Разумеется, танк сломался. Артур Ланьков заперся в лаборатории — на двери непрерывно горела тревожная табличка «Осторожно, жесткое излучение!» — и делал вид, что анализирует проблему.
— Какого черта? — полковник ворвался в помещение, едва не сорвав с петель дверь. — И что это за идиотский сигнал возле лаборатории?
Слово было вовсе не «идиотский» — просто Артур заблаговременно включил режим антимата в помещении. Благодаря простенькому карманному излучателю, прикрученному над потолком, в лаборатории иногда удавалось снизить напряженность. Забавно было наблюдать за полковником, подыскивающим цензурную замену своим фразам: он был похож на крупного зверя, чью морду облепила лосиная муха. На все изысканные и непристойные ругательства — а словарь Артур подыскал самый полный — возникал жесткий электромагнитный запрет: сотни нейронов мозга получали удары электрической плеткой. От такой стимуляции глаза человека начинали слезиться, нос распухал, а под языком скапливалась кислая слюна. Нередко беседы с вояками не получалось вовсе.
Но, безусловно, не сегодня.
— Почему вы взяли для своих хохмочек танк? Какое, к чертям, наведение на цель с помощью ненависти?
— Да так, читал когда-то в одном рассказе… — начал Ланьков, и понял, что сейчас полковника просто разорвет — так покраснело его лицо. Пришлось отойти от литературных образов.
— Понимаете, Сергей Михайлович, танк удобнее. И красивее. Вообще — это очень внушительная машина, даже ваш заместитель оценил мою идею. Жалко только, что гусеницы такие хрупкие.
— Вы знаете, сколько стоит этот образец? Нельзя было хотя бы БМП-шку взять?
— В ней неудобно размещать электронику, да и убойная сила орудия… А куда я дену людей? Вы же мне голову отвернете, если в БМП не поместится полтора десятка солдат.
— Все вы врете, — сказал через долгую паузу полковник. Щеки его покрылись пульсирующей малиновой сеткой, словно под кожей от самых глаз проступили разветвленные корни. — Воспользовались моей отлучкой и выбрали игрушку по вкусу. Ведете себя как ребенок, и даже хуже.
Артур с гордостью выпятил грудь.
— Любой исследователь — ребенок. Иначе бы мы до сих пор верили, что земля покоится на гигантской черепахе. Взрослые обычно не задумываются об известных им вещах: им на это не хватает ни времени, ни смелости.
— Как бы вас заставить повзрослеть? — полковник уже пришел в себя. Он крутил головой, с презрительной миной осматривая напичканную самым современным оборудованием лабораторию. — Может, запихнуть на передовую? Окопная грязь и ледяной дождь хорошо прочищают мозги. Развлечете своими шуточками солдат: они давно в цирк не ходили.
Полковник вышел, хлопнув дверью. С потолка оторвались несколько хлопьев штукатурки и с шуршанием осели на пороге.
— И вы останетесь без новенькой игрушки, — обиженно буркнул Артур, отворачиваясь к расчетам. Тестовый регистратор, уловив эмоциональную волну, жалобно пискнул, сообщая, что силы и четкости сигналу не хватает.
***
В столовой было на удивление тихо. Хватая с ледяной витрины тарелку с винегретом, Ланьков пытался растолковать Мансуру Биссенди с кафедры «Агглютининовых волокон» основы своей работы:
— Дело в том, что объекты каждый день меняются. Значит, нужно сформулировать какой-то общий принцип, универсальный для любого врага. Так почему бы не запрограммировать эмоции?
Мансур вежливо кивал, погруженный в собственные мысли. Он даже попросил у буфетчицы двойную порцию борща — а ведь на днях Биссенди признавался Артуру в курилке, что совершенно не понимает вкуса отварной свеклы, считая ее страшной отравой. Ланьков тоже заказал себе борщ. Венозного цвета жидкость оставляла на краях тарелки масляный след, когда поднос, покачиваясь, переползал по раздаточному столу в направлении касс. Буфетчица, уже потерявшая к посетителям интерес, принялась разливать по стаканам мутноватый грушевый компот — единственное безусловно вкусное блюдо, входящее в меню института на среду.
— Можно, конечно, просто обновлять базы с образами врагов, — вздыхал Ланьков, выбирая себе из алюминиевых приборов ровные матовые экземпляры. Все, на чем он замечал кривизну или искорку, браковалось и отправлялось обратно в лоток. — Но этот процесс бесконечен. А полковник после сегодняшнего не допустит меня на полигон больше одного раза. Кажется, он меня всерьез возненавидел!
— Мы на днях нашли интересный кусок кода у добытого паука, — сказал Биссенди, с удивлением оглядывая собственный поднос. Похоже, его смутил не только суп: грязно-серая котлета, покоившаяся на волнах картофельного пюре, выглядела не менее подозрительно. Биссенди вздохнул, добавил к обеду прямоугольники хлеба, узкие и твердые как предметные стекла, и продолжил. — Мыши, которым ввели в кровь раствор нуклеотида, совершенно перестали бояться. Ни электроды их не пугают, ни чучело кота — бросаются на все вокруг, как берсерки.
Артур хмыкнул, присаживаясь за столик.
— Предлагаешь, вколоть этот препарат полковнику? По-моему, он и так не ведает страха. На днях приволок для проверки какое-то жуткое членистоногое размером с гаубицу.
Биссенди раскрошил хлеб над тарелкой, превращая первое в неаппетитное густое месиво, и со вздохом принялся за еду.
— И как тебе добыча?
— Большая туша. Нутро зеленое. Да что ты, трупов насекомых не видел? Эмоций – ноль.
— Понятно, — протянул коллега, хлюпая супом. — Нет, я предлагаю ввести состав в компьютер. Он же у тебя на основе полинуклеотидов, я не путаю?
— Да уж, не кремнийорганический, — принужденно засмеялся Артур. — Иначе бы процессор пришлось бы возить отдельно от танка. Погоди, ты серьезно?
— Абсолютно. Будет твоя бронемашина стрелять во все новинки природы. Хоть в гигантских пауков, хоть в скорпионов, хоть в бабочек-огневок.
Артур принялся ковырять винегрет, выуживая вилкой окрашенные кубики соленых огурцов
— Нет, плохо, — сказал он, наконец. — Получается, можно вообще без компьютера обойтись: поставить датчики движения и все.
— Ты сам хотел упрощения.
— А если в прицеле окажется человек? Я уже не говорю про другой танк — если за убийство полковник мне просто оторвет голову, то за потерю еще одной жестянки он устроит пытки по методу профессора Менгеле.
— Он так привязан к своим машинам? — заинтересовался Биссенди. — Может, познакомишь? Мне нравятся целеустремленные люди.
Артур, засмеявшись, отодвинул от себя пустую тарелку.
— Надеешься найти кусок гена, несущий материальную ответственность за каждую раскуроченную мной пушку? А что, это было бы удобно. Сделаешь мне таблетку от его нападок.
Биссенди растянул губы, что на его азиатской бесстрастной физиономии означало вежливую улыбку:
— Имунногены так просто с карбонатом кальция не перемешаешь.
— А что, фармакологи все еще кладут мел в пилюли? — сказал Артур.
— Разумеется. Дешевый наполнитель, к тому же безвредный.
— Фу, гадость какая.
— Разве мел настолько противный? — сказал Биссенди, откусывая от скрюченного прямоугольника бородинского. Звук вышел противный, словно в пустой столовой рвали толстый упаковочный картон.
— Ну, если ты его съешь целую коробку… Не смотри на меня так, это было в школе. Я хотел сорвать контрольную по биологии. Откуда я знал, что запасы этого минерала на вахте практически неисчерпаемы?
— Похоже, простые решения — не твой конек, — засмеялся коллега. — Попробуй применить к задаче варианты посложнее. Они должны валяться в этой штуке, которая растет у тебя из плеч.
Артур допил компот, помотал головой.
— Слышал бы тебя мой полковник! Уж он точно умеет классифицировать вещи максимально просто. Я, к примеру, у него явно заархивирован под биркой «заноза в заднице».
— Пожалел бы мужика! Кстати, что ты ему пытаешься доказать?
— Что практика без теории слепа. Нет, серьезно — он каждый день видит опасность, а придумать принципы управления оружием может только мой отдел, который ни дня не служил в войсках.
— В другой жизни он давно бы разнес всю эту природную вакханалию ядерной бомбой. А сейчас ему приходится посылать своих солдат в бой и надеяться, что раненых подберут раньше, чем жучиные жвалы нарежут стейков из человечины.
— Разве я заставил природу повзрослеть? — обиделся Артур. — Все претензии к полковнику, ну или, кто там нажимал красные кнопки на пультах раньше? Мутанты уже существуют. Да и ты от них, кажется не в накладе — где бы ты раньше взял трехметрового паука для исследований?
Биссенди обтер рот салфеткой, поправил золоченую дужку очков.
— Я и не жалуюсь. У нас в лаборатории материала — на десять нобелевских. Петрова знаешь? Заморыш такой, мочалка еще козлиная… — коллега обвел рукой лицо, словно оглаживал невидимую бороду. — Ну неважно. На днях синтезировал лекарство от карциномы — у контрольной группы мышей ни одной дефектной эпителиальной клетки не осталось. Разумеется, препарат не скоро дойдет до людей, но сам понимаешь — прорыв в науке!
Артур нахмурил брови, притворяясь внимательным слушателем.
— Так что я на природу, конечно, не в обиде,— продолжил Биссенди. — Но все-таки хочется возвращаться домой пешком, как это делали мои предки, а не разъезжать по улице в бронированном автобусе. У моего деда стены в доме были из соломы и глины. Я же прячусь за усиленный бетон, и все равно боюсь, что какой-нибудь таракан прогрызет дыру в мое отсутствие. Природа должна знать свое место, Артур.
— Ты всегда такой серьезный или только по средам? — не выдержал Ланьков. — От тебя пахнет пафосом и занудством.
— С того момента, когда зверски замучил свою первую мышь, — сказал Биссенди, снова погружаясь в свои мысли. Темные и обычно блестящие, как промасленная хлебная корка, радужки его глаз сейчас затуманились. — С первого курса института.
— Оно и видно. Духи убитых животных по ночам не тревожат?
Коллега снова поправил очки, поднялся, забирая поднос со стола.
— Повзрослеть бы тебе, Артур. Все-таки с оружием работаешь, — сказал он, подходя к огромному металлическому кубу, пахнущему мыльной пеной.
— А я не хочу. Мне нравится быть ребенком — все вокруг такое необычное, захватывающее, чувственное. К тому же, только дети умеют находить самые простые решения.
Биссенди вздохнул и отправил свой поднос в жерло посудомоечного агрегата. Артур скривил физиономию, притворяясь испуганным, когда резиновые пальцы принялись ощупывать грязные тарелки. Но заметив, что коллега не смотрит в его сторону, сбросил свой поднос в пену и, не оглядываясь, вышел из столовой.
***
За окнами темнело, соседи сверху устали ругаться, а телефон пел третью песню, когда Артур соизволил нажать ответ. Мамин голос ворвался в сознание, как скоростная электричка.
— Если ты решил скрываться от меня вечно, то лучше это делать в аду. На этом свете у тебя слишком мало шансов.
— Ма, я спал… очень устал на работе.
— А врешь ты со скоростью бодрствующего человека. Ты ужинал или уже забыл как это делается? — мамин голос переполняла решительность. Как в лучшие годы, когда она еще работала педиатром в городской поликлинике на улице Тухачевского.
— Не успел. Но очень сытно пообедал. А еще я мою уши каждый день.
— Хорошо, хоть про гигиену не забываешь, — похоже, мама не заметила иронии. Она помолчала в трубку и вдруг выстрелила очередью:
— В выходные посидишь с племянником. Это не обсуждается. Заодно ему расскажешь, зачем люди придумали мыло.
— Ну ма-а… Никак не выйдет — уже договорился с приятелями. У Мишки есть бабушка. А еще мне кто-то рассказывал, что дети получаются от мужчины и женщины, так что у моей сестры теоретически имеется муж.
— В этом все и дело, Артур. Мишкин отец вчера погиб за городом. Мы с Ленкой едем на опознание, в худшем случае — на похороны.
— Я думал, он штатский, за жуками с пистолетом не бегает, — сказал Артур. Мужа своей родной сестры он никогда не видел — сначала поленился прийти на свадьбу, а потом как-то не довелось пересечься. Словно Лена стеснялась своего поспешного замужества.
За стеной загрохотал телевизор. Диктор, перекрикивая стрельбу, рассказывал о том, как доблестные военные отражают нашествие жуков-могильщиков, расплодившихся на окраине города.
— Разве у тебя есть то, чем люди думают?
— Пока никто не доказал обратное, ма.
— Денис работал техником на полигоне. Вчера какой-то идиот снес защитное ограждение, твари прорвались внутрь периметра и задрали трех человек. Лена не хочет брать с собой Мишку, и я ее понимаю — не стоит пятилетнему мальчишке видеть то, что осталось от его отца.
— А почему похороны так поздно? В будние дни панихиды не проводят?
— Не прикидывайся идиотом. Ограду наскоро подлатали, но пока не заделают окончательно — никаких незапланированных визитов.
— Могли бы прислать жестяную коробочку, — пробурчал Артур, но мама тут же отрезала,
— Знаю, что ты вырос эгоистом. Но хотя бы на мгновение притворись нормальным — все-таки у твоей сестры муж погиб. Я скажу Лене, что ты выражаешь сочувствие.
— Не надо, она не поверит… — Артур сказал фразу в гудки отбоя.
Соседи смотрели слезливую мелодраму. Женский голос под песню Сольвейг жаловался на безвестного Майкла, скрывшегося в Ингольштадте от собственных чувств.
Ланьков включил свет, и вслед за щелчком клавиши загрохотали железные ставни. Шторы из прозрачного синего тона перекрасились в плеснево-зеленый: клепаные панели, защищающие дома от атак совок и бражников, делали из кожухов списанных генераторов. В комнате, служившей Артуру одновременно спальней, гостиной и кабинетом, во всех трех окнах ночью белели раскормленные буквы, окруженные фоном из дешевой масляной краски. «Silent Power, ТСС-АД40С» под сеткой тюли в маках и колокольчиках.
Ланьков подошел к компьютеру, сказал в микрофон:
— Я ненавижу маленьких мальчиков!
Экран мигнул цифрами и графиками, затем перекрыл информацию красной табличкой: «Слабый сигнал!»
Артур потянулся к телефону, набрал номер.
— Как ты относишься к детям? — сказал он сразу за вялым «алло» в трубке. — Только эмоции!
— Примерно так же, как и к остальному человеческому роду, — Биссенди длинно зевнул, и Артур едва удержался от повторения. — Без отвращения.
— Это хорошо. Посидишь с пятилетним пацаном в выходные?
— Только в субботу. И ты сходишь за меня в зоопарк.
— Отлично, — Артур втайне понадеялся, что уговорить коллегу посидеть с племянником и во второй выходной будет также несложно. — А зачем в зоопарк? В качестве лектора или ты нашел себе девушку, которой интересны доисторические животные?
— Положено, — Ланьков так и видел, как Мансур пожимает плечами, на которые только что накинул расшитый серебряными запятыми стеганый халат. — В прошлом месяце отправляли в ботанический сад, в позапрошлом — в театр. Теперь вот в зоопарк. А разве ваш отдел не заставляют разнообразить впечатления?
— Отдел освободили за хорошее поведение. Или за плохое. В общем, я договорился с полковником.
На самом деле, Артур давно выбрасывал приглашения, подписанные штатным психологом, в мусоропровод. Ни театр, ни кино, ни другие развлечения разобраться с эмоциями ему не помогали.
— Я же говорю, твой Сергей Михайлович — парень что надо! — Мансур с завистью причмокнул.
— Он не мой, а свой собственный. Когда идти в зоопарк?
— Завтра, в двенадцать.
— По рукам, — сказал Артур, собираясь повесить трубку, но Биссенди, почувствовав подвох, успел добавить:
— Учти, у меня есть доступ к спискам посетителей. Не хочу проблем с начальством.
— За кого ты меня принимаешь? — обида в голосе Артура зазвучала металлом: он и в самом деле разозлился. Правда, уточнять, что гнев вызван законопослушностью коллеги, Ланьков не спешил.
— Биссенди пишется через два «с», эти регистраторши вечно путают. И в полдень, а не в полночь. А то знаю я тебя, — сказал Мансур перед тем, как нажать отбой.
***
Внутри ангара было прохладно, многолюдно и шумно. Вдоль остекленных клеток, за которыми скучали медведи, пара облезлых тигров и один серый койот, Артур прогуливался уже полчаса. Все дело было в мороженом: шестой вафельный стаканчик, покрытый седым шоколадным колпаком, холодил пальцы и портил настроение Ланькову. Он уже готов был признаться в жадности и выбросить лакомство в урну возле медведя — но тогда, мальчишка с обиженным взглядом, которого повсюду таскала за руку сердитая растрепанная женщина, мог бы расплакаться на весь зоопарк.
— Что может быть сильнее ненависти? — сказал Артур, отворачиваясь от злых детских глаз, следивших за каждым его шагом.
— Страх, — женщина встряхнула мальчика, поправила ему рубашку, выбившуюся из слишком широких и подвернутых в низу брюк. Мальчик угрюмо сопел, поправляя на пузе лямки игрушечного огнемета. — У него диабет первого типа. Сладкое может его убить.
Ланьков притворился, что читает надпись на клетке с тиграми. Одна из больших кошек решила сделать ему одолжение: слезла с ноздреватого пластика, изображавшего кусок скалы, и ткнулась мордой в бронированное стекло рядом с ногами Артура.
Женщина, хмыкнув, увела мальчика под указатель «Приматы, змеи и птицы».
— Когда мы перестали мечтать о космосе? — сказал Ланьков, глядя как тигр облизывает стеклянную преграду. Толстый бледно-розовый язык метался то вверх, то вниз, издавая неприятный хрустящий звук. — Я бы сейчас придумывал бластеры, которые стреляют в безвоздушном пространстве. Кормовые пушки для имперских крейсеров и силовую броню. А вместо этого размышляю о том, какие чувства сильнее.
— Вы видите животных, которые обитали на Земле до ядерной трагедии, — голос лектора прорезал сонный размеренный гул толпы, как медицинский лазер — кожу на брюхе лабораторной мыши. — Ученые предполагают, что некоторые объекты еще сохранились в природе и сумели приспособиться. Возможно, они обзавелись клыками подлиннее, чем те, которые мы можем здесь наблюдать.
— Это вряд ли, — улыбнулся Артур, наклоняя голову. Тигр закончил натирать языком препятствие и встал на задние лапы, упираясь передними в стекло над плечами Ланькова. — К сожительству с гигантскими насекомыми трудно привыкнуть. Их даже яды не берут — разве когти и зубы тут помогут?
— Животные делятся по виду питания на хищников и фитофагов, то есть травоядных, — вещал тот же голос, и вдруг его интонации утратили пронзительные ноты, превращаясь в почти человеческие. — Женщина, отойдите от клетки с медведями, они не будут плясать для вас. И кстати, они не хищники, а омниворы, или всеядные.
— Вы же говорили, что животные делятся на два типа, — вклинился серьезный мужской голос.
— Я стараюсь объяснять как можно проще, — сказал лектор с ноткой легкого превосходства. — Но если желаете прослушать лекцию по трофическим отношениям между живыми организмами, придется доплатить в кассу еще одну цену билета. И предупреждаю вас: экскурсия станет в три раза длиннее.
Компания с возмущением зашикала, и лектор, насладившись произведенным эффектом, продолжил движение.
— Поведение фитофага отличается от поведения хищника. Практически каждое травоядное при встрече с незнакомым объектом поспешит скрыться. Хищник же убежит лишь в том случае, когда сочтет, что сам может стать едой для встреченного животного.
Артур машинально откусил мерзлый шоколад, с ненавистью покосился на мороженое и все-таки швырнул его в мусорную корзину. Тигр сопроводил движение заинтересованным взглядом. Щетка белых усов встопорщилась и развернулась вперед.
— Может применить схему в системе наведения? — задумчиво проговорил Ланьков. — Объект класса «еда» и объект класса «другой хищник»? Пустим сцепочку из чувства голода и страха? Хм, получается, что насекомое крупнее заданных размеров будет пугать танк. Что ни в какие ворота лезет.
Полосатый кот утратил интерес к застеколью и вернулся на свой синтетический валун, попутно боднув головой подругу.
— Честно говоря, у вас все намного замысловатее. Кроме пищи и опасности, есть класс «сексуальный партнер», класс «собственное потомство»… И всюду разные эмоции! Не так-то вы и просты, как мне бы хотелось.
Ланьков отлип от клетки и, помахав на прощание животным, свернул за угол, где его мгновенно оглушили ритмичные звуки и сильный запах пота. Полтора десятка клеток были обнесены простой железной решеткой — в вольерах томились копытные и жвачные всех мастей, которые трясли головами, топали ногами и хлестали себя мочалами хвостов.
— Извините, ребята, но слабаки мне совершенно неинтересны, — Артур поклонился меланхоличной криворогой антилопе, — Пока, травоядные!
И вприпрыжку рванул по коридору к просвету с новыми указателями. По дороге он набрал номер Биссенди:
— Хьюстон, у нас проблема!
— Ты потерял входной билет? — сказал Мансур с усталостью. Где-то вдалеке шумело и трещало. — Подъезжай, сейчас попробую достать новый.
— Да нет, я на месте. Тут весело, — сказал Артур, глядя на нахохлившуюся черную птицу с огромным горбатым клювом. Ланьков скривился: будь у него такой уродливый длинный нос, он не прижимался бы к ветке в темной комнатушке, а повесился бы без промедления.
— Тогда в чем дело? Говори побыстрее, у меня чашки Петри в шкафу греются. Могу передержать.
— Мансур, страх легко закодировать?
Биссенди помолчал, прежде чем ответить.
— Снять легко. На время или насовсем, я тебе про мышей рассказывал. А вот добавить… Какая длительность реакции нужна?
— Постоянная.
— Можно попробовать, но я ничего не обещаю. Животным не свойственно жить в постоянном страхе. Скорее всего, мозги вскипят от перегрева. Ах ты, черт!
В динамиках раздался стеклянный звон, хлопанье далеких дверей и шаркающие шаги.
— Слушай, у меня дел, как у дурака фантиков, — Биссенди продолжил разговор спокойным тоном, словно сообщал сводку погоды. — Позвони вечером. Или заходи в гости, обсудим идею после плова и чая с баурсаками. Ко мне мама утром приехала, она любит кормить гостей — даже незваных.
— Я обдумаю ваше предложение, — сказал Артур, но Масур, не дожидаясь конца разговора, уже положил трубку.
Ланьков постучал костяшками пальцев по стеклу. Птица вздрогнула, и, выгибая вперед шею, раззявила клюв. Из глотки вырвался на удивление громкий звук — носатая ворона, без сомнений, брала уроки вокала у лучших учителей саванны.
— И нечего так злиться, — сказал Артур, глядя на окруженный красной морщинистой кожей глаз птицы. — Мне ты тоже не нравишься, но я же не ору.
Ворона бесновалась, заходясь в крике. Она слетела со своей ветки и принялась бегать по выстланному грязноватым песком полу, издавая жутковатые гортанные звуки в сторону Ланькова. Шажок высушенной чешуйчатой лапы — вопль, шажок — вопль, шажок…
— Подумаешь, какая цаца… — не успел Артур договорить, как потолки вздрогнули. По зоопарку пролетел сигнал тревоги: воющие ноты то усиливались, то слабели, заставляя тело дышать в ритме нервной музыки. Ланьков почувствовал, как сердце подпрыгнуло и застряло в глотке. Каждый вдох давался с трудом, воздух приходилось проталкивать внутрь, как таблетки без воды.
Люди без лишней суеты заходили в раскрывшиеся между клеток лифты. Хромированные кабинки глотали публику, увозя ее вниз — в бетонные убежища к защитным отсекам, где по слухам, можно было продержаться несколько суток, если, конечно, найдешь чем занять себя, кроме распивания растворимого кофе декалитрами.
— Мужчина в зеленом костюме, проследуйте к эвакуационному устройству,— усталый голос вклинился в надрывный стон сирены. — Ближайшая к вам кабина находится в трех метрах по левую руку.
Потолки принялись выплевывать тяжелые панели, закрывая клетки от взглядов. В симфонии опасности появился новый звук — тяжелое металлическое лязганье.
— Мужчина в зеленом костюме, — повторил голос, и Артур узнал в нем лектора. — Проследуйте. К эвакуационному. Устройству. Ближайшая. Кабина.
— Дядь, ты чего? — голос пацана заставил Ланькова вздрогнуть. — Стоишь тут, стоишь. Ты робот?
Знакомый уже мальчишка тер кулаком глаза. Защитную панель клетки вороны заклинило: автоматы надрывно гудели, стараясь вытолкнуть толстый металл из паза, но прикрыть им удалось едва ли одну десятую стекла.
— А ты чего? Потерялся?
— Нет, это мама потерялась. Я писать ходил.
Ворона перестала разгуливать, и вновь спланировала на ветку.
— Похоже, обошлось, — кивнул на птицу Артур. — Ложная тревога. Или учения.
Задняя стенка клетки, на которой в манере голодного уличного художника был изображен африканский пейзаж, задрожала. Затем брызнула тяжелыми осколками. В проломе показался белый шершавый колокол брони, с темными длинными каплями черных глаз.
— Вражеский десант! — радостно завопил пацан, и защелкал кнопками на огнемете. Он выставил вперед гибкий шланг с серым пластиковым соплом, и нахмурился. — Спасайтесь, император! Ваши солдаты защитят планету!
Голова чудовища завозилась, расширяя проем. Многосуставчатое тело, состоящее из черных и белых овальных сегментов, стрельнуло вперед, и стекло, вздохнув, осыпалось в мелкую крошку перед клеткой.
— Умри, умри, умри! — верещал мальчишка, нажимая на кнопку. Ланьков изумленно смотрел, как игрушечное орудие выдувает вперед длинные оранжевые языки. Минуту спустя он осознал, что из ствола вылетает шелковое пламя.
— Саша! — встрепанная женщина метнулась наперерез к клетке. Схватила за плечи мальчишку и поволокла к лифту, сияющему одинокой пустотой.
Гусеница легко преодолела песчаный квадратик и скользнула вниз, на гремящие кафельные плиты пола. Зашевелились прижатые к тулову ноги и разошлись грозным веером. Ланьков стоял на месте, не пытаясь пошевелиться. Ему чудилось, что грудная клетка разучилась раздвигать ребра, и он превратился в бронзовую статую.
Насекомое промедлило секунду, а затем, спружинив вперед, схватило женщину за ногу.
— Саша! Беги! — мать толкнула мальчишку, и он пролетел вперед пушечным ядром, ударившись носом в чистенькую стенку кабины. Двери автоматически схлопнулись, лифт со скрипом пополз к спасительному убежищу. Женщина завопила. Вой сирены сопроводил ее крики, как нежная детская колыбельная.
Насекомое заглотало добычу. Глотка, демонстрируя влажное пурпурно-красное нутро, сыто ухнула и выплюнула в сторону лифта одинокую черную туфлю.
Длинный веер полосатых ног потянулся к Артуру, и, подняв его над полом на метр, принялся крутить и разминать тело, словно гусеница решила сделать Ланькову массаж.
«Решила не торопиться. Кушает десерт с вишенки, и эта вишенка — моя голова», — Артур вцепился руками в острые монохромные коленца, и пытался изо всех сил развести их в сторону. Кровь потекла по саднящим от боли ладоням. Четыре длинных жвала щелкнули, раздирая левую ногу. Жадное чавканье и тяжелое дыхание гремели в голове Ланькова, как ложки в пустой кастрюле.
Спину лизнул огонь, в носу засвербило от едкого запаха. Если бы страх мог убивать, то сейчас целый город превратился бы в руины. Артур грохнулся всем телом на холодный пол. Прижимаясь щекой к кафелю, он увидел, как носатая ворона слетела вниз и клюнула толстый ребристый хвост гусеницы.
Ланькова замутило. Он закрыл глаза, борясь с приступами тошноты.
***
Вокруг кровати толпилась куча народу. Все они были в белом, только один — светловолосый и светлоглазый небритый парень — носил штаны и куртку с короткими рукавами цвета разбавленной зеленки. Мама сидела на стареньком стуле, держа спину прямо, и с царственным видом отдавала указания — это поправить, то подать, одеяло завернуть. Пахло влажными прокипяченными тряпками.
— Я, кажется, выздоровел, — Ланьков попробовал сесть, опираясь на железную спинку кровати, но шесть мягких, заботливых рук вернули его в исходное положение.
— Не спеши, сынок, — мама кивнула куда-то в сторону. Юная пухленькая медсестра метнулась вперед и с цирковой ловкостью принялась измерять пульс, температуру и давление.
Артур лежал, выставив обмотанные бинтами ладони над байковым одеялом, и остро ощущал неловкость. Словно он был героем-пожарником, вынесшим из горящего дома маленьких зареванных девочек.
— Все в норме?
Медсестра торопливо кивнула. Мама с шумом вздохнула, сделала короткий взмах ладонью. Ее свита, с тихим гомоном, исчезла за дверью.
— Мам, а я видел, как женщина умерла, — Артур все-таки сел. Движения давались ему с трудом, позвоночник заныл в районе копчика, сообщая про обширный синяк во все седалище. — Было… страшно.
— А у меня на руках дети гибли, но я же не сошла с ума? — сказала мама, сосредоточенно вглядываясь в лицо Артура.
— Это другое, — слова Ланькову не давались, приходилось выталкивать их из горла, минуя огромный кислый комок. — У тебя умирали смертельно больные, а тут я мог помочь — и не делал ничего.
— Если бы я хотела воспитать тебя воином, отдала бы в кадетскую школу. Из палаты ни ногой, — сверкнула блестящими голубыми глазами мама, поправила выбившийся седой локон. — Руки заживут быстро, а вот ногу тебе порвали сильно. Спрыгнешь неудачно с кровати — швы могут разойтись. Скажу, я, пожалуй, Юре, чтобы он тебе утку выдал. Или попросить, чтобы он тебя в туалет относил?
— Ма, да я здоров! — возмутился Артур. — Мне на работу надо, а в выходные племяннику кашу варить.
— Насчет Мишки я договорилась, соседка будет нянчиться. Куда тебе сидеть, когда за тобой самим глаз да глаз нужен? Начнете в догонялки играть и оба головы разобьете: он по глупости, ты… тоже по глупости. Нет уж, лежи тут, под надзором.
— Наталья Васильевна, к Артуру посетитель, — дверь раскрылась ровно на ладонь, в щель сунула нос любопытная медсестричка.
— Хорошо, что тебе тут некогда скучать, — мама подошла к кровати. Наклонилась к Артуру и легонько хлопнула рукой по волосам, отвешивая шутливую затрещину. Затем она удалилась.
Больше всего Ланьков мечтал, чтобы сейчас в палату зашел полковник. Или начальник его отдела с бланком на увольнение. Пусть даже оба ворвутся в палату: полковник, гремящий тяжелыми армейскими ботинками, с длинной матерной тирадой, и седовласый носастый Гурен Аркадьевич, шаркающий при каждом шаге. Будет много крика, неприличных для дамского слуха слов и витиеватых, дипломатично-скользких фраз, взмахов жесткими, как сосновая кора, ладонями и двусмысленного сопения.
Но в гости к Ланькову зашел Мансур. Он, смущаясь, деликатно уселся на краешек стула, и, поправляя очки, принялся лепетать:
— Ты извини, что так получилось… Я же не знал.
— Забудь. Сам дурак — нефига было стоять, как Лотова жена, возле клетки.
— По слухам, в зоопарке женщина погибла?
— Это не слухи, к сожалению. Сам видел.
Биссенди заерзал, расправил и без того аккуратный воротник больничного халата.
— Артур, тут дело такое… Ты не мог бы мне все рассказать в подробностях? Ну там, как женщина выглядела, как насекомое, возле какой клетки все произошло, как тебя охрана отстояла… Эмоционально, в твоем стиле!
— Зачем? — Ланьков с удивлением посмотрел на коллегу.
— Так ты же под моей фамилией был записан! Билет тоже мой.
— И что?
— Да меня ребята замучают, расскажи да расскажи… В институт уже сообщили, что Мансур Биссенди присутствовал при трагедии. Теперь не отвяжешься.
— Господи, Мансур, там человек погиб, а тебя волнует, что соврать сотрудникам? Ну скажи, что кишками забрызгало все стены — так пойдет?
— А что, вправду забрызгало?
Ланьков посмотрел на коллегу так, словно увидел его впервые. Биссенди ждал, не решаясь нарушить тишину — только узкие щелки глаз сосредоточенно следили за губами Артура.
— Давай так: я тебе все расскажу. Честно и в подробностях, — Ланьков вздохнул и попытался осторожно встать с кровати. — А ты поможешь мне добраться на полигон. Договорились?
***
Комбайн был размером с трехэтажный дом или даже больше. Десятки гигантских фрез вгрызались в породу с визгливым скрежетом, затем следовали инструменты поменьше, и так до самых последних стержней, увенчанных круглыми ребристыми подушками — после одного прохода машины в холме оставался высокий тоннель, стены которого хотелось ласкать руками, настолько гладкими и блестящими они получались. Но грохот вокруг стоял невообразимый.
— Да я не знаю, где это ваш полковник,— длинный верзила в рабочем комбинезоне, яростно тряс руками перед лицом Артура. На бетонную площадку перед тоннелем горохом сыпались то мелкие разогретые камешки, то искры. — Строим тут новый бункер. Как вы вообще сюда попали?
— Трамваем приехал, — мрачно сказал Ланьков.
Щуплый парень с «Тавором» и сержантскими нашивками, скинув окурок в сторону, вразвалочку подошел к спорщикам.
— Брось его, Вась. На КПП сдам — пусть там разбираются. Ты лучше за маслом следи: чуешь, машинка пованивать начала? Мерзкий запах.
Верзила с презрением сплюнул и больно толкнул Ланькова в руки сержанта.
Прогулка оказалась долгой — ноги под конец путешествия начали ныть, в теле появилась ломота и слабость, но к полковнику Артур все-таки прорвался.
— Вы что, мать вашу, думаете, я вас к моим ребятам допущу? — бушевал Сергей Михайлович, разрывая с треском сразу несколько листов бумаги. — Или решили, что я и здесь стану терпеть ваши выходки?
— Да мне бы хоть пять минуточек… Наверняка у ваших ребят есть определения, пригодные для алгоритмизации.
— Вам что, опять нужны эмоции? А моих не достаточно?
— Сергей Михайлович, — взмолился Артур, — я же не на диспут по психологии сбежал из больнички. Не нужны никакие чувства, нужен принцип. Сам-то я мало видел живых инсектов, но вы их как-то обобщаете?
— Летячки, ползуны и шустрики, — с презрением бросил полковник, останавливая свой бег по кабинету. — Что, не ожидали? Так и отдаем приказы: три летячки на девять часов, пли! Или вы считаете, что мы составляем подробную энциклопедию с описанием их повадок?
— А шустрики — это кто? — спросил Артур, подозревая какую-то универсальную гадость, освоившую все среды.
Но полковник вновь его удивил.
— Паукообразные. Двигаются во все стороны, в зависимости от настроения ног. Какого черта вам не сидится в своем чистеньком кабинете?
— Там легко впасть в детство и снова увлечься эмоциями. А танк так и останется без управления!
— Зеленцов!
Знакомый сержант вошел в кабинет и коротко козырнул начальству.
— Проводи его к технарям в гараж, проследи, чтобы там были только штатские. Если вдруг будет делать глупости, не убивай — не отмоемся потом. Калечить, к сожалению, тоже бессмысленно. Ну дашь ему пару своих фирменных лещей по почкам при случае.
Зеленцов всхлипнул: «Есть!» — и положил тяжелую ладонь на плечо Артура. Черная беспалая перчатка пахла гарью и машинным маслом.
Ланьков покачнувшись, поднял на полковника умоляющий взгляд.
— И нечего тут сопли разводить, — отрезал Сергей Михайлович. — Потреплетесь со шпаками, покривляетесь — вы это любите. Техники от моих ребят уже нахватались глупостей. Лучше так, чем дисциплину мне вашим детским садом подрывать.
Через пять часов разговоров у Артура разболелась голова. Он получил в пользование три новых теории катастрофы, рулон претензий к миру, описание характера местного повара с толкованиями по гештальт-психологии, техникам НЛП и эзотерическими выкладкам. Но главное так и не было найдено. Образов врага хватило бы на три бестиария, вот только логики в придуманных названиях было крайне мало. «Гремяши» в комплекте с «плюй-синью», «ходунчики», «вертлявый пух», «красноглазки», «качай-крыло», «фантом-13», «золотая скрипица», «мясная голова»… Часто попадались экземпляры армейского юмора: «задница Лолы», «болотная шлюха», «панталоны моей бабушки» и даже «генеральский сортир».
Зацепиться было решительно не за что: ни звук, ни вид, ни способ локомоции в единый образ не соединялись. Хуже всего было с количеством конечностей — стройная теория определения целей по количеству лап развалилась, как только Артуру предъявили гусениц и паукообразных. Оставалось идти с повинной к полковнику и предлагать подгрузку образов врага в управляющий компьютер. Простых ответов на войне не бывает.
Ланьков вышел проветриться. За железным сараем курился дым: поднимаясь к железной сетке, затянувшей небо, он легко проникал за преграду и таял в свободной синеве. У исполинской ямы с черными обожженными краями стоял рабочий в комбинезоне с нашивками в виде скрещенных метел.
— Вы журналист? — спросил он, отгоняя от себя лоскутья пепла. — К ученым бы вам сходить. А тут что, известное дело, — болтуны да дураки сбежались на свободные уши.
Артур с трудом подавил смешок.
— Я сам ученый, — сказал он и почувствовал, что краснеет. Ланьков вытер лоб забинтованной ладонью, косясь на рабочего — заметил ли?
Но уборщик неспешно продолжил беседу.
— Прадед мой был ученым. Этно..энтомолог. Очень уж жуков своих любил — все стены были завешаны стеклянными коробками с тварями. Сейчас, поди, за такую коллекцию голову оторвут, а тогда вроде обоев было. А про самозащиту природы вам еще не рассказывали?
— Про иммунный ответ? Огромные жуки как лимфоцитарные клетки планеты?
— Чего? — вытаращился на Артура уборщик. Затем он вежливо покивал, смущенно отводя глаза. — Ну, вам оно виднее, конечно. Бают ребята, что природа так от нас защищается. Вроде как человек ей стал неприятен.
— Была такая сказка. А что тут в яме? — Ланьков подошел ближе и чуть не задохнулся от вони. — Трупы кремируете?
— Как же можно? — сказал рабочий с обидой. Он подпихнул какую-то блестящую закорючку носком сапога. — Панцири жжем. Начинку-то в институт забирают, а эти шелупашки вроде и не нужны никому. А иногда неплохие штуки попадаются: на днях какого-то «гремяша» завалили, так пока волокли к яме, всю площадь полосами расчеркали — не отмыть теперь. Во краска, да?
В яме вздохнуло пламенем, и черная порция дыма вылетела вверх.
— Прадед любил жуков,— сказал уборщик, длинно сплевывая в яму. — А я вот никак не привыкну: иной раз грузовиками сюда свезут, вонь стоит на всю округу! Никаким бензином не перешибить.
Артур прикрыл веки, вспоминая зоопарк. Пурпурно-красное нутро гусеницы с торчащими женскими ногами полыхнуло огнем. Пламя лизало стены, оставляя жирную блестящую копоть. Сердце Ланькова зашлось в истерике, кислая вязкая желчь прокатилась по пищеводу вверх.
— Жгу, значит, а самого аж выворачивает. Доктор говорит: рефлекс!
— Меня тоже мутит, — признался Артур.
— Это ничего, — сказал уборщик, отмахиваясь от дыма. — Новички обычно сразу обедом хвастают. Сделали бы какую таблетку, чтобы вонь эта нравилась!
Артур уже бежал, прихрамывая на левую ногу, к выходу.
***
Восемь отделов втайне мечтали о пытках Ланькова: целую неделю все работали без продыху. Особенно трудно пришлось кафедре «Агглютининовых волокон» — их Артур заставил синтезировать несколько диковинных составов, и Биссенди устал защищаться от нападок коллег, превратившись в задерганного неврастеника. Так намучился, что даже на полигон не пришел.
Испытания нового танка прошли успешно.
— Не ожидал, — сухо сказал Сергей Михайлович, отложив бинокль. Он пожал руку Ланькова и, смущаясь, добавил. — Ждал подвоха, дури какой-нибудь. Вы уж извините меня, Артур.
— Ничего страшного, я же понимаю.
Сияющая свежей краской машина, резво разворачивалась и постреливала в увечных жуков. Попаданий в другую технику и попыток ранить людей на испытаниях не зафиксировали. Добровольцы свободно катались на линии огня, выкрикивая неприличные частушки. Раздухарившийся солдатик швырнул в сторону танка надкушенное яблоко — антенны сопроводили полет вялым поворотом вокруг оси, но дуло не стронулось с места.
— В боевых условиях скорость реакции не снизится? — спросил полковник.
— Не должна. На всякий случай, добавьте семь-восемь миллилитров состава «Ч-18» в приемное ложе.
— Передозировка не страшна? Не хотелось бы перед комиссией опозориться.
— Не волнуйтесь. Речь идет скорее об экономии ценного препарата. Хоть весь его в компьютер залейте — мне не жалко.
— И вот прямо любые цели? Новые виды тоже?
— Все, до которых сумеет дотянуться.
Полковник помолчал. Танк, не удовлетворившись холостыми выстрелами, обогнул машину с солдатами, и, катаясь туда и обратно, вминал гусеничными лентами в землю панцирь жука-калеки.
— Я рад, что вы отказались от детских фантазий. Все эти эмоции так ненадежны, — сказал полковник, качая головой. — Ими даже человек не состоянии управлять, не то что компьютер.
Артур поспешно отмахнулся:
— Да, что вы, какие эмоции! Усилил сенсоры, заложил физико-химические и органолептические показатели. Хитин — вот что объединяет наших врагов.
Сергей Михайлович улыбнулся, и, потрепав Ланькова по плечу, отошел под маскировочный тент.
Артур следил за своей машиной с гордостью. От выстрелов гремело в голове, глаза слезились от пыльного ветра, но Ланьков только натирал глаза тыльной стороной кулаков.
Хитин — это отговорка, придуманная специально для военных. Не полное вранье — Артур подстраховался, изменив восприятие датчиков и выведя на экраны внушающую уважение информацию — но настоящая разгадка таилась не в панцирях насекомых. На самом деле, компьютером управляло самое что ни на есть человеческое чувство. Полной силы оно достигает лишь с возрастом, когда человек накапливает богатый жизненный опыт. Стремительное, мощное чувство. Редкое для исследователей, помешанных на своем деле, и столь частое для обывателя.
Самое простое чувство управляло новым танком для борьбы с бесчисленным и постоянно меняющимся врагом.
Чувство брезгливости. |
Рассказ открыт для комментариев