Утро началось с неприятностей. Я бы даже сказал – с форменного бл…ва. А именно – со звонка в дверь. И кого черти принесли в такую рань?
Впрочем, я догадывался, кого. Отец Серафим – больше некому! Вот ведь дурная привычка у человека – приходить ко мне в полдень, забывая при этом ключи от квартиры! С трудом поднявшись, как спал - в семейных трусах и майке - пошёл открывать незваному гостю.
- Здравствуйте!
В первый момент я подумал, что сплю, и передо мною очередная эротическая фантазия! Последняя женщина была у меня три года назад - а вечером я смотрел местные новости. Возбуждённое подсознание сыграло злую шутку.
- Заходи, - я повернулся к фантазии спиной, чтобы не показывать своей эрекции, и пошёл в сторону спальни.
- Э-э, простите … !
Заходить она не торопилась. Правильный выбор, между прочим – вокруг полно сексуальных маньяков! В коридоре стало шумно. (Скорей всего, это были всё-таки шорохи, но после вчерашнего звуковой порог повысился.)
У меня типовая трёхкомнатная квартира. Последний раз уборка проводилась четыре месяца назад, ремонт не проводился с момента сдачи дома. Все женщины, попадающие ко мне в первый раз, теряют дар речи.
Кухня – привет из социалистического прошлого. Квадратный стол, три табуретки, буфет, плита и холодильник «Полюс». В остальных комнатах ещё лучше! Слова: диван, кресло, ковёр - забудьте, как страшный сон. Обои клеились последний раз лет пятнадцать назад. Два шкафа для одежды и три стенки для книг. Из удобств офисный стул и пять табуреток – чтоб гости знали своё место. Кроватью служит матрац, лежащий на полу. Зато комп со всеми наворотами, и установлен на дорогом компьютерном столе.
Наконец моя эротическая фантазия дошла до спальни.
Не одна.
Её сопровождал двухметровый амбал с видеокамерой. Вероятно, в качестве телохранителя и компаньона.
Поверить в реальность происходящего было сложно - слишком уж часто в последнее время я видел её в сэксуальных снах. Да и местные новости смотрел исключительно ради встречи с ней – мечтой поэта!
Кстати о птичках - небольшое отступление. «Секс» звучит мягко, принимающее. Вот вы только произнесите: «Секс» - плавно, с придыханием. А теперь скажите: «Сэкс» - жёстко, твёрдо. Вывод: и как же нормальный русский мужик должен говорить – «секс» или «сэкс»?
А как должна говорить женщина?
То-то и оно, пидорасня сплошная сейчас по ящику выступает! Смотреть тошно! Только местные новости и спасают!
- Простите, мне сказали, что здесь живёт экзорцист, - перебила она ход моих мыслей.
Я понял, что она смотрит в одну точку. Проследил направление взгляда. Она покраснела. Оператор хрюкнул от сдерживаемого смеха.
Ну и что? Нормальный у меня размер. Среднестатистический. И вообще – я в трусах! Семейных, как я уже говорил.
- Я оденусь. Ты не возражаешь?
Теперь она стала пунцовой, но взгляд от моего достоинства оторвать не могла. Оператор бесшумно сползал по стенке за её спиной. Камеру, кстати, гад, не выключил! Хорошо, что мне одеться – пятнадцать секунд чистого времени, а то бы она точно в обморок упала от избытка чувств!
Затянув портупею на джинсах, я уселся на стул. Мозги пока не включились.
- Ещё раз. Кто сказал, что я эх-хзорцист?
- Ой! Мы, наверное, ошиблись! – она резко развернулась, собираясь вылететь из комнаты.
- Стоять! – резким, командным тоном (хоть чему-то хорошему в армии научили!).
Замерла.
- Вы пришли по адресу. Несите табуретки из другой комнаты. Будем говорить.
Всё-таки я герой! Вести беседы перед камерой на больную голову! Мне, наверное, за это награда полагается! Они пришли с табуретками. Сели. Допрос с пристрастием начался:
- Прежде всего, как мне вас называть?
- Кого – «нас»? – уточнил я и посмотрел по сторонам.
- Ну, вас.
Для убедительности она указала на меня рукой. Такой эротичный жест, открывающий мне навстречу правую ладонь.
- Я что, так плохо выгляжу?
- Да нет.
(А она ещё и врушка! Ну не могу я после пьянки хорошо выглядеть! Сотни раз проверял!)
-Тогда почему на вы?
- Из вежливости.
- Какая ж это вежливость, если ты меня оскорбляешь?
Она опять начала краснеть.
- Простите.
Оператор у неё какой-то ненормальный. Он что – не выключает камеру ни на минуту?
- Ты уж постарайся.
- Так вы… простите… ты – экзорцист?
- Похож?
- Нет! – опять смущение, и уточнение. - То есть, не очень!
Что-то она совсем растерялась. Я, конечно, знаю, что я не подарок, но не до такой же степени! Или она в меня влюбилась? Или влюбилась в мой член? Но если девушка просит, надо отвечать правдиво:
- Я действительно помогаю изгонять бесов и освящать жилые строения.
- И как часто вы это делаете?
- По-разному. Когда раз в неделю, когда несколько раз за день.
- Работа тяжёлая?
Хороший вопрос. И как на него отвечать?
- Смотря с чем сравнивать.
Она привела нашу беседу к своим домашним заготовкам. В голосе появились уверенность и желание загнать меня в ловушку.
Нет, больше всего в её репортажах мне, конечно же, нравится её грудь! Не особо большая – второй размер - но довольно красивой формы. У меня ушло три месяца, чтобы определить – есть у неё поролон в лифчике или нет. Определил – нет.
Опять отвлёкся!
Я хотел сказать, что кроме ярко выраженных достоинств заметил в моей журналистке ещё и профессиональную хватку. Девочка чётко знает, какие ответы ей надо получить от клиента, и как этого добиться. В результате получается авторское мнение, высказанное словами опрошенного.
И ещё – она очень гордится своим атеизмом. Я ей даже завидую.
- Насколько сильно вы устаёте?
- Опять ты меня оскорбляешь! – тяжко вздохнул я.
- Извини, – на этот раз на провокацию она не поддалась. – Так насколько сильно ТЫ устаёшь от работы?
- Иногда еле доползаю до квартиры.
- Как вчера, например?
Хорошая ловушка. Надо в неё попасть.
- Да, как вчера.
- Поня-атно!
Она ожидала увидеть смущение на моей запойной роже. Зря. Смутиться я забыл. Ей пришлось продолжать допрос:
- И сколько стоит освящение, если не секрет?
- Сколько не жалко.
Она ожидала, что я буду запираться. Что сошлюсь на коммерческую тайну. Что совру, наконец. Репортаж был практически готов.
- А если мне, например, жалко даже десяти рублей?
- Значит, обряд обойдётся тебе меньше десяти рублей.
- Но …
Она многозначительно промолчала.
- Да нет никаких но! – этот вопрос набил оскомину. Я уже устал повторять. Язык обтрепал, можно сказать. - Каждый даёт столько, сколько ему не жалко.
- И много вы зарабатываете таким образом?
- Много – это сколько?
- Десять тысяч, двадцать?
- В месяц, в среднем, сто тысяч.
- Долларов?
- Я в России живу – а ты где?
- Здравы будете, молодые люди!
Она аж подпрыгнула от неожиданности. Оператор чуть не разбил свою камеру. Отец Серафим обожает такие приколы.
Пиво, принесённое им, оказалось очень кстати! Полбутылки исчезло практически мгновенно.
- Вы тоже экзорцист? – спросила она у Фимы.
- Экзорцисты у католиков, – терпеливо объяснил он. – У нас просто священнослужители.
- Но лично вы специализируетесь, - правой рукой журналистка обозначила кавычки, - на изгнании нечистой силы?
Она почувствовала себя в своей стихии. Фима ещё со школы не мог смотреть девчонкам в глаза – романтик, мать его! Потом его окрутила одна шалава. Гуляла налево и направо и всё ему рассказывала.
Потом он вскрыл себе вены из-за неё. Я успел вовремя. Отвёз его в больницу. Набил ей морду с отягчающими. Получил условный срок в три года. Из больницы Фима (Сергей Фимкин) ушёл в монастырь, где стал Серафимом. От судьбы (и школьной клички) не уйдёшь! Фактически – одна тварь испортила две человеческие жизни.
Монахам нельзя смотреть на женщину. И в её присутствии вести себя подобает скромно и кротко. Фима медленно наливался краской.
- Да, конечно.
- И вы зарабатываете этим деньги?
- Да.
- Много?
- Что значит много, дочь моя?
Пулемётная скорость вопросов и смиренная кротость ответов. Я наслаждался пивом и разговором. Даже не знаю, чем больше.
- Ваш напарник утверждает, что не менее ста тысяч рублей в месяц.
- Наверное.
- И на что вы тратите заработанное?
- На общее благо.
- В том числе и личное?
- У нас нет личных благ.
- А эта квартира?
Этот выстрел попал в молоко!
- Это не благо. Это место проживания, доставшееся по наследству. Это не является, и никогда не будет являться церковной собственностью.
Кротость и смирение в голосе. Ярость внутри. Ещё чуть-чуть, и Фима взорвётся. А она осознанно его на это провоцирует!
- Анечка, может быть скажешь, что именно ты хочешь от нас услышать? Мы с Фимой тебе всё-всё расскажем.
Это сказал я, чтобы вновь привлечь её внимание к своей скромной персоне. Открылась вторая бутылка пива.
- Откуда вы знаете моё имя? – удивилась звезда местного эфира.
А теперь не отводить от неё взгляд:
- Мы с Фимой всё лето спорили – какой у тебя размер груди, и носишь ли ты в лифчике поролон. У тебя второй размер и поролона нет. Верно? – очень уж мне нравятся девушки с кирпично-красным цветом лица! – Фима мне ящик пива проспорил.
Оператор не удержался и сполз-таки по стенке вниз от сдерживаемого смеха.
- Вы всегда так себя ведёте с женщинами?
Глупый вопрос!
- Да! – я взорвался. – Хочешь снять репортаж об аферистах? Снимай. Тебе за это заплатят! На меня возбудят ещё одно уголовное дело. А Фиму, возможно, лишат сана.
- Вы обманываете людей! – оказывается, журналисты тоже умеют орать перед камерой! Журналистка превратилась в разгневанную фурию.
- Аня, сейчас мы с вами отправимся на освящение, - Фима явно решил меня кинуть. Вот только где? – И вы, вместе с вашим оператором сами всё увидите. Согласны?
- Что?
Мы сказали это хором – я и она.
- Срочное дело. Я сам узнал полчаса назад. И медлить нельзя, - Фима выставил руки вперёд, словно оправдываясь передо мной.
- Зае…сь!
Я бросился в ванную, сунул пальцы в рот и вызвал рвоту. Вторая бутылка пива при данном раскладе – по-любому лишняя. Сволочь-оператор снимал, как я блюю в раковину.
Облегчив желудок и вымыв морду, я поблагодарил Фиму. Даже без мата, что удивительно. Наверное, постеснялся камеры.
- Будь здрав, сын мой! – кротко поблагодарил он.
Отец Серафим во всей красе. Я дал себе зарок - в следующий раз спасать его от эмансипированных журналисток не буду! Пусть хоть под землю проваливается!
Возле подъезда дежурила баба Люся. В её квартире гонят самогон, поэтому каждый день с обеда она караулит нашего участкового.
- Возьмите, отец Серафим!
Дежурная бутылка перекочевала в дипломат Фимы. Оператор этот факт заснял чуть ли не покадрово.
- Будь здрава, Людмила.
Умеют же некоторые! У меня благословлять бабу Люсю язык бы не повернулся!
- Разве священнику можно пить?
Вопрос не требовал ответа. Ещё одно разоблачение, сделанное принципиальной журналисткой.
От моего дома до храма – три минуты ходьбы. Наверное, это судьба. Или глупая шутка того … наверху который. Самое паршивое – мне уже не хочется ничего менять. Втянулся.
- Как всё же получилось, что вы стали заниматься этим?
Она не унималась. Не давала собраться.
Ей нужны ответы? Она их получит:
- Подружка Фимы была сексуально озабоченной. Трахалась налево и направо. Фима ушёл в монахи. От переживаний у него открылся дар – изгонять бесов. А у меня открылся дар – вытягивать его из полной ж..ы, в которую он регулярно попадает, занимаясь этой ерундой.
- Можно выбирать выражения?! – почти с ненавистью рявкнула журналистка.
Точно! Она в меня влюбилась. Иначе с чего такая реакция на честный ответ?
- Не нравится? Затрёшь при монтаже, - посоветовал я.
Мы пришли. Не к самому храму, а к церковному дому за ним. Здесь была очередь человек в семь-восемь. Дверь отворила матушка Агафья - женщина лет сорока пяти-пятидесяти. Она прислуживала по дому и встречала гостей.
- Отец Пимен ждёт вас, - произнесла она с поклоном.
Съёмочную группу с нами не пустили.
- Бог в помощь, дети мои! – судя по тону сказанного, пожелание не было искренним.
- На хрена нам обуза, - я сделал эффектную паузу и добавил. – Батюшка?
Отец Пимен поморщился. И даже соизволил подняться из-за своего рабочего стола. Я вызываю у него однозначную реакцию, но избавиться от меня он не может.
- Мы боремся за сердца людские.
- Реклама, значит?
Фима терпеливо сносил мой тон. Ему неприятно, что с отцом Пименом я разговариваю так грубо, но переделать меня уже не удастся никому. Начальство же делало вид, что всё нормально:
- И потому цель наша – обличать козни бесовские.
В первый раз пообщавшись с отцом Пименом, я охренел. Не может человек в наше время так выражаться! Главное – он же отлично понимает, что я ему говорю, но отвечает именно так. Теперь-то и я могу переводить с его языка на нормальный. Но сколько же времени на это потребовалось!
- То есть надо сделать клип? – всё-таки решил уточнить я. А заодно прояснил ещё один вопрос. – Если попросят денег, сколько можно им кинуть?
- Не о том, думаешь, сыне. Гордыня тебя одолевает!
Это тоже понятно. Перевожу на нормальный. Сумма практически любая. И надо быть поосторожнее на задании.
Нет, всё-таки отец Пимен мужик хороший. Только вот метит он в митрополиты. А конкуренция у них сейчас очень большая. Даже ставят вопрос о том, какой из Храмов в Городе надо считать главным. Политика, она и в Церкви политика. Вот и решил иерей Пимен сделать себе рекламу через нас с Фимой. Так что, пока всё понятно.
Мы поклонились, и он нас благословил на богоугодное дело.
С адресом повезло. Девятиэтажка в трёх минутах езды от Храма. Кстати о езде – до места мы добрались на «Митсубиси Оутландер». (Или как правильно его по-русски называть?) Это наша штатная машина – дар от одного клиента. Журналистка захлёбывалась от восхищения. Ещё бы - целая авторская передача о мошенниках в рясах! Смотрите, граждане, на что ваши пожертвования уходят!
Итак, мы на месте. Многоподъездный девятиэтажный дом, прозванный в народе «Китайская стена». Сквер перед домом – «Козий парк». И бабушка – добросовестная прихожанка. Мне и Фиме поклонилась чуть ли не в пояс – журналистку практически уничтожила взглядом.
- Вы зачем нас вызвали? – в голосе Фимы доброта и искренняя заинтересованность.
Вот из-за таких божьих одуванчиков у нас две третьих ложных вызовов! А если и сегодня будет пустышка, я бабку просто порву!
- Так соседи мои снизу. Антихристы. По ночам Диаволу молятся.
- Давно? – не вытерпел я.
- Что? – поперхнулась бабка. Заготовленная речь вылетела у неё из головы.
- Давно молятся?
- Две недели.
- А раньше не молились?
- Господь с вами. Они ж приличные люди! Учёные!
- А сейчас вдруг эти учёные стали молиться? – начал я закипать.
- Расскажите подробнее о соседях.
Фима просто поражает меня своей доброжелательностью! Казалось бы – досталось парню в жизни от баб, ан нет … Даже сейчас, когда явно видно, что бабка решила сделать поклёп на соседей. Раньше такие стучали в органы - теперь стучат нам.
- А что рассказывать? Семья-то приличная. Эдуард Григорьич – прохвессор. Жена его, Карелия – врач. Дочка у них – Женька. Приличная девочка. Ничего себе не позволяет. У неё недавно кавалер появился. Но тоже приличный. С цветами! Всё как у людей.
- В последнее время не случалось чего-либо странного?
- А как же шь? Надысь ночью прикатила иномарка с чёрными этими, и из неё вроде бы Женька вылезала. Только это не точно.
- С чёрными?
- С носорогами, – объяснила бабка.
Стало понятней – лица кавказской национальности. Далеко нам ещё до политкорректности!
- Ещё что-нибудь случилось.
- Так Марковна померла семь дней назад. У неё ещё лицо такое страшное было – зелёное. И язык высунут. Прям страсти Господни!
Твою мать! Семь дней назад! А с нами журналисты!
- Подробнее, пожалуйста! – это Фима. Он тоже схватывает на лету.
- Про Марковну? – удивилась бабка.
- Нет, про девицу Евгению, – голос Фимы спокоен и кроток, как и полагается голосу священнослужителя в подобных случаях.
- Так ведь приличная девочка. Ничего плохого не скажешь.
- Номер квартиры, пожалуйста.
Бабка назвала номер квартиры. Мы с Фимой отошли, так чтобы нас не слышал никто из сопровождающих.
- Непонятно.
Это слово означало, что Фима не понимает, как так получилось, что нам вовремя не сообщили о смерти потенциальной ведьмы. Почему наша бабка так хорошо отзывается о молодой девушке. И вообще, что здесь происходит?
Жизненное наблюдение – всех девушек бабки называют шалавами, вне зависимости от того, как там всё на самом деле. Вероятно, бабки вспоминают свою молодость. Либо эта Женя страшна, как смертный грех, либо … О втором варианте думать не хотелось. Однако, если верить предчувствиям, проклёвывался именно он.
- Ты же не собираешься жить вечно? – пожал я плечами.
Достойный ответ. За три года совместной деятельности мы научились опускать преамбулы и пояснительные предложения.
- А если кто-нибудь пострадает?
Фима имел в виду журналюг.
- Не волнуйся, этим кто-то буду я. Мне за это деньги платят, – я постарался ухмыльнуться как можно циничней.
- Хорошо. Ты сам сказал.
Фима сделал вид, что поймал меня на слове. Я понимающе улыбнулся, и он покраснел. Ну да, теперь на нём никакой ответственности за жизнь этих теле-пней нет. Он умыл руки.
Обряд эх-хзорцизма по-русски начался.
На звонок в дверь открыла женщина в домашнем халате и бигудях (или «в бигуди» – как правильно?). По внешнему виду между сорока пятью и пятьюдесятью. Карелия Петровна.
- Здрава будь, раба божия. По заявлению прихожан должен я произвести заупокойную службу по Варваре Марковне, преставившейся на днях.
За время этой тирады Фима успел проникнуть в квартиру. Женщина стояла в дверях с отвисшей челюстью и наблюдала за непрошеными гостями, даже не пытаясь возмутиться. Наконец смысл сказанного начал до неё доходить.
- Вы ошиблись! Вам этажом ниже.
А вот теперь моя очередь. Мягко взять за руку. Проникновенно посмотреть в глаза.
- Может быть. Но у нас своё начальство. Вы же понимаете - прислали разнарядку. Вот даже камеру приставили. Сказано – квартира девяносто два и хоть расшибись. Да не волнуйтесь вы так. Мы вам потом все комнаты освятим. Сами понимаете – дурдом такой сейчас везде.
Пожилые женщины – это мой конёк. Почему-то, я внушаю им ничем не прикрытое доверие. Вариант «ошиблись номером» не импровизация, а домашняя заготовка.
Фима прочно обосновался в зале и готовился к обряду. Я заговаривал зубы Карелии Петровне. Оператор водил камерой из стороны в сторону, не зная, что важнее на данный момент. Аня чувствовала себя лишней, но держала микрофон как можно ближе ко мне.
А потом из кадила повалил сладковатый дымок и зазвучал парадный речитатив отца Серафима. Глубокий чистый голос, от которого у меня всегда комок подступает к горлу. Впрочем, не у меня одного. Обе женщины заворожено уставились на Фиму. Только сволочь-оператор продолжал снимать, как ни в чём не бывало.
Эта идиллия продолжалась минуты две. Потом началась вибрация. Дрожали стёкла в окнах и в дверцах стенных шкафов (или правильнее это называть стенкой?). Зазвенела хрусталём люстра. Фима ничего этого не видел и не слышал. Он был в экстазе.
Потом у всех начали вставать дыбом волосы. У меня короткая шевелюра, так что это выглядело не особо страшно. У Ани каре – которое превратилось в иголки ощетинившегося ежа - или дикобраза, если быть точным. Зато волосы Карелии Петровны освободились от бигуди (бигудей?!) и встали гималайскими пиками над головой хозяйки.
Фима продолжал читать. И с его волосами ничего не происходило. Даже у меня сердце ушло в пятки – а я видел эту картину уже не в первый раз.
Потом рухнула люстра. Она упала в каких-нибудь паре сантиметров перед Фимой – он продолжал чтение.
По ушам ударил крик. Нечеловеческий – на уровне ультразвука. Волна холода прокатилась по телу, заставляя замереть на месте.
Фима продолжал читать.
Хлопнула незакрытая дверь в квартиру. И в следующую секунду в комнату влетело разъяренное нечто. Оно не видело никого и ничего, кроме Фимы, читающего молитву. В правой руке у этого нечто был нож.
Я успел вовремя. Как обычно, помогла реакция.
Нож не дошёл десяти сантиметров до затылка Фимы. Потому что застрял в кисти моей левой руки. Действительно, как ты пойдёшь дальше, если гарда упирается в ладонь?
Потом дело техники: резко повернуть ладонь к себе, вырывая нож из руки этого чуда, и лапой дьявола ударить вертикально под дых летящему телу.
И посмотреть, как милая девочка Женя опускается на пол, судорожно ловя воздух ртом. Любой качок на её месте уже отрубился бы – проверено опытным путём. Удар средними костяшками пальцев в «солнышко» - вещь малоприятная. Но девочка была не в себе. Точнее, в ней было НЕЧТО. И она поднялась.
Поднялась, чтобы получить от меня пару раз наотмашь. Нет не по лицу – по соскам. Хорошо, что грудь девочки где-то между третьим и четвёртым номером. Потому что, чем меньше размер – тем меньше чувствительность сосков в подобной ситуации. Тогда единственная надежда на удары в паховую область (Или как там прилично называется место, где находятся половые губы?)
Крик, вырвавшийся из её горла, не был человеческим. Женя забилась на полу в падучей. Она рвала на себе одежду – благо той было немного по причине тёплой погоды. Аня и Карелия Петровна не могли сдвинуться с места – обычный человеческий шок. Сволочь-оператор продолжал снимать.
А потом наступила тишина - это Фима прекратил чтение. И сразу же обмякла Женя. За какие-то пятнадцать секунд она умудрилась разорвать на себе всё, включая трусы – лифчик она не носила.
Я взял её на руки и понёс к лифту. Фима полетел вниз по лестнице. Родительница опомнилась только когда закрылись двери кабины - одной проблемой меньше.
Женя была без сознания, что облегчило транспортировку. «Оутландер» оказался как нельзя кстати. Уже через минуту мы вернулись к церковному дому. Для постоянных посетителей подобная картина не в новинку. Люди начали расходиться – потому что такое наше появление означает конец приёма у иерея Пимена.
Матушка Агафья успела приготовить всё необходимое для таинства. Со стороны это выглядит как один из обрядов чёрной мессы. Фигуры, начерченные мелом на полу, тяжёлый малиновый бархат на стенах, толстые свечи с воском странного цвета и в центре комнаты алтарь с обнажённой девушкой в бессознательном состоянии.
Мы с Фимой зафиксировали руки, ноги и голову Жени кожаными ремнями. В рот вставили деревяшку – чтобы не прикусила себе язык и не произнесла чего-нибудь особо мерзкого.
Меня стала доставать левая кисть. Нож всё ещё находился в ней. Шок проходил, сменяясь острой разрывающей болью. В машине я успел проглотить треть бутылки Люсиного самогона – офигительная вещь, настоянная на полыни! Но опьянения не было и в помине, только уникальное состояние отстранённости. Уже за одну эту вещь бабе Люсе можно простить все грехи молодости и зрелости. А грешить эта мать восьмерых детей умела – вряд ли кто может упомнить и десятую часть её кавалеров.
Отец Пимен начал читать. Его голос уступает по силе и тембру Фиминому, но всё равно отдаётся в печёнках. Если вы ни разу его не слышали, вам не понять – как внутренности обжигает теплом, как уносятся из головы мысли и как уходят из тела боль и усталость. Ты хочешь перевести в слова то, что чувствуешь, но у тебя не получается. Тебе легко и спокойно. А по щекам катятся слёзы.
Женя кричала. Грызла деревяшку. Дёргалась, напрягая все мышцы, выгибалась дугой и пыталась разорвать ремни. Слова отца Пимена терзали её душу, выжигая скверну до последней капли.
Она была прекрасна. Настоящая фотомодель времён Шиффер и Евангелисты. У неё не было жира и не было той отвращающей худобы, которая свойственна современным звёздам. Умом я осознаю, что её движения на алтаре, её запахи, издаваемые ею звуки – всё это просто обязано вызывать сексуальное влечение. Особенно у меня. В это трудно поверить, но здесь, на святой земле, во время обряда, зов тела отходит прочь. Может быть, это наркотик. Наверняка, у меня эйфория.
Обряд близился к завершению, когда в комнату влетел оператор. Он задыхался, почти падал на пол, но продолжал снимать. Крики Жени прекратились. Тело обмякло. Матушка Агафья накрыла девочку льняной простынёй и разрезала кожаные ремни.
В комнату влетела неутомимая журналистка… И упала на пол, пытаясь отдышаться.
Отец Пимен, не обращая внимания на посторонних, приложился к бутылке. Той самой, содержимое которой я незадолго до этого слегка уменьшил. И принял на грудь иерей неплохо – так, что Фиме осталось меньше пятидесяти грамм. Ну да он у нас не силён по части выпивки.
Минут через пять, когда самогон начал действовать, отец Пимен принялся за меня. Он медленно, читая молитву, вытаскивал нож из моей ладони. Фима поливал лезвие святой водой. Я держался здоровой рукой за алтарь и орал благим матом.
Потому что святая вода испарялась с ножа, а отец Пимен вытаскивал его не торопясь - пару сантиметров в минуту. Пятнадцать сантиметров лезвия – восемь минут раскалённого металла, прожигающего моё тело. Наверное, оператор был счастлив – камера зафиксировала весь процесс в деталях.
Нож поместили в серебряный сундучок, и я привалился к алтарю спиной. Матушка Агафья накрыла покалеченную ладонь своими руками и зашептала что-то. Может быть даже не молитву. Я как-то спросил у отца Пимена – что она шепчет? Он грустно улыбнулся – и у меня сразу пропала охота интересоваться подробностями.
Ещё через пять минут я показал свою левую ладонь видеокамере. На месте дырки краснел шрам двухнедельной давности.
- Всё, ребята, больше ничего интересного не будет, - устало сказал я.
Оператор, однако, снимать не прекратил. Мне было всё равно. Ладонь жутко чесалась – и сил осталось только чтобы дотянуть до кровати. Зазвонил сотовый. Это был участковый из Жениного дома. А, по совместительству, наш с Фимой одноклассник.
- Привет, Мартын, что-то случилось?
Изображать невинность вошло у меня в привычку ещё с предвариловки.
- Говорят, девочка пропала. Её прямо из дома похитили странные личности, – по тону его голоса легко можно предположить, что Мартын даже не догадывается о том, где может находиться подросток.
- Приезжай к Храму – забирай дрова.
- Всё нормально?
- В лучшем виде. Неделя комы минимум.
- Твою мать! И что я в отчёте писать буду?
Кто про что, а вшивый про баню! Хотя его можно понять - статистика, показатели и прочая фигня. Кому хочется квартальной премии лишиться?
- Мартын, ты прям, как маленький! Пиши, что хочешь.
- Я тебе когда-нибудь точно морду набью!
И наш с Фимой одноклассник отключился. Это означает, что через пять-десять минут к Храму приедет наряд милиции в «бобике» и заберёт жертву похищения. В том случае, если родители не напишут заявления – разбирательств не будет. Если напишут – я буду единственным обвиняемым.
Как обычно.
Можно отправляться домой. Спать.
Ещё одно бл…ское утро. Ещё один звонок в дверь. Я решил, что это Фима, и опять ошибся. Осталось только показать звезде местного телеэфира задницу и пригласить в квартиру:
- Заходи. Что где находится – знаешь.
За прошедшие три дня Анечка заметно сдулась. Опустились плечи, потускнел взгляд, и даже косметика теперь лежала неровно на лице. Либо это неприятности на работе, либо одно из двух.
- Извини меня, пожалуйста!
Она старалась не смотреть мне в глаза. Следовательно – приготовила какую-то подлость.
- Говори.
Я не люблю преамбулы, и решил перейти прямо к делу. Аня достала из своей сумочки дивидидиск.
- Мы сделали честный репортаж!
На диске было два видеоролика. Первый – минут на пятнадцать. Второй – минут на пять.
На первом мы с Фимой просто супергерои. Эх-хзорцисты в лучших традициях жанра. Иерей Пимен – опора ЭРПЭЦЭ. На втором развратники и извращенцы во главе с православным священником, настоятелем Храма Божия, занимаются всякими непотребствами.
- Сегодня вечером в новостях пойдёт второй сюжет.
Это утверждение. И сделал его я. Она лишь кивнула, потому что говорить не могла. По молодости лет девочке не хватало правильных слов для оправдания гнусных поступков.
- И ты пришла, чтобы просить прощения?
Я нашёл-таки её взгляд. Аня заплакала. Очевидно, она не привыкла к подобному. У нас в стране вроде как свобода слова. И это первый раз, когда грубо нарушили её авторское мнение.
Ничего, девочка, привыкнешь!
- Спасибо за работу. Получи гонорар.
Я протянул ей конверт с пятью тысячами долларов. Вот этого она действительно не ожидала. Пришлось пояснять:
- У нас на носу выборы митрополита области. Кандидатур две – иерей Пимен из нашего Храма и иерей Филимон из Храма иконы Смоленской Божьей Матери. Знаешь, где это?
Она отрицательно помотала головой.
- Это на улице Маяковского. Так вот – твой сегодняшний репортаж, конечно, покажет, что иерей Пимен очень плохой пастырь. Но вот второй сюжет, – я постучал пальцем по диску. – Запущенный на Ю-Тубе, покажет, что телевиденье по своему обыкновению лжёт. Что имеет место быть явная провокация и дискредитация святых людей. Ну а некоторые комментаторы отметят, что иерей Филимон нечист на руку, раз прибегает к помощи директора местного телерадиовещания. Понятно?
Судя по лицу Ани, сегодня девочка родилась второй раз. Ну, или второй раз потеряла девственность – кому какая метафора ближе. Произносить хоть слово она отказывалась.
- Ещё один важный нюанс – деньги святые. Потратить их ты и твой оператор должны на доброе дело. Или на своё развитие. Я понятно говорю?
Я устал это повторять. Снова и снова. Но это очень важный момент. Деньги, полученные от меня, нельзя тратить на развлечения и на исполнение сиюминутных прихотей. Потому что воздастся неудачей. Эмпирический закон, выведенный мною за последний год наблюдений. Впрочем, вы вольны не верить тому, что я говорю. Или не слушать мои слова, как сейчас и происходило с Аней.
У девочки прямо на глазах, развивался кризис. Она считала, что её использовали. Как проститутку. Дешёвую подстилку. Конверт с деньгами превратился в измочаленный клок бумаги. И её кулак полетел навстречу моему лицу.
И не попал. Точнее, попал в мою левую ладонь.
От боли я чуть не потерял сознание. И в очередной раз проклял своё тело – не умеющее рассуждать, и действующее на рефлексах. Болевым приёмом я заставил Аню упасть на колени (это просто – проворачиваешь зафиксированный кулак противника вверх и на себя.). И сам упал перед ней.
Три дня назад она видела Чудо. Именно Чудо – с большой буквы. Так в христианстве называется заживление ран с помощью наложения рук. На месте шрама осталось только небольшое покраснение. И всё. Вот только мало кто знает, какая боль возникает при малейшем прикосновении к этому месту. Никакая выпивка не помогает. Тело помнит о полученной травме.
В принципе, так и положено. Ничто не даётся даром. За всё надо расплачиваться. Дикой болью за быстрое исцеление. Отказом от сэкса за силу и скорость в критических ситуациях.
- Ясно.
Это сказал мужик лет пятидесяти. Как он оказался в дверях моей комнаты, я не заметил. И данный факт вывел меня на боевой режим.
Поясняю.
Аня не закрыла входную дверь, и в квартиру мог войти любой посторонний. Вот этот посторонний и вошёл. Но сделал он это настолько тихо, что я заметил его присутствие только после того, как он заговорил.
Аня полетела на мой матрас – аккуратно, ничего не задев и ни обо что не стукнувшись. Сам я плавно поднялся, глядя чуть выше и правее левого уха странного мужика.
- Эдуард Григорьевич? – полувопрос полууточнение.
- Я так понимаю, что пришёл по адресу?
Лёгкая улыбка на губах и скрытая сила. В каждом движении, в осанке, во взгляде.
Профессор, значит? Ню-ню! Видали мы таких профессоров. Его энергетика разила за несколько метров. Казалось, он может убить меня простым щелчком пальца. А стоит только посмотреть в его глаза, и я превращусь в марионетку.
- Моя дочь в коме. Кто-то должен за это ответить!
Он сказал это спокойно, без эмоций. Тоном, не допускающим возражений. Так обычно приговаривают к смерти.
- Могу ответить я. А может ваша соседка снизу – Варвара Марковна.
За последнее время я привык ко всякому. Истерики, нападения, оскорбления. Эдуард Григорьевич замер. Он переваривал сказанное.
А потом он сдулся. Смысл моих слов дошёл до него. Вместо бойца, готового размазать меня по стенке, остался стареющий мужик с кучей проблем и потерянным здоровьем. Теперь уже можно было приблизиться к нему, взять за руку и посмотреть в глаза.
- С вашей дочерью всё будет хорошо. Она скоро поправится и даже не вспомнит о событиях последних недель. Самое главное – не напоминать ей о случившемся.
- Но … Как …
Из сильного, уверенного в себе мужика только что вынули душу – страшное зрелище! Страшное, но не очень понятное. То есть понятное не до конца.
- Эдуард Григорьевич, вы знали, что ваша соседка является ведьмой?
- Да.
Произнёс он это как-то отрешённо и обречённо. Я снова начал выходить на боевой режим. Человек с очень сильной энергетикой. Знал, что соседка снизу – ведьма, и не волновался по этому поводу. Старушки, говорящие о Жене исключительно доброжелательно. Бесшумное появление этого перца в моей квартире.
Сейчас он придёт в себя, и …
Чёрт бы побрал эту журналистку! Он же не станет оставлять свидетелей! Не с его способностями!
- Стоять!
Это Фима. Он тоже умеет появляться незаметно. И, как правило, не вовремя. Эдуард Григорьевич вздрогнул. Аня пришла в себя. Я вышел из боевого режима. Фима шлёпнулся на матрац рядом с ней.
- Уфф! Еле успел. Сын мой, я рад, что ты пришёл выразить благодарность за спасение дщери своей. И место твоё сейчас рядом с нею!
В этот момент мой школьный друг был похож на отца Пимена. Тоном голоса, речевыми оборотами … И двойным дном фраз.
Эдуард Григорьевич послушно достал бумажник, вынул из него все купюры и бросил их мне под ноги. После чего ушёл. Ему только что напомнили, что он связался с Церковью, и что даже если он сейчас размажет нас по стенке, его вычислят через дочь. Никакие навыки его потом не спасут.
Обычно мой друг менее жесток и циничен. Он не опускается до прямых угроз и шантажа.
- Фима, я чего-то не понимаю?
Фима предпочёл не отвечать на мой вопрос, а обратился к журналистке:
- Аня, вы пьёте самогон?
Она кивнула.
- Организуй!
И я организовал. В такие моменты у меня не бывает сомнений, пусть даже Фима прикажет мне сигануть с балкона. Мы пили самогон. Закусывали солёными огурцами, домашней тушёнкой и маринованной капустой. А Фима говорил.
Говорил о том, что про Варвару Марковну и Женю узнали практически сразу, но приберегали до соответствующего момента. О том, что Эдуард Григорьевич сам колдует, тоже знали, но до сегодняшнего дня его сила не была известна. Нам сообщать об этом не стали. Говорил о том, что отцу Филимону подсказали идею о нашей дискредитации с помощью известной журналистки. Ему обещали, что вызов окажется ложным. Говорил о том, что нож, вытащенный из моей руки, уже продали за девяносто тысяч зелёных рублей. О том, что теперь митрополитом назначат Пимена, хотя Филимон и заплатил на сто косарей больше. Наш ролик в полном объёме уже крутят на Ю-Тубе – диск, принесённый Аней, не единственный.
Смешно – совсем недавно я ухмылялся над потерянной журналистской девственностью. А оказалось, что я ничем не умнее.
Хотя, что изменилось?
Мы с Фимой по-прежнему будем гонять чертей и бесов. Избегать женщин, и хлестать самогон вёдрами. И верить, что деньги, которые собираем с людей за помощь, идут не на личное благо иереев и митрополитов, а на благое дело.
Да хотя бы на покупку тура мощей Апостола Андрея по России!
Самое паршивое, я даже не удивился, что отец Пимен использовал нас втёмную, и был готов разменять нас за место митрополита. Я видел, как он исцеляет людей. Я знаю, какие чудеса творят мощи, за визит которых в Россию греки требуют десять миллионов.
И я знаю, что девочка Женя могла не пережить изгнание - слишком плохие у неё гены, и слишком сильна была ведьма в ней. По-хорошему, надо было сначала поговорить с её отцом. Надавить, пригрозить, запугать - и всё бы прошло без этих дурацких спецэффектов.
Аня отказалась нам верить. Она отказалась верить своим глазам. В какой-то момент мы с Фимой поняли, что остались вдвоём с полупустой бутылкой самогона.
Что же я хотел сказать всей этой историей?
Ах да.
Аня по-прежнему клеймит в своих репортажах шарлатанов и мракобесов. Теперь её разоблачения ещё более язвительны и шокирующи. Оператора она сменила.
Мы по-прежнему освящаем дома и души. За услуги с людей берём недорого – сколько не жалко. Скоро в город привезут мощи Святого Апостола Андрея Первозванного. Митрополит Пимен приготовил по этому поводу шикарную программу торжеств.
В общем, жизнь продолжается. Как там в умной книжке сказано?
«Да воздастся каждому по делам его…»
Нам, наверное, уже воздалось.
|
Рассказ открыт для комментариев