Первый вор пришел летом и на его рубашке остались пятна от мокрых зеленых листьев. Он сломал несколько кустов шиповника, продираясь к стенам, дважды споткнулся на глиняном валу, и даже искупался в глубокой канаве, заполненной ледяной водой из моего единственного колодца. Лицо у вора было молодое, с нежными розовыми пятнами на округлых щечках. Его стройное крепкое тело долго пугало слуг, а потом псевдокожа растрескалась от солнца и летнего ливня.
Второй пришел осенью — весь перепачканный дождями и ледяным туманом. Этот вор был толстым и неуклюжим, зато жизненной силы в нем хватило бы на четверых — он четыре часа выкрикивал имя хозяина, и даже подвешенный вниз головой не утратил своего упрямства. Его вопли напугали скотину, гулявшую недалеко от стен, и мне пришлось выключить тело собственными руками, пока коровы не убежали в лес, нервно нахлестывая воздух длинными тощими хвостами. Что поделать — мясо в современном мире стоит дорого, а пастухи паршивые и с трудом справляются с обязанностями.
Я живу в дозорной башне целое десятилетие и насмотрелась всякого. Пять лет назад, когда вдалеке за красной пустошью еще виднелись городские стены, сюда часто приходили те, кто жаждал сокровищ. Среди городских чудаков ходили нелепые слухи, что башня не только возвышается над землей, но и уходит многими этажами вниз — и на последнем, самом нижнем этаже хранятся несметные богатства: корундовые шестерни, мотки золота и платины, многозарядные аккумуляторы в серебряных корпусах. По правде говоря, хранится у меня и такое — но на целый этаж добра никак не хватит, а уж делиться с какими-то проходимцами я и вовсе не собираюсь. Пришлось отлавливать жадин и привязывать их головы к бетонным столбам. Раньше меня забавляло, как ветер гудит в пустых глазницах и хлопает микросхемами. Сейчас я просто вешаю непрошенных гостей на скотном дворе: незачем обманываться и считать их людьми.
Год назад стали появляться гости поумнее: они знали мое имя и умели молиться звездам. Заходя во двор, первым делом они гладили холодные тополя голыми ладонями, что признаться, производило на меня впечатление. Немногие современные жители могли выдержать излучение сторожевых деревьев. С этими гостями я смеялась за столом, показывала им безупречные зубы и хвасталась бархатным голосом — теми достоинствами, которыми обязана обладать леди Мелюзина из дозорной башни. О моем жестокосердии весельчаки узнавали наутро. Их заставали в моих архивах, которые манили как магнит — даже я не скоро привыкла к голубому свечение залов, доверху набитых кремниевыми пластинами — растерянными и жалкими, плачущими навзрыд.
Этих я казнила перед прозрачными стеклами: вся планета должна видеть, что леди Мелюзина верна памяти Викинга и хранит его имущество. Пустобрехам и шутам не место в дозорной башне. Мой Викинг будет доволен, когда вернется домой.
Я обошла все маяки на крыше: некоторые из них нужно подновить, а на кузнице осталось совсем немного металла. Почвы на планете бедные, в основном состоят из полевого шпата и базальта, а железо содержится лишь в зеленых камушках цвета майской листвы. Умелый химик наверняка смог бы добыть нужные вещества — но где в этих краях найти человека науки? Я заставляла слуг собирать драгоценные камни «со слезой» — крошечной капелькой железной руды, из которой позднее можно будет выплавить новые антенны. Горка минералов на заднем дворе росла и обещала вскоре накрыть башню целиком, а «слез» в кошеле на моем поясе было едва ли больше горсти.
— Леди Мелюзина, к вам гости, — слуга склонился так низко, что на спине проступили нервные узлы, собранные моими руками.
— Просканируйте и впустите.
Я тщательно протерла лицо настойкой из шиповника. Надела платье плотного серебристого шелка, с фалдами и драпировками до самых пят. Подумала и добавила высокие сапоги — никто не должен видеть ног леди Мелюзины, кроме ее Викинга. А вот грудь можно обнажить чуть больше: красивое лицо требует достойной рамы. Добавлю еще жемчужные серьги — губы кажутся ярче, когда кремовые горошины светятся в моих ушах.
Неторопливыми танцующими шажками я вышла во двор.
Седой и длинный гость был слеп на один глаз. В прорехах одежды мелькало его бледное тело — такое же бессильное, как солнечный свет над планетой. Он суетился, поворачиваясь боками к рамке с ионизирующим излучением, и подбадривал выкриками моих медлительных слуг. На правую ногу он чуть-чуть прихрамывал — видно, натер в своей долгой пешей прогулке. Когда я подошла ближе, гость закончил отряхиваться.
— Ваш сканер протекает, миледи, — с поклоном произнес одноглазый.
— Знаю. Зачем ты ко мне пришел?
— Чтобы купить сказку для моей дочери.
— Поздравляю с рождением ребенка. Приходи, когда она сможет сидеть самостоятельно — и я дам тебе кристалл бесплатно.
Гость положил дрожащую руку себе на грудь и снова поклонился:
— Я могу не увидеть этого, миледи. Жизнь в городе стала еще труднее.
Он отнял ладонь от сердца и протянул мне. Двенадцать металлических капелек блестели на влажной коже. Неплохо. Достойная плата за единственную сказку.
— Пусть этот вечер будет добрым, — я слегка клонила голову в ответ, произнося слова завета. — Насладись со мной эфиром, гость.
Если одноглазый и был голоден — он никак это не выдал. Я хлопала в ладоши, требуя все новых и новых блюд, стараясь поразить воображение гостя. Сначала подали суп из змеиных голов — запах шел на всю залу, и даже мыши в холодных каменных углах запищали громче; потом принесли салаты из луговых трав и жареные бычьи головы, мое фирменное блюдо. Паштеты из рыб, фаршированные яйца дюнных черепах, варенье из болотных колючек, пироги и свежий хлеб — а этот одноглазый все жевал и жевал единственный зеленый листик, словно механический кролик на ярмарке.
— Ты обижаешь во мне хозяйку, гость, — я капризно надула губы и покачала головой.
— Да простит меня леди Мелюзина, но я не голоден.
— Я знаю, сколько занимает пеший переход Бетпак-Дала. Чем ты мог насытиться?
Одноглазый скромно склонил голову и ответил с достоинством:
— Жена вшила амулет в мой воротник. Он защищает не только от зверей, но и от голода.
Я тяжело вздохнула и махнула ладонью. Ну конечно же! Маленький радиоактивный камушек прямо возле самой важной железы в теле. Может, он и защищает от песчаных пауков, но жизнь этого одноглазого сегодня укоротилась вдвое, если не втрое. Как люди стремительно глупеют без присмотра!
— Ты любишь свою жену, гость? — спросила я, чтобы переменить тему.
— Неприлично говорить о любви в присутствии самой красивой дамы планеты, — торопливо отозвался одноглазый.
— Ни бойся, — зевая, пробормотала я. — Никто не узнает о том, как ты славил жену перед моим ликом. Я выключу письмоносцев и оракулов.
Гость кивнул и достал из-за пазухи медальон.
— Вот моя жена, миледи,— пробормотал он, озираясь как вороватый кот. — Правда, она красива?
Дурачок! Рупоры моей башни давно оглохли, а камеры — ослепли. Захоти я показать этого неудачника планете, мне пришлось бы волочь его в архив: там экраны еще справляются с нагрузками, а остатки энергии в батареях хватит на телетрансляцию.
— Ради чего ты живешь, гость?
Одноглазый нежно огладил лицо в медальоне. На лбу его выступила испарина, руки затряслись — нужно гнать его из моего дома поскорее, а то умрет от лучевой болезни прямо у меня на глазах. Чертов протокол! Ладно, до конца ужина этот парень дотянет.
— Сначала я жил ради моей жены, леди Мелюзина. Теперь буду жить ради дочери.
Черта с два жить он будет! Железа на планете — песчаный паук наплакал, зато радиоактивной заразы больше, чем песка под ногами. Кто-то пытается обогревать этой дрянью жилье, другие готовят на нем пищу. Когда мои антенны еще были целы, я рассказывала людям, как уберечься от лучевой болезни: день за днем, вечер за вечером, вместо сказок и новостей. Просветительская работа умерла раньше, чем я достучалась до сердец этих несчастных.
Я вздохнула и приказала гостю оставаться на месте:
— Подожди, сейчас я выберу лучшую сказку.
В архивах долго не раздумывала — просто схватила кристалл поближе к выходу и была такова. Все равно никто уже не сможет проиграть записи. Портативных машинок в городе не осталось, и теперь кристаллы можно выносить из хранилища хоть горстями — толку в городе от них никакого. Что с этой «сказкой» будет делать одноглазый, я могла только догадываться. Наверное, повесит дочке на шею, просверлив дырочку в маленькой черной пластинке.
Гость уже ждал меня, переминаясь с ноги на ногу.
— Благодарю за вашу доброту, миледи, — пальцы его тряслись, как от лихорадки, а ногти уже посинели.
— Славьте леди Мелюзину и ее Викинга.
Когда он ушел, подволакивая натертые ноги, я залезла на самый верх дозорной башни и до ночи развлекала себя стрельбой по блуждающим песчаным паукам.
***
— Гость за воротами, — слуга склонился над моим телом и орал так, словно пытался наставить криком синяков.
— Просканируйте, — зевнула я, поднимаясь с кровати. Посмотрела на герань — единственное растение, не изменившееся на этой планете со времен постройки башни. И стала одеваться.
Каждый день ко мне кто-то стучит в ворота. Леди дозорной башни должна быть не только щедра, но и обворожительна. Приходится подниматься с кровати даже на рассвете — если гости из честных людей, они не должны уходить обиженными.
Я закуталась в теплую накидку и медленно, делая вид, что мне скучно, спустилась по ступенькам на двор. Костлявая женщина похожая на ворону — в черном, слегка блестящем платке на плечах — низко склонила голову.
—Приветствую прекрасную леди Мелюзину, — одними губами прошептала она.
— Кто ты и зачем пришла в мой дом?
— Мне нужна колыбельная для сестры, — на руке «вороны» всего три крошечных зернышка, но мне этого вполне достаточно. За смерть и не платят больше.
— Сочувствую твоему горю, — я вежливо приняла железные капельки и тут же ссыпала их в кошелек на поясе. — Пусть этот вечер будет добрым.
Женщина-ворона ела за двоих. Мне было неловко расспрашивать ее о родственниках — ей пришлось бы говорить с набитым ртом. Наконец, она закончила и аккуратно вытерла губы салфеткой.
— У вас вкусная еда, — смущенно произнесла женщина, — в городе такой нету.
— А чем вы обычно питаетесь?
Женщина равнодушно пожала узкими плечами:
— Синтетическая каша, консервы. Есть те, кто варит бульон из червей — получается сытно, но пахнет как коровья лепешка. На сон моей сестры я зажарю десяток жирных крыс: положено накормить гостей как можно лучше.
— Не рассказывай мне о таких ужасах за столом.
— Прошу прощения, леди Мелюзина, — гостья покаянно склонила голову.
— Когда тебе нужна колыбельная?
— Завтра к ночи моя сестра будет лежать в цинковой кровати.
— Включи домашнего оракула в девять часов. Колыбельная будет тихой, но ты ее услышишь.
Радиоточка на вершине башни работает исправно. Я могла бы присылать любые песни каждый вечер, но нужно соблюдать протокол. Викинг не потерпит своеволия от своей леди.
Женщина-ворона ушла довольной. Сколько еще их придет в мой дом с дурными вестями? Город постепенно вымирает, и за сказками приходят в десять раз реже, чем за прощальными передачами. Где-то далеко в небе гаснут ноты радиосигналов: ожидание моего Викинга затягивается, а народ, который я поклялась привести к присяге, тает, как мои запасы железа. Еще десять лет — и некому будет приходить к дозорной башне. Останусь только я — красивая, холодная и одинокая.
***
Третий вор пришел зимой, и он был человеком. Бледнея от собственной наглости, он упал на колени передо мной, воздымая руки к темному небу.
— Леди Мелюзина может убить меня, — произнес он, и голос его дрожал, — но будут и те, кто последует за мной.
— Встань, мальчишка, — я фыркнула, пытаясь закутаться от ветра в теплую шерстяную накидку. — Что ты хотел стянуть из дозорной башни?
— Пророчество.
Я равнодушно кивнула и приказала слугам усадить вора за стол. Хорошо, что своих работников я программировала сама: никто не задал вопросов, не усомнился, что леди Мелюзина нарушает обеты Викингу.
— Как идет жизнь в городе? — спросила я гостя, когда он наелся и выпил бокал горячего вина.
— Исследовательский центр давно разрушен, даже забора вокруг него не сохранилось. В домах больше нет стеклянных окон — люди затягивают дыры дыхательными пузырями пауков, чтобы сохранить тепло. Да и сами люди уже не похожи ни на что: у некоторых из них выросло восемь рук, другие обзавелись десятком глаз. Дети — те, которые выжили — бегают на четвереньках, как песчаные пауки. Видели бы вы, как новое поколение ловит крыс! Ни одно животное на планете не способно убежать от наших малышей.
Все это мне было известно. Обзорные экраны дозорной башни показывали мне город, пока я еще была любопытна. Но смотреть на чужие страдания утомительно, и я давно забросила наблюдения, оставив энергию только для молитвы.
— У тебя желтые глаза, вор, — я улыбнулась ласково, не желая напугать мальчика.
Он виновато развел руками:
— Мы все стали такими. Еще мы прибавили в росте.
— И ты пришептываешь звуки, словно в тебе застрял ночной ветер.
— Без присмотра люди дичают, — резонно заметил он. — Быть может тот, кто придет следом за мной, вообще будет нем, как песок под ногами?
Утверждение не так уж далеко от истины. Он действительно неглуп, этот жадина без капельки железа в кармане. Стоит оставить его при мне — пусть чинит экраны и подвязывает оборванные проводки. Мой Викинг не запрещает перевоспитывать преступников.
— Зачем тебе Пророчество, вор? — я спрашивала без интереса. Знаю, зачем таким слова последней записи.
— Хочу знать, что Викинг действительно придет, леди.
Я с серьезным видом кивнула. Не так уж и плохо. Если есть люди, в которых теплится надежда на перемены — мне легче ждать.
—Как тебя зовут, мальчик, — я улыбнулась так приветливо, словно читала слова молитвы.
— Артур, — смущенно прошептал гость. — Моя мать называла меня Артур, миледи.
***
Парень оказался смышленым и знающим, но многому его научила я. Мы плавили железные капли в печи и вытягивали тонкие металлические пруты. Лепили из глины изолирующие катушки, обжигали и красили белой масляной краской. Снимали проржавевшие гайки и отмачивали их кислоте — так они начинали сиять, словно их только что достали из масляных бумаг. Окапывали кусты шиповника и подновляли ров возле стены. Все, что требуется по хозяйству в дозорной башне. Все, что не могут выполнить мои бессловесные болванчики-слуги. Что требует настоящих гибких рук.
Вечерами я расплетала нити нервных систем — красные, белые, коричневые и черные провода, не путать и не скручивать вместе, иначе старые платы могут сгореть! — занятие, достойное женских пальцев. Артур сидел возле меня, а я рассказывала ему сказки — те, которые успела просмотреть в архиве, пока энергии было вдволь. Про хитрого зайца, которого не может догнать серый волк, про маленького мусорного робота, одинокого и потерянного, про принцессу, которая пожелала стать зеленым троллем. Но больше всего Артуру нравилась сказка про летучие корабли: на одном из них, согласно Пророчеству, должен прибыть мой Викинг.
— А эти летающие машины точно нас найдут, миледи? — спрашивал мальчишка, и мое сердце сжималось от сладкой боли.
— Викинг знает, куда плыть, Артур.
— Но его страна далеко за черным небом. Если ветры будут гнать его прочь, если хвостатые кометы перегородят путь…
— Мы будем молиться, мальчик. Леди Мелюзина должна ждать и верить в лучшее.
Первые и последние слова молитвы я терпеть не могла. Что-то в них было нехорошее — вся душа переворачивалась, а в ушах гудел ультразвуковой шум, из-за которого мне всегда хотелось накрыть голову подушкой. Теперь я с чистым сердцем доверила включать их Артуру: он радостно возился на крыше, настраивая передатчик и, кажется, наслаждался оказанным ему доверием. Затем он звал меня.
Я, в лучшем своем наряде, усаживалась перед экраном и продолжала говорить священные слова — строчку за строчкой, вплоть до предпоследней ноты.
— Марс-15, кодовый номер исследовательской башни 2618, вызывает Викинга… Как слышно, как слышно, прием. Марс-15, кодовый номер исследовательской башни…
Артур спрашивал меня — что значат эти слова? А я только отшучивалась. Разве в молитве должен быть смысл? Годы ожидания стерли мою память. Можно заглянуть в архивы, поискать ответы в кристаллах… Мне нравятся вечерние звуки на вершине башни, звучащие, как шелест песка в пустыне Бетпак-Дала. Я ведь знаю одно: только так можно указать своему Викингу путь.
Иногда я хандрила, и тогда Артур начинал рассказывать свои сказки: страшные, как ночное небо и бесконечные, как ноги песчаных пауков. Будто бы в городе давно не верят в возвращение Викинга. Люди перестали ждать прибытия много лет назад — с тех пор как обнаружили какие-то кристаллы в исследовательском центре. Мальчик старательно прятал слезы в желтых глазах, а я только улыбалась. Никаких архивных записей в исследовательском центре нет — все здесь, в моей дозорной башне. И все-таки иногда, когда в теле ломило суставы, а голова шумела, как песок в пустыне, мне тоже казалось, что все молитвы напрасны. Тогда я приказывала Артуру пить горячее вино — и он падал возле моих ног, бесконечно улыбающийся, как я в первые годы своего дозора.
Слабость не к лицу леди Мелюзине. И никто не должен видеть, как я сомневаюсь.
***
Год прошел быстро, а затем пришла трудная осень и зима, холоднее прочих. От моего скота осталось только половина — остальное сожрали жадные песчаные пауки. Артур похудел вдвое, зубы его зашатались и начали выпадать, а под глазами залегли черные тени. Я поила его настойкой шиповника, надеясь уберечь от болезни. Кормила бархатными листьями герани, истолченными в пасту, стараясь всунуть ложку с зеленоватой кашицей поглубже в беззубый рот. Искала ответы в архивах, но находила лишь длинные запутанные формулы и глупые булькающие слова: фурановое кольцо, диастереомер, Полинг, аскорбиновая кислота, витамин С.
На старом пластиковом коне, с двумя колесами и большим красивым звонком, я поехала в город, надеясь найти там лекарство для Артура. Среди обветшавших зданий не нашлось ничего: только бумажные листы, кирпично-красные, как песок в пустыне, летали над тем местом, где когда-то был исследовательский центр. Не обнаружилось в городе и жизни: большие песчаные пауки, ловко перебирая лапами, гоняли по площади крыс и пустые консервные банки — и только сонные дюнные черепахи следили за этим импровизированным спортивным матчем. Странно, что не было человеческих костей. Хорошо, что костей в городе не было. Может быть, радиация доконала жителей окончательно. Но мне хотелось верить, что люди просто перешли в другую форму жизни, странную и непонятную, и подходящую для этой планеты как нельзя лучше. Нечто похожее я читала в архивах — давным-давно, когда еще батареи казались большими и бесконечными. Практически вечность тому назад. Сотни дней бесконечного ожидания, записанных в обратную сторону от сегодняшнего момента.
Пластиковый конь принес меня домой ближе к вечеру. Самое время молиться и надеяться на чудо. Старясь выглядеть веселой, я поднялась в комнату Артура и танцующими шажками подошла к его кровати.
— Сегодня небо светлее, миледи, — прошептал мой союзник, мой случайный свидетель, глядя в окно.
— Как скажешь, Артур. Мне тоже нравится сегодняшний вечер.
— А звезды еще не разгорелись, но такие яркие, правда? Как фонарики на тысячу свечей! Мимо таких звезд ни один корабль пройти не может.
— Ни в коем случае. Все корабли будут лететь к нам, и на самом большом прибудет мой Викинг.
Артур смотрел в окно. Кожа на его лице посерела и пересохла, а черты лица заострились. Только желтые глаза все еще горели огнем — крохотными едва заметными искорками угасающей жизни.
Я старалась сдержать слезы.
— Хочешь, расскажу тебе сказку про корабли?
Артур меня даже не услышал. Ввалившими губами он все шептал и шептал про небо, про звезды, которые греют его кровать, про большие корабли, спасающиеся от хвостатых комет. Он ждал Викинга больше меня. И умер на следующий день.
Я даже не успела поставить ему колыбельную.
***
С тез пор ни воры, ни гости ко мне не приходили. Я словно заснула в своей дозорной башне: только песчаные пауки скребли своими лапами по забору. У половины моих слуг прогнили нервы, пришлось потихоньку доставать золото и платину из запасов, чтобы починить самых необходимых болванчиков. Камешки на заднем дворе выветривались и слеживались в пыль — некому было собирать железные капли, незачем обновлять антенны. Молиться можно и сердцем.
Я научилась варить бульон из червей и ловить крыс. Еда оказалась приличной, только вот дурной запах ударял в нос и вызывал едкие слезы. Слуги считали, что я плачу от обиды — мой Викинг заставил меня страдать. Но я не мучилась даже тогда, когда холодные зимние ветры толкали меня в спину. Бытовые мелочи ничего не значат для тех, кто приучен ждать.
Головы, привязанные к забору, превратились в красные камни — пустынная пыль не щадит ни роботов, ни людей. Иногда ветер срывал один эндочереп и принимался катать его по земле, унося вдаль от дозорной башни к невидимому человеческому городу. Когда-нибудь время развеет и мой дом: только горстка корундовых шестеренок останется в память о леди Мелюзине.
Герань на моем окне превратилась в сухую колючку и я выбросила ее в ров, без слез и всякого сожаления. Истлевшие шелковые тряпки сожгла на скотном дворе. Закопала помутневшие драгоценности в песок возле забора. Я все еще жду моего Викинга, но перестала окружать себя земными вещами. Когда корабль придет, подарков там будет предостаточно. Бесконечные трюмы, выстланные золотом и платиной, везут сто тысяч цветов, двести тысяч платьев, полмиллиона сундуков, полных жемчуга и сапфиров. А еще аккумуляторные батареи высотой с дом и мотки проводов, размером с откормленных песчаных пауков. Мой Викинг щедр. И знает, чем можно побаловать свою леди.
Я дремала на крыше, по привычке распутывая нервные волокна. Красных давно уже нет, белые сгнили вместе с изоляцией, коричневые позеленели и рвутся через каждый сантиметр. Крепкими остались только черные — и я распутывала их метр за метром своими тонкими пальцами, а затем сматывала в крохотные бухты и прятала в рассохшемся ящике, похожем на гроб. Хандрить мне было недосуг — только ночное небо, только беззвучная молитва, только провода и надежда на лучшее.
Странно, что леди Мелюзиной выбрали меня. Я ведь не умнее прочих, не самая красивая, даже не самая верная. Мальчик Артур был моей тайной любовью — я привязалась к нему, как к ребенку, но ведь и это недостойно для леди, ждущей своего Викинга. Не сумела сохранить антенну, и поэтому слова молитвы не пройдут через ночное небо, указывая путь большим кораблям. Но я по-прежнему шептала бессмысленные слова:
— Марс-15, кодовый номер исследовательской башни 2618, вызывает Викинга… Как слышно, как слышно, прием. Марс-15, кодовый номер исследовательской башни…
***
Воры когда-то приходили летом и осенью. Приходили они зимой. Но никогда я не видела воров, приходящих в весеннюю пору. Солнечные дни отпугивали жадных людей — какое сердце способно сжиматься от радости перед добычей в те дни, когда природа поет об обновлении? Заросли шиповника покрывались липкими почками, над охранным рвом желтели пушистые цветочные головки, а в канаве плескались осоловевшие от долгого сна дюнные черепахи.
— Эй, Джонни, кажется нам здесь не рады, — веселый мужской голос разбудил меня рано утром, когда ночная звезда еще догорала на горизонте.
— Незачем было перемещаться под забор. Мог бы и скорректировать маршрут — так, для разнообразия. Кто у нас штурман: я, что ли?
Я потребовала лучшее платье — последнее, с крохотной дырочкой под правой грудью. Протерла лицо настойкой из шиповника. Посмотрела в зеркальце: нет ли где морщинок, оставшихся от моей тоски? И сбежала во двор, как девчонка — перепрыгивая через ступеньки. Неужели мое ожидание подошло к концу?
Два человека в блестящих новеньких доспехах бесцеремонно осматривали мой двор.
— Фу, здесь только старый хлам, — произнес один.
— В городе и этого нет, — возразил второй. — А ведь когда-то тут была исследовательская станция. Должны быть пробы грунта, записи, заспиртованные животные — так во всяком случае, написано в моем путевом листе.
—Леди Мелюзина приветствует Викинга, — я церемонно поклонилась, старясь не слишком сгибать больную спину.
— Эй, Джонни, ты только посмотри! — один из гостей громко расхохотался. Схватил за бледно-серую ткань и подтащил ближе, задирая платье над коленями. Я возмущенно всхлипнула, но промолчала, и только ниже склонила голову. Никто не должен видеть ног леди Мелюзины. Кроме ее Викинга.
Второй человек удивленно покрутил головой:
— Это что, робот-диктор?
— Похоже на то. Видимо, тут старый телецентр. Где-то внизу можно будет покопаться — думаю, исследователи дублировали записи. А может, и пробы спрятали где-то рядом — даром мы что ли сюда заявились?
Слова мне были непонятны, и я мучительно вспоминала первые строчки протокола:
— Рада, что дождалась вас, мой Викинг, — пробормотала я, стараясь не выдать смущения. — Но где же корабль? Я смотрела в ночное небо и не видела, как вы прилетели.
— Джонни, да тут ничего не знают о телепортации, — снова рассмеялся человек в серебряных доспехах. — Думают, что мы до сих пор летаем со скоростью света.
— Как думаешь, стоит поискать тут остатки базы?
— Смеешься, что ли? Четверть века прошло! Улетели на каком-нибудь транспортнике, мало их тут шляется.
Я склонилась ниже, не веря своему счастью, и все повторяла:
— Рада, что дождалась вас, мой Викинг.
Тот, кто стоял от меня дальше, с неприятной нотой в голосе произнес:
—Отключи ты эту жестянку, хватит ей скрипеть. Видимо, старые программы дали сбой.
Ласковые руки Викинга ощупали мою больную спину. А потом наступила темнота. И только слова молитвы теперь стучат в виски эндочерепа:
— Марс-15, кодовый номер исследовательской башни 2618, вызывает Викинга… Как слышно, как слышно, прием. Марс-15, кодовый номер исследовательской башни…
|
Рассказ открыт для комментариев