 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
- Выпускницы устроили оргию с инопланетянами! - главред гневно насупился и шумно втянул носом воздух. - В пещерах у Фукусимы размножаются мутанты! Какие там, к черту, пещеры!.. Ты Фукусиму с Фудзиямой не перепутал?
- Не поеду, - кратко, но стойко ответил Вадим.
- А я печатать не буду, - замах был мощным, но тонкая стопка листков не могла нанести клавиатуре заметного ущерба, поэтому Вадим даже не вздрогнул.
- Всегда печатали, - обиженно сказал он.
- Кончилось твое «всегда»! Читатель больше не хочет про выпускниц с зомбями, он хочет интеллектуальное! Зашифрованные послания, тайные комнаты, архивы КГБ. Код да Винчи, понял?
- В Париж согласен, а в Урюпинск этот – не поеду.
- Заозерье. Поедешь, - ласково поправил главред. Слишком ласково.
Поезд – грохочущий, металлический, родной, - умчался в сторону Казахстана, оставив Вадима посреди сонного, присыпанного белой пылью вокзала. Солнце, многократно усиленное отражениями от выгоревших стен и асфальта, немедленно прожгло насквозь светлую, уже влажную от пота рубашку. Журналист метнулся под козырек, в полоску спасительной тени, где на лавочке равнодушно лузгала семечки блондинистая аборигенка.
- Добрый день, девушка! – поздоровался Вадим, обмахиваясь кепкой. – Встречаете кого?
Взгляд голубых, обрамленных черными ресницами глаз показался ему пустым и отстраненным.
- В смысле – не подскажете, как добраться до города? Мне, вообще-то, в редакцию местной газеты надо.
- Автобус есть, - девушка показала за спину, на вход в вокзал. – Минут через десять будет. Или такси. Там один таксист, Иваныч.
- Иваныч, так Иваныч,- согласился Вадим. – А вас как звать?
- Дарёна.
- Дарёна? Удивительное имя! Это от Дарьи?
- Дарёна, - девушка повернула голову немного вбок, всматриваясь в раскаленный воздух над шпалами.
- А я Вадим. Ну, спасибо за консультацию.
Заходя в пустой и душный зал ожидания, журналист подумал, что к Дарёне, видимо, никто не приехал. Ведь в Заозерье сошел он один.
Автобуса на привокзальной площади не было. Зато было много солнца, запах битума от черных пятен на асфальте, скрип пыли на зубах. «Белая пыль… Здесь же заброшенные меловые выработки, - вспомнил Вадим. – Ещё какие-то меловые столбы… уникальные. Ох, не надышаться бы. Где, блин его, Иваныч?»
А ведь когда-то ему нравились такие «путешествия». С восторгом он кидался в поезда дальнего следования, выпрыгивал за полминуты на ночных полустанках, трясся часами в «луазиках» с фанерками вместо дверей и окон. Месил среднерусскую грязь высокими рыбацкими сапогами. Искал сенсации. Хотя бы одну – сенсацию всей своей жизни. Ничего не нашел.
Шли годы, и всё больше вещей настойчиво лезли в дорожную сумку. Дезодорант, крем до и после, маленький несессер с пилкой и ножницами. Когда появились ушные палочки и губка для обуви, сумка разрослась до дорогого кожаного чемодана, с которым должно ездить в Америку с Европой, - но никак не по российским городкам и весям. Тогда Вадим впервые отмазался от грозившей сенсацией командировки.
Почему-то к тридцати пяти годам оказалось, что всё, накопленное за жизнь, и было этим чемоданом. Кроме него, не выросло у Вадима ни семьи, ни карьеры, ни квартиры. Он даже в штате не состоял – сперва нравилась независимость, а потом редактор не захотел оформлять перегоревшего автора. И литературное наследие не превратилось в номинированный на Букер роман или сборник – так и осталось на уровне инопланетян с мутантами.
«И чего это я? – подумал Вадим, вытирая пот со лба занюханным бумажным платком. – Вернусь – начну составлять сборник очерков о России. Лёха из «Эксмы» протолкнет, мы с ним как-то об этом терли. Надо только центральную идею, основную мысль… Тайны российской глубинки? Нет, надо чтоб «чудеса». Или вот, удачно: глазами моего народа…»
Очерки «из глубинки» остались с того времени, когда его было не испугать отсутствием автобуса. Впрочем, он и теперь не занервничал, так как одно транспортное средство на площади было. Вадим диагностировал его как чудом сохранившуюся «копейку» загадочного пятнистого окраса – белую с сиреневым. Скорее всего, сиреневой краской замазывали ржавые стариковские метки. Капот «копейки» был страдальчески распахнут, как на приеме у стоматолога, и в нем вдохновенно ковырялась сутулая клетчатая спина.
- Иваныч? – робко спросил Вадим, приблизившись к реликту. – Мне бы в город… В редакцию…
Местная газета «Рупор Заозерья» размещалась в солидном сталинском здании с двустворчатыми деревянными дверями. То ли она была там всегда, то ли после перестройки удачливый редактор отхватил такое козырное помещение, - но бордовая табличка с желтыми буквами провисела на своем месте явно не один год. Кашляя и отплевываясь после поездки «с ветерком», Вадим нырнул в темную мраморную прохладу. Внутри оказался пустой неопрятный холл и широкая каменная лестница. На втором этаже обнаружилась сама редакция.
- Здравствуйте, коллеги!
После приветствий, рукопожатий и почти поцелуев, - хотя «коллеги» держались настороженно и не разделяли бурной радости гостя, Вадим перешел к делу.
- Я, так сказать, в погоне за сенсацией. По поводу вашего письма…
- Насчет чего? А кто писал? – удивился редактор, строго осматривая свой маленький коллектив.
Молчание, недоумевающие взгляды.
– Ну как же, про Библию…
- Что?
- Про обнаруженный в Заозерье неизвестный фрагмент, - боясь спугнуть удачу, прошептал журналист.
- Кто-нибудь понимает, о чем речь? – воззвал редактор «Рупора», грозно сверкая глазами на подчиненных.
«Слава Богу, через несколько часов как раз обратный поезд!» - с облегчением подумал Вадим.
Утолив жажду домашним морсом, Вадим распрощался с «рупорчанами» и неохотно вывалился обратно на жару. Конечно, хорошо бы Иваныч стоял где-то поблизости, опять засунувшись под капот. Но многострадальной пятнистой лани нигде не было видно.
Зато по тротуару неспешно прохаживался бодрый ещё старик.
Заметив Вадима, он уверенно направился к нему и произнес совершенно неожиданные слова.
- Вы из Москвы? Прошу прощение за небольшую мистификацию… это я вам писал.
- Вот как. Зачем? И как вы узнали, что я – журналист из Москвы? – холодно ответил Вадим, слегка ошарашенный прозвучавшим.
Он недоверчиво рассматривал собеседника. Крепкий старик, вполне деревенский с виду; темно-серые изношенные брюки и светлый пиджак, отчетливо ветхий на рукавах ниже локтей; рубашка какого-то нелепого розового цвета в мелкую красную клетку. «Дарит им собес, что ли, такие дурацкие рубашки?» Чисто выбрит, пострижен. Взгляд – сосредоточенный и приветливый. Бывший военный, школьный учитель, непризнанный местный писатель?
- Последний вопрос – самый легкий. Иваныч рассказал. Он уже две недели, как вас на станции караулит.
- А, - ответил Вадим.
- Вопрос «зачем» - более сложный. На него в двух словах не ответишь. Может, пойдем ко мне, посидим, поговорим спокойно?
- Знаете, нет, - вдруг воспротивился журналист. Достав из кармана мобильник, бросил взгляд на часы: он ещё успевал на поезд. – У меня конкретное задание: получить информацию от редакции. Там ничего не знают, а беседовать со всем городом я, к сожалению, не имею возможности. Так что, простите…
- И куда торопитесь? На съемную квартиру? Или, может, вас кто-то ждет в Москве? Да ладно, - насмешливо улыбнулся старик, - у вас ведь даже кота нет. Шеф опять будет пилить, что вернулись без материала, правда? – прищурился. – А здесь: сенсация! Та самая, которую вы искали всю жизнь!
- У вас превратное представление о моей жизни, - буркнул уязвленный Вадим, - но на московский поезд я, кажется, опоздал. Так что, давайте поговорим. Только сперва хочу определиться, где ночевать. У вас здесь есть какая-нибудь гостиница?
-… Значит, вы обнаружили рукопись, которую считаете неизвестным раннее фрагментом Библии?
- И да, и нет. Не совсем обнаружил – я храню её уже много лет. Тридцать, если быть точным.
Журналист поднял голову и посмотрел вверх, на запутанный узор листьев, черных на фоне ослепительного неба. А в хорошее место привел его старик! Маленький, но тенистый палисадник, всего две скамейки. И гостиница близко, за углом. Есть там какой-то паршивый ресторан на первом этаже…
- А теперь что - хотите её продать? Почему вообще вы решили, что она имеет какое-то отношение к Библии?
- Не какое-то, совсем не какое-то. Этот текст – продолжение самой известной и, скажу даже, скандальной её части.
- Скандальной? Послушайте, а можно без намеков?
- Можно. Я говорю про Откровение Иоанна Богослова.
Вадим замолчал. Сенсация, блин его! Выкопал Библию из бабкиного сундука, почитал, просветился и накатал письмо в столицу. А главред купился, как ребенок.
- Павел Петрович, - наконец, ласково проговорил он, - у вас есть рукопись, написанная, как я понимаю, по-русски…
- По-русски, - подтвердил старик.
- …продолжение Откровения, или Апокалипсиса…
- Да.
- …и думаете, кто-то поверит, что при этом о ней ничего и никому неизвестно?
- Вот этого я не говорил!
- Не говорили… - «Он с ума меня сведет!» - подумал журналист. – Тогда я сдаюсь! Ничего не понимаю.
- Я и хочу объяснить. Дело в том, что эта часть Откровения вообще не должна существовать. Более того, Иоанну Богослову было запрещено переложить на бумагу эту часть видений. Помните, в конце Откровения Иисус грозит страшными карами тем, кто осмелится что-то добавить к пророчеству, или убавить? Я считаю, эта угроза адресована как раз Иоанну. А кому ещё? И почему нельзя ничего добавлять к тексту? Не потому ли, что он узнал что-то очень важное, то, что должно быть скрыто от людей?
- Если честно, я таких подробностей не помню. Только «конь бледный, и на нем всадник смерть»… - журналист поморщился. Последние полтора часа он люто сожалел, что не оттолкнул старика после первой же фразы и не побежал на вокзал. – Знаю не близко к тексту, а в общих чертах.
- Тогда просто поверьте, потом проверите. Но Иоанн не удержался и записал то, что было запрещено. Единственно, он постарался сохранить эту книгу втайне, сделать её доступной только для избранных.
- Вы, получается, избранный? – «Матрица форева!» - Павел Петрович, а можно посмотреть на рукопись? – «Сейчас он скажет, что книга хранится в засекреченном месте».
- Вам – можно.
Свитки были древними. Древность и святость сочились с потемневших листов растрепавшегося по краям пергамента. Буквы были четкими и понятными, несмотря на изломанный церковный стиль и возвышающиеся крестики «ятей». В вопросах антиквариата Вадим был не полным дилетантом. Километры музейных витрин и стендов, интервью с самыми разными учеными, репортажи о редких исторических открытиях, - всё это научило его отличать старину от совсем уж примитивных подделок. Поэтому он сразу понял, что рукопись, случайно попавшая к нему в руки, была уникальной.
- Павел Петрович, вы говорите, эта книга очень старая? – «Подделка, несомненно, но какая странная! Необычное сочетание! Да, это вещь непростая, с историей!»
- Очень. Этим буквам много веков, - старик перекрестился с благоговением.
- Чего же они выглядят так… современно? Я могу даже прочитать: я есмь альфа и омега, начало и конец. Или вот: запечатай слова пророчества книги сей, ибо только воины мои…
- Да, да, только воины. Эта книга – живое Слово Божие, и она живет вместе с избранными и меняется вместе с ними. Когда я увидел её впервые, буквы были более старыми – но за тридцать лет они изменились. Чернила те же, а очертания другие.
- Насчет пергамента соглашусь – древний. По-настоящему. И подделка, конечно, загадочная. Кому понадобилось писать на старинном пергаменте современными буквами? Это удивительная и, кажется мне, очень ценная находка! Павел Петрович, сколько вы за неё хотите? Или, хотя бы – я могу её сфотографировать? Но - для репортажа желательно показать её кому-нибудь из ученых. Может, в Ростове-на-Дону? Я уже чувствую – это будет сенсация!
- Вадим, Вадим, - старик покачал головой, улыбаясь, как будто разговаривал с несмышленым ребенком. – Показывать её никому нельзя. Она и не дастся никому, не раскроется.
- Ну, не живая же она, в самом деле! Мне же раскрылась.
- Вадим, я хочу тебе – можно на «ты»? – что-то рассказать. Знаешь, по какому адресу я послал письмо про найденную рукопись?
- Ну да, к нам в редакцию, - удивился журналист.
- Сколько в Москве газет? Сотня?
- Если не несколько!
- Твоя – крупная?
- Да нет, так – середнячок.
- Но письмо почему-то попало именно к вам. Адрес был такой: Москва, - старик замолчал, усмехнулся, - …газета.
- Газета?
- Да. Но в Заозерье поехал именно ты. И книга далась тебе в руки, ты смог прочитать. Всё ещё не понимаешь, почему? Ты – воин Иисуса. Следующий после меня.
Зеленая илистая вода на уровне глаз. Невозможно ни крикнуть, ни даже вдохнуть. Ноги как каменные, не пошевелить, столбом тянут вглубь. И понимаешь, что нельзя вернуться. Чувство бесповоротности. Чувство конца.
Тогда он случайно задел ногой корягу, оттолкнулся и выплыл достаточно высоко, чтобы крикнуть. Пацаны – в отряде он был самым младшим, - быстро сообразили, вытащили на берег, пожурили, что полез за ними, толком не умея плавать. Вадим отполз в кусты и его вырвало темной, тухлой водой с малюсенькими зелеными точками. С тех пор в минуты опасности он чувствовал этот прелый запах подмосковной озерной воды, ощущал застоявшийся, илистый вкус. И всегда знал, что выкарабкается.
Но не теперь. После слов Павла его охватила тоска и безысходность, перед глазами колебалось зеленое море. Не хочет он быть никаким воином. Он хочет в Москву, да, на съемную квартиру, хочет девушку, первую попавшуюся, как Дарёна с вокзала, чтобы жениться на ней, родить аллергичного капризного ребенка, писать репортажи, считать деньги до зарплаты, ругаться, завести любовницу… Он хочет, как у всех. И только так.
- Что-то я не готов к такой роли, - Вадим дернул губами, изображая улыбку. – Давайте сперва напишу статью про вашу книгу, а потом посмотрим. Но тема интересная. Против кого же мы воюем?
- Против зла, мальчик мой. Завтра я покажу тебе, где оно скрывается. Сегодня уже поздно, идти туда небезопасно. И расскажу, что написано в книге.
Как это часто бывает в провинциальных гостиницах, ресторан был похож на обычную столовку – старые скатерти в пятнах, светлый кафельный пол, вальяжные движения официантов и неистребимые миазмы с кухни. После убийственного букета ароматов не хотелось заказывать ничего, прошедшего тепловую обработку. Отвергнув, таким образом, эскалоп, Вадим решил ограничиться двумя салатами и литром морса. Дневная жара уже спала, но есть не хотелось.
В зале – небольшом, на восемь столиков, - он оказался единственным клиентом. Журналист выбрал самый темный угол, подальше от выхода в ярко освещенный вестибюль и распахнутой двери на освещенную же кухню. Негромко играла музыка – джазовые вариации на темы известных мелодий. Вадим разбрал тягучие, томные аккорды «Осени в Нью-Йорке» и с одобрением кивнул. Ещё ледяной коктейль – и здесь вполне можно было бы расслабиться.
- Может, водочки? – спросила официантка. – Из холодильника.
Почему бы и нет? Сейчас он поднимется в номер и крепко уснет, а завтра сумасшедший букинист потащит его показывать мировое зло, прикует к мечу и заставит сражаться… А ему так хочется любви и жизни… Почему же не выпить водочки?
На ярком пятне выхода появился вытянутый тонкий силуэт. Вадим не очень хорошо видел лицо, но что-то знакомое...
- Дарёна! – закричал он. – Это вы?
- Я, - девушка уже стояла у его стола.
- Какими судьбами? – глупо и довольно спросил Вадим, пробираясь сквозь цветной туман в голове.
- Подруга здесь работает, - как-то в сторону ответила она.
- Так вы садитесь, садитесь… Я тут водку пью… извините. А вам, может, вина? Нет – шампанского! Перед такой красавицей должен стоять бокал шампанского! И розы, темно-красные розы на столе! Вы знаете, Дарёна, почему вам не пойдут светлые розы?
Кажется, она спросила, почему. Потом появилась высокая бутылка в серебряном ведерке, и Вадим пил, потом на брудершафт, и губы Дарёны оказались спасительно-прохладными посреди этого горячечного разгула, затем возникли розы, и Вадим отрывал почти черные лепестки, волшебно усеивая ими белизну постели.
Потом он провалился в туман и уснул.
Он проснулся на заре, когда небо уже светлело, но оковы тьмы были всё ещё сильны; Дарёна стояла у окна, и первый розовый отблеск играл на её фаянсово-гладкой коже. Вадим невольно залюбовался: небольшой аккуратный носик, темные глаза с поволокой, белокурые завитки как венец вокруг чистого лба. Круглые груди с чуть вздернутыми сосками, тонкая талия, но крутые, полные бедра. Такая ему и нужна: тихая, нежная, послушная. Москвички все – слишком самостоятельные, амбициозные, резкие; да и те провинциалки, которые приезжают покорять столицу – тоже бой-бабы, все, как одна.
- Девочка, иди сюда, - негромко позвал он.
Дарёна повернулась и змейкой скользнула к нему под одеяло, прижалась, замерзшая, к его теплому боку.
- Поедешь со мной в Москву? – неожиданно для себя самого спросил Вадим.
- Да! Поеду! – она поцеловала его в уголок рта. – Только давай – прямо сегодня!
- Конечно, девочка, - он повернулся к ней, скользнул ладонью по талии, чувствуя, как кружится голова. – Сегодня уедем отсюда. Конечно…
Утром, спустившись к завтраку, Вадим увидел Павла Петровича и с неудовольствием вспомнил, что избран воином Иисуса. Впрочем, немного времени у него было: они с Дарёной договорились встретиться в гостинице за час до поезда.
«Надеюсь, мировое зло сидит где-то неподалеку», - вздохнув, подумал журналист. Собрать нормальный материал для статьи, конечно, не успеет; опять придется выпутываться силой собственного воображения; опять будет недоволен главред…
- Боюсь вас огорчить, - поздоровавшись, сказал он, - но изменились обстоятельства, и я обязательно должен уехать сегодня. Может, лучше пойдем к вам, и я сфотографирую рукопись?
- Вадим, ты всё забыл, - Павел Петрович покачал головой. – У зла много слуг, и кто-то из них хорошо покопался в твоей голове. Книгу нельзя фотографировать, про неё нельзя рассказывать другим. А теперь я покажу тебе обитель зверя, с которым будешь сражаться, когда придет твое время.
- Это когда же? – вежливо поинтересовался Вадим.
- Не знаю. Я ждал своего часа тридцать лет. Пошли?
Несмотря на ранний час, улицы Заозерья уже плавились от солнца. И стены домов, и асфальт – всё, казалось было выкрашено одним блеклым, грязно-белым цветом. Вдоль тротуаров росли изможденные, корявые деревья, украшенные небольшими коронами листьев. А над крышами сияло ярко-синее небо.
- Павел Петрович, вы обещали рассказать о книге, - Вадим почувствовал, что к нему возвращается журналистское любопытство и вчерашний восторг от древней рукописи.
- Конечно. С чего начать?
- Как она к вам попала. Или, нет. Начните с себя – буквально несколько слов…
- Моя жизнь до книги в несколько слов не уместится, - старик повернул голову и хитровато ухмыльнулся. – Ты думаешь, я весь век на печи просидел? Ошибаешься. Сбежал из дома в пятнадцать и помотался по стране, всего попробовал. Нигде на месте не сиделось. Ничего не напоминает?
- В смысле? Напоминает? – бред, откуда старик может знать, что Вадим в пятнадцать лет собрал котомку и уехал в Москву поступать в Суворовское училище? Не взяли, документов правильных не было; но домой возвращаться не стал – захотел посмотреть на море. Через несколько месяцев его поймали и вернули, но ненадолго: получив паспорт, опять сбежал, но уже в другом направлении – во Владивосток.
- Сюда же попал случайно, - продолжал Павел. – Ехал, вообще-то, в Ростов-на-Дону, а в Заозерье поезд остановился из-за поломки. Сказали, сутки ждать; а у меня ни денег, ни еды; хотел пойти в город, подработать. А у вокзала сидел старик; увидел меня и говорит: вот и ты, наконец-то.
- И вас это не удивило?
- Не очень. Я в то время… - Павел задумался. – Как будто всё время ждал чего-то, понимаешь? Знал, что скоро откроется мое предназначение.
- Это от здешней белизны просветление в мозгах, - пробурчал в сторону Вадим. – Мне вот тоже открылось вчера… предназначение.
- Он показал рукопись, и я сразу поверил. Сердцем почувствовал. День мы с ним поговорили, он всё рассказывал… как я тебе. А потом ушел, а я остался.
Старик вздохнул.
- Жаль, хороший был человек. Но время пришло. А теперь – и моё.
- Откуда вы знаете?
- Чувствую, да и числа говорят. Шестьдесят шесть с половиной.
- Не очень понял…
- Я вчера спрашивал, знаешь ли ты текст Откровения?
- Знаю, но не в деталях, - Вадиму вдруг стало стыдно. А мог бы ночью почитать вместо того, чтобы… - Я же не богослов.
- В общих чертах все что-то знают. Слышали цитаты, вырванные из контекста, пустые разглагольствования вокруг да около… А там 22 главы и более 400 стихов. Чтобы понять, зачем и о чем тайная книга, надо читать Откровение внимательно, вдумываясь в детали. Тогда возникнут вопросы и ответы…
- Например?
- Например, зверь из моря, с семью головами и десятью рогами, воин диавола. Вопрос: откуда он взялся? Где был всё время до наступления Апокалипсиса?
- Вы хотите сказать… – удивился Вадим.
- Именно. Существует ли он сейчас? И где затаился? Не вредит ли людям? Если Иоанну Богослову было дано такое полное, детально прописанное видение, неужели он не узнал ответа на этот вопрос?
«О да, давайте вычислим методом дедукции, всё ли сообщил подозреваемый Иоанн!»
- Узнал? – несмотря на собственный сарказм, Вадим понял, что хочет побыстрее услышать ответ.
- А ты что скажешь? – старик остановился и посмотрел ему прямо в глаза.
- Что? – растерявшись, Вадим огляделся.
Они уже вышли из города. Впереди лежал странный неземной пейзаж: зеленый склон, поросший высокой дикой травой, на нем – причудливой формы то ли столбы, то ли скалы, белые, изогнутые, многогранные. Кое-где на них были вырублены ступени, на верхней площадке одной скалы виднелось что-то похожее на вход, над ним – высеченный в камне крест.
Но что-то манило Вадима смотреть вниз, на подножье холма, - и оно оказалось изъеденным червоточинами нор, у которых застыли неопрятные грязно-белые кучи. «Это заброшенные шахты», - догадался журналист, и в груди тревожно заныло.
- Ну?
- Он узнал, - прошептал Вадим, чувствуя, что подгибаются ноги. – Узнал. Здесь этот зверь. Здесь?
- Видишь? Ты – воин, - спокойно и даже безразлично констатировал старик. – Чуешь зверя. Книга же нам дана, чтобы знали, кого и как стеречь, пока не придет время битвы и искупления. До тех пор сидит зверь, запертый в пещере, запечатанный святым крестом Заозерской Богородицы – вон её храм рукотворный на третьей диве. Но набирает силы от зла вокруг, диавольского и человеческого. Есть слуги у него; поклоняются ему, как идолу… - процитировал: - «И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем».
- А что должен делать воин?
- «Кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?» Каждые тридцать лет хочет зверь вырваться на волю, чтобы губить и мучить праведников, пугать или прельщать слабых духом. Тогда приходит к нему воин, и бьется с ним, и ранит его смертельно, и сам погибает.
- Смертельно? Но…
- «Имеет рану от меча и жив». Исцеляются любые его раны, но ослабеет зверь, и следующие тридцать лет будет копить он силы. А число его – человеческое, и у воина, который сражается с ним, должно быть такое же число.
- Шестьдесят шесть с половиной…
- Сегодня как раз половина, Вадим.
- Но… Павел Петрович… Вы поймите, это всё не для меня. Сейчас совсем другая жизнь, мы не верим ни в апокалипсис, ни в дьявола, - «бога» Вадим тактично опустил, - ни даже в стабильность доллара и евро. Мы просто живем, работаем, я девушку встретил, полюбил. Не могу стать вашим воином, хоть режьте! Не умею со зверями, блин его, сражаться!
Старик не стал ни возражать, ни уговаривать. Помолчав, он произнес:
- У всех есть свое предназначение, сынок. Пойдем, спустимся пониже. Конечно, ты и сам найдешь, но, всё же, хочу показать тот вход, через который надо идти к зверю.
Когда Вадим вихрем ворвался в гостиницу, поезд уже два часа, как ушел. Журналист бросился к администратору:
- Скажите, ко мне приходила девушка? Высокая, красивая блондинка?
- Нет, никого не было, - неприязненно ответила полноватая тетка с «вшивым домиком» на макушке. – Так вы съезжаете, или остаетесь? У нас расчетное время – двенадцать дня, вообще-то.
- Остаюсь, вообще-то, - огрызнулся Вадим. – На поезд опоздал – куда я теперь денусь?
Он отошел от стойки. Дарёна говорила, что в ресторане работает её подруга. Может, она сейчас там? Вадим почти что пробежал через вестибюль и столкнулся нос к носу со вчерашней официанткой.
- О, здравствуйте! Вы меня помните? Я вчера ужинал с девушкой, красивой блондинкой…
- Помню вас, - неохотно пробормотала официантка, пытаясь отстраниться от наседавшего на неё журналиста. – Но девушки не видела…
- Как не видели? Я ещё заказал для неё шампанское… и цветы.
- А, вы об этом, - заюлила женщина, отводя глаза. – Так вы поздно заказали, я уже счет закрыла. Поэтому оно и не указано, просто заплатили, как в буфете. А цветы – это вообще не мы, это тут Наталья ходит, у неё и спрашивайте.
- Понятно, - «Видимо, этим шампанским я им вчера обеспечил годовую премию». – Но девушку-то вы видели?
- Вы водочки попили и расслабились немного. Потом смотрю – ушли и ведерко в номер унесли. Сегодня горничной звонили, чтоб спустила; а больше я ничего не знаю.
Напрасно Вадим ждал, напрасно парился в душном номере, подставляя голову и грудь полумертвому кондиционеру – Дарёна не пришла. От нечего делать, он подключился к инету и добросовестно прочитал Откровение, версии об авторстве, жизнеописание Иоанна Богослова и толкования Откровения. Поискал «вторую часть» и «продолжение», но ни гугл, ни яндекс не выдали ничего интересного. Ужин из традиционных уже двух салатов прошел в одиночестве. Дарёны не было. Посмотрев вечерние новости, Вадим лег спать, чтобы погрузиться в болото вязких удушающих кошмаров. То он на кого-то нападал с мечем в руке, то кто-то подхватывал его и кидал оземь; а ещё он бежал по зеленому склону за девушкой и никак не мог догнать. «Дарёна! – кричал он. – Дарёна!», но та торопливо шла вниз и не оглядывалась.
Проснулся он рано, медленно умылся, собрал сумку. Спустился на завтрак. В вестибюле никто его не ждал. Очистив от скорлупы третье по счету яйцо, Вадим пришел в себя и решил попрощаться с Павлом Петровичем. «Может, всё же даст сфотографировать, - подумал он. – Я, в некотором роде, не чужой, а – воин Иисуса. Рассчитываю, блин его, на исключительные права».
Дверь в убогую «однушку» на первом этаже «хрущебы» была почему-то приоткрыта. Вадим позвонил, постучал, покричал, засунув голову внутрь. Зашел, со страхом огляделся. Слава Богу, никаких трупов, - наверное, старик вообще не запирал дверь в свою квартиру. В самом деле, чего здесь воровать? Только… рукопись!
Вадим бросился к секретеру. Нет, он не собирался ни украсть книгу, ни даже сфотографировать, - только проверить, на месте ли. Но он опоздал: книги не было.
- Наверное, хранит её в тайнике, - догадался журналист. – Всё-таки, я лошара – думал, что Павел от меня ничего не скрывает. Как же, воин света! То есть, Иисуса. Ладно, подожду.
В прихожей заорал резкий и требовательный звонок, и дверь, которую Вадим не стал закрывать, распахнулась. На пороге стояли двое: один - молодой и лопоухий парень в полицейской форме, а второй - высушенный солнцем и, похоже, алкоголем старикашка в невообразимом рыболовно-пляжном наряде.
- Что вы здесь?... Будьте добры, предъявите… Кто вы такой? – запутался в вопросах полицейский.
- Да, что здесь делаешь? И что делал ночью, рассказывай! – неожиданно бойко поддакнул ему алкоголик.
- Жду Павла Петровича. Журналист из Москвы, зовут Вадим…
- Вадим? Вы? - полицейский назвал его отчество и фамилию.
- Да, но откуда?..
- Павел Петрович указал ваше имя в завещании, которое было найдено у него в кармане.
- Что? Какое завещание? Как это – в кармане?
- Павел Петрович погиб сегодня ночью, - спокойно объяснил парень. – Труп был обнаружен на рассвете, другом и напарником по рыбалке, - указательный палец в сторону алкоголика. – Скорее всего, погибший поскользнулся и упал в воду, а выбраться по какой-то причине не смог.
- По какой? – безучастно спросил Вадим.
- Не знаю – может, запутался в снастях. Может, сразу захлебнулся. А может – сердце не выдержало. На вскрытии настаиваете?
- Я?
- Ну да. По закону. Вы его наследник. Я же сказал – в кармане было завещание. Вам остается эта квартира и всё находящееся в ней имущество, в том числе сберегательная книжка с суммой в… - полицейский раскрыл папку и заглянул внутрь, - в десять тысяч рублей.
- А всё-таки интересно получается, - подал голос рыбак-напарник. – Приехал из Москвы, никто его не знает, и вдруг – оп-ля! – целую квартиру в наследство. Да, интересно! А Петровичу я, кстати, был лучший друг. Мог рассчитывать, например, на телевизор. Дай-ка хоть спиннинг заберу – отличный у Петровича был спиннинг, а тебе всё без надобности.
- Нет, - гадливо отстранился Вадим, - не дам. Есть надобность!
- Ключи возьмите и распишитесь, - протянул ему папку полицейский. – Так как, насчет вскрытия? У нас вообще-то эксперта нет.
- Ну и Бог с ним, вскрытием…
Оставшись один, Вадим прошел на кухню и тяжело опустился на стул.
- Прости меня, старик, - прошептал он.
Эх, что же ты наделал, Павел Петрович! Зачем пошел к зверю? Зачем придумал катавасию с завещанием? Он, Вадим, всё равно не при делах. А рукопись-то пропала. Не сберегли мы тайную книгу. А значит – прервалась эстафета воинов, и через тридцать лет набравший силу зверь сможет вырваться на волю…
В прихожей зашуршало, словно кто-то опять пытался открыть дверь.
- Что-то много посетителей сегодня, - буркнул журналист, отправляясь на помощь неизвестному гостю.
Перед ним стояла Дарёна.
- Ты? – обрадовался Вадим. – Вот сюрприз! Проходи. Как же ты меня нашла?
- Вот так, - без энтузиазма ответила девушка, заходя в дом.
- Прости меня за вчерашнее, Дарёнушка. Не получилось. Но сегодня – точно едем, да?
Не отвечая, девушка прошла в комнату, огляделась.
- Прибраться бы здесь, - неожиданно заявила она. – Хочешь, я помогу?
- Не надо, зачем, - растерялся Вадим. – Хозяин умер… пусть всё так и остается. У нас в обед поезд. Ты вещи собрала?
- А я, - Дарёна неторопливо намотала локон на палец, - не еду.
- Почему? – замер Вадим.
В этот момент у него словно открылись глаза: эта девушка, стоявшая на расстоянии вытянутой руки, была далека, как Луна, и не любила его ни капли. Её холодность и отрешенность объяснялись не скромностью, а равнодушием; переспав с ним, обещая уехать, она либо просто развлекалась, либо преследовала какую-то свою цель, - но совсем не то, что нафантазировал Вадим.
- Передумала? И когда же? – язвительно спросил он. – Вчера?
- Нет, - спокойно ответила Дарёна, - сегодня ночью. Так что – счастливого пути.
- И тебе – не болеть, - едва сдерживаясь, он захлопнул входную дверь.
На вокзал Вадим приехал заранее и, от нечего делать, слонялся по пустому залу ожидания. В углу он заметил дверь в буфет, и предусмотрительный желудок тотчас же напомнил, что завтрак был давно, а когда будет обед или ужин – неизвестно. Вокзальный общепит ничем не порадовал и без того расстроенного Вадима. Единственным, что там можно было есть, оказались пирожки, целой грудой возвышавшиеся на подносе. На фоне коньячных напитков, заветренных сосисок и «пепси-кол» с осадком они смотрелись свежими и даже аппетитными.
- Штуки четыре, пожалуйста, - Вадим полез за мелочью, а буфетчица молча метнула на прилавок антикварную тарелку с выщербленными желтыми краями. – Мне бы с собой, в поезде перекушу… Пакетика не найдется?
Так же молча, буфетчица перегнулась в необъятной талии и зашуршала под прилавком. Приняв светло-коричневый сверток, Вадим поблагодарил и пошел на перрон.
Громкоговоритель кашлянул, хрипнул и скороговоркой заговорил о чем-то важном, вытягивая слово «Москва», как будто объявлял боксера. Поморщившись от волны горячего воздуха, журналист спокойно подошел к своему вагону.
- Стоянка пять минут! – крикнула ему проводница.
В купе он оказался один. Положил сверток на столик и сел рядом, глядя на пустой перрон. Всего два дня назад он сюда приехал… сколько же всего изменилось. Почему, почему он не слушал Павла Петровича? Почему не взял книгу? Теперь никогда не узнать, каково это – быть воином. Что это за неведомая сила и вера? Как это бывает – жить не зря, жить зачем-то? Чтобы в назначенный день встать и пойти на смерть, благословясь и с легким сердцем?
Потерял, потерял свою судьбу.
Поезд всё ещё стоял.
- Стрелку заело, - донеслось до Вадима.
Съесть, что ли, пирожок?
Он потянул за верхний уголок, и пакет развернулся.
Пирожки лежали на темных листах растрепавшегося по краям пергамента. Буквы были четкими и ясными, совершенно современными, без «ятей». «Только воинам моим эта книга раскрыта будет, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни… И пойдет мой воин к темнице, где зверь будет мучиться день и ночь во веки веков, дабы не был он освобожден до срока…»
- Да что там, со стрелкой? – кричали за окном.
- Стойте!
Вадим вскочил, сгреб рукопись – страницы, которых не должно было быть, которых никогда не было в другом, уже не владевшем им мире, - бросился к выходу.
- Стойте, я выйду! – спрыгнул на перрон.
Поезд, точно ждал его, сразу дрогнул, заскрипел и медленно двинулся с места.
- Забыл, что ли, чего? – участливо спросила проводница, наклоняясь с верхней ступеньки.
- Забыл. Но ничего, - радостно улыбнулся ей Вадим. – Прощайте! Я вспомнил! |
|
|
|
Время приёма: 17:16 16.07.2011
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев