- Не хотелось бы вас расстраивать, Клай, - сказал проверяющий, - но вам больше нет места на Небесах.
Клай посмотрел сквозь прозрачную стену на мириады искр, холодно светящихся в темноте. Часть искр двигалась по причудливым траекториям. Часть вспыхивала и гасла, а потом разгоралась вновь.
В следующий раз он увидел их сорок циклов спустя, когда были соблюдены все ритуалы, выполнены все формальности и приготовлены все необходимые для Изгнания документы. Археоангелы привели Клая в неприметный шлюз внешней палубы вольнограда и на несколько минут оставили наедине с самим собой. Потом мембрана шлюза лопнула, и звезды вновь заглянули сквозь замерзающие глаза Клая в самую его душу, скрытую в агонизирующей плоти терзаемого взрывной декомпрессией тела.
Археоангелы, раскинув радужные мембраны крыльев, проводили его стремительно остывающий труп величественным танцем скорби.
Чертовы лицемеры, успел подумать Клай прежде, чем температура его мозга опустилась до абсолютного нуля.
Потом замерзли даже мысли, и пала тьма. *** Мозгочерви прогрызли его обледенелый череп десятилетие спустя, когда вымороженная вакуумом мумия Клая попала в поле тяготения одной из Танцующих Сестер за юпитерианской орбитой системы.
Дрейфующие в вакууме споры осели на растрескавшейся заиндевелой коже мертвого тела; по мере приближения к звезде, когда поток излучения и гравитационное воздействие светила возросли до нужных величин, споры, используя плоть Клая в качестве строительного материала, превратились в личинок червей. Проникнув сквозь дефекты в коже в заполненную вспененным льдом кровеносную систему Клая, черви распространились по всем органам и тканям, подросли и размножились. Когда им стало тесно внутри естественных полостей мертвого тела Клая, они пронизали стылую плоть новыми ходами, вышли наружу и окутали плывущий в пустоте труп облаком спор.
Пространство вокруг крошечной ледяной глыбы, все еще хранящей очертания человеческого тела, пустовало. Ближайший источник тепла и света — малая звезда звездной пары — по-прежнему был очень и очень далек. Черви были терпеливы и умели ждать — появления своего нового дома они дожидались несколько тысячелетий. Черви были неприхотливы и экономны - ресурсов приютившего их мертвого тела им хватило бы на многие десятки лет. Им некуда было спешить до самой тепловой смерти вселенной - однако, разбуженные от долгого сна излучением звезды и выполнив свою миссию, они, вместо того, чтобы медленно вычерпать труп досуха и заснуть вновь на долгие-долгие годы, по не совсем понятной причине развили вдруг весьма бурную деятельность.
Собравшись в тугой клубок в плевральной полости Клая, очищенной от смерзшихся останков разорванного декомпрессией легкого, черви повысили температуру собственных тел настолько, что лед на стенках камеры начал таять. Жидкости вскоре вскипели и превратились в пар. Когда его давление стало достаточным, черви, ориентируясь по гравитационному маяку звезды, откупорили часть проеденных в плоти мертвеца ходов, запечатанных до этого момента их телами, и позволили пару рвануться наружу.
Черви повторяли эту процедуру снова и снова, открывая и закрывая все новые ходы, меняя направление течения пара и объем выпускаемых порций. Так продолжалось до тех пор, пока тело Клая не приобрело нужное положение в пространстве.
Используя кишечник Клая в качестве естественного резервуара, черви заполнили его нужным количеством пара, доведя давление газовой смеси до предельных значений. Потом они выгрызли замерзший жом анального сфинктера, и Клай, мертвый уже много лет, вдруг пустил ветры.
Импульса, приданного ледяной мумии истекающим в пространство водяным паром, оказалось достаточно для того, чтобы малое солнце планетной системы Танцующих Сестер начало приближаться — сначала едва заметно, потом все явственнее.
Когда Младшая Сестра превратилась из яркой звезды в огненный диск, мозгочерви поднялись на поверхность своего дома-корабля и, высунув наружу ленты своих тел, подставили их едва ощутимому пока теплу солнечных лучей, насыщаясь энергией.
Вскоре они услышали голоса сородичей. С каждым днем путешествия эти голоса становились все громче, и наконец заполнили собой весь мир, перекрыв даже басовитое звучание небесных сфер и тонкий звон вибрации струн, пронизывающих пространство. Черви, обосновавшиеся в трупе Клая, с радостью вплели свои голоса в общий хор.
Песнь червей делалась все громче и громче, и Клай наконец проснулся.
*** Меньшая из звезд дуплета величественно плыла по эллипсу радиусом в миллиард стандамиль вокруг своей древней красной сестры. Кометный рой, испаряясь в потоке излучения малого солнца, захватившего его в плен своего притяжения, давал достаточно газа для создания миниатюрной туманности вокруг светила. Состав газового облака и пропорции содержащихся в нем элементов сделали возможным самозарождение жизни около пары миллионов стандалет назад. Существование пришлой извне углеродной жизни также стало возможным.
Такая жизнь появилась в системе Сестер около пяти стандартных веков назад. Хлипкие, но чрезвычайно изобретательные и живучие чужаки, прибывшие в систему на сотне межзвездных парусников, быстро распространились по всем мало-мальски пригодным для существования небесным телам, и по непригодным — тоже. Там, где у пришельцев была возможность изменить среду обитания сообразно своим представлениям о комфорте, они незамедлительно сделали это; там же, где подобных условий не предвиделось — изменились сами, и порой до полной неузнаваемости.
Племя, к которому принадлежал Клай, населяло останки межзвездной эскадры, некогда принесшей человека в этот мир. Состыкованные меж собой, корабли-гиганты обращались по эксцентрической солярной орбите в двух астроединицах от распухшего шара красной звезды, поднимаясь над плоскостью эклиптики в периастрии и ныряя под нее в афелии.
Это был суровый народ — угрюмые труженики Пустоты, примирившиеся за столетия существования вольного города Корпуса, в недавнем прошлом — после завоевания вольнограда археоангелами Божьего Горизонта - переименованного в Небеса Обетованные, с постоянным соседством вакуума, который отделяла от хрупкого уюта жилых зон, оранжерей и нуль-фабрик лишь тонкая скорлупа пласотомета, изъеденная за века странствий кластерного поселения космической пылью и излучением звезд.
Астероидные шахтеры-пустотники, фермеры с гидропонных плантаций и оранжерейных спутников, грубияны-докеры причальных палуб, рабочие вакуумных заводов, энергетики, администраторы, пилоты, торговцы, обслуживающий персонал давно стали кастами, в которых положение человека в обществе определялось происхождением, а уровень жизни находился в прямой зависимости от той пользы, которую каждый член сообщества вольнограда приносил своим согражданам.
На фоне своих трудолюбивых соотечественников Клай Вельд был сущим бездельником. Он ничего не производил на благо сообщества Небес, а польза от песен, что он исполнял за невеликое вознаграждение, которое позволяло ему не умереть от голода, была весьма и весьма сомнительна.
*** Клай Вельд был бардом. Возможно, последним в этой части обитаемой Галактики. Все, что он умел в жизни — это играть на всех известных струнных инструментах (отдавая предпочтение, впрочем, гитаре), сочинять песни и петь. Немалое умение, если разобраться. Однако совершенно бесполезное в глазах Комиссии по целесообразности.
Комиссия занималась распределением жизненных благ в тесном сообществе Небес, оценкой целесообразности их использования и расходования — и перераспределением их в том случае, если суровым судиям казалось, что блага эти эксплуатируются нерационально.
Клаю в его тридцать стандалет удалось благополучно пережить уже десяток всеобщих Ревизий. Каждый раз убедительно доказывая свою полную непригодность ко всем видам общественно-полезной деятельности, Клай ухитрялся оставаться единственным законным бездельником среди полусотни тысяч своих сограждан. От Ревизии к Ревизии его продовольственный паек все урезался и урезался — но Клаю все было нипочем.
Еще на заре своей юности, едва выпорхнув из уютного гнездышка общеобразовательного интерната, он перепробовал массу профессий, ни в одной из них не задержавшись на сколь-нибудь существенный срок. Это позволило ему сделать для себя вывод, что большая часть этих профессий безумно скучна, а те, что вызывают хоть какой-то отклик в его бунтарской душе, требуют дальнейшего обучения — к которому Клай не имел ни малейшей склонности.
Будучи завсегдатаем общепитален, Клай был в курсе всех событий, происходивших в вольнограде. Клая знал каждый житель Небес Обетованных, и, стремясь быть запечатленным в его нехитрой поэзии, охотно делился с ним информацией всех степеней достоверности — от точных цифр официальных отчетов до зыбких предположений, слухов и сплетен со всех концов их небольшого мирка.
Его песни всегда были злободневны, соревнуясь в оперативности освещения жизни вольногрда с сухими сводками новостей. Он воспевал повседневный подвиг земледельцев небесных ферм и работников ассенизационной службы, романтизировал скучный труд обслуживающих вольноград техников и унылое бдение диспетчеров в полностью автоматизированных ЦУПах стыковочных узлов и посадочных палуб, вдохновенно рассказывал об уюте забоев астериодных шахт и небывалой красоте процесса плавки металлов на фабричных спутниках.
Клай Вельд был неважным бардом. Посредственным бардом. Плохим, если уж совсем начистоту. Рифмы его не блистали оригинальностью, аккорды были примитивны, мелодии незамысловаты, хотя и привязчивы. Все это он знал и сам.
Себя он оправдывал собственной уникальностью. Быть единственным тунеядцем в рациональном обществе всеобщей занятости немалого стоит, считал Клай. Свое умение уклоняться от любой общественно полезной работы, навязываемой ему Распределителем обязанностей, Клай очень скоро отточил до совершенства, возведя его поистине в ранг искусства.
Жаль только, что мнение властей шло в разрез с его собственным.
До поры до времени это противостояние носило скорее воспитательный характер. Совершенно отчаявшись наставить очевидного бездельника на праведный путь перевоспитания, управленцы вольнограда тем не менее продолжали надеяться на то, что если уж не проснувшаяся вдруг сознательность, так хотя бы невыносимые условия, в которые Клая загоняла каждая новая Ревизия, заставят его взяться за ум — и соху, или разводной ключ, или штурвал пространственного мусорщика, на худой конец.
Тщетно.
Получив очередное уведомление о сокращении продовольственного пайка, нормы воды и электричества, полагающейся по соцнорме жилплощади, Клай Вельд лишь скорбно кивал, потупив исполненные печали великомученика очи, оттискивал большой палец на планшетке — и отправлялся в недра бесконечных коридоров кластерного города, в пахнущие едой внутренности общепитален, на открытые звездам галереи прогулочных палуб.
Там Клай Вельд пел.
*** Его песни нравились простому народу Небес. Они легко запоминались, а забывались еще легче — как забываются взаправдашние новости, утратив свою злободневность.
Сегодня весь вольноград мурлычет под нос скабрезную песенку об интрижке официантки из общепитальни третьего яруса в Корпусе «Эталон» с передовиком горноразработок с астероида Форлан-15, прихлопывая в ладоши в такт рифмованному сравнению объемов выданной на-гора руды и прелестей официантки — а назавтра уже едва помнит об этом, потому что инженеры и техники Отдела жизнеобеспечения проворонили назревающую аварию в системе устранения отходов Корпуса «Стремительность», и внешние уровни тонут в мелкодисперсном навозе, распевая частушки об этом вместе с Клаем Вельдом, рупором общественного мнения вольнограда Корпуса...то есть Небеса.
Народ Небес любил Клая Вельда и его песни, а потому Клай сроду не ведал истинной нужды.
Он всегда имел угол для сна, и неважно, была ли это его собственная тесная каюта прямо под обшивкой вольнограда, или спальный мешок растрогавшейся от его песен до полной потери сопротивления чаровницы из обслуги, или просто свободная полка в одном из бесчисленных трюмов города, откуда его ни за что не прогонит пожилой сердобольный смотритель, потому что тоже является поклонником песен Клая.
Он никогда не испытывал голода — скудость положенного ему по соцнорме рациона с лихвой компенсировалась щедрым угощением, которым наперебой спешили отблагодарить его растроганные песнями работники бесчисленных служб вольнограда, а грубые, но искренние ребята с портовых палуб никогда не отпускали его, не напоив как следует денатуратом, слитым из амортизационных устройств каботажных судов.
До поры до времени все шло хорошо в равномерном течении незамысловатой жизни последнего бездельника и барда этой части обитаемой Галактики.
А потом Клай влюбился — впервые в жизни, безответно и навсегда.
Это его и сгубило.
*** Клая Вельда никогда не обделяли вниманием женщины, пусть он и не был красавчиком.
Как раз наоборот, и даже дважды наоборот.
От женщин не было отбоя, несмотря на его внешность.
На его уродство.
Клай был карликом и горбуном — генетический дефект, который никто не счел нужным устранять после зачатия и при рождении.
В низкой гравитации и ограниченном пространстве кластерного города физическая немощь значила не так уж и много, а компактность размеров была скорее преимуществом, нежели уродством. Клай не испытывал комплексов от своей ущербности - в собственных песнях он был ловок, силен и отчаянно храбр, а популярность возносила его над толпой, превращая в настоящего великана.
Он не знал недостатка в женском обществе — и причиной тому также было его пение. Женщины таяли как воск от его нехитрых песен, которые он охотно посвящал каждой из них; Клай же безо всяких угрызений совести пользовался минутами их слабости — к взаимному удовольствию сторон.
Его отношения с женщинами были мимолетны и легки — скабрезный лимерик на ужин, исполненная страсти серенада ночью и трогательная прощальная песнь к завтраку. Снова и снова, день за днем, ночь за ночью — каждый раз с новой возлюбленной, имена которых быстро становились для Клая лишь словами его стихов и песен, а вскоре и забывались совсем.
Никто не обижался на него, и славу ловеласа он подколол к общему списку своих несомненных достоинств, просто приняв ее как должное.
А потом в одночасье все изменилось.
Объектом страсти Клая стала прекрасная дочь Главного Инженера Небес, несравненная Роза-Мария Костанек.
*** Девушка, встреченная им на торжественном вечере, посвященном досрочному завершению работ по реконструкции одного из периферийных Корпусов кластерного города, сразу привлекла внимание барда отрешенностью своего вида, холодно-неприступным выражением лица, высокомерно вздернутым носиком и презрительно надутыми губками. Но больше всего Клая поразило в ней полное отсутствие интереса к его персоне.
Власть предержащие не жаловали и презирали Клая за тунеядство и легкомысленность, но, не в силах игнорировать его популярность у населения, вынуждены были скрепя сердце приглашать его на всевозможные мероприятия, призванные разнообразить монотонную жизнь тесного мирка Небес обетованных, мероприятия официальные - и не слишком.
На этом вечере Клай пел о победах народа вольнограда на трудовых фронтах; он превозносил подвиг простых тружеников, превращая его из события повседневного в явление поистине эпического размаха; он грубовато шутил над недальновидностью руководства и воспевал хитроумие и смекалку простых рабочих; он позволял себе словесные вольности в отношении представительниц прекрасного пола и не стеснялся в выражениях, когда пел о чисто мужских делах. Его слушали, ему внимали, ему аплодировали и подпевали, пусть даже порой и морщась от резкости выражений и несовершенства рифм — все равно лучше него о таких вещах не спел бы никто. Ни одна душа не осталась равнодушной к выступлению Клая — ни одна, кроме Розы-Марии Костанек.
Это задело Клая, и весь остаток вечера, плотно прилипнув к компании друзей и подруг девушки и быстро став всеобщим любимцем, он всеми силами старался завладеть ее вниманием и расположить к себе.
Безуспешно.
Роза-Мария оставалась холодна и недоступна, несмотря на все попытки Клая, не привыкшего к отказам, привлечь ее внимание.
Положение усугублялось тем, что поклонницей песенок Клая Роза-Мария отнюдь не была, что сводило практически к абсолютному нулю и без того незавидные шансы малютки-барда.
Клай отступил — но лишь на время. До следующего дня, если быть точным.
*** Назавтра он возобновил свои попытки обратить на себя внимание дамы, а когда они вновь не увенчались успехом, продолжил их на следующий день, и продолжал снова и снова.
Клай обрушил на дочь Главного Инженера всю мощь и весь напор своего невеликого таланта, компенсируя безыскусность манер искренностью энтузиазма влюбленного.
Он преследовал ее в коридорах вольнограда, выскакивая словно из-под палубы в самых неожиданных местах с совершенно невинным видом и неумело разыгрывая крайнее удивление от нежданной встречи. Восторг от встреч ему разыгрывать не приходилось — Клая просто переполняла эйфория. Он чувствовал, что встретил наконец человека, способного изменить его жизнь.
Так в конце концов и случилось — пусть даже совсем не таким образом, как Клай рассчитывал.
С неизменной гитарой в руках он возникал под дверью Розы-Марии на палубах управляющего состава, невесть каким образом ускользая от внимания охраны порядка. Его короткие пальчики резво перебирали струны, извлекая из них несложные мелодии, а слова песен шли прямо из самого сердца — ведь Клай пел о любви.
Он был настойчив и прямолинеен, а когда это не срабатывало, становился хитроумен и велеречив. Он иронизировал над своей возлюбленной и над самим собой, он нашептывал непристойности, он клялся в вечной преданности и описывал счастливое будущее, которое неминуемо ждет их впереди.
Клай был поистине неутомим. А вот терпение объекта его воздыханий оказалось небезграничным.
Устав от бесконечных серенад Клая, Роза-Мария не выдержала его напора и пожаловалась отцу. Главный Инженер вольнограда не смог оставить без внимания столь удобный повод наконец поквитаться с давно набившим оскомину последним бездельником в подчиненном ему сообществе — и обратился к археоангелам.
*** После завоевания кластерного поселения Божьим Горизонтом именно археоангелы и являлись истинной властью на Небесах. Вольным город оставался лишь на словах — и то до той лишь поры, пока новым его хозяевам было выгодно благодушие населявшего город люда.
Археоангелы Божьего Горизонта были сектой теломодификаторов, и цели их оставались тайной для всего населения системы. Их Орден, бывший первоначально лишь одним из бесчисленного множества изолированных человеческих и постчеловеческих сообществ, быстро заполнивших все внутреннее пространство системы Танцующих Сестер, быстро разросся и укрепил свое положение среди прочих группировок. По первости лишь пассивно поглощая все возрастающий поток жаждущих обращения к Господу, впоследствии Орден перешел к агрессивным способам обращения неофитов.
Археоангелы располагали самым большим и сильным флотом в системе, и появление их кораблей в непосредственной близости от очередной вольной республики спутников, астероидных поясов, колец и пространства обычно означало конец независимости этого государства. Жесточайшая цензура, которой археоангелы подвергали весь информационный обмен между своими поселениями и прочим миром, не позволял сделать каких-либо выводов о том, что происходит внутри зон их влияния
Археоангелов боялись, как принято бояться всего неведомого и непостижимого — сами же они не стремились развеять завесу тайны, окутывающую их деятельность. Страх был им только на руку — именно в такой обстановке их заявления о скором конце света и призывы к покаянию, обращению и обретению истинного Бога звучали как нельзя более зловеще и оттого убедительно.
И оттого неудивительно, что спустя годы пребывания археоангелов на Небесах Обетованных страх перед ними ничуть не уменьшился. Он просто стал привычной частью жизни сообщества вольнограда — а привычную угрозу гораздо проще принять, даже если она так и остается неотвратимой. Вольноград продолжал жить своей обычной жизнью, втайне трепеща в ожидании грядущих перемен.
Эти перемены начались, когда археоангелы, не оставшись равнодушными к жалобе Главного Инженера Костанека, провели внеочередную Ревизию — и Клай Вельд, бездельник и смутьян, был судим, признан виновным и казнен.
Его смерть была первой смертью по приговору за все столетия существования вольнограда. Провожая тело Клая в последний путь с обзорных палуб поселения, его обитатели, каждый из которых знал и любил крошку-барда, поняли, что всяческой свободе и вольномыслию на Небесах именно сегодня пришел конец.
Так впоследствии и оказалось.
*** Клай пришел в себя и понял, что в своей голове он больше не одинок.
Под крышкой его черепа просверкивали ослепительно-яркими импульсами обрывки чужих мыслей, приходя извне и уносясь неизвестно куда. Сознание не успевало фиксировать проходящие сквозь него йоттабайты информации.
Он парил в светящейся пустоте среди миллиона неподвижных тел. Тела были повсюду, куда только доставал взгляд. Клай не мог шевельнуться, словно спутанный по рукам и ногам невидимой паутиной. Странный паралич разбил все его члены. Ни одна мышца не отвечала на приказы мозга. Не двигались даже глаза.
Клай совершенно потерял ориентацию в пространстве. Он не чувствовал ни верха, ни низа — да их и не было здесь. Клай висел в пустоте и наблюдал за тем, как мир медленно вращается вокруг.
В поле его зрения медленно вплыл крошечный, но ослепительно яркий диск далекого светила. Преграждая путь солнечному свету, висящие в пустоте тела отбрасывали нерезкие тени друг на друга. Тени медленно переползали с тела на тело, и спустя какое-то время Клай понял, что тела перемещаются относительно друг друга слоями гигантского шара, который выстроен из множества фрактальных сфер, вложенных одна в другую. Временами скорость и направление вращения тел изменялась, а порой тела переходили из одного слоя в другой, приближаясь к светилу или удаляясь от него.
Клай не чувствовал ни тепла солнечных лучей, ни холода окружающей пустоты. Он не дышал и не испытывал потребности в воздухе.
Он не жил.
Клай обнаружил, что это открытие нисколько его не удивляет.
Присмотревшись, Клай понял, что висящие по соседству тела соединяют между собой странные извивающиеся отростки, вырастающие из конечностей, туловищ и голов и сплетающиеся между собой в пустоте. Когда тела, окутываясь облачками пара, меняли свое положение в скоплении, отростки ненадолго размыкали свое плетение, а потом соединялись вновь уже с новыми телами.
Клай откуда-то знал, что и из его собственного тела растут такие же странные ленты, делая его частью...чего?
Некросферы, сказал кто-то в голове Клая. Теперь ты часть одной из Некросфер.
Клай чертыхнулся. Понятнее не стало.
Всему свое время, ответили ему на невысказанный вопрос тысячи тысяч бесплотных голосов, и Клай понял, что с ним разговаривает Бог.
А еще он понял, что отныне и сам является частью Бога.
Частью ли?
Чужой разум, сложенный из сотен тысяч слитых воедино сознаний, вызвал своим прикосновением приступ неимоверного зуда под черепной крышкой Клая. Ощущение было сродни тому, которое возникает от подавленного чихания или от невозможности почесаться. Чтобы подавить это неприятное и раздражающее чувство, Клай задал Богу новый вопрос. Когда он понял, что обращается с этим вопросом отчасти и к себе самому, Клай беззвучно рассмеялся, вызвав возмущенный ропот неудовольствия у себя в голове.
Тем не менее, вопрос был задан, и вопрос этот был — где?.
Божий Горизонт, тут же пришел ответ, и Клай ни на мгновение не усомнился в его правдивости.
Божий Горизонт... Огромный газопылевой тор вокруг меньшей из звезд системы, безраздельно перешедший во владение Ордена три стандартных столетия назад. Малоизученный первопоселенцами, неинтересный им ввиду разреженности газового облака и скудости его состава, до прихода сюда археоангелов тор так и оставался ничьим. Ни одна из группировок не претендовала на владение им ни до захвата околозвездного пространства Орденом, ни уж тем более после него, и как-то само собой получилось, что одно из солнц системы стало собственностью горстки религиозных фанатиков. Раньше это никого не озадачивало - теперь же, после укрепления Ордена, поделать с этим положением дел было уже ничего нельзя.
Впрочем, никто к этому и не стремился.
Никто не знал, что происходит внутри газового облака Божьего Горизонта. Подступы к нему охранялись орбитальными крепостями Ордена, и ни один смельчак в здравом уме не рискнул бы приблизиться к ним на расстояние выстрела рельсовой пушки или пуска торпеды. Известно было лишь, что вот уже пару столетий археоангелы постепенно стаскивают во внутренность тора свое имущество со всей системы, включая самые дальние ее уголки. Пустотные города, кластерные поселки, вереницы астероидов медленно, но верно тонули в недрах облака.
Поговаривали, что по выстроенным из силовых полей каналам во внутренности Божьего Горизонта течет пыль с колец газовых гигантов системы, а также сжиженные газы их атмосфер. Все это было лишь слухами, проверить истинность которых не было никакой возможности — и теперь Клай Вельд убедился в правдивости этих сведений.
Жаль только, что поделиться не с кем. Основное удовольствие что сплетник, что бард получают от возможности удивить кого-то информацией, которой они обладают, и наградой им служат в изумлении распахнутые глаза, отвисшие челюсти и вздохи удивления.
Здесь же, внутри Некросферы, являясь частичками единого целого, все узнают все одновременно. Информация течет сквозь промороженные до абсолютного нуля тела без задержки. Бесчисленные Некросферы, вобравшие в себя всех мертвых системы Танцующих Сестер за все время присутствия здесь человеческого племени — и, как безо всякого уже удивления обнаружил Клай, всех мертвецов иных рас, возникавших в системе и прошедших сквозь нее за многие миллионы лет до прихода сюда человека, - заполняют тор изнутри, и несть им числа.
То, что археоангелы являются лишь преемниками и продолжателями дела, начатого невесть кем бездну лет назад, ничуть не удивило Клая. Великий замысел как нельзя лучше вписывался в их учение — а вернее было бы сказать, что сами археоангелы как нельзя лучше соответствовали Божьему промыслу.
Бог создавал себя сам руками тех, кто верил в него — пусть даже и был принужден к тому, чтобы верить. Невозможно отрицать очевидное, как бы сверхъестественно оно ни было. Отрицать очевидное Клай не стремился — тем более, что отныне он был всеведущ.
Осознав себя всеведущим, Клай Вельд заскучал.
И, как бы безобидно не звучала констатация сего факта, мало кто может предположить, что не так уж много в известном мире существует вещей более опасных, чем скука, и ни одно существо на всем свете не может сравниться в своей опасности с заскучавшим вдруг бардом — пусть даже это и мертвый бард.
*** От скуки Клай начал прислушиваться к тем звукам, что рождал, проносясь сквозь его сознание, поток неведомо откуда, куда и зачем стремящихся данных.
Сначала он слышал лишь белый шум, прерываемый лишь резким треском частиц солнечного ветра, пронизывающих Некросферу и тор.
Долгие годы Клай, погрузившись в оцепенение, слушал и слышал только этот шум. Но так не могло продолжаться вечно — ведь он, как-никак, был музыкантом, пусть и посредственным. Музыкальный слух помогал ему слушать — и слышать.
Некоторое время спустя он уже мог разложить шум на отдельные гармоники. Он слышал далекий рокот Старшей Сестры и ритмический, сродни никогда не слышанному им прибою, накат волн излучения Младшей Сестрички. Он распознавал шелест пришедших извне космических лучей и далекую пульсацию квазаров на окраинах мироздания. Он чувствовал упругое биение свернутого пространства струн, пронзающих всю вселенную.
Струны заинтересовали Клая.
Потянувшись всем своим сознанием и чувствуя неудовольствие остальных тысяч сознаний, слагающих отныне его «я», он сумел коснуться одной из них мыслью. В конце концов, он ведь был теперь практически всемогущ — и разве не приходит момент, когда надо наконец научиться пользоваться своим всемогуществом?
Струна отозвалась басовитым звуком, от которой завибрировали те сферы небес, сквозь которые она проходила на своем пути из ниоткуда в никуда. На долгое время пронзенная струной часть Вселенной погрузилась в какофонию возмущения, и возмущением же прониклась вся Некросфера, частью которой был Клай.
Клаю было на это решительнейшим образом наплевать — пусть даже его слюнные железы, губы и язык давным-давно превратились в куски льда.
Он коснулся другой струны, и в соседней системе газовые гиганты изменили орбиты и понеслись вокруг своей звезды многоцветным ожерельем.
Дотянувшись до всех струн, до которых только смог, Клай взял аккорд.
Вселенная сошла с ума.
Клай улыбнулся про себя, чувствуя, как в ужасе от его деяния затрепетали Некросферы Божьего Горизонта.
Почувствовать страх Бога оказалось неожиданно приятно.
Интересно, подумал Клай Вельд, а каков будет Божий гнев?
*** Вечность спустя среди величественного танца промороженных насквозь тел возникло некое движение, нарушающее неспешный ритм бесконечного кружения ледяных статуй, одной из которых был сам Клай.
Гигантское веретенообразное существо медленно прокладывало себе путь сквозь скопление человеческих тел, которые расступались при его приближении и снова смыкали свои ряды, стоило чудовищной туше миновать их. Воронкообразная пасть на передней оконечности монстра всасывала разреженный газ и с силой выталкивала его сквозь многочисленные сопла, разбросанные тут и там по огромному туловищу. Короткие широкие плавники едва заметно шевелились, корректируя курс.
Сонм искаженных крылатых существ, в которых Клай с отвращением безошибочно опознал ненавистных археоангелов, сопровождал гиганта. Под его необъятным брюхом Клай разглядел множество прикрепившихся к морщинистой шкуре человекоподобных фигур.
Барракула — а это была именно она, как тут же сообщили Клаю голоса червей в его голове — приближалась, держа курс прямо на него. Вскоре она замерла совсем рядом, слепо уставившись на Клая безглазой мордой.
- Эй ты, трупосброд! - окликнул его один из археоангелов. - Немедленно прекрати свои нечестивые занятия! Ты — помеха нашему делу, и будешь изъят и уничтожен!
В сравнении с величественной музыкой небесных сфер его едва слышный в разреженной атмосфере газового кольца голос казался комариным писком. Как знакомо звучит, подумал Клай, и видение суда, приговора и смерти промелькнуло перед его внутренним взором, окатив волной негодования и ненависти.
- Ты это мне? - вежливо осведомился Клай и, едва коснувшись ближайшей струны, вывернул грубияна наизнанку. Остальные в ужасе кинулись прочь, но Клай, дергая за нити струн, подобно повелителю марионеток, тотчас вернул их обратно. Археоангелы забились в его незримых пальцах, словно пойманные ребенком бабочки.
- Зачем вы здесь? - спросил их Клай.
Они в ужасе закричали, услышав его глас, и Клай поспешно уменьшил громкость своих речей.
- Мы исполняем Промысел Божий, - ответил наконец самый дерзкий из археоангелов.
- Как странно! - удивился Клай. - Разве мы делаем не одно дело?
- Возможно, - буркнул археоангел, украдкой покосившись на останки одного из своих собратьев, дерзнувшего оскорбить Бога. Религиозное негодование пересилило в нем здравый смысл, и он выкрикнул: - Но ты делаешь его неправильно!
После чего сжался в комок в ожидании неотвратимого возмездия.
Клай бережно расправил его измятые крылья, а потом проделал то же с его сородичами. Подумав, оживил вывернутого археоангела, вернув ему прежний вид до того, как несчастный спятил от осознания неестественности своего состояния. Чудеса давались ему с каждым разом все легче. Дело привычки, подумал Клай.
- А теперь просвети меня, - вкрадчиво обратился он затем к оживленному археоангелу. - Я, разумеется, знаю ответ и сам, но хотел бы услышать его от тебя. Такова моя воля. Смекаешь?
Археоангел поспешно кивнул.
- Какого дьявола вы тащите в тор весь этот хлам? Пустотные города, покойников со всей системы, мусор и пыль с колец?
- Но такова твоя воля, - в некоторой растерянности ответил археоангел. - Нам-то откуда знать? Ты ведь непостижим.
Клай прислушался к себе — ко всем тысячам тысяч мертвых сознаний, хранящих в течении информационных потоков сквозь пустые оболочки своих тел единую суть его божественной личности. Ответ брезжил где-то поблизости, но Клаю никак не удавалось ухватить суть.
- И впрямь, - задумчиво протянул Клай, - непостижим... Что вы намеревались сделать с этим телом? Говори, не бойся.
Археоангел помялся, явно чувствуя себя снова на волосок от небытия.
- Стандартная процедура по смене вышедшего из строя блока, - ответил он наконец. - Ты был источником неполадок. Мы — ремонтная бригада, Господи, и только... Барракула несет сменные элементы для Некросферы.
Археоангел указал на заключенные в коконы силовых полей тела под брюхом животного.
- Бог — помеха для Бога... Как интересно! Ну да ладно. Что делают с неисправными деталями?
- Мы отправляем их в солнце, как и весь прочий мусор, - сказал археоангел.
- Как и прочий мусор... Города, астероиды, корабли?
- Да, господи, - археоангел не видел смысла скрывать очевидное.
Клай некоторое время пребывал в задумчивости, силясь вспомнить давно позабытые сведения из курса школьной астрономии. Вместо этого он вспомнил, что всеведущ.
- Никак не могу привыкнуть, - смущенно признался он сам себе, обращаясь к собственной памяти за ответом.
- Ну конечно! - вскричал Клай мгновение спустя, когда ответ бриллиантом засиял в его сознании. - Аккреция! Кто-то явно недоволен своим размером, ха! Могли бы и сами догадаться, вы, тупые... Да и черт с вами.
Он прислушался к собственным ощущениям. Да, и впрямь — теперь он вполне может обойтись без физического контакта с остальными телами Некросферы, сохраняя при этом свои новообретенные божественные свойства. Струны помогут. Струны...
Клай Вельд решительно разорвал связывающие его с Некросферой ленты и приказал мозгочервям втянуться в его тело. Отстыковавшееся от барракулы тело тут же заняло его место среди мертвецов.
Клай был свободен и всемогущ.
- А теперь, - обратился он к археоангелу, - не мог бы ты подбросить меня поближе к солнцу, дружок? Как ты понимаешь, я могу добраться туда и сам, но...
Археоангел торопливо закивал, подгоняя барракулу поближе.
*** Клай отстыковался от барракулы прежде, чем животное зажарилось в солнечной короне. Археоангелы отстали задолго до этого и давно потерялись среди мусора, заполнявшего пространство в непосредственной близости от Младшей Сестры. Понесли благую весть сотоварищам и прочему человечеству, подумал Клай.
Приказав червям скорректировать его курс серией последовательных импульсов, Клай решительно изгнал их из своего тела, и теперь они падали на солнце, летя рядом с ним и распевая торжествующую песнь. По мере того, как испарялись их тела, голоса червей слабели и скоро утихли. Вернулись домой, к тому, что породило их невесть сколько времени назад. К солнцу. В колыбель.
Входя в корону Младшей Сестры, Клай перестроил свое тело так, что жар не причинял ему больше ни малейшего вреда. После этого он, сам не зная, зачем, восстановил внутренние органы и зарастил проеденные червями в его плоти ходы. Видимо, сказывается привычка, объяснил он это себе...или стремление сохранить в себе хоть что-то человеческое — хотя бы внешность.
- Ну и к чему все это было? - закричал он, обращаясь к близкой звезде.
- Не твое дело, - буркнула звезда ему в ответ и плюнула миллинокилометровым протуберанцем навстречу.
Клай рассмеялся, едва не сдув солнечную корону.
- Мое, мое, - отсмеявшись, сказал он. - Теперь уже мое, хотя, должен признаться, движет мною сейчас исключительно любопытство. Очень по-человечески, да? Ну да ничего, у меня еще вечность на то, чтобы научиться дисциплине, верно?
Звезда мрачно промолчала.
- И весь этот сыр-бор, все эти сгинувшие в поисках Бога и попытках создать его цивилизации, все эти секты, все религиозные войны — все это лишь для того, чтобы исцелить тебя от комплекса неполноценности, порожденного размером, да? Отвечай же, ты, белый карлик!
- Отстань, - вяло ответила звезда, и Клай понял, что попал в яблочко.
- Видимо, неимоверно тяжело быть меньшей в паре, даже если ты и звезда, - сказал Клай. - Особенно если у тебя такая орбита, что захват вещества старшего — и большего — родственника попросту невозможен... И приходится придумывать всяческие фокусы с воздействием на сознание разумных из плоти и крови, да выводить живые адаптеры для слияния сознаний в надразум-усилитель... Кстати, твои черви — замечательная придумка, как Бог тебе говорю, молодец... А потом заставлять фанатиков-неофитов волочь что ни попадя со всей системы к тебе поближе, по крупицам набирая массу, и ждать, ждать, ждать вожделенной вспышки — сколько? Миллионы стандалет? Миллиарды?..
- Мы терпеливы, - огрызнулась звезда.
- Это все оттого, что у вас нет слуха, - усмехнулся Клай. - Струны бесполезны без слуха и умения играть. Ну да ничего. Теперь у тебя есть я. Думаю, мы удачно дополним друг друга.
И Клай Вельд нырнул в солнце прежде, чем то успело ему возразить.
*** В одной из своих бездарных песенок, посвященных возлюбленной, Клай Вельд, покойный ныне коротышка-бард, обещал Розе-Марии Костанек, дочери Главного Инженера вольнограда Небеса Обетованные, что подарит ей солнце, однажды утром принеся его на ладони. Потом бард умер, и солнце так и осталось тусклой звездой посреди газопылевого облака в миллионах километрах от вольнограда.
Иногда Роза-Мария смотрела на него и почему-то плакала.
Этим утром она проснулась от теплого прикосновения к щеке. Открыв глаза, Роза-Мария увидела, что ее спальня залита ярчайшим светом, льющимся сквозь пластомет смотрового окна, открывающегося в пустоту.
За окном распухало, становясь все больше с каждой секундой, новое солнце. Солнце, подобного которому Роза-Мария еще не видала - и не надеялась увидеть никогда в жизни.
Солнце из песенки Клая Вельда.
- Несу в ладонях солнце я, любимая моя, - пел хрипловатым голосом Клай Вельд, - и разбужу тебя я теплом его луча...
Струны, вибрируя в такт словам, разносили нехитрую мелодию его песни по всей Вселенной, и громогласное эхо небесных сфер вторило голосу барда.
- Доброе утро, безбожники! - кричал Клай Вельд. - Се, гряду я скоро! Готовьтесь к встрече!..
И сам счастливо смеялся своей немудрящей шутке. |
Рассказ открыт для комментариев