мантией шута его.
«Ладно, потерплю», — решил Конфюзий. В последнее время ему приходилось много терпеть. Именно терпение позволяло пока оставаться живым.
После официальной части Президенте попросил его задержаться. Он усадил новоиспеченного министра на стул, а сам стал прохаживаться вдоль стола. Медленная походка президента напоминала уверенного в себе хищники и совсем неуловимо кого-то еще.
— Мне часто говорят, что я похож на вашего Сталина. Да, я знаю, как вы к нему относитесь: тиран, кровопийца... Сталин был лидер. Все что он делал, шло на пользу государству.
— Польза государства и отдельных граждан не всегда совпадают, — робко возразил Конфузий.
— А разве я упоминал граждан? Разве я упоминал марионеток, дурацких кукол, задача которых выполнять волю лидера, так как сами они ни на что не способны? Народ это толпа. Твари, объединенные инстинктом муравьев. Брось им кость, укажи им врага — и они с твоим именем на знамени собственную маму поведут на эшафот. Только не приведи господь показать им слабость. Не дай бог им увидеть тебя в минуты сомнений. Толпа разорвет тебя на клочки и разрушит храмы, которые воздвигла в твою честь.
— Ну а вы, если бы не были президентом, повели бы на эшафот вашу мать??
— Вот видишь — и ты веришь, что я особый, раз задаешь подобные вопросы.
Умный палач страшнее палача-идиота: умный сознательно выбирает жертвы.
До прибытия в Поэрто Санча Конфузий жил в другой стране, где было все просто, отлажено и где он отзывался на короткое Саша.
В той далекой стране он жил давным-давно, если мерить время расстоянием и насыщенностью событиями. И месяц назад, если измерять время днями и минутами.
В какой-то момент его скромный бизнес в Белоруссии не понравился местному начальству. Точнее, наоборот, понравился. Причем настолько, что ему намекнули.
Оставался только один выход — бежать и как много быстрее. Забыть о бизнесе, друзьях, связях и спасаться в любой стране, и чем дальше, тем лучше. Те, из его приятелей, кто понадеялся на чудо, на высоких покровителей или просто не успел сбежать, жалеют до сих пор. А может, не жалеют...
Жалеют их самих. Жалеют и оплакивают.
Саша успел. Потому что не боялся терять и начинать все с нуля. Главное упорство. Ну да, его бизнес приносил устойчивый доход, но это не были миллионы. Пока есть руки и голова все поправимо
Президенте принял его весьма достойно, особенно, если судить по шкале Поэрто Санча. В стране практически невидимой на карте мира процентов двадцать населения уже сидели в тюрьмах, а остальные готовились. Саше, неожиданно ставшему Конфузием, тоже следовало готовиться. Или опять бежать.
Он выбрал второе.
Новое место пребывания оказалось почти одинаково удаленным от Белоруссии и Поэрто Санча, а новый псевдоним очень напоминал имя, данное при рождении. Алехандро. А еще помогли диплом археолога, несколько достаточно громких публикаций и недостаток рабочей силы. Команда подобралась славная. За пару лет они объездили полмира, раскапывая неизвестные участки в захоронениях майя, египетских гробницах, остатках Вавилонских дворцов.
Открытие на открытии. Особенно интересным ему показался зал Мецтли в Мексике. Огромное помещение, ни одного столба и низкий потолок. Под самым потолком архаичная мозаика в виде листьев фантастического растения. А между стыками каждого блока лепестков закорючка, напоминающая знак евро.
— Откуда здесь символ евро? — полюбопытствовал он у руководителя группы, невысокого плотного профессора из Венеции.
— От твоего воображения. Не забывай, мы находимся в зале богини. Запросто можно увидеть и саму хозяйку, и нашего Зевса, и Аллаха, и даже Будду. Лично я никаких евро не нахожу. Но это, как в таблицах Роршаха.
— Кого-кого?
— Роршаха... кажется. — Лицо руководителя вдруг побледнело. — Я не помню... Не знаю никакого Роршаха.
Если бы не изображение евро, Саша-Алехандро тут же забыл бы о случившемся. Мало ли какие заскоки бывают у профессоров. Устал. Переработался.
Когда профессор отошел, Саша все-таки дотронулся до значка... и вскрикнул от боли, словно холодная стена оказалась раскаленным металлом.
Опухоль на пальце держалась неделю, а когда она сошла, на кончике остался маленький шрам в виде буквы «Е». Мистика. Чертовщина. Впрочем, на планете еще столько неисследованного, таинственного. И чем больше этого таинственного, тем интересней, тем дольше продолжается праздник.
Праздник закончился, когда группу направили в Поэрто Санча.
Следующее приземление Саши произошло в России. Близковато к Белоруссии, граница между странами почти условная, зато все знакомо. Кроме шахты.
Работать пришлось именно там. Бедного «эмигранта из Поэрто Санча» никто брать на работу не спешил. Кадровикам международные проблемы не нужны.
Шахтеры приняли его неплохо, хоть и окрестили Примаком. А как еще можно было окрестить человека без роду племени, не знающего толком ни одного языка.
От того, что Примак заговорил по-русски, я сознание не потерял. Наверное в глубине души подозревал нечто подобное.
— Примак, а что, если тебя запереть в яме под Шанхаем или Эйлатом? Может ты заговоришь по-китайски, на иврите или еще каком земном языке.
— Земном? Ти впевнений, що ми все ще на Землі?
Я схожу с ума. Это же Леся! А где тогда Примак?
Леся-Примак словно услышал мои мысли:
— Ні, ми не сходимо з розуму. У мене самого поки більше питань, ніж відповідей. Главное — с нами общаются. Кто? Не знаю. Какая-то сложная система. Разумные камни — та ее часть, которую мы способны видеть. Логично предположить, что и мы обладаем аналогичными частями, с которыми взаимодействует он. У него нет глаз, но он улавливает и пытается исполнить наши желания. Во всяком случае которые понимает. — Теперь мне казалось, что со мной разговаривает Джеха. Во внешности Примака тоже произошли изменения — он явно помолодел, на голове закучерявилась прическа. — Мы все беглецы. Мы убегаем от преследователей, из других стран, от самих себя.
— Escapers, — уточнил я почему-то по английски.
В это время потолок нашей темницы исчез. Хлынувший поток света растворил в себе наши тела и устремился вверх.
— Верно, Витя, верно, Джеха. Наш супер собеседник пытается помочь нам скрыться. Примак, а ти як ставишся до подорожей в нікуди? |
Рассказ открыт для комментариев