Холодно на планете. Уже конец марта, а зима с весной все еще не разберутся между собой. Нет, все-таки весна. Старик Соколов из квартиры над нами крестится: — Ну слава богу, дожил. Старики боятся зиму. Люди не вечнозеленые, и на холодный период они как бы немного умирают, чтобы весной проснуться опять. А старики просыпаются не всегда. Холодно на планете. Наш древний обогреватель питается не электричеством, а деньгами. Попробуй на два градуса увеличить температуру — сразу счетчик закрутится, как хула-хуп на школьнице, а в комнате — один черт — можно кататься на коньках. Комфорт — вот главная причина, по которой я стараюсь приводить клиентов не к нам, а в гостиницу. Теплей, чище, уютней, кровать застилать не надо. Ну да, получается дороже. Только это не мои проблемы. Хотят подешевле, пусть идут к Мэрилин. Мэрилин водит к нам. В постель, измученную множеством чужих тел. К окоченевшим тараканам. В комнату, в которой окна завешаны одеялами, а зеркало в туалете пересекает трещина. Из-за этой трещины неудобно красить глаза: в отражении их три. Сонных, с красными веками. И пальцев то ли шесть, то ли семь. А еще в ее спальне пахнет проходным двором. Почему проходным двором? Откуда я знаю? Пахнет и все тут. Наверное, потому что под ее окном стоят ящики с мусором, бегают крысы и ночуют бомжи. Нет, принимать клиентов в таком помоище я не собираюсь. А Мэрилин принимает. Часто. У нее красивые пухлые губы, светлые с желтизной глаза, чуть полноватая фигура, бледная кожа и непроизносимое для коренных американцев имя. Поэтому все ее зовут Мэрилин. А еще она относится к тому редкому типу людей, которые получают удовольствие от работы. Соответственно даже на проваленных матрасах зарабатывает больше любого члена нашего профсоюза. И с клиентами почти не торгуется. Характер у Мэрилин легкий, не конфликтный. Успокоит за две минуты кого угодно — пьяного ковбоя, полицейского, меня... Подумаешь меня — с совестью находит общий язык! — Мерзкие они твари, мужики, — жалуюсь я, выпроводив очередного коновода. — Раз платят деньги, то уже не мерзкие. — Мерзкие, мерзкие, не сомневайся. А еще вонючие. — На запахи у меня пунктик. — Тебя поставили работать или мужиков обнюхивать? Можно подумать, что если бы ты трудилась офисной секретаршей, то твой начальник каждый день принимал для тебя хвойную ванну и стирал трусы в «Кельвин Кляйне». Помечтай. Делала бы ему то же, что и своим реднекам, только бесплатно и в неудобной позе из-под стола. Пойми, ни одна работа не может доставлять удовольствие по определению. Единственное исключение — наша. — Садисты, работающие палачами, регулярно получают удовольствие, не отходя от электрического стула. — Сравнила! Хотя в чем-то ты, наверное, права, — в конце концов соглашается она. Я же говорила, Мэрилин совсем не конфликтная. Не то, что я. Или дед Соколов. Тот, если только заметит кого-нибудь из нас во дворе, обязательно спустится и начнет скулить, словно это мы виноваты в его одышке, больных зубах, горизонтальных складках, заменяющих грудь и живот. Он вообще похож на инопланетянина. Даже нет, на лысую рыбу, которую выгнали из океана за занудство. Вот и сегодня: — Двадцать второе июня — считай, как полжизни. — Потому, что двадцать второго началась война? — Это вы, эмигранты из России, кроме войн и побед ничего не помните. Люди — идиоты — воюют друг с другом не останавливаясь. Но разве в этом смысл жизни? Старик опять все перепутал. Это Мэрилин каждый раз двадцать второго июня нарезается вдрызг, потому что в этот день у русских началась война, в которой погибли миллионы людей. Она родилась в Киеве и до эмиграции успела закончить институт. Я тоже брала несколько классов в колледже, в театре работала, но Мэрилин все равно гораздо образованней меня. Мое место рождения гораздо ближе. Надменные белые клерки из верхнего Манхеттена зовут его «гетто». Предки наших родителей не сидели в концлагерях, а работали на плантациях, в то время как, по словам нашей учительницы истории, победоносная американская авиация успешно бомбила всех, начиная от Александра Македонского и заканчивая Хайфой и Перл Харбором. Я бы запретила историю как лженауку, а историков жгла бы на кострах. Мой папка был гордостью баскетбольной команды штата, но потом сломал ногу и через два года умер от передозировки, даже и не успев полысеть. Остальные мужья нашей безразмерной мамочки промелькнули незаметно мимо моего сознания. Помню только, что их было много, и от каждого она рожала. «Тараканы» — это мы. Так нас звала мамочка, соседи, учительница истории. И еще у нас была общая детская мечта: разбогатеть, застрелить историчку и сбежать из проклятого дома. Мне для этого брат даже подарил пистолет. Недавно я ее встретила. Наша училка пережила всех. Гниет, но ползает. Боже, ну почему ты худшим из своих созданий выделяешь бесплатный кислород? Наша черная историчка и белокожий дед Соколов — близнецы. Они об этом не знают, но я уверена. Характер один в один. Убеждать Соколова, что афроамериканка не может быть эмигранткой из России бесполезно. Приходится отвечать по существу: — Для политиков смысл жизни — в войне. В войне и мире. — То-то и оно, что не для людей, а политиков. А для людей смысл жизни — в ней самой. После двадцать второго июня дни начнут сокращаться, и потом опять наступит зима, которую нужно пережить. Деда Соколова послушать, так мы живем на севере Аляски: одиннадцать месяцев лежит снег и один месяц — на все остальные сезоны. — Дед, тебя послушать, так мы живем... — Знаю, знаю — на севере Аляски. — Он криво ухмыляется и, не поворачивая головы, сообщает: — Вон смотри, зарплата на тебя косится. Он так и сказал «Зарплата». Неподалеку от нас действительно тормознул лохматый мужик и недвусмысленно уставился на мою грудь. Я знаю, этого недоноска. Халявщик. Пропивает все, что зарабатывает. Билл несколько раз разбивал ему нос за то, что сбегал от девчонок не заплатив. — Изыди, паскудник. Это только у Христа за пазухой бесплатно, а у нас — средство пропитания. — Деда Соколова я не стесняюсь. Он знает, чем мы зарабатываем на хлеб насущный, и периодически пытается уговорить нас исповедаться. Забавно, что бабка Соколова, сбежавшая от Житомирских революционеров, помышляла тем же самым, что и мы. Куда смотрели бабкины гены, производя на свет папашу — поборника дамской нравственности? Отогнав Халявщика, поворачиваюсь к Соколову. — Ох, дед, ну какая тебе разница, кто мне зарплату выдает? Все-то ты норовишь уязвить. Каждый зарабатывает, как может. Мы же рвемся на амвон с проповедями и не смотрим в твой карман. — А что ты там можешь найти? Клопов? — Пенсию, которую ты не заработал. — Я перехожу в контратаку. — Заработал! — взвивается старик. — Заработал! Я в химической лаборатории пахал всю жизнь. Тяжелым трудом... — Добывал героин, — злорадствует мой язык. — Меня выкрали. — Марсиане. — ЦРУшники твои любимые выкрали, вот кто. — И теперь откармливают специальными шпионскими харчами. Под Рождество заколют. — Подошедшая Мэрилин, разумеется, промолчать не могла. Язва еще та, похлеще меня. Другой бы на месте старика после комментария Мэрилин обиделся, но девушка кокетливо щекочет Соколова по выступающему брюшку, и тот проглатывает ее остроты, как аппетитный хот-дог. — Это правда. Расплылся я в последнее время. Ем не останавливаясь. Управы на свое пузо не найду. Лучше бы дед промолчал, потому, что у моего языка закончились четыре такта паузы и он, не обращая внимания на команду мозга «Заткнись!», ляпает: — А ты, дед, вырви остатки зубов, поставь искусственную челюсть и после завтрака прячь ее под кровать, чтоб к холодильнику не с чем было ходить. — Почему под кровать? — удивилась Мэрилин. — А чтоб он со своим радикулитом достать ее не мог. Мэрилин заговорщицки шепчет: — Он же так и сделал. Ты думала, нас по утрам будильник будит? Это его вставная челюсть в стакане лязгает — есть требует. — Ох, дамы, нравится вам обижать старика. Пошел я домой. — Соколов шутливо щиплет Мэрилин за бедро. Та кокетливо отмахивается: — Не приставайте, юноша. Нам бесплатно возбуждаться не положено. Главное, не напрягаться. Расслабься. Веди себя естественно. Рассеянный взгляд по сторонам, чуть-чуть вина. Еще чуть. Не увлекайся, пригубила и поставь стакан назад. В нашем баре для виски и для вина подают одинаковые стаканы — низкие, квадратные и по-своему стильные. Так, продолжим. Улыбка сдержанная, задумчивая, несколько скучающая. Улыбка для всех и ни для кого специально. Да-да, примерно так. Положение губ — целая библиотека, целая энциклопедия и симфония, если умеешь читать и слышать. Сейчас из этой библиотеки мне нужна чуть одинокая, чуть пьяная и не слишком независимая. У мужчин чувствительность как у диких животных. Одно неверное движение — и они, поджав хвост, сбегают к женам. А вот, кажется, и клиент. Или ему просто надоели хот-доги в «Бюргер Кинге»? Явно маменькин сынок и холостяк — на руках ни колец, ни следов от них. Такие рубашки, как на нем, перестали носить лет десять назад. На ремне брюк болтается электронный бэйдж. Точно офисная крыса из соседней компании. Не Билл Гейтс, но потратиться на девушку способен вполне. Между прочим, я его видела раньше. Точно, он! В тот вечер от пристани готовился отчалить пароходик с туристами, а этот шмерк смотрел вслед. У поднимающейся по трапу толстухи на руках сидела болонка и тявкала на пассажиров, кто-то неестественно громко смеялся. И при этом было удивительно тихо. Время всеобщего умиротворения. Оранжевые блики, шелест воды, солнечные бока лодок — стая замерших вверх пузом рыб. И только он — нервный и живой раб летней тоски — все смотрел и смотрел, словно пароходик отправлялся к родным берегам, оставляя его на необитаемом острове. И еще мне казалось, что он время от времени смотрит на меня. — Я вас вижу тут не в первый раз. А еще раньше любовался вашим выступлением на Бродвей шоу. Очень давно. Я был настолько впечатлен, что после шоу я шел за вами пешком до самой пристани, не решаясь подойти. Почему вы бросили театр? Вас теперь содержит богатенький бойфренд? — Лучше богатенький, чем бедненький. — Парень знал обо мне гораздо больше, чем мне бы хотелось. — Как же вы подошли сегодня? Я выгляжу дешевле и доступней? — Выпил. Настроение ни к черту. И все-таки что-то с ним было не то. Мой ответ должен был подтолкнуть его к дальнейшим вопросам, а он высказался и затих. Ладно, тогда я сама: — Неприятности? — Почему вы так решили? — Не знаю. Решила и все. Он опять замолчал. Я угадала, но моя догадка напугала парня. Не все любят пускать посторонних копаться в правде, которую прячешь сам от себя. Тем более, когда этот посторонний — женщина. Заговоривший со мной сорокалетний мальчик слишком тонкокожий, нежный и нервный. С нулевой устойчивостью к стрессам. Привык клевать из мамкиной ладошки — тепло, уютно и без лишних приключений. Я отвернулась. — Вы правы, — забубнил он в мою спину. — Поцапался с хозяином. Еле сдержался, чтоб не двинуть ему по роже. Мне тоже пришлось сдержаться, чтобы не рассмеяться. Представила этого дохляка на ринге и в перчатках: «Сегодня от палаты неврастеников выступает...» — Наш хозяин очень гордится дипломом местного университета, который закончил лет десять назад. Хозяину уже тогда было шестьдесят с хвостиком. А сейчас он просто не помнит, каким местом садятся на унитаз. Зато от нас требует... — Для начала, давайте, выпьем, — перебила я его. Безрадостные истории про идиотов-начальников я слышу от каждого второго клиента. Хватит того, что парень повторил ее сам себе за это утро раз пятьдесят. Во всех красках. — Будем снимать стресс радикальным методам в виде стакана «Джек Дениелс»... — А также постельного режима с женщиной, — продолжил мой пациент, и сам покраснел от своей шутки. — Кстати мы с виски тезки. Меня тоже зовут Джек. Мэрилин как-то сказала, что имя Джек у нее ассоциируется с кличкой дворняги. — Джек — добродушная скотинка, которая любит вилять хвостом. И все-таки, какое противоречивое животное человек! Веками ругает проституцию и все эти века пользуется ее услугами. Не думаю, что на земле когда-либо существовал мужчина, не мечтавший хоть раз расслабиться с профессионалкой. Секс лечит и снимает психическое напряжение. Секс дает возможность мужчине самоутвердиться. Секс — это отдых и зарядка одновременно. Секс — это вопиющая несправедливость: мы избавляем от стресса не хуже прославленных Фрейда и Леонгарда, но их почитают, а нас наоборот. Когда я вытащила Джека из бара, было уже темно. Звезды спрятались за облаками и только фонари говорили о том, что мы все еще на Земле, а не вознеслись в Мир абсолютной пустоты. Его красная, видавшая виды «Салара» с шиком донесла нас до гостиницы. По дороге мы пили виски прямо из горлышка и целовались. В этом парне что-то было. Чем-то он отличался от остальных носителей брюк и кошельков. Но я не позволяла себе расслабиться: — Клиент. Не более чем очередной клиент! Недалеко от входа в отель я заметила группу парней. Отморозки Кея Бритвы все чаще нарушали оговоренные границы, а его дешевки чуть ли не каждый день уводили клиентов из наших баров. Люди Бритвы пока еще побаивались кулаков Билла, но наглели все больше и время работало на них. Билл — наша крыша, менеджер, председатель профсоюза и просто друг, имел кличку Хук и никогда не мечтал быть пимпом. Он им и не был. Мускулистая крыша — это да. Всеобщий папочка — да. Но не пимп. Билл охранял девушек, разбирался при необходимости с клиентами, улаживал конфликты с полицией. Мы отдавали ему часть заработанного. Все по-честному. Он прошел нехилую школу выживания. Начинал как уличный драчун, продолжил чемпионом клуба по боксу и имел крутые бабки. Однако после того, как одного из его соперников прямо с ринга унесли в морг, судья отправил Билла отдыхать в тюрьму. На пять лет. Пока сидел, жена забрала детей, сняла все деньги со счета и исчезла за пределами мексиканской границы. Билл вернулся в пустой дом и начал все с начала. Устроился грузчиком, потом менеджером в магазин. В не очень мирной дискуссии с проворовавшимся подчиненным понял, что заход в тюрьму может повториться еще и на более длительный срок. Спасло знакомство с Мэрилин. Она сама предложила ему взять нас под крыло. Билл никого не обижал. Он имел свое представление о справедливости. Но это была справедливость. Может быть, поэтому вскоре в наш профсоюз вступили еще с десяток одиноких и обиженных другими «менеджерами» девушек. Жизнь начала налаживаться. Мы с Мэрилин даже приобрели в те годы потрепанный «Фольксваген». Правда, дилер, сукин сын, подсунул ей редкое дерьмо — в мастерской, когда услышали грохочущую трансмиссию, порекомендовали вырезать в днище дыру и отталкиваться ногами. Через полгода мы пожалели, что не последовали совету механиков. Мэрилин предложила купить другую развалюху и опять «Фольксваген». Второй раз вступать в долю я отказалась, и она купила сама. А потом в наших краях объявился Кей Бритва. Его левая нога периодически цеплялась за правую. Его речь не всегда понимали даже дружки. Не знаю, какую дурь кололи его родители, но Бритва картавил, проглатывал буквы, заикался и не имел терпения. Терпение ему заменяло лезвие. Все работающие на него девушки, включая родную сестру, носили на щеке шрамы в виде розочки — бритвой Кей владел виртуозно. Когда я заметила его парней на углу гостиницы, где-то под сердцем образовался айсберг, а ноги отказались слушаться. — Ну, ты чего? Передумала? — Наоборот! — Я подтолкнула Джека к двери и чуть ли не бегом последовала за ним; в гостиницу бандиты не сунутся. Один из парней отделился от группы и быстрым шагом двинулся в нашу сторону. Хочет напугать или перехватить? Мне не хотелось конфликтов, не хотелось подставлять нашего Билла. Ведь ему, в случае чего, обязательно придется устраивать разборки. Все ближе ярко освещенные двери. Перед ними прогуливается местный апостол Петр. Старый соратник Билла по клубу и швейцар в одном лице. Мистер Хук время от времени отстегивал ему несколько сотенных, а швейцар не задерживал нас на входе в рай. Мы с ним перемигнулись на ходу, и я облегченно вздохнула. Спасены! — Таня, погоди. Побазарить нужно. — Парень Кея почти нас догнал. Знает меня по имени. Нет, останавливаться мы не будем. Пусть думает, что я зациклилась на клиенте и не услышала его. Наконец мы в раю. Тяжелые люстры. Бархат, стойки, оббитые вишневым деревом и декорированные латунью. В глубоком кожаном сиденье в холле дремлет полицейский. Ему не о чем беспокоиться: если швейцар нас пропустил, значит, все в порядке. Джек оказался не жмотом, заказал в номер шампанское и, не дожидаясь пока его принесут, обнял меня так, словно собрался за одну ночь компенсировать все предыдущие пять лет воздержания. Когда я вернулась домой, первое, что мне сообщила Мэрилин, была новость о Соколове. Его вчера вечером забрала скорая помощь. Соколов позвонил среди ночи. Могу только догадываться, где он отыскал номер моего мобильного. — Татьяна, мне нужна твоя помощь. Хотя в водительском удостоверении мое имя значится как Таня, Соколов норовит называть замысловато и по-русски. — А можно утром? У меня же сейчас самое рабочее время. — Я соврала. Лежала в своей постельке и досматривала третий сон из намеченных десяти. — Татьяна, только ты знаешь, где лежит ключ от моей квартиры, и только ты можешь мне помочь. Я тут попал в госпиталь на несколько дней, а у меня дома зверюшки некормленые. — Неужели диета твоих зверюшек до утра не подождет? — Не подождет. Выручай, соседка. Пожалей сироток. В голосе Соколова прорезались такие скорбь и безысходность, словно он звонил не из больницы, а из морга. Я не смогла отказать. — Ладно, ладно. Каким деликатесом их кормить? Молоко пойдет? Мне показалось, что на том конце провода старик заулыбался и несколько ожил: — Ничего подавать не надо. Открой дверь на втором этаже — и все. Мои зверюшки найдут еду сами. Только смотри, откроешь дверь — сразу уходи. Интересно, откуда у старика второй этаж, если в нашем доме все квартиры одноэтажные с общей лестницей в холле. Я однажды была у него в квартире, но никаких лестниц наверх не видела. Дед как будто услышал мой вопрос: — Вход на второй этаж находится в туалете. Места, как ты видела, у меня не много. Вот я и приспособился. Да, будешь уходить, не забудь закрыть входные двери. — А на втором этаже? — Они сами закроют, когда надо будет. — Дрессированные, что ли? — Можно сказать и так. Соколов отключился не попрощавшись. В дополнение ко всем старческим маразмам и психозам он боялся умереть в одиночестве. Боялся, что ему придется бездыханному и беспомощному лежать в неудобной позе на полу, пока полиция, привлеченная подозрительным запахом, не ворвется и не обнаружит его полуобъеденный крысами труп. Именно на этот случай он сделал щель под плинтусом у входа в квартиру парализованной леди Донован, спрятал там ключ и показал мне. А однажды даже завел в святая святых — свое убежище — и продемонстрировал диван, с которого собирался десантироваться в пекло. — Я слишком грешен. На небо меня не возьмут. Что правда, то правда — небесные крылышки в «Макдональде» не купишь. Я положила мобильный на прикроватный столик, легла, закрыла глаза и поклялась себе не вставать до утра — голодные тараканы деда Соколова переживут. Сон не шел. А может, это и был сон, в котором тараканы нашего соседа от безнадеги прогрызали в извилинах моего мозга ходы, перли наружу через нос и уши, а потом лезли назад. Я вскочила, с визгом стряхнула с тела воображаемых насекомых. Ничего себе! Такого со мной не было ни после бутылки дешевого виски, ни после экстази. Неужели Мэрилин не проснулась? Нет, храпит — через стену слышно. — Ох, дед, черт с тобой, открою проклятую дверь, но помни, в аду тебя заждались. Не искушай их терпение. Оставив сознание нежиться в постели, мое тело по темной лестнице поднялось на этаж, где располагалась квартира Соколова. Одинокая неоновая лампа на стене доживала свой век. Она мигала и трещала так, что на месте парализованной леди Донован я бы вылезла на площадку и запустила в лампу инвалидным креслом. Ключ нашелся сразу. Его хромированная головка словно подмигивала синхронно с вспышками лампы. Но как только я вставила ключ в скважину, за спиной забубнил сонный голос Мэрилин: — Опять сама? Я бы тоже не возражала покопаться в фамильном золотишке аристократа Соколова. — Дура ты. Я даже у пьяных в грязь клиентов кошельки не чищу, не то что некоторые. — Я тоже не чищу, а собираю премиальные, которые они пытаются от меня укрыть. — Если у спящего гостя Мэрилин слишком толстый кошелек, она обязательно сделает его тоньше на парочку симпатичных купюр. — Давай, открывай сейф, не стесняйся. Соколову его бриллианты уже все равно не пригодятся. — Типун тебе на язык! — Этому русскому ругательству меня научил один клиент. До этого я знала лишь «Привет», «Да» и «Пошел на...» — Соколов попросил накормить его домашних питомцев. — Знаю-знаю. Язык мой — враг мужчин в нерабочее время. Зато в рабочее... Так чего ты меня не позвала помочь? — Куда? Кормить животных? — Ага, кормить животных. Среди ночи. — В мое желание кормить невинных крыс Соколова Мэрилин не верила. — Так ты же храпела так, что стена прогибалась. — Да это Браен храпел. Решил совместить удовольствие и спорт — намаялся так, что теперь будет спать до обеда. — Черт с тобой, пошли, коль приперлась. Мы открыли входную дверь в квартиру соседаи, переступая через древний хлам, добрались до туалета. Все попытки Мэрилин заглянуть по дороге в спальню или еще куда-нибудь я пресекла в зародыше. В туалете, рядом с ржавой чугунной ванной, находилась узкая дверь. Как и предупреждал Соколов, сразу за ней была лестница. Падающий из туалета свет освещал только нижние ступени, но над ними на стене оказался еще один выключатель. Под потолком вспыхнул круглый плафон. Я визуально помнила, как выглядят другие комнаты Соколова. Ничего необычного, по-стариковски затхлые и неопрятные. Лестница была царской. Пологие ступеньки из белого мрамора покрыты узкой сияющей дорожкой с золотистыми нитями и разводами. Вдоль стен — перила из флуоресцентного материала. — Ну дает, старый хрен. Сколько же это стоит? Ты как хочешь, а я просто обязана проверить его спальню на наличие сундуков с пиратским золотишком. — Не спеши! У меня большое подозрение, что Соколов подкармливал тут не крыс, а огромного питона, охраняющего его сокровища. Сейчас мы откроем дверь, а он как набросится… Мысль о питоне заставила Мэрилин умерить пыл: — А знаешь, мне захотелось спать. Пойду-ка я домой. Поздно. Я открыла дверь и, как велел Соколов, не глядя развернулась, чтобы идти назад. Не тут-то было. Дико вытаращенные глаза Мэрилин подсказали мне, что за спиной что-то происходит. — Действительно питон? Подбородок моей подруги выбивал чечетку. Имей она вставную челюсть, нам бы пришлось разыскивать эти зубы на полу: — Там... т-т-т-там... Я повернулась. За дверью находилось абсолютное Ничто. Распахнутый рот неизвестного науке кашалота. Космическая черная дыра в виде дверного проема. Но самым удивительным было не это. Начиная от лестницы в бездонную глубину по потолку плыли плоские облака. Мне показалось, что на нас полыхнуло жаром. Из темноты донесся тяжелый вздох. Мэрилин, словно загипнотизированная, сделала несколько шагов к двери. — Ты куда, идиотка! — зашипела я, почти не слыша собственный голос. Наверное, когда-нибудь Мэрилин заберут на исследования в институт, занимающийся серьезными психическими расстройствами. А пока она хихикнула и выдала: — У меня возникла идея: сейчас мы пойдем внутрь, найдем там инопланетян и получим за это миллион зеленых. Да и Нобелевскую премию заодно. — Дура! Ты даже букетик на могилку не получишь, потому что за тобой в этот коридор ни одна похоронная команда не попрется. — Если тебе не нужен миллион, оставайся тут. — Она перешагнула порог и двинулась вперед. Поливая Мэрилин всеми известными ругательствами и проклятиями, я поковыляла следом, держа перед собой вытянутую руку. Натолкнуться в темноте лбом на стену или инопланетянина мне совсем не хотелось. Каким-то чудом мы ни разу не споткнулись, не расшибли головы о невидимый пол, хотя шли достаточно долго. Я была так зла, что если бы впереди метрах в ста не образовалась овальная дыра, я бы разбила этой кретинке Мэрилин башку сама. Мэрилин обрадовалась и прибавила шаг: она решила, что мы видим люк на космический корабль. Я же оценила дыру как новую ступеньку к приключениям, которые так упорно искал зад моей подруги. Но, вместо того чтобы бежать назад, я понеслась следом за ней: все-таки справиться с двумя марсианским каннибалам будет не так просто. Овал приближался. Он все меньше напоминал люк корабля и все больше большую дыру. Еще шаг, и... Перед нами опять был темный коридор, а под ногами мраморная лестница. Возвращение привело Мэрилин в себя, и из квартиры мы бежали с визгом и криком. Причем Мэрилин орала в два раза громче, бежала в четыре раза быстрей и перестала изображать сирену пожарной машины только после того, как выскочила на улицу. На улице стояла вонь. Недавно проехавшая мусорная машина оставила за собой пустые бачки и шлейф ароматов, совершенно не напоминающих парфюмерный магазин. Но сейчас этот запах нам был роднее самых изысканных изделий Шанели и мисс Диор. Только теперь я представила планировку дома и поняла, что мраморная лестница должна была висеть над улицей. Где находился темный коридор, не хотелось даже думать. — Таня, мне показалось, что перед тем, как нас вышвырнуло назад на лестницу, там появился город. Не наш. Что это было? Ад? Я промолчала. Мне город померещился тоже. На одно мгновение. В городе стояла ночь. Огромные здания с окнами без света почти сливались с небом. Одно из зданий шевелилось. Естественно, заснуть мы не могли. Спрятались в стоявший под нашими окнами драндулет Мэрилин и сидели, прижимаясь друг к другу изо всех сил. Одновременно вздрагивали от полицейских сирен, случайного городского шума, шороха... Сидели и молили бога, чтоб быстрее наступило утро. Иногда я забывалась, и тогда перед глазами возникала одна и та же картина: окровавленный Билл, а рядом с ним гигантская фигура. С крыльями. Когда наступило утро, Мэрилин молча завела мотор и мы понеслась в больницу, в которой лежал Соколов. Увидев выражение наших лиц, старик все понял, закатил глаза и приготовился добавить к своим проблемам со здоровьем еще и инфаркт. Ему не повезло. У инфаркта в этот момент оказались более важные дела в других палатах, соответственно, Соколову пришлось водрузить глаза на место и ответить на сто наших вопросов, сводившихся к одному: «Какому дьяволу ты продал душу?» В том, что нам довелось увидеть вход в Преисподнюю, мы не сомневались. Эрудитка Мэрилин божилась, что читала какого-то Данте, который умудрился там побывать, и тот описывал ощущения аналогичные нашим. — Не мучайте меня. Я ничего не знаю! — Соколов пытался криком привлечь внимание медсестры в надежде, что она нас прогонит. Мэрилин зажала ему рот и прошипела: — Даже не мечтай избавиться от нас. Если мы от тебя, старый извращенец, не получим вразумительный ответ, то прямо отсюда пойдем в полицию. — Полиция не поможет. — Дверь в палате оказалась звуконепроницаемой и Соколов смирился с неизбежным. Мне было его немного жаль. А с другой стороны — сам виноват, не надо привлекать меня и других посторонних к своим общениям с Люцифером. — То, что вы видели, — продолжил он, — вне контроля полиции, сената и даже нашего президента. Не знаю, ад ли это, но думаю, — он перешел на шепот, — там живут ангелы. Ангелы смерти. — Мы никаких ангелов не видели. Видели коридор... и все. — Я сказала почти правду. — Мне тоже ничего толком неизвестно. Подозрения — и все. Переступать порог я не рискнул, моей психике вполне хватало лицезрения коридора. Я честно выполнял свою работу — открывал ворота — и на этом все. — Чтобы ангелы могли воровать людей? Не виляй. Говори правду, иначе твои ангелы сейчас прилетят за тобой. — Мэрилин резко наклонилась и вдруг присосалась к губам старика так, что ее большой рот частично перекрыл ноздри Соколова, мешая дышать. Клянусь, она удерживала его не более полминуты, но бедный старик решил: это конец. Соколов стал отталкивать ее, упершись в грудь, а телом задергался так, словно вспомнил, что такое оргазм. Медсестра, заглянувшая в это время в стеклянное окошко на двери, возмущенно зашевелила губами и отошла. Звуконепроницаемая обивка не пропустила в комнату ее слова, но я поняла, что самое вежливое из них было «маньяк». — Дед, лучше бы у тебя росли волосы на голове, а не в носу. — Мэрилин отпустила нашего соседа и стала отплевываться прямо на пол. Лицо Соколова отливало синевой. — Честное слово я ничего толком не знаю. В моей квартире раньше жил китаец. Как-то случайно вместе переходили на другую сторону дороги, и в это время — грузовик. Пьяный водитель сбил несколько человек, а китайца я успел выдернуть буквально из-под колес. Он тогда мне сказал странную вещь: «Это был знак. Пора. Ангелы ждут». После чего затащил меня домой, показал дверь и пообещал, что если я поклянусь каждую ночь ее открывать, он перепишет на меня это выкупленное жилье совершенно бесплатно. Я в то время снимал угол в доме для стариков. Кто бы отказался от такого предложения? — А куда девался сам китаец? — полюбопытствовала Мэрилин. — Не знаю. Исчез. Думаю, что умер, хотя в местных газетах ничего необычного на эту тему не публиковалось. Он вообще странный был. Лицо в морщинах, а тело мускулистое, поджаристое, хоть в кино снимай. Да, вот еще, на руке у китайца была татуировка — бабочка, вылетающая из кокона. Я таких ни у кого не видел. — Может, он был один из этих? — я помахала руками на манер крыльев. — Нет. Ангелы выглядят по-другому... — Соколов понял, что проговорился, и от испуга на мгновение окаменел. — Клянусь всеми своими предками, только один раз. Поверьте! Только раз я был в коридоре — сами понимаете, старческое любопытство. Думал, что показалось. Но ведь вы видели то же самое! А мне снится до сих пор — город и бесформенная фигура с крыльями. Наверное, я скоро умру. — Не пытайся нас разжалобить. Говори, что ты там нашпионил! Почему ты видел ангела, а мы нет? Мы что, менее грешны, чем ты? — затараторила Мэрилин. — Я думаю этот коридор — своего рода последний путь. В последний путь идут по одному. Он у каждого свой. А вы толпой поперлись. — Вдвоем... — Вдвоем, втроем. Вы бы еще крестный ход устроили. По одному! Все! Точка! А теперь валите отсюда, а то закричу. Днем мы немного осмелели. По дороге домой купили несметное количество бутылок мерло, после чего позвонили Биллу и сообщили, что берем отгул. Умница Билл по голосу понял: тревожить нас сегодня бесполезно, только клиентов распугаем. — Таня, даже если шейх Арабских эмиратов отпросится у своих жен и прилетит на самолете развлекаться, я беспокоить вас не буду. — Ты, Билл, умница. Женись на мне, я буду тебе верной женой. Он молчит и, как я догадываюсь, улыбается. Женщинам он не верит. И правильно делает. Это мы только говорим, что мечтаем о тихом маленьком счастье. Независимо от наших разговоров, знаменитая бабская интуиция с энергией торнадо заставляет метаться в поисках лучших генов для потомства, ну и как приложение к ним, лучшей обстановки, машины, прислуги... Тему виллы с итальянской мебелью и «Феррари» в гараже мы продолжили с Мэрилин, разливая вино в пузатые бокалы для виски. — А мне не нравятся все эти «Феррари», «Мазератти», «Мерседесы». Какой толк в мощном моторе, если все равно едешь в соответствии с цифрами на дорожных знаках? Да и помпезно слишком. Примерно как свадьба под военный духовой оркестр. — Знаешь, Таня, я бы согласилась замуж под духовой оркестр. Лишь бы человек был хороший. Не пил, не дрался. Любил меня. — Травку с тобой курил, — не удержалась я. — Вначале себя поменяй. Самый хороший человек хорош только во время медового месяца. Потом он должен пахать, чтоб нас, красавиц, содержать. Турецкий марш на моем мобильном. Зараза, телефон. Какую бы я мелодию ни ставила, он все равно играет «Турецкий марш». У него что, договор с Моцартом? — Але! — Привет. Это Джек. Чем занимаешься? — Пьянствуем с Мэрилин. Не все же время уделять разврату. — Я хотел бы с тобой поговорить. — У меня сегодня отгул. Так что беседы на тему спасения наших заблудших душ откладываем на завтра. Пока. — Я положила телефон, но Моцарт был неумолим. — Я не договорил. — А я не дослушала. Будь по-твоему, у тебя четыре секунды. — Переезжай ко мне жить. — Ничего себе предложеньице. Я чуть не опрокинула вино. — Что, надоело в одиночку за мамой ухаживать? — Нет, мама наоборот против. Она не расистка, но... мы снимем свое жилье. — Ты что, влюбился в меня? — Нет... то есть... Мне кажется, ты можешь быть надежным другом, с которым комфортно создавать семью. Он так и сказал — «комфортно». «Мне комфортно тебя любить» — тьфу, какой бред. — Я, Таня, зарабатываю достаточно, чтоб ты могла сидеть дома и смотреть за нашим хозяйством. За нашими детьми. Тебе беременность будет очень к лицу. А если захочешь вернуться на Бродвей шоу, я не стану возражать. Я знаю, там платят копейки, но нам хватит. Ты же настоящий талант, честное слово! Так вот в чем заключается твоя любовь, юноша! Пытаешься оттереть пятна с моего морального облика. Ну, держись! — Джек, ты обознался. Я не работала в Бродвей шоу. А вот по поводу беременности, извини, опоздал. Уже беременна, только не помню от кого. Так что передавай привет маме. Он не ответил. Обиделся. Короткие «би-ип» подтвердили мою догадку. Я не успела сделать глоток, как телефон зазвонил опять. Быстро же Джек соскучился. Надо бы извиниться. Звонил не Джек, а Билл: — Таня, нужно срочно встретиться. Я на улице перед твоим домом. «Он же обещал... — Мэрилин услышала его слова и сама себя оборвала: — Вали. Раз позвонил, значит, так нужно. Пьяный взгляд Мэрилин проводил меня до двери. — Обещаю справиться за минуту, — успокоила я подругу. Перед домом стояла заведенная «Акура» Билла. Затемненные стекла были опущены. — Садись, — дверь машины распахнулась, приглашая внутрь. — Когда ты последний раз говорила с Жасмин? — Билл резко газанул, и мы понеслись в сторону нашего бара. В какой-то момент он опустил руку на колено, и я увидела, как трясутся его пальцы — наш менеджер зря звонить не станет. — Вчера трепались с ней по телефону. А что случилось? Ты сам на себя не похож. Глупая и добрая Жасмин имела мужскую фигуру, бицепсы и лицо. Она представлялась каратисткой. И действительно, на спор сбивала ногой яблоки и рюмки с макушек посетителей, а накурившись, выжимала их вместо штанги. Некоторым клиентам подобное обращение импонировало. И еще Жасмин была ужасной болтушкой и врушей. Трепалась, будто Билл захаживает к ней, и, дескать, у них роман. Вот дура. К Мэрилин сам мэр несколько раз захаживал, так и то мы молчим. Я тогда сделала несколько фоток, как он пьяненький в баре тискает Мэрилин и катает на себе. Его дебилы-телохранители заметили, что я снимаю, засветили пленку, а на цифровую камеру, которой я делала первые снимки, внимание не обратили. Но это отдельная песня. Что касается Билла, то не станет он смешивать бизнес и личные отношения. Однажды он сказал мне: — Ты, Таня, клевая девчонка. Умная и надежная. Когда-нибудь я подсоберу деньжат, выйду на пенсию, женюсь на тебе и увезу в страны, где растут пальмы. — Я не выйду за тебя. Ты — старый, беззубый расист. — Я обняла его и чмокнула в щеку. — Стран под пальмами много. Хочешь, я сама завезу тебя на Ямайку? — Не хочу. Пока не хочу. Нельзя смешивать бизнес и личные симпатии... — Жасмин убили. — Сообщение Билла молотом ударило по моим лирическим воспоминаниям, и они осколками разбитого зеркала разлетелись в стороны. — Я думаю сегодня ночью. В биографии нашего профсоюза хватало темных мест. Случалось, что девочек резали и душили. А уж сколько раз били! Но я видела, как напуган Билл, наш бесстрашный Билл, и догадывалась, что тут особый случай. — Жасмин не отчиталась за вчерашнего клиента, на телефон не отвечала... Я к ней заскочил, а она, бедная на полу. Шея свернутая, в руке прядь волос. Белых. — Седых? — Нет, белых. Как у телохранителя Бритвы. Его парни, случалось, безобразничали в нашей зоне, но до сих пор никого не мочили. Недавно к Бритве примкнуло человек сорок совсем сопливых пацанов. Он подкармливает их дешевой дурью, они за ним готовы в пекло. Вот Бритва и осмелел. Это война, Таня. А я так хотел успеть уйти на пенсию... Конечно, мы вооружим людей, но сами не управимся. Как мне не хотелось, но перед тем, как ехать за тобой, я позвонил Мачо и попросил помочь. Уверен, что он уже начал действовать. Я однажды встречала Мачо в обществе Билла. Впечатление не очень. Плюгавенький, тихий, замученный бытом отец семейства. Дома безразмерная клуша-жена и стада детей. Правда, во взгляде иногда проскакивает... Но пока догадаешься, что перед тобой хищник, тебя уже съели. А еще руки. У Мачо они напоминают клешни робота — до колен, с жилами из стальной проволоки. Они с Биллом сидели в одной камере, но вряд ли дружили. Назовем их отношения взаимоуважением. — Знаешь, Таня, мне довелось видеть Мачо в деле только один раз. Зверь. И все-таки я не уверен, что нам удастся отбиться. У Бритвы в шайке слишком много народа. Опытные бойцы у него есть тоже. Поэтому хочу тебя предупредить, девочка: если со мной что случится, ты за старшую. Уводи подруг. Прячьтесь хоть в черном гетто у твоих bro, но отсюда бегите. — Ты забыл упомянуть вариант с Ямайкой. Может, сейчас самое время слинять туда? — Оставить девочек Бритве? Не могу, извини. Билл припарковал машину возле бара, но мы в него не зашли, а поднялись на третий этаж в квартиру Жасмин. — Я хочу, чтоб ты вызвала полицию. У меня судимость. Копы разбираться не станут и навесят смерть Жасмин на меня. — Нужен повод. — При желании повод можно найти. Например, ревность. Ходили же слухи, что она моя любовница. — А на самом деле? — Ты же знаешь... Жасмин лежала на животе, но ее лицо смотрело вверх. Казалось, что кто-то нацепил ей на затылок маску. В руке, как и говорил Билл, — белые волосы. Грубая работа. Понятно, что парень Бритвы тут ни при чем. На теле Жасмин я не заметила ни одного синяка. То есть драки не было. Не верилось, что Жасмин дернула парня за чуб, а тот — крепкий парень — обиделся и свернул ей башку. Жасмин не кисейная барышня, сама кому угодно свернуть голову может. Скорее всего, ее оглушили сзади, скрутили шею и уже мертвой подбросили в руку волосы. — Билл, давай звонить в полицию. Могу сказать сразу, что телохранитель Бритвы ни при чем. Если бы Жасмин вырвала ему волосы, то они лежали бы прядью на пальцах. А они — как стог на всей ладони. — Так кто же грохнул Жасмин? — Думаю, специально натренированная горилла или... — Я вспомнила свои видения с окровавленным Биллом. — Или ангел. — Какой еще ангел? — Ангел смерти. Домой я вернулась в сквернейшем настроении. А тут еще Мэрилин ловко определилась с нашим вином, оставив мне больше пустой посуды, чем полной. Хотелось выпить и забыться. Осушив полбокала, я поняла, что вино не поможет. Убийство Жасмин пугало очевидностью целей. У Бритвы появились неожиданные союзники, и он явно провоцировал Билла на активные действия, чтоб потом перед полицией изображать жертву, вынужденную защищаться. Почти полсотни окуренных сопляков — большая команда. Но главный его козырь — это тот, кто убил Жасмин. Противопоставить было некого. Билл даже в паре с Мачо выглядели не очень убедительно. И тут меня осенила совершенно сумасшедшая мысль. Я посмотрела на храпящую на диване подругу, взяла ключ от квартиры Соколова и двинулась к двери. — Куда? — Попробую опять зайти в коридор деда. Может, к нетрезвой девушке ангелы отнесутся с большим уважением. — А! Ну ты хоть прическу хоть поправь, чтоб приличнее выглядеть. И библию прихвати. Хрястнешь, если приставать начнут. — Кажется, она не очень поняла, куда я собралась. Тем лучше. В квартире Соколова стояла тишина. С кухни по ноздрям ударил плотный запах невыброшенного мусора. Надо будет вынести на обратном пути. Если этот обратный путь состоится. Упрямо сжав губы, я прошла в туалет, открыла знакомую дверь и попала на лестницу. Лестница упиралась в противоположную стену, но никакого входа в коридор там не было. Ослабевшие ноги заставили меня сесть на нижнюю ступеньку и позволить расслабиться. Слезы водопадом хлынули на майку с надписью «I love New York». Даже ангелы не хотели связываться с бедными грешницами. И вдруг волна бешенства оторвала мой зад от ступенек. Плача и ругаясь на чем свет стоит, я добежала до стены и стала колотить в то место, где раньше была дверь. Дверь материализовалась из воздуха, словно никуда не исчезала. Я распахнула ее и буквально прыгнула в проем: вдруг она передумает и исчезнет опять. Дверь не передумала. И коридор тоже. Ноги бодро несли меня в глубину, губы пыталась напевать. То ли песни, то ли выпитое вино помогали забыть о страхе. Впереди опять забрезжила светлая дыра. Я подошла поближе и оказалась у себя на улице. У себя ли? Да, это были наши невеселые дома, разбитый тротуар, дурацкое граффити на стене. Но теперь тут царила ночь. Полная ночь. Глухая ночь. Ни фонарей, ни горящих окон и ни одного звука. Блеклая полоска в небе едва освещала контуры зданий, чернильные лужи, поваленные столбы. Короткий шелест. Угрюмое здание прямо передо мной ожило. Стены словно поплыли в стороны — это на всю его четырехэтажную высоту вдруг распахнулись три пары перепончатых крыльев. Кричать я не могла. Окаменела от страха и молила сердце стучать как можно тише. Тем временем от здания отделилась гигантская фигура и поплыла вдоль по улице. Баптистская церквушка вдалеке ожила тоже. Распахнулись крылья и вот уже еще одна фигура двинулась к горизонту. Мои глаза постепенно привыкли к темноте, и я увидела, что по улице движутся целые толпы крылатых фигур. Было в них нечто человекоподобное, но не более того — темнота скрывала истинные формы, да и сами силуэты менялась постоянно. — Ты что тут делаешь? Передо мной остановилось одно из существ. Крупненький экземплярчик. Не четырехэтажный. Но чтобы понять, где у него лицо, мне пришлось задрать голову так, что в шее что-то хрустнуло. — Возьмите меня к себе. Я могла произнести это молча. Или не произносить совсем. Он читал мысли, минуя фразы и слова. Во всяком случае, у меня возникло ощущение, что чьи-то пальцы ползают внутри головы. — Ты хочешь стать такой, как мы, чтобы наказать... врагов. — Он скорее утверждал, чем спрашивал. — Нет, мы не ангелы... Не ангелы смерти. Нет, мы не инопланетяне. Информаторы. Но можно ангелы Не ангел и не инопланетянин на мгновение исчез и возник опять. — Каждый выполняет свою работу. Ты — свою, мы — свою. — Ну да, ты мою работу выполнить точно не сможешь. — Я вдруг осмелела настолько, что попыталась превратить его монолог в наш диалог. В конце концов, что он мог со мной сделать? Убить? Так я за этим и пришла. — Но вы же помогаете Бритве. Помогите и мне. Готова подписать кровью... — У нас нет такой работы, помогать людям. Мы не принимаем решение КОГДА. — Что когда? — Когда объект переходит на новый уровень. Я абсолютно ничего не поняла. Его слова значили не более, чем китайские иероглифы. Оставалось надеяться только на то, что он «прочтет» мои желания лучше, чем я его объяснения. — С новым уровнем все понятно. Но я пришла за помощью. Помоги мне! По-мо-ги! Расчет был прост: сейчас этот парень, доведенный тупостью незваной гости до предела, открутит мне голову, как Жасмин. Такой махине это — раз плюнуть. После чего мое грешное я превратится в одного из них, и тогда Бритве и всей его шайке не позавидуешь. Вот только если существует ад и котлы для грешниц... Нет, об этом варианте лучше не думать. — Помоги мне! Тьма не позволяла заглянуть в его глаза или хотя бы убедиться в их наличии, но мне показалось, что он посмотрел, как врач-психиатр: задумчиво и грустно. — Наша работа — следить за состоянием эволюции и передавать данные в информационное поле. А главное, не упустить появление ангелов следующего уровня. Это величайшая редкость. Говорят, они белые-белые и светлее, чем сам свет. Кому повезет, тот... — он вдруг резко изменил тему: — Для удобства можешь звать меня Робом. — Я Таня. Очень приятно познакомиться. — Иронии мой собеседник не понял. Или не почувствовал. — Слушай, Роб, сделай мне одолжение. Скрути, пожалуйста, головы парочке подонков. Я ради этого сама брошусь в котел. — Если я подам в информационное поле неверные данные о готовности объекта к переходу, твой враг погибнет. Но и меня лишат работы. — Подумаешь! Найдешь другую, лучшую. — Ты опять не поняла. Наша жизнь — и есть работа. Два слова обозначают одно и то же. Смерть в нашем мире абсолютна. — А как же ваш следующий уровень? Видно его ангельское терпение все-таки лопнуло. Он поднялся во весь рост, и с неба прозвучало: — Уходи. Я сам к тебе приду, когда будешь готова. — Ко мне потянулась его рука, больше похожая на сороконожку, и от резкой боли в затылке я едва не вскрикнула. Ощущение было такое, словно прямо на мозги налили крутой кипяток, отчего бедные извилины свернулись в спирали. — Я поняла, Роб. Не тупая. Соврала, как всегда. Тупая. На всю голову. Зря народ грешит на блондинок. Они еще не имели дела со мной. Это он, упрямый бабский кретинизм, заставил меня искать ангелов-спасителей, переться в коридор. Ни Роб, ни его родичи никакого отношения к чертям и святым в обычном смысле не имели. Люди, которым довелось пройти сквозь коридор, по неграмотности сочинили истории про всемогущих небожителей. А на деле... Я сделала шаг в сторону, как бы откланиваясь, хотя не имела ни малейшего понятия, каким образом можно вернуться. — Прощай, Роб. — Прощай. Не забывай открывать дверь. Помутнение, полуобморочное состояние — и под моими ногами опять лестница. Дверь в коридор исчезла. Я спустилась на свой этаж и подняла руку с ключом. На тыльной стороне предплечья красовалась татуировка — бабочка, вылетающая из кокона. — Ты где была? — Мэрилин оторвала сонные глаза от чашки кофе. — Звонил Соколов. Его завтра выписывают. Тебе налить? — Вина. И побольше. — Пей прямо из горлышка, аристократка. — Мэрилин пододвинула стоящую на столе бутылку. Это была последняя. Вина в ней оставалось чуть-чуть, на самом донышке, но его запах алкоголя вдруг вызвал в гортани такой спазм, что у меня поневоле потекли слезы. — Ну? — Мэрилин с удивлением смотрела в мою сторону. — Все. С бытовым алкоголизмом покончено. Я теперь святая. — Давай, святая, допивай. А то сама допью. Я молча протянула ей емкость. От удивления Мэрилин побледнела: — Ты где была? Там? — Там. — Почему без меня? — Сказано же было, чтоб без праздничных демонстраций. Да и, как оказалось, бесполезна вся эта суета. Никто нам не поможет. Врали мне мои сны. — Все то же самое, но по порядку и толком, — потребовала Мэрилин. Она трезвела буквально на глазах. — Убили Жасмин. Свернули шею, как цыпленку. Бритва провоцирует нас на ответные действия, чтобы начать настоящую войну. — Погоди-погоди. У Бритвы нет таких людей, чтоб смогли запросто грохнуть Жасмин. Да таких людей нет вообще. — Вот и я так подумала. Решила, что он заключил договор с этими, — я многозначительно посмотрела на потолок, за которым находилась квартира Соколова. — Читала, что такое возможно. — Ты читала легенду о Фаусте, но Фауст — не более чем легенда. — Мэрилин лишний раз блеснула эрудицией, которая в данном случае ничего не доказывала. — Коридор тоже сказки? — Не сказки. Забудем. Итак, ты тоже решила заключить с дьяволом договор? — Надеялась таким образом спасти всех нас. — Мне стало скучно и безразлично. Тупой допрос, устроенный Мэрилин, ничего не менял. Я посмотрела в окно и обомлела. — Так ты их видела? Какие они? С рогами, хвостами? Что ты курила перед этим? — Они вот такие, — мой палец нервно стукнул в стекло. По диагонали от нашего дома располагался госпиталь для безнадежно больных. Посреди здания, пронизывая его на всю высоту, стоял гигантский ангел. Его многоножки двигались с невероятной скоростью, то пропадая в глубинах здания, то поднимаясь к низким облакам. Вокруг него суетились не менее двух десятков крылатых помощников. Мэрилин сунула нос в окно, но ничего не увидела. Я сообразила — татуировка. Это она позволяла видеть ангелов вне коридора. — Ладно, Мэрилин, не спеши. Увидишь их, когда придет твое время. — Кажется, я процитировала Роба. — Ангелы занимаются эволюцией, и помогать нам не станут. — Так это они Большой взрыв устроили? Террористы, стало быть? — Человечество знакомо только с эволюцией во времени — образование планет, воды, жизни. Есть виды эволюций, которые лежат в других плоскостях. Например, морфологическая: гусеница превращается в бабочку, яйцо — в курицу, яйцеклетка — в человека. То есть живет некий объект своей жизнью, в своей информационной и биологической среде, а потом умирает, давая жизнь существу следующего уровня. Мэрилин посмотрела на меня и отрезвела окончательно. Я бы тоже отрезвела на ее месте: философские рассуждения чернокожей шлюшки — это надо слышать! — Ну-и и?— выдавила Мэрилин. — Ты говоришь о душе? — Религия придумала слово «душа». Я бы предпочла — «существо следующего уровня». — Тогда логично предположить еще более высокие уровни. Ты — умница, Мэрилин. Эволюция действительно бесконечна. Но наши с тобой знакомые ангелы из коридора следят только за нашим уровнем. — Не знаю достойно ли твое открытие Нобелевской премии, но выпить за него надо. Поехали в бар. По дороге к машине я заглянула в почтовый ящик. Несколько счетов к оплате, несколько бесплатных газет с рекламой. На одной из них фото блондинистого телохранителя Бритвы, волосы которого оказались в руке Жасмин. Согласно заметке, парня нашли прошлой ночью в реке с проломанным черепом. Близкий друг покойного, Кей Бритва, поклялся сурово наказать убийц. Заканчивалась статья более чем странно: — Упорная борьба с криминальными группами, возглавляемая мэром Вильсоном, приносит плоды. Кто, кроме мистера Вильсона, сумеет нас защитить? Понятно, что он сейчас баллотируется в губернаторы, понятно, что на носу выборы, понятно, что статья заказная, но причем тут убийство блондина? — Смотри-ка, губернатор. А я ему расстегивала ширинку, как рядовому импотенту, — не удержалась Мэрилин. Перед зданием бара в два ряда выстроились полицейские машины. Еще несколько «Фордов» караулили во дворе. Копы, в количестве никак не меньше роты, пряталась за транспортом и лениво постреливали в сторону бара. Большинство окон были разбиты, из одного из них валил дым. С балкона третьего этажа, на котором располагались дешевые апартаменты, свешивалось тело неосторожного жильца. Мы оставили машину Мэрилин на соседней улице и через примыкающее здание по переходу проникли в подсобку бара. Нам не раз приходилось уводить пьяненьких клиентов от караулящих разъяренных жен, используя этот проход. В баре произошло настоящее сражение. Тела буквально устилали пол. В основном пацаны лет шестнадцати-семнадцати — пушечное мясо Бритвы. Попадались и женщины. Сестра Кея лежала на спине с ненавистью глядя в потолок. Кого она сейчас ненавидела больше: брата, пославшего ее в эту мясорубку, или тех, за облаками, по вине которых на Земле появилось ее единоутробное чудовище. Левая рука девушки продолжала сжимать ручку столового ножа, торчащего из спины одного из барменов. На проходе, ведущем к кухне, тел было еще больше. Некоторые шевелились. Значит, люди Бритвы все-таки атаковали. И гораздо раньше, чем рассчитывал Билл. Билла мы нашли на кухне, на полу, среди гор разбитой посуды и опрокинутых котлов. Он задал большую работу хирургам, раскрошил не один десяток челюстей и ребер, но старался никого не убить. Не менее десяти человек, кто со стонами, кто в полном нокауте, валялись у его ног. Сам Билл был мертв. Из шеи торчала рукоятка стилета, еще одно лезвие торчало из ноги, но страшней всего было грязно-вишневое месиво на груди. Обрывки рубашки, мясо, кости — все смешалось в одну кучу, словно кто-то нарезал на теле Билла гигантский салат. Над Биллом стоял человек с широкими ножами в обеих руках. Из разбитых кранов с шумом текла вода, поэтому он не сразу услышал наши шаги. — Знаешь Билли, ты всегда был слишком правильным. Объяснять тебе некие тонкости нашего ремесла не имело смысла. Если количество наркоманов и проституток в городе зашкаливает, а господин мэр готов выложить кучу бабла, чтобы стать губернатором, то почему бы ему не помочь ему и себе? В конце концов, очистить город от швали — дело богоугодное. Ну да, это по его заказу, я столкнул тебя и Бритву лбами. Извини. Работа есть работа. Мэрилин наступила на поднос. Каблук скользнул по жирной стальной поверхности, и поднос с оглушительным звоном ударился в хромированный шкаф. Лежащий на самом краю топорик для разделки туш с не меньшим шумом упал на кафельный пол. Человек оглянулся. Мачо! Не разворачиваясь, словно обезьяна, он прыгнул на верхнюю поверхность плиты и оттуда в нашу сторону. «Да, этот мог свернуть шею Жасмин», — подумала я. И еще сообразила, что это была моя последняя мысль. Вдруг стало темно. Темнее, чем темно. Словно на всей планете одновременно вырубили свет, а от солнечного неба закрылись черной непроницаемой шторкой. Впереди загрохотало. Раздались проклятия. Свет вернулся. Не такой яркий, как раньше, но можно было разглядеть проходы между котлами и упавшего на колени Мачо. В темноте он рухнул на злосчастный жирный поднос и подвернул ногу. — Я пришел помочь. Голос Роба услышала только я, хотя догадалась о его присутствии мгновением раньше: существа по ту сторону коридора не любили яркий свет. — Тебе же нельзя вмешиваться в наши дела! Ты сам говорил, какое наказание тебя ждет. Уходи! Вероятно, каким-то образом Мачо увидел Роба, и, как мне показалось, метнул нож именно в него. Лезвие пронзило пустоту и ударилось в стену за нашими спинами. Воспользовавшись замешательством Мачо, Мэрилин подобрала с пола топорик и что есть силы бросила во врага. Оружие довольно удачно попало обухом в висок Мачо и, имей мы дело с любым другим, могли бы уже праздновать победу. Но не напрасно Билл назвал его зверем. Мачо взмахнул рукой, и я увидела, как медленно и уверенно рассекая воздух, тяжелый нож устремился в мою грудь. Каким образом Мэрилин успела меня оттолкнуть — не представляю. Лезвие полоснуло ее по ребрам, и застряло в дорожной сумке за моим плечом. Роб все-таки вмешался. Он протянул свою сороконожку в сторону Мачо, и тот замер. Точнее, двигался, но как при сильно замедленной съемке. Вот его лицо искажает гримаса удивления, бешенства и страха, вот он тянется за лежащим рядом топориком... Все эти картинки я увидела-вспоминала потом. После того, как выдернула из сумки нож и всадила его в горло Мачо. На всю длину лезвия. — Он был воин, — сказал Роб. — Из него получится хорошая бабочка. А теперь прощай, бесстрашная девушка. Роб исчез. В мире на одно доброе существо стало меньше. Постепенно мы приходили в себя. У меня по щекам лились слезы. Я их не вытирала и молчала. Рядом на полу сидела моя подруга и рыдала во весь голос. Я похлопала ее по плечу. — Успокойся. Ведь мы живы. — Это было мое любимое платье! Как я его сейчас зашью? — Мэрилин продемонстрировала мне рваную дыру от ножа и добавила тихо: — И Билла нет. Нет Билла. Даже думать об этом не хотелось. Когда мы уходили, я оглянулась. Некоторые лежащие на полу тела вздрагивали, и от них отделялась едва видимая пыльца — бабочки покидали свои коконы. Из угла, где лежал Билл, поднялось существо, похожее на нашего спасителя. Только маленькое. Существо взмахнуло крыльями и исчезло. — Вот и все, что осталось от Билла. В каких снах он сможет увидеть теперь страну под пальмами. Когда мы выскочили на улицу, в помещении бара прогремел взрыв — спецгруппа полиции пошла на приступ крепости, которую уже никто не защищал. Ужасно хотелось реветь. Во весь голос. Как на похоронах. Собственно это и были похороны. Похороны Билла, нашей шальной юности. Нет, до того, как реветь, мне необходимо закончить одну небольшую процедуру. Я нашла в камере фотографии пьяненького губернатора с Мэрилин, скачала их на компьютер и сделала несколько СД. Часть снимков разместила на фейсбуке, а СД заклеила в конверты, на которых написала адреса редакций ведущих газет, в первую очередь поддерживающих конкурентов мэра. Вошла Мэрилин с бутылкой вина: — Помянем? Ты такая крутая. Как ты справилась с Мачо! Я даже подумать не могла... — Я и без вина буду помнить Билла всю жизнь. Наш бар, Жасмин, Роба. — Какого еще Роба? — Не важно. А еще я буду всегда помнить тебя. — Так я же живая. — Оставайся живой, чем подольше! Очень тебя прошу! — Уговорила. Так ты пить будешь? — Извини, не хочется. Кстати, помнишь, я тебя сфотографировала с Вильсоном, когда он резвился в нашем баре? — Ну, помню. Они тогда забрали у тебя пленку, а то было бы здорово наказать этого мерзавца. — Фото на СД в конвертах. Можешь сделать мне одолжение и бросить их в почтовый ящик прямо сейчас? Да, еще, будешь идти наверх, заскочи к Соколову, открой дверь. — Бр-р. — Последний раз. Вечером вернется Соколов. А в качестве компенсации за труды: вот тебе номер телефона очень хорошего человека. Позвони ему как-нибудь. Его зовут Джек. — Потрошитель? — Просто Джек. Позвони — не пожалеешь. Когда Мэрилин вышла, я позвонила ему сама: — Джек, я нашла себе замену. — Не принимается. — Красивая, умная и... белая. — Как... белая? — Как ангел следующего поколения, — мне показалось, что я сейчас заплачу. — Какой-какой ангел? — Не важно. Твоя мама будет счастлива. — Забудь про маму. Я не против познакомиться, но мне не нужна про... просто женщина для постели. Мне нужен друг. — Мэрилин и есть друг. Самый надежный. Только с условием. — Я еще не дал согласие. — Врать Джек не умел, тон его ответа противоречил словам. — Каждое утро ты будешь вилять хвостом и говорить ей «Я тебя люблю». — Ну, можно попробовать... — Сегодня она будет занята. Позвонишь завтра утром. — Как занята? Чем занята? — Похоронами. — Я положила трубку. Кажется, все. Точки расставлены. Можно закрывать главу. Пить, курить дурь, водить по ночам клиентов и в тридцать выглядеть разбитой старухой? Нет, с этим покончено. Извини Билл, мне совсем не хочется на твое место. Дело баб — выходить замуж и рожать детей. Вон Мэрилин, уже пять раз могла выйти замуж, но не хочет оставлять меня одну. У этих русских чувство товарищества доминирует над всем остальным. Я распускаю наш профсоюз и подаю в отставку по случаю собственной смерти. В ящике под зеркалом лежит пистолет. Брат украл его у каких-то раззяв и подарил мне на совершеннолетие. Круто! Только вот воспользоваться до сих пор не удалось. Какая у него холодная рукоятка! — Извини, Роб. Не получится из меня бабочки. Уж слишком дырявый кокон мне достался. В отражении за спиной метнулся серый силуэт, и последнее слово я произнесла с хрипом. Бритва все-таки меня нашел. Лезвие располовинило черную бархатную ленту на шее и уперлось в большой кристалл циркония. Кровь хлынула на туалетный столик, на зеркало, но трахея, благодаря камню, осталась неповрежденной. Зажав рану рукой, я развернулась. Кей скалился в дальнем углу комнаты — со своей задачей он справился превосходно. Увидев направленный на него пистолет, кошкой прыгнул ко мне. Я успела выстрелить два раза и оба раза промазала. Больной ногой Бритва умудрился зацепиться за кровать и упал. Обе пули прошли у него над головой. Он попытался подняться, и тогда мой палец в третий раз нажал на спусковой крючок.. Время подвигов закончилось. И сил тоже. Когда я упала, мне стало видно его лицо. Пуля пробила Кею затылок и вышла через глаз. Он рухнул открытым ртом на собственную бритву, и теперь красная от крови ручка тонким змеиным языком упиралась в пол. В комнате потемнело. От стены отделились крылья ангела. Он сложил их, сжался и стал совсем похож на Роба. — Потерпи, скоро боль уйдет. — Ты откуда знаешь? — Мы чувствую боль тех, кто умирает. — И его тоже? — я подумала о Бритве. — Нет. За ним никто не придет. Ангелы грехи не отпускают. И вообще, мы довольно мстительные существа. — Он дотронулся пальцами до затылка Кея. В комнате запахло паленым. — Испорченный материал. Тухлый. Вдруг Бритва поднялся на колени. Зрачок его единственного глаза посветлел и исчез. В беззвучном крике открылся рот: что-то бешеное и большое безуспешно пыталось вырваться из его живота. Кей опять свалился на пол и затих. Между ребер на пол пролилась грязно-зеленая слизь. — Ну, вот и все. — Ангел поднялся. — Мне пора. — А как же я? — Так ты же уже летишь. К Робу. — Так Роб же... Я вдруг поняла, что вижу свое тело как бы свержу. А сама я состою из чего-то совершенно другого, непонятного, сотканного из ослепительно-ослепительно белого. И еще я увидела за плечами два гигантских лепестка-крыла. — Лети, бабочка! Крылья понесли меня вверх, сквозь потолок, этажи, крышу. Серое с утра небо вдруг стало прозрачней. Клочья туч испуганно заметались по кругу и ринулись к спасительному горизонту. А в зените, где еще недавно царствовала тьма, вспыхнула зеленая звезда. — Тот, кто найдет ангела следующего уровня, сам становится таким же. — Рядом со мной летел Роб. Он был светлее, чем сам Свет. |