Баба Вера
– Ва-а-а-ся-а-а, Васё-о-о-ок! – Пожилая женщина в тёмном платье, засаленном переднике и светлом ситцевом платочке на голове упёрла руки в бока, с высоты крыльца строго осматривая небольшой двор. Распугивая куриц, к дому бросился худенький мальчуган лет семи.
– Ба, а можно я ещё погуляю?
– Да где ж ты всё шастаешь, щи стынут! – всплеснула руками баба Вера. – Бегом обедать! А то с жирком есть будешь. От чертёнок, прости Господи, – и быстро перекрестилась.
Вася влетел на крыльцо, под бабкино ворчание стремительно протопал через сени на кухню, подбежал к столу. Он знал, что спорить с бабушкой бесполезно. А значит, надо как можно быстрее поесть, чтобы скорее вернуться к игре – старой ржавой бочке, наполненной коричневатой водой. Да и остывшими наваристые щи есть было невозможно. На их поверхности появлялись кругляши застывшего жира, который мальчик терпеть не мог.
– Руки-то помой, неслух, прости Господи, – ворчала баба Вера, суетясь на просторной кухне добротного деревенского дома. – Куда за ложкой полез? Молитву сперва прочитай!
Вася быстро забормотал:
– Отче наш… да благослови хлеб наш насущный… аминь, – и, украдкой покосившись на бабушку, сунул в рот полную ложку щей.
Баба Вера укоризненно покачала головой:
– Гонится, что ль, за тобой кто? Не дело это, молитву наспех читать.
– Ба, вкусно очень, сил нет терпеть! – попытался оправдаться Вася.
– А ты терпи да бабку слушай, без благословения и хлеба кусок не впрок. Эх, городские, – поджала губы бабушка. Мальчик, насупившись, возил ложкой по тарелке.
– Да сметану-то, сметану положи, – спохватилась баба Вера. – Хлеб возьми, кто ж без хлеба-то ест? И молока парного… Да на стол-то не плещи! Вот приедут отец с матерью…
Вася опустил голову. В глазах подозрительно защипало. Глотая щи, почти не жуя, он быстро опустошил тарелку, залпом выпил стакан молока и выскочил из дома.
– Куда? А молитву благодарственную? – ахнула баба Вера, но мальчик уже скрылся в зарослях смородины.
Прижавшись спиной к бочке, Вася пытался удержать набегающие слёзы. Он не видел маму с папой уже больше месяца. Деревня бабы Веры, маминой мамы, находилась очень далеко от их города, и мальчик знал, что родители приедут за ним только в конце лета, перед школой, но он очень соскучился. И это было странно. Обычно его чуть ли не силком увозили домой, в душный город. Несмотря на то, что в деревне почти не было детей его возраста и играть было не с кем, ему тут нравилось. Только вот бабушка постоянно обзывала Васю неслухом, чертёнком, и всё время заставляла молиться. Утром, до еды, после еды, вечером и перед сном. А ещё она таскала его в церковь по выходным. Баба Вера была очень верующей.
Вася
Игра с бочкой закончилась печально. Весь день Вася безуспешно силился её перевернуть, кидал в стоялую воду веточки и траву, пытался выловить насекомых, попавших в плен болотной влаги, а также мелких существ, кажется, мама говорила, что это личинки комаров. А потом с расстояния в несколько шагов кидал в жестяной бок мелкие камушки, с наслаждением прислушиваясь к издаваемым звукам. И вот старая ржавая бочка отомстила за столь несерьезное и неуважительное поведение.
Пробуя достать сучком упавший яблоневый листок, Вася неудачно наклонился и оцарапал кожу предплечья о зазубренный край. Тихо охнув, мальчик прижал появившуюся ранку к губам. А потом в течение десяти минут с нарастающим страхом наблюдал за сочащейся кровью, которая и не думала останавливаться и, как говорила мама, «строить защитную корочку и высыхать как клей, чтобы не вытекать из царапины».
– Ба, ба! – Мальчик побежал в дом. – У меня кровь!
Промыв ранку и осмотрев травмированную кожу, баба Вера сделала вывод, жизнеутверждающий и обнадеживающий для взрослых, но так и не понятый Васей:
– До свадьбы заживёт!
Спустя несколько минут начавший было успокаиваться мальчик вновь испугался. Кровь продолжала сочиться из царапины. «И правда до самой моей свадьбы заживать будет! – в страхе подумал он. – Надо Светку с соседней улицы попросить…»
– Жилку задел, что ли? – удивилась бабушка. – Текёть и текёть.
– Я не знаю, – захныкал Вася, – я так больше не буду…
– Вот чертёнок, прости Господи, угораздило, а? Давай завяжу.
Небольшую с виду царапину пришлось сначала залепить пластырем, а потом сделать повязку, несколько раз охватив бинтом предплечье. Под пластырь баба Вера положила на ранку лист подорожника, сказав, что он «царапку затянет».
Утром хватило одного пластыря. Кровь уже не текла. Вася пошёл было поиграть в саду, но отчего-то быстро устал. И любимые щи были не в радость – его подташнивало, кружилась голова. Вяло поковырявшись в тарелке и с трудом осилив полстакана молока, мальчик жалобно протянул:
– Ба, я посплю пойду, а? Чего-то ничего не хочется…
– Да что это с тобой? – всполошилась баба Вера. – Никак, заболел?
– Не знаю, спать хочу…
– Простыл поди, сердешный? Ну-ка, дай лоб потрогаю…
Но температуры не было. Озабоченная бабушка уложила внука в постель, на всякий случай напоила липовым чаем с мёдом и укутала в тёплое одеяло. Вася проспал до утра.
Следующий день не принёс выздоровления. Мальчик уже с утра чувствовал себя плохо, отказался от завтрака и не пошёл гулять.
– Нешто сглазил кто? – сокрушалась баба Вера. – В одночасье как подменили мальца! Ох, грехи наши тяжкие… Отмаливать тебя надобно!
И бабушка стала каждый день водить Васю в церковь. В церкви ему не нравилось – душно и скучно, и стоять долго. Мальчик настолько уставал за время службы, что весь оставшийся день лежал пластом.
– Молись, Васятка, – причитала баба Вера, – молись Господу нашему, Он не оставит тебя. Повторяй за мной: Отче наш, иже еси…
Вася покорно повторял слова молитвы, в глубине души желая, чтобы бабушка поскорее отвязалась от него и дала поспать. Ведь он так устал…
Мальчик угасал на глазах. Всегда подвижный и жизнерадостный, теперь он не хотел ни играть, ни бегать. Все его желания складывались в одно: поспать, или хотя бы просто полежать. А любая активность вызывала раздражение, короткое и бурное, переходящее в тоскливую апатию.
– Это всё грехи, грехи папаши твоего, – причитала баба Вера. – Столько душ невинно убиенных! Занесла его нелегкая в эту Чечню, будь она неладна! Прости, Господи, нас, грешных, – широко крестилась она и вставала на колени перед большой иконой, висевшей в углу комнаты.
Маленькая иконка появилась и на груди у Васи. На ней был изображен молодой человек с пышной шапкой тёмных кудрей, держащий в руках крест и непонятную коробочку.
– Пантелеймон-целитель, – баба Вера бережно надела образок через голову мальчика, – ему все христиане о здравии молятся. И ты помолись.
Анна
А сегодня наконец-то должны были приехать родители. Их не было почти три месяца. Ещё никогда Вася не ждал их с такой силой и отчаянием, особенно маму. Хотелось прижаться к её теплому мягкому животу и замереть. И даже поплакать – совсем немножко, капельку, ведь он же мужчина! Просто для того, чтобы тебя пожалели и погладили по голове, которая теперь всё время болела и наливалась тяжестью. А от подступающих слёз начинала болеть еще сильнее.
– Василёк мой, Василёк! – громко позвала Анна, войдя в дом, и весело срифмовала: – Мой любимый цветок! Ты где спрятался, сынок?
Родители приехали поздно утром, но Вася ещё спал. Он вообще последнее время вставал чуть ли не перед самым обедом.
– Мама! – мальчик, превозмогая слабость, вскочил с кровати и бросился в объятья матери.
– Сынок, – Анна, взяв ребёнка за плечи, отодвинула от себя и внимательно посмотрела на его осунувшееся лицо, – что с тобой, сынок? Похудел, мешки под глазами, – и добавила уже громче:
– Мама! Васятка болеет, что ли?
Нарочито громко звеня кастрюлями и крышками, баба Вера бесцельно переставляла посуду в кухонном шкафу.
– Отозвалися грехи-то в потомках, – еле слышно ворчала она, – души погубленные, неотмоленные на сыночка-то от отца и переметнулися. Спаси, Господи, и сохрани! Покаяться надо, помолиться вам, грешным. Тебе, Коля! – и размашисто перекрестилась на икону.
– Да ладно, ерунда это всё, – пробасил Николай, зять бабы Веры. – Что с Васькой-то? Гляньте, бледный какой, губы аж синие – а на дворе лето. А это что у него на груди? Икона? Вы на пост, что ль, ребёнка посадили? – и пробурчал себе под нос, чтобы не было слышно женщинам:
– Совсем уже с религией своей…
– Да какой пост! – всплеснула руками баба Вера. – Сама-то недоедаю, а Васеньку досыта кормлю. Дык только не ест ничего. Я уж и молебен заказывала, и за здравие свечки ставлю. Грехи твои, Коленька, покоя не дают. Сходил бы ты в церковь, к батюшке нашему, а? Исповедовался бы да покаялся.
Анна, с досадой взглянув на мать, подняла лёгонького сына на руки и пошла во двор. Вася, уткнув личико в её платье, с наслаждением вдыхал родной теплый запах и даже позволил себе поплакать. Мужчина – не мужчина, а сейчас он просто маленький мальчик. Ему плохо, а мама всегда поможет, пожалеет и вылечит. И голова болеть перестанет. Хотя сейчас, от плача, пульсирующая боль охватила её всю.
– Васятка, милый мой, да что такое?
– Мама-а-а-а… – жалобно хныкал ребёнок. – Мамочка-а-а… Мне пло-о-о-охо-о-о… Я хочу домо-о-ой…
Беспокойство матери возросло. Вот уж не думала она, что мальчик сам будет проситься домой, в город. Сын явно болел.
– А бабушка тебя лечит? – спросила Анна, заранее предугадывая ответ. Баба Вера лекарств не признавала, предпочитая лечиться народными методами.
Вася неуверенно откликнулся:
– Ну да… Я «Отче наш» рассказываю. Читаю, то есть. Ну, молюсь. По несколько раз в день. Вот так: Отче наш, иже еси на небеси… – монотонно забормотал мальчик.
В груди Анны появилось давящее чувство, словно её заливало холодным тяжёлым металлом. Дышать стало трудно, сердце сжало недоброе предчувствие.
– Надо ехать в город! – беспрекословно объявила она мужу. – В больницу!
– Да что там сделають-та, в больнице энтой? – проворчала баба Вера. – Нехристи там одни. Господа нашего не чтут…
Павел Львович
К врачу поехали не мешкая – в детскую поликлинику при областной больнице. Доктор осмотрел ребёнка и назначил дополнительные обследования. В тот же день Васю положили в стационар.
Мальчик мужественно выдержал многочисленные анализы. Точнее, у него просто не был сил ни сопротивляться, ни плакать. Была взята кровь из пальца и вены, а позже пришлось перенести мучительную процедуру пункции костного мозга и лимфатических узлов.
Прогноз был неутешительным. Лечащий врач, представившийся Павлом Львовичем, молодой мужчина с выбивающимися из-под медицинского колпака тёмными непослушными кудрями, вызвал Анну в свой кабинет. Стараясь не смотреть на женщину, он завел тяжёлый и малоутешительный разговор.
– Вам придется мужаться, Анна Петровна, – начал врач, поглядывая в историю болезни. – У ребёнка диагностирован В-клеточный лейкоз, – и, видя недоумённый взгляд матери, принялся объяснять:
– Это серьёзное заболевание крови. И, что прогностически неблагоприятно, в процесс уже вовлечены центральная нервная система, глаза, легкие. Из крови… как бы это попроще объяснить… постепенно, а у Василия достаточно прогрессивно, пропадают нормальные клетки крови и заменяются на незрелые, злокачественные.
– Это что, рак, что ли? – дрожащим голосом решилась перебить доктора Анна.
– Ну, – кивнул Павел Львович, и с некоторой деловитостью продолжил: – можно и так сказать. Эти опухолевые клетки заполняют органы и ткани. Продукция здоровых и зрелых элементов крови прекращается. По анализам в костномозговом пунктате нашего пациента практически стопроцентный бластоз. Другими словами, в костном мозге количество бластных клеток, они же – злокачественные… – и осёкся, прерванный тоненьким воем.
Молодой врач смущенно замолчал. Он всего пару лет назад закончил клиническую ординатуру и пока еще не совсем научился деликатно и тонко обсуждать с родственниками заболевания их близких. Порывшись в собственной памяти, доктор понял, что ему впервые приходится сообщать матери о том, что её ребенок, в общем-то, умирает. И этой женщине, честно говоря, совсем не нужно во всех подробностях описывать механизм заболевания.
– Анна Петровна, – осторожно позвал он. – Я всё понимаю, конечно. Но… но… – Павел Львович тщетно пытался подобрать слова.
Пауза, прерываемая лишь всхлипами безутешной матери, затягивалась. Внезапно доктор кивнул сам себе, приняв какое-то решение.
– Вы знаете, Анна Петровна, наше отделение сотрудничает с фармакологической фирмой «Панацеум фармасьютикал». Так вот, на клиническую апробацию нам должны прислать один препарат, который планируют использовать при лечении лейкозов. Рабочее название этого препарата – «Даклимаб», и как раз сейчас он проходит стадию клинических испытаний. Если испытания пройдут успешно, то это лекарство станет весьма популярным. Его формула создана на основе человеческих моноклональных антител и механизм действия направлен только на опухолевые клетки, избирательно и целенаправленно бомбардируя, так сказать… – «Опять меня понесло!» – с досадой подумал доктор, и, сцепив руки, решительно предложил:
– Анна Петровна, давайте попробуем использовать «Даклимаб» в комплексной терапии… э-э-э… чтобы полечить Васю.
Женщина подняла заплаканное лицо. В глазах засветилась отчаянная надежда.
– А он поможет? – одними губами спросила она.
– Новейший препарат, достойный Нобелевской премии. Экспериментальные исследования показали достоверную эффективность, – повторил врач слова сотрудника фармфирмы, представлявшего «Даклимаб», и засуетился, роясь в бумагах на столе:
– Только вам надо подписать добровольное согласие. Что вы проинформированы и согласны… э-э-э… добровольно. Правда, это лекарство пока отсутствует в отделении, но на днях его должны подвезти, – обнадёживающе заверил доктор – и отвёл глаза.
Павел Львович знал, что в сроках поставки стояла дата, слишком поздняя для того, чтобы помочь мальчику. Даже если лекарство доставят в назначенный срок, а не опоздают, как обычно, к тому времени его маленького пациента уже не будет в живых. И, предлагая подобный вариант лечения, он хотел только одного – чтобы эта молодая симпатичная женщина перестала плакать, а в её глазах появилась надежда. Что и как он будет объяснять потом – врач не знал. И не хотел сейчас даже думать об этом.
– А теперь, – с деланным энтузиазмом сказал доктор, забирая бумаги у матери, которая подписала их, не читая и практически не глядя, – давайте навестим пациен… э-э-э… Васю.
Анна и доктор направились в палату.
– А вот и мы! – пытаясь играть роль жизнерадостного Айболита, врач подошёл к постели мальчика. – Ты меня помнишь, малыш? Я – Павел Львович!
С трудом повернув бледное осунувшееся личико, мальчик посмотрел на доктора. Внезапно его глаза засветились, посиневшие губы тронула улыбка.
– Да, да… – прошептал Вася. – Па… ле… Вы Пантелеймон-целитель, я знаю, – и дотронулся до образка на своей груди. С него взирал святой с тёмными густыми кудрями, такими же, как у Павла Львовича. – А я молился, правда-правда, честное слово. Вот, послушайте, я наизусть знаю! – Преданно заглядывая врачу в глаза, мальчик изо всех сил старался говорить чётко и без запинок:
– Отче наш, иже еси на небеси…
– Бредит, – тихонечко шепнула медсестра.
Николай
– Покайся, Колька, – плакала баба Вера, утирая слёзы краешком головного платка. – При больнице часовенка есть, я у санитарочки спросила. Вымоли прощение у Господа Бога. Наш Господь милосерд, пожалеет ребёночка невинного.
Николай, за считанные дни постаревший на несколько лет, безмолвствовал.
Скрутив на животе узловатые пальцы, баба Вера продолжала причитать. Её слёзы высохли, и на смену жалобному тону пришло раздражение. С нарастающей злостью она выговаривала, вперив в зятя обличающий взгляд:
– А сколько ты душ-то загубил, а? Да почто она тебе была нужна, война-то эта, а? А ведь моя дурёха ждала тебя, Мишку Колосова со двора прогнала. Господи, какие женихи сватались…
– Мама! Меня в армию призвали, и я пошел, – процедил Николай.
– Ой ли! А кто в Чечню напросился, ась? Сам ведь, так-то! Так и живёшь с руками окровавленными!
– Мама, вы ничего не знаете! – Мужчина резко вскочил со стула и отошел к стене. – Перестаньте пороть чепуху.
– Да, бабка-то дура, бабка порет чепуху, – повысила голос баба Вера. – А внучок мой грехи твои на себя взял, чёрт окаянный, прости, Господи! Говорила я Анютке, что за убивца замуж собирается, да разве ж ей вдолбишь в голову-то чугунную, упрямую! А теперь Васяточка мой расплачивается! Кровиночка моя! Дохтур говорит, что не жить ему. А всё из-за тебя, нехристя!
Теперь Николай даже не пытался сдержаться. Бессонные ночи и напряжение последних дней дали о себе знать. Взвинченный последними словами тёщи, мужчина стремительно шагнул к ней. Губы его побелели, руки сжались в кулаки, покрасневшие глаза лихорадочно горели. Баба Вера отшатнулась к стене.
– А ты моего сына заранее не хорони, – впервые за все время совместного житья перешел на «ты» Николай. – Какого хрена врача не вызвала, дура старая?! Всё свечки в своей поганой церкви ставила? Картинки на шею нацепила? Павел Львович сказал, что пацан мой уже в какой-то там запущенной стадии!
– Да я ж за внучка своего, – тоненько пропищала баба Вера и вновь заплакала, подвывая. – Да я ж живота своего не пожалею-у-у… Да я ж за Василька-а-а…
Николай сник и сел на стул, рассматривая свои большие натруженные руки. Жёсткими заскорузлыми пальцами он мог легко согнуть толстый гвоздь и сделать из него колечко. В одиночку перетаскивал брёвна, которые и втроём бы еле подняли соседские мужики из деревни, на удивление физически крепкие, хоть и поголовно пьяницы. Он всегда верил в свою силу, телесную и духовную, в то, что с лёгкостью выстроит свою жизнь, поставит на ноги сына, обеспечит семью, а Анна будет счастлива. И вот теперь он оказался бессилен. Николай почти никогда не болел, даже не знал, что такое простуда, и свято верил, что Вася, его первенец, железным здоровьем пошёл в него. Как так могло получиться? Какие-то маленькие клеточки в крови сына дали сбой, как рассказала Анна после беседы с лечащим врачом, и не хотели созревать. И даже его сильная и здоровая кровь, наполовину присутствующая в теле родного ребенка, не смогла устоять перед этой напастью. Почему это произошло? Откуда взялось?
Рядом с мужчиной продолжала скулить баба Вера.
– Не надо, мама, – тихо попросил Николай. – Даст Бог… – и осёкся.
– Сынок, – порывисто обратилась к нему женщина, назвав его так впервые с тех пор, как стали жить вместе. – Послушай ты меня, старую. Зайди в часовенку, поставь свечечку за Васеньку, у меня есть с собой, – и, видя, что Николай не противоречит, быстро продолжила: – Ну что тебе стоит, а? Ну неужель хуже станет? Помолись, попроси прощения у Боженьки. Он всё видит, он простит, явит чудо свое. Сыночек, Коленька, родненький! Хочешь, на колени перед тобой встану!
Из палаты вышла Анна. Баба Вера и Николай вскинули головы, напряжённо вглядываясь в ее лицо, пытаясь прочесть по нему что-то. «Как она постарела, – невольно подумал муж, – а когда спала в последний раз?». Анна отрицательно качнула головой, затем устало опустилась на стул и закрыла лицо руками. Сквозь пальцы текли слезы. Всё было понятно без слов.
– Пойду покурю, – буркнул Николай и встал.
Он окинул взглядом двух убитых горем женщин и, не дождавшись от них не только слов, но даже взгляда, пошёл по коридору, вышел на лестницу. Достал папиросы, но закурить не торопился. Этажом ниже была часовня, маленькая комнатушка с одиноким высоким подсвечником посередине. Подсвечник заканчивался чашей, уставленной тоненькими свечками. На стене висела икона с каким-то святым. Тёща сказала, что это святой Николай-угодник, покровитель детей.
Дверь оказалась приоткрыта. Перед тем, как сделать шаг в часовню, Николай, секунду помешкав, перекрестился. Зашёл внутрь, вдыхая запах воска. Пожалел, что не решился взять свечку у бабы Веры. Затем, смотря в умные строгие глаза седовласого старца, голова которого была окружена светлым жёлтым нимбом, тихо проговорил:
– Помоги, а? Тёзка всё ж, Николай тоже. Васю, сына моего, не забирай. Как там… – мужчина наморщил лоб. – Отче наш, на небе… Пусть имя твоё светится… То есть святится имя твоё… И царствие пусть придет твоё. На земле и в небесах… И это… Аминь.
В замешательстве покусав губы, Николай вздохнул. А потом вдруг сделал шаг вперед, чуть не опрокинув высокий неустойчивый подсвечник.
– Господи! – с надрывом произнес отец умирающего ребенка. – Господи! Ты меня слышишь, Господи? – почти кричал Николай. – Я прошу тебя, если ты есть. А ты есть! Ты должен быть! Пусть мой сын не умрет. Забери меня, душу мою, но оставь Василия! Сделай так, чтобы он жил, Господи, сделай так, я прошу! Я умоляю тебя!!! – и упал на колени, не замечая льющихся слёз и недоумённые взгляды проходящих мимо часовни людей. – Подари ему жизнь! Возьми всё что хочешь, Господи!
Сквозь пелену слёз ему показалось, что нимб вокруг головы святого на мгновение вспыхнул золотом, озарив лицо старца мягким желтоватым свечением.
Николай не помнил, как вышел из часовни. И не понимал, что это на него, закоренелого атеиста, внезапно нашло. Последний раз он плакал девять лет назад, когда на войне впервые застрелил человека. Позже комбат старательно разъяснял, что боевики – это государственные преступники, в основном бандиты, и что их надо убивать без сожаления.
Трясущимися руками мужчина зажёг папиросу, покурил, стоя в пролете лестницы. Перед глазами стояло измождённое, неестественно повзрослевшее личико сына с огромными напуганными синими глазенками.
Спустя какое-то время Николай вернулся в коридор, к белым пластиковым стульям, которые стали уже родными и ненавистными одновременно. Там была только баба Вера.
– А где Аня?
– Ее в палату кликнули, – прорыдала пожилая женщина. – Проща-а-а-аться-а-а-а-а…
– Что?! – Николай побежал по отделению.
Вася лежал на кровати, опутанный трубками и проводами. К его руке была присоединена капельница с золотистой жидкостью. На секунду Николаю показалось, что он совсем недавно видел этот цвет, желтоватый и чуть сияющий. Сын казался совсем крошечным и таким беспомощным на белом просторном ложе. Анна сидела рядом, держа ребёнка за руку.
– Все показатели стабильны, инфузия проходит успешно, – раздался голос медсестры.
– Я же говорил! – радостно воскликнул Павел Львович. – Новейший препарат. Он должен был помочь! Должен!
Молодая женщина вздрогнула, с отчаянной надеждой всматриваясь в лицо сына. Веки мальчика дрогнули, он открыл глаза. Внезапно губы ребенка беззвучно зашевелились. Анна поняла: он сказал «мама».
– Сыночек, я здесь, я с тобой, – сдавленно прошептала она. – Я никуда не уйду.
– Следите за динамикой, – велел доктор и, с трудом обогнув застывшего в дверях отца, вышел из палаты.
Чудо
Павел Львович прошёл в свой кабинет, запер за собой дверь и устало присел на край стола. Стащил с себя медицинский колпак и вытер лоб, взъерошив курчавую голову. Подумав, подвинул к себе телефон, набрал номер. Дождавшись ответа, сказал собеседнику:
– Ты представляешь, Илья Степанович, «Даклимаб» действительно эффективен, разработчики не ошиблись. Но что самое странное, ты меня слышишь? – сделав паузу, он с нервным смешком продолжил: – Договоренность была на завтра. А ребята из «Панацеума» что-то со сроками напутали и сегодня подвезли! Раньше, а не позже, как обычно у них бывает! И ведь в самый раз, а то потеряли бы пацана. Ну не чудо ли, а? Нет, ну ты скажи, Илья Степанович?! Статейку теперь напишу, а то заведующий для категории требует. Надо же, как всё удачно совпало.
Положив трубку, Павел Львович посмотрел в окно. В небе проплывало белое высокое облачко, напоминающее башню.
– Отче наш… – задумчиво произнёс молодой врач, – на небеси… |
Рассказ открыт для комментариев