q012 Кундалини

    Выпрыгнул и тотчас скатился с платформы: вокруг гремел бой. Пули пороли воздух, то здесь, то там, рвались гранаты, обдавая грязью, издалека слышался рокот тяжелого пулемета. Оба взвода залегли дугой под непрерывным огнем, ведущимся, кажется, со всех сторон. Кибер щедро поливал цели огнеметом, давил ракетами, гранатами, его поддерживали бойцы, но огневая мощь давала развернуться только механическому монстру.
    Видоискатель с ходу выдал две дюжины целей, засевших в глухом подлеске тайги, стеной окружавшей телепорт. Вжавшись в землю, я подтянул винтовку и принялся палить бронебойными. На грани визга крича по сети своим, выбегавшим из врат, прикрывать врата. Надо продержаться, билось в голове, сейчас подойдут оба кибера, и вторая и третья роты. А в случае сопротивления и еще один батальон. Колонисты получат по полной. А пока надо прикрыть подход. Хорошо, экзоскелеты на базе выдали последней разработки, пули щелкали по ним, но каждый удар перехватывал дыхание.
    База, где вы там, чего ждете? Из-за массивных дерев послышалось тяжкое «у-ух!» – плечо кибера исчезло, срезанное невидимым мечом, рука с пулеметом отпала, – а за ней уже рушились сосны, обнажая узкую просеку, уходящую по косой к небу. Кибер зарокотал, дернулся, заискрил и начал медленно оседать. Взрывы осветили монстра, ракеты прицельно били в грудь, часть пролетела поверх, раскурочив огромные кедрачи на щепу. Последний удар кибера пришелся по ракетнице, в ответ та шарахнула в платформу: телепорт вспенился рябью помех. Защитник завалился наземь, новые удары, свечение пузыря погасло.
    И тишина. Лишь удаляющиеся цели, исчезавшие в глухом подлеске. Атака закончилась так же неожиданно, как и началась, продлившись от силы минут пятнадцать. Унеся жизни троих, и ранив семерых. Оставив нас без кибера, и как выяснилось часом позже, без связи с базой. Один на один с многочисленным врагом на глухой планете, будто в шутку названой Тапок.
     
    Ночь проползла дергано. Крот едва закончил работу, усталые, мы утихли в наскоро выкопанных машиной бетонированных щелях. Но первым конечно, упрятали телепорт, крот подрыл его у основания, уложил в неглубокую яму и потом занялся нами. Макс, полевой доктор, закончил осмотр и ушел к массивному печатнику, еще не затащенному внутрь – для операции требовался особый набор инструментов, не затащенный техниками. Сапун попросил обождать, сейчас штампуются гранаты, ротный прикрикнул, но без толку: боец лишь бормотал про испорченные матрицы, смолкнув только, когда Макс устало приложил кулак к его роже. Сапун отлетел и замер, доктор занялся вводом новых данных.
    Глядя на уверенные движения, мне в который раз подумалось, вот его бы в наши командиры, и ум, и хватка, Макс старше любого из нас вдвое. Его опыт так пригодился бы сейчас. И тут же напомнил себе – какой опыт? Это первая война и в его жизни тоже.
    Сапун поднялся, подошел к Максу, неловко извинился. За год, что мы провели на базе, он только раз выбирался на задание, все время проводя подле агрегата – его работой было обслуживать объемный принтер, – и этим имел повод манкировать долгом. Буквально прирос к печатнику, и вряд ли предполагал, что его когда-нибудь сорвут с места и откомандируют на планету для подавления восстания, планету, заросшую непролазной тайгой, сухую и прохладную, без травы и без смены времен года. Да и кто мог предположить подобное хотя бы две недели назад?
     
    Случившееся было как удар под дых. Уже лет полтораста у землян не существовало армии, необходимость в ней отпала еще когда колонии во внеземелье только появлялись. После окончания затяжных гражданских войны, измотанные колонии, наконец, образовали федерацию, создали Совет Семизвездья, по числу образовавших его анклавов. Армию распустили, оставив внутренние войска. Все последующее время успешно борющиеся с выступлениями то здесь, то там.
    За последний год возмущений стало больше. Я сам дважды участвовал в подавлении: сперва на Гиперборее, а затем на Мирте, где взбунтовались заключенные. Правда, оружие применялось только травмирующее: шокеры, парализующие газы, резиновые пули. Тогда, после окончания высшей школы МВД, мы проходили проверку на прочность, приживались во внутренних войсках. Кто-то не выдерживал испытания, отсеивался на последнем этапе – проявляя либо слабину, либо излишнюю жестокость, как тот же Хват. Остальных ждал контракт на два по пять лет и, если повезет, непыльная работа в Солнечной системе или на ближайших колониях. Там люди обтирались бытом, заводили семьи. Тридцать лет, самое время продлить род, ведь опыт получен, статус обретен. Оставались амбиции и затем щедрая пенсия уже в шестьдесят. И только школота еще грезила великими битвами минувших эпох. Порой и мне они приходили, но больше снами, да разговорами с семьей.
    Я поступил в высшую школу стараньями отца, у которого не случилось, на мне он хотел реализовать несбывшиеся мечты. И вроде получалось, я стал отличником стрелковой подготовки, получил полоски сержанта, теперь командовал взводом. Да, стрелять в тире мне нравилось. Но только там. Весь вечер после боя меня выворачивало наизнанку, стоило снова подумать об убитых. Не одного меня, к слову. Взводный должен излучать уверенность и спокойствие, а не думать о том… – и снова выворачивало.
    Только Хват ходил, задрав голову: его спешно вернули на службу. Забыв о прошлом, вручили должность первого замкомроты. Дорвавшись, он считал обязанным поразить всех, «надрать задницу магам», о чем долдонил весь первый вечер. Нет, раньше, с самого начала войны.
    Да, маги. Пришельцы из Большого Магелланова облака, нашего ближайшего межгалактического соседа. Именно они верховодили восставшими колонистами. Хорошо, те сейчас хоть не лезли, верно, поджидали хозяев, решив с их помощью разобраться с некстати вылезшей ротой.
    Мысли от магов рикошетили к наболевшему за последние полгода. А как я повел себя в этом бою? Во взводе был один легко раненый, аптечка скелета починит сломанное ребро за пару дней, но ведь взвод и пришел последним. Вроде удачно расположил взвод, подавил часть целей. Жаль, телепорт вырубился до появления кибера, сдержать всех не смогли, а так бы…. Хотя вон Секач хвастается, как от бедра уложил двоих, я слушаю его хриплую с нерва речь сквозь дрему, и тягучие ответы Марта – нельзя сказать наверняка, стреляли ведь все. Но ты точно шмалил в кусты, а я выбирал, точно говорю, выбирал, ну как в зеленой комнате.
    В смысле на полигоне, где мы от школы отрабатывали командную тактику. Но то игра, какая бы ни правдоподобная, все равно иллюрная. Первый бой случился сегодня, став подлинным испытанием для каждого. Мы ведь не спецназ, которого бросают в горячие точки, и который гибнет десятками ежедневно, защищая нас от восставших колонистов. Вот эти парни действительно прошли огонь и воду, и схватка с любым противником не вызовет у них страха. Не то у нас. Первые сутки мало кто спал. Иные места себе не находили до утра, не то ожидая нового удара, не то не в силах успокоиться после первого. Тем более, я. Эмоции и приказы командира горячим маслом размазываются по солдатам, куда проще следовать им, во всем полагаясь на правоту старшего, чем отдавать, сомневаясь.
    Нет, ни в школе, ни на базе, меня не ругали, напротив, иной раз ставили в пример. Но червячок сомнения в пригодности к командирской должности все равно грыз. Невольно вспоминался отец, которому очень хотелось, чтоб я поскорее добрался до младшего офицера, завоевал уважение, вырос в глазах – удовлетворил бы запросы его неслучившегося мечтания, а не просто оказался нужен отечеству.
    И я вслушивался в разговор бойцов, размышляя о своей правоте, пока не словил простую мысль – и им это неизвестно. И ротному. И Максу. Мы выдержали первый бой, худо-бедно, но выдержали. Нам дали передышку. И ей надо пользоваться. Ведь мы и сами на переднем краю, сами принимаем решения, от которых зависит не только наша судьба. Это суровое испытание для всех нас. Ведь мы часть одного общего дела, и мы должны его сделать, чтобы ни случилось, как бы ни повернулась судьба. Теперь мы ее вершители.
    К ротному подошел  Хват, доложил: закладка мин и установка помех закончена, разведка ушла в ночное. Привычные слова, сколько раз я их слышал в учебке, на базе. Завернувшись, как в одеяло, в непрошибаемый патриотизм, я закрыл глаза и, наконец, провалился в сон.  
     
    Утром стало известны подробности: нас поджидали давно, причем, зная, сколько высадится, как и когда. Разведка обнаружила все места засад, нашла обрывки экзоскелетов, обломки винтовок, – все наши, печатные, пусть и старого образца. А вот с нашими закладками произошла осечка – утром подле нас бродил отряд человек в пять, но мины не среагировали. Как колонисты обходят помехи, никто не понял, слова «магская техника» повисли в воздухе. Весь этот и следующий день мы продолжали вгрызаться в землю, ставить хитроумные ловушки, попроще, без маркировки «свой-чужой», и выглядывать небо. Магам хорошо известен секрет нуль-телепортации, о котором наши ученые рассуждали пока теоретически, врата пришельцы могли создать где и когда угодно, хоть на марше. Потому рота изредка поднимала головы, ожидая, что небеса разверзнутся и необоримый флот пришельцев спустится из ниоткуда прямо на наши головы, паля из всех орудий, или как они еще там сражаются.
    Хотя больше ждали наших. С базы, как накрылся телепорт, должны сообщить на флот, те отправят пару десантных кораблей к переходу, расположенному на окраине системы Тапка. И затем, на досветовой, войска потихоньку добираются до нас. Два-три дня, и здесь. Надо продержаться. И тогда зададим и магам и их приспешникам.
    Правда, сами маги не воюют, не позволяет не то вера, не то сама их природа. А использовать для покорения чужие народы, выискивая трещины и отношениях, разделяя колонии и сталкивая их лбами до полного истребления, для них в порядке вещей. Это и бесило и пугало, и заставляло уважать. Как и то, что недостижимые технологии и покровительство великой цивилизации пленяло, не только слабые умы. С этого ведь и началась наша война с магами: восемь дней назад.
     
    Под вечер одна из ловушек сработала, заставив нас спешно занять оборону. Ложная тревога, дикий зверь. На непуганом Тапке их водится предостаточно, жаль непригодны для еды. Здесь очень многое напоминает Землю, как говорят. Сам я был на ней лишь раз, в детстве. Ничего не запомнил, кроме ощущения величественности строений и толчеи пигмеев, гомонящих у могучих стилобатов. У нас все не так, все проще. Моя планета слишком далеко. Ото всего, ото всех. От зыбкой линии фронта. Даже сейчас.
    Я вызвался в ночное, надо проверить себя, а то ночь прошла страхами. Задание простое: разведать путь до поселка, найти ловушки, узнать приблизительное число воюющих с нами, расположение, оснащение. Ротный сперва согласился, но в последний момент передумал, отозвав всех и лишь оставив дежурных. Лучше пойдете поутру, вдруг приказал он, днем все понятней, что под ногами. И тоже нервно куснул губы, вглядываясь в слушавших. Чувствовать себя уверенным здесь большая роскошь. Даже Хват притих. Будто ждал чего. Разве что в небо не поглядывал.
    И дождались. Еще одно «у-ух!» встряхнуло землю перед самым утром. Пропороло блиндаж, войдя и выйдя через высокопрочный бетон метровой толщины воронкой и уйдя на сотню метров в землю. Что это было, можно только гадать. Ах да, магская техника. На первый взгляд, никто не пострадал – пока не нашли Марта, вернее, то, что от него осталось.
    Сапуна стошнило, когда Макс принялся собирать разрозненные фрагменты, Секач, отпихнув доктора, закричал что-то, завыл, рухнув перед останками единственного друга. Его попытались увести, без толку, он кричал, извивался, выл, пока не охрип, и потом еще, получив укол, долго сипел, пытаясь стряхнуть навалившееся оцепенение и одними неестественно вытаращенными глазами грозя небу.
    Стрелявших не нашли, как не нашли и то, что произвело чудовищный выстрел, хотя вместе со мной двадцать бойцов обшаривали периметр. Или стреляли издалека? – да поди пойми треклятую технику. Через час я приказал выдвигаться к поселку на разведку. Не дали, стоило отойти от катакомб, как завязалась перестрелка, пришлось отступить. Итог: двое раненых, но с их стороны точно не обошлось без убитых.
    Когда сгустилась ночь, еще один «у-ух!» уложил двоих и одного ранил. Стреляли прицельно, пришлось признать ротному, не то они нас видят и под землей, не то чем-то определяют наши коммуникации. Командир распорядился достать крота и перекапывать ходы заново, похитрей. Вернувшиеся с дозора отдыхали, часть ушла в ночное, но ничего разведать снова не дали. Еще короткая схватка, потеряв одного убитым и трех раненых, бойцы возвратились в катакомбы.
    В полночной суете не приметили, как исчез Глазунья, наш снайпер. Вернее, обнаружили, как он прибыл, подошел к Секачу и бросил ему на матрац продырявленный шлем колониста. Спокойный, серьезный парень, умный, начитанный, вроде и душа компании, но всегда в стороне от нее, Глазунья без приказа ушел в тайгу и сторожил, пока не поймал в видоискатель противника, видно, отбившегося от своих. Принес шлем как малое утешение, действительно, заставшее Секача если не придти в себя, то хоть успокоиться, и не пугать катакомбы истошными криками.  
    Под утро новый удар  и новые раненые. Среди них оказался и Фарт, вот уж кто не ожидал от командира второго взвода: везунчик, не получил ни царапины за все время, что провел в вылазках после школы и раз даже поучаствовал в настоящем сражении на Мегане. Тогда они на пару с ротным вернулись героями. В новой форме и новых званиях. Собственно после той операции, Штырь и стал Фартом. Сорвиголовой, но холодной и трезвой. И жутко удачливой. Как его так теперь-то угораздило? Снова эта…
     
    Случившееся на Мегане напоминало не то кошмарный сон, не то фильм ужасов, или все вместе. С нее, собственно, все и началось, хотя кто тогда понял это. Мы получили даже не приказ, предложение желающим проявить себя, отправиться подавить выступление, серьезное, никто не скрывал, под прикрытием спецназа. Колонисты сопротивлялись отчаянно, не как прежде. А в середине сражения подошли новые силы, появилось оружие, не чета нашей травматике. Силы партизан значительно превосходили наши, если б не вертушки, полегло поболее четырнадцати человек. Всех спешно вывезли, а инсургентов начали утюжить с орбиты стальными балками. В живых не осталось никого.
    Тогда списали на какой-то неведомый доселе вирус, следы которого вроде как нашли на фрагментах убитых. А на следующий день ситуация повторилась в семи парсеках, на Флоксе. И под вечер еще на двух планетах. На второй день весь анклав охватило сумасшествие: его власти заявили о независимости и борьбе «с оккупантами», бойцы спецназа спешно переходили на сторону врага, жители вооружались, преступники выходили из тюрем. По всем каналам только и передавали, что вид озверевших толп, громящих представительства Совета на местах и с радостью сбрасывавших трупы советников и их помощников с крыш. Восстание охватило двадцать планет, распространяясь по колониям точно степной пожар. Спецназ метался между колониями, не успевая тушить разгоравшееся то здесь то там пламя. Никто не понимал, что происходит. Покуда не появились первые пленные, первые сообщения не начали приходить от старых или новых властей колоний.
    Тогда и заговорили о магах. Хотя первое знакомство с ними произошло еще около двух лет назад, или даже больше, в горячке дней приводились точные данные, но они тотчас смывались потоками жуткой статистики жертв, сообщениями о новых районах восстаний. Я плохо помню подробности, кажется, так: исследовательский зонд попал в непонятную тахионную аномалию, незакрытый нуль-переход, откуда его перебросило разом на пять парсек. Он возник на орбите колонии подобно призраку. Немедля в район точки перехода было направлено несколько беспилотных кораблей, все они исчезли. Кто-то отчаянный, рискнул отправиться сам, вернулся точно так же как и зонд, внезапно переместившись, но при этом повредившись умом. Его поместили в спецлечебницу при Совете, а о дальнейшей судьбе старались не сообщать. Более полетов в те края не проводилось, куб в три парсека закрыли для любых полетов, а потому событие постепенно стиралось из памяти, застилаясь новыми, куда более важными.
    В первые дни войны еще вспоминали паром «Одиссей». Десять лет назад он прибыл в пункт назначения, лишившись экипажа и почти всех пассажиров, выжило всего несколько человек и тоже со сдвигом. В те времена много говорили о каких-то космических призраках, о дрейфующей точке электромагнитной бифуркации, расщепляющей биополе человека и заставляющей его испытывать животный страх, в панике пытаясь покинуть место любым способом. Догадок было много, но в начале войны появилась ключевая – то были первые попытки пришельцев управлять землянами, ведь все происходило в том самом районе откуда и переместился зонд.
    Помню, когда очередной новоиспеченный правитель сообщил о своем переходе под власть иноземцев, и чудесном предоставлении его войску невиданных по силе систем ПРО в совокупности с несколькими штурмовыми кораблями с аннигиляционными бомбами, вещание внезапно прервалось на несколько минут. А затем диктор сообщил о мобилизации резервистов. И новая пауза.
    Нас, командиров низшего звена, вызвал командующий бригадой. Зачитал секретное постановление о переводе на полную боевую готовность всех выпускников школ МВД и вольнопризванных. И об участии отдельных частей во вспомогательных операциях. Вроде той, что мы должны были провести на Тапке. Очистить небольшую колонию от инсургентов, восстановить связь с отечеством, вернуть взятых в плен под крыло Совета, строго следуя указу – голышом, с замотанными головами, переправить в лаборатории базы. Ни в какие переговоры не вступать, не слушать и не слышать. Неповиновение каралось той же участью.
    Дополнительных объяснений не требовалось. Всю неделю перед высадкой телевидение долбило нас круглосуточными извещениями. Вещание шло через генштаб, нам сообщали то, о чем простые граждане не должны были знать, дабы не поддаваться страху, не устраивать анархических выходок. Ведь враг распространялся стремительно. Колонии восставали одна за одной. Пришельцы не церемонились, их корабли входили в звездные системы, спускался десант и облучал поселения, превращая жителей не просто в рабов, но в носителей вируса покорства и верности новым хозяевам. Видео с подобными превращениями прежних лоялистов в партизан едва успевали сменять друг друга. Часто было слышно, как прежде независимый в суждениях оператор вдруг начинал истово кричать и молиться на магов, а то и сам представал перед зрителями, коленопреклоненно моля и их присоединиться к торжеству инопланетного духа.
    Было страшно.  И жутко. И яростно. Облучение действовало не на всех, так что любую колонию сперва охватывала истовая резня, и только затем она переходила в полное подчинение магам. Исключение составила Нана, где впервые магам был дан бой, система не сработала, торжества духа не случилось. И это дало нам надежду. И веру в то, что мы сможем не только выстоять, но и ударить в ответ. И ту решимость, с которой мы и пошли на Тапок, горя желанием мстить инсургентам и спасать невинных. Сообщение о случае на Нане подоспело за день до отбытия.
    Никто не знал, сколько человек из общей тысячи колонистов обезумел, определить предстояло опытным путем. Планета всегда считалась спокойной, никаких возмущений, волнений, полное единство во взглядах с Советом. Генштаб посчитал, что серьезных проблем не возникнет, но отправил два батальона. Добралась лишь рота. И теперь пыталась если не решить проблем, то хотя бы дождаться поддержки, костью в горле застряв у восставших. Пошел четвертый день, но помощь все не шла.
    Вроде понятно, горит всюду, генштаб заседает круглосуточно, многие из генералитета падают без сил от бессонницы, я видел подобное несколько дней назад, перед самой отправкой. Нашей школе вообще не очень повезло, командование разбросало выпуск по самым отдаленным планетам: Анахорет отправился в очередной раз покорять непокорный Флокс, Ясень двинулся к запретному для нас кубу пространства магов, Сотня оказался в самой гуще – его полк поддерживал попытку захвата столицы восставшего анклава, планету Игония. Бои там шли с переменным успехом и сопровождались чудовищным количеством жертв: за пять дней сражений убитых с нашей стороны перевалило за сотню – когда такое было?
     
    После нового удара неведомого оружия, под утро, ротный вызвал комвзводов на совет. На совете с ходу выступил Хват, он давно готовился к решающему наступлению, сидеть в катакомбах, выжидая нового удара, было невтерпеж, последние сутки он только и подзуживал Старшого на прорыв. «Иначе передохнем как крысы в мышеловке», – десятый раз повторял он, ожесточенно настаивая на своем, и приводя в качестве самого весомого аргумента меня, как участника самой удачной нашей вылазки.
    – Двое раненых против пяти убитых и еще сколько санитарными, –чеканил он каждое слово, глядя Старшому прямо в глаза. Ротный посмотрел на меня, я молчал. Было заметно, как подрагивают губы командира, он сжал их в белую полоску, тогда стали дрожать пальцы.
    – Мы никуда отсюда не сдвинемся.
    – У нас приказ разнести деревню и всех в мешках…
    – Ротой? Хват, кончай дурить. Я не отправлю никого на убой.
    – Мы их сомнем.
    – Без кибера? – вмешался я. – И ты забыл про раненых. С ними как? С собой возьмешь?
    Хват озлился.
    – Хрен с кибером, главное внезапность. И их установку захватить, без нее они не смогут нас зажимать.
    – У них численное превосходство.
    – Я сказал, – голос Старшого дрогнул, но тут же выправился, – все ждут флот, – ротный стал говорить по слогам. – Это приказ. Разойтись и донести до бойцов. Мы ждем флот и точка.
    Выходя, Хват зло зыркнул в мою сторону, но ничего не сказал. Фарт же остановился в коридоре и сухо заметил: «Не будет завтра флота, послезавтра…» – и понятная пауза. Мы долго стояли у извива коридора, после нового перекапывания катакомбы походили на причудливый лабиринт, обменивались взглядами, но так ничего и не сказали: каждый думал о своем. Я почему-то вспоминал, насколько плохо Фарт стреляет. Хорошо, наши экзоскелеты не чета учебным, в которых нас встречали колонисты, полностью герметичны, заправлены всем для выживания в течении двух суток: двадцать магазинов к винтовке, аптечка, гранаты, ракетница, запасные аккумуляторы, собственный блок сканирования и шумоподавления. Правда, свои мины и помехи он не находил, тут хоть снимай шлем и шарь по земле, но зато позволял работать по целям автономно, особенно, когда сеть группы терялась, а такое в кедраче происходило постоянно. Да, Фарту придется несладко, случись нападение или попытайся мы выбраться. Как несладко придется всем раненым, почему я вдруг выделил его, только из-за тог, что увидел культю? Или по-новому взглянув на командира второго взвода – его будто надломила эта вроде бы пустячная рана. Он разом сжался, стих, уходил с совета так, словно не хотел видеть даже своей тени. Кажется, все еще не веря в случившееся. Или уже не доверяя прежнему везению? И своему и нашему.
    А ведь запасы продовольствия подошли к концу, мы получили паек на четыре дня, считалось, что и так с лихвой. Операция рассчитывалась на двое суток максимум. Придти, наказать, поднять флаг, головы в мешки и на базу. С гордо поднятой головой и хмельным шумом в голове от первого серьезного задания. Ротный отдал приказ растянуть рацион еще на четыре дня, никто не возразил, разве что пошумели, мол, куда так надолго. И смолкли, затихли разом, но не под взглядом командира – стены начали давить. Когда наступала неловкая пауза, начинали давить стены.
    Хват прав, мы тут как в мышеловке – и вся надежда на флот, пока он не придет, можем спасаться только под землей, куда колонисты, при всем желании не сунутся. Но и нам – ни бросить портал, которым вдруг смогут воспользоваться колонисты и вкатиться на базу, ни уйти, ни ввязаться в открытый бой. Только ждать. Не то своих, не то чужих. Не то очередного «у-ух!» треклятой установки. И гадать, сколько на этот раз.
     
    Трое. Ударила как раз по спальням. Снова будто знали куда бить и когда. Один скончался на месте, другой часами позже, уже на столе Макса, а вот третий, он умер там же, в лазарете, так мы называли этот закуток. Не проснулся и все. Его ранили еще в первой атаке, в сознание приходил всего дважды, как раз незадолго до того, как заснуть навеки. Макс сказал, начал поправляться. Это немного подняло наше настроение, но внезапная смерть сдавила горло. Расходились молча, кто-то оборачивался, кто-то смотрел вверх, на незримое небо. Остался только ротный, не знаю, когда он ушел из лазарета. Настала пора дежурить, я отправился наверх, побродить вокруг катакомб. Теперь редкая вылазка проходила без стрельбы. Нас все сильнее вжимали в землю, чтобы задавить уже там.
    Глазунья вышел с нами. У него последние дни, особенно после припадка Секача, появилась такая возможность – бродить, когда вздумается. Ротный позволял, понимая, что так от него куда больше пользы. И тот уходил и приходил незамечаемо, я все реже и реже видел его под землей. Вскоре по возвращении снова встретил, в предпоследний раз, снайпер получил только отпечатанные Сапуном патроны, не взял провианта и вышел. Растворился в подлеске, включил помехи, став невидим даже для своих.
    Флот все не приходил, хоть прошло больше недели. Странно, он ведь куда мобильней, два-три, максимум, четыре дня, и с неба сыплются вертушки, собирая уцелевших, или стрекочут пулеметами, извергают пламя, высаживая подмогу. Не появлялся и флот магов, тоже неведомо чего поджидая. Хват заявлял, сиди мы так, колонисты и без пришельцев справятся, перестреляют нас, или дождутся, пока мы не сдохнем от голода, и так подъедаем последнее. А нужен бой, один, решительный и беспощадный, в нем, и только в нем мы одолеем врага, разгоним его, пробьемся к поселку, захватим проклятую пушку и высоко поднимем флаг Семизвездья над Тапком. Его прорвало, он сыпал знакомыми по последним дням на базе, суровыми штампами, не слыша себя за ними, превратившись в рупор, в идейного борца, став ходячим символом борьбы с незримым врагом. Его слушали и гнали, от него уставали и им напитывались. Ротный бездействовал, не то не смея, не то не желая вмешаться. Изредка пересекаясь с Хватом, останавливал его и снова отпускал, так ничего и не сказав. И я тоже подхватил заразу ротного, мои бойцы шептались за спиной, но подавить их своей волей я мог ненадолго. Брожение медленно охватывало катакомбы. Фарт собрал бойцов и долго говорил о необходимости стойкости и смирения перед испытанием. Даже Хват замолк. Величаво похлопал взводного по плечу и отправился на боковую. Прошел мимо меня и улыбнулся. Прекрасно понимая, что за ним будет победа. Я лишь куснул до крови губы. Так и не мог обуздать движения их мысли, находящихся под спудом ожидания нового удара.
    Колонисты приучили нас к страху, вбивая его каждые четыре часа. Видимо, лучше разобравшись с инопланетным оружием, они теперь всаживали в катакомбы снаряд, как по часам, и от этого механического кошмара, хотелось и забраться поглубже, прекрасно понимая, что это нисколько не спасет, и бежать прочь. Тапок велик, должно же на нем найтись хоть малое местечко, одинокая скала в океане, где не стреляет ненавистное орудие.
    Поселившийся трепет выматывал сильней любой битвы, любой болезни, страх и десятикратно усиливавший его голод. Бойцы тенями бродили по лабиринту, изредка заводили короткие, рваные разговоры, или шли к Максу. Тот, не имея степени психолога, утешал как мог. Хотя и белел лицом всякий раз, когда приходила пора стрельб. Перед ней наш бивуак затихал. Все расходились, предпочитая ждать неизбежного в одиночестве. Кто-то ложился, кто-то вставал в углу, иной бродил, кто-то бегал. Но куда больше стремились покинуть мышеловку, под любым предлогом. Наружу выбирался ужас, и с ним разбегались в дозор испуганные сторожа. Возвращались, лишь почувствовав колыхание земли. Все, выстрел сделан, они тотчас ложились и пытались забыться тревожным сном, пытаясь не думать о еде, о магах, о флоте, ни о чем не думать. Пока снова не приходил срок и снова желание выбраться не превосходило доводы рассудка.
    Пока на девятый день новая жестокая атака, отнявшая семь жизней, не запечатала катакомбы окончательно. Битва продолжалась, как и в первый раз около двадцати минут, но она оказалась провальной, кажется, противник нисколько не пострадал даже ответным огнем всей роты, что немедля возжелала вступить в бой, стряхнуть с себя выматывающее наваждение, забыться в сражении.
    Я и сам вел себя подобно остальным. Не различая дней, не чувствуя часов, все они слипались в жаркую липкую от пота кашу, там в катакомбах, я уже не мог ни спать, не сидеть, не лежать, а лишь бродил по коридорам, изредка встречаясь с ротным, находящимся в чуть лучшем состоянии, и лишь этим одергивая себя. И Старшой, кажется, мной одергивался. Только так мы немного успокаивались, пытались взять сперва себя, а потом и бойцов в руки, но проходил час, другой, и страх снова ломал через колено, заставляя забыть приказы и наставления. А затем рваться в бой вместе со всеми, позабыв о собственных приказах. Наверное, так и начинается анархия?
    Внезапно пушка взбесилась. Перестала отсчитывать положенные часы, стала стрелять, когда ей вздумается. Не прошло и часа, как она пальнула снова, заставив нескольких выбежать наружу – прямо под огонь из всех стволов. Мы чудом отбились, недосчитавшись пятерых. Потери последних дней были ужасающи – рота уменьшилась на четверть.
    Одиннадцать дней осады. Умер Секач. Вроде  по неосторожности, хотя всем было понятно – это попытка самоубийства. У него осталась, почему, неизвестно, винтовка Марта, изредка он гладил оружие, оно недовольно попискивало, требуя вернуть хозяину. Предупреждение действовало только на бойцов МВД, для любого другого человека взять нашу штамповку, смерти подобно. Каждому полагался именной боекомплект, по параметрам точно подогнанный под бойца.
     Секач часто отвечал этому попискиванию. Разговаривал с винтовкой. Макс говорил, это пройдет, главное, не пугать и не мешать. Но в тот день он что-то услышал от винтовки, что-то такое, что заставило его снять перчатки и обнять ее. Без перчаток винтовка не узнала своего, перестала пищать, и взорвалась. Изуродованного Секача доставили Максу, – поздно. Через день еще один боец повторил его действо, затем еще. Винтовкой невозможно совершить самоубийство, оружие не выстрелит, а вот это самый действенный способ покончить разом со всем.  
     
    Шестнадцать дней. Флота не было. Люди перестали думать, перестали жить. Ждали. Не прибытия своих или чужих, перед пушкой все стало неважным.  
    Хват не выдержал. Позвал меня, Фарта, даже Макса и пошел к ротному. Тот сидел, почерневший, осунувшийся, смотря под ноги и головы не поднял, когда услышал вошедших. Без предисловий Хват заявил: он больше не может вынести этот бесконечный кошмар, и объявляет себя командиром штурмовой группы. Лучше умереть в бою, чем подохнуть вот так.
    –  Мы сейчас проведем голосование: кто захочет, пойдет со мной бить врага. Кто не захочет, останется с тобой. А сейчас отдай мне печатник, мне нужно десять тысяч патронов, тысячу гранат, мин и пулемет с кибера, он цел, – ротный попытался возразить, но Хват не дал слова молвить: – Теперь командую я. А ты оставайся ждать пушку.
    И не дождавшись слов собравшихся, ушел вербовать команду. Ротный так и остался сидеть в углу комнатки. Все молчали. Фарт неожиданно развернулся и пошел, побежал, догонять Хвата, что-то крича тому в спину. Макс помялся у входа, покачал головой, произнес «и так и так худо» и вышел.
    – Я все равно останусь, – сказал ротный стене перед собой. Я кивнул, хотя он вряд ли видел.
    – Я тоже. Пусть и безумие, но кто-то должен охранять раненых и, наверное, портал. И все это….
    Пушка выстрелила снова.
    Когда я смог подойти, все уже расходились. Снаряд разбил печатник, и погубил Сапуна, навек соединив бойца с его любимым аппаратом. Печатник успел наштамповать около тысячи патронов, оказывается, я очень долго сидел подле ротного, прежде, чем услышал выстрел. Но Хват остался непреклонен – выходим через три часа, пока готовимся, этот бой будет последним. Обессиленные, его поддержали почти все, когда я напомнил о раненых, о долге, остаться пожелали всего ничего. Семнадцать человек, и всего четверо из моего взвода. И это включая лазаретных и самого доктора. Помедлив, я прекратил давить себя и принял командование. Распорядился минировать выходы – их у лабиринта четыре, нам хватит и одного.
    Напоследок Хват заминировал портал. Выходить запланировали с двух  сторон, группами атаковать позиции и прорываться – одна напрямую, другая большим полукольцом заходя в тыл, к поселку колонистов. По прошествии пяти часов, группы подготовились, новый командир пожал мне руку, пообещав вернуться с победой, и крикнув: «рви!», бросился к выходу.
     
    В зеленой комнате нам часто предлагали самые странные задания: прорваться в тыл врага, выйти из окружения, дожидаться прибытия основных сил сколько возможно. Враг всегда превосходил нас численностью, часто игроков было всего три-четыре, а задание предстояло немыслимое: вынести ценный груз из окруженного здания, захватить опорный пункт, подавить огневые точки или нескольких киберов. Все это было странно, хотя бы потому, что внутренние войска воевали в большинстве, их высаживали из расчета три бойца на одного инсургента, при этом каждый спецназовец был вооружен и подготовлен к бою заведомо лучше партизан. И даже после начала войны, тактика нисколько не изменилась. Я понимал командиров, простыми операциями школоту не заинтересуешь, нам подавай что-то особенное, где можно было бы отличиться, выйти с честью из нелегкой битвы, – да, мы смогли, мы сделали невозможное. Ведь мы – опора и надежа Семизвездья, последний рубеж на пути хаоса и анархии. Мы одни из тех, кто приходят в самый нужный момент, спасая ситуацию из гибельного тупика.
    Хвату в тех битвах не было равных. Он настолько впечатлился ими, что после не раз пытался перенести в реальность. За что и поплатился изгнанием. За что потом, едва началась война, его и вернули в строй.
    Услышав треск очередей, я вздрогнул. Стрельба началась, когда выбравшиеся углубились в тайгу. Хват действительно застал колонистов врасплох, бойкие очереди быстро стихали, удаляясь. До моего уха донеслось несколько разрывов, и снова едва слышная в катакомбах трескотня.
    – Наверное, стоит готовиться к осаде, – произнес Макс, я вздрогнул, не услышав его приближения. В руках он держал винтовку и нож. Я кивнул, вглядываясь в его лицо, белое, напряженное, как во время сложной операции. – Я подниму скольких смогу, но охранять вход придется нам вшестером. Ведь наверняка катакомбы прочешут.
    Он был прав: через час взорвался один из входов, погребая под собой атаковавших, затем во второй полетели гранаты, взорвался и он. Третьим оказался тот, что мы сдерживали, атака оказалась короткой, но злой, колонисты перли, невзирая на потери, нам пришлось отойти и дербанить отряд уже в подземелье, благо его-то мы знали куда лучше, и перемещались, растворившись в помехах, усиливавшихся в замкнутом пространстве, создающим ложные цели, стирающим подлинные, играющие в кошки-мышки с вошедшими.
    К лазарету мы старались не подпускать, и пусть силы были неравны, первую атаку удалось отбить. Правда их ходячих остались лишь мы с Максом, ротный, расстреляв весь боезапас, остался удерживать вход до конца, как мы ни просили его отступить. Вероятно, ему казалось, этим он принесет больше пользы. Или просто хотел уйти, как считал достойным.
    Больше часа к нам никто не приходил. Я не мог дольше находится в ожидании, и так трясло немилосердно, оставил Макса за главного, а сам осторожно выбрался наружу.
    Никого, только три трупа наших возле входа, колонисты и на сей раз забрали тела. Я дополз до ближайшего кустарника, осмотрелся. Невдалеке находился лагерь партизан, к моему удивлению, он пустовал. Вероятно, Хват сильно подпортил настроение колонистам, так что они отправились своим на помощь. Вот только один залег невдалеке, выжидая, когда кто-то войдет в брошенный лагерь. Счастье, видоискатель углядел его прежде, чем я бросился к оставленным припасам. Я подошел к лежавшему колонисту, и несколько секунд колебался, прежде чем произнести, так давно жаждаемое:
    – На колени! Медленно снять шлем и перчатки!
    Он вздрогнул, начал осторожно поворачиваться. Откинул винтовку. Пшикнув, шлем обнажил голову, покрытую белесыми кудрями.
    – Ясень? – прохрипел я, отступая на шаг. Винтовка дернулась, чудо, что я не выстрелил в тот момент. – Как ты здесь… почему?
    – Приказ командира второй армии о восстановлении порядка в колонии планеты Тапок. Отправлен на выполнение в составе отдельного батальона шестого полка, – хрипло чеканил он, не поднимая головы. Пока я не снял шлем. Ясень замер на полуслове. – Аскет?
    – Отправлен на выполнение приказа командира третьей вспомогательной армии,  о восстановлении порядка на Тапке…. Мы думали, вы колонисты.
    – Всех колонисты уничтожены нами почти месяц назад. Мы думали, вы пришли им на помощь. Нас не предупредили, хотя не раз запрашивали… – и молчание. Кажется, он еще не верил, косо смотрел на меня, на винтовку. Подозревал предателя. Странно, а во мне неуверенности не было.
    – И нас не предупредили, что все кончилось… хотя вы нас отрезали от базы… – я хотел сказать, насколько рад его видеть, но меня опередили.
    – Обоим не двигаться, – Глазунья. В отблесках стекла шлема я видел как он выцеливает нам в головы, рассчитывая сэкономить патрон. Меня почему-то разобрал смех.
    – Глазунья, – медленно произнес я, уже не в силах справляться с наступающей истерикой, – ты точно не поверишь, что здесь произошло.
     
     
    – Так что же произошло? – спросил единственный слушатель, молодой человек лет двадцати, нервно ерзая на скамейке. Сухой скрюченный старик, которому не исполнилось и шестидесяти, откашлялся.
    – Ошибка вышла. Послали две группы десанта штурмовать планету, одну за одной, а признать не решились. Вот каждая и посчитала, что сражается с инсургентами. Бывает.
    – Они не поняли, что из портала вышли свои?
    – Не узнали облачения. Наши новые экзоскелеты и сопровождение кибера, посчитали магской техникой. Как и мы их рельсотрон для выведения спутников связи на орбиту. Ну кому в голову придет использовать его как оружие? – он хмыкнул и зашелся кашлем. – Тогда все магской техникой считали. Пока война не кончилась, и не стало понятно, кто с кем взаправду воевал.
    – А что же флот, он все-таки прибыл?
    – Да, когда подали сигнал о встрече групп. Все равно долго не верили, нас ведь в покойники записали. На всякий случай всех на базе в камерах месяц продержали. Как положено, голышом и в капюшонах. Допрашивали, выясняли, даже опыты проводили, не облучены ли…
    – А не странно, что пришельцы, потерпев неудачу, как-то очень быстро исчезли? Простите, дядя, но ведь их следов позже так и не нашли…
    – Ты сам ответил на свой вопрос, племяш. Отстань, больше ничего не расскажу. И так наговорил, мне ладно, а ты ведь в имперский флот поступать хочешь, тебе лезть в ту историю не нужно, – и хрипло, без выражения, прибавил: – Слава империи, война закончилось до того, как нас отпустили.
    – Империи слава, – немедля откликнулся молодой человек. Медленно поднялся и побрел по гравийной дорожке к выходу из парка, оборачиваясь на старика. Тот уже не смотрел на уходившего, вновь погрузившись в тяжелые, потрепанные временем думы.