[…И подводить итоги
По той причине,
Что Бога видеть в Боге,
А не в мужчине]
Е.Исаева
Одна из его женщин. - Ваши картины поражают, Тим, - молодой человек смущается от моих слов. Ему явно неловко – он переминается с ноги на ногу и теребит полы пиджака. Такой стеснительный и такой талантливый. – Вам всего двадцать! Сейчас так редко встречается старая школа: в изобилии технических новшеств в современном искусстве почти не встретишь краски и холсты. Выставка такого масштаба - это поистине грандиозный прорыв для молодого художника! Пришлось пробиваться?
- Знаете, однажды, мне сказали, что если тебе чего-то сильно хочется, нужно бороться во что бы то ни стало. Подниматься снова и снова. Когда-то мне пришлось побороться - и я победил. И продолжаю бороться.
- Всегда?
- Да. Меня научили не сдаваться.
- И кто же ваш вдохновитель, Тим?
- Вы, несомненно, слышали о нем. Человек, который дарит жизнь безнадёжно больным. Но, это так поверхностно звучит, - он усмехается, подхватывает меня под локоть и подводит к одной из своих картин. От нее буквально исходит свет. - Он дарит людям надежду.
- Тимофей, ты не мог бы …? – женщина, чуть за сорок, в элегантном сером костюме, просит подойти его к другой картине. Видимо, на неё уже нашёлся покупатель.
Он пожимает мне руку и уходит, а я продолжаю стоять на месте.
Сердце сжимается в груди.
«Маленький мальчик. Его зовут Тимофей. Видела бы ты его рисунки. Он очень талантливый. Борется за жизнь душой и телом. И я собираюсь ему помочь».
Я шумно выдыхаю воздух. Он помог ему. Он спас всех, кто встретился ему на пути. Разобрал каждый запущенный случай.
Почему же для меня не нашлось идеальной формулы?
…
Он возвращается, когда на часах уже давно за полночь. На цыпочках проходит в комнату, стараясь не шуметь, снимает пиджак и вешает на стул. Я наблюдаю за ним, укутавшись в плед, привалившись к спинке дивана.
Наши взгляды пересекаются, и его лицо озаряется самой удивительной улыбкой на свете. Он в мгновенье заполняет собой все пространство в комнате, изгоняя мое безумное одиночество прочь.
- Привет.
Я киваю в ответ. Измученная ожиданием, бесконечными мыслями, мучающими меня в его отсутствии, я чувствую себя искалеченной и уставшей. И бесконечно счастливой, потому что теперь он со мной. Он возвращается, и колебания моего мира прекращаются. Моя планета вновь обретает свой центр и возвращается на верную орбиту.
…
- Простите за опоздание, я совершенно не ориентируюсь по карте! – он обречённо разводит руками.
- Ничего страшного, - я протягиваю ему руку. – Я - Эмили, местный «Вестник».
Он принимает мою ладонь и аккуратно пожимает. Я обращаю внимание на его руки. Несуразно большие ладони и длинные пальцы.
- Очень приятно, Эмили. Я Алан. Но, раз вы пригласили меня, вам и так, наверное, это известно, - у него приятный низкий голос, с хрипотцой. Любой певец позавидовал бы такому. Я снова улыбаюсь и, пытаясь вернуть себе деловой вид, жестом указываю ему на дверь кафе.
Он реагирует мгновенно, ловко продвигаясь вперёд и открывая передо мной дверь. Я недоверчиво смотрю на него.
- У вас в городе отменили хорошие манеры? Простите, если что, - он снова улыбается, и почти забываю, что пришла сюда по делу. Этот человек, возможно, мой последний шанс сохранить место в газете, и мне чертовски повезло, что он решил выкроить время и встретиться со мной.
Он кивает, чтобы я проходила вперёд, и я слышу за своей спиной легкий смешок. Передо мной давно никто не открывал дверь. Сомневаюсь, происходило ли это когда-нибудь вообще.
Я спускаюсь по ступенькам вниз и, еще не открыв дверь, слышу шум в кафе. Сегодня здесь необычайно много народа. Мы протискиваемся между столиками в самый дальний угол. Это место всегда пустует. Стопка журналов и куча бумаг работает намного лучше, чем надпись «reserved».
- Хотите что-нибудь выпить? – я сгребаю бумаги в сторону, пытаясь сформировать аккуратную стопку, но несколько листов все равно остается торчать по бокам.
- На ваш выбор.
- Ладно, - я пытаюсь сообразить, как в полевых условиях соорудить сыворотку правды. Ни за что не поверю, что он на самом деле такой. Внутри и снаружи. На публике и один на один. О мысли про «один на один» к моему лицу приливает волна жара. Звучит как «наедине».
Я подхожу к стойке и вижу только лишь торчащую пятую точку.
- Андрэ? – пятая точка дёргается, и из-под стойки доносится глухой звук удара. Андрэ вылезает медленно, потирая ушибленный затылок.
- Ли, нельзя так подкрадываться к людям, - у него раздражённый вид, но по голосу я слышу, что он рад меня видеть.
- Не спи на работе, и никто не подловит тебя на этом.
- Какой тут сон. Ты, наверное, издеваешься. Видишь, что твориться в зале?Я не знаю, каким ветром их всех занесло сюда. Ни одного свободного места. Посягали даже разобрать твой столик, и мне пришлось объяснять, что это не для гостей. Если босс узнает, он меня убьёт. И виновата будешь ты, - он снова наклоняется и скрывается под стойкой. – Наконец-то, - он выуживает огромный пакет кофейных зерен. – Сегодня выпили недельный запас. Старый добрый свежезаваренный кофе снова в моде? Мир сошел с ума.
- Радуйся, большенарода – больше выручка.
- И больше шансов, что я не доживу до утра. Ли, если ты хочешь чего-то, сделай сама, ладно? Пятый столик ждет сэндвичи уже полчаса. Думаю, еще минут пять, и они покрошат меня на ветчину.
- Я разберусь, иди.
Он скрывается за дверью на кухне, а я возвращаюсь к моей будущей сенсации.
- Сегодня многолюдно, ничего? Обычно здесь почти никого не бывает.
- Приятное место, - Алан оглядывается по сторонам.
- Вы не против ненадолго присесть за стойку?
Он снова улыбается и поднимается из-за стола. В небольшом помещении с низкими потолками он кажется громадным. На улице это не было так заметно. Я мысленно прикидываю, что он выше меня сантиметров на двадцать. Почти два метра роста.
Он проходит со мной до стойки и в недоумении смотрит, как я беру фартук и подхожу к кофемашине.
- Вы здесь работаете? – в его голосе искреннее удивление.
- Нет, что вы. Просто я здесь частый гость, и у меня есть определённые поблажки. Или наоборот, - я пожимаю плечами, насыпая молотый кофе в турку. Она входит в паз кофемашины с первого раза. Отлично.
- У вас довольно ловко выходит.
- У меня была практика, - я улыбаюсь, подставляя две кружки и нажимая кнопку. Ароматный запах кофе в мгновение наполняет пространство за стойкой. Андрэ выглядывает из-за двери, улыбается мне и снова скрывается на кухне.
- Все равно. Быть настолько разноплановым человеком удивительно.
Мой смех абсолютно искренний. Я разворачиваюсь к нему с двумя кружками и ставлю их на стойку.
- Вы не серьезно. Я всего лишь пишу о вас статью и умею варить кофе. Это не разноплановость. Вот вы – это другое. Хотя нет, наверное, данное определение, на мой взгляд, не подходит вам. Гениально – вот это ближе. С молоком или без?
- С молоком, и, пожалуйста, не нужно на вы. Я сразу начинаю чувствовать себя старым преподавателем, трясущимся над кучей докторских, который не видит дальше стёкл своих очков.
- Но это правда. Ну, кроме старости и очков, - я подогреваю молоко и доливаю его в кружки. Открываю несколько полочек буфета, прежде чем нахожу пакет с маленькими зефиринками и, не спрашивая, насыпаю их в обе кружки. И добавляю корицу. А потом осознаю это. Мне выпал шанс взять интервью у самого выдающегося человека, а я играю в бариста в старом кафе. Мне хочется стукнуть себя по лбу. Есть завтра я не положу статью на стол редактору, возможно, я буду варить кофе до конца своих дней.
- Готов? – я забираю кружки и усаживаюсь за стол. Отмечаю про себя, как он с трудом протискивается в узких проходах между столиками.
- Итак, - я достаю ручку и блокнот, - каково быть самым выдающимся человеком на свете?
- Ты мне скажи, - он усмехается, подхватывает зефиринку и отправляет в рот. Он любит сладкое. Кто бы мог подумать.
- Может, ты живёшь в каком-то своем отдельном выдающемся мире, но здесь, в реальности, ты - сенсация. Сенсация, открытая народу.
- Когда мне так говорят, я почти готов в это поверить. Я просто делаю то, что делаю. И это все, что я знаю. Я бы хотел делать больше, но, увы.
- Ты – тот, кто избавил человечество от чумы столетий. И ты говоришь, что хотел бы делать больше? Что, например? Найти лекарство от смерти?
- На самом деле, я думаю, что лекарство от смерти искать не стоит. Только представь, в каком хаосе погрязнет мир, если люди перестанут умирать. Перенаселение Земли непременно приведет нас к коллапсу и концу человечества, как цивилизации.
- Ты еще и философ?
- Вряд ли. Скорее, я человек фактов.
- Но посуди сам! Не повысил ли ты процент населения, изобретя лекарство от рака? А сейчас ты ездишь по миру, объясняя как работать с раковыми больными и как правильно применять новую химиотерапию, которую опять же придумал ты.
- Люди все равно гибнут, Эмили. Аварии, несчастные случаи, инфаркты – это случается каждую минуту по всему миру. И это последствия выбора или же образа жизни. Тут я не помощник. Но представь себе маленькую девочку где-нибудь в маленьком городишке, у которого всего одна не финансируемая больница, - его глаза загораются. - Ей лишь пять лет, а ей констатируют рак. Она ничего не знает в жизни. Не осознаёт, что значит этот диагноз. Он не виновата – так сложилось. Просто где-то в её клетках есть прореха. А ведь она даже не знает еще, что такое клетка. И возможно, так и не узнает. Потому что не доживет до этого. И что ей светит в таком случае? Месяцы химиотерапии, жуткие боли, ужасное состояние. А ей всего пять! Так не должно быть. Это именно то, чего я пытаюсь избежать.
Я смотрю на него, задержав дыхание, внимая каждому слову. Я предполагала нечто подобное. Это может и хорошо заученная речь, но такому рассказчику, как он, не поверить невозможно. Он замолкает и берёт меня за руку, зависшую над блокнотом.
- Ты здесь? – его прикосновения приятны. Моя ладонь кажется такой маленькой в его.
- Теперь я понимаю, что это значит. Я видела съёмки твоих выступлений. Видела, как люди стоят, открыв рты и внимая каждому твоему слову. Многие называют тебя мессией нового века, - я неловко высвобождаю ладонь, делая вид, что мне нужно сделать пометки. - Что подтолкнуло тебя начать исследования в этой сфере? Болезнь кого-то из близких?
- Почему ты так решила? Мои близкие живы и здоровы.
- Предположила, что для такой упорной работы нужен соответствующий стимул.
- Он есть. Разве пример, что я привёл, недостаточно подчёркивает это? Разве это важно, кто это маленькая девочка – та, кого я никогда раньше не видел, моя соседка или моя сестра? Ей все равно нужна помощь.
- Удивительно, - по его смеху я понимаю, что отчётливо произнесла это вслух. Я откидываюсь на спинку стула и смотрю на него совершенно по-новому. Вся его нескладность и несуразность теряется, его глаза горят каким-то неимоверным внутренним светом, улыбка совершенно искренняя. Я откладываю ручку и блокнот в сторону – мне абсолютно точно не нужно делать заметки – каждое слово, произнесённое этим низким, проникновенным голосом, навечно впечатывается память.
- Почему ты так смотришь? – он теряется под моим внимательным взглядом.
- Я пытаюсь угадать, где ты прячешь волшебную дудочку, - он удивленно поднимает брови. – Ну, знаешь, такую, на которой играют заклинатели змей. Ты в курсе, чего бы мог достичь с таким талантом, пойди ты в политику? - я понижаю голос до шепота и наклоняюсь чуть вперед. Он склоняется ко мне, и меня снова охватывает волнение от его близости. – Мировое господство, возможно.
Его раскатистый смех заполняет помещение, и я осознаю, что все вокруг смотрят на нас. Да, он определённо мог бы добиться этого.
- Боюсь, я абсолютно не силен в политике. Биология и химия – это да. Цифры, формулы - это моё. Но боюсь, мне будет сложно даже прочитать твою статью.
- Почему?
- Только, если это не для печати, - я киваю. Мне хочется знать все его секреты. – У меня легкая форма дислексии. Я прекрасно воспринимаю информацию на слух, у меня фотографическая память, которая работает только на цифры и формулы. Но с большим объёмом текста мне сложно справиться. Буквы просто убегают от меня, - он пожимает плечами и усмехается собственной шутке. – Очень вкусный кофе, кстати. Сейчас редко можно найти натуральный молотый. Если со статьёй не выйдет, ты можешь быть уверена, что твои навыки в приготовлении кофе не оставят тебя без заработка.
- Я всё же надеюсь, что всё получится. Скажи мне, почему ты ответил на мой запрос? В печати довольно сложно найти твои интервью, в основном, это выдержки с твоих публичных заявлений.
- Если честно, я в этом абсолютно ничего не понимаю. Мой друг, мы учились на первом курсе в медицинском, уверил меня, что мне нужно создать целую компанию. По продвижению меня, представляешь, - делает глоток, а я не могу избавиться от мысли, что большая кружка теряется в его руках и выглядит, как чашечка под эспрессо. – Я уверял его, что медицина – это не его, и оказался прав. Он нашел себя в рекламе. Он занимается организацией всех мероприятий, поездок, выступлений. Ищет для меня интересные случаи и города, вроде этого, где нужна помощь. Когда пришел твой запрос, он сказал мне, что не стоит размениваться на это, но я почему-то решил, что это хорошая идея. Я раньше никогда не пил кофе с зефиринками.
- Размениваться на интервью для дешёвой газеты? – я пропускаю мимо ушей его слова про кофе.
- Нет, не так. Мы здесь всего на неделю. А потом летим в Швецию. Там будет конференция, меня пригласили выступить. Он считает, что мне нужно сосредоточиться на введении персонала в курс дела, пока в местную больницу доставляют необходимые препараты. И ещё здесь есть мальчик. Его зовут Тимофей, и он борется с раком уже год. Ты бы видела его рисунки. Он очень талантлив. Я хочу ему помочь. Он прошел один курс терапии, и результат отрицательный. В моей практике это первый случай. Мне придётся поработать, чтобы поставить его на ноги.
- Я могу упомянуть его в статье? Не афишируя имен, конечно же.
- Наверное, можешь. Тебе лучше знать, что можно в этом деле, а что нет.
- Что ты будешь делать, если реакции на твои препараты по-прежнему не будет?
- Буду работать до тех пор, пока не добьюсь положительного результата, а что же ещё?
- Невозможно спасти всех.
- Это ошибочное мнение. Все зависит от того, что ты понимаешь под спасением. Этот парнишка борется душой и телом за жизнь. И пока проигрывает. Я собираюсь попытаться ему помочь. Помочь не опускать руки. Как всё сложиться – пока не известно. Но если я могу попытаться, то я сделаю это.
- Удивительно, - я намеренно произношу это вслух. – Ты удивительный.
…
- Это удивительно, представляешь? Ремиссия уже после первой процедуры! – он снимает ботинки и падает на кровать, раскинув руки. – Я чувствую себя таким… плохим, - я удивленно поднимаю брови. Он поворачивается, обвивая своими длинными пальцами мои лодыжки. – Мне нужно было просмотреть столько отчётов, а я бросил всё и сбежал. У тебя холодные ноги, - он подтягивается на руках ближе ко мне, и я перестаю думать. Мне не хватает его. Словно я не могу дышать самостоятельно, а он – мой аппарат искусственного дыхания. И целый день, пока его нет, я мучаюсь в агонии. Первый вдох ощущается чертовски болезненно, а потом наступает божественная эйфория.
- Я скучал, - он стягивает плед с моих плеч, и мне почти больно от его прикосновений. Шепчет мне что-то на ухо, но я не разбираю слов. Все сливается в божественном тоне его голоса. Мне кажется, что целый день без него я провела в саморазрушении, и теперь с каждым прикосновением я поднимаюсь со дна. Я прослеживаю пальцами каждую морщинку на его лице, ямочки на щеках от его расслабленной улыбки, целую его, заставляя замолчать. Я люблю этого мужчину. И не могу преодолеть неимоверное желание обладать каждой его частью.
Я вытягиваюсь вдоль его тела, положив голову ему на грудь. Слушаю, как учащенно стучит его сердце. Пытаюсь дотянуться кончиками пальцев до его стоп. Мне хочется завернуться в него. Его руки сжимают меня так крепко, что тяжело дышать.
Я наслаждаюсь каждой секундой, осознавая, что завтра утром он вновь оставит меня наедине с моим безумием.
- Хочешь кофе? Я сварила недавно.
- Я думал, что ты спишь, а ты варишь кофе.
- Я ждала тебя, - разве могло быть иначе.
- Я выпил кофе в больнице и боюсь, если сделаю ещё хоть глоток, то завтра не смогу прочитать ни единой строчки. Потому что не усну. И не дам выспаться тебе, - он усмехается и целует меня в макушку.
- Хорошо, - я дотягиваюсь до прикроватной тумбочки и выключаю ночник.
Он переплетает наши ноги и, уставший, засыпает практически мгновенно.
Я ещё долго слушаю его размеренное дыхание в темноте и не могу отогнать от себя мысли о том, что кто-то другой там, рядом с ним, варит ему кофе.
…
- Слушаю, - я не смотрю на входящий номер.
- Ты написала про заклинателя змей, - дрогнув, моя рука оставляет размашистый чернильный росчерк на бумаге. – Удивительно.
- Откуда ты знаешь? Газета выйдет только завтра! – я пытаюсь успокоить сердцебиение, подскочившее от звука его голоса.
- Мне было интересно, что выйдет из нашего разговора. Сегодня отпечатали выпуск, я выпросил один экземпляр. Представляешь, мне дали его абсолютно бесплатно!
- Не мудрено, ты умеешь влиять на людей.
- А ты умеешь слышать их. Обычно пишут про мои открытия, достижения, работы и мероприятия. Но еще никто не писал про меня так.
- Без галстука? – я задумываюсь над тем, трудно ли было ему читать мою статью. – Много букв убежало?
- Парочка с каждого предложения. Но человеческий мозг – удивительная вещь. Ему необязательно считывать все буквы, чтобы определить все слово целиком. Только благодаря этому я и выживаю.
- В любом случае, я думаю, у тебя найдётся кто-нибудь, кто прочтёт тебе то, с чем ты не сможешь справиться.
- Но никто не сварит такого вкусного кофе.
Я бестолково улыбаюсь сама себе. И не знаю, что сказать в ответ на этот комплимент.
- У меня есть к тебе предложение, - он замолкает на несколько мгновений, а потом буквально выливает это на меня. – Ты не хотела бы поехать в Швецию? Марион, мой друг, я рассказывал тебе про него, говорит, что было бы неплохо, чтобы в нашей команде появился человек от прессы. Он впечатлён твоей статьёй. Я впечатлён тобой.
- Швеция? – кажется, я проглатываю несколько последних букв. Швеция, он впечатлён мной. У меня ёкает сердце.
- Там отличный кофе, а ещё на следующей неделе будут проходить парады в парках, посвящённые цветению сакуры. Говорят, это невероятно красиво, и вообще…
- Хорошо.
- Хорошо? Марион хочется встретиться с тобой, что обсудить детали, ставки и оплату, наверное…
- Да.
- Там, правда, хороший кофе.
- Хорошо.
…
- А давайте отпразднуем? – в его глазах плещется юношеский задор, и я невольно улыбаюсь этому. – Марион, дружище, поехали! Эмили, ты с нами?
- Даже не знаю... Да? – его смех чертовски заразителен.
- Я подкину вас до отеля. У меня завтра утром встреча насчет презентации в Вене, так что вы, ребята, погуляйте и за меня.
- Ты ведешь себя как зануда, - Алан показывает ему язык и одновременно открывает мне дверь машины.
- Ты не поедешь в отель? – до меня доходит смысл его слов.
- Я заеду к сестре. Целый год не был в Марселе. Этот прохвост таскает меня по миру, и я практически не вижу своих родных. Ты должна понимать, на что согласилась. Он будет контролировать твою жизнь, - я усмехаюсь его словам, поглядывая в зеркало заднего вида. Алан кажется довольным и расслабленным. За окном мелькают огни ночного города.
- Что-то незаметно, чтобы ты жаловался, - я улыбаюсь Мариону и слышу смешок с заднего сидения.
- Каждый день, милая. Жалею и жалуюсь каждый божий день, - Марион ловко паркуется перед входом в отель. Оглядывается по сторонам, проверяя, все ли спокойно. – Но посмотри сама – разве от него можно уйти?
Я качаю головой и, подбирая подол платья, вылезаю из машины. Алан по-дружески хлопает Мариона по плечу и, подхватив меня под локоть, ведёт к отелю. Только когда он отпускает меня, чтобы открыть дверь, я оборачиваюсь, осознав, что не попрощалась.
Марион машет нам вслед и скрывается за тонированными стёклами машины.
- Мне нужна твоя помощь! Я собираюсь разорить бар в номере.
- Ты спаиваешь всех, с кем работаешь?
- Только тебя и Мариона, - я медлю на пороге его номера, поглядывая на соседнюю дверь, но он втягивает меня за руку внутрь. – Есть повод для праздника, - его глаза сияют. - Организатор сегодняшнего вечера сказал мне, что мы собрали достаточную сумму, чтобы спонсировать закупку оборудования и лекарств для больницы. Ты представляешь, что это значит? Это просто… повод для крепких напитков!
Если бы кто-то сказал мне пару месяц назад, что я буду работать с этим человеком, увижу мир и буду жить в отелях с подобным уровнем сервиса – я бы рассмеялась им в лицо, даже не задумавшись об этом, и вновь вернулась бы к написанию очередной статьи для третьего или четвертого разворота.
К тому моменту, как я делаю первый глоток, Алан уже наливает себе второй бокал.
Я прохожу по комнате и замечаю, что его чемодан по-прежнему не разобран, а кофр от костюма, который я привезла ему сегодня днём, одиноко свисает со спинки стула. И бумаги. Повсюду бумаги: на письменном столе, на журнальном столике, на кровати. Сейчас так редко встречаешь людей, которые избегают технических достижений и предпочитают работать на бумаге. Может, так он пытается сдержать убегающие буквы?
Алан включает стереосистему. Из колонок льётся мягкий блюз. Низкий, хриплый мужской голос затягивает в водоворот французских слов.
- За удачу, - Алан поднимает бокал, и я с легким звоном касаюсь его своим. – Мне хочется танцевать, – он улыбается, отставляя стакан на книжную полку.
- Когда у тебя такое настроение, тебе сложно сказать нет, - я принимаю его протянутую руку.
- Я это запомню.
…
Я сижу в левом углу сцены, за длинным брифом, вместе с Марионом и еще одним мужчиной. Он сканирует взглядом зал. Марион говорит, что это его помощник, но я не так доверчива, как Алан. Я понимаю, что он из охраны. И что так нужно.
Стараюсь не отвлекаться и внимательно слежу за происходящим. Алан стоит в центре сцены, опираясь локтями на трибуну. Он только что закончил видео-презентацию, и теперь говорит о благодарности. Я поражаюсь ему вновь и вновь. В его жестах столько страсти. Я не могу оторвать от него взгляда. Это чертовски мешает моей работе. Смысл его слов ускользает от меня, я слышу только его мягкий глубокий голос. Но прихожу в себя, стоит мне услышать ряд женских имён, которые он произносит с особой интонацией. Я отмечаю это мгновенно. Он с восхищением говорит о заслугах Клемента Жан-Депюи, Оскара Стивенса, но другие имена – Женевьева, Оливия, Агата – звучат по-другому. Ласково. И эти нотки в его голосе разъедают мое сердце.
Липкий холодок ревности пробегает по спине.
- Алан, - девушка из первого ряда поднимает руку, и он кивает ей. – Элен О’Донелли, «Таймс ту дэй». Вы так проникновенно говорите о людях, с которыми работаете и которым помогли. Мы не сомневаемся, что вы много и упорно трудитесь, но многих здесь, я уверена, помимо ваших открытий, волнует другой вопрос – кто помогает вам? Кто спасает вас?
- Вы идёте напролом, Элен О’Донелли. Неужели кого-то волнует, чем я занимаюсь в своё свободное время, которого у меня почти не бывает?
Зал одобрительно гудит. Алан смущается.
- Моя семья поддерживает меня. И потом, видимо, я из тех, кто способен окружить себя нужными людьми. У меня замечательная команда. И плюс ко всему, как я уже говорил раньше, я постоянно встречаю на своем пути удивительных людей, которые, поверьте, не дают мне расслабиться, - он беззаботно усмехается, но я вижу, что ему неуютно.
- Мы не этого ответа хотим услышать, Алан. Это стандартные фразы, но мы-то с вами знаем, что вы – не стандартный человек, - я машинально делаю пометки в блокноте.
Элен О’Донелли.
«Таймс ту дэй».
Напориста.
Интересуется личной жизнью.
Алан глубоко вдыхает. Этот вопрос выбивает его из колеи. У нас есть ещё двадцать минут на вопросы из зала, и, если они все продолжат в том же духе, он не выдержит.
- Знаете, Элен, - его голос звучит ещё мягче, и девушка буквально тает от этих слов. – Каждому нужно, чтобы рядом был кто-то, кто сможет спасти его трудную минуту. Протянуть руку помощи, подставить плечо. Дайте мне закончить, - он останавливает её прежде, чем она вновь успевает открыть рот. – Каждому нужна отдушина. Нужен кто-то, кто будет ждать тебя дома и разграничит работу и саму жизнь. Мне повезло. У меня есть такой человек, - у меня перехватывает дыхание от этих слов. В зале смолкают даже щелчки затворов фотокамер.
- Может, вы поделитесь с нами, кто же эта счастливица? Та, которая украла вас у миллионов обожательниц по всему миру? – «Таймс ту дэй» явно нацелились на сенсацию на обложке.
- Элен, когда я говорю, разграничивать работу и жизнь, я подразумеваю, что не все двери должны быть открыты. Вы понимаете, о чем я?
Алан кивает парню в очках из пятого ряда, и я расслабляюсь, услышав очередной вопрос по статистике. Слишком много личных вопросов. Нужно будет поработать с этим. Возможно, назначить кому-то интервью. Но не первым изданиям. Что-то простое, не слишком глянцевое и грязное. Чтобы в печать и в сеть не попали двусмысленные фразы и неверно истолкованные ответы.
- Не так плохо, как я ожидал, - Марион собирает свои документы. Его «помощник» только что вышел за кулисы вслед за Аланом.
- Ты всегда драматизируешь. Он - всегда молодец. И всё всегда получается отлично.
- Да уж. Не жалеешь, что не станешь автором статьи-сенсации?
- В смысле?
- В смысле, что завтра заголовки всех газет будут пестрить фразами вроде: «Время великой скорби! Алан Бельфорт безнадёжно болен. Диагноз: любовь». И первую статью сдаст эта самоуверенная Элен О’Донелли. Прёт как танк, да? Мне показалось, она была готова прибегнуть к пыткам инквизиции, лишь бы узнать, кто та таинственная незнакомка, что похитила сердце несравненного, обожаемого великого доктора.
- Я займусь этим, Марион. Разберёмся с печатными изданиями по мере поступления проблем. И я уверена, что до пыток бы не дошло – сделай она хоть шаг к сцене, твой помощник тут же отправил бы её прямиком в …издательство.
- Или ты. На больничный, - он усмехается, пропуская меня вперед. За сценой всё ещё суматоха.
Я пробираюсь по длинному коридору к комнате, которая была отведена для Алана. Перечитываю по дороге свои записи.
Да, «Таймс ту дэй» получили главный приз. И не только они. На презентации присутствовали десятки представителей различных изданий. Их следующие выпуски необходимо будет отследить. Будет много работы.
Взгляд невольно цепляется к написанным с нажимом буквам – Элен. И миллионы обожательниц по всему миру. Это трудно осмыслить.
Я переворачиваю листы своих заметок в самое начало и застываю посреди коридора.
Почерк ровный, нажим прежний.
И имена… Женевьева. Оливия. Агата.
Миллионы безликих обожательниц постепенно обретают реальные имена.
От этой мысли ненавистный холод вновь окутывает меня изнутри.
…..
Он неспешно накручивает прядь моих волос на палец и дышит чуть слышно. Эти минуты молчания кажутся мне бесценными мгновениями спокойствия перед столкновением с реальностью.
- Не жалеешь?
- Ни о чем.
- Правда?
- Правда. В Швеции чертовски вкусный кофе.
- Я не это имел в виду.
- Я тоже.
…
Я разбираю его бумаги. Десятки папок, сотни и сотни листов: медицинские карты, отчёты, графики, показатели, письма и приглашения на выставки, личные дела. Сомневаюсь, что половину из этого можно выносить из учреждений, в которых они ведутся. Но для этого человека стираются все границы. Я пытаюсь аккуратно рассортировать печатный текст и записи от руки, а потом натыкаюсь на это. Множество визиток. Мужчины и женщины. Ведущие доктора, мед- и соцработники, руководители корпораций, топ-менеджеры, организаторы мероприятий. Обычно всё это сортирует Марион. В организации переговоров ему нет равных. Он всегда точно знает, к кому и когда следует обратиться. Но вряд ли Марион заставал такого Алана – уставшего, довольного, окрылённого удачами и подстёгиваемого результатами, которых ещё предстоит достичь. Такого человечного. Нуждающегося. Во мне. Поэтому сейчас это для него делаю я. Поэтому десятки визиток с женскими имена и личными номерами и адресами, написанными на оборотной стороне или просто на клочке бумаге, вижу тоже я.
Вряд ли Марион заставал такого Алана. И уж точно, он никогда не испытывал подобное угнетающее чувство неуверенности, разъедающее изнутри.
…
- Эмили, подождите секундочку, - девушка окрикивает меня с другого конца коридора. – Подождите!
- Простите, Алан закончил на сегодня. Если вы хотите взять интервью, напишите мне, - я роюсь в сумке в поисках визитки. – Укажите список тем, которые вы хотели бы обсудить, и мы свяжемся с вами.
Её тёмные волосы, закрученные в высокий аккуратный пучок, и острые черты лица кажутся мне смутно знакомыми. Должно быть, я уже видела её среди журналистов на какой-то из встреч.
Она снисходительно мне улыбается, забирая визитку из моих рук, и слегка касается моего плеча, когда я собираюсь уходить.
- Вообще-то, я хотела поговорить с вами, Эмили.
В её голосе чувствуется напор. По телу пробегает противный холодок. Я вспоминаю её. «Таймс ту дэй».
Напористая…
- … Элен О’Донелли, - я ощущаю, как холодеют мои пальцы. Та самая Элен, впустившая в мои мысли миллионы обожательниц моего мужчины. Сердце отчётливо стучит где-то на уровне желудка.
- Невероятно! Вы меня запомнили! Вы, действительно, мастер своего дела. Не могли бы вы уделить мне пару минут?
- Я? – безликие, однотонные стены коридора сжимаются вокруг меня.
- Именно, вы. Простите, у меня не было возможности договориться об интервью заранее. Видите ли, - она картинно крутит в руках мою визитку, - я получила ваши контакты совсем недавно.
Я размеренно выдыхаю. Вспоминаю её статью. Нужно держать себя в руках. Ей палец в рот не клади. Она знает, что делать.
- У меня есть к вам всего пара вопросов, если вы не против. Это займет не больше десяти минут, - она явно не собирается отступать. Или вообще куда-либо идти. Она достает диктофон прямо посреди опустевшего коридора и кивает мне. – Вы не против? Навесу неудобно записывать.
«Прёт напролом», - так говорил о ней Марион.
- У меня немного времени, Элен. О чем вы хотели поговорить? У нас довольно плотный график. Мне бы не хотелось задерживать всех.
- Да, конечно. Вы всегда так исполнительны. Благодаря этому вам удалось войти в так называемую «команду»?
- Знаете, команда – это слишком громкое и, отчасти, пафосное заявление. Мы – всего лишь группа людей, которой выпала огромная удача работать с выдающимся человеком.
- Не стоит себя недооценивать, поверьте мне, Эмили. Ваша работа поразительна. Я наблюдаю за вами уже довольно давно, - я нервно сглатываю от этих слов. За мной наблюдают. Это не слишком приятно. – Грамотно выстроенные интервью. Не слишком известные издания, соответственно, никакой грязи и погони за деньгами. Будто вы контролируете каждое предложение, в котором под местоимением «он» подразумевается Алан Бельфорт.Поразительная работа.
- Это то, что мы делаем.
- Это то, что делаете вы. Я читала вашу статью. Заклинатель змей. Чёткий слог. Поразительная меткость. Чёрт, я могу признаться, что вы – мой кумир.
- Спасибо, мне приятны ваши слова. Но если вы хотите петь дифирамбы, я подскажу вам более достойную персону для этого.
- Об Алане итак уже многое сказано. Не в том смысле, что про него не стоит больше говорить. Лично я считаю, что это поразительно, то, как простой человек играет в Бога.
- Вы серьезно? Играет в Бога?
- Да. Это именно то, что я сказала. Стирает границы естественного отбора. То, что уже было заложено природой. Я слышала много заявлений, направленных против него. В Канаде даже существует антиБельфортовское движение. В основном, это, конечно, завязано на религии, ну, вы понимаете. Но я не об этом сейчас. Я говорю о том, что чертовски восхищаюсь вами, как женщиной.
Она выжидающе смотрит на меня. Предполагаю, что жалеет, что у неё нет с собой камеры, чтобы записать мою реакцию в тот момент, когда она задаст свой главный вопрос. Тот, из-за которого так старательно нагнетает обстановку. Я жду.
- В действительности, я преклоняюсь перед вами. Вы невероятно сильная. Скажите мне, - она выдает свою лучшую улыбку, чуть ближе поднося ко мне диктофон. – Каково это? Видеть, как все буквально пожирают его глазами. И, вряд ли, это обожание и поклонение ограничивается только взглядами. Скажите, Эмили, каково это – быть одной из его женщин?
…
В зале сотни людей. Они все выглядят с иголочки – благотворительный вечер устроен с размахом. Я вспоминаю свой первый выход на подобном мероприятии. Чувство неловкости до сих пор сопровождает меня. Алан аккуратно кладет мне руку на поясницу, не отвлекаясь от разговора с мужчиной лет сорока. На нем черный смокинг с иголочки и идеально завязанная бабочка. Алан оставил свою в номере после того, как я двадцать минут пыталась безуспешно совладать с ней.
Он по-дружески называет своего собеседника Бэтси, и я вспоминаю, откуда мне знакомо его лицо. Лукаш Бастион, кардиохирург, с которым Алан работал в Бельгии, держится сейчас соответственно своей гордой фамилии – твёрдо и незыблемо. Он кивает мне, замечая, как близко мы стоим друг к другу, и я приветливо улыбаюсь в ответ, пытаясь уловить суть их разговора.
Даже сквозь ткань платья я ощущаю знакомое тепло его тела - от этого моя нервозность пропадает. Мне кажется, что пока он здесь, рядом со мной, ничто не может потревожить мой мир.
Ровно до того момента, как она попадает в поле моего зрения. Слишком близко к нему.
- Алан, неужели! – её тонкие руки обхватывают его шею, и она прижимается к нему. Вся.
- Агата, когда ты прилетела? – он обнимает её в ответ, и острая шпилька её безупречных туфель рвет мое сердце на части, когда она картинно сгибает ножку, приподнимаясь и целуя его в обе щёки.
Агата. Это имя кажется мне знакомым. Имя, с нажимом записанное на листе в блокноте. Имя, обличившее одну из миллиона поклонниц моего мужчины.
Вспоминаю, что говорил о ней Алан на презентации. Столько благодарственных слов о её работе и помощи благотворительному фонду. Столько восхищения.
Теперь же, когда я вижу её перед собой, когда осознаю, что эти миллионы не только имеют имена, но и вполне осязаемую форму, во мне разгораются сотни чувств. И восхищение не является ни одним из них. От этой мысли мне становится дурно.
Во мне разливается жгучая волна ревности со скоростью, подобной воздуху, покидающему шарик, невзначай проколотый иголкой.
Или острой шпилькой её туфлей.
…
Я закрываю за собой дверь номера и прижимаюсь к ней спиной. Меня буквально разрывает на части изнутри. Это необычно, непостижимо и неприятно. Мысли путаются.
- Я уже хотел снарядить поисковый патруль, - Алан выходит в коридор. На нем домашние брюки и футболка. Он выглядит таким… обычным. Моим. Мне хочется выпустить наружу все то смятение, что клокочет внутри. Броситься к нему в объятия, утонуть в нём. Доказать самой себе, что вот он. И он – мой. Только мой. – Все нормально? – в его голосе беспокойство.
Я киваю. Он делает шаг ко мне, и я ощущаю это: будто кто-то дёргает за невидимые ниточки, управляет мной. Мои руки обвивают его плечи. Я дома. Только я и он. Никакой Элен О’Донелли. Никаких миллионов безликих и имеющих имена обожательниц.
Только мы.
…
Когда я слышу звон ключей, открывающих замок, мне хватает сил ровно настолько, чтобы подняться на ноги. Я всё ещё стою в углу, прижавшись спиной к стене. Я почти приросла к ней за последние несколько часов. Сравнялась. Стала однотонной, холодной, безликой.
Этот момент имеет множество названий. Конец, финиш, апофеоз. Абсолютная, тотальная безысходность.
Момент, когда ты пытаешься уцепиться за последние лучики, тоненькие ниточки связи с растворяющемся в уходящем дне счастье. Даже не так. С утекающим сквозь пальцы ощущением, что ты был счастлив. Раньше.
Вот он. Апогей.
Момент, когда ты стремглав летишь в пропасть, по краю которой так опрометчиво и безнаказанно долго ходила.
Он щёлкает выключателем в коридоре, и комнату наполняет мягкий свет.
- Эмили? – на его лице настороженное выражение. – Ты в порядке?
Я молчу. Отрицательно мотаю головой. Предполагаю, что это первое движение, если не считать мучительного сползания вниз по стене и обратно за последние несколько часов.
- Я видела репортаж, - мой голос дрожит.
- Я так удивился. Мы не планировали ничего такого, но Александрия заявилась со своей съемочной группой и…
- Александрия… - пробую это имя на вкус. Отвратительно. Так же как и Агата, Женевьева, и еще сотни и сотни его женщин. Мне кажется, что все они звучат в моей голове голосом Элен О’Донелли.
- Лет пять назад она финансировала мою первую поездку в Англию. И многое сделала для моей программы.
- И для себя тоже.
- О чем ты? – он застывает на полпути ко мне.
- Ты настолько гениален и абсолютно глуп одновременно. Ты заполучил себе в команду человека из прессы. Стоило еще подумать о связях на телевидении. И вообще, о связях. Прямой незапланированный эфир прямо в сеть, Алан. Незапланированный для нас. Чётко просчитанный с их стороны. Неужели ты думаешь, что её операторы вырезали, как вы обнимались, как старые добрые больше-чем-просто-знакомые?
- Эмили…
- Плевать на грамотно проведённую пиар-акцию. Плевать на миллионы просмотров со всего мира. Мне хватило одного. Одного, чтобы почувствовать каково это.
- Каково что?
Выдавливаю, буквально выплёвываю это, и мысли, крутившиеся всё это время в голове, обретают форму.
- Ощутить себя одной из твоих женщин.
И чёрт бы меня побрал, если я бы справилась с этим. Мне хочется рвать на себе волосы.
Он настороженно протягивает ко мне руки, и у меня нет сил сопротивляться этому притяжению. Он обнимает меня и баюкает, словно ребенка.
- Тише, Эмили, тише. Я с тобой.
- Сейчас, здесь – да.
Но его не было сегодня днем, и не будет завтра. А мне останется только смотреть, как он знакомиться с новыми людьми и впускает их в свою жизнь. Видеть людей, которые были и продолжают быть частью его истории.
- Мне хочется обладать тобой полностью, - всхлип вырывается наружу. – Это ужасно.
- Я весь твой. И в этом нет ничего ужасного.
Я молчу. Лжи итак достаточно.
Он никогда не будет моим настолько, насколько бы мне хотелось. Ему пора прекратить врать самому себе. У него чертовски доброе и большое сердце. А я никогда не смогу взять на себя столько. Я не могу просто забрать его у всего мира. Все эти детские личики, ради которых он встаёт по утрам и трудится по ночам, разбирая клетки и молекулы до мельчайших атомов, чтобы найти изъяны, те люди, ради помощи которым он объездил полсвета. Он делает столько всего прекрасного. И я не могу… мне нельзя…
Нельзя ставить его перед выбором и заставлять делать этот выбор. В свою пользу.
Поэтому я молчу.
…
Я плотнее закутываюсь в пальто. Холодный ветер норовит забраться под воротник. Апрель в этом году выдался холодным. Но сакура, отчаянно сопротивляясь погоде, распускает свои цветы. Как давно мы были здесь? Год назад? Два? В другой жизни?
В прошлой жизни, где я была совсем другой. Отчаянной, смелой и не лезла за словом в карман. Что осталось от меня теперь?
Раковые клетки ревности прочно засели во мне, распустив метастазы по всему телу. И не поможет никакая химиотерапия. Это самый запущенный случай в его практике. Безысходный. Летальный. Подгоняемый этой возвышенной идеей помогать всем бороться, он явно не учел одного маленького «но»… Не все хотят, чтобы их спасали. Не все хотят проходить через это. И вот для таких диагноз ставится неутешительный. Для таких, как я.
В витринах магазинов и кафе отражается моё бледное, безжизненное лицо. Оказавшись однажды в лучах его невероятного обаяния и харизмы, в сиянии его гения, теперь мне приходится убегать от его тени, несмотря на вселенское, всепоглощающее обожание. Видимо, в этом и есть моё наказание – за то, что поставила этого мужчину выше всего и всех в этом мире. Не справилась с осознанием того, что гений не может принадлежать лишь мне одной. Не смогла поделить великого человека со всем миром. И теперь наступает горькое время расплаты. Я словно безнадёжный и отчаявшийся больной, которого выпустили из больницы, потому что ему уже не помочь. Осталось лишь ждать исхода. |
Рассказ открыт для комментариев