20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.

13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.

   
 
 
    запомнить

Автор: Булыго Юлия Число символов: 37166
26. Игры разума, Убогость и богатство... Финал
Рассказ открыт для комментариев

p016 Тот, кто поворачивает ручку


    

     Часть 1: Начало
     Больше всего на свете Вовка не любил ждать. В мире существовало много неприятных вещей: врачи и уколы, подгоревшая перловая каша, сопливый кисель с комками и выходные у бабушки, но нудное ожидание было хуже всего.
     - Маааам…. – попробовал он достучаться до мамы Оли. Нужно было объяснить, что в детский сад уже, наверное, пришёл Санька. И что он обещал принести сегодня новый конструктор, который Санькин папа ему привёз из командировки. Не такой, какие были в детском саду – скучные и одинаковые. А настоящий, с человечками. Из него можно делать полицейский участок с преступниками за решёткой и железнодорожную станцию. Вовка зажмурился, чтобы представить мечту во всей красе, но не смог её вообразить. Тогда он снова дёрнул маму за руку.
     - Угомонись! – с досадой отмахнулась та.
     Дальше ждать было выше его сил. Вовка повернулся к стоящей рядом Машке и толкнул её плечом. Лицо девочки скривилось, она пару раз хныкнула, но не разревелась - так и застыла с недовольной гримасой, слушая, о чём говорят взрослые. Мамы шептались с воспитательницей, приглушая голоса, а Машку за уши нельзя было оттащить от таких разговоров.
     - Девочки, вы готовы к выпуску? –спросила Марьпална, и строго посмотрела на Машкину маму, тётю Лену. - Думаю, месяц, максимум два, и дети будут готовы поменять место обучения.
     - Как, уже? – испугалась тёть Лена.
     - А почему так рано? Мы позже выпускались, - в мамином голосе слышались панические нотки.
     - Матерям всегда хочется, чтобы их дети оставались малышами, - мягко улыбнулась Марьпална. – Но им нужно взрослеть, нужно идти дальше. Если кто-то останется в детском саду, это будет означать задержку в развитии. Нужно быть готовыми отпустить их.
     - Да, мы понимаем, - кисло согласилась тёть Лена. – Лучше раньше, чем позже.
     - Лучше, – грустно кивнула мама Оля и погладила Вовку по голове: - Беги играть, мой хороший.
     Вовке показалось, что мама вот-вот расплачется. Он хотел ей сказать, что не надо плакать, но тут в дверях показался Санька с коробкой в руках, и Вовка забыл обо всём на свете.
    Через час они с Санькой подрались. Из-за полицейского участка и ещё немного - из-за Машки.
    Всем известно, что Машка – дура и воображала. И девчонка. Как можно слушать девчонку – Вовка решительно не понимал. Не то, чтобы она была бесполезной, нет. Машка часто крутилась возле взрослых и все новости узнавала первой. Но одно дело – это слушать новости, а совсем другое – советоваться с женщиной в таких важных вопросах, как устройство полицейского участка. Этого Вовка не одобрил. Он так и сказал Саньку:
     - Вор не может сидеть тут! – и отобрал у Машки оранжевую фигурку небритого дядьки. Машка заревела, а Санька ни с того ни с сего стукнул Вовку. Не эту дуру, а его - лучшего друга, с которым они ещё вчера клялись дружить против врагов до самой смерти. Обиды Вовка стерпеть не мог - ответил Саньку тем же. Завязалась настоящая мужская драка, в которой женщинам не место, и ябеда-Машка убежала сдавать всех воспитательнице. Пришла Марьпална, спросила, кто начал первым. Санька гордо промолчал, а Машка без всякого стыда указала пальцем на Вовку, хоть все вокруг и видели, что ссора началась из-за неё. Но никто не решился спорить, и Вовка был несправедливо наказан – его лишили прогулки и поставили в угол. Остальных детей нянечки тепло одели и загнали за дверь с надписью «Лабиринт».
     В детском саду было много дверей. Некоторые из них мог открыть любой. Это входная дверь, дверь в столовку, в спальню и в игровую комнату. Ещё была дверь Лабиринта, которую могу открыть только старшая воспитательница. Перед каждой прогулкой Марьпална доставала из стола ключ и строгую тёмно-зелёную тетрадь в линейку. Выстроив детей парами, она пересчитывала их по головам, отпирала дверь и запускала подопечных в Лабиринт. Внутри было весело: хочешь - качайся на качелях и съезжай на попе с горок, а хочешь - гуляй по дорожкам, которые пересекаются, расходятся и снова сходятся на разных уровнях. Правда, по некоторым из них можно идти долго-долго и упереться в тупик, но заблудиться не страшно: после прогулки потерявшихся найдут нянечки и отведут в игровую. Марьпална всех пересчитает, запишет, сколько вернулось, спрячет ключ и тетрадь в стол до следующего дня и следующей прогулки.
     Были в детском саду и такие двери, которые не открывались никогда. В игровой была целая стена из таких дверей, стоящих в ряд, косяк к косяку. К каждой из них была приклеена какая-нибудь игра. Чаще всего – конструктор, иногда – мозаика, кое-где – доска для рисования. Всё было старым, потёртым, часть фигурок утеряна, часть кнопок погрызена молочными зубами так, что ножки уже не входили в ячейки. Дети не любили с ними играть: не интересно. Возле одной из таких дверей и отбывал наказание Вовка.
     Он вовсе не расстроился, что его не взяли на прогулку. Вот ещё! Не так там и весело, а иногда очень обидно – когда долго идёшь по дорожке, воображаешь себя исследователем, который сейчас найдёт новое, неизвестное раньше развлечение, а упираешься в тупик. Вовке редко удавалось найти новые дороги, он чаще кружил по старым. Папка говорил, что сын мог «запутаться в трёх соснах». А Санька хорошо помнил пути, которыми ходил, и всегда на перекрёстках выбирал поворот, в который раньше не сворачивали. С Санькой играть в исследователей было интересно. Но сегодня он поступил не по-товарищески. Променять друга на девчонку – это подлость. Вовка так ему и скажет: мушкетёры клятвы друзьям не нарушали.
     Дверь Лабиринта открылась, из неё - словно горох просыпался – выкатились ребята. Не парами, как положено, а гурьбой. Впереди всех шла Марьпална и вела за руку зарёванную Машку. Вовка приподнялся на цыпочки и вытянул шею, чтобы рассмотреть синюю Санькину шапку с медведями, но друга нигде не было.
     - Санька больше не вернётся, - сказала Машка и шмыгнула носом. - Марьпална сказала, что нянечки не могут его найти потому, что он ушёл учиться в другое место. Что сейчас приедут его родители забирать вещи. И ещё сказала «хороший показатель» и «первая ласточка».
    Вовка почувствовал себя преданным. Второй раз за один день! Сначала его бросил друг, теперь его лишили возможности посмотреть в глаза предателю. Навернулись слёзы. Вовка изо всех сил старался их удержать – отец ему говорил, что мужчины не плачут, но слёзы текли сами собой, не спрашивая Вовкиного разрешения. Тогда он отвернулся к стенке, и, пряча мокрые глаза, стал ковырять дверную игру.
     Это были «пятнашки». Полтора десятка кубиков с цифрами и одно пустое место внутри квадратной рамы. Вовка догадался: нужно выстроить цифры по старшинству, от одного до пятнадцати. Вытерев слезы, он начал двигать кубики. Сначала было совсем просто, но чем больше становился номер на кубике, тем сложнее было придумать, какой дорогой обойти другие цифры. Вовка воображал цифру с нужным номером разведчиком в тылу врага. Дважды он хитрил и сначала ставил большую цифру, а уже потом – меньшую. Один раз вообще пришлось всё бросить, и перемешать кубики заново. Но Вовка не сдавался, и в конце концов последний кубик стал на своё место. Что-то щёлкнуло, и дверь приоткрылась. Он обернулся, чтобы позвать Марьпалну, но глаза залило чем-то красным, и он потерял сознание.
     Очнулся Вовка уже в интернате.
    
    Часть 2: Интернат
     Вовка бежал по длинному пустому коридору. Звук шагов гулко разносился по помещению, отражался от пустых стен, множился, догонял свои отражения и затихал в дальнем конце. После занятий в этой части интерната никого не было. Вернее, не должно было быть. Неожиданно распахнулась дверь актового зала, и из него серой неуклюжей массой выдавилась толпа зомбарей. Медленно, останавливаясь на каждом повороте и со страхом оглядываясь по сторонам, они двигались за ведущим учителем. Пустые глаза, неуверенные жесты. Вовка в сердцах выругался: пока эта орава пройдёт, он упустит драгоценное время.
     Зомбарями в интернате называли новичков.
     Бро, Вовкин назначенный брат, объяснил, что их качают успокоительным. Вся малышня поначалу плачет, вспоминает родителей и задаёт много вопросов. Этого делать нельзя - прямое нарушение Кодекса Поведения. Но разве ж мелким объяснишь? Не объяснишь. Поэтому учителя делают им уколы, после которых мальчишки медленно, как сомнамбулы, передвигаются по коридорам, боятся лишний раз поднять глаза, а говорить им что-то вовсе бесполезно – они ничего не понимают, только смотрят исподлобья и молчат. Старшие ребята презрительно зовут малышню «зомбари». А Бро часто сплёвывает им в след, цедя сквозь зубы: «слабаки». Сам Бро – сильный человек. Он говорит, что даже малым никогда не плакал.
     - А я? Я поначалу тоже не плакал?– однажды спросил Вовка.
    Бро хмыкнул и процедил сквозь зубы:
     - А ты – сцыкло. Был, есть и будешь. Хочешь когда-нибудь стать человеком - читай чёртов Кодекс.
     Последней фразой заканчивался почти каждый разговор с Бро. Это жутко злило. По решению учителей, Бро был назначенным братом, в его обязанности входило воспитывать младшего и давать все объяснения, которые потребуются. Воспитывать и объяснять! А не талдычить, как дятел, одну и ту же фразу. Это было несправедливо. И это было нарушение Кодекса Поведения! У Вовки кулаки сжимались от злости, но он ничего не мог поделать. Тот же Кодекс гласил: младшему следует во всём доверять старшему и не задавать ненужных вопросов.
    Зомбари прошли, но Вовка больше не торопился. Достал из кармана мятую пачку, вытащил сигарету, щёлкнул зажигалкой. Курение в интернате не поощрялось, но администрация прикрывала глаза на некоторые вольности старших учеников. Полгода назад Вовке исполнилось двадцать лет. Всё время обучения в интернате его фамилия стабильно входила в десятку верхних рейтинговых строчек. В его аттестате не было ни одного взыскания за нарушение Кодекса Поведения, а Бро и старший учитель, когда писали ему характеристики, неизменно отмечали редкую для его возраста целеустремлённость и рациональность – качества, поощряемые в учениках. Кто, как не Вовка, мог позволить себе мелкие прегрешения? К тому же сейчас ему нужно было хорошо подумать.
     Час назад Вовку вызвал старший учитель, долго расспрашивал об учёбе, о жизни в интернате, об отношениях с Бро. В конце беседы похвалил Вовку за отличные результаты, поздравил с победой на спартакиаде и вскользь упомянул о возможности досрочного перевода на последнюю ступень обучения. Вовка сдержанно поблагодарил учителя, стараясь не показать, что растерян. До этого момента Вовка хорошо представлял себе свои перспективы: закончить выпускной класс, дождаться распределения и уйти из интерната навсегда. Но слова учителя недвусмысленно давали понять, что существует ещё одна, неизвестная ступень обучения. О ней Вовка и решил расспросить Бро.
     Когда Вовка добрался до комнаты – он понял, что Бро знает о разговоре с учителем. Распахнутая дверь недвусмысленно давала понять, что Вовку ждут, а характер брата не оставлял надежды, что встреча будет доброй. Младший заглянул в комнату, и ему тут же пришлось уворачиваться. В том месте, где только что была его голова, о косяк ударилась стеклянная пепельница. Во все стороны разлетелись осколки, в воздухе по-новогоднему празднично закружился пепел.
     - Ты что наговорил учителю, псих?
     - Ничего, - растерялся Вовка.
     - Что «ничего»? Что ты мне травишь? – вызверился старший.
     - Мы просто разговаривали! Тебя почти не вспоминали. Я только сказал, что ты часто на меня злишься, но это всё, Бро!
     - Ты больной? У тебя мозгов совсем нет, что ли? Ты когда в Кодекс последний раз заглядывал?
     - Сегодня утром. На уроках. Да что ты орёшь, объясни толком!
     - Я? О, нет! Я тебе с этого дня уже больше ничего объяснять не обязан. – Бро отвернулся к кровати и Вовка оторопел, увидев лежащий на ней предмет. Это был серый чемодан с эмблемой интерната на крышке. Получить такой можно было у кастеляна, только вещь была бесполезной: в интернате никто никогда не переезжал. Раньше. А сейчас Бро собирал вещи. У Вовки ухнуло сердце. Куда-то вниз. И заметались в панике сердечные ритмы. Словно сквозь вату, медленно и нехотя всплыл в памяти урок медподготовки:
     «Сбой сердечного ритма, как и сбой дыхания – наиболее верные показатели того, что вас обуревают эмоции. При фиксировании сбоя дыхания следует сделать несколько глубоких вдохов и попытаться успокоиться. Если простейшая дыхательная техника не помогает, ученикам интерната следует обратиться к учителю или врачу за уколом успокоительного. При повторном приступе следует пройти курс лечения…»
     Вовка сделал несколько глубоких вдохов и посмотрел на брата, который давно собрал все личные вещи, но продолжал метаться по комнате. Бро опять злился, а когда он злился – плохо понимал, что делает.
     - Старший, я не понимаю, что произошло. Объясни мне, пожалуйста, – виноватый шёпот – единственное средство, которое могло привести Бро в чувство. Виноватый шёпот и напоминание, что он – старший. Помогло и в этот раз.
     Бро остановился, ссутулился, руки безвольно повисли. Со стороны казалось, что его только что дёргал за верёвки безумный кукловод, заставляя ругаться и метаться, теперь бросил надоевшую игрушку, и взрослый парень совсем не понимает, как нужно двигаться и зачем.
     - Меня переводят, мелкий. Моя последняя ступень обучения подходит к концу, а распределение так и не наступило.
     - Последняя ступень? Я хотел спросить…
     - Последняя ступень обучения – воспитать зомбаря. Моя – воспитать тебя. Ты вырос, а я до сих пор не ушёл. Теперь меня переводят в учительское крыло, а в аттестате будет красоваться пометка «Распределён в интернат». Тот, кто поворачивает ручку, решил: ни к чему другому, кроме как орать и долбить Кодекс, я не пригоден.
     Из сказанного Вовка понял мало: Бро отчего-то не смог распределиться и теперь не будет жить с ним в одной комнате. Он станет учителем, будет ходить по интернату в белой форме и воспитывать всех учеников. Наверное, это было неплохо. И, наверное, нужно было что-то сказать.
     - Распределение не наступило потому, что ты часто злишься? – спросил Вовка.
    Бро взъерошил волосы рукой и замялся:
     - Никто не знает, почему наступает или не наступает распределение, мелкий. Мой старший плакал тайком от учителей, но ушёл первым из выпуска, самый скороспелый ученик на курсе. Кто лучше учится – уходит быстрее. Кто соблюдает Кодекс – уходит быстрее тех, кто хорошо учится. У меня были все шансы... У всех есть шансы. Но кто-то получает возможность уйти из интерната, а кто-то остаётся здесь навсегда. Я, наверное, останусь.
    Надо было обнадёжить брата, но как это сделать - Вовка не знал. Немного помолчали.
     - И как ты теперь?– наконец выдавил из себя Вовка.
    Бро криво ухмыльнулся и сплюнул на пол:
     - А чем плохо-то? Пойду в преподы, буду всякое сцыкло вроде тебя жизни учить. Кто-то ж должен...
     И ушёл. Взял чемодан и ушёл.
     Комната без Бро опустела. Две одинаково безликие кровати, полупустой шкаф, две тумбочки-близняшки. Дверца одной из них приоткрылась, и с приколотого изнутри постера Вовке многообещающе улыбнулась красивая девушка. Вовка подмигнул девице в ответ и перенёс свои вещи на освободившуюся кровать. Ему всегда больше нравилось это место.
    Через три дня, возвращаясь с тренировки, Вовка нашёл дверь комнаты приоткрытой. «Бро вернулся?» – подумал он и осторожно заглянул внутрь. На кровати, положив руки на коленки, отрешённо глядя перед собой, сидел мальчик в гражданском костюме. Зомбарь.
     - Здравствуйте, - прошелестел он, заметив движение. – Мне сказали, вы будете моим назначенным братом.
     - Я? – переспросил Вовка, мучительно вспоминая, туда ли свернул в коридоре. Двери одинаковые, комната типовая, мебель стандартная, замок ключом не отпирал, открыто было – мог же перепутать, мог!
     - Вы же Владимир, верно? – мальчишка разбил призрачную надежду, назвав Вовкину фамилию, - комната № 234Б. - И, дождавшись ответного кивка, продолжил: - Учитель сказал, что вы всё здесь объясните. Но сначала мне нужно узнать, когда я смогу вернуться домой, к маме. - На последней фразе голос ребёнка дрогнул. Он скривился, едва не заревел, но удержался. И вот именно то, что он удержался – было хуже всего.
     После разговора с Бро Вовка много раз представлял встречу со своим младшим. Ждал её и боялся, как ждут и боятся выпускных экзаменов. К последнему испытанию Вовка был готов: чутко спать по ночам, просыпаясь от каждого всхлипа, растолковывать Кодекс, учить его соблюдать и самое неприятное - отучать младшего плакать, как отучают котёнка гадить мимо лотка – методично и последовательно. Вовка готовился к худшему, он ждал, что в первые дни зомбарь будет биться в истерике, что к нему нужно будет долго привыкать и пытаться разговорить, но он не ждал, что в первый же день младший будет вести себя спокойно и разумно. Наверное, таким спокойным и разумным был в первые дни Бро. Где-то глубоко внутри шевельнулась зависть, но Вовка не позволил ей поднять голову. Он решил, что расскажет мелкому всё, что знает и умеет, оградит от тех ошибок, который успел сделать сам, и тогда его мелкий сможет стать лучшим учеником интерната.
     - Слушай сюда, мелкий. – Медленно и торжественно сказал Вовка. - Ты – сцыкло. И сейчас сцыкло, и будешь сцыкло. Только Кодекс может сделать из тебя человека. Понял? Хочешь когда-нибудь стать человеком – читай чёртов Кодекс! А про мамку и думать забудь.
    Последняя фраза добила ребёнка. Он разревелся, а растерявшийся Вовка бросился прочь из комнаты. Едва он подбежал к двери и нажал на ручку – глаза залила красная пелена.
    
    Часть 3: Возвращение
     Первой, кого увидел Вовка, когда открыл глаза, была медсестра. Красивая женщина в щегольски белоснежном халате. Гладкая причёска, накрахмаленная до хруста косынка, две кокетливые заколки-вишенки и пухлые губы того же цвета.
     - Здравствуйте, Владимир, - поздоровалась она. – Поздравляю вас с возвращением домой.
     Когда она улыбнулась, на правой щеке стала видна ямочка, на второй – ямочки не было. Забавный дефект делал её трогательно беззащитной. Это загипнотизировало Вовку, и он едва не упустил смысл сказанного:
     - Домой?
     - Да, Владимир, домой. Ваш курс обучения окончен. Должна сказать, распределение в двадцать лет – это впечатляет. – И совсем низко наклонившись: - стыдно признаться, моя последняя была в двадцать шесть. Я уж начала опасаться, что останусь в интернате навечно. А вами Поселение вполне может гордиться. – Женщина наклонилась и погладила Вовку по руке, в вырезе халата колыхнулось что-то волнующе-упругое. Вовка опасался рассматривать что. Во рту пересохло, и он нарочито грубо спросил:
     - А дальше что?
     - Дальше? – рассмеялась женщина, довольная его реакцией, и отстранилась. – Дальше, Владимир, жизнь. Ваше обучение закончено, теперь вы – взрослый оформившийся человек. Больше никаких распределений, никаких нерешённых задач, никаких дверных ручек. Этот мир свободен от Кодекса. Живите в своё удовольствие: женитесь, заведите детей. Что ещё нужно человеку, чтобы состояться, как личности, кроме тихого семейного счастья, верно?
    Из медпункта первым делом Вовка отправился по адресу, который помнил наизусть. Пешком – ждать троллейбуса не хотелось. Сначала решил пройти остановку, потом – другую и сам не заметил, как отмахал четыре квартала, бесшабашно улыбаясь встречным девушкам – и куда только стеснение подевалось. Без труда нашёл серую кирпичную двухэтажку и удивился, каким маленьким оказался двор: два подъезда, лавки под ними, ряд кособоких сараев и беседка, в которой по субботам мужики резались в домино, полируя победы и поражения красным креплёным. Этот дворик в детстве казался целым миром, в котором скрывались сотни тайников и закоулков, непознанных, но безопасных – внутри двора родители разрешали гулять где угодно, только за его пределы нельзя было выходить без сопровождения взрослых. Вовка забежал в знакомый подъезд и поднялся на пятый этаж. Нажал кнопку дверного звонка.
     Отец изменился. Он изрядно постарел, облысел и стал весь какой-то виноватый. Даже морщинки возле глаз и губ складывались в рисунок, который придавал лицу извиняющееся выражение.
     - Владик? Владик, а мама умерла. – Он сделал неуверенный шаг навстречу, обнял сына. Вовка почувствовал на шее что-то горячее и с ужасом понял: отец плачет. С ужасом и стыдом.
     Вспомнилась выдержка из учебника по гигиене: «Из всех физиологических выделений слёзы – самое постыдное. Оно свидетельствует о том, что человек не может управлять не только собственным телом, но и собственным сознанием. Мочеиспускание и испражнение могут быть непроизвольными, они зависят от здоровья и работы мышц человека, которые подвержены износу и разрушению. И только слёзы свидетельствуют о том, что немочь поразила не только тело, она добралась до мозга, и разложению подверглось то единственное, что отличает человека от животного – воля».
     Из глубины квартиры послышался низкий женский голос:
     - Борик, кто там?
     Отец смутился:
     - Владик, что же мы в дверях-то стоим? Проходи, сейчас я тебя с тётей Катей познакомлю. Только это… Твоя комната сейчас занята немного… Но мы что-нибудь придумаем, - и крикнул в сторону кухни: - Катя, сын мой вернулся!
     На пороге кухни возникла тётя Катя – монументальная брюнетка с встревоженным взглядом и необъятной грудью. Из Вовкиной комнаты высунулись две хмурые детские мордашки.
     - Вова, - женщина растянула ярко-алые губы в фальшивой улыбке.– Наконец-то! Мы так тебя ждали.
     Детские мордашки, не проронив ни слова, скрылись на оккупированной территории.
     - Ну что же мы стоим? Катя, собирай на стол. Вовка же голодный, наверное, - радостно сказал отец.
     Захлебнуться приторностью семейного счастья не дал настырный звонок в дверь. Отец, облегчённо вздохнув, пошёл открывать. Через минуту из коридора послышался громкий бас:
     - Здрасьте, дядя Боря! Вовка приехал? Здрасьте, тётя Катя. Я его у вас забираю.
     В комнату ввалился двухметровый детина, розовощёкий и радостный, как младенец на рекламе мыла.
     - Сашенька, мы обедать собирались. Может, и ты с нами…
     Сашка не согласился:
     - Некогда нам обедать, дядь Борь! Нас ждут великие свершения и открытые двери женского общежития. Сегодня же ещё Машка возвращается, встретить надо. А пирожков с собой возьмём, спасибо!
     Он чуть ли не за рукав вытащил Вовку из квартиры. На улице, стерев с лица простецкую улыбку, спросил:
     -Что, Вовка, не рады тебе родственнички? А как ты хотел: пятнадцать лет прошло, у людей своя жизнь давно, а ты завалился с медпункта: вот он я, любите, как пятилетнего пацана любили. Так, что ли?
     - Я ничего не хотел. Просто пришёл. Я не знал, куда мне теперь.
     - Да не переживай. Я полгода назад точно так же… Вчера как узнал, что ты распределяешься, хотел под медпунктом выловить, да не успел.
     - А что с ними?
     - С кем? С роднёй? С ними всё в порядке. Перенервничали немного: нелегко к постороннему человеку нежную привязанность изображать. Но в целом - нормальные люди.
     - Мне так не показалось. Какие-то…. примитивные совсем.
     - А это в вас, Владимир, интеллектуальный шовинизм говорит, - Сашка криво усмехнулся, продолжил: - Нет, Вовка, это мы с тобой ненормальные. По интернатам распределились первыми, домой тоже первыми вернулись. В двадцать лет отучиться – это же достижение. Всё Поселение гудит. Многие только к тридцатнику домой попадают. Некоторые – никогда.
     - А почему?
     - Спроси того, кто поворачивает ручку. Я думаю, он так самых умных крыс отбирает. Какая быстрее выход из лабиринта найдёт – та и умнее. За первым лабиринтом – второй, посложнее. А Поселение – гигантская удобная клетка. Сюда умные попадают раньше, чтобы успеть за половозрелый период настрогать больше умных крысят. А неумные позже. Наверное, они ему нужны для чистоты эксперимента.
     - А я в детском саду лабиринт так и не прошёл, - сказал Вовка.
     - А это бывает, - пожал плечами Сашка.
     Через полгода Саша сделал Машке предложение, и она ответила согласием. Вовка так и не женился. Почти всё время они держались втроём: Сашка, Машка и Вовка. Сначала дружили, потом создали совместный кооператив. Задумка была успешной, и учредителям удалось не разругаться при дележе прибыли. Как и обещала медсестра, больше не было никаких распределений. Двадцать два года жизнь текла предсказуемо и размерено. Пока Вовке не исполнилось сорок два.
     - Работу я хочу настоящую. Выкладываться хочу по полной. Чтобы не тупо бабло в бумажник, чтобы гордость была за сделанное. Вот все жалуются: денег не платят. А мне платят, и что? Помирать буду, попрошу на памятнике выбить: «Всю свою жизнь этот человек зарабатывал цуцы. Заработал хандредвейт, но это не сделало его Гагариным».
     - Кризис среднего возраста, – глубокомысленно изрекла Машка и поёжилась: на балконе было зябко. – Как по часам. С днём рождения, кстати. Подарок за мной.
     - Да ну, брось. Я ведь серьёзно, – сказал Вовка, обнял обнажённую Машку и прижал к себе.
     - Угу, - Машка хмыкнула и лихим щелчком отправила бычок в открытую форточку. – Ты бы женился, Вовчик. Хорошее средство: дети, памперсы - для эстетственных поз совсем времени не остаётся.
     - Я не могу жениться: не на ком. В этом мире закончились принцессы. Если отбросить эстетственные позы, то меня устроила бы и медсестра. В белом халате и с заколками-вишнями, но я её не нашёл. Хоть и очень тщательно искал. Поэтому мне придётся ждать тридцать лет и потом увести тебя у Сашки.
     Холёное лицо женщины на секунду застыло. Словно Машка убежала куда-то внутрь, оставив вместо себя парадную вывеску, свято уверенная, что никто никогда не заглядывает за парадные вывески.
     - Вовчик, в шестьдесят я буду не очень хорошей принцессой. Уведи меня сейчас.
     - Сейчас, Машуля, я не могу. Нужно непременно дождаться, когда мы с Сашкой станем старпёрами. Тогда будет можно. А сейчас увести жену у друга – не по Кодексу.
     - Забавно, - задумчиво протянула Машка, глядя в окно. Летом в шесть утра уже светло. Хорошо виден бульвар с пафосным монументом, получившим в народе прозвище «напильник», и большой цветочной клумбой. В лучших традициях школы соцдизайна цветы были высажены по трафарету: рисунок складывался в гордый девиз Поселения - «Наш мир свободен от Кодекса».
     - Это великая ложь, Маша, - грустно ответил Вовка, проследив за её взглядом. - Просто здесь у каждого свой Кодекс. Иди под одеяло, пока не совсем не замёрзла. Я форточку закрою и приду.
     Вовка потянулся к фрамуге, нажал на металлическую ручку. Холод скользнул по пальцам, отозвался в локте, ужалил в плечо и уколол висок. Оконное стекло, бульвар за ним, герань на подоконнике – всё залило густым вишнёвым сиропом, но перед тем как вырубиться, Вовка успел подумать:
     - Медсестра-то обманула…
    
    Часть 4: Настоящее настоящее
     Принцесса жила в Башне. Было бы неплохо, чтобы каждый вечер, на закате, она спускала в окно длинные золотистые волосы. Это придало бы мечте эстетическую цельность и законченность, свойственную идеалам. Тогда бы одинокий рыцарь терпеливо ждал, пока волосы отрастут достаточно, чтобы он смог взобраться по ним в спальню своей возлюбленной. Терпение не входило в число его бессчётных достоинств, равно как и излишняя медлительность не входила в число его безграничных недостатков. Но ради принцессы он был готов на подвиги. Он хотел защищать нежную девушку от диких чудовищ, угрожающих самой принцессе, и от своих внутренних демонов, любой из которых, вырвашись на свободу, мог пошатнуть устои этого хрупкого и странного мироздания. Рыцарь боялся навредить собой принцессе, поэтому каждое утро он выполнял упражнения для усмирения своих демонов. Например, перед тем, как заняться рыбной ловлей, усилием воли заставлял себя наблюдать, как течёт река. Пока не надоест, а потом ещё два раза по столько.
     Принцесса была благодарна рыцарю за заботу. Время от времени в знак признательности она вывешивала за окно белоснежную ночную сорочку. Рыцарь ценил эти сигналы и, глядя на них, фантазировал, что губы принцессы по вкусу напоминают вишни.
     Башня, в которой жила принцесса, имела свойство перемещаться в пространстве. Казалось, что пространства в этом мире совсем немного: некоторое расстояние от края до края, и ещё полторы этой меры от левой границы до правой. Но Башня каждый раз умудрялась находить новое место, всё замысловатее предыдущих. В этом мире у всех было своё дело: рыцарь усмирял и защищал, принцесса подавала сигналы, а Башня искала себе правильное место. И однажды выбрала его совсем неудачно.
     В тот день Башня установилась в юго-восточном секторе, в самом углу. Там, где земля сплошь покрыта колотым камнем. А её подножие на одну треть нависло над Южным Ядовитым океаном. Среди камней прятались коварные гронзы, а над океаном взмывали хищные рыбы. Они зависали напротив окон принцессы и смотрели на неё равнодушно-презрительно, как в аквариум. Испуганная девушка металась по балкону, издавая безмолвные призывы о помощи.
    Пришлось спасать. Одинокий рыцарь хоть и был одиноким, но всё же рыцарем. Он нарезал человечков из бумаги и отправил их войной на гронз. Чуть успел вовремя: коварные гронзы уже связали подножие башни и начали вмуровывать её в почву.
     Битва была страшной. Гронзы рвали в клочья отважных бумазеев, но те не отступали. Бросались на противника грудью, стараясь угодить остро отточенной деревянной пикой в единственный глаз. Ошмётки бескровных плоских тел забивали гронзам дыхальца. До полутора десятков израненных человечков висело на каждом гронзе, превращая того в грязно-серый помпон, неспособный двигаться.
     Гронзы - плохие воины. Устав, они окукливались и впадали в спячку. Через пару часов весь юго-восточный сектор был беспорядочно усеян столбиками, высотой по колено рыцарю. Не осталось ни одного гронзы, который мог бы нести угрозу принцессе.
     Принцесса, рыцарь и Башня вздохнули с облегчением. Но было рано. Бумажные человечки оказались пакостниками: они разбрелись по всей округе и тыкали палками во всё, до чего могли дотянуться. Если противник начинал двигаться, бумазеи бросались на него с криком и целились во что-нибудь круглое, что считали глазным яблоком. Ночью, тайком от принцессы, рыцарь изловил и умертвил их всех, чем был долго опечален, а после - задумчив.
     «Бумага, - размышлял он, - непрочный материал. Она не может вместить много. Всего два простых рефлекса: бросаться с воплем и поражать круглый орган. Нужно найти что-то более пористое, вместительное. Во что можно было бы вложить всё, что я знаю и умею».
    Материал для нового гомункула был найден быстро. Да и странно было бы его искать долго в западном секторе - там, где бумажные деревья росли на глинистой почве.
     Спустя всего три дня гомункул был готов. Он получился ростом выше рыцаря, шире в плечах и уже в поясе. Глина оказалась хорошим пористым материалом, и человеку удалось вложить в неё всё, что он хотел. Оставалось только найти управляющее звено, достаточно сложное, чтобы связать в единое целое непредсказуемую и противоречивую систему, и в меру простое, лёгкое в починке. Для этой цели вполне подошёл бы швейцарский хронограф, который человек носил на левой руке. Мастер, изготовивший его, обещал сто двадцать пять лет безупречной работы, а это было гораздо больше, чем оставалось человеку. Но тот медлил. Он не хотел, чтобы хронографическая точность была основной движущей силой гомункула. «Это единственно верное решение», - зудел в ухо жизненный опыт. «К чему учить его обуздывать эмоции, если их можно в него не положить?» - шептал рационализм. Рыцарь слушал обоих, но не спешил. Ему смутно казалось, что разум и самодисциплина - не единственное, что должно управлять живым существом. Рыцарь считал эти мысли ересью, но не мог выбросить их из головы. Всё это время готовый гомункул стоял посреди двора. В приступе истеричного веселья человек воткнул ему в нос морковку и украсил гирляндой из цветов.
     «Вся беда в том, что я не могу сделать душу. Вот бы мне её кто-нибудь подарил», - подумал человек в минуту озарения. Спустя совсем немного времени, рыцарь вышел на порог своего дома и увидел мыльный пузырь. Откуда он взялся, было не понятно. В этом мире не водилось мыла, рыцарь как раз учился его варить из ошмётков бумазеев и пока не преуспел.
    Переливаясь бензиновыми оттенками, пузырь медленно проплыл по двору, приглашая рыцаря следовать за ним, останавливаясь и пританцовывая на одном месте, когда тот медлил. Пузырь доплыл до гомункула и уселся на морковку. Рыцарь осторожно подул. Пузырь побалансировал на кончике, будто сомневаясь, стоит ли поддаваться изменчивому ветру, наконец решился, скользнул по морковке и впечатался гомункулу прямо в лоб. Тот открыл глаза.
     - Привет! - сказал человек.
     Существо издало душераздирающий вопль и сбежало. Человек улыбнулся, довольный собой. Как он и планировал, инстинкт самосохранения был первичной реакцией.
    Гомункул бегал по миру с неделю и навёл изрядно шороху. Забрался в юго-восточный сектор, разбудил гронз и порезал пятки о камни, долго выл от боли и грозил всей округе местью, чем тревожил покой нежной принцессы. На южном побережье поставил сеть на рыбу, для чего выбрал пресное озеро - единственный водоём на весь мир, где никогда не водилось никакой живности. Сильно огорчился, когда рыцарь сообщил об этом и обещал всё исправить. Сеть не убрал, перенёс несколько хищных рыб из моря. Рыбы передохли, едва не испортив трупным ядом весь запас питьевой воды. Хорошо, что рыцарь успел вовремя убрать мёртвые тельца и провести очистку.
    Затем гомункул собрался исследовать северный сектор, где раскалённый днём песок ночью покрывается ледяной коркой. Там замёрз, простыл, вернулся домой и утащил у рыцаря тёплую одежду, когда та сохла после стирки только что созданным мылом. Рыцарю наконец-то удалось разгадать секрет. Останки бумазеев нужно было варить вместе с гронзой. Мыльный раствор получался крепким и легко застывал, а скорлупа гронзы лопалась и на свет появлялась распаренная и умытая ящерка. Человек экспериментировал с рецептурой, использовал разные настои и отвары. Добыл редкий голубой цветок, который рос в самой опасной пещере самой труднодоступной части мира, вложил в кусок мыла и подарил принцессе. Та была счастлива, и гораздо чаще вывешивала по ночам сорочку. Гомункул с жадным любопытством следил за рыцарем, а следующей ночью пришёл к нему в дом.
     Бесшумно подкравшись, он из-за забора начал бросаться в человека камнями. Тот нахмурился. Агрессия - важное качество для создания. Оно дарит способность сопротивляться врагам и обстоятельствам. Но не говорило ли поведение голема о том, что в рецептуре не хватало спокойствия и разумности? Возможно, в него стоило добавить пару-тройку соцветий сон-травы.
     - Чего ты хочешь? - спросил рыцарь.
     - Ты должен дать мне имя.
     - Ладно. Будешь Серёга.
     - Нееет. Ты вложил в меня всё, что знаешь и умеешь сам. Каким именем мне ещё называться, как не твоим?
     - Логично. Тогда давай поделим его пополам. Я останусь Владом, а ты будешь Миром.
     - Мир. Мир. Мирррр, - гомункул покатал звуки на языке, пробуя имя на вкус, и признал: - оно мне нррравится. А это справедливый делёж?
     - О да, - сказал Влад и отвёл глаза, чтобы не рассмеяться. Ему было нелегко смотреть на собеседника. Открытое, располагающее к себе лицо, пытливый взгляд, серьёзный тон - и морковь вместо носа. Она так и лезла в глаза, куда бы он не старался смотреть. Владу было стыдно за свою выходку, но он не знал, как теперь можно поправить положение. Скрутить голема, связать и оторвать морковь? Наверное, теперь это могло навредить Миру.
     - Отдай мне свой дом.
     - На дверях нет замков. Приходи и живи, сколько хочешь.
     -… и принцессу.
     - Зачем тебе нужна моя принцесса?
     - Ты вложил в меня всё, что знаешь и умеешь сам. Я хочу и принцессу.
     - Ты её не хочешь! - вспылил рыцарь. - Ты просто обезьянничаешь! Копируешь меня и пытаешься получить всё, что ценно мне. Но для тебя оно имеет гипотетическую, отражённую ценность. А мне принцесса нужна по-настоящему!
     - И мне… по-настоящему. И гипотетически тоже нужна. Давай устроим дуэль. В твоих воспоминаниях нарисовано, что так можно.
     - А в моих воспоминаниях не нарисовано, что убивать себе подобных - табу?
     - Нарисовано, но я хочу убедиться сам.
     Весь остаток дня гомункул сидел у Башни и играл на прихваченной у рыцаря лютне. Он страшно фальшивил и перевирал слова баллад, но утром из форточки принцессы стыдливо виднелся уголок белоснежной сорочки.
    Увидев сорочку, человек понял, что дуэль неизбежна. Она состоялась в тот же день. Противники сходились с двадцати пяти шагов и стрелялись на пятнадцати. Один из противников убил другого.
    
    Эпилог
     - Владимир, вы снова восхищаете своими успехами.
    Человеческая память часто шутит злые шутки. Женщина была немолода и некрасива. Только губы вишнёвого цвета и щегольски белый халат были именно такими, какими запомнил их Вовка.
     - Вы - тот… та, которая нажимает на ручку? Вы знаете ответы на все вопросы?
     - О нет, я - всего лишь обслуживающий персонал. Младший медицинский. На ручку вы нажимаете сами, как и выбираете двери. Я только слежу за тем, чтобы дверь вела в нужное место.
     - Кому нужное?
     Вместо ответа медсестра отмахнулась:
     - Владимир, что вы умеете делать? Из того, что стоит уметь.
     - Человечков из глины.
     - И хорошие выходят?
     - Нет. Глупые, жадные и не в меру воинственные.
     - А зачем вы плохих человечков делаете?
     - Там такая история вышла… Я в него ответственность положить забыл. И умение возлюбить ближнего.
     - Думаете, он от этого вышел бы лучше?
     - Нет, лучше бы он не вышел. Мучился бы больше.
     - Забавная логика. Но мы теряем время. Владимир, вам пора идти дальше. И я не буду врать, что это ваше последнее распределение. Нажимайте ручку.
     Знакомая красная пелена залила глаза. Когда Вовка пришёл в себя, вокруг него была абсолютная темнота. Он сказал:
     - Свет.
     Рассвело. Похоже, в этот раз угораздило распределиться в болото. Сколько хватало взгляда, была видна только поверхность воды. Ни кочки, ни берега. Вовка сказал:
     - Земля.
     Внизу, на воде медленно появились очертания материков. И Вовке это понравилось.
    
    

  Время приёма: 16:24 14.10.2012

 
     
[an error occurred while processing the directive]