Ветер усиливался. Эльмас, опершись на мотыгу, привычно прищурился, вглядываясь в горизонт. Похоже, надвигается песчаная буря. Значит, надо поскорей убираться домой. Работу на сегодня можно считать законченной. Парень бросил мотыгу на тачку, до половины загруженную глиной и покатил по пыльной каменистой тропе между редких кустов колючек и бурых пустынных кактусов – в сторону видневшегося вдалеке родного аула – беспорядочного нагромождения глинобитных лачуг.
Глины сегодня Эльмас накопал немного, но это было уже не так важно. Всё равно, дела у отца сейчас шли туго. Гончарные изделия – кувшины, чаши и казаны – расходились плохо, хуже обычного. Это и не удивительно. Народ обнищал, да и кувшинов для воды надо всё меньше – самой воды стало меньше. Сезон бурь в этом году выдался особенно засушливым. Колодцы опустели, канаты мелеют. Шейхан Янсуд поднял цену на воду. Говорит, казна Барбаристана собирает мало налогов, недостаточно для закупки воды у халифата Тартарии в нужном количестве. Одна надежда – на договор с Объединёнными Юрапскими Эмиратами.
За этими невесёлыми раздумьями Эльмас подкатил к родной хижине и у самого дома оглянулся. Песчаная буря была совсем близко. Её сухое пыльное дыхание уже царапало кожу лица и забиралось под куфию и бурнус. Успел.
Внутри хижины царил полумрак, потому что оконные проёмы уже были предусмотрительно завешены верблюжьими пледами. Глиняные стены освещались только бликами от языков пламени, танцующих над открытым очагом. У огня сидел отец, заваривая чай. Второе чаепитие за день – по нынешним временам это уже было расточительством. Слишком много воды уходило в пар.
– Отец, мы ведь пили чай сегодня утром!
– А, Эльмас, – встрепенулся отец, неожиданно вырванный из глубокой задумчивости, и бросил на сына грустный взгляд. – Хорошо, что успел до бури. Садись, пей чай. У нас будет серьёзный разговор.
Мать, хлопотавшая в уголке с каким-то рукодельем, вопреки традициям не удалилась на женскую половину. Родители Эльмаса в быту придерживались довольно свободных взглядов. Она просто молча слушала, не вмешиваясь в мужской разговор.
– Ты знаешь, сынок, какие сейчас настали времена, – слегка приложившись к пиале начал отец, глядя куда-то вдаль. – Воды в канатах всё меньше и меньше. Сезон урожая прошёл плохо. Овощей и зерна в этом году очень мало. Простые дехкане бедствуют. Спрос на наш товар совсем упал. А на празднике урожая ни одна семья не посватала твоих сестёр.
– Не переживай так, отец, – решил ободрить его Эльмас. – Они ведь ещё не старые. Всего-то четырнадцать и шестнадцать лет. Выдашь их в следующем году.
– Да, – печально вздохнул отец, задумчиво поглаживая бороду. – Но до следующего праздника урожая надо ещё дожить. Придётся продать нашу последнюю верблюдицу. Но, боюсь, и этого будет недостаточно.
– И что же нам делать?
– Что делать?.. – отец тяжело вздохнул. – Ты уже совсем большой, сынок. Семнадцать лет – взрослый мужчина. Пора тебе искать лучшую долю. А возможностей для этого больше всего в столице. Сегодня в нашем селе остановился караван, идущий в Баракасарай. Я отдал им десяток своих лучших кувшинов, и баши согласился взять тебя с собой.
Мать тихонько всхлипнула, украдкой вытерев скупую слезинку.
– Не лей зря воду, женщина, – коротко бросил ей отец и опять обратился к Эльмасу: – Возьмёшь с собой посуды, сколько увезёшь, продашь там на базаре. А потом, помогай тебе пророк Дэуд, найдёшь работу, обживёшься.
– А как же вы?
– А мы протянем как-нибудь. Девчонок вот только замуж бы выдать. А нам с матерью – много ли надо? А там, глядишь, жизнь опять наладится. Да и ты, может, разбогатеешь, помогать нам сможешь.
– Хорошо, отец, – склонил голову Эльмас. – Раз ты так решил, значит так и сделаем.
– Так тому и быть… Но прежде, чем ты пойдёшь собирать вещи, я хочу рассказать тебе ещё кое-что. Знаешь, семнадцать лет назад, когда я был ещё полон сил и не сидел на месте, лепя горшки, я ходил с караванами за солью – далеко на юг к соляным озёрам. И вот однажды, на обратном пути, мы зашли в караван-сарай, который оказался дочиста разорённым. На улице валялись трупы местных жителей. Ассегаи бандитов-кочевников настигли в их тот момент, когда люди пытались спастись бегством. Страшная была картина… Но мы нашли двух живых малышей-близнецов, которых мать успела спрятать в ворохе одеял и одежд. Караван-баши взял только одного. Сказал, что двоих не прокормит. Хотя не бедный был купец. Соляной магнат. Остальные тоже отказались. Ну, да, пророк им судья. А у нас с матерью детей тогда ещё не было. Вот я и взял второго. Так ты у нас и появился… Но я хочу, чтоб ты знал – хоть ты и не моё семя и не плод чрева моей жены, но мы любим тебя как родного. И вырастили настоящим барбаром. И гордимся тобой.
Отец умолк, допивая из пиалы уже остывший чай. Мать опять всхлипнула, но замечания о водной расточительности уже не услышала. А у Эльмаса вдруг почему-то защипало в глазах.
– Отец, – прохрипел юноша сквозь горький комок в горле. – Вы с мамой и сестрёнками всегда были и будете моей единственной роднёй. И другой мне не надо.
– Я знал, сынок, что ты именно так и скажешь, – ответил отец, опуская пиалу. – Но помни – у тебя есть брат. И он, должно быть, очень похож на тебя. Если память моя ещё не совсем одряхлела, караван-баши собирался назвать его Эляваль. И кто знает, пути пророка неисповедимы, может быть, ты найдёшь его в Баракасарае. Брат – это всегда хорошо. И если вы встретитесь, он, конечно же, тебе поможет.
Караван шёл семь дней по сухой каменистой пустыне, держась поближе к обмелевшим канатам. И людям и верблюдам нужно пить. За что в каждом оазисе, куда они заходили, караван-баши платил не только официальную дорожно-водную пошлину, но и немалый бакшиш в карман местных шейхов. И требовал с Эльмаса, вопреки договорённости с его отцом, всё новые и новые доплаты. Вода, мол, дорожает, а стало быть, растут и поборы. Эльмас недоумевал. Сказал ведь пророк Дэуд: «Отдай жаждущему половину воды своей. И если у тебя только капля – отдай пол капли. И прольётся на тебя небесная майя». Может, оттого и не льётся с неба вода, если верить аксакалам, уже лет четыреста, со времён первого пришествия пророка Дэуда? А может, сказки всё это? Как вода может литься с неба? Откуда ей там взяться?
Но, так или иначе, а Эльмас, чтобы оплатить свой дальнейший путь, приходилось продавать за бесценок отцовскую керамику на местных базарчиках.
И вот, наконец, Баракасарай – Благословенная Обитель – столица Барбаристана. Эльмас не только никогда не видел ничего подобного, но и представить себе никогда бы не смог. Даже издалека, с вершины дюны, город казался невероятно огромным, уходящим к самому горизонту. А в центре этого бесконечного и беспорядочного нагромождения глиняных построек возвышались величественные башни и минареты из песчаника, искусно отделанные барельефами и узорами, раскрашенными индиго и охрой. А из-за невысоких дувалов выглядывали пальмы и какие-то диковинные деревья, которые Эльмас видел впервые. Сомнений быть не могло – это внутренний город, Шейхансарай, резиденция шейхана Янсуда и его свиты.
Из самого центра Шейхансарая тянулась на арочных опорах совсем другая стена, намного выше ограды. Она пересекала весь Баракасарай и уходила на северо-восток к самому горизонту. Через равные промежутки на ней виднелись небольшие дозорные башенки. Если верить рассказам, то именно так должен был выглядеть центральный акведук, поставлявший в Барбаристан воду из Тартарского халифата.
На окраине города караван-баши скомандовал Эльмасу слезать с верблюда, коротко объяснил, как найти базар и повернул караван в одну из боковых улочек, мгновенно забыв о своём бывшем пассажире.
Парень на некоторое время застыл на месте, оглушённый шумом и суетой большого города. В глазах рябило от деловито снующих туда-сюда горожан в чалмах и куфиях, халатах и бурнусах всевозможных фасонов и раскрасок. Мимо чинно шествовали верблюды, катили, подымая пыль, повозки, запряжённые орущими мулами. Громко переругивались возницы, перегораживая друг другу проезд и образуя заторы.
Оправившись от первого шока и собравшись с мыслями, Эльмас осознал, что глупо так торчать посреди улицы. Вспомнив объяснения караван-баши, он осторожно двинулся в указанном направлении, стараясь не угодить под чьё-нибудь копыто или колесо и, не приведи пророк, не разбить остатки отцовской керамики, болтавшейся в заплечном мешке.
По мере приближения к базару, Эльмас заметил, что суета заметно стихает. Людей и животных становилось всё меньше. Но гул впереди, наоборот, нарастал. Зайдя на базар, он вообще обнаружил опустевший квартал. Квартал, который по площади намного превосходил его родное село. И при этом абсолютно пустой. Лавки и погребки закрыты, окна плотно завешены, никаких лотков с кебабом и шаурмой, никаких уличных мастеров и зазывал. Не базарный день? Но шум человеческих голосов впереди свидетельствовал о большом скоплении народа. Ничего не оставалось, кроме как направить свои стопы туда, куда, похоже, переместился весь столичный базар.
Идя на звук, Эльмас вскоре вышел на открытое пространство – большую площадь, заполненную людьми. А за площадью возвышался широкий бастион с воротами посредине. Справа и слева от неё на невысокой дувале (всего-то в два роста) располагались воины в кольчугах и шлемах – наверняка, гвардия Шейхансарая.
Народ шумел и размахивал барбарскими флагами – индиговый цветок барбариса на фоне жёлтого полотна пустынной охры. Может, сегодня большой национальный праздник? День рождения шейхана? Эльмас прислушался к тому, что выкрикивали люди. «Свободу барбарам!», «Вода для всех!», «Все равны перед пророком!», «За бакшиш – к столбу!» Они что, против правителя? Но почему тогда у них наши флаги?
С минарета вместо муэдзина нараспев вещал какой-то глашатай, призывая добрых граждан разойтись, а смутьянам угрожая небесной карой в исполнении земного наместника.
Окончательно сбитый с толку, Эльмас начал осторожно пробираться сквозь толпу поближе к воротам – туда, где, обращаясь к народу, заводилы выкрикивали то ли призывы, то ли проклятья.
Внезапно краем глаза он уловил новое движение. Подымались ворота. Ну вот! Сейчас выедет сам шейхан Янсуд на белом верблюде и всё станет ясно! Воодушевлённый такой перспективой, юноша с удвоенной силой ринулся протискиваться сквозь толпу. Но толпа, наоборот, бросилась в обратную сторону, чуть не сбив его с ног. Это было похоже на песчаную бурю. В просветы между мечущимися телами он вдруг увидел, что на самом деле происходит впереди. Из ворот, шеренга за шеренгой выбегали стражники в кольчугах и шлемах. Они швыряли в народ мешочки с порошком, наверное, перечным, потому что люди от него кашляли, чихали, плакали и тёрли глаза. Настигнув замешкавшихся, стражники азартно колотили несчастных деревянными палицами.
Эльмас опешил. А как же заповеди дэудейства?! «Не подыми на безоружного ни камень, ни палку, ни руку свою»?! Да что ж это происходит?
Но рассуждать и удивляться времени не было. Вслед за прочими, он тоже пустился наутёк. И уже пробегая по одной из базарных улочек, он услышал позади приближающийся тяжелый топот сапог и почувствовал, как дубинка стражника угодила в его заплечный мешок. Посуда зазвенела, разбившись, но при этом защитив хозяину спину. От следующего удара Эльмаса спасла невесть откуда взявшаяся рука, буквально выхватившая его из-под носа охранника и затащившая в дверной проём. Дверь тотчас же захлопнулась и была заперта на тяжёлый засов.
Страж порядка, проверив дверь на прочность и палицей и ногами, в конце концов, загромыхал дальше, очевидно найдя себе новую жертву.
– Ну как, цел? – спросил, переведя дух, спаситель, разглядывая Эльмаса. Тот, в свою очередь, тоже окинул взглядом собеседника. Спаситель оказался парнем в изрядно потёртом халате и с просто повязанным жёлтым платком на голове вместо куфии или чалмы. Парень выглядел лишь немногим старше Эльмаса, но держался куда как уверенней.
– Да вроде бы цел. Спасибо за помощь. – Эльмас на секунду замялся. – А что это здесь происходит?
– Э-э, да ты, видать, не местный, – ухмыльнулся «жёлтый платок». – Издалека?
– Да, – слегка смутился Эльмас. – Издалека. Из аула неподалёку оазиса Майали. Только сегодня пришёл с караваном. Хочу работу здесь найти. Кстати, ты не подскажешь? Может подмастерьем куда устроиться? К кожевникам или красильщикам, я тяжёлой работы не боюсь.
– Не лучшее время ты выбрал, – покачал головой собеседник. – Сейчас у всех другая забота – как бы свой скудный заработок не потерять. Хотя… Можешь попробовать наняться в шейханскую гвардию. Там, вроде бы, набор увеличили. Будешь гоняться с дубиной за такими, как я. Устроит?
– Нет, – отчаянно затряс головой Эльмас. – Мои родители хоть и не слишком религиозные, но чтить основные заповеди приучили. Я не смогу бить безоружных… А тут…
– Муса, – неожиданно перебил его «жёлтый платок», протянув руку.
– Эльмас.
После рукопожатия Муса уверенно заявил:
– В твоей ситуации одна дорога – к таким же, как ты. Если ты с народом, то и народ с тобой. Люди не дадут умереть с голоду и поделятся последней каплей. – Тут он поднял палец вверх и приложил ухо к двери. Потом тихонько отодвинул засов и осторожно выглянул наружу. – Вроде успокоилось. Двигай за мной, только тихо.
И Муса повёл Эльмаса по лабиринту кривых и тесных улочек явно не самых богатых кварталов Баракасарая.
– Ты пойми, – объяснял Муса, уверенно пролагая, похоже, только одному ему известный маршрут среди беспорядочного нагромождения глиняных лачуг, комор, дувалов и прочего архитектурного хаоса, – власть на земле дарована пророком не шейхану, а всему народу. А народ подчиняется своему властителю только ради справедливого и мудрого правления. А он нас предал. Он крадёт у народа воду. Он обогащается, когда народ нищает. А нищий народ легче превратить в рабов. Чего и добивается Тартария. Янсуд стал тартарским вассалом, готовым продать весь Барбаристан халифу Типуну ради собственного обогащения. И когда по указке халифа Янсуд отказался от переговоров с Юрапскими Эмиратами, народ не выдержал и вышел требовать справедливости. Мы ведь не первый день уже шумим… Правда, сегодня впервые нас били дубинами…
– Не могу поверить, – бормотал в ответ Эльмас, тащась за Мусой. – Шейхан вопреки заповедям разрешил воинам бить палками своих безоружных верноподданных?
– Думаю с сегодняшнего дня мы уже не верноподданные, – жёстко ответил Муса. – И Янсуд нам больше не шейхан. И наши лозунги теперь поменяются. Кстати, ты не помнишь, пророк случайно не запрещал камни и палки против камней и палок?
– Такого, кажется, не припомню…
Вечерело. На просторном подворье, куда Муса привёл Эльмаса, было весьма многолюдно. Горели костры, вокруг которых деловито сновали люди самых разных возрастов и сословий. Кто-то готовил еду в больших казанах. Другие таскали куда-то тюки с неизвестным содержимым. В дальнем углу группа молодых мужчин под руководством седых старцев мастерили из жердей и канатов непонятную для Эльмаса конструкцию. В другой стороне двора – женщины и девушки в синих и жёлтых хиджабах под монотонное пение плели что-то из толстых прутьев пустынного кустарника.
– Видал? – с довольной улыбкой кивнул Муса, явно гордый увиденным. – Как быстро народ реагирует! Нас только что побили, а мы уже начали готовиться!
– К чему? – спросил Эльмас, не до конца понимая смысл происходящего.
– К новым встречам, – с каким-то отчаянным азартом ответил Муса. – Надо ответить взаимностью на любовь шейхана к своему народу!
– А те женщины тоже готовятся?
– Они плетут щиты для наших воинов. Здесь каждому находится работа.
– И ты считаешь что таким войском можно победить армию Шейхана?
– Открою тебе один секрет, – насмешливо прищурился Муса. – Таких дворов в Баракасарае больше, чем всех гвардейцев во всех дворцах шейхана. А ведь есть ещё и другие города и селения… Ну, да, ладно, хватит болтать. Скоро сам всё поймёшь. Пошли, лучше, подкрепимся. У нас тут общая кухня. Как говорится, с миру по капле…
Весь следующий день Эльмас под началом Мусы занимался в лагере повстанцев разными подготовительными работами – вырезал из жердей дубинки, сколачивал лестницы и даже поучаствовал в сооружении некоего устройства с непонятным названием – катапульта. Время летело быстро, тем более, что Эльмас без остановки засыпал Мусу вопросами, на которые тот едва успевал отвечать. При этом каждый его ответ порождал только новый шквал вопросов. И сам бы Муса вряд-ли справился бы. Но ему на выручку приходили другие соратники, с которыми Эльмас знакомился в процессе совместной работы.
Ближе к вечеру пришло тревожное известие об очередном кровавом разгоне протестантов на площади у парадных ворот Шейхансарая. Говорили о десятках убитых и раненых.
Помрачневший Муса куда-то ненадолго исчез, а когда вернулся, сообщил Эльмасу твёрдым тоном:
– Завтра всё решится. Такого народ не простит. На штурм пойдёт весь город. А впереди пойдут баршерхи.
– Но ведь баршерхи – это только легенда, – удивился Эльмас. – Даже если эти древние воины и существовали, то их давно уже нет.
– Да, – согласился Муса. – Это легендарные древние воины. Но они были. Если бы их не было, то не было бы сейчас и Барбаристана. Это были великие воины пустыни, которых боялась сама смерть. Потому что они не боялись её. А ещё это были наши предки. Пророк Дэуд сказал: «Бессмертие великих предков – в достойных потомках».
– Ты хочешь сказать, что мы и есть баршерхи?
– А это уже каждый сам решает, достоин он или нет.
Тут Эльмас задумался. Достоин ли? Хватит ли у него бесстрашия и самопожертвования? Да и нет полной уверенности, что он точно барбар – потомок великих предков баршерхов. Но вспомнив родителей, хоть и приёмных, сестрёнок и родной аул, Эльмас, собравшись с духом, заявил:
– Я готов стать достойным потомком великих воинов!
– Молодчина, брат, – хлопнул его по плечу Муса. – И если ты и впрямь готов, пойдём, надо пройти посвящение. Кстати, возьми с собой самый ценный свой сосуд.
– Да у меня после дубинки стражника из отцовской посуды всего-то одна только чаша и осталась целой.
– Последняя отцовская чаша? Это хороший знак. Пойдём.
Муса провёл Эльмас на другой внутренний дворик, поменьше, где в дальнем углу возвышалась большая куча хвороста, заставленная сверху разнообразной посудой. У стены рядом с большим казаном сидел седобородый старец в синей чалме. Рядом с ним горел факел. Половину двора занимала толпа, состоявшая преимущественно из молодых мужчин, хотя попадались и мужи более почтенного возраста. Каждый держал в руках глиняную чашу, пиалу, или казанок. А у кого-то были даже бронзовые кубки.
– А что нужно делать? – шёпотом спросил друга Эльмас.
– Ничего сложного, – ответил тот. – Смотри и всё поймёшь.
К старцу направился очередной доброволец.
– Боишься ли ты смерти своей, воин? – спросил его старик.
– Нет, ага.
– Готов ли ты умереть за народ свой, воин?
– Готов, ага.
– Так выпей же вина глоток последний в жизни этой.
Старик зачерпнул ковшом из казана бурую жидкость, очевидно обычного кактусового вина, и наполнил чашу посвящаемого. Тот сделал небольшой глоток.
– Так умри же сейчас и останься бессмертным в народе своём. – Старик рассёк бронзовым ножом левую ладонь новобранца и две капли крови упали в чашу с вином.
– Посвящаешь ли ты кровь свою народу своему, воин?
– А теперь иди, воин, и похорони смерть свою на братском погребальном костре.
И новоявленный баршерх отнёс свою чашу к груде остальных посудин на куче хвороста.
– Это совсем не похоже на дэудейские церемонии, – прошептал Эльмас прямо на ухо Мусе.
– Так посвящали в баршерхи задолго до пришествия пророка Дэуда, – так же тихо зашептал в ответ Муса. – Это очень древний ритуал. Может он и не совсем верно дошёл до наших дней, но, думаю, главное сбереглось.
Когда же сосуды всех участников, в том числе и отцовская чаша Эльмаса, были установлены на погребальном костре, аксакал зажёг факелом хворост и призвал всех сделать ещё по глотку вина из общего ковша чтобы помянуть и оплакать друг друга как погибших побратимов.
И хоть вся эта церемония посвящения совсем не походила на знакомые Эльмасу ритуалы, но всё же вызвала в его душе какой-то подъём, чувство сопричастности и единения…
Наутро следующего дня Эльмас и Муса, как и остальные баршерхи из их сотни, вооружились дубинками, спрятав их под халаты и бурнусы, и забросили за спины плетёные щиты, которые выглядели теперь как заплечные корзины. Добравшись до площади перед парадными воротами Шейхансарая, они обнаружили ещё большую толпу народа, чем видел Эльмас позавчера. И люди уже выкрикивали новые лозунги: «Долой предателя Янсуда и его чинуш!», «Убирайся прочь в свою Тартарию, кровавый тиран!» «К столбу кровопийц!».
Странно было видеть одни и те же жёлтые с барбарисом знамёна и в руках протестующих, и над дворцовыми минаретами – знамёна независимого Барбаристана. Очевидно, люди по разные стороны дувала Шейхансарая вкладывали в эти символы разный смысл.
Эльмас и Муса вместе с соратниками и бойцами из других сотен, растворившись в толпе, постепенно продвигались к воротам, ожидая команды. И вот – ворота начали открываться, и из них посыпались стражники с деревянными щитами и дубинками, собираясь в очередной раз учинить кровавый разгон надоедливых бунтарей и смутьянов.
– Баршерхи, вперёд! – прозвучала команда, повторённая несколько раз с разных сторон. И тут же в первых рядах мирных барбар возникло несколько шеренг воинов с дубинками и плетёными щитами.
Шейханские гвардейцы, не ожидавшие такого поворота, враз замерли на месте, а затем, повинуясь приказам своих командиров, выстроили свою стену из деревянных щитов. На какое-то время всё, казалось, застыло. Но уже через несколько секунд такого неподвижного противостояния из-за дворцового дувала и пальмовых крон в толпу полетели десятки камней, накрывая своими залпами чуть ли не всю площадь.
Защищаясь от камней, подняв, как и остальные, свой плетёный щит, Эльмас заметил, что камни летят и в противоположную сторону. Оглянувшись, он обнаружил, что между отступившей толпой и строем баршерхов уже установлены те самые катапульты, назначение которых раньше представляло для него загадку. Теперь стало понятно, что эти конструкции нужны для ответа взаимностью на каменное милосердие шейхана.
Обратив свой взгляд опять в сторону противника, Эльмас обнаружил, что ситуация резко изменилась. Стороны противостояния уже вовсю неслись друг на друга, размахивая дубинками. Проклиная своё ротозейство и нерасторопность, юный баршерх ринулся на подмогу своим побратимам.
Боевая схватка проглотила его и закружила сплошным пылевым вихрем тел и лиц, щитов и дубинок, рук и ног, кольчуг и халатов. И только одна картинка застыла в памяти как никогда не мутнеющий кристалл. Стрела, торчащая изо лба упавшего навзничь Мусы и красное пятно, расползающееся вокруг неё по простому жёлтому платку.
«Не время сейчас оплакивать брата. Ты простился с ним ещё вчера. А сейчас надо исполнять свой долг», – вывел Эльмаса из оцепенения то ли внутренний голос, то ли голос самого пророка. И через мгновение он вернулся в бой, движимый снизошедшим на него неизвестным доселе чувством спокойной ярости.
А тем временем восставшие уже шли на штурм вражеской крепости. К дувалу подтягивали всё новые и новые приставные лестницы, по которым уже карабкались самые отчаянные бойцы.
Отбросив щит, Эльмас тоже метнулся к лестнице. Мгновение – и вот он уже на стене и бежит навстречу шейханскому стражнику. В этот момент острая боль пронзила его бедро, заставив упасть на колени. Эльмас успел только заметить, что впившаяся в ногу гюрза оказалась стрелой, а подняв глаза, увидел занесённую над головой дубинку.
Первое, что увидел Эльмас, придя в себя, – улыбающееся лицо молодой девушки в белом хиджабе с красным полумесяцем. Сестра милосердия пророка.
– Очнулся, герой-освободитель?
– Я? Герой-освободитель? – Эльмас ещё плохо соображал кто он и где он.
– Ну конечно! Ты же баршерх? Сейчас весь Барбаристан только о том и говорит, что на нашу многострадальную землю наконец-то вернулись великие духом воины-баршерхи и проложили путь народу в Шейхансарай. А вместе с ним – и путь к свободе. – Говоря это, девушка приложила тыльную сторону ладони ко лбу Эльмаса и опять улыбнулась. – Жар спал, ты пришёл в сознание, значит скоро пойдёшь на поправку.
Нежное прикосновение руки в сочетании с мягкой улыбкой пробудило в Эльмасе какое-то смутное тёплое чувство, забытое воспоминание из детства.
– А где я? – спросил он первое, что пришло на ум.
– В гареме шейхана. – На этот раз улыбка девушки выглядела лукавой и стеснительной одновременно. – Точнее, бывшем. Мы обустроили здесь лечебницу после бегства Янсуда.
– Бегства?
– Да… Ах, да, ты ведь с самого штурма… Пол луны провалялся в бреду. – Сестра сочувствующе покачала головой. – А шейхан удрал в Тартарию ещё до того, как вы прорвались во дворец.
Эльмас приподнял голову. Роскошные ковры и дорогие шелка, среди которых находились пациенты, и впрямь не оставляли сомнения, что они во дворце.
– А где же гарем? – опять не особо задумываясь, спросил Эльмас.
– Ну, это уже совсем бесстыжий вопрос, – рассмеялась девушка и развернулась уходить. – Мне ещё к другим больным надо. А ты выздоравливай!
– Постой, – неожиданно для себя встрепенулся Эльмас вопреки прирождённой стеснительности, – А как тебя зовут?
– Лайла.
– А меня Эльмас. А ты ещё вернёшься?
– Конечно. Я буду ухаживать за тобой, пока ты не поправишься.
Подолгу оставаясь наедине со своими мыслями, Эльмас часто вспоминал Мусу – своего побратима. Прав был отец, брат – это всегда хорошо. И пусть он не Эляваль, пусть не по крови и не очень-то похож на тебя ни внешностью, ни повадками. Но как хорошо его обрести! И как теперь тяжело одному… Но, нет! Он теперь не один. Теперь он с народом, а значит, народ – с ним. Такое теперь у него братство…
Но по мере того, как Эльмас выздоравливал, они с Лайлой всё больше времени проводили вместе и он меньше тосковал. Она рассказывала ему о тех событиях, которые произошли после восстания и тех, что происходили сейчас. О том, как народ избрал нового шейхана. О том, как Тартария почти без боя захватила Караимскую провинцию у ослабленного Барбаристана. О том, что новый шейхан набирает новую армию из добровольцев для защиты родной земли.
А однажды, когда Эльмас начал уже сам уверенно ходить, она договорилась о небольшой экскурсии со смотрителем дворца Янсуда, где в скором времени планировали сделать музей.
Щупленький старичок в огромном тюрбане отпер им калитку в кованой ограде и повёл во дворец. От калитки и до входа в здание их путь пролегал по роскошному саду, где непривычному к такому буйству зелени Эльмасу даже казалось, что режет глаза, а от благоухания цветов кружилась голова. Внутри же дворца голова кружилась от другого. В сравнении с внутренним убранством блекла даже внешняя богатая отделка стен из песчаника. Необъятные залы с высокими сводчатыми потолками блестели полированным мрамором, искусными мозаичными панно и лакированным деревом с золотой инкрустацией. Широкие лестницы устилали толстые бархатные ковры. На стенах то тут, то там висели картины, гобелены, боевое оружие и доспехи. С потолков свисали огромные люстры на сотни свечей. Половину из слов, произносимых смотрителем, Эльмас слышал впервые.
Находясь здесь, невозможно было поверить, что эта обитель роскоши находится в самом центре хоть и столичного, но всё же нищего глинобитного города, коим преимущественно и являлся Баракасарай. Что уж там говорить о прочих селениях Барбаристана!
Но настоящим шоком для Эльмаса стало чудо, именуемое «аквариум». За стеклом, занимающим всю стену, плавали большие рыбы.
– Такое большое стекло, – вещал бесстрастным голосом старичок-смотритель, – могли изготовить только в Юрапских Эмиратах. Но совершенно невозможно представить, каким образом его сюда доставили.
Эльмас пропустил мимо ушей эти подробности, глядя на рыб как заворожённый. Нет, он, конечно же, видел рыб на базарах, и даже в хорошие годы его семья могла себе позволить поставить на праздничный стол этот деликатес. Но он впервые видел сквозь стекло, как легко и свободно двигаются они в толще воды, выпучив свои равнодушные глазищи, даже не подозревая какую ценность для кого-то может представлять их привычная, обыденная среда обитания.
– Вот уж поистине избалованные судьбой твари, – вырвалось у Эльмаса. – Всю жизнь в воде!
– Ну, среди двуногих тварей встречаются и более избалованные, – лукаво прищурился старичок. – Пойдёмте, покажу.
И смотритель отвёл их в другой зал, где почти всю площадь пола занимал большой, по представлениям Эльмаса, водоём.
– Это что, запасное шейханское хранилище воды? – спросила у старичка Лайла.
– Нет, – покачал головой смотритель. – Это бассейн для купания. Он здесь просто плавал.
– Совершал омовения? – переспросил Эльмас. – Но разве для этого нужно столько воды?
– Нет-нет, – старичок опять закачал головой. – Для омовений у шейхана были специальные водяные термы. А здесь он просто плавал в своё удовольствие. Как рыба.
В глубокой задумчивости покидал Эльмас дворец-музей. Как мог допустить пророк, чтобы человек, доводящий свой народ до нищеты, отбирающий последние капли воды, да ещё и избивающий его камнями и палками, мог пользоваться всеми этими благами и плавать как рыба в воде? Нет, наверное, пророк считает, что люди сами должны следить за соблюдением справедливости. Тогда мы на праведном пути. За справедливость надо бороться, а не только молиться. И прав был Муса – пророк вовсе не запрещает камнями и палками отвечать на камни и палки.
Вскоре стараниями сестёр пророка Эльмас окончательно излечился и вступил в ряды новой народной армии. Теперь у него был не плетёный, а настоящий деревянный щит. И свой боевой верблюд. И лук со стелами, и ассегай вместо дубинки. Если бы всего две луны назад ему кто-нибудь сказал, что он возьмёт в руки настоящее боевое оружие, он бы точно не поверил.
Проходя обучение всем тонкостям военного дела, он иногда получал увольнения и продолжал встречаться с Лайлой. Но всего через пол луны пришло новое тревожное сообщение – в ещё одной провинции на границе с Тартарией начинаются беспорядки, которые разжигают бывшие приспешники шейхана Янсуда при поддержке халифа Типуна. Тартарии не терпится отхватить ещё один кусок от непокорного Барбаристана.
И новая, ещё не испытанная в боях армия, отправляется защищать рубежи родины.
Прощаясь с Лайлой, Эльмас не смог удержаться и высказал то, что давно лежало у него на душе.
– Ты мне очень нравишься, Лайла. И я очень хотел бы, чтобы такая девушка ждала меня из походов… Жаль, что ты сестра пророка.
В ответ Лайла улыбнулась и опустила глаза.
– Ты путаешь сестёр пророка и невест. У нас не такой строгий кодекс. Мы не даём обет. Любая из нас может уйти из общества и посвятить себя одному мужчине, если он будет того достоин. Ты достоин. Я буду ждать тебя.
И вот оно – первое для Эльмаса настоящее сражение. Навстречу друг другу понеслись две армии, подымая за собой тучи пыли. Одинаковые. Одинаковая пыль, одинаковые верблюды, куфии и бурнусы, щиты и ассегаи. ещё вчера были братьями. В чём же разница? Только в знамёнах. У противника – флаги Тартарского халифата. А ещё за спиной мятежников на вершине холма стояли боевые слоны Тартарии, которых Эльмас видел раньше только на фресках Шейхансарая. И на этих огромных чудовищах восседали закованные в доспехи тартарские воины в больших тюрбанах с перьями и с блестящими на солнце металлическими щитами в руках. Но они не спешили вступать в бой. Понятное дело – пускай сперва глупые барбары покромсают друг друга. Ну, что ж, если суждено погибнуть…
Краем глаза Эльмас заметил надвигающуюся сбоку песчаную бурю. Наверное, другие тоже заметили, но остановиться и развернуться в поисках укрытия уже никто не сможет. И едва только армии столкнулись, песчаная буря тут же накрыла поле боя своим удушливым покрывалом.
Когда стражники выволокли Эльмаса из зиндана, яркий свет резанул по отвыкшим от солнечных лучей глазам, заставляя прищуриться. Куда его вели? Может, на казнь? Эльмас ни о чём не сожалел. Жаль только, что он никогда не узнает, чем же всё закончится. Он даже не знал, какой был исход его первого и последнего сражения. Тогда в песчаной буре всё так перепуталось, что он даже не мог понять, как попал в плен.
Мятежники привязали его к толстому столбу и оставили так стоять в ожидании свой участи. Через насколько минут к нему подъехал всадник, одетый как высокий сановник, слез с верблюда и подошёл почти вплотную. В его упитанном лице Эльмас узнал своё отражение, только немного искажённое, будто по водной глади прошла волна.
– Похож, – произнёс сановник, рассматривая лицо Эльмаса. – Ну, давай знакомиться, брат. Меня зовут Эляваль. А тебя, если не ошибаюсь, Эльмас?
– Не ошибаешься.
– Что-то ты не очень мне рад. Ты ведь знаешь, что мы с тобой не родные дети своих родителей, а приёмные? Так что кроме друг друга у нас с тобой кровной родни больше нет. Но нам с тобой повезло. Мне – потому что меня усыновил богатый купец, который добился высокого положения при дворе шейхана Янсуда. А тебе – что я тебя нашёл раньше, чем ты бы сгнил в вонючем зиндане. Пойдём со мной. Прими подданство Великой Тартарии. Мы вдвоём, как братья, достигнем всего – почёта, славы, богатства. Мы будем купаться в роскоши. Гаремы, много воды, много власти. Ну, брат?!
– Нет у меня брата. Он погиб под стенами Шейхансарая. А ты мне братом никогда не был. Мои братья – барбары, а не тартары.
– Да ты подумай только, что ты говоришь! Тартары и барбары – один народ! Мы все братья! Мы все – народ Великой Тартарии! А твоего Барбаристана попросту нет! Это выдумка, мираж!
– Сразу видно, что ты вырос во дворцах и ничего не знаешь о пустыне. Мираж – не выдумка. Горячий воздух пустыни может иногда искривлять свет и показывать то, что за горизонтом. Оно, конечно, на самом деле дальше, чем кажется, но если очень захотеть, можно и дойти.
– Как дойти? Куда дойти? Тартария прекрасно обойдётся без ваших солончаков, а вот вы без тартарской воды на одних только оазисах не протянете и года! И никакие Эмираты вам не помогут! Или ты думаешь, что они поделятся с вами половиной своей воды, уверовав в майю небесную?
На щеку Эльмаса упала капля. Неужели я плачу?
– Знаешь, Давид, не прошло и четырёх столетий с тех пор, как мне пришлось заминать на Совете скандал с твоей самодеятельностью во вверенном тебе секторе. Забыл? Начинаешь опять?
– Крис, ну ты же сам видишь! Они уже переросли свою формацию…
– Ну, да! Благодаря тебе! Кто тогда обучил их ремёслам? Кто дал земледелие и архитектуру? Да ещё вдобавок и попал в пророки?
– Ну, это был побочный эффект. Но сейчас ведь я не прошу многого! Лёгкая коррекция климата, никаких катаклизмов. Я тут всё посчитал. Смотри, если компенсировать здесь…
– Не надо мне объяснять простые вещи. Вопрос не в этом. Ты печёшься только о своём секторе, а я отвечаю за всю планету. Ладно, давай сюда свои расчёты. Подыму твой вопрос на Совете. Но лично моё мнение – не стоит торопиться. Надо бы посмотреть, чем всё закончится.
Эляваль ошалело смотрел в небо. На его лицо падали капли воды. Привязанный к столбу Эльмас, зажмурившись, ловил губами капли дождя. И теперь он по-настоящему не боялся смерти. Пусть ему не суждено увидеть второе пришествие пророка, но разве это – не оно? На его иссушенную многострадальную землю полилась, наконец, майя небесная! И теперь по всему Барбаристану зацветёт барбарис! |
Рассказ открыт для комментариев