 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
1.
В квартире царили затхлость и уныние. Многомесячный мусор застилал пол толстым слоем. По грязной посуде, расставленной там и тут, шустро ползали крупные тараканы.
Среди всей этой прелести, на единственном более-менее чистом месте, возлежал хозяин помещения. На вид ему можно было дать лет сорок, но на самом деле Киму едва перевалило за двадцать пять. Разгульный образ жизни сначала загнал его в грязь, потом - в нищету. Ему давно не писали друзья, зато счета за квартиру и долги давно превратились в толстые неразобранные стопки.
Когда-то Ким был художником. С самого детства он проводил дни и ночи за холстом, перепачканный красками и измазанный углем. Он писал всем, до чего дотягивались его пальцы. А если не до чего было дотянуться, в ход шли и они сами. Внутри Кима всегда жило странное Понимание. Он не просто схватывал знания на лету, он жил ради того, чтобы творить. Нелюдимый и холодный, он оживал, стоило только взять в руки кисть. Каждая его картина была чем-то невероятным.
Неудивительно, что все пророчили ему славную карьеру. В пятнадцать он писал портреты известных людей, в двадцать расписывал самые презентабельные здания в городе. Деньги лились на него рекой, но Ким никогда не обращал на них внимания. В его жизни не было потребностей, на которые стоило тратить свое богатство. Он вспоминал о еде только когда живот сводило от голода, и покупал новый костюм, когда от старого уже нельзя было отстирать краску. С утра до вечера он был занят лишь одним - собственным творчеством. Но никак не собой.
Все закончилось три года назад. Дом молодого художника посетили люди, чьи представления о добре и зле были попраны не самой легкой судьбой. Избив Кима до полусмерти, грабители унесли почти все, что сочли ценным. Эти богатства порадовали бы любого человека, жадного до денег. Но так случилось, что в этот роковой день воры унесли не то, что было по-настоящему важным для юного творца.
Они похитили его талант.
Очнувшись через много дней после трагедии, Ким потерял свое Понимание. Жестокие травмы выбили это из его головы. Когда в руке оказывалась кисть, он больше не понимал, что с ней делать. Краски утратили свою прелесть. Все знания, накопленные за долгие годы, больше не могли ему пригодиться. После многих лет тяжелого труда, Ким стал совсем негодным художником.
И иным человеком.
От прежней замкнутости не осталось и следа. Ким превратился в щеголя, расшвыривающего золото направо и налево. Все, что хранилось в банке, тратилось на шумные развлечения и приемы. У прежнего художника-одиночки появилось много друзей. Этот знатный кутила ничем не напоминал того скромного юношу, что не мог прожить и дня без своего призвания.
Но когда растаяли деньги, слава затерлась за давностью лет, а бывшие друзья вычеркнули его из своей жизни, Ким оказался никому не нужен. Теперь это был живущий в хмельном забытьи пьяница, живущий лишь потому, что в голову не приходила мысль о смерти. Бесцельно проживая дни, Ким продавал то, что еще можно продать, а потом пропивал вырученные деньги. Его одежда была замызгана, пропитана потом и рвотой, волосы спутаны в лохматые патлы. От человека, творящего великие вещи, осталась только бренная животная оболочка.
Ким проснулся оттого, что в дверь невежливо стучали. Хотя изначально, смутно припомнил он сквозь полусон, стучали куда вежливее. Но тогда пьяная дрема была слишком сильна, чтобы Ким смог оторвать голову от бутылки, которая служила ему подушкой.
Несмотря на то, что стук продолжался, Ким не спешил вставать. Он перевернулся с живота на спину и хмуро уставился в потолок. По свисающей с провода лампочке ползла зеленая жирная муха. В голове Кима шумела боль. Нет, вставать ему определенно не хотелось.
Через полминуты звуки затихли. Таинственный посетитель, кем бы он ни был, прекратил свои попытки прорваться к Киму. Мужчина довольно кивнул. Этого он и ждал. Видеться с кем-либо ему совсем не хотелось. Ведь если подумать, то так хорошо полежать в сладком сне еще некоторое время! Все равно больше нечем заняться. Ким прикрыл глаза, устроиваясь поудобнее...
- Рискну пожелать вам доброго утра! - раздался рядом бойкий радостный голос.
Изумление Кима было настолько велико, что он не сразу понял, что именно ему сказали. Он дернулся и вскочил, даже забыв на миг про жуткую головную боль. Расфокусировавшийся взгляд не сразу увидел говорившего. Это был молодой мужчина, чуть старше самого Кима, но выглядящий гораздо лучше. Не франт, но одетый опрятно, в черное пальто и черный же котелок. На добродушном округлом лице красовались пышные волнистые усы.
- Вы кто?! - во весь голос взревел Ким, хватаясь за бутылку. - Как вы здесь оказались?!
Его взгляд в панике скользнул в сторону двери. Нет, она была закрыта...
- Спокойнее! - мужчина улыбнулся лучезарнее тысячи солнц. - Я пришел, чтобы предложить вам кое-что интересное...
- Через что пришли? - подозрительно вопросил Ким.
- Ну... - улыбка несколько поугасла. - Я согласен, что сделал это не совсем стандартным образом. Но вы сами виноваты. Изначально-то я ничего такого не планировал.
Мужчина хохотнул, хлопнув себя по внушительным бокам. Ким прищурился.
- Меня зовут Эрд, - представился посетитель, приподняв котелок. На его лице снова обосновалась добрая и чуть веселая улыбка. - Я слышал о вас много хороших слов. Думаю, что вы могли бы помочь мне в одном эксперименте.
- В чем? - настороженно спросил Ким. Руку с бутылкой он уже опустил, поняв, что этот пухлый посетитель, как минимум, не опасен. Почему-то внутри шевельнулся стыд - Ким с удивлением осознал, что стесняется помойки, раскинувшейся в комнате.
- Я знаю, что вы хороший худож...
- Был им, - жестко прервал Ким, моментально разозлившись. Больше всего он ненавидел, когда ему напоминали о том времени, когда он занимался творчеством. В груди клокотала не то обида за утерянное прошлое, не то злость на унылое настоящее. - Я больше не рисую. И не собираюсь. Никогда в жизни.
Эрд иронично взглянул на него, и ковырнул носком лакированного ботинка грязь на полу. Несколько перепуганных тараканов спешно скрылись в соседней куче мусора.
- И объясните мне, как вы сюда попали! - оглядываясь, воскликнул Ким.
- Уверяю, что этим путем вас больше никто не побеспокоит, - заверил Эрд. - Ну а насчет "никогда" советую передумать. Причем немедленно.
Он нагнулся. Ким заметил то, чего не увидел раньше - запакованный продолговатый пакет, стоявший около посетителя.
- Что это?
- Холст. Прекрасный белый холст, - Эрд ловко срывал упаковку, ничуть не стесняясь того, что ее клочья летели на пол. - Вот он. Взгляните сами. Какая белизна! Какая фактура! Даже мне, хотя я ни разу не художник, моментально захотелось что-нибудь на нем нарисовать.
Ким хмуро и молча за ним наблюдал.
- Я знаю, что ваше благосостояние оставляет желать лучшего. Поэтому помимо этого холста, у меня есть чек на большую сумму, которую вы можете потратить в магазине. Разумеется, не абы каком, а исключительно в сети "Амберс и Ко", но не думаю, что где-то еще найдется больший выбор художественных товаров. Ну как? - Эрд подмигнул. - Вы согласны?
- Согласен на что? - головная боль, канавшая Кима с пробуждения, усилилась в несколько раз. Если бы не гость, экс-художник давно бы вернулся в объятья сна. - Какого черта я вообще вас еще слушаю?
- Может быть, в вас проснулась надежда? - Эрд, казалось, излучал дружелюбие даже своими усами. - Я предлагаю вам принять мои щедрые дары. Все, что требуется от вас взамен - это нарисовать на этом холсте... что-нибудь.
В интонации слов "что-нибудь" присутствовало какое-то особое выражение. Но в данный момент остатки проницательности Кима дремали вместе с большей половиной его чувств. Впрочем, Ким и не собирался соглашаться с этим предложением. Во-первых, его посетила мысль о белой горячке, и внутри стало по-особому жарко. Во-вторых, от мысли о художестве его мутило. Хотя холст, в этом Эрд был прав, прямо-таки одурманивающе к себе притягивал.
- Уходите-ка вы отсюда, - хрипло предложил Ким, усиливая свои слова красноречивым жестом указательного пальца.
- Разумеется, ваше творчество не останется не оплаченным, - быстро проговорил Эрд, и похлопал себя по карману. - За участие в эксперименте мы заплатим вам столько, сколько вы заслуживаете. А заслуживаете вы, как можно рассудить по вашим картинам, очень многого. Большего, чем это.
Он обвел свободной от холста рукой комнату. В Киме моментально разгорелась боль от стыда и ущемления. Он сжал зубы, перехватил бутылку поудобнее, и выбросил руку с ней вперед, указывая на дверь.
- Уходите прочь! Немедленно! Я больше не рисую! И никогда больше не прикоснуть ни к холсту, ни к краскам.
- Хорошо, хорошо, - кажется, Эрд почувствовал, что в чем-то перегнул палку. - Я ухожу. Но это, - он кивнул на холст, - оставлю здесь.
И гость испарился в воздухе. Ким замер, открыв рот. Он отбросил бутылку в сторону, и сделал несколько шагов вперед, на место, где стоял посетитель. Но комнате больше никого не было.
- Боже, - Ким опустился на колени. Значит, он сошел с ума. Не то чтобы в этой жизни Киму было что-то важно, но впервые за многие годы он подумал, что мысль забываться за бутылкой горячительного была не так уж и хороша.
И тут он заметил, что холст, как и обещал Эрд, остался в комнате. Не веря своим глазам, Ким взял его в руки. Впервые за долгое время он держал в руках предмет, напоминающий ему о прошлом. Сердце защемило. Почему-то дико захотелось что-нибудь изобразить. Почти силой Ким заставил себя отложить холст в сторону. И увидел чек.
Над чеком Ким думал дольше. В сети этих магазинов можно было купить лишь товары для рисования или других творческих дел. Значит, ни долги, ни выпивку с него не оплатить. Конечно, можно было продать купленные вещи в другом месте, но что-то внутри запрещало это делать. Киму не было приятно влезать в очередной долг. Ведь на странное предложение он так и не согласился.
Ким бросил чек на холст и вернулся к своему лежбищу. Ему хотелось двух вещей - спать, и чтобы таинственный Эрд оказался белой горячкой, и не травил ему душу.
2.
- Зачем я это делаю? - спросил Ким у свежекупленных красок.
Новенькие тюбики лежали на расчищенном полу ровным рядом, и словно призывали Кима взять кисть, натянуть на мольберт холст, и начать творить. Это у него в душе шевелилось. Мыслей же о том, КАК рисовать, совсем не было. Он смутно знал, как смешивать краски, вроде бы припоминал как работать с цветом. Но вдохновения не было. Хоть убей.
- Зачем? - повторно и печально спросил Ким. Тишина была ему ответом.
Впервые за несколько месяцев Ким побрился и вымыл голову. Найти свежую рубашку было труднее, пришлось стирать. Руки отвыкли даже от этой работы. В процессе стирки Ким смотрел на свои руки, покрытые шрамами, на когда-то сломанные пальцы, и думал, не стоит ли ему остаться в прекрасном полузабытьи алкоголя. Но подаренный холст манил. За три года Ким успел позабыть, отчего перестал рисовать. И боялся вспомнить. Эрд был прав - в нем, насквозь пропитом, отвратительно пахнущем человеке, зашевелилась надежда снова выплыть на поверхность из мрака бедности и пьянства.
Может, ничего толком и не изменилось, но Ким чувствовал себя легче, чем обычно. Он совершил пару заходов в магазин, где приобрел краски, кисти, новый мольберт, и несколько полезных мелочей. Когда он возвращался домой, то натолкнулся на соседа, и тот, удивленный, впервые за много дней с ним поздоровался. После этого Ким задумался еще сильнее.
Дома он расчистил немного свободного места, установил мольберт, разложил краски. И присел рядом. Ему никогда не хотелось задумываться о своих поступках, о том, что он делает. Каждое его действие было экспромтом. Он даже не знал, что будет изображено на картинах, которые он творил. Все, что выходило из-под его кисти, было придумано в миг начала рисования. Он жил так всегда - не по разуму, а по сердцу. Сперва творил, потому что это было единственным, чего ему по-настоящему хотелось. После произошедшей с ним трагедии - много кутил, потому что хотелось забыться, ибо жить без постоянного рисования оказалось пыткой. А в итоге, не выходя из забытья, он оказался ниже всех, на самой последней ступени человеческой эволюции.
И вот, теперь ему предлагают попробовать снова. Попытаться изменить судьбу.
- Стоит ли мне рискнуть? - тихо спросил Ким последний раз. Но ему уже не нужно было ответа. Он принял решение.
Раздевшись по пояс, Ким надел холст на мольберт, отрегулировал высоту, вскрыл кисти и подобрал краски. Ему хотелось нарисовать что-то в теплых темных тонах. Таковым был цвет его горя. Хотелось выплеснуть его наружу, навсегда оставить его вне себя.
Ким смешал цвета. Посмотрел на холст еще раз. Прищурился. И окунул кисть в краску.
Первый мазок был таким же вдохновенным, насколько и печальным. В прошлом, стоило провести линию, как из этой линии готовы были рождаться люди, пейзажи, города. Мысленные картины, с которых он часто рисовал, представлялись ему такими же яркими, сколь пустой сейчас была его душа.
Ким в ошеломлении отстранился. Он почти поверил, что у него что-то выйдет. И вновь столкнулся с глухой стеной.
На белоснежном холсте красовалась длинная коричневая линия. Ким смотрел на нее, в тихой печали, с зажатой в руке кистью. Ему хотелось кричать. Он зажмурился, плотно сжал губы. И поднял кисть вновь...
Вместо крика изо рта, наружу вырвался крик его сердца. Одним цветом, беспрестанно макая кисть в одну и ту же краску, рисовал Ким город своей души. Причудливые убогие дома, искаженные в страшных гримасах статуи. Только через час отстранился Ким от своего творения, и взглянул на него со стороны.
Лучше бы он этого не делал. Контраст был таким страшным - белый, идеальный холст, и такие кривые, аляповатые линии. Вместо цельного образа, он словно разбросал по картине ломанные геометрические фигуры. Ким в опустошении опустился на колени. Ему не хотелось сдаваться так рано, но руки словно бы не слушались его. Все, что он хотел выплеснуть, вроде бы вышло наружу, но, стоило увидеть этот хаос, вернулось вновь.
- Еще раз, - сквозь зубы прошипел Ким, отвинчивая крышечку с тюбика краски. - Еще один гребанный раз я точно что-нибудь изображу.
Он поднялся, отряхнул колени, и отрешился от внешнего мира. С большим трудом, но это у него получилось.
На этот раз красок было больше. Ким бесстрашно клал цвет в самые неподходящие места. Будь что будет, шептал он самому себе, будь что будет. Пусть ничего не вышло, но обязательно получиться. Я обязательно научусь. Я смогу. Я справлюсь.
Он вдохновенно работал кистью. От напряжения, от страха все испортить, по лицу его ползли давно не гостившие капли трудового пота. За несколько часов Ким отвлекся лишь раз - чтобы сменить воду для кистей, и утолить жажду самому. На картину он старался не смотреть. Только не глазами. Лишь душой и сердцем.
Время шло. За окном темнело. К краскам, разбросанным по полу, неспешно приближались самые наглые тараканы. Художник же, не сходя с места, прикусив губу, рисовал песню своей души.
Когда окончательно стемнело, и рисовать стало невозможно, Ким на всякий пощелкал выключателем. Свет, давно отключенный за неуплату, конечно же не появился. Тогда Ким разыскал в развалах мусора свечку, зажег, и осторожно поднес к холсту.
На этот раз крик все же вырвался на волю. Чтобы ни было нарисовано на холсте, это было совсем не то, чего он хотел. В этой карикатуре на нормальный рисунок едва угадывался тот мир, который он хотел изобразить. Не печальный статный город в теплых грустных тонах, а нагромождение из цветных пятен, в которых едва угадывались улицы и дома.
Первым желанием Кима было бросить зажженную свечу на холст, но мечта измениться его сдержала. Ким поставил свечу рядом с мольбертом, и начал медленно мешать кистью воду в стакане, размышляя, чего же ему не хватает, из-за чего же он разучился рисовать.
В отчаянии, он кинул взгляд на свою неудачную попытку еще раз, и поперхнулся. Ему показалось, что улицы пришли в движение. Поставив стакан обратно на пол, Ким приблизил лицо к мольберту. Несмотря на то, что город был изображен на знатном отдалении, он смог разглядеть, что пустые улицы наполнились пешеходами. Их было немного, но то, что они возникли вообще, могло снести крышу кому угодно.
Ким осторожно коснулся пальцем холста, и осторожно потер место, на котором только что было движение. Ничего не изменилось. Ким чувствовал мокрую краску под пальцем, но размазать ее никак не мог. Удивленный донельзя, Ким хотел было отстраниться, но понял, что прилип. Ситуация показалась бы ему смешной, если бы он не стоял в темной комнате, посреди узкого круга света, отбрасываемого свечкой, а холст, к которому он прилип, не жил своей жизнью.
Подергав несколько раз палец, Ким сумел, хоть и с трудом, отодрать его от картины. В тот же миг все завертелось, и на него словно бы нахлынул поток вонючей краски. Задыхаясь, Ким вынырнул на поверхность, и понял, что больше никакой краски нет, а стоит он посреди очень бедного, некрасивого города. Думать тут было не о чем - художник сразу понял, что это был Его город. Нарисованный в порыве печали, от всей души, но очень некрасиво и страшно.
- Вот, значит, как я выгляжу изнутри, - пробормотал Ким.
У него не было сил на удивление. Он огляделся. Вокруг было мрачно, и очень темно. Редкие кривые фонари торчали из самых причудливых мест. По неровным дорогам брели одноцветные тени, дрожащие, словно в страхе. Дома были безоконные, лишь некоторые из них зияли черными дырами, такими пугающими в этом и без того темном мире.
Оглядевшись, Ким решил пройтись. Он вышел из того закоулка, в котором находился. И понял, что сделал это зря. Тени, до этого неспешно следовавшие по своим делам, тут же затормозили. Постояв на месте, они решительно двинулись к нему. Страшные темные пятна приближались, словно зеваки на парад, угрожающе подрагивая неровными краями. Ким сглотнул, и попятился. Эти безмолвные, ужасные существа, нагоняли на него страх.
Теней становилось все больше и больше. Через полминуты их набежала целая толпа, и сквозь черные пятна нельзя было увидеть ничего вокруг. Они сгрудились полукругом, и молча взирали на него. Если бы Ким мог дать определение этим теням, то назвал бы их печальными и обиженными, а не злыми.
Внезапно, тени расступились, и вперед вышла одна из них - большая, грозная на вид. Ким вжался спиной в стенку темного дома, чувствуя, как вспотела его спина. Тень застыла в метре от него. И неожиданно заговорила.
- Ты - наш создатель! - воскликнула она мужским грубым голосом. И тон ее не предвещал ничего хорошего. - Ты - тот, кто виноват во всех наших бедах!
"Не успел нарисовать, а уже роптать начали," - невесело подумал Ким. Художник не имел ни малейшего понятия о том, что могут сделать с ним эти тени, и узнавать об этом не особо-то и хотелось.
- Посмотри на нас! - завывая, вскричала Тень, и черная масса тут же разразилась возмущенным согласным гулом. - Посмотри, что мы из себя представляем! Посмотри, как ужасен наш быт, как черен наш день! Это все твоя вина! Ты мог сделать нас процветающим и сильным народом, но вместо этого мы - ничто.
Ким холодел с каждым словом. Рубашка пропиталась потом насквозь, сквозь нее он ощущал каждый выступ на щербатой поверхности дома. Мысли о том, что его создания могут сделать со своим творцом, одна страшнее другой, щекотали нервы. Никогда не отличавшийся особой храбростью, Ким поспешил бы вырубить Тень, и удрать куда подальше, но он не знал, может ли причинить вред этому существу, и поэтому оставался на месте. К тому же, думать о том, могут ли тени повредить ему, было насущнее.
- Молчишь?! - бросила ему Тень. - Посмотри на всех нас. Посмотри, и устыдись!
- Накажем его, Братья! - взвыл кто-то в толпе. Негодующие вопли сменились на сплошное одобрение. Ким стиснул зубы. Он хотел вступить с тенями в разговор, но не знал, что говорить. Из него медленно уходили мысли, оставался лишь страх.
- Стойте! - вскричал Ким в отчаянии, и тут же понял, что к его голосу присоединился еще один.
- Стойте! - повторила одна из теней. У нее был женский приятный голос, молодой и звонкий. Черное облачко выплыло вперед. - Прошу вас, остановитесь. Так нельзя. Если мы его уничтожим, то ничего не измениться. Он - наш Творец. Он в силах изменить наш мир. Вы все это знаете! Дадим ему шанс!
Внутри Кима затеплилась надежда. Еще сильнее она разгорелась, когда в массе теней послышались редкие, но согласные со второй тенью крики. Правда, большой Тени это не очень понравилось. Она дернулась в его сторону, став еще ближе, чем раньше. В груди Кима вновь заметался страх, но он нашел в себе силы смело посмотреть туда, где, как он думал, у Тени были глаза. Но та вдруг отстранилась.
- Рильт права. Иди в свой мир, Творец, и исправь нас. Сделай нашу жизнь лучше. Тебе по силам это. Мы знаем. Ведь мы - отражение твоей души. Идите по своим делам, Братья. Творец должен подумать.
Тень уплыла, так же резко, как и появилась. Остальные послушно последовали за ней. Ким остался стоять, и только когда вокруг никого не осталось, мягко осел на землю. У него больше не осталось сил.
Сделать этот мир лучше? Ким был только за. Но как именно? Этого он не представлял. Вряд ли после столь сокрушительного провала ему вообще стоит браться за кисть.
- Не грусти, - послышался уже знакомый ему голос. Ким поднял глаза и увидел тень.
- Ты - Рильт? - спросил художник. - Та, что спасла меня от этих... от твоих братьев?
- Верно, - облачко приблизилось к нему. - Я - Рильт. Ты вложил в наш мир свое сердце, и я - одна из самых важных его частей. Я могу понять, когда тебе плохо. Сейчас - очень. Я права?
- Права, - грустно кивнул Ким. - Я... я ведь хотел бы нарисовать эту картину иначе. Помочь и вам, и себе. Но я не могу. Я не умею. Я не вижу, не представляю. А если вижу, то руки меня не слушаются. Я даже не понимаю, как рисовал раньше то, чем все так восхищаются.
Рильт ободряюще коснулась его частью облачка, из которого состояла.
- Ты ошибаешься. Ты можешь изменить очень многое. У тебя есть для этого руки, душа и краски. А у нас нет ничего, кроме того, что мы существуем. Ты сможешь, если приложишь усилия. Тебе мешает лишь то, что раньше ты все делал сходу, а теперь нужно прикладывать много времени и сил. Именно это точит тебя, и не дает раскрыться. Талант не может умереть. Ты потерял свое Понимание, но кто сказал, что его нельзя обрести вновь, пусть и пройдя сложные испытания?
- Нет, я не смогу - словно мантру, повторил Ким. - С самого детства я рисовал. Потому что не мог иначе. А теперь я не рисую. По той же причине. У меня ничего не получается. Зачем же мне рисовать? Чтобы я не изобразил, оно выходит бездушным или глупым. Раньше кисти были продолжением руки. Теперь они для меня - деревянные палочки, которыми другие умеют изображать блестящие вещи.
Тень рядом с ним обиженно задрожала. Она словно выросла в размерах от своего негодования. И почему-то Ким ощутил всю ее боль, будто Рильт перелила ее из себя в его сердце.
- Ты можешь опустить руки и ничего не сделать, - тихо сказала Рильт. - Ничего не изменится. Ты будешь жить, как жил. Но для меня, для нашего мира, это значит многое. Оглянись вокруг. Неужели ты не в силах попытаться переделать все это? Неужели этого уныния не хватает на желание переделать так, чтобы стало лучше?
Ким протянул в сторону Рильт свои испещренные шрамами руки.
- Я не верю, что они на что-либо способны, - так же тихо ответил он. - Я был художником, потому что у меня был талант. Сейчас у меня ничего нет.
- У тебя есть руки, возможность, и полжизни впереди - повторила Рильт. - Сделай то, о чем тебя просит целый народ. О чем прошу я. Сделай это.
А потом, почти шепотом, добавила:
- Хотя бы ради меня.
Ким не отрывал взгляда от своих покалеченных рук. Если бы в этом мире можно было плакать, слезы давно стояли бы в его глазах. Художник провел ладонью по высохшей земле, и задумчиво посмотрел на тень.
- Кто ты? - спросил художник. - Мне кажется, что ты нечто особенное для меня.
- Пока что, я просто тень. Но все мы, тени, можем чем-то стать. Мы созданы тобой. Твоим творческим порывом и твоей душой. Ты захотел нас создать, и теперь мы существуем. Неужели ты хочешь, чтобы твоя душа выглядела так? Ведь изначально ты хотел, чтобы мы были совсем другими. Подумай об этом. Может, у меня еще и нет души, но я живая, и я хочу быть другой. Не этим! Не здесь!
Рильт дернулась, словно показывая, как неприятна ей внешняя оболочка и окружающее пространство.
- Ты можешь выйти отсюда, если хочешь. Не знаю, будешь ли ты что-то исправлять, но все-таки желаю тебе удачи. В чем бы то ни было. Главное, не опускайся больше туда, где тебе было так плохо. Подниматься вверх гораздо веселее.
Растаял неказистый темный город. Растаяла зыбкая черная тень. Ким понял, что лежит на полу своей квартиры, а в лицо ему бьет луч яркого рассветного солнца.
Холст с картиной Ким задвинул в самый дальний угол. От одной мысли, что он, такой пропащий и пустой человек, сотворил что-то живое и думающее, бросало в дрожь. Киму то казалось, что все это было неправдой, то, наоборот, вспоминалось насколько материальным был тот мир. В такие моменты становилось совсем плохо. Ему было тошно от мысли, что где-то страдают те, за кого он отвечает. Но в ту же секунду внутри делалось смешно от мысли, что он поверил в свой ночной бред.
Единственное, что с тех пор изменилось - Ким больше не брался за бутылку. Он вычистил комнату от гряди, и ничего лишнего, кроме вездесущих тараканов, ее больше не наполняло.
Искать работу Ким не хотел. Не потому, что ленился. Он был из тех, кто как раз таки может работать на износ. Но ему не хотелось. В ту ночь, когда он вновь взял в руки кисть, он почувствовал себя прежним и донельзя счастливым. Если бы не ужасный итог, он вернулся бы в свою карьеру и вновь был бы счастлив. Но картина вышла ужасной, и Ким окончательно опустил руки. Он не представлял себя радостным без рисования. Если работать, то только по призванию. Тем более, что после травм он просто не осилил бы тяжелую работу.
На третий день Ким не выдержал. Он сгреб остатки своего пособия по безработице, и поехал в центр. Долго бродил по улицам, выискивая дома, расписанные им собственноручно. Зашел в один музей, и нашел любимую из своих старых картин. На ней тоже был изображен городской пейзаж. Розовое небо и закатное солнце, озаряющее теплыми лучами бежевые колонны, обрамленные тонкими цветущими лозами. Ким долго смотрел на них, размышляя об оставленном дома мольберте. Контраст был так велик! Что по уровню мастерства, что по настроению.
- Я никогда не стану прежним, - в отчаянии прошептал Ким. - Но Рильт права. От себя не убежать. Я хочу творить. Пусть пока что я беспомощен, но у меня есть средства, чтобы покупать краски, и руки, чтобы ими рисовать. Нельзя все время жить, пытаясь забыть себя. Пора вставать с колен. Я помогу тому миру возродиться. Может у меня не хватит сил сделать его идеальным, может быть я вообще сошел с ума, или видел сон... Но я могу измениться. И сделаю это хотя бы для себя.
Он еще раз бросил взгляд на картину. И улыбнулся. Потому что знал, что начнет с неба.
3.
Ночью, в то время, когда не спят только кошки и нечистые на руку люди, посреди некогда замызганной комнаты, возник таинственный джентльмен по имени Эрд. Поправив котелок, чуть сползший на затылок, он огляделся.
В самом углу, подложив под голову испачканную краской ладонь, спал утомленный Ким. С его лица не сходила усталая, но довольная улыбка. Вокруг лежали разбросанные инструменты для рисования. В этот раз художник так вымотался, что у него не хватило сил, чтобы убрать все на место. Эрд улыбнулся сквозь усы, и, наконец, посмотрел на мольберт, занимающий почетное место в середине комнаты.
На когда-то белоснежном холсте был изображен город. Художник выбрал рассветное время, поэтому крыши высоких стройных домов были украшены теплыми бликами оранжевого солнца. По современным ровным дорогам спешили смеющиеся пешеходы и радостные дети. Когда-то искаженные жуткими оскалами, статуи выпрямились, приосанились, и гордо смотрели вперед. Некоторые фонари, аккуратно пристроенные вдоль дорог, еще горели. И этот дополнительный свет озарял даже самые темные уголки светлого города.
Но самой важной деталью было небо. Ему досталось не так уж много места, по сути - самый край холста. Но оно полыхало, яркими, неумелыми и нестройными мазками, показывая первый шаг в долгой работе.
Эрд с нежностью провел по высохшей краске ладонью. Он знал, что эта работа донельзя плоха, что ее не возьмут ни на одну из выставок, что даже художники средней руки рассмеются, увидев эту картину. Но она была первой ласточкой долгого труда, в конце которого, верил Эрд, потерявший свой талант художник снова возродиться. И покажет миру новые шедевры.
В последний раз кинув взгляд на холст, и на самого художника, Эрд испарился.
Ему нужно было нести в мир добрые дела. |
|
|
|
Время приёма: 16:29 14.10.2012
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев