Стена была шероховатой и рыхлой. Казалось, что пальцы, касаясь ее поверхности, могут прощупать каждую выпуклость, каждую частицу со всех сторон.
Камера.
Находясь по другую сторону, никогда не задумываешься о ее размерах. Она оказалась такой маленькой! Если расставить руки, то упрешьсяв противоположные стены. В те самые, шершавые и рыхлые.
Спать можно только сидя на стуле, который одновременно является унитазом.
Еда — в выдвижном контейнере. Два раза в день. Мало? Ну, тогда спи на унитазе, чтобы есть не хотелось.
Воздух... Вот с этим хуже всего. Нехватку воздуха на унитазе не пересидишь.
А еще плохо с окнами. Их нет.
Впрочем, камеры нет тоже. И стен нет. Это все кажется. Даже положенная заключенным часовая прогулка не более чем плод воображения.
Кажется... Ключевое слово.
Реальное пространство, которое заключенным выделяет суд, еще меньше. Двухметровый гроб из экси-компаунда — и все. Тело заливают контактным желе, после чего живой холодец прячут в темпоральную ячейку. Спите надежно, дорогие товарищи, в смещенном времени и пространстве. Пока не закончится срок заключения, к вам даже метеориты не достучатся.
Самое неприятное в процедуре перехода — это когда на тебя, теплого и почти живого, льют холодный концентрат. Те, кого когда-либо закатывали в цемент, знают, о чем я говорю.
Без желе никак нельзя. Оно не только фиксирует положение тела. Оно кормит, удаляет отходы жизнедеятельности организма заключенного, следит за его гигиеной, здоровьем, временно блокирует работу ненужных органов, а, главное, контролирует сознание.
Телу нравится лежать в желе. За месяц оно настолько привыкает к искусственно-насильственному наркотическому питанию, что потом его уже бесполезно беспокоить — органы теряют способность функционировать. Месяц — это предел. Не дай бог программа даст сбой и не вернет тело в положенный срок. Мне неоднократно доводилось доставать из «гробов» просроченные останки. Зрелище не для слабонервных. Мешок, наполненный камнями: сердце — камень, кишечник — камень.
Несмотря на неудобства, появление гробов с желе решило многие технические проблемы. Тюрьма на сотни заключенных умещается в одну большую комнату. Никакой охраны, никаких стен, роботособак и криминала. Нулевой уровень опасности работы. Юный оператор в чистеньком комбинезоне — вот и все обслуживание.
Теперь даже мелкие десантные шлюпы вроде нашего могут позволить себе иметь небольшой гробосклад или кладбище — шутники зовут тюрьму именно так.
Многие считают, что новая технология сделала из тюрьмы дом отдыха за деньги трудящихся. Ничего подобного. Заключенные за месяц отсиживают свой срок пополной. Если суд определил наказание в триста лет, то сто тысяч дней сознание будет просыпаться в виртуальной камере и по двадцать четыре часа пялиться на пустую шероховато рыхлую стену.
Я работаю могильщиком. Я знаю.
В штатном расписании моя должность обозначена как оператор-десантник, но все зовут могильщиком. Наверное, из-за эмблемы — лавровый венок с лопатой. Это когда мы попадем в спецзону, то, как близнецы, будем ходить в одинаковых боевых нарядах. А во время перелетов у каждого своя форма и свои обязанности.
Про могильщиков сочиняют всякие небылицы. Говорят, мы можем проигнорировать решение суда, обойти систему контроля и изменить в программе срок заключения. Или приказать автомату «забыть» заключенного в гробу. Или... в общем, фантазия космодесантников ограничений не имеет. На всякий случай даже матерые вояки стараются с нами не ссориться, а кое-кто даже крестится при встрече.
Код решения суда в зашифрованном виде попадает в компьютерную систему тюрьмы. Но кое-что мы можем, не буду врать. Я никогда не вру.
***
Однажды мне довелось увидеть очень древний фильм про бандитов и полицейских. Сам фильм никакого впечатления не произвел — сюжет надуман, действие разворачивается невероятно медленно, а главный герой в соответствии со сценарием то абсолютно тупой, то мыслит, как суперкомпьютер. В памяти осталось главное: полицейские и бандиты разговаривали на одном и том же жаргоне, имели одинаковые проблемы, а главное, обладали весьма похожими лицами и характерами. Положительные герои от отрицательных отличались только наличием униформы.
Не знаю, какие цели преследовали создатели фильма и насколько фильм соответствовал реалиям того времени, но нашим соответствует на все сто. Единственное различие состоит в том, что к полицейским и пиратам добавились космодесантники. А где еще можно доказать себе, что ты не маменькин сынок? Где еще можно выплеснуть наружу сидящие в тебе агрессию, авантюризм, желание помахать кулаками и при этом неплохо заработать?
Это я говорил о рядовых. Представляете, какие стада чертей веселятся в теле капитана нашего судна, на котором он бог и прокурор в одном лице. Когда капитан вошел на кладбище — так десантники зовут мою лабораторию — я паковал штурмана, осужденного на пять лет.
Не подумайте ничего такого, могильщики к своим невольным жертвам относятся со всем уважением. Я с телом тоже ничего криминального не вытворял. Тем более что штурман лег в гроб боком, и мне нужно было его повернуть. Однако, когда капитан увидел, как я нежно поддерживаю несчастного под голову и вполне театральным голосом стенаю: «Бедный Йорик», — он взбесился настолько, что закатил мне полгода губы на моем же кладбище. Нашел из-за кого. Это когда-то штурманы прокладывали курс корабля. С появлением авто навигаторов штурманами стали называть стажеров из штурмовой группы — штурм-мэн.
Полгода по меркам капитана срок не очень большой, а главное заслуженный. Оставалось только найти могильщика. А как его найти в условиях нашей узкой специализации? В конце концов отыскался один доброхот. Борик. Журналист. В технике — тупой до безобразия. Хотя, действительно, однажды парень мне помог — нажал кнопку запуска, после того, как я установил и оттестировал программу.
В моей ситуации большего от него не требовалось. Естественно, меня перед процедурой не усыпляли, чтобы до самого последнего момента была возможность тыкать Борика носом в нужные кнопки. Мне было страшно. Неумейка может похоронить тебя заживо. С другой стороны, сотрудничество с Бориком имело свои преимущества — я перестроил программу, как хотел, после чего продиктовал ему код заморозки, по которому мое возлежание в гробу сжималось до одного дня, а виртуальный срок наказания — до одной недели. Причем половина срока отводилась под многочасовые принудительные прогулки на свежем воздухе.
Я этот код помнил лучше, чем молитву десантников, — пользовался не один раз. Последний случай со старпомом, когда он завелся и стал гоняться за Лехой на вездеходе.
После того, как Борик повторил мне каждую цифру кода, я устроился поудобней и скомандовал:
— Заливай!
***
Стена была шероховатой и рыхлой. Казалось, что пальцы, касаясь ее поверхности, могут прощупать каждую выпуклость, каждую частицу со всех сторон.
Ах да, я это уже говорил.
Возможно, потом я начну выть от однообразия, но пока мне было любопытно. Стена выглядела не совсем так, как описывали приборы. Впереди в воздухе плавали частицы. Их действительно можно было потрогать со всех сторон. Дальше вглубь стена уплотнялась, становилась непроницаемой.
Все остальное — в соответствии с инструкцией — унитаз, ящик с обедами.
В первоначальном проекте ящиков не было. Их потом добавили психологи. Дурацкое решение. Все равно заключенных кормит желе. Соответственно, унитаз не нужен тоже. Только место занимает. Ну да бог с ним. Это проблему можно перетерпеть.
По большому счету, капитан гауптвахтой спас мне жизнь.
А накануне он спас жизнь Лехе — тому самому штурм-мэну, которого я упаковывал на капитанских глазах. Рина в состоянии глубокого опьянения перепутала каюты и зашла не к своему Джоржу, а к штурману. Вообще-то она дама на любителя. Когда улыбается, кажется, что сейчас укусит. Но так как Леха на тот момент находился в состоянии, близком к состоянию Рины, они тут же к обоюдному удовольствию многократно осквернили ее почти непорочное сорокалетнее тело. Все бы ничего, если бы в результате описанной акции Джорж же посчитал себя пострадавшей стороной. А так как он являлся продуктом воздействия анаболиков на крупных приматов и сержантом штурмового отряда одновременно, его обещание оторвать Лехе голову имело скорее буквальный смысл, чем переносный.
Капитану стало жалко безобидного глупышку-штурмана и, дабы спрятать его от праведного гнева Джоржа, он закатил Лехе пять лет «за неуставные отношения в условиях, приближенных к военным». Пять виртуальных лет — это месяц в темпоральной ячейке кладбища, куда нет доступа даже богу. Фишка заключается в том, что через месяц мы войдем в зону, и тогда Джоржу станет не до вендетты. Сам будет бегать, спасать зад от блинов.
Каких таких блинов? Да очень нехороших, особенно размером и аппетитом. На планете с притяжением в два раза больше земного эти стометровые дуры летают со скоростью танка, брызгают реструктивными разрядами и пытаются сожрать все, что движется. Можно было бы наплевать и вычеркнуть планету из списков освоения, если бы не запасы естественных энергетических инициаторов, без которых корабли дальше Плутона не улетят.
На сей раз блины разрушили внешние элеваторные блоки главной добывающей станции. В нашу задачу входило: «объяснить» противнику насколько он глубоко ошибается, принимая нас за безобидных щенков, и восстановить силовое ограждение.
Задача невыполнимая. Мелкие пехотные импульсаторы — штатное вооружение десантников — гигантские блины просто не заметят. Есть тяжелое оружие, но его можно использовать только с орбиты и сразу уносить ноги — плазма активизирует инициаторы, и тогда за несколько секунд планета превратится в солнце.
Попытку восстановить справедливость оскорбленный сержант все-таки предпринял. Как только я приготовился паковать Леху, запищал встроенный в ухо коммуникатор, и в воздухе передо мной повисла нагловатая рожа Джорджа:
— Крюк, есть дело.
Крюк — это я. Юрий — имя, которым крестили меня родители. А Крюков — фамилия, за которую я до поры до времени прячусь. Крюк короче, так что пусть будет Крюк.
— Джордж, решай свои дела сам.
— Если бы мог сам, тебя бы не просил.
Я знал, какое у него дело, поэтому незаметно включил мессиджинг капитана — пусть начальство слышит, о чем говорят их подопечные.
— Намотай Лехе два месяца, — Джорж не был большим дипломатом и вывалил свое желание без предисловий.
— Чего?
— Ты что, глухой?
По моим расчетам капитан услышал более чем достаточно. Можно его отключать. Пусть он заподозрит, что Джорж меня уломал, и прибежит спасать штурмана. Будет гораздо хуже, если он убедится в моей верности присяге, останется торчать на капитанском мостике, а сюда заявится один Джорж — у нашего сержанта упрямства — на батальон. Он будет караулить меня под дверью до пенсии.
— Джорж, извини, я не буду менять программу. И вообще...
— Вообще? Сучонок, рано или поздно я тебя достану, и тогда ты со своим гребаным капи... короче, будешь висеть на пульте управления гробами. — Ругаться на начальство Джордж не рискнул — страх перед лычками на погонах сержантам прививают с детского горшка.
Капитан прибежал через две минуты. Джорж моментально отключился. А я решил перестраховаться и устроил театр с телом штурмана, не сомневаясь, что за подобное надругательство мне отвалят на всю катушку. Но лучше месяц полежать в гробу, чем оказаться подвешенным на пульте управления.
Наконец цель достигнута: я в камере. Теперь можно осмотреться.
Итак, стена. В который раз за сегодня я пытаюсь ее ощупать! Нечем мне ее щупать. Руки остались по ту сторону непонятно чего. Будем считать, сознания. В этом мире тотальных инвалидов единственный исполнительный механизм — это сам мозг. Именно он стоит на стыке материальных химико-электронных преобразований и того, что мы называем мыслью.
Говорят, что самые гениальные решения приходят во сне, когда человек отдыхает, а системы его жизнедеятельности перезагружают заложенные в них программы. Вот так однажды, перезагрузившись с вечера и въехав на чужом флаере в витрину ювелирного магазина, будущий изобретатель виртуальных тюрем пришел в себя на полу камеры и подумал о том, что если бы тюрьмы были виртуальными, жить стало бы проще. Зачем держать под стражей бренное тело, если изоляция в первую очередь воздействует на мозг?
Технические предпосылки для реализации идеи имелись. Страдающим от стресса пациентам уже не менее полувека устраивали виртуальные месячные отпуска в райских уголках Земли.
Парламенту идея с тюрьмами понравилась. В итоге за два года изобретатель стал мультимиллиардером. А еще через год, в разгаре медового месяца с красавицей Верой, ему пришлось бежать — на него наехали рейдеры. Благодаря надежным друзьям удалось спрятать жену и самому следы замести. Собственно, рейдерам нужен был не столько он, сколько чип-контейнер с кодом, обеспечивающим доступ к богатствам несчастного изобретателя.
***
Человек способен управлять собственными снами. Сообщаю это для тех, кто еще до сих пор сомневался. Внушаемым людям подобное говорить бесполезно. Невозможно искать повадки крокодила у шизофреника, которому внушили, что он кролик.
Виртуальная тюрьма — это своего рода сон. Крепкий, многолетний и не совсем нормальный. Внутренние биологические часы человека перестраиваются на виртуальное время, соответственно, заключенный стареет гораздо быстрее, чем его приятели во внешнем мире. Конечно, никто за двадцать пять лет виртуальной отсидки не превратится в дряхлого старца, но с десяток лет потеряет. Да и после срока старение организма какое-то время будет ускоренным.
В пределах камеры заключенные в безопасности, до тех пор, пока программа не выводит их на прогулку, предлагая на выбор унылый тюремный двор, разбитую дорогу, больше похожую на путь в преисподнюю, и еще какую-то муть. Прогулки имеют на порядок больше свободного волеизъявления, заключенный попадает в практически не контролируемый внешний мир. Изобретатель чудо-тюрем в свое время предупреждал: «Нематериальный мир — это настоящая вселенная. Если мозг является дверью в него, то почему бы не предположить, что дверь может открываться в обе стороны?»
Пока в контейнерах лежали тихие психи, люди, задавленные собственными проблемами и стрессом, никто никакими дверями не заморачивались. Для камер программисты соорудили информационные стены. Но за их пределами...
Уже на первой прогулке я начал экспериментировать — попытался управлять видимым, как я это делал в своих снах. Для начала возжелал увидеть место, где стыкуется стена тюрьмы с остальной частью пейзажа. Именно там в программе находился неисправимый глюк. Получив в результате бесконечную светящуюся плоскость, мое любопытство успокоилось на целых пятнадцать местных минут. Еще пятнадцать минут было потрачено на то, чтобы изобразить вместо стены залитую солнцем земную рощу. Роща не появилась, а светящаяся стена потемнела и вернулась к своему изначальному состоянию.
Однако что-то уговаривало меня продолжать попытки. Времени было предостаточно, и мы с моим воображением мучили друг друга еще в течение часа. Наконец программа начала глючить и выдавать графику в духе Дали. Пришлось дать передохнуть ей и себе. Мое виртуальное я в задумчивости отошло от стены и уселось на пенек.
И тут же вскочило.
Откуда? Я пенек не придумывал. Пенек согласился и медленно растворился в воздухе. Он не был частью программы! Он — плод моего воображения!
Неплоходля начала. Можно позволить себе вернуться в камеру.
Тюрьма словно караулила это мое желание — в следующее мгновение меня уже окружали рыхлые стены с неощущаемой шероховатостью. Невоображаемая голова гудела от невоображаемой боли.
Непривычный звук — в камеру въехал обеденный ящик, на дне которого находилась тарелка с чем-то размером с воробья. Программисты постарались, придав обеду запах, вкус и даже температуру. Надпись информатора гласила, что данный воробей является фаршированной перепелкой. Наш корабельный кок утверждал, что в древние века трапеза осуществлялась под песнопения, которые способствовали размножению животных.
Условно пообедав, я условно спел мессу «Ты ж моя, ты ж моя, перепелочка». Не уверен, что после этой мессы условные перепелочки бросятся размножаться. Кстати, а как не условные перепелочки размножались? Вроде в детстве что-то такое учили. Неужели почкованием?
Мозги деревенеют. Пора сбегать на прогулку, попробовать наделать пеньков. Пенек, производящий пеньки. Размножение — почти как у перепелочек.
За несколько часов мне удалось сотворить еще один пенек и некое подобие травы вокруг. Я так и не понял, как это получилось, зато заметил, что если во время процесса произношу некие слова, описывающие конечный результат, получается быстрей.
Теперь стены моей тюрьмы меня совсем не волновали. Возвращаясь в камеру, я все равно продолжал мысленно находиться во дворе и ставить себе новые задачи. В конце концов мое упрямство принесло плоды: к середине следующего дня мне удалось сотворить рощу. Она не являлась произведением искусства, выглядела не очень натурально, но она была — это главное. Теперь можно позволить себе отдохнуть, прогуляться вдоль деревьев, и даже набраться храбрости и пройти по тропе внутрь собственного творения. Интересно, когда бог создавал человека, он тоже страдал от творческих мук?
Вдруг деревья зашевелились и стали тускнеть. Понятно — мой сокращенный срок заключения закончился, и сейчас автомат вытолкнет гробик на рабочий стол. В следующее мгновение я увидел себя сидящим в контейнере. Присоски отвалились и валялись рядом. Желе уже стекло, оставив после себя на коже слизь и холод. В душ! Срочно согреться, смыть с себя эту пакость.
Я продолжал сидеть. Нечто изнутри советовало мне не спешить, заткнуться, а еще лучше притвориться статуей.
В помещении находился кто-то еще. Из-под стола доносился чуть слышный шелест. В любом помещении существует свой звуковой фон, на который со временем перестаешь обращать внимание. Новый звук был не ритмичным. И не шелест. Скорее, попытка оперного певца спеть постукивание в четыре октавы, от шепота до крика с резью в ушах.
По полу ползло нечто белесое и двухмерное. Прямоугольный луч света цвета пропыленных солдатских ботинок. Периодически задняя часть прямоугольника исчезала, и точно такая же возникала впереди. Там, где прошел луч, наше металлизированное суперпокрытие поднималось, кипело и взрывалось, разметывая осколки по сторонам. Я успел нырнуть назад в гробик и спасти голову. Зато в ладонь вонзился приличный осколок пола, вызвав такой приступ боли, что я заорал.
Стало тихо и темно.
Темно, потому что я еще не открыл глаза. А открыв их, обнаружил себя в лаборатории, лежащим в желе. Черт, приснится же такое! Ладонь побаливала, но вместо рваной раны на ней виднелось небольшое покраснение.
Странный сон. Не простой. Слишком много деталей. Неужели это возможно и кто-то проскочил за мной с той стороны?
Надо бы переключиться на что-то другое. Мне показалось, что если я буду думать о прямоугольнике, он появится опять. Только ужастиков мне тут не хватало.
Желе сползло в бак циркулярной переработки. Теперь, в самом деле, не мешало бы принять душ.
— Рановато ты выскочил на свободу. — Видеоизображение капитана возникло прямо передо мной. Он был без формы и с вилкой в руке — собирался ужинать. — Ты думал не засеку? У меня коммуникаторы всех заключенных забиты в расписании.
— Капитан,да я... да тут...
— Ну-ну. Ты вешай свои бэ и мэ кому-нибудь другому. Ничего, сейчас Борик зальет тебя опять, будешь мотать свои полгода с нуля. — Капитан на мгновение скосил глаза — невольная реакция, когда прослушивают параллельный коммуникатор. – Чувствую скоро на корабле будет кровищи — хоть стенки крась. Включи-ка наружное наблюдение.
Я последовал совету капитана и увидел, как к двери несется Джорж.
— Капитан, пусть сержант отслеживает меня сколько угодно. Все равно код двери известен только вам и мне.
— Джорж предвидел, что ты скостишь себе срок. Сейчас он спрячется возле входа, и будет ждать прихода Борика. Убивать тебя Джордж не станет — побоится. А вот то, что в гроб ты ляжешь в бессознательном состоянии — гарантия. Я видал его в деле.
Не могу сказать, что слова капитана меня обрадовали, зато они подтвердили мои собственные наблюдения. Джорж действительно штурмовик, поэтому держит вилку двумя пальцами. Эта привычка у всех, кто таскал на безымянном пальце широкое кольцо самонаведения. Даже после того, как блоки цели стали вживлять в бровь, десантники продолжали держать вилку по-своему. Тот факт, что капитан знает Джорджа давно, позволяет вычеркнуть сержанта из списков подозреваемых на роль Викинга. Викинг умнее и объявился лишь пару лет назад.
— Ты, Юра, — капитан вдруг назвал меня по имени, — считаешь себя самым хитрым. Как видишь, даже дурачок Джордж похитрее будет... Облегчить душу не хочешь?
— От чего?
Капитан попытался прожечь взглядом мой лоб:
— Мне о каждом из вас известно гораздо больше, чем ты думаешь. Думаешь, после полной реконфигурации внешности следов не остается?
— Я не знаю...
— Правильно, тебе лучше не знать, а то спать не сможешь. Когда Викинг тебя поймает, заберет все. Я же предлагаю за небольшую мзду безопасность от Викинга и всех на свете. Ты знаешь, что в пределах корабля я могу ее тебе обеспечить.
Я молчал. Как раз тот случай, когда молчание — золото.
— Жадничаешь? Ладно. Продолжай в том же духе. А впрочем, какая мне разница. Я тебе намекнул — делай выводы. А пока до входа в зону давай назад в гроб. Борика позвать?
— Не надо. Сам справлюсь.
Пришлось подняться и настроить программу консервации себя еще на день с неделей виртуальных прогулок. После чего присоской прижал эмо-датчик к двери, а исполнительный механизм повесил над панелью пульта с системой запуска. Любые эмоциональные изменения в метре от двери — и кнопка «пуск» сработает.
Когда я вызвал по коммуникатору Джоржа, он от неожиданности вздрогнул.
— Джоржик, а что же ты не заходишь? Давай, жду. — Я еле успел отключить коммуникатор и прыгнуть в гроб.
Сержант в бешенстве толкнул ручку, и на меня полилось желе. Через мгновение мой гроб стал недосягаем ни для кого.
***
Вернувшись в камеру, я сел на стулоунитаз и задумался. Итак, маскировка не помогла, меня вычислили. Жив я лишь потому, что чип-контейнер пока еще не найден. Потом меня уберут. Хотя вряд ли. Смысла нет.
Понятно, что при посадке на шлюп антитеррористические подразделения просвечивают всех индикаторами лжи. Понятно, что у Викинга там есть свои люди и теперь он знает, что чип с сертификатами при мне. Устраивать обыски в космопорту они не станут, чтоб не привлекать внимание. Главное — проследить, чтобы я попал на судно. При перелете с корабля не сбежишь, а то, что буду прятать контейнер с чипом в гробах, тоже не секрет.
Это правда. Лучшего хранилища, чем гробы, мне не найти. Доступ в помещение ограничен. Но даже тем, кто попал в лабораторию, нужно знать, когда гроб с чипом выбросит на рабочий стол. Лезть в автомат до срока, взламывать темпоральные ячейки ни один самоубийца не возьмется. Самый простой вариант — «уговорить» меня. Только где гарантия, что во время этих «уговоров» я не уничтожу контейнер? Мне жетерять нечего.
Вариант посложнее: проникнуть в лабораторию во время моего отсутствия и прозондировать гробы. Сейчас самое удобное время. Капитан гауптвахтой спас меня, но одновременно изолировал. Таким образом, он сделал свой первый, пока нейтральный шаг, больше похожий на шахматную вилку: то ли я не выдержу давления и оплачу его поддержку, то ли банда Викинга получит желаемый чип и оплатит его услуги. Правда, для реализации второго варианта Викингу нужен опытный могильщик.
Подозревать всех невозможно. Когда подозреваются все, времени на обдумывание действий всегда мало. Не подозревать — еще хуже. У меня есть запасной очень неплохой вариант — застрелиться. Представляю, как вытянутся их рожи, когда они узнают, что до чипа им теперь не добраться. Единственная проблема — я лишаю себя удовольствия это увидеть.
Созерцания на стулоунитазе ничего не дали, кроме дополнительной головной боли. Сейчас самое время пройтись, проветрить мозги. Может ветер надует в них что-нибудь подходящее.
За пределами камеры носился ураган. А может не ураган, но что-то такое, от чего мозги тут же выдуло напрочь. Лес, который я построил в прошлый раз, исчез. Точнее не совсем — вместо стволов торчали высокие пеньки. Пеньки были одинаковой высоты и убегали в глубину созданной в прошлый раз сцены метров на двадцать. Траву сожрало неизвестное животное, оставив после себя красноватые волны грунта.
Все это было бы не так печально, если бы из-за деревьев не доносилось подозрительное постукивание. С треском разлетелся ствол неподалеку, и на поляну из пней выполз уже знакомый прямоугольник света. Правда, сейчас он значительно увеличился в размерах.
Мой первый страх прошел. Теперь я был уверен, что лично против меня прямоугольник ничего не имеет. Он, как любое существо, обозначил свое появление и сделал его по возможности заметнее с единственной целью меня заинтересовать.
Постаравшись сосредоточиться, я как мог «отремонтировал» свою рощу.
Прямоугольник засветился зеленым и с упорством достойным лучшего применения принялся крушить лес опять. Хотя радостным цветом он напоминал светофор, а поведением щенка, которому бросили мяч, я не спешил обольщаться. И правильно сделал. Прямоугольник исчез и вдруг вынырнул у меня под ногами. С гулом поднялась на дыбы земля, затряслись концы деревьев. От неожиданности я не придумал ничего лучшего, как сбежать в камеру.
Только через час мне удалось успокоиться и вернуться назад. Передо мной опять стояли одни пеньки. Треск за деревьями оповещал, что прямоугольник не ушел, а отлучился и скоро вернется назад.
Ну почему все так плохо? Там меня ловит банда гангстеров, тут прицепилось существо с замашками гранаты. Что-то мое жизненное пространство сжимается до размеров камеры.
Придется рискнуть.
Скомандовав себе: «Вперед, трусливое животное», — я опять восстановил лес, точнее перестроил. Теперь вокруг меня поднимались мощные стволы секвой. Про себя с удовлетворением отметил, что каждое последующее строительство дается легче, точнее и натуральней. Не исключено, что моему новому знакомцу безразлично, какой лес валить. Секвойи нужны были только мне самому, чтобы убедиться в своих возможностях.
— Давай, выходи, подлый трус. — Мне показалось, что я уже слышал эту фразу в каком-то боевике.
Прямоугольник не замедлил явиться, и не один. Они двигались на мой лес, наползая друг на друга и растекаясь в стороны. Сосчитать их было невозможно. Приблизившисьатакующие сгруппировались в пять особей. Что ж, мы тоже поменяем правила игры — я обернул стволы толстыми стальными листами. Естественно, слово «сталь» нападающие не знали, но я, создавая стволам защитные экраны, наделил их эпитетами «непробиваемые» и «прочные».
Чем ближе подползали прямоугольники, тем быстрее и громче я повторял заклинание: «Бронезащитные, пуленепробиваемые...»
Они добрались до стволов и остановились. Каким-то образом прямоугольники почувствовали тот уровень защиты, который я придал деревьям и, как мне показалось, зауважали. Теперь они слились в одну особь и замерли.
Наученный горьким опытом, я подумал о собственной защите и представил себя внутри тяжелого боевого робота — огромной четырехэтажной железяки на реактивной тяге с нейтронными многоствольными бластерами. Когда прямоугольник вынырнул рядом с опорой робота, я поднялся над землей и выжег под собой небольшой окоп.
Теперь наступила его очередь пугаться. Во всяком случае, прямоугольник исчез... или пошел за подкреплением.
Нет, все-таки испугался. Приблизиться ко мне в тот день он больше не решился.
Победа не радовала. Наоборот, стало скучно.
Можно возвращаться в камеру — в ней думается лучше всего. Почему я не сбежал с поля боя в этот раз, ведь мне было страшно. Может, догадался, что прямоугольник только пугает.
Вспомнил! Детеныш бобра. Тот тоже щелкал, суетился, пытался познакомиться и, в конце концов, прокусил ботинок. Когда это было? Давно, черт возьми. Во время моего первого посещения Парковой зоны на Земле. Животное не совсем понимало, с чем или с кем имеет дело и вело себя так, словно исследовало меня — съедобен ли, опасен, нейтрален. Оно не только познавало новое, но и тренировало это новое к взаимодействию с собой.
Во времена работы над виртуальными тюрьмами как-то пришлось ознакомиться с нашумевшей статьей философа Кастинга. Он писал: «То, что мы называем человеком, является лишь незначительной частью комплексной нематериальной системы. Представьте себе осьминога с бесконечным количеством разветвленных конечностей. Материальная часть, то есть та, в которой мы себя ощущаем, — всего лишь одна веточка. Можно предположить ответвления, содержащие мир эмоций, информации, размышлений. Когда умирает человек, веточка, содержащая информацию о его материальном теле, гибнет. Субъект перестает идентифицировать свое “я”. Но остаются ветви, которые религия определяет общим словом душа, а ученые — мирами созерцания, накопления знаний и так далее».
Почему бы не допустить, что, выходя из камеры, я совершаю самый настоящий десант и попадаю в некую общую ментальную зону. Тогда можно предположить, что и прямоугольник имеет в своем мире материальное осязаемое воплощение, а его действия, классифицируемые мной как агрессия, являются лишь попыткой тренировать меня, помочь адаптироваться в новом мире. Получается, проблема только во мне.
***
Картина становилась оптимистичней, но требовала подтверждения. Я вышел из камеры опять.
Мои деревья продолжали стоять. Прямоугольник исчез. Полная тишина. Я перестроил рощу — тоненькие березки на нежной весенней травке, голубой пятак пруда. Пусть прямоугольник видит, что я здесь, и у меня благодушное настроение.
Плеск воды, по поверхности пруда пошли круги.
Я глянул в воду. Там плавала крупная рыба, формой напоминающая полено. Рыба светилась мирным светом лампочки и время от времени разворачивалась в гигантскую камбалу. Ура! Мы с прямоугольником понимаем друг друга. Правда, пока это понимание получалось односторонним: я загадывал желания, а он, как умел, их выполнял. Допускаю, что он меня просил о чем-то тоже. Не знаю, я ничего такого не чувствовал.
Несколько дней мы развлекали друг друга. Я буквально забыл о времени, о своих главных проблемах, и пришел в себя только тогда, когда мой гроб выбросило на рабочий стол.
В помещении стоял шум. Автоуборщик обрабатывал поверхности, одновременно проверяя концентрацию вредных веществ на стыках автомата.
После восстановительных процедур плюхнулся в операторское кресло. Датчики компьютера почувствовали присутствие хозяина и тут же вынесли на экран рапорты измененных программ. Один из них говорил, что ячейка со штурманом Лехой опустела. Кто-то умудрился войти в помещение и освободить его досрочно. Войти в лабораторию, да еще освободить заключенного, не введя в компьютер личные данные... Этот кто-то соображал в настройке автомата не хуже меня.
Из моих подозреваемых только один мог сотворить подобное. Это значило, что пора прятаться по-настоящему.
Я вернулся назад в тюрьму. На этот раз кнопку запуска и последующей блокировки программы нажал автоуборщик. Надо отметить, что он справился не хуже Борика.
Теперь в течение тридцати двух дней никто до меня не доберется. После приземления десантники покинут корабль, оставив дежурных. Тогда можно будет выйти и мне.
Едва очутившись в камере, я сразу двинулся на прогулку. Вышел и чуть не задохнулся. Упал на колени, с трудом поднялся. Снова упал. Изо всех сил, напрягая свои воображаемые мышцы, поднялся снова. Каждое движение давалось с трудом.
Мой солнечный лес исчез. Вместо него все видимое пространство заливала серо-черная мгла. Время от времени небо вздрагивало, к земле летел оглушительный грохот, и мглу пробивали сверкающие нити молний.
Нестерпимая вонь, жар — мимо пронеслась гигантская студенистая масса, заставив снова упасть на колени.
Блины!
Я видел их видеоизображения только в лаборатории тренинга, но сразу догадался, что это именно они. Черт возьми, как блины попали в виртуальное пространство?
Моя попытка восстановить лес ни к чему не привела. Поднялся ветер, деревья взметнулись вверх, уступая место грязной массе тумана.
Что произошло за время моего отсутствия? Неужели дружественно настроенные прямоугольники были завоеваны блинами? Почему тогда я вижу не виртуальную версию блинов, а так, как их описали очевидцы-десантники?
Мое невидимое тело стало холодеть и превращаться в каменную пыль, словно я встретился взглядом с Медузой Горгоной.
Собраться не получалось — страх блокировал каждую мысль. Я закричал.
Словно упала гигантская штора. Передо мной опять были освещенные солнцем деревья с прозрачным прудом и плавающей в нем рыбой-поленом.
— Прямоугольник, это ты тут устроил для меня дурацкое кино?
Он не ответит. Прямоугольники не умеют говорить. Но ведь не для развлечения мне показали планету с блинами!
Я — болван! Я — идиот! Не надо меня успокаивать. Мог бы догадаться сразу: мои деревья, солнце, пруд — это зона обитания человека. Прямоугольник в ответ показал мне свою.
А если это так, то возможно они неким образом предвидели наше вторжение... Черт возьми, предвидели! Они же специально деформировали наш объект, чтобы спровоцировать появление на планете живых людей и провести переговоры. Не совсем логично, зато типично для поведения прямоугольников.
А еще, благодаря картине с летающими блинами я понял, что эти существа обитают на стыке материального и виртуального. Для них на этом стыке границы нет.
Рыба в пруду прочитала мои мысли, всплыла и развернулась в уже знакомую мне площадку света. Теперь поверхность прямоугольника была небесно-голубая. Временами по ней пробегали облака.
— Так, золотая рыбка, нам предстоит с тобой долгий разговор. — Теперь я знал, что мне надо делать.
***
Через тридцать два дня автомат выбросил мой гроб на рабочий стол.
Как я и предполагал все ячейки были пусты — штрафники получили амнистию и вместе с дисциплинированными десантниками пошли «жарить блины» — завоевывать планету.
С наземным оружием тут делать нечего. Уцелевшие после атаки поднимутся на орбиту, отрапортуют о невозможности освоения территории и вооруженном сопротивлении и получат разрешение на уничтожение планеты из тяжелых орудий. Демонтировать эти орудия — моя главная задача. Я принял душ и открыл дверь своего опустевшего морга.
На пороге скалился Джордж.
Наверное, мне следовало со страха упасть в обморок. Но я не стал. Предполагалось, что мстительный сержант будет ждать меня под дверью. Ни слова не говоря, Джордж взмахнул кулаком с кольцом-кастетом.
— Хочешь заработать миллион?
Кулак сержанта замер в двух сантиметрах от моего носа.
— Сколько? — переспросил он.
— Два миллиона. И еще пятьсот тысяч, если поможешь разобрать тяжелые орудия.
— Зачем?
— Я собираюсь тут немного задержаться. Кое-кому мой поступок может не понравиться, и тогда капитан отдаст команду уничтожить планету. Ты ведь знаешь, кто я?
— Ходили всякие разговоры. Только тот, что сбежал, был поменьше... и постарше. Реконфигурация?
— Она. Жить захочешь — помолодеешь. Все! Теперь за работу. Для начала помоги упаковать дежурных.
Через десять минут оба дежурных лежали в гробах, получив внеочередные недельные отпуска.
С приведением нашей тяжелой артиллерии в полную боевую негодность пришлось повозиться. Для подстраховки АХ-снаряды затащили в лабораторию и намертво замуровали в гробах. Без помощи здоровяка Джорджа я бы со снарядами не справился.
— Скафандры нам не пригодятся. Атмосфера нетоксичная. Надеваем маски и сервоусилители конечностей, — скомандовал я.
— Кстати, босс, Рина с Лехой обыскали все гробы. Не знаешь, что они искали?
Правильно оценив мое молчание, Джордж пояснил:
— Это Рина выпустила Леху из гроба. Она запросто могла бы работать могильщиком.
— Запросто, — согласился я. — Когда мы только начинали, она у меня работала. Умная, толковая, но пришлось уволить.
— За аморалку?
— За воровство. Рина изменила внешность, но от привычки улыбаться так, словно собирается укусить, не избавилась.
— А зачем ей Леха?
— Подельник. На самом деле это он впустил ее в лабораторию. Он тоже имеет опыт могильщика. Ему назначили месяц ареста, но Рина умудрилась откорректировать программу на меньший срок, чтобы он мог попасть внутрь лаборатории и в мое отсутствие похозяйничать. Я догадался, что он замешан, когда штурман, желая прикинуться простачком, лег в гроб боком. Все знают, что надо на спину.
— Босс, может, ты и меня подозреваешь? Так я...
— Не важно. Если ты все сделаешь как надо, то получишь свои деньги.
— Да, мне говорили, что ты никогда не врешь.
Мы покинули шлюзовую камеру и прошли не более ста метров, когда наткнулись на танки. Главная надежда штурмовиков — три тяжелых танка — представляли собой сплющенные куски металлолома. Их нижняя часть медленно осыпалась на грунт желтым песком.
Атака людей захлебнулась. Справа от нас стоял на коленях солдат и кричал от боли. Еще двое лежали рядом. Остальные бежали к кораблю.
— Босс, так ты знал заранее, что Рина с Лехой будут обыскивать гробы?
— Догадался. Кстати, капитан сказал, что вы — старые приятели.
— Он тогда работал в полиции, а я ему время от времени отстегивал от своего бизнеса, — Джордж направил на меня дуло импульсатора. — Знаешь, Юра, я решил переиграть наше соглашение. Ведь чип в гробах не нашли, потому что он был у тебя. Он и сейчас в твоем кармане. Ведь ты на корабль возвращаться не собираешься.
Я промолчал.
— Крюк, мне очень не хочется делать в тебе лишние дырки. Может сам отдашь? — Джордж для убедительности пальнул в грунт у моих ног. — Свидетелей тут нет. Даю две секунды на размышление. Два! — пропустив единицу, выкрикнул сержант.
— Держи. — Контейнер с чипом полетел в борт танка и, тихо звякнув, срикошетил в темноту.
Пока он провожал взглядом контейнер, я прыгнул за сплющенную машину и залег.
— Не мог в руки подать? Стрельнуть в тебя за это, что ли? — в голосе сержанта звучала обида — как это я позволил себе так надругаться над его гордостью.
Он подобрал чип и двинулся к кораблю.
Когда Джордж вошел в шлюп, я поднялся и тихо позвал:
— Борик, ты тут?
Борик вышел из-за соседнего танка. Шел он несколько неестественно, в его спину упирался ствол импульсатора.
— Когда помощники идиоты, все приходится делать самой. Может ты, Юра, пойдешь ко мне работать? Вот у тебя башка — то, что надо.
— Как-то мне не хочется работать на своих бывших подчиненных, Рина.
— Как хочешь. А меняться будем? Я тебе Веру, ты мне чип. Что, забыл, как выглядит твоя жена? Ну конечно ей же пришлось превращаться в Борика посреди медового месяца. Ты ее и разглядеть толком не успел. Свидетельствую, Борик, во время нашего путешествия вел себя прилично, не пил, с мужчинами не кокетничал, общался только с тобой.
— Рина, у меня нет чипа.
— Юра, ты же никогда не врал. Думаешь, поверю, что ты отдал Джорджу настоящий контейнер? Признайся, ты же отдал фальшивый чип. Сейчас мои кретины полетят на Землю, пойдут с ним в банк, их повяжет полиция и выйдет на меня. Где чип!!! — вдруг заорала Рина.
В этот момент Вера неожиданно развернулась и толкнула Рину, но сама не удержала равновесия и всем удвоенным весом Борика рухнула на землю. Тут же над ее головой прошуршал разряд импульсатора.
Я отпрыгнул удачнее и опять спрятался за останками танка.
— Крюк, кончай нарезать крюки, хе-хе. Дай я тебя спокойно убью. А потом буду резать до тех пор, пока не разыщу проклятый контейнер. Признавайся, ты его проглотил?
Больше она ничего не успела сказать. Из-под ее ног вырвался многометровый светящийся прямоугольник и, изогнувшись гигантской рыбой, нырнул в грунт опять.
От Рины осталось только несколько окровавленных кусков. Она даже не успела испугаться.
— Куда мы теперь? — Вера испуганно присела на корточки, словно ожидая очередное появление прямоугольника. — Может, на корабль? Через полчаса капитан разнесет планету на атомы.
— Они не станут тратить время на стрельбу. Джордж пообещает капитану хороший куш, и они умчатся к Земле, получать миллиарды по фальшивому чипу. Рина догадалась об этом.
— Где же чип?
— Ждет нас на добывающей станции. Его туда доставил прямоугольник, раньше, чем мы приземлились. Ведь они способны существовать в материальном и виртуальном пространстве одновременно. Пойдем до станции пешком или, за неимением такси, вызовем маршрутный блин?
— Пешком, конечно. Мы давно не гуляли с тобой в мирной обстановке. А когда мы вернемся на Землю? Тело Борика мне несколько жмет в груди, надо бы пройти реконфигурацию в изначальную форму.
— Мы вернемся. Обязательно. Ты же знаешь, я никогда не вру. |
Рассказ открыт для комментариев