Эра Мориарти. ДЕЛО С ТРЕНОЖНИКАМИ (продолжение)

    Эра Мориарти. Дело с треножниками (продолжение)
     
     
    Я плыл в пустоте, полной гипнотизирующего вращения радужных спиралей. Тело мое не имело веса, и я знал, что я бесплотен. Музыка небесных сфер ревела в ушах, звук то нарастал, делаясь оглушительным, то затихал, доносясь словно сквозь вату. Во всем этом цвето-свето-звуковом хаосе присутствовал некий странно знакомый ритм, и в какой-то миг я понял, что это — биение моего сердца.
     
    Значит, я все-таки жив.
     
    - Какого дьявола, Ватсон?
     
    В хаотическом кружении неясных образов перед внутренним взором возникла некая фигура. В какой-то момент я вдруг понял, что глаза мои уже открыты, но взгляд упорно отказывался фокусироваться на окружающих предметах.
     
    - Он глаза открыл!
     
    Голос. Молодой. Женский. С надрывно-истерическими нотками. Знакомый голос. Первый тоже знаком. Его хозяина я знаю давно, дольше, чем юную истеричку. Тревожные нотки в голосе истерички почему-то доставляют удовольствие. Не злорадство. Радость?
     
    - Ватсон, да приходите же в себя!
     
    Резкий запах аммиака. Нечем дышать! Распахнутые глаза ничего не видят — слезы текут ручьями.
     
    - Лестрейд, ищейка вы разэтакая, осторожнее же с доктором!!!
     
    Имя. Знакомое имя.
     
    - Да бросьте вы, Холмс! Добрая порция нашатыря еще никому не вредила. Видите, пришел наш доктор в себя. Эй, Ватсон, вы меня слышите? С возвращением в мир живых вас!
     
    Сквозь реки слез все четче проступают образы, все более знакомыми становятся с каждым мгновением — словно память возвращается одновременно со зрением, вспоминая названия каждого увиденного предмета, имя каждого из людей, сгрудившихся вокруг.
     
    Вот этот, похожий на гибрид хорька и фокстерьера, облаченного в клетчатое пальто, такое же кепи, полувоенного кроя бриджи и тяжелые башмаки с гамашами — Лестрейд. Шеф Скотланд-Ярда с так и не искорененными высоким положением повадками уличной ищейки.
     
    Зареванная юная особа рядом, рыжекудрая обладательница самых зеленых глаз на свете, которые мне когда-либо доводилось видеть -  несомненно, мисс Хадсон. Чудесно выглядите, мисс. Вслух я ей этого не говорю — и вряд ли когда-нибудь скажу.
     
    Высокий джентльмен в пурпурной крылатке и цилиндре того же модного в этом сезоне цвета пристально всматривается мне в лицо. Стальные глаза над ястребиным носом, упрямая линия подбородка, бескровные тонкие губы, сжатые в нить.
     
    Да, это Холмс. Мистер Шерлок Холмс. Мой добрый друг и патрон, собственной персоной.
     
    И тогда по всему выходит, что я — Ватсон. Джон Ватсон.
     
    Военный врач, в отставке. Слуга Короны... в отставке, хотя это секретная информация. Как и сама служба.
     
    И я лежу на земле.
     
    А высоко в странном, сделанном из серой тряпки, небе прямо надо мной парит на трех ходульно-тонких ногах ржавый, поросший красным вьюном шар, с которого свисают, едва не касаясь земли, тонкие металлические щупальца.
     
    И я знаю, что в недрах шара, на странном ложе, в центре паутины проводов и трубопроводов слепо таращит темные, подернутые мутью шары своих огромных глаз мертвец, который родом не из нашего мира.
     
    Воспомининия возвращаются рывками, все быстрее и быстрее, словно прорвав плотину беспамятства. Дирижабль, пари, ошеломление от встречи с треножником.
     
    Потом — темнота.
     
    Странно.
     
    Сильные руки подхватили меня, усадили и заботливо поддерживали под спину, пока мисс Хадсон, словно заботливая сиделка, вливала в меня сладкий, дочерна заваренный чай из мятой оловянной кружки армейского образца.
     
    - Ватсон, Ватсон, - беззлобно ворчал Холмс, придерживая меня за плечи. - Вас ни на минуту нельзя оставить без присмотра. Только не говорите мне, что вошли в тот возраст, когда вам требуется нянька.
     
    - Что произошло? - спросил я.
     
    - Вы расхаживали по двору в крайнем волнении, что я приписал обычной впечатлительности вашей натуры, мой друг. В какой-то момент я перестал обращать на вас внимание, а потом на некоторое время потерял из виду. Потом мисс Хадсон начала кричать, что доктор упал. Мы нашли вас здесь, у ограды, без сознания.
     
    - В обморок вы упали, доктор. Всего и делов, - влез в разговор Лестрейд.
     
    - Я не склонен к обморокам, - возразил я.
     
    - Уверены, доктор? - скептически прищурился этот хорек.
     
    - Абсолютно. Мне позволяют совершенно определенно утверждать это некоторые..., гм, специфические особенности моего организма.
     
    Например, то, что мое сердце будет неутомимо работать еще много лет после того, как уснет спрятанный в моем плече атомный котел, приводящий в движение искусственную конечность, которая заменила утраченную в последнюю войну правую руку.
     
    Впрочем, знать об этом Лестрейду совершенно не обязательно.
     
    - Тогда что с вами произошло? - спросил шеф-инспектор.
     
    - Не знаю, - честно ответил я. - Совершенно ничего не помню.
     
    - А что видели вы, Анжелика? - Холмс повернулся к мисс Хадсон и пристально взглянул на нее.
     
    - Анна- Вероника! - с вызовом встретила взгляд великого сыщика наша секретарша. - С этого момента — Анна-Вероника.
     
    - Да-да, безусловно, - нетерпеливо отмахнулся Холмс. - Простите, запамятовал.
     
    - Не юродствуйте, мистер Холмс, - строго сказала новоявленная Анна-Вероника. - Право каждой женщины — носить то имя, которое ее саму устраивает наилучшим образом, которое подходит ей здесь и сейчас, которое позволяет ей пребывать в гармонии с собственным внутренним миром..
     
    - Да-да, мисс Хадсон, - поспешно согласился Холмс. - Пусть я и не вижу вследствие косности своего мужского ума, каким образом имя «Анна-Вероника» превосходит в своем соответствии озвученным вами пунктам ту же «Анжелику», но я готов смириться с вашим правом к самовыражению, милочка. Это явно пойдет на пользу расследованию.
     
    - Вне всякого сомнения, - вздернула свой носик в салюте наша невыносимая эмансипе. Я любовался ею в этот момент. Раскрасневшись от эмоций, оседлав любимого конька демагогии о равенстве полов и превосходстве женщины над мужчиной, готовая растерзать любого, кто посмеет ей перечить, мисс Хадсон расцветала, подобно прекрасному, пусть и весьма экзотическому, цветку среди унылой серости английских традиций и стереотипов. Глаза ее метали молнии, рыжие пряди, выбившись из-под шляпки, падали на лицо, и возмутительница спокойствия совершенно очаровательно пыталась сдуть их уголком рта. - впрочем, безо всякого успеха.
     
    - Боже, что за суфражистский бред?! - вскричал Лестрейд, до этого лишь таращивший изумленные глаза на обоих спорщиков. - Холмс?! Вы, с вашим рациональным умом истинного джентльмена, соглашаетесь с этой чушью?!
     
    - В интересах нашего дела, Лестрейд, я готов заключить сделку с самим дьяволом. Женщины — удивительные существа, - ответил мой друг. - Даже столь отточенный инструмент, как мой уникальный мозг, не способен справиться со столь несложной на первый взгляд задачей, как понимание логики противоположного пола. На мой взгляд, следует оставить за женщинами право менять по настроению имя, подобно тому, как они меняют наряды, когда хотят — в противном случае мы рискуем ввязаться в затяжную позиционную войну, в которой заранее обречены на поражение. Женщины гораздо упорнее в своих заблуждениях, чем мы с вами, мой дорогой шеф-инспектор, и гораздо настойчивее в достижении даже самых абсурдных целей.
     
    Лестрейд, выслушивавший эту тираду с отвисшей челюстью, после короткой паузы расхохотался и махнул рукой в знак согласия. Мисс Хадсон залилась краской негодования.
     
    - Вот еще одно типичное проявление мужского шовинизма! - выпалила она, совладав, наконец, с собой.
     
    - Разве я не согласился с вашей точкой зрения, мисс Хадсон? - иронично приподнял бровь мой друг.
     
    - Да! - ответила наша секретарша. - Но сделали это в крайне оскорбительной форме, сэр!
     
    - Диспут о значимости формы и содержания оставим до лучших времен, - пресек готовый разгореться с новой силой конфликт Холмс. - А теперь, если вы не возражаете, мисс, мы хотели бы услышать, что же вы видели.
     
    - Немногое, - ответила, поджав губы, мисс Хадсон. - Спустившись с треножника, доктор некоторое время расхаживал с совершенно потрясенным видом...
     
    - С треножника? Я?! - моему изумлению не было предела. - Холмс, я что, был там?
     
    С этими словами я ткнул пальцем вверх.
     
    - Да, мой друг, - ответил Холмс. - Путь наверх по веревочной лестнице вы преодолели с завидной энергией. Спускались вы, правда, гораздо медленнее, но спишем это на глубокую задумчивость и потрясение от увиденного наверху.
     
    - Боги! - вырвалось у меня. - Не представляю даже, что могло побудить меня на столь безрассудный поступок!
     
    - Любопытство, я полагаю, - пожал плечами великий сыщик. - Это одна из страстей, что движут человечеством наряду с ленью, алчностью и вожделением. Я полагаю, вы хотели увидеть все своими собственными глазами.
     
    - Знать бы еще, что я там увидел, - уныло отозвался я. Память не хранила никаких воспоминаний о случившемся, начиная с момента, когда мой друг начал свое восхождение на свою личную Джомолунгму марсианского треножника.
     
    - Многое, уверяю вас, - сказал Шерлок Холмс. - Вполне достаточно для того, чтобы впасть в состояние некоторого возбуждения, но слишком мало для того, чтобы ваш мозг милосердно лишил вас воспоминаний об увиденном. Вы ведь не подвержены падучей, доктор?
     
    - Нет, друг мой. И на отдаленные последствия фронтовой контузии списать подобную амнезию нельзя.
     
    - Уверены?
     
    - Со всей определенностью могу заявить это, - сказал я.
     
    Холмс кивнул. Я отдал должное деликатности моего друга, который не стал настаивать на объяснениях.
     
    Иначе объяснять пришлось бы слишком многое — а мы уже давным-давно пришли к негласной договоренности, согласно которой старались избегать лишних вопросов касаемо прошлого друг друга. Те годы во время Великой войны, что мы провели вдали друг от друга, изменили нас — изменили настолько, что порой я задавал себе вопрос — Шерлок Холмс, плечом к плечу с которым мы столько пережили в довоенное время, и тот Холмс, которого я встретил в послевоенном, оправляющемся от немецких бомбежек Лондоне несколько лет назад -   один ли и тот же это человек?
     
    И далеко не всегда ответ на этот вопрос устраивал меня — а порой я и вовсе не находил ответа.
     
    Впрочем, время от времени, глядя на свое отражение в зеркале, я задаю тот же вопрос  себе самому.
     
    И мне не нравится ответ.
     
    - Продолжайте, сударыня, - обратился меж тем Холмс к мисс Хадсон.
     
    - Спустившись с треножника, доктор описал несколько кругов под этим...шатром. Задавал какие-то вопросы полицейским, - тут я мог только развести руками в ответ на вопросительный взгляд моего друга, - потом подошел к дворцовой ограде и некоторое время рассматривал разрушенную оранжерею. Сквозь брешь в ограде, проделанную треножником, продолжали выбираться триффиды. Они то и дело приближались к вам, а вы их отталкивали с крайне брезгливым видом, а они все лезли и лезли — их вообще очень много бродит тут неприкаянными. Надеюсь, полиция и садовники скоро вернут их всех туда, где им и положено быть. Отвратительные твари!
     
    - Не могу с вами не согласиться, - заметил Холмс. - Особенно после того, что мы увидели в капсуле треножника.
     
    - И что же мы увидели? - заранее внутренне содрогаясь, спросил я.
     
    - Триффидов, - ответил мой друг. - Взрослые особи, числом пять.
     
    - Но что делать триффидам в кабине марсианского треножника?! - вскричал я, совершенно сбитый с толку. В тьме, скрывавшей мои воспоминания о последних событиях, забрезжил просвет — и то, что смутно заворочалось в памяти, совершенно мне не понравилось.
     
    - По всему видимо, они проникли туда, поднявшись по побегам красного вьюна, которым этот треножник увит, словно беседка в ботаническом саду. Произошло это уже после того, как марсианин умер — но до того, как поднялся весь этот переполох. По всему видимо, их привлек запах гниения. Вы же помните, как быстро разлагаются трупы марсиан в нашей атмосфере, Ватсон?
     
    - Практически молниеносно, - ответил я. Как и большинству англичан, мне приходилось видеть это воочию на полях сражений с пришельцами из иного мира. - Наши гнилостные микроорганизмы превращают труп марсианина в лужу зловонной жижи за считанные часы.
     
    - Все сходится, - кивнул Холмс.
     
    - Но что им там было делать? - наивно спросила мисс Хадсон. Я же внутренне содрогнулся, потому что уже знал ответ.
     
    - Они питались, - лаконично ответил сыщик.
     
    Мисс Хадсон побледнела, как мел. Потом ее лицо приобрело зеленоватый оттенок, и она пошатнулась. Холмс бережно поддержал ее под локоток и усадил на ближайший оружейный ящик. Теперь уже был ее черед дышать аммиаком из флакона, который с радостью предоставил снисходительно ухмылявшийся Лестрейд, и с благодарностью принимать из рук Холмса горячий чай.
     
    А я меж тем вспоминал, вспоминал, вспоминал...
     
     
     
    Воспоминания нахлынули на меня удушливой волной, безжалостно заставив меня снова пережить малоприятные события последних часов.
     
    Я вспомнил, как проводил взглядом своего друга, с завидной для его немалых лет легкостью карабкавшегося по веревочной лестнице на головокружительную высоту, к сердцу инопланетной боевой машины высотой с половину башни Эйфеля. Вспомнил, как вынырнувший словно из-под земли Лестрейд притащил-таки откуда-то бинокулярный микроскоп и армейскую экспресс-лабораторию в кофре из гофрированной стали и тут же усадил меня за изучение образца семени, обнаруженного в кабине треножника.
     
    Вспомнил, как, чувствуя себя первооткрывателем, голландцем Левенгуком, с некоторым удивлением созерцал в светлом кружочке поля зрения вялый танец просыпающихся сперматозоидов, имевших вполне обычный, земной вид и ничуть не похожих на ощетинившиеся сотнями жгутиков крупные половые клетки марсиан, которые мне, наряду с другими тканями агрессоров с Красной планеты, приходилось изучать в полевых лабораториях специальных отрядов биологической защиты во время Нашествия в поисках чудо-оружия, способного убить существ, столь превосходивших нас в техническом аспекте.
     
    Вспомнил, как, предположив, что семя, вероятнее всего, принадлежит человеку, провел тест на определение группы крови по системе АВ0, предложенной доктором Ландштайном еще четверть века назад — и без особого удивления наблюдал теперь за агглютинацией в одной из чашечек.
     
    Сперма и действительно оказалась человеческой.
     
    Зафиксировав предполагаемую группу крови неизвестного донора и еще немного послонявшись без дела под шатром, я, действуя скорее от скуки, нежели по наитию, набрал в пипетку каплю крови из лужи, которая собралась на мостовой под капсулой треножника и начинала уже ощутимо пованивать.
     
    Без особого интереса понаблюдав в микроскоп гемолиз огромных эритроцитов марсианина, я провел серию тестов на токсины, совершенно здраво отдавая себе отчет, что то, чем я сейчас занимаюсь, является разновидностью научного хулиганства — ибо стандартная армейская экспресс-лаборатория, разумеется, не была рассчитана на работу с образцами тканей марсианина, которые сами по себе являлись для человека ядом вследствие различности химического строения тел представителей двух разумных рас.
     
    Однако то, что происходила сейчас в одной из пробирок, весьма заинтересовали и озадачило меня. Я провел реакцию еще раз и еще, с разными тест-системами — результат был тем же.
     
    Результат исследования, образец крови марсианина и нацарапанную на коленке записку я отправил в Скотланд-Ярд с курьером, рекрутированным с легкой руки Лестрейда из числа охранявших площадь полицейских. Записка содержала просьбу в кратчайшие сроки повторить исследование в условиях  криминалистической лаборатории Скотланд-Ярда, а также провести срочную токсикологическую экспертизу образца.
     
    Сам же я, не в силах дожидаться результатов экспертизы, раздираемый желанием поделиться с Холмсом своим открытием и предвкушением маленького триумфа от того, что в кои-то веки хотя бы на полшага опередил великого сыщика в нашем совместном расследовании, и будучи не в состоянии дожидаться сошествия моего друга с небес, в конце концов презрел осторожность и полез по веревочной лестнице ему навстречу.
     
    Потоки воздуха, нагнетаемого под тент компрессорами, чтобы шатер не спадался, закручивали лестницу спиралью, и от меня потребовались все мои навыки альпиниста, приобретенные во время подготовки к выполнению особых поручений Короны, чтобы удержаться на ее пляшущих под руками и ногами ступенях. Совсем рядом погромыхивали о корпус капсулы и бесконечно длинные ноги треножника пучки металлических щупалец, безвольно свисавших с высоты, а в путанице побегов красного вьюна, оплетавшего все сооружение снизу доверху, мне то и дело чудилось некое шевеление.
     
    Вечность спустя я перевалился через порог входного люка, жадно хватая воздух ртом — и едва не задохнулся от жуткой вони, наполнявшей освещенное тусклым светом странных трубчатых ламп внутреннее пространство капсулы треножника.
     
    Внутри шевелились неясные тени, и тени теней зловеще шевелились на странно изогнутых стенах. Доносился странный ритмический перестук и отвратительные звуки, напоминавшие одновременно чавканье дорвавшихся до корыта с отрубями поросят и хлюпающий шум, с которым мощный насос земснаряда всасывает последние капли жидкой грязи со дна осушаемого водоема.
     
    - Холмс! - крикнул я в шевеление теней. - Холмс, дружище, где вы?
     
    Дышать здесь приходилось ртом через многократно сложенный платок — впрочем, зловоние было настолько жирным и густым, что платок практически не помогал. К этому мне было не привыкать: за годы войны, сидя месяцами в окопах, окруженных горами разлагающихся мертвых тел, мне случалось обонять и не такое.
     
    - Ватсон? Вот уж не ожидал от вас такой прыти! - донесся до меня придушенный голос моего друга. Глаза привыкали к красноватому полумраку, и я смог разглядеть фигуру сыщика, склонившуюся над чем-то в странном сооружении, напоминающем трон. - Пробирайтесь сюда, только ни обо что не споткнитесь! А еще постарайтесь, чтобы эти твари не вытолкали вас наружу — я бы давно избавился от них, но в одиночку мне не справиться!
     
    Вокруг Холмса столпились высокие тощие фигуры. Стук и сосущие звуки производили именно они.
     
    Триффиды.
     
    Взрослые особи по семь футов ростом, склонившие свои чаши над неким подиумом, служившим ложем пилоту треножника. Бесформенная громоздкая масса, занимавшая ложе сейчас, и была источником жуткого зловония. То один, то другой из триффидов без видимой очередности погружали в массу свои укороченные обрезанием стрекала в испускающую миазмы тления массу и тащили в раструбы пищеварительных чаш на вершинах стеблей сочащиеся вязкой жидкостью ошметки.
     
    Триффиды жрали то, что осталось от марсианина.
     
    В своем стремлении облагодетельствовать человечество Советская Россия, вооруженная технологиями марсиан, выпустила в свет этих монстров всего несколько лет назад, рассеяв всхожие семена с опытных делянок Камчатки над Тихим океаном. Воздушные течения быстро разнесли семена по всему миру, и в мгновение ока триффиды появились на всех континентах, а год спустя — заполонили каждый клочок суши, существенно потеснив аутохтонную флору, а местами — и человека.
     
    Триффиды имели чудовищную способность к самовоспроизведению, что в сочетании с их абсолютной неприхотливостью в питании и почве для укоренения быстро сделало их поистине вездесущими. Триффидное масло стало новым источником энергии, и источником совершенно бесплатным.
     
    Плотоядность триффидов и их несомненная опасность для человека выявились чуть позже — когда первое их поколение вступило в пору зрелости. Годовалый триффид обретал способность к передвижению и превращался в медлительного, но смертельно опасного хищника. Удар отравленного десятифутового жала был способен убить взрослого человека. Нападая из засады, триффиды питались разлагающимися телами своих жертв.
     
    По миру прокатилась волна смертей, и человечество вынуждено было дать отпор растительному врагу. В ходе длившейся два года всемирной кампании по локализации популяций триффидов значительная их часть была попросту уничтожена. Впоследствии было установлено, что систематическое, раз в два года, урезание жала делает триффида неопасным для человека, и бессистемная бойня прекратилась. Теперь триффиды содержались в резервациях сельскохозяйственных угодий, обеспечивая человечество своим волшебным маслом, а также в оранжереях и ботанических садах, где селекционеры выводили все новые и новые их сорта, включая комнатные и декоративные.
     
    В ходе все той же битвы за жизненное пространство с растительными агрессорами у триффидов была обнаружена некая сигнальная система. Издавая отрывистый стук тремя короткими отростками, ходячие растения общались друг с другом — и в какой-то момент у исследователей возникло скверное предположение о разумности этого биологического вида. 
     
    Широкой огласки эта гипотеза не имела — человечество, подряд пережившее за короткое время Вторжение марсиан  и Великую войну, не было морально готово к противостоянию с очередным разумным видом. Иное дело — борьба с на удивление живучими и повсеместно распространившимися сорняками, в которую мир включился с превеликим энтузиазмом. Отчасти благодаря этому неведению человек в очередной раз одержал верх над силами природы, которую сам же и изменил до неузнаваемости.
     
    Прирученные и одомашненные триффиды мирно паслись на отведенных им лужайках и поглощали огромное количество всевозможных органических отходов человеческой деятельности, и человек спустя годы научился принимать их как часть окружающего пейзажа. Однако, по непроверенным слухам, весьма многочисленные группы взрослых триффидов по всему миру сумели избежать избиения, одомашнивания и приручения, уйдя в леса.
     
    Эта информация никогда не подтверждалась правительствами — как, впрочем, и не опровергалась. Но многие ли из нас регулярно - или хотя бы мало-мальски часто - посещают леса, пусть даже они и находятся совсем рядом с границами наших поселений? На эти слухи предпочитали просто закрывать глаза.
     
    И в этом весь Человек.
     
    Те триффиды, что поглощали сейчас активно распадающуюся на элементы периодической таблицы тушу марсианина, были одомашненными, кастрированными особями с укороченным обрезанием жгутом смертоносного жала. Лишенные яда, они, тем не менее, представляли немалую опасность для двоих людей здесь, в тесной капсуле треножника, распахнутые технологические люки которой открывались в трехсотфутовую пропасть над Лондоном. Силы растительных мускулов даже одного из зеленых великанов было вполне достаточно для того, чтобы вытолкнуть в пустоту нас обоих — а триффидов было здесь пять.
     
    - Как эта дрянь попала сюда? - спросил я, брезгливо разглядывая трехногих растительных монстров.
     
    - Так же, как и мы с вами, дорогой мой доктор, - отозвался Холмс. - Только воспользовались для восхождения не лестницей, а побегами марсианского вьюна. Остальные, те, что бродят неприкаянными сейчас внизу, тоже охотно присоединились бы к своим более удачливым сородичам, но им помешало полицейское оцепление. Эти же поднялись сюда прямо из разбитой оранжереи еще до того, как оцепление было выставлено. Счастливчики!
     
    Я содрогнулся от омерзения.
     
    - Я заканчиваю с забором образцов, Ватсон, - продолжал между тем Холмс. - Процедуру вскрытия тоже пришлось проводить самому, не дожидаясь прибытия экспертов из Ярда. Слишком уж быстро он разлагается. Очень хорошо, что вы решились подняться сюда, Ватсон! Честное слово — рад, а то я уже и не чаял! Взгляните, пожалуйста, сами, пока тут все не расплылось окончательно. Что вы видите? Я так понимаю, анатомировать инопланетян вам ведь уже приходилось?
     
    Глаза Холмса пристально смотрели на меня в красноватом полумраке кабины. Мы с моим другом в который уже раз вплотную подошли к опасной черте, переступать которую не стоит, если в будущем вы намерены сохранить между собой добрые отношения. Многие знания — многие печали. Дружба же — это не отсутствие секретов, а умение их хранить...а порой и просто не обращать внимания на их существование.
     
    Я кивнул и, зажимая нос платком, как мог осторожно протиснулся между двумя триффидами поближе к останкам. Холмс предупредительно освещал мне поле деятельности карманным фонарем.
     
    Марсиане огромны. Больше всего они напоминают чудовищных размеров бурдюк о паре глаз, попугайском клюве и двух пучках весьма тонких многофункциональных щупалец. Чем-то они напоминают наших осьминогов — клювом ли этим, многоногостью или же мудрым выражением своих вечно усталых выпуклых глаз. Несмотря на это, сленговое прозвище типа  «спрут» или «головоног» нигде в мире не прижилось. Всем известно - марсиан зовут марсианами, и точка.
     
    Сейчас этот бурдюк был вздут гнилостными газами до состояния шара. Та часть многочисленных полостей тела марсианина, которая вмещала внутренние органы, была мастерски вскрыта в один разрез с линейно-ровнымии краями раны.  Не снимая перчаток, я развел края раны и погрузился в изучение распадающихся под моими пальцами ошметков плоти, бывших еще совсем недавно сложными органами, венцом эволюции марсианской жизни.
     
    Совсем рядом продолжали свою страшную трапезу триффиды, каждый из которых был выше меня ростом.
     
    - Время смерти, доктор?
     
    Я осматривал потускневшие роговицы огромных глаз мертвеца. Мертвый пилот печально  смотрел на меня. Незавидная судьба — умереть вдали от родины, от соплеменников, в одиночестве, и быть после смерти пожранным существами иной расы, выведенной врагом для совершенно невоенных целей, превратиться в удобрение, в компост, разложиться на атомы в живых фабриках триффидовых тел и стать на выходе чистой энергией, приводящей в движение машины врага, обогревающей и освещающей его жилища, питающей его... Было в этом что-то философское и вечное.
     
    - Учитывая скорость разложения тела и его степень, зашедшую уже весьма далеко, я бы сказал, что наш марсианин умер около трех часов назад, - ответил я.
     
    Холмс кивнул.
     
    - Вполне подходит. Согласно показаниям полисмена, дежурившего на углу Воксхолл-Бридж-роуд и Улицы королевы Виктории, а также гвардейцев у ворот дворца, марсианин появился на площади примерно в это время. Причем пришел он со стороны дворца, перешагнул ограду — и замер. Через пару минут перестали двигаться щупальца, и с тех пор он недвижим.
     
    - Мертв, - уточнил я.
     
    - Да. Что бы ни убило его, сделало оно это быстро.
     
    - Да, Холмс! Едва не забыл со всеми этими, - я бросил взгляд на невозмутимо пожирающих труп триффидов, - обстоятельствами. Я ведь поднялся сюда главным образом для того, чтобы сообщить вам, что мне примерно известна причина смерти марсианина!
     
    - Яд, я полагаю, - сказал Холмс. Видя мое изумление от очередной демонстрации превосходства своего интеллекта, которое мне так и не удалось научиться полностью скрывать за долгие годы нашего знакомства, он улыбнулся. Я понял это по разбежавшимся от уголков глаз морщинкам — платка от лица Холмс, как и я сам, предпочел не отнимать.
     
    - Элементарно, Ватсон. На теле не было иных повреждений, кроме тех, что оставили наши голодные зеленые друзья, - пояснил мой друг.
     
    Я только и мог, что кивнуть. Будучи разъясненными, откровения Холмса казались совершенно очевидными. Но я давно уже научился подавлять в себе чувство досады от осознания факта, что мог бы дойти до правильных выводов и сам, имей я для этого довольно времени. Пару тысяч лет, например.
     
    - Яд, Холмс. Алкалоид растительного происхождения. Нечто вроде кураре — должно вызывать мгновенный паралич, что, по всему видимо, и произошло. Его дыхала и трахеи перестали получать воздух, и бедняга очень быстро задохнулся. Но вот вопрос — как яд попал в его тело?
     
    Холмс не ответил. Великий сыщик задумчиво разглядывал трапезничающих триффидов. Я ждал, не смея нарушить вопросами ход его размышлений.
     
    Хмыкнув с непонятной из-за закрывающего рот платка интонацией, Холмс решительно направился к люку.
     
    - Идемте, Ватсон. Здесь нам больше нечего делать, - и с этими словами сыщик скрылся за обрезом люка, словно канув в бездну.
     
    Я с облегчением покинул вознесенный на три сотни футов над землей склеп, превращенный триффидами в столовую.
     
    После созерцания сцены ужасной трапезы пропасть в три сотни футов под ногами и беспорядочное болтание веревочной лестницы уже не казались чем-то страшным.
     
    Когда я спустился, Холмс уже смешался с толпой солдат и полицейских, которых с каждой минутой делалось под шатром все больше. Результаты экспертизы из Скотланд-Ярда еще не прибыли. Я в задумчивости прогуливался по площади. Погруженный в размышления, я не заметил, как ноги сами принесли меня к пролому в ограде дворца там, где ее проломила нога треножника, разбив по пути оранжерею.
     
    Сквозь разбитые рамы оранжереи на площадь все еще пытались проникнуть привлеченные запахом гниющей плоти триффиды. Трое полицейских ударами дубинок загоняли их обратно.
     
    Мое внимание внезапно привлек странный маленький триффид. Едва достигая макушкой высоты человеческого колена, он, тем не менее, резво передвигался на трех коротких ногах, хотя предполагаемый возраст позволял ему лишь сидеть в почве, как и пристало нормальному растению...впрочем, что может быть нормального, коль скоро речь у нас идет о триффидах?
     
    Малыш имел необычный цвет. По светлой зелени его листьев и ствола бежал золотистый рисунок прожилок, а пищеварительная чаша на вершине стебля имела явственный серебристый оттенок.
     
    Маленький триффид очень целеустремленно двигался к пролому в ограде. Причем явно стремясь попасть именно за ограду, в дворцовый парк — в полной противоположности стремлениям своих голодных собратьев, так и рвущихся на площадь сквозь полицейский заслон.
     
    В два шага нагнав крошку-триффида, я заступил ему путь. Он в нерешительности остановился, потом попытался обогнуть меня справа, потом слева, потешно ковыляя на своих коротких толстых ножках. Каждый раз я заступал ему дорогу, и он останавливался вновь.
     
    Когда он наконец замер в озадаченной неподвижности, уставившись на меня наклоненным цветком своей чаши, словно силясь разглядеть стоящего у него на пути нахала, я нагнулся поближе, в свою очередь стараясь как следует его рассмотреть.
     
    Последнее, что я помню, был сильный удар в лицо.
     
    И темнота.
     
     
     
    Ощупав лицо, я обнаружил глубокую воспаленную царапину на левой скуле. Кровь уже не текла.
     
    Все становилось на свои места.
     
    - Холмс! - окликнул я.
     
    Мой друг оторвался от процесса обихаживания мисс Хадсон, к которой вернулся ее привычный здоровый цвет лица, и обернулся ко мне.
     
    - Холмс, дружище, я вспомнил, как все было! - от волнения я не мог говорить спокойно. - И я знаю, как был убит марсианин!
     
    - Действительно? - спросил Холмс. - Что ж, я с удовольствием выслушаю ваши предположения, друг мой.
     
    - Это не предположения, Холмс, а совершенно четкая уверенность! - торжествующе провозгласил я.
     
    - Прежде чем поделиться ею со мной, мой друг, не будете ли вы так любезны вскрыть запечатанный конверт под номером два из числа тех, что лежат в вашем кармане?
     
    Я посмотрел на него с недоверием. Потом полез в карман и выбрал среди конвертов нужный. Не сводя глаз с Холмса, сломал печать.
     
    «Триффид», гласила надпись на клочке бумаги.
     
    Я все еще ошарашено хватал ртом воздух, в очередной раз лишившись дара речи, когда наконец прибыли результаты экспертизы.
     
    Ознакомившись с заключением криминалистов Скотланд-Ярда, Холмс удовлетворенно кивнул своим мыслям и протянул официальный бланк мне.
     
    - Вы были совершенно правы, мой друг Ватсон, - сказал великий сыщик Шерлок Холмс. - Это токсин жала триффида. И марсианина убил именно тот триффид, который ударил потом вас.
     
    - Но я же еще ни слова не сказал об этом триффиде! - вскричал я. - И потом — откуда вы знаете, что это был именно триффид-убийца?!
     
    - Все очень просто, Ватсон, - ответил Холмс. - Все прочие триффиды — там, наверху, в капсуле треножника, здесь, на площади, и даже в оранжерее, не имеют жала. Все они своевременно урезаны. Яда у триффида, ударившего вас, хватило лишь на то, чтобы оглушить вас и лишить на время сознания, а не убить — следовательно, до вас он ударил кого-то еще. А совсем рядом у нас лежит слоноподобный мертвец, у которого в крови полным-полно курареподобного алкалоида, который вырабатывается железами жала триффида. Так к чему множить сущности, друг мой?
     
    Я мог зааплодировать безупречности логики моего партнера. Мог обнять его, расчувствовавшись. Мог до умопомрачения трясти его руку в знак признания превосходства его интеллекта над интеллектом обывателя.
     
    Но я не сделал ничего — лишь молча поклонился моему гениальному другу. Совсем чуть-чуть, но ему достаточно было и этого.
     
    Улыбнувшись, он весело скомандовал:
     
    - А теперь, Ватсон, когда здесь нам решительно нечего больше делать, берите с собой нашу очаровательную мисс Хадсон — кажется, ее больше не тошнит? - хватайте под локоть Лестрейда, и всей теплой компанией отправляйтесь в Марсианскую колонию Лондона. Я дам вам инструкции, что, где и у кого вы должны будете разузнать.
     
    - А вы, Холмс? - спросил я, доставая блокнот и готовясь записывать инструкции.
     
    - А меня ждет личный садовник Ее королевского величества, - беззаботно отозвался Шерлок Холмс. - Правда, я полагаю, сам он об этом еще даже и не догадывается.