Чувствовать ледяную воду на лице было даже приятно: кондиционер, включенный после холодной ночи на максимум, чересчур сильно разогрел воздух. А вот звон разбитого стакана вовсе не услаждал слух, как и вопли Тейры, которая всё время поучала, придиралась, требовала, и наконец, послалаего куда подальше. Он постарался не слушать её, и сосредоточился на блестящих осколках стакана, усеивавших пол. Тейра вопила, и даже татуированная Гром-птица на её ключице, казалось, готова была броситься на него с бронзовой кожи, чтобы заклевать до смерти. Юан с опаской смотрел на эту зловещую крылатую тварь, пока Тейра, наконец, не запахнула пальто, и не ушла. Горячая кровь. Но какая ещё будет течь в жилах, если прабабушка была из тетонов? Сильная кровь, дажебудучи разбавленной, способна вскипать. Дикарка.
Осколки на полу продолжали безразлично блестеть, как сосульки, висевшие за окном. Лед уже засветился в лучах Аэды, восходящей над горизонтом. Юану почему-то совершенно не хотелось включать всю эту технику, которая в мгновение ока подметет и вымоет пол, и создаст видимость покоя, равновесия и порядка. Ничего этого больше не было, так что пусть лучше повсюду лежит битое стекло. К тому же ему тоже пора идти. Пора начинать обход. Конечно, идти не хотелось, но он мог себя заставить: в такие моменты помогали слова отца: разум контролирует тело. Всегда. Эти слова папаша-скаут так почитал, что даже заключил в рамку, и повесил посреди мобашьих черепов, в изобилии украшавших стены.
Пальто он надел прямо поверх футболки, оставшись в шортах и сандалиях: до Потерны идти недалеко, и замерзнуть он не успеет, а на Эвтерпе сейчас разгар сезона, и бродить там в джинсах и ботинках, посреди красоток в бикини, изнывая от жары, было верхом глупости, на которую был способен лишь его предшественник, Теон, прозванный Теоном Сапогом, за вечную и неизменную обувь во всех мирах.
Домики на их улице, засыпанные снегом, напоминали игрушечные. Метель, бушевавшая ночью, поутихла, и лишь легкая поземка мела по сугробам, сдувая с их верхушек снежинки. После ночной метели воздух стал чистым и прозрачным, и Юан не только видел Черные холмы далеко впереди, но даже мог различить огромные каменные изваяния на них. Древние, как сама эта земля, тотемные столбы тетонов, вечное напоминание о прежних хозяевах этих мест.
Навстречу прошла грязная гора лохмотьев, волочившая за собой какую-то ржавую железку. На снегу за ней оставался прерывистый рыжий след.
– Привет, Нагат. – поздоровался Юан. Полоумный Нагат раздобыл где-то дырявый кусок металла, и тащил его, чтобы поскорее сдать жестянщику, и успеть хлопнуть пару стаканчиков у Мойры по утренней скидке. Только этого несчастного и можно было встретить на улице в такую рань.
– Бумажные люди. Меня спасли бумажные люди, с белыми лицами, – доверительно сообщил Нагат почтмейстеру, и побрел дальше. Его покрасневшие глаза, как всегда, были полны невыразимой тоски. Иногда Юан думал, что лучше бы этот горемыка не возвращался из Тенебрии: после пережитого бедняга так и не пришел в себя. Да и кто бы стал его винить? Никто ведь не знает, что за кошмар довелось пережить этому несчастному, и другим, побывавшим там, и, подобно Нагату, рехнувшимся…
Пальцы в сандалиях уже начинали коченеть от снега, когда он добрался до Потерны. В столь ранний час зал ожидания был пуст, лишь Мойра сидела в одном из кресел, безразлично уставившись на мониторы с какой-то идиотской телевикториной, которые почему-то так любят включать по утрам во всех залах ожидания всех Потерн, в каких ему доводилось бывать. Должно быть, она собралась на Ирий, заказать у тамошних святош еще говядины для «Тетонского скальпа». Вчера какие-то ребята, нахлебавшись самогона после тяжелого рабочего дня в шахтах, вконец озверели, узнав, что последнего мобаша уже разделали, пожарили и сожрали. Пришлось вызывать Гарду, чтобы утихомирить дебоширов, успевших перевернуть бильярдный стол, разбить множество кружек, и сломать стул о спину какого-то эвтерпийского бухгалтера, которого эти пьяные кретины из-за загара приняли за тетона. Тот факт, что уже двадцать лет ни одного чистокровного тетона на Фронтирии никто не видел, им, очевидно, ни о чем не говорил. Впрочем, отчасти их можно было понять, подумал Юан, направляясь к Мойре. На планету, гербом которой был мобаш, а поголовье этих огромных, тучных, и совершенно безобидных животных еще лет десять назад исчислялось миллионами, сейчас импортируют говядину с Ирия. А рев мобаша теперь можно услышать лишь в самых далеких уголках фронтирийских степей.
– Мойра, привет. Соболезную насчет вче… - начал Юан, и осекся, настолько злобным взглядом его встретила хозяйка «Тетонского скальпа».
– Она плакала. Чёрт бы вас побрал, она рыдала! – прошипела Мойра, и, выудив из сумки папиросу, закурила, наплевав на предупреждения о штрафе, тут же замигавшие на всех мониторах. Деин, Служитель Потерны, прощал жителям Фронтирии их маленькие слабости. Здесь, вдали от цивилизации, они закрывали глаза и на более серьёзные грехи.
– Убирайтесь отсюда, почтмейстер, или клянусь всеми богами и чертями, я плюну вам в лицо, несмотря на ваш высокий чин! Почему вам обязательно нужно было так её расстраивать?! Такая красивая девушка, а вы… Ну почему… - причитала Мойра. Должно быть, выбежав из дома, Тейра, как обычно, заскочила к ней пропустить стаканчик, и вдоволь нажаловалась. Что ж, не впервой.
– Мы сами разберёмся, – бросил Юан, и двинулся к будке Деина.
– Ага, конечно! Разберётесь! Знаем мы таких! – брюзжала Мойра за спиной, постепенно повышая голос. – Так, знаете ли, и до рукоприкладства недалеко!
Юан устало кивнул в окошко будки Деину. Зевнув, старик оторвался от пасьянса на мониторе, и обратил взор своих подслеповатых глаз к пульту.
– Тяжёлое утро? – глухой голос Деина с трудом пробивался через окладистую седую бороду.
– Понедельник, – грустно улыбнулся Юан, как обычно, показав пропуск, на который Деин, как всегда, даже не взглянул.
– Обычный обход? Эвтерпа, Ирий, и домой?
– Естественно. – Юан подумал, каким коротким, в сущности, был обход. На все про все у него уходило минут двадцать, но из-за разницы во времени на Фронтирию он возвращался уже под вечер.
– Что ж, активирую Эвтерпу. Захвати мне там пару пачек табака, идёт? И какую-нибудь хорошенькую туристку.
– Идёт, – улыбнулся Юан.
Почтмейстер чувствовал, как глубоко внутри проснулся едва ощутимый страх – обязательный спутник ежедневных обходов, не исчезнувший даже за годы, проведённые на этом посту. Тёмные коридоры, веером расходящиеся в разных направлениях впереди, казались входами в лабиринт, где все ходы ведут в тупики
– Потерна готова. Счастливой дороги!
– И тебе счастливо, Деин,
Вздохнув, Юан поплёлся по одному из коридоров. По стенам побежали сине-зелёные волны. Синий и зелёный, цвета тёплых морей Эвтерпы, и вечнозелёных джунглей… Вокруг звучали птичьи трели, и тихий плеск прибоя… Замысел создателей Потерны был верным, эти звуки успокаивали, но всё же…
Но всё же некоторое количество путников - на сегодняшний день примерно один из двухсот тысяч - при Переходе не попадало в место назначения, а отправлялось в Тенебрию. Конечно, сегодня, когда оборудование Потерн стало более совершенным, этими несчастными, как правило, становились пьянчуги, наркоманы, или умалишенные. В общем, люди с временно или постоянно замутнённым сознанием. По неизвестным причинам расстройство психики могло вызвать сбой при Переходе, и отправить путника в Тенебрию…
О Тенебрии было мало что известно, кроме сбивчивых и противоречивых рассказов немногих чудом вернувшихся, и не лишившихся рассудка. «Что не помешало отправить туда тысячи людей двадцать лет назад…» - пронеслась мысль, мгновенно растоптанная Юаном. Тетоны – это не люди, а кровожадные дикари, лишённые всякого понятия о цивилизации и культуре, убийцы и варвары, которые своей жестокостью и воинственностью сами вынудили колонистов на ответные действия. И они ещё должны быть благодарны, что их не истребили всех до одного, а предоставили шанс уйти туда…
Мысли о депортации тетонов отвлекли Юана, и он не заметил, как едва ощутимое покалывание кожи, и лёгкий звон в ушах отметили момент начала Перехода. Мгновение спустя он окунулся в жаркий тропический воздух, насыщенный ароматами экзотических фруктов и мяса на жаровнях, морской соли, и крема для загара. В глазах на миг потемнело от ярких лучей палящего светила. Звон, сопровождавший Переход, постепенно растворился в многоголосье тысяч торговцев, зазывавших в магазинчики и забегаловки медленный поток туристов, движущихся к пляжу. Повсюду плясали блики, отраженные тысячами солнцезащитных очков, а всевозможные оттенки кожи, от бронзового загара местных до снежной бледности новоприбывших, порождали безумный калейдоскоп. Юан в который уже раз задался вопросом, почему Потерну нельзя было разместить подальше от пляжей, баров, и всей этой суеты, а не на Бульваре Первопроходцев, центральной улице колонии. Или, по крайней мере, сделать какой-нибудь навес, не говоря уже о зале ожидания, как на любой уважающей себя планете. Эвтерпийцы же сподобились лишь на плетёный стул около пульта, в тени пальмы, на котором, развалившись, дремал Служитель. Юан едва мог разглядеть его силуэт: выгоревшие шорты, чёрная повязка на глазу, полупустой бокал с соломинкой в руке; зрение ещё не привыкло к местной яркости, усиливаемой белоснежными, сияющими отраженным светом стенами домов, утопавших в буйной зелени. Сбросив пальто, почтмейстер посмотрел на терминал… И, как обычно, с досадой вздохнул. Из устройства, способного значительно ускорить обход, и служившего для мгновенной передачи информации с почтового накопителя в сеть, торчал ворох проводов. Ещё в прошлую пятницу какая-то пьяная компания избрала терминал мишенью для отработки ударов, а местные техники явно не торопились ремонтировать устройство: как и все на Эвтерпе, они пребывали в сонной тропической неге. Что ж, придётся идти к другому терминалу, на местную почту.
Вывеска почтамта едва виднелась среди ярких и броских рекламных мониторов, призывавших, дословно, «ощутить тьму Полуденного Затмения», и «насладится тёплым эвтерпийским ливнем, исцеляющим болезни, и дарующим молодость». Обычная чушь для туристов. Толкнув дверь, Юан привычно направился к терминалу, где выудил из сумки сине-зелёный накопитель, и воткнул его в соответствующий порт. Бесчисленное множество писем и сообщений, приказов и повесток, проклятий и признаний в любви понеслись к адресатам по невидимым электронным тропинкам. Теперь можно было и расслабится.
Юан крайне редко позволял себе выпивать на работе. И дело было не только в ответственности, налагаемой высокой должностью. Просто очень легко было перейти ту грань, после которой Переход становился опасным, и необходимо было оставаться на ночь, чтобы проспаться, и на утро войти в Потерну трезвым. Он слышал, что Теон Сапог в своё время иногда так и делал, но Юан не желал превращаться в подобное посмешище, и становится мишенью нападок: ведь подобная задержка означала, что кто-то не получит почту в срок, и это отразится на его репутации. Поэтому он иногда позволял себе пропустить стаканчик-другой, но не более. Но сегодня ему впервые так сильно хотелось забыться, ведь именно сейчас они с женой впервые настолько отдалились друг от друга, и впереди зловещей тенью замаячили молчаливые одинокие дни, бывшие уделом Юана до появления Тейры в его жизни. Так что сейчас он хлопнет пару рюмочек, и продолжит обход. А уж на Фронтирии зальётся доверху.
Он вывалился из бара, когда Полуденное Затмение было уже в разгаре. Тьма, затопившая улицы, была неотличима от ночной, в островках света под фонарями кучки зевак восторженно смотрели в небеса, затянутые плотной чернотой. Вдруг в небе раздался оглушительный грохот, ослепительный свет на мгновение прогнал тени из мельчайших щелей в асфальте, и с тёмных небес обрушился знаменитый эвтерпийский ливень. Воспетый в туристических брошюрах, этот дождь, конечно, не исцелял все существующие болезни, и даже мог вызвать простуду, но его струи были необычайно теплы и приятны.
Внезапно ему всё опротивело. Абсолютно всё, что он думал, желал и делал, внезапно предстало отвратительным, жалким и мерзким. Обход провален, почта не доставлена, а разрыв с Тейрой после таких попыток «улучшить» положение мог разрастись до пропасти, через которую ему уже не перебраться.
К чёрту. Всё к чёрту. Пора домой.
Юан споткнулся, и, размахивая руками, рухнул в лужу. В грязной воде отражался свет фонарей, и окон забегаловок. Из-под козырька одной из них послышался пьяный хохот. Вода была тёплой, и вставать не хотелось, но спустя минуту-другую почтмейстер, все же поднялся, и, отряхиваясь, понял, что с ним нет ни пальто, ни сумки с почтовыми накопителями. Наверное, забыл в баре, а может, только что украли… Плевать. Важны лишь дом и Тейра, и он вернется к ним, сейчас же!
Всё расплывалось, размазанный ливнем ядовитый свет вывесок в его отравленном сознании превращался в безумный, пляшущий калейдоскоп. Отравлен. Алкоголь. Значит, раз он сознаёт это, то не так уж он и пьян. И вполне способен вернутся на Фронтирию, подумал Юан, икнув. Пошатываясь, он направился дальше, к Потерне. По возвращении он сразу отыщет Тейру, и скажет… скажет…
Одноглазый Служитель куда-то подевался, и вокруг было пусто, но Юан и сам мог запустить Переход: он тысячу раз видел, какие кнопки жмет Деин. Итак, здесь выбрать это, тут нажать сюда… Чёрт возьми, один из коридоров должен стать белым. Это цвет Фронтирии. Но все они оставались чёрными, лишь в одном чернота как-то странно переливалась, а слабый гул говорил об активации. Фронтирия так и не сподобились заменить гул чем-то более приятным, подобно крикам попугаев и плеску волн при переходе на Эвтерпу… Почему же коридор тёмный? Должно быть, какая-то поломка в подсветке, или от этой местной бормотухи развился дальтонизм… Плевать. На пульте он всё нажал правильно, и коридор ведёт домой. Так что шагом марш. Прорвавшейся из глубин подсознания тоненький предостерегающий голосок он счёл проявлением трусости. Ему, взрослому мужчине и потомку суровых Первопроходцев Фронтирии, не пристало слушать всякие там внутренние голоски и писки! Вперёд, только вперёд! Разум контролирует тело. Всегда!
Когда стало понятно, что всё пошло не так, было уже слишком поздно. Покалывание в коже, всегда сопровождавшее Переход, вдруг усилилось, став неприятным и болезненным. Юан попытался броситься назад, но Переход уже начался, и за спиной, как и повсюду вокруг, пульсировала гудящая тьма. Пьяная эйфория сменилась нарастающим ужасом. В тело вонзились мириады невидимых игл, и боль на мгновение стала столь нестерпимой, что почтмейстер завизжал. Уши заполнил кошмарный перезвон множества бубенцов. Рухнув, он судорожно дёргался в вязкой, плотной черноте, теряя рассудок от боли, всепоглощающего страха, и…
И всё закончилось. Юан лежал на чём-то мягком и холодном. В ушах звенело. Ледяной ветер обжигал кожу, с воем унося прочь остатки пьяной мути. Первый вдох вызвал приступ кашля, настолько холодным был воздух. Открыв глаза, Юан подумал, что от боли, должно быть, ослеп: тьма вокруг была абсолютной. Он поднес ладонь к лицу, помахал ею перед глазами, и почувствовал облегчение, уловив едва заметное движение. Впрочем, зрение ему здесь мало пригодится. Поднявшись на четвереньки, Юан, дрожа, пополз вперёд, повернувшись к ветру спиной. Руки, погружавшиеся в холодный песок, то и дело натыкались на острые камни. Наконец пришла первая мысль: одно слово, вонзившееся в рассудок ледяным клинком ужаса.
Тенебрия.
Населённое чудовищами царство мрака, продуваемое ледяными ветрами, никогда не видевшее света. Мир истинного, всепоглощающего кошмара, куда, по легендам, отправлялись после смерти души грешников. «Обитель Теней» из проповедей ирийских Отцов Веры…
Юан упёрся лбом в какой-то крупный, гладкий на ощупь камень, и, привалившись к нему спиной, тяжело вздохнул. Тело ныло, его выворачивало наизнанку; ноги сводили судороги от холода. Но все физические муки были ничем в сравнении с бездной отчаяния, в которую погружался почтмейстер. Это конец, и лучше бы ему умереть от холода. Нагат был единственным человеком в их колонии, кому удалось побывать в Тенебрии, и вернуться. Совершенно рехнувшийся, он просто вывалился спустя сутки из той же Потерны, в которую вошёл, пошатываясь, днем раньше, чтобы навестить какой-то эвтерпийский бордель. Нагат, слывший с тех пор Полоумным Нагатом, пугалом для детворы, и назидательным примером вреда пьянства для подростков, постоянно что-то бормотал о чудищах, живущих в тенебрийской тьме… Юан, как и другие колонисты, не слишком вслушивался в бормотания бедняги, волочившегося по Главной Улице в грязном пальто посреди лета… Пока сам не оказался в этой тьме. И теперь он чувствовал: там действительно что-то есть. Что-то живое, и злое. Стуча зубами, он попытался забыться, думая о доме, о Тейре, но липкая темнота, казалось, проникла даже в его мысли, залив их чернотой, и не позволяя ни на чём сосредоточиться.
Впрочем, холод делал своё дело. Постепенно зубы перестали стучать, а боль притупилась, и пропала. Накатывала сонливость. Юан знал, что умирает от переохлаждения, и эта мысль несла умиротворение… Но вот его ухо уловило какой-то хруст в темноте справа, и дремотное ожидание смерти сменилось животным страхом. Снова хруст. Это шаги. Шаги чего-то огромного…
Словно в подтверждение его догадки, из темноты раздался рёв такой силы, что в сравнении с издавшим его существом взрослый бомаш мог показаться блохой. Рёв раздался совсем близко. Кровь застыла в жилах Юана, и он почувствовал, как между ног расползается тёплое влажное пятно. Бежать. Бежать! Но тело словно примерзло к камню, а ноги превратились в ледяные колонны. Из глубины груди поднимался вопль, наконец прорезавшийся, и разорвавший тишину вокруг. Ответом ему стал вой ветра, и рёв твари, скрывающейся в темноте, и почуявшей добычу.
Загребая руками песок, Юан бросился бежать, оступился, рухнул; лодыжку пронзила боль. Почтмейстер вскочил, и вновь побежал во тьму, хромая, и истошно визжа. Страх гнал вперёд, заставляя забыть о жуткой боли в ноге. Из тьмы за спиной слышался топот существа, бросившегося вдогонку. Тварь настигала его. Интересно, каким будет конец? Кто-то говорил о всей жизни, мелькающей перед глазами за миг до смерти… Но Юан видел только тьму, и чувствовал лишь страх…
Мимо его лица промелькнула летящая навстречу вспышка пламени. Рухнув, Юан перевернулся на спину, и успел увидеть, как брошенное кем-то горящее копье вонзилось в его преследователя. Вспышка на мгновение осветила омерзительно белую, в розоватых прожилках кровяных сосудов кожу, усеянную множеством отростков, напоминающих щупальца… Тошнотворная исполинская тварь испустила вопль боли и удивления, но Юан почти не слышал его: он, наконец-то, лишился чувств, почувствовав, за миг до блаженного забвения, как чьи-то руки подхватили его, и поволокли в темноту.
Всё было в порядке. Он не мог встать с постели, мог лишь смотреть по сторонам, но всё было хорошо: их дом, суетящиеся на полу роботы-уборщики… Запах соли, как на Эвтерпе… Вдруг на него полились струи дождя, и он увидел её лицо… Над ним склонилась Тейра… Лицо и комната стали расплываться в потоках дождя, словно нарисованные акварелью, а смуглое лицо Тейры бледнело, и превращалось в жуткую маску…
Юан вскрикнул: маска стала лицом… ужасным лицом призрака, мертвенно-бледным, худым, с острыми чертам и прищуренными, жуткими блеклыми глазами без зрачков, в которых отражалось пляшущее пламя… Сердце бешено колотилось, но бледное лицо оставалось бесстрастным, и почтмейстер постепенно успокоился, а затем, присмотревшись, с облегчением понял, что перед ним человек, пусть и невероятно бледный, и, наверняка, практически слепой. Должно быть, это следствие жизни во мраке, в вечной холодной тьме этого Ада… Стоило подумать о Тенебрии, как бурным мутным потоком хлынули воспоминания: Эвтерпа, бар, Потерна… чудовище, бегство во тьме, горящее копье…
Вместе с воспоминаниями вернулась и боль: лодыжка пылала: должно быть, он сломал её, спасаясь от твари. Желудок словно скрутили узлом, горло саднило, а кожа зудела так, будто он всю ночь провалялся в сугробе из битого стекла. Повернув голову, Юан понял, что попал в нечто вроде небольшой пещеры, или землянки. В дрожащем тусклом свете маленького костра мерцала влага на покрытых рисунками и письменами стенах. Среди какой-то утвари, копий и огромных костей, лежавших на песчаном полу, Юан увидел два сидящих, укутанных в шкуры силуэта. Прищурившись, он сумел рассмотреть их получше, и понял, что перед ним женщина с ребёнком. С их бледных лиц, бесцветных, испещренных трещинами и складками, как старый пергамент, на пламя смотрели такие же водянистые, незрячие глаза, как и у склонившегося над Юаном мужчины. Казалось, еще немного, и его ветхая, полупрозрачная кожа надорвется на острых скулах, как бумага. Юан провёл пальцами по укрывавшей его шкуре с едва слышным шуршанием, и лица сидящих тут же повернулись к нему. Слабое, редуцированное зрение, но прекрасный слух, как у летучих мышей, и других обитающих во мраке тварей, никогда не видевших света, подумал Юан, и мысль эта вызвала ужас, лишь усилившийся от осознания того, кем в действительности были его «спасители».
О происхождении этих людей красноречиво говорили не только рисунки и письмена, покрывавшие стены их жилища, почти неотличимые от множества аналогичных изображений на Фронтирии. Сами их лица, пусть и лишившиеся свойственной предкам смуглости, были до крайности схожи с искажёнными злобой мордами статуй кровожадных дикарей из Музея Колонизации на Фронтирии. Юан ожидал прилива страха и отчаяния, но вместо них пришли лишь апатия, усталость и безразличие. Должно быть, мстительный Бог этих сумасбродов-проповедников с Ирия решил воздать ему за все его грехи, и лишь для того спас от одного из инфернальных порождений тенебрийского мрака, чтобы он стал добычей безжалостных убийц и садистов, чьих предков когда-то сослали с Фронтирии в эту преисподнюю. Должно быть, время в Тенебрии текло быстрее, ведь всего за двадцать фронтирских лет бывшие степные кочевники почти лишились пигментации кожи и зрения, ненужных здесь, во тьме. Но свою звериную жестокость они уж наверняка не утратили. Скорее, наоборот: здесь она лишь закалилась и окрепла. Интересно, с чего они начнут? К ним наверняка нечасто попадают виновники их пребывания в этом ночном кошмаре, и уж на нём они отыграются сполна. По рассказам отца, Тетоны обладали обширнейшим арсеналом пыток. Когда Юан достаточно подрос, чтобы слушать рассказы старожилов о злодеяниях дикарей, отец поведал ему, как однажды он с другими скаутами попал в засаду дикарей. Окружённые, они засели на холме, и вынуждены были весь день, до самой темноты, слушать вопли своего пленённого товарища, которого эти изуверы освежевали живьем. Отец говорил, что крики того несчастного с тех пор часто слышались ему по ночам, а потом он просыпался, дрожа, с застрявшим в глотке воплем. А ещё они наверняка сожрут его. Уж если и на Фронтирии, посреди неисчислимых стад мобашей, эти выродки не брезговали человечиной, то уж здесь, в Тенебрии…
Склонившийся над ним дикарь что-то едва слышно залепетал, повернувшись к двум другим. Тихие звуки, слетавшие с его сухих, сморщенных губ, походили на шелест опадающих листьев. Юан видел, как задвигались губы женщины, но она говорила слишком тихо. Тетон исчез из поля зрения. Почтмейстер попытался привстать, но, застонав, рухнул обратно. В глазах потемнело, к горлу подступила тошнота. Он был слишком истощён, да и, к тому же, сумей он сбежать, куда бы он направился? Там, во тьме, он наверняка станет закуской чего-то вроде той твари с щупальцами… А принять смерть от рук пусть и примитивных, но людей, это всё же лучшая участь. Почтмейстер почувствовал, как его поволокли куда-то в темноту, и закрыл глаза. Будь что будет, и к чертям всё остальное.
Его снова начала опутывать паутина бредовых видений, когда относительное тепло дикарского логова сменилось леденящей стужей, и безумным воем ветра. Измученное сознание вновь прояснилось, но лишь для того, чтобы обострить боль, тошноту, и страх ожидания смерти. Спину сквозь волокушу то и дело царапали острые камни, и Юан жалобно постанывал. Впереди похрюкивал волочивший его тетон, а отовсюду вокруг, из воя ветра, до почтмейстера то и дело доносился какой-то рёв, слышались причмокивания и хруст. Каждый из этих звуков вызывал в памяти то нечто, с бледной, в розовых прожилках кожей, покрытой тошнотворными отростками… Юан был уверен, что, предстань эта тварь перед ним целиком, рассудок тотчас покинул бы его. Но и то, что он успел разглядеть в свете брошенного тетоном копья, заставляло его вздрагивать от ужаса. Тенебрия не была мертва, но её кошмарная, тошнотворная жизнь была куда страшнее смерти. Быть может, тетон собирался скормить его чудищам? Вдруг они их почитают, как богов… Но стоило ли тогда его спасать? Или он всё же станет ужином? Но тогда зачем тащить его прочь от своего «дома»… Что ж, скоро всё прояснится, думал Юан. Бесконечная усталость лежала на нём тяжеленным валуном, и смерть казалась величайшим благом. Не было сил даже рассмеяться над глупой, смехотворной цепочкой идиотских событий, приведших его к такому печальному концу.
Наконец, волокуша замерла. Юан чувствовал, как его ноги, ниже колен, нависли над пустотой, словно земля там резко уходила вниз. Направление ветра изменилось: теперь он дул оттуда, из этой ямы впереди, и стал тёплым, с каким-то затхлым привкусом. Свет вспыхнувшего факела осветил лицо тетона. Его губы вновь задвигались, слепые глаза смотрели сквозь Юана. Дикарь начал мерно раскачиваться, притоптывая ногой, шелестящие звуки становились всё громче, превращаясь в странное подобие песни. Юан понял, что это какой-то ритуал. Должно быть, сейчас его принесут в жертву.
Словно читая его мысли, тетон вдруг замолчал. Его губы разошлись в ухмылке, похожей на оскал, обнажив неровный ряд желтоватых зубов. А затем дикарь швырнул факел в пропасть. Превозмогая боль, почтмейстер поднялся на локтях, и успел увидеть, как крошечный огонёк исчезает в тёмной бездне. Юан знал, что скоро отправится следом за факелом, и эта мысль приносила облегчение.
Тетон рывком снял с почтмейстера шкуру, схватил его за ноги, и подтащил ближе к краю обрыва. Юан не сопротивлялся. Его кожу щекотал тёплый ветер. Вдруг он ощутил, как палец дикаря коснулся его груди, и вывел на коже какой-то узор. Интересно, что это? Напутствие? Проклятие? Что ждет его там, на дне? Пасть какой-нибудь мерзкой твари, одним своим видом способной свести с ума, или просто холодные, острые скалы?
Плевать. Поскорее бы всё это прекратилось.
Должно быть, тетон вновь прочитал его мысли. Человек с белым лицом, скрытый темнотой, толкнул его, и Юан полетел вниз.
Он всё же не сумел удержать в груди крик, и завопил, несясь в потоках тёплых зловонных испарений к своей гибели. Он кричал, и этот крик заполнил всю Вселенную. Остался лишь вопль, а за ним пришло забытье. Юан не почувствовал, как в его кожу вонзились тучи невидимых игл, не услышал жуткого звона, не заметил, как тьма сменилась ослепительно ярким светом. И, конечно же, не слышал, как одноглазый эвтерпийский служащий, склонившись над ним, вопит в коммуникатор, требуя вызвать врачей, потому что эвтерпийский почтмейстер, пропавший больше месяца назад, только что вывалился из Потерны, и его сердце, похоже, ещё бьется.
Белизна стен, белья и оборудования, особенно яркая в свете лучей Аэды, неприятно резала глаза. Медсестра взглянула на него с этой мерзкой жалостью в глазах. У всех, кого он повидал после возвращения, во взгляде читалась жалость. Даже у офицеров Гарды, мягко и ненавязчиво расспросивших его о событиях в Тенебрии, тетонах, и яме-Потерне. Конечно, их можно было понять… Но Юану сейчас хотелось лишь безразличия. Чтобы все случившееся было забыто, и, выйдя из этой палаты, он встретил людей, поглощённых собственными проблемами. Людей, чьи взгляды лишь скользнут по нему, и обратятся к чему-нибудь более интересному, как было всегда. Но не теперь. Теперь он Знаменитость. И, как говорят на Ирии, должен испить эту чашу до дна. А потом они с Тейрой будут просто жить, как прежде. Тейра… Она тоже смотрела на него с жалостью, но её жалость не вызывала у него отвращения. Лишь горечь и стыд за своё безрассудство. Бедняжка. Для него самого всё произошедшее на Тенебрии заняло несколько часов, не больше. А здесь прошел целый месяц, и она уже успела его похоронить и оплакать. Тейра заслуживала всех этих взглядов гораздо больше, чем он. Стыд нещадно жёг почтмейстера изнутри.
Но было еще кое-что, помимо стыда. Вопросы, на которые следовало получить ответы.
Дотянувшись до коммуникатора, он вызвал Ария, архивариуса Музея Колонизации.
– Почтмейстер! Рад видеть вас живым и почти здоровым! Как жаль, что всё это… – забормотал Арий с экрана устройства.
– Да, да, конечно, очень жаль, – оборвал его Юан, не дожидаясь появления жалости в противных глазах-бусинках архивариуса. – Мне нужно вся возможная информация по тетонам, собранная до их депортации. История, верования, быт, организация…
Лицо Ария сразу изменилось. В глазах появился странный блеск.
– Простите, почтмейстер. Не могу. Нужно разрешение Патриарха.
Юан раскрыл рот от удивления: до сих пор он ни разу не слышал, чтобы члену Совета требовалось согласие Патриарха на доступ к какой-либо информации. К тому же этнографические материалы о местных аборигенах…
– Чёрт побери, Арий, я член Совета Колонии. А о тетонах есть глава в любом учебнике истории. Я просто хочу детальнее…
– Простите, невозможно, – вздохнув, повторил Арий, терпеливо, будто говорил с упрямым, капризным ребёнком. – Получите добро Патриарха – милости прошу. Но мой вам совет – лучше почитайте учебник истории.
Арий отключился прежде, чем к почтмейстеру вернулась способность говорить: он был возмущен подобной наглостью этого жалкого книжного червя. Юан решил немедленно вызвать Патриарха, но тот не смог сразу ответить, и почтмейстеру пришлось ожидать, наблюдая заставку на экране коммуникатора: охотники на джипах преследовали мобашей, несущихся к заходящему солнцу. Наконец, седовласый старец удостоил его ответом. Патриарх, утопавший в клубах табачного дыма, глядел на почтмейстера, и в его стальных глазах жалости не наблюдалось. Подобные чувства нечасто гостили в сердце старика. Что ж, думал Юан, оно и к лучшему.
– Приветствую, почтмейстер, – прозвучал усиленный динамиком сиплый шепот.
– Господин Патриарх, я вызвал вас…
– Я знаю, в чём дело. Арий уже доложил мне. Я даю тебе допуск, – старик едва заметно кивнул. В его глазах мерцал тот же странный блеск, что и у архивиста минутой ранее.
– Спасибо… – ответил Юан.
– Я знаю, сынок, почему ты хочешь узнать о них больше. Они спасли тебя, хотя не должны были, и ты хочешь знать почему. Читай, и пусть это поможет тебе поскорее встать на ноги. Я прошу лишь об одном: ничто из прочитанного тобой не должно предаваться огласке, пока ты не посоветуешься со мной. Никому ни слова, даже Тейре. Хорошо, сынок?
Слово «сынок» Патриарх просипел с легким, почти неслышным нажимом.
– Конечно, – кивнул Юан.
– Вот и договорились. Скорейшего тебе выздоровления, – прошептал Патриарх, крылья пышных усов приподнялись в улыбке, и старик отключился. А коммуникатор тут же запищал: начали приходить высланные Арием документы: научные труды, доклады, свидетельства разведчиков-скаутов, охотников и Гарды, правительственная корреспонденция… И всё с пометкой «Секретно». Открыв первый из них: монографию под названием «Мифология и обряды тетонского этноса», Юан погрузился в чтение.
И быстро понял, что дела обстоят хуже, чем он думал поначалу. Гораздо хуже.
Спустя сутки Юан вышел на крыльцо больницы. Свет Аэды, отраженный снегом, был почти столь же ярким, как на Эвтерпе. От этого света у Юана даже закружилась голова, и, пошатываясь, он крепче сжал руку Тейры. Последствия голода, переохлаждения, и искаженного Перехода почти миновали после мощной терапии, лишь сломанная лодыжка ещё побаливала. Но внутри чёрным сгустком покоилось нечто, затмевающее все боли и болезни. Ведь их можно было излечить. Изгнать из тела. А то, что Юан прочёл, не покинет его память уже никогда. Он почувствовал почти физическую тяжесть этого нового знания, когда морозный ветер донёс до него сладковатый аромат табака.
– Поздравляю с выпиской. А вам, Тейра, мои поздравления в связи с выздоровлением мужа. Есть минутка? – раздался тихий голос. Силуэт говорившего находился в контражуре, и был почти неразличим, но Юан сразу понял, кто перед ним. Повернувшись к Тейре, он коснулся её щеки.
– Иди. Я догоню.
– Хорошо.
Бросив взгляд на Патриарха, Тейра направилась домой. Снег захрустел под её торопливыми шагами: как и другие, она немного побаивалась его, хотя и разделяла всеобщее уважение за огромные заслуги перед Колонией.
– Мороз крепчает, – задумчиво прошептал патриарх, и поднес ко рту дымящуюся трубку. Юан ждал, пока Тейра не исчезнет из виду. Наконец она свернула в переулок между баром Мойры и оружейной лавкой.
– Зачем? – прошипел почтмейстер, повернувшись к старику. Патриарх, зажмурившись, с наслаждением выпустил дым сквозь пышные усы. – Зачем нужна была вся эта ложь? Чего ради? – продолжал Юан. Он хотел вцепится старцу в глотку, и душить его, пока… пока…
– Ты поймешь. Со временем ты сможешь понять нас, и простить. Мы действовали так, как велело нам время…
– Хватит нести чушь! – взвизгнул Юан. – Вы отправили тысячи людей в место, где жизнь хуже смерти, и, оболгав, выставили их кровожадными дикарями, хотя знали, что никаких жертвоприношений, никаких пыток и убийств они не…
– Конечно, нет, – согласился Патриарх, всё еще не оборачиваясь. – Они не были убийцами. На моей памяти, они вообще никого из наших и пальцем не тронули.
Юан на мгновение лишился дара речи. И он вот так вот, спокойно, с улыбочкой, расписывается в собственных злодеяниях?
– Знаю, что ты думаешь, – усмехнулся патриарх, и, наконец, повернулся к Юану лицом. Жесткий, пронзительный взгляд вонзился в него острыми клинками. – Лжецы, убийцы, изуверы, обидели несчастных туземцев. Ты, кстати, наверняка прочитал там, в донесениях, об Эскадроне Смерти, и его командире. Его там именуют Чёрный Гриф.
– Кучка убийц, похищавших под покровом ночи детей у наших же колонистов, и расправлявшихся с ними, как будто это дело рук тетонов. Скальпировавших наших крестьян в полях. И даже содравших с одного из них кожу. Интересно, этот очаровательный Чёрный Гриф, это случайно не вы? – процедил почтмейстер. К горлу подступала тошнота: до чего же отвратительно быть одним из тех, кто способен на подобное, и продолжает именовать себя людьми.
– Это был твой отец, – резко сказал Патриарх. У Юана отвисла челюсть. – Да-да, добрый папа-скаут. – продолжал старик. На его лице появилась холодная улыбка, но глаза оставались безжалостными, налитыми сталью. – Или ты думал, в этом участвовал я один? Это было общее решение. Все мы, Первопроходцы, договорились, что нам придется лгать вам, нашим детям и внукам, ради будущего.
– Но зачем?! – вскричал Юан. С крыши больницы, вздымая фонтанчики снега, взлетели потревоженные снегири. – Зачем было так поступать с этими людьми?! Неужели здесь было мало места для всех?!
– А ты посмотри по сторонам, – всё так же тихо, спокойно ответил Патриарх, и указал рукой на заснеженные холмы, видневшиеся вдалеке. Там и тут на них чернели прямоугольники домов новой волны переселенцев. Волна застройки уже перекатилась через холмы, и пожирала степь. – Уже сейчас на Фронтирии всё меньше свободных наделов. А люди всё прибывают и прибывают. Если бы мы тогда, на заре колонизации, не решили тетонский вопрос, то сейчас мы бы уже голодали. И…
– Я придам это огласке. Люди должны узнать об этом. Нужно… - бормотал Юан.
– Да ну? Что ж, завтра у тебя будет для этого прекрасная возможность, – ответил Патриарх, затягиваясь трубкой. – По случаю сноса старых тотемных столбов тетонов, для строительства нового здания школы, мы бы хотели попросить тебя произнести речь. Ты ведь герой колонии, побывавший в Тенебрии, взглянувший в лицо чудовищам, и вернувшийся домой живым, и в добром душевном здравии. Кому, как не тебе, рассказать людям о необходимости покончить с пережитками кровавого прошлого, и наследием этих дикарей.
– Не вам называть их дикарями… - прошептал Юан, но Патриарх продолжал, не обращая внимания на его слова:
– Впрочем, если ты вдруг начнёшь нести какую-то околесицу, то люди могут подумать, что твоё душевное здоровье всё же немного пошатнулось. Знаешь ли, были прецеденты… Кое кого уже спасали «белые люди с бумажными лицами»…
Юан подумал о Полоумном Нагате, и внутри всё похолодело.
– Послушай, сынок, – отечески сказал Патриарх, обняв Юана за плечи. Почтмейстер вздрогнул, но тут же расслабился: старик всё же умел быстро принять облик «доброго дедушки».
– Я вовсе не угрожаю тебе. Да и зачем мне это? На других планетах многие и так подозревают об истинных причинах выселения тетонов. Но у них нет доказательств, а без доказательств любые утверждения голословны. Я не только беспокоюсь о добром имени нашей колонии, о том, чтобы наших детей не клеймили убийцами какие-нибудь лицемеры, вроде этих святош с Ирия. Если ты, член Совета, разгласишь всё это, то всем нам несдобровать. За то, что мы совершили, межпланетные законы наказывают строго, вплоть до зачистки планеты. Все мы, все, кого ты знаешь и любишь, будут изгнаны. И ради чего? Ради кучки несчастных варваров? Их уже не вернуть. Да они, должно быть, и сами не хотят, раз не используют ту яму-Потерну, в которую тебя столк…
– Они знают, что вы… мы… тут же перебьем их, – проговорил Юан, глядя на снег, но Патриарх отмахнулся.
– Юан, я знаю тебя с малых лет. Ты всегда был смышлёным пареньком. Вот и сейчас, прошу тебя, подумай головой. Твой отец любил говорить: разум контролирует тело.
– Всегда, – механически произнёс почтмейстер.
– Отличные слова. И я позволю себе добавить: разум контролирует и сердце. Всегда. По крайней мере, разум взрослого мужчины, который заботится о собственном будущем, и о благе общины. Не позволяй чувствам затуманить твой рассудок. Прошлое осталось в прошлом. Старым грехам самое место там, во тьме. Отцы Веры говорят, что в другом мире, где все мы окажемся после смерти, нам придется ответить за свои деяния. Что ж, быть может, и так. Но здесь и сейчас мне нечего стыдится. Я был одним из тех, на чью долю выпало принятие тяжелых решений. И я поступал так, как поступал, не ради себя, а ради всех нас.
Патриарх замолчал, и они оба еще немного постояли вместе, глядя на далёкие, залитые светом холмы. А потом Патриарх пошел в одну сторону, а Юан – в другую. И никто из них не оглядывался.
Захлопнув за собой дверь, Юан посмотрел на комнату. Исчезли лишь осколки разбитого стакана, а в остальном всё выглядело прежним. Но на самом деле всё было другим. Здесь, там, повсюду вокруг всё теперь было иным, и прежним уже не станет. Бросив взгляд на мобашьи черепа, и рамку с отцовской цитатой между ними, Юан задрожал от ярости, и, схватив со стола вазу, что есть мочи запустил ею в эти ненавистные буквы, хранящие слова этого жалкого мёртвого лжеца. Звон, грохот, разбитая рамка. Разум не контролирует тело, папаша. Он вообще больше нихрена не контролирует.
Усевшись на диван, почтмейстер уставился на осколки. Стеклышки на полу ярко блестели, совсем как тогда, в то утро, миллиарды лет назад. Тейра тихо села рядом. Чёрная птица на её коже была спокойной и печальной. Запустив уборщиков, Тейра положила голову на плечо мужа, и они стали смотреть на мелкие суетящиеся механизмы, бесшумно удаляющие с ковра осколки. Удаляющие без следа, словно их никогда и не было. Юан провел пальцем по руке жены, словно рисуя какой-то узор. Она не сразу поняла, а когда поняла, удивленно посмотрела на него.
– Откуда ты это узнал?
Юан слабо улыбнулся.
– А что это значит?
Тейра взяла его за руку, на которой ещё остались шрамы от острых камней Тенебрии.
– «Милосердие». На языке тетонов этот символ означает «Милосердие».
Юан смотрел на жену, и его мысли вдруг очистились и растаяли, оставив лишь это слово, трепещущее и живое. «Милосердие».
– Так откуда ты это узнал?
Собравшись с мыслями, Юан начал рассказывать. И задолго до окончания его рассказа из глаз жены полились слёзы.
Несмотря на ранний час, людей собралось много, и наверняка ещё больше наблюдало трансляцию. В медвежьих углах Вселенной, подобных этому, редко случаются массовые сборища. Толпа негромко гудела, внимая речам Патриарха, и глазея на мощные бульдозеры, застывшие у подножия древних изваяний, словно псы в ожидании команды «фас». Тетонские божества взирали на технику безразлично, словно и не такое повидали на своём веку. Патриарх завершал свою речь.
– Граждане Фронтирии! Сейчас вы увидите человека, подтверждающего известный всем факт: Фронтирия – планета героев! Этот человек побывал в пучине Ада, встретил там чудовищ, но не убоялся их! Как не убоялся он и нелюдей, когда-то обитавших здесь, на Фронтирии, но от чудовищ отличных лишь обманчивым внешним сходством с людьми! Этот герой вернулся к нам практически с того света, и сейчас вы услышите его историю из первых уст! Юан, поднимайся к микрофону!
Вскарабкавшись на трибуну, Юан встал рядом с Патриархом. Тот даже не посмотрел на него, взгляд стальных глаз был устремлён вдаль. Юан тоже посмотрел на бескрайние заснеженные равнины, простиравшиеся от холмов до самого моря. Он смотрел на аккуратные прямоугольники огражденных участков, постепенно вгрызающихся в опустевшие степи, еще совсем недавно кормившие бесчисленные стада мобашей. Юан смотрел на свой городок, маленький, но растущий, с крепкими жилами плотно застроенных улочек. Он разглядывал море людей, стоящих перед ним, восторженные лица детей, с открытыми ртами, сидевших на плечах родителей. И жаждущие глаза новоприбывших, ступивших из Потернаа на эту землю, с надеждой на лучшую жизнь. Он смотрел на них, и запутанный узел правды и лжи, сплетённый в его мыслях, вдруг исчез, уступив место слову. Одному тетонскому слову, в котором крылся ключ ко всему. И, прошептав его про себя, Юан подошёл к микрофону.
|
Рассказ открыт для комментариев