Начало записи... Окровавленный пёс навис над нами, глядя алыми провалами пустых глазниц, с пробившей бок стрелы свешивается жирная, тёмно-бурая сосулька застывшей крови…
Я открыл глаза, хорошо хоть не вскочил. Алёнка сопела рядом, уткнувшись носом мне в бок, аккуратно, чтоб не разбудить, ощупал свободной рукой лицо – опухоль уменьшилась, глаза видели почти нормально, только возле левого щека ещё саднит. Судя по ощущениям, проспали мы часа три, небо успели затянуть тучи, с которых срываются, пока ещё редкие капли дождя. Спать расхотелось совершенно, мышцы зудели, требуя действий, но я решил пока не подниматься. Не так часто выпадает свободная минута для размышлений.
Размышлять нужно, наверное, даже необходимо, это тренирует резервные центры мозга, по крайней мере, так Юрка говорит. Я ему верю, парень головастый, с пониманием, к тому же собственный опыт имеется. Тогда, триста шестьдесят три дня назад, первыми погибали те, кто соображал быстро, кто догадался добраться до оружия и снаряжения, кто заперся в бункерах, забрался поглубже в леса и горы, толком не разобравшись в том, что происходит вокруг. Для спецназовцев, милиционеров, просто крутых парней Безумие стало сигналом к началу выживания, когда главное – действовать, не смотря ни на что. Это они первыми расстреливали деревья, сгорали в пробудившихся домах, земля их жрала, а небо принимало с распростёртыми объятиями. Хотя, не факт...
Шутить я всё-таки не умею.
Конечно, возникает закономерный вопрос – а зачем нам тренировать мозг? Самому бы знать, я в этих делах не особо разбираюсь, из путаных объяснений понял, что мозги у нас всех семерых набекрень и если не тренировать, придёт пушной зверь. Это если попроще, а усложнять и не надо. Коробит, правда, иногда мысль, что лежу я себе где-нибудь в глубинах психбольницы, зафиксированный, и вечно счастливый от аминазина. Неприятно, чего уж там. Хотя, с другой стороны – забавно, если весь этот дерьмовый мирок – плод моей больной фантазии.
Нет, всё-таки не о том думаю.
В общем, если в общих чертах, этот «набекрень», и помог нам выжить. Повезло… Когда всё началось у нас было время подумать, оценить, пронаблюдать. Именно наблюдательность и выдержка, а не решительность и готовность оказались решающим фактором.
Меня Безумие застало в подвале недостроенного дома, на окраине города. Дом я строил своими силами, а тогда как раз был выходной, вот и выбрался – проводку проверить, а то бывало, замыкала. У нас подпочвенные воды близко, подвал хоть и с гидроизоляцией, но всё равно сырой получился, а провод я начерно проложил старенький, вот и искрило временами. Вот и в тот раз, автоматы ещё выключить не успел, только с фонариком и мотком провода спустился, как лампочка мигнула и погасла, ну дело-то житейское, слава Богу, не разорвалась над головой. Я включил фонарик и, принюхиваясь, не пахнет ли горелым, двинулся к распределительному щитку. Надо сказать, что когда затеялся строить дом, то решил всё делать так, как давно хотелось – с размахом, то есть, по-русски. Оно конечно в копеечку вылетело, но зато получилось так, что просто душа радовалась – два этажа, плюс гараж на две машины и подвал на весь дом. Причём делать под домом сауну или спортзал не хотел – баня должна на земле стоять, в норах даже чукчи не парятся, а побегать и на улице можно, - просто тесноты не люблю, думал женюсь, банки там складывать, соленья-варенья, велосипеды детские. Сейчас, правда здесь пылилась только коробка рыбных консервов и такое же количество лапши быстрого приготовления, вкупе с упаковкой минералки – запас на случай непредвиденных обстоятельств, чтоб не голодать, если придётся задержаться. А что? В прошлом году по области ураган прокатился – все сообщения прервались, дорогу паводком размыло, даже мобильники не работали. Пришлось почти неделю жить как древнему человеку – чай из травы в консервной банке на костре кипятить. С тех пор и держал запас.
Фонарик проработал минут пять, после чего погас, причём без мигания, единым махом как будто батарейки вынули. Я даже потряс его, чтобы проверить, аккумуляторы стукались о стенки и не работали, странно, вроде новые покупал. Попытался раскрутить металлический корпус, но крышку заклинило намертво. В итоге плюнул, решил, что хозяйственная часть закончена, началась фаза отдыха, стало быть, пора выбираться. И тут, фонарик в руке дёрнулся…
Нам, людям, воспитанным на фильмах ужасов кажется, что настоящий кошмар начинается, когда из темноты появляется оскаленная вурдалачья морда. Наивные. А если бы суповая тарелка, из которой вы пять минут назад кушали окрошку, открыла глаза(!) и попросила закурить? Глупо? Смешно? Да-да, вы правы! Это безумие, нет не так…Это – Безумие! Добро пожаловать в наш мир! Но это сейчас легко ерничать, а тогда…
Тогда я чуть штаны не обмочил от страха, заорал как резаный, выпустил извивающийся фонарь из руки и каким-то волшебным образом оказался в другом конце помещения. В темноте шуршало, стукало, потом раздался треск и всё стихло. Как выяснилось минутой позже, на этом сюрпризы не иссякли – моток провода о котором я совершенно забыл, но который продолжал висеть на плече зашипел и попытался потуже стянуть кольца. Я снова взвизгнул, сдернул ватными руками превратившийся не известно во что моток, сил на то чтобы отбросить его подальше не нашлось, отбежать тоже, поэтому процесс превращения удалось увидеть во всей красе.
На обрезе провода загорелась крохотная голубоватая искорка, разгоравшаяся с каждой минутой всё ярче и ярче, свечение медленно разлилось по всей длине провода, в то время как сам он вначале выпрямился (пришлось отскочить и прижаться к стене, чтобы не попасть под удар), а затем, сложившись в несколько раз, перекрутился жгутом. За несколько минут, проволочный жгут превратился в нечто колючее, покрытое бугристой слабо поблёскивающим голубым светом, шкурой. Искорка в «голове» создания налилась густой синевой, от неё по телу пробежала вереница лазурных блёсток. Существо ( а проводом оно точно перестало быть!) вздрогнуло и ожило – по туловищу прошла судорога, иголки зашевелились и стало понятно, что это скорее тонкие ножки как у гусениц.
«Сбрендил, - с облегчением подумал я, - это просто шизофрения».
О психах я знал довольно много, были у меня знакомые врачи из психушки, весёлые ребята, истории тоже весёлые рассказывали. Припомнив, пришёл к однозначному выводу, что окончательно, слетел с катушек. Почему? Да почему угодно! Природа шизофрении до сих пор не разгадана.Так вот, будучи уверенным, что сошёл с ума, я шагнул вперёд и попытался ухватить проволочную «гусеницу». Вопрос – зачем? Я себя тоже потом долго спрашивал, пока не решил, что это детская форма самоутверждения, мол, если я этого не чувствую, значит его и нету. Шрамы на руке до сих пор чешутся к дождю… В руку мне тут же впились два острых стержня – жвала, боль была такая, словно сжал изо всех сил раскалённую арматурину. Боль меня отрезвила, в мозгу что-то щёлкнуло, и вместо того чтобы с криком отскочить, я врезал по шипастому червяку носком ботинка. Пролетев метра четыре, гад врезался в простенок и упал на землю, свет, исходящий от тела померк, дольше всего светилась синяя искра, но и она через несколько минут угасла. Я опустился на пол, тупо глядя на чёрные капельки крови, срывавшиеся с пальцев.
Дальше рассказывать неинтересно – дверь ведущая наверх, загадочным образом пропала, сколько ни ходил вдоль стены не обнаружил даже намёка. Сутки я просидел в подвале, стараясь не прикасаться к вещам, даже к бутылкам с водой, которая, кстати, помутнела, превратившись в желтоватую жижу с коричневым уплотнением ближе к центру. Представив, что это придётся пить, я долго сдерживал позывы к рвоте. А спустя сутки, дом мой пробудился, и решил прогуляться по окрестностям, тогда и удалось выбраться через обвалившийся потолок подвала…
***
- О чем думаешь?
Алёнка, оказывается, уже давно проснулась, просто не мешала размышлять.
-Прошлое. – кратко пояснил я.
- А мне уже надоело, - ответила она. – Никто так ничего и не нашёл.
Это давно стало нашей общей игрой – пытаться найти разгадку, вспоминая первые дни. Первое время все искали ключик, обсуждали, делились, соображали, потом надоело, гораздо важнее стало выжить, да и самокопание обычно даром не проходит – как минимум настроение портится. Даже Юрка бросил попытки обнаружить исток Безумия, сосредоточился на настоящем. Остался только я.
Как всегда, после сеанса размышления казалось, что почти нащупал нужную ниточку, почти распутал хитрый памятный узелок, но всё равно, что-то ускользало, не давая осколкам собраться.
- Нужно искать по-другому, – ответил я. – в другой плоскости, мы не пробовали…
- Другая плоскость прошлого – это будущее. - усмехнулась Алёна, и тут же поморщилась, ожог до сих пор болел.
- Поясни. – попросил я. Думать не хотелось, а когда идёт дождь интеллект начинает давать сбои.
- Да просто всё, Вэн. – Аленка повернулась так, чтобы видеть моё лицо. – Прошлое является будущим, для более далёкого прошлого. Если рассмотреть уже произошедшую ситуацию в перспективе, то, возможно, станут ясны предпосылки к возникновению.
- С этой точки зрения мы на проблему не смотрели. – хмыкнул я.
- И не надо. – она снова отвернулась. – Это тоже тупик. Наша математика здесь бессильна, это задача без постоянных.
- Если это тупик, значит, будем карабкаться по стене.
Она тихо рассмеялась.
- Хочешь, чтобы я стала альпинисткой-скалолазкой?
- Нет. Ролевые игры не для нас. – ответил я.
Она снова рассмеялась, потом поцеловала, легко, почти невесомо, и ещё раз, и ещё…
Прошлое из нас не так-то просто выгнать.
***
На запад, мы решили так. Почему? Наверное, потому, что Злой ушёл на восток. Не хотелось следовать за кем-то, к тому же западная часть почти не хожена. Алёнка решила искать именно там, объясняя выбор тем, что Настя пришла с западной окраины. Довод, конечно спорный, Анюта Ким, например, тоже с запада, и Славка… Но я поверил, в ней это есть, нюх что ли? Сколько раз благодаря чутью Алёнки выбирались из таких переделок, что вспомнить страшно, шли против логики и здравого смысла и прорывались.
Хотели ли мы выбраться? Вот ещё вопрос: куда и откуда? Алёнка права – мы в тупике, а выхода я пока найти не мог, как ни напрягался. Но так уж устроен человек, ему нужна цель, иначе превращение в растение идёт с такой скоростью, что даже страшно. Значок Насти стал для нас той шаткой кочкой, ступив на которую не знаешь, ухнешь в трясину или выберешься на твёрдую землю. А других кочек, собственно, не было…
Я ещё раз взял у жены металлическую пластинку, рассмотрел повнимательнее. Всё правильно – бэйдж, анодированный наверное, не потускнел хотя пролежал под землёй не меньше полугода, на полированной поверхности чёрнёные гравированные буквы обрамлённые чёрной же рамкой. Перечитал, попытался прикинуть, слышал ли что-нибудь о проекте «Заратустра», как назло ничего не вспоминалось, попробовал провести параллели, запутался в воспоминаниях, я всё-таки не особо склонен к аналитической деятельности. Попытка подключить к процессу Алёну, потерпела неудачу, у неё мыслей было ещё меньше, зато она объявила куда идём. Мне на запад идти не хотелось, тем более в дождь. Кто знает как там в такую погоду?
- Страна ждёт героев. – Усмехнулась Алёна.
- Ну-ну. – пробурчал я в ответ.
Мне, чтобы разрушить ореол героизма, всегда достаточно было просто взглянуть в зеркало.
Ещё год назад здесь были самые обычные спальные районы – скопище серых девятиэтажек – «брежневок» с обязательными детскими садиками и игровыми площадками, пара проспектов, Нефтяников и Пушкинский, мусорки, улицы с просевшим асфальтом – серая действительность, привычная, и потому, незаметная. Спустя триста с лишним дней, от районов остались только воспоминания и целые горы строительного мусора, обломков , поросшие мелкой желтоватой травой и кустарником. Картина та ещё, достаточно уныло, если уж проще, но, зато можно не опасаться. Пустошь тянется километров десять, занимая почти всю южную часть города, собак здесь мало, а те стаи, что забредают, легко отстрелять, но самое главное – здесь нет целых зданий, только недостроенные гаражи, офисы и пара пятиэтажек. Жёлтый не в счет, он здесь стоял годов с семидесятых, когда раздавали жильё офицерам, тогда здесь была окраина, это потом всё заросло новостройками и уродливый, лимонного оттенка дом с треснувшим фасадом оказался в центре. Он простоял ещё полгода после начала всей этой кутерьмы и пробудился, только когда в него полезла Настя. Так развалилось последнее полноценное здание в районе, теперь здесь только пустошь, к которой вплотную примыкает парк, место совсем не приятное, туда без крайней надобности, лучше не соваться.
Приют – старая, брошенная ещё в спокойные времена котельная. Будь нас больше, ни за что бы не поместились, а так…Семь взрослых человек – всё население города, а может и планеты. Кто знает? В Приюте всё просто – все работают, чтобы выжить, добыча делится поровну, проблемы и заботы, тоже одни на всех, хорошо хоть не хитрые – добывание еды, воды, одежды…Борьба за существование, что ту ещё скажешь?
Думается, если бы мы безвылазно сидели в одной конуре, давно бы перегрызли друг другу глотки. Наверное, именно поэтому и мы с Алёной, и Злой, и Юрка, шатаемся по развалинам, делая вид, что круче других. Человек, всегда должен оставаться человеком, а сплочённость этому никак не способствует, это только крысы всем скопом живут, да и то, говорят, грызутся.
Вот и живём как в замкнутом круге – в одиночку помереть – раз плюнуть, вместе тоже рано или поздно каюк придёт, мы все точно это знаем и делаем вид, что на подобные темы даже не задумываемся. А мысли бьются в голове как молоточки или стрелки часов: «Тик-так, тик-так – сколько тебе осталось до смерти, а до сумасшествия?»
Мне легче, я толстокожий, а вот Алёнка тяготится, подолгу в Приюте не выдерживает. И молчит. Это для меня хуже всего, если бы хоть плакала или жаловалась, было бы легче, понятнее что ли. Она молчит, а я чувствую – что-то с ней происходит, что-то такое, отчего у меня сердце сжимается. Наверное, поэтому я так легко согласился уйти.
***
Войлочные бахилы промокли, мы их конечно же забыли снаружи, это значило, что даже если обмотать ноги пластиковыми пакетами, через час они начнут пропускать тепло и придётся искать прибежище. Плохо, но не смертельно, за час я планировал одолеть парк подступавший к Жёлтому почти вплотную и выбраться к развалинам общаг сельхозинститута. Слава Богу, пожаров в первые месяцы было гораздо больше, чем пробуждений, так что о крыше над головой можно почти не беспокоиться. До темноты должны успеть.
Управившись с бахилами, проверил, чтоб на штанах и куртке не было складок, подтянул патронаш с петардами (которых, кстати, осталось не больше десятка), заставил Алёну надеть такой же, который до сего момента покоился в рюкзаке, уговорить её удалось, но лицо было недовольным, как будто я глупость предлагал. Ничего, лицо – это мелочи, главное – это безопасность. Нож, кстати, до сих пор не вычищенный, висел на поясе, подумав, достал из рюкзака тесак – шутки закончились, а винтовка не для всякого дела годится, как и самострел.
- Готова? – спросил, ещё раз внимательно оглядев её.
Алёна кивнула, поправила ремень на лямке.
- Через парк?
- Через парк. – ответил я. – По сторонам побольше смотри и…расслабься, нам сегодня понадобится…ну ты понимаешь…
Она, враз посерьёзнев, кивнула.
- Вот и ладушки.
Я усмехнулся и защёлкнул на ремне карабин троссика, Алёнка со стороны повторила действие. Ну, вот теперь мы – скованные одной цепью.
Перебрались через гряду обломков и вышли к успевшим за лето выгореть травяным пустошам. Слева протянулась полоса лопнувшего асфальта – бывшая Минская, справа метрах в трёхстах видна стена деревьев – нам туда. Миновав невесть как выстоявший обломок стены, украшенный мозаичным Чебурашкой – все, что осталось от детского сада, мы спустились в низину, с журчащим в траве мутноватым ручейком, и двинулись прямо к парку.
Если бы мы возвращались домой, обошли бы древесные насаждения сторонкой. Кустарника-то бояться не стоит, а вот деревья… Тут разве угадаешь? Обычно всё тихо-мирно проходит, если не пытаться стрелять или топором размахивать. Если сглупишь, к деревьям лучше не приближаться месяц другой, иначе раздерут на удобрение. Поэтому, мы не торопились.
Как только до первого взрослого дерева осталось метра три, я приостановился, дальше двинулся осторожно, стараясь, чтобы движения были неспешными и пластичными. Когда меня и комель разделяло расстояние около метра, пришлось остановиться, медленно считая до шестидесяти, лишь спустя минуту, ладони мои легли на подрагивающую кору. Оно вздрогнуло, затрепетали шипы на стволе, затем дрожь прокатилась по ветвям, с листьев сорвался настоящий водопад. Я не двигался, стараясь уловить настроение парка, что, конечно же, удается один раз из сотни. Но, судя по тому, что шипы оставались прежней длины и жилы под корой не вздувались от выброса сока предшествующего броску, всё было нормально. Это хорошо, главное, чтобы ничего не менялось.
- Что чувствуешь? – это уже Алёнке.
- Тихо, пока, - ответила она хрипло.
- Постараемся выбраться к главной аллее, - пояснил я, - потом через зоопарк к общагам, по идее должны минут в сорок уложиться.
Она промолчала, но я, буквально, затылком почуял, как кивнула.
Дальше парка мы весь этот год не ходили, по правде говоря, страшно. Не всем, наверное, но остальным, тем кто бродит по окрестностям здесь не интересно – Злому подавай что повыше, а Юрка у нас крот кротом, за уши не оттянешь от развалин, даже южную промзону обошел почти. Мы сюда тоже не совались, не наш профиль. Собак здесь мало, а на кошек и ворон пули изводить, какой смысл? Бродить здесь решалась только Анюта Ким, но она дальше детского автодрома не продвигалась, а это, считай, на самой окраине, а что творится в самой чаще никто узнать и не стремился. Вот и пришло время.
Идти можно было сразу, как только шипы на дереве перестали тревожно вздрагивать, но я медлил, боязно всё-таки. Хорошо хоть Алёна молчала, не торопила, но это скорее не из чувства сострадания, сама, наверное, настраивалась. Наконец я сумел приглушить тревожную струнку, трепетавшую в душе, махнул рукой и двинулся через опушку по направлению к центральной аллее которую, пока, скрывала стена кустарника.
Это очень странное занятие – ходить среди деревьев. Мы не зря почти год держимся на открытом месте. В лесу, ну или в парке, да, в общем, в любом месте, где более или менее плотные древесные посадки всё слишком по-другому – человек здесь совсем чужой. Если, хоть на мгновение прикрыть глаза и замереть, то можно почувствовать как тысячью тонких змеек шевелятся под подошвами травинки, как царапают комбез тонкие веточки кустарника и шумят деревья. Деревья шумят всегда, в не зависимости от того есть ветер или нет, причём, шум – это не только шорох листвы, он скорее похож на самый настоящий разговор, с интонациями, повышением и понижением тона, эмоциями. С непривычки можно решить, что сошел с ума: растения общаются, обсуждают, изучают незваного гостя, и горе тому, кто им не понравится, приходилось видеть последствия.
Сейчас, вроде, всё нормально, конечно чувствуется напряжение, как будто легкий ветерок пронизывает насквозь, ничего скоро привыкну, главное – вести себя вежливо и не высовываться. И всё. Будет. Нормально.
- Вэн. – позвала Алёна.
Я вздрогнул, всё-таки умудрился задуматься, обернулся. Она взглядом указала на просвет между деревьев, метрах в десяти. Пришлось долго вглядываться, всё-таки отвык от новых мест, да и листьев нападало, поэтому почти идеальные полусферы, выпирающие прямо из земли я заметил не сразу. Хорошее настроение как рукой сняло – «кочек-полусфер» оказалось не меньше пяти. Пятёрка блуждаков, да лучше сразу удавиться! Тем более, судя по виду до фазы отрыва не больше пяти минут, это значит, что за пять минут нам нужно убраться метров на пятьсот или забиться в подвал поглубже.
Я огляделся, подвалов поблизости не наблюдалось, значит, придётся убегать. Блуждак - это самый настоящий монстр, прямо как в фильме ужасов, почти понятный, но от этого не менее страшный. В отличие от пробуждений или жрущего асфальта, блуждак всегда имеет одну и ту же форму – шар, может быть сделан из чего угодно – мусор, земля, останки животных. Передвигается прямо по воздуху, причём без использования каких либо приспособлений, просто ком земли висит в воздухе и очень быстро перемещается, преследуя жертву. Кто жертва? Любое существо встреченное по пути. В основном добычей становятся собаки, они чаще всего бродят по развалинам, хотя приходилось и нам встречаться. Если поблизости есть убежище, переждать нападение – плёвое дело. Не нашедший добычи блуждак спустя сутки вновь разваливается на куски, а вот если не повезёт, шарик атакует жертву до тех пор, пока не впитает всю кровь, выигрывая себе ещё пару суток жизни. Мы, обычно, пережидали нападения в Приюте.
Спрятаться здесь было негде, впереди виднелся почти не тронутый ржавчиной детский автодром, больше никаких сооружений, только заросли вокруг. От места, где расположился выводок блуждаков донёсся хруст, один из шаров уже почти отделился. Теперь с землёй его соединяла только тонкая перемычка из мокрой глины, делая шар похожим на гриб-дождевик. Остальные тоже захрустели, завозились в листьях.
- Бежим! – хрипло приказал я, и рванул к автодрому, чувствуя, как дёргается пристёгнутый к поясу троссик.
- Вэн! – вскрикнула Алёнка.
Я упал на спину, врезавшись рёбрами в выпиравший корень, рядом пискнув, растянулась Алёна, шар пронёсся мимо, не успев сориентироваться, и от попавшегося на пути дерева брызнули щепки. Блуждак заскрипел, покачнулся, но не упал, бок его теперь украшала здоровенная вмятина, от которой во все стороны разбегались трещинки, но «травма», похоже, монстра ничуть не взволновала, он удивительно быстро развернулся и кинулся ко мне. Разминулись мы сантиметров на десять, да и то иначе как чудом это назвать нельзя. За мгновение до того как навалилась влажная земляная туша, я выбросил перед собой винтовку которую до сих пор судорожно сжимал, к тому же, кто-то дернул за трос привязанный к ремню и выдернул меня в сторону. От удара суставы затрещали, по кистям, словно хорошенько прошлись наждачной бумагой, деревянное цевье винтовки раскололось, ствол, на который пришлась вся нагрузка, выгнулся дугой, отстрелялся. Промахнувшийся шар пропахал в земле глубокую борозду и скрылся в кустарнике.
- Порядок?
Алёна, вся в грязи, но уже на ногах, держит трос дрожащими руками, глаза дикие.
-Нормально. – говорю, то есть думаю, что говорю – вместо нормальных слов, хрип.
Кое-как, стараясь не опираться на руки, поднялся с земли, шатаясь, побрёл к автодрому, до которого осталось, оказывается, всего ничего. Теперь к боли в руках добавилась ещё ломота под рёбрами, совсем плохо, так можно и в ящик сыграть.
- Спрячемся?
Голос у жены почти спокойный, и как это у неё получается? Ведь наверняка о землю грянулась не меньше меня. Ну, точно! Вон прихрамывает, и к ожогу добавились ссадины на подбородке. Наверняка страдает не меньше моего, а виду не показывает, поддерживает...
Запись обрывается...
|
Рассказ открыт для комментариев