 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Эра Мориарти. Дело с треножниками
- Как по-вашему, что самое странное во всей этой истории, Ватсон?
Скрипучий голос великого сыщика вывел меня из состояния созерцательной задумчивости, в которую меня погрузил вид, что открывался из окна салона пассажирской гондолы «Графа Цеппелина».
Я пожал плечами.
- Просветите меня, друг мой, - отозвался я, наливая нам обоим шерри в хрустальные бокалы.
- Самое странное то, что мои услуги понадобились короне именно тогда, когда мы с вами нежданно-нешаданно решили вдруг вернуться в Туманный Альбион после стольких лет отсутствия, - сказал Шерлок Холмс, принимая свой бокал. - Я вижу в этом нечто большее, чем просто совпадение. Вы так не считаете, Ватсон?
- Вы по прежнему верите в теорию всемирного заговора, Холмс, старина? - я не сдержал улыбки. - Во все эти многоходовые комбинации с участием тысяч разновеликих фигур по всему свету, в растянувшиеся во времени интриги, что затеяны давным-давно, настолько давно, что люди, положившие им начало, давно уже мертвы, и некому пожинать плоды семян зла, рассеянных по всему миру на стыке столетий?
Холмс едва притронулся к вину. С самого момента, когда наше судно вошло в воздушное пространство Британии и посыльный вручил сыщику адресованную ему телеграмму, мой друг погрузился в столь знакомое мне странное состояние души, которое было именно тем вариантом сочетания сосредоточенности и рассеянности, что присуща людям абсолютно поглощенным каким-то одним делом, делом, которое занимает их настолько, что весь прочий мир перестает для них существовать.
- У сеятелей всегда найдутся благодарные последователи, которые с готовностью воспользуются результатами их трудов, - ответил он. - Помните, Ватсон, что ничто на этом свете не возникает из ничего и не пропадает бесследно, и каждое, абсолютно каждое действие имеет свое последствие, пусть даже и удаленное во времени. И, если оглянуться на события прошлого, приглядеться попристальнее к тому, что происходит в мире сейчас, наложить одно на другое и экстраполировать обнаруженные тенденции в будущее, мы с легкостью сможем обнаружить во всем этом некую систему. Любой здравомыслящий человек с острым умом, мало-мальски умеющий им пользоваться, способен, вооружившись машиной Бэббиджа и проведя необходимые подсчеты, с легкостью обнаружить существование некоего генерального плана, которому подчинено развитие цивилизации в последние десятилетия.
- Вообще-то это называется паранойей, друг мой, - улыбнулся я. - И поиски доказательств существования вселенского заговора обычно приводят большинство соискателей в стены Бедлама.
- Я вовсе не большинство, Ватсон, и вам это прекрасно известно, - возразил Холмс. - В ближайшие часы я сумею доказать вам вашу неправоту, и для этого мне не понадобятся ментальные костыли в виде счетной машины. В прошлом мы с вами не раз сталкивались с тем, что не связанные между собой на первый взгляд преступления при рассмотрении их под нужным углом становились вдруг частью единой мозаики, а грозные преступники оказывались лишь марионетками в руках умело прячущегося за ширмой кукловода
- Единственный известный мне кукловод подобного таланта мертв уже четверть века, друг мой, и вам это прекрасно известно.
Вгляд Холмса унесся в прошлое. На некоторое время наступила тишина, нарушаемая лишь едва слышными разговорами в салоне и негромким шумом воздушных винтов, который за время полета сделался лишь еще одной частью общей обстановки, как и легкая дрожь палубы под ногами.
- Тело так и не нашли, - сказал он наконец. - Я склонен был подозревать мистификацию сродни своей собственной, однако все последующие годы могучий ум профессора так и не дал о себе знать воплощением в жизнь своих желаний. О том, насколько трудно держать под ментальным контролем деятельность столь совершенного прибора, как мозг, подобный мозгу Мориарти и моему собственному, мне известно не по наслышке. Периоды бездействия, особенно бездействия вынужденного, изнуряют рассудок сильнее, чем отсутствие наркотика - душу зависимого от него человека. Замаскировать же деятельность столь мощного и амбициозного интеллекта практически невозможно, ибо это потребует усилий, значительно превосходящих по своей цене ценность скрываемого. Так что до недавнего времени я склонен был считать, что профессор действительно мертв.
- До недавнего времени? - Я скептически приподнял бровь.
- В последние годы я почувствовал появление неких настроений в обществе. Настроений, сходных с теми, что присутствовали в жизни общества на рубеже столетий. Рябь на воде, расходящаяся от брошенного камня. Вибрации нитей паутины, связывающих воедино события, явления и людей, не имеющих между собой, на первый взгляд, ничего общего. С каждым годом вибрации эти становятся все настойчивее, и у меня все сильнее желание выяснить, кто сидит в центре этой раскинутой на всеь мир паутины, и познакомиться с ним поближе. Впрочем, возможно, что и знакомиться не придется.
- Я не верю в призраки, - ответил я. - И призраков прошлого это касается в полной мере. Думаю, просто подросло и вошло в силу новое поколение криминальных гениев — молодых, образованных, амбициозных — и безликих в той же мере, как и профессор. В наше время им даже не обязательно становиться преступниками — достаточно занять нужное положение в обществе. Вы не обращали внимания, сколько молодых людей появилось в последнее время на руководящих постах? Вот они, герои этого времени — молодые хищники, карьеристы и честолюбцы, всеми силами старающиеся достичь собственного благополучия. Да, в одном вы правы, мой друг. Наступило время, которое я не побоюсь назвать Эрой Мориарти. Покойный профессор чувствовал бы себя в нашем современном обществе как рыба в воде. Крайне опасная хищная рыба.
- Все так, друг мой. Вы, как и всегда, умеете четко отследить очевидные тенденции в современном обществе, и изложить их четко и ясно. Благодаря вам я всегда в курсе общественных настроений. Вы — моя лакмусовая бумажка, Ватсон. Кстати, о бумажках.
С этими словами Холмс извлек из кармана жилета бланк телеграммы и, водрузив на нос очки, в который уже раз пробежал глазами его содержимое, после чего взгляд его сделался отрешенным, и великий сыщик впал в глубокую задумчивость. Потягивая шерри, я наблюдал за ним, стараясь не нарушить его сосредоточенности заданным не ко времени вопросом.
Делиться со мной содержимым телеграммы Холмс не спешил. Я же не настаивал на излишней откровенности. Весь мой опыт показывал, что в нужное время великий сыщик и сам расскажет мне все, что мне необходимо знать для того, чтобы быть ему полезным в ведении дела — а также для отражения в моих записках, которые я, являясь единственным биографом Холмса, продолжаю делать вот уже много лет подряд.
Не скрою, отчасти успехом этих записок, на публикацию которых у меня заключены контракты с наиболее престижными издательствами Старого и Нового Света, позволил нам предпринять наше совместное кругосветное путешествие, которое как раз сейчас подходило к концу, завершаясь там же, где и началось пять лет назад.
В Лондоне.
Дом, милый дом! До чего же приятно будет в него вернуться!
Холмс расположился в кресле напротив. Любому другому человеку его поза показалась бы совершенно неудобной.
Сыщик сидел в кресле скрючившись, словно рак-отшельник, не желающий покидать уюта своей гостеприимной раковины. Квадратный подбородок касался груди, голова была втянута в плечи, локти упирались в подлокотники. Длинные тонкие пальцы нежно оглаживали чубук трубки. В движениях этих не было ни грана нервозности, хотя Холмс с самого утра не был в курительной комнате — единственном месте на борту «Цеппелина», где только и можно было предаться сему пороку без опасности для воздушного судна и его пассажиров. Курение табака давно уже стало для сыщика скорее способом концентрации, нежели действительной зависимостью.
Бесцеремонно вытянув длинные ноги в проход, Холмс предоставил прогуливающимся по салону пассажирам преодолевать это препятствие самостоятельно. Дамы в платьях с кринолинами бросали на него неодобрительные взгляды, когда им приходилось приподнимать юбки до щиколотки и тянуть вверх колени. Впрочем, пара джентльменов, по виду типичных забияк со Стрэнда, попытавшихся нарочно споткнуться о ноги Холмса, внезапно обнаружила, что препятствие, столь раздражающее их утонченные натуры, в последний миг куда-то исчезло, заставив их едва не терять равновесие. Багровея лицами и беззвучно бранясь, джентльмены, расчитывавшие на добрую лондонскую ссору, были вынуждены продолжать бесцельное хождение по палубе, которому предавались уже не один час.
«Граф Цеппелин» кружил над столицей Империи третий час подряд в ожидании разрешения на посадку. Все чемоданы давно были сложены, книги, взятые с собой в полет, прочитаны, алкоголь до причаливания был под строгим запретом, и заняться было решительно нечем.
Глаза великого сыщика за дымчатыми стеклами очков были полуприкрыты. До самого момента, когда он заговорил, обращаясь ко мне, я был убежден, что он находится в состоянии медитации — а возможно, и просто дремлет, как и принято делать в послеполуденный час в нашем с Холмсом возрасте.
Я вновь вернулся к созерцанию бескрайнего скопления разновеликих фуллеровских куполов далеко внизу. Этому занятию я предавался вот уже который час подряд. Зрелище поистине зачаровывало.
Сверкающую, подобно друзе горного хрусталя, неоднородность лондонской Кровли здесь и там нарушали волнующиеся на ветру кроны городских парков в осеннем убранстве, шпили соборов да извилистая темная полоса Темзы, перечеркнутая местами прозрачными трубами железнодорожных и автомобильных мостов. Воздушные налеты последней войны оставили свои следы в вспененном пространстве крыш. Местами в бескрайнем сопряжении полупрозрачных пузырей зияли проломы. Никто не спешил их заделывать — слишком немного времени еще прошло с той поры, когда смерть сыпалась с неба черным снегом, и слишком тяжким бременем для истерзанной войной экономики даже столь могущественного государства, как Великая Империя, было восстановление прежних блеска и великолепия.
Из обширного пролома в Кровле прямо под танцующим в турбулентных потоках «Цеппелином» торчал ржавый остов небесного левиафана. На опаленной перкали хвостового оперения явственно виднелись кайзеровский орел и черный паук свастики.
Следы минувшей войны виднелись повсюду. Обугленные стены полностью выгоревших домов таращились слепыми провалами окон на усыпанные битым кирпичем пустыри на месте кварталов лондонского Сити — там, куда пилоты германских аэропланов кидали каролиниевые бомбы несколько лет назад. Кое-где сквозь бреши в Кровле в небо, и без того полное изрыгаемых вентиляционными трубами городских испарений, до сих пор поднимались столбы дыма и пара, зловеще подсвеченные снизу негасимым пламенем ядерного распада. Казалось, цепная реакция в полных огня кратерах на местах взрывов будет идти бесконечно — за прошедшие годы жар, исходящий от жерл рукотворных вулканов, не уменьшился ни на градус, и никто из уцелевших жителей этих районов не спешил возвращаться на насиженные места.
Рассветное небо над Лондоном было полно хаотического движения. Сотни летательных аппаратов двигались одновременно во всех направлениях. Бипланы лондонского аэротакси ежесекундно взлетали с рельсовых направляющих и совершали посадку на предназначенных для этого участках Кровли. Громоздкие красные даблдеккеры линий регулярного сообщения развозили в противоположных направлениях рабочих дневной и ночной смены сотен фабрик столицы, и лучи поднимающегося солнца играли алыми отсветами на крутых боках небесных великанов. Частные аэропилы кишели в воздухе, трепеща ритмично взмахивающими крыльями. Тысячи воздушных винтов месили крыльчатками лопастей лондонский смог.
Причальные мачты летного поля Хитроу принимали до десяти воздушных кораблей за час, но не в силах были справиться с потоком прибывающих дирижаблей. Раз в четверть часа капитан «Графа Цеппелина» обращался к пассажирам, сообщая о подвижках в небесной очереди. Сейчас «Цепелин» был третьим в очереди на посадку, и радиус описываемых им над столицей величественных кругов значительно уменьшился. Судно держалось поближе к мачтам, и публика приникла к окнам, силясь разглядеть внизу хоть что-нибудь, способное пролить свет на причины внезапной задержки прибытия.
Причины эти, впрочем, на мой личный взгляд были весьма просты. В настоящий момент все причальные мачты аэропорта были заняты обманчиво тяжелыми телами дирижаблей, выкрашенных в невзрачный серо-голубой цвет, призванный прятать воздушный корабль в небе от глаз возможного наблюдателя. Еще несколько таких кораблей барражировали в отдалении над лондонским центром, и орудийные порты их боевых галерей зияли зловещей чернотой. Вывернув шею, я смог разглядеть несколько неприметных серо-голубых силуэтов высоко над городом, выше уровня всех транспортных коридоров столичного неба.
Военные. Армия Ее Величества взяла контроль над городским небом в свои руки. И, судя по тому, как бодро шла высадка солдат с причаленных транспортов, уже совсем скоро возьмет под контроль и все происходящее на земле.
Знать бы еще, чем вызвано столь явственное оживление военных. Я открыл было рот, чтобы задать соответствующий вопрос своему другу, но он опрередил меня.
- Взгляните вон туда, Ватсон. Да-да, на северо-восток. В направлении Паддингтона и нашего с вами дома. Там, между массивами парков — видите?
Не очень-то надеясь на свое зрение, в последние годы не раз подводившее меня в ответственный момент, я вооружился сильным биноклем. Сначала я не видел решительно ничего. Потом разглядел на фоне тусклого золота и багрянца крон буков и вязов некую бесформенную массу, возвышающуюся над деревьями и домами. Полчища птиц кружили в небе над парками, и сквозь их мельтешение виднелось покачивающееся на ветру черно-белое веретено полицейского аэростата, вставшего на якорь неподалеку. В сравнении с загадочным предметом, которое скрывало растянутое до земли и прихваченное здесь и там веревками огромное полотно, аэростат выглядел миниатюрным. Предмет возвышался над Кровлей и на глаз равнялся по высоте собору Святого Павла — а возможно, и превосходил его.
- Что бы это могло быть, Холмс? - спросил я, не отрываясь от окуляров.
- Давайте-ка попросим стюарда принести утренние газеты, - услышал я в ответ. Голос сыщика был совершенно спокоен.
Несколько минут спустя мы уже шелестели еще теплыми листами только что отпечатанных в судовой типографии газет, которые были получены из редакций по радиотелеграфу ночью.
Передовица «Таймс» была посвящена успеху доктора Кейвора и его команды, которые готовы были уже на следующей неделе предоставить вниманию всех заинтересованных лиц плод своих многолетних усилий. Под сводами Хрустального Дворца в Банхилле Кейвор собирался представить публике детище Британского Общества Звездоплавателей — аппарат, способный пронести человека сквозь толщу земной атмосферы в безвоздушное межпланетное пространство, используя для этого принципиально иную технологию, нежели разработанные русскими учеными Циолковским, Цандером и Лосем ракетные корабли, испытания которых сейчас также входили в финальную фазу.
На страницах «Обсервер» королева отзывалась о перспективах освоения иных миров скептически: «Зачем нам подвергать себя опасности новой войны с обитателями Марса, едва пережив прошлую войну миров?»
Самой интересной заметкой в «Дейли Телеграф» было сообщение о наблюдавшемся вчера в небе над Ла-Маншем атмосферном феномене. Пилоты звена бипланов береговой обороны стали свидетелями падения в воды пролива некоего предмета, который они в один голос называли не иначе, как «зеленой кометой». При этом, с их слов, прежде чем кануть в свинцовые волны, странное небесное тело предпринимало попытки маневрирования в атмосфере. Военные психиатры признали пилотов вменяемыми, окулист Королевского госпиталя, подтвердив исключительное здоровье глаз летчиков, исключил возможность оптического обмана. Объективно настроенные скептики из правительственных кругов настаивали на версии лунного света, отраженного метеозондом и преломленного пузырем болотного газа. В настоящее время к месту падения неопознанного объекта направлялись две субмарины флота ЕКВ.
«Полицейская газета» отмечала прокатившуюся по марсианским гетто Англии и Уэльса волну беспорядков. Причина недовольства головоногих осталась неясна. Полиция взяла ситуацию под контроль без использования специальных средств.
В пику основному печатному органу полицейского управления красная «Морнинг Стар» выступила с оголтелой проповедью борьбы марсиан за свои ущемленные права и обратилась ко всей прогрессивной общественности Соединенного Королевства с призывом поддержать несправедливо угнетаемых переселенцев с Марса в их протесте.
«Файненшнл Таймс» обрушивала на читателя каскад малопонятных цифр, прогнозы роста и падения индексов и котировок, интервью с влиятельными персонами мира денег, призывавших покупать и продавать акции обществ с совершенно ничего не говорящими мне названиями. Пролистав ее, я понял, что не понимаю ровным счетом ничего в современной экономике, списав это на длительность нашего с Холмсом отсутствия на родине.
«Иллюстрейтед Лондон Ньюз» в статье без иллюстрации сообщало о готовящемся открытии колоссального памятника королеве Виктории у Букингемского дворца, который являлся даром городу Лондону от королевской семьи и данью уважения великой регине, именем которой была названа целая эпоха в истории не только Великобритании, но и всего мира в целом.
В глубоко презираемом мною за необоснованно злую критику моих собственных записок «Лондонском книгочее», издании столь же скучном, как и те графоманские труды, которые он освещал, была набранная крупным кеглем короткая заметка, гласящая, что известный американский литератор Э.Р.Берроуз приглашет всю просвещенную публику на творческую встречу, которая состоится в книжном магазине «Симпкин и Маршал», где вниманию поклонников таланта будет представлен новый роман его столь популярного цикла о марсианских приключениях Джона Картера. Газета делилась с читателями сведениями о том, что творчеством м-ра Берроуза не на шутку увлечена сама Королева. Обсуждался вопрос, позволят ли рамкит приличий ей посетить встречу с любимым писателем, или же он сам будет удостоен чести аудиенции с королевской семьей в их резиденции.
Больше ничего интересного в свежей прессе не нашлось.
Холмс уже давно утратил интерес к чтению, небрежно свалив газеты на журнальный столик. Дождавшись, когда я переверну последнюю страницу, он нетерпеливо побарабанил пальцами по колену.
- Скука смертная, - сказал он. - Такие новости в первую очередь говорят об отсутствии новостей. Впрочем, это показатель стабильности в государстве и обществе.
Я кивнул.
- Вынужден согласиться с вами, друг мой. Меня не покидает чувство, что мы с вами никуда и не уезжали на все эти годы. Меняются названия фирм и имена политиков, но Британия по-прежнему кажется оплотом стабильности в этом мире.
- Ага! Вот тут-то я вас и поймал, дорогой доктор! - воскликнул вдруг Холмс и расхохотался. - Вы все тот же Ватсон, неспособность которого порой сложить два и два дает мне некоторую надежду на то, что мой мозг по-прежнему работает чуточку лучше мозга стандартного обывателя.
Я давно уже научился не обижаться на бестактные высказывания моего друга. Вот и на сей раз позволил себе лишь ироничную улыбку.
- Вы, разумеется, просветите меня о всей бездне моих невежества и не наблюдательности, Холмс? - только и спросил я со всем возможным смирением в голосе.
Как и все гении, великий сыщик любил лесть. То, что он способен был распознать ее с полуслова, ничуть не мешало ему получать удовольствие от ее выслушивания.
- Вне всякого сомнения, - ответил Холмс. - Но не сразу и не вдруг, мой милый Ватсон. Мне бы хотелось, чтобы вы продолжили развивать в себе те способности к дедукции, которые не раз проявляли после нашего знакомства.
- Безусловно, я приложу к этому все усилия, как и всегда, - усмехнулся я. - Однако с годами человеческий разум лишь все больше закосневает в собственных заблуждениях, а я не блистал способностью сопоставлять факты и будучи в расцвете сил. Смею вам напомнить — мы с вами давно разменяли седьмой десяток, друг мой.
- Вздор! - вскричал Холмс. - Не пытайтесь убедить меня в том, что вы одной ногой в маразме, Ватсон. Ни за что не поверю. А что до умения делать верные выводы из очевидных и неочевидных фактов - ваша профессия сама по себе предполагает подобный стиль мышления. Вы же врач, Ватсон, пусть уже и не практикующий! Искусство постановки правильного диагноза во многом сродни работе сыщика. И тот, и другой должны верно определить убийцу — только в вашем случае это болезнь, а в моем — человек.
- Что ж, вы, как всегда, правы, Холмс, - сказал я. - Не вижу смысла не соглашаться с очевидным. Сделаю все, что в моих силах, чтобы не разочаровать вас в себе на склоне лет. Но пока мне не известно ни одного факта. Ведь даже содержание полученной вами телеграммы вы пока держите от меня в секрете, а в газетах, как вы имели возможность убедиться и сами, нет и намека на преступление, которое заслужило бы вашего внимания.
- Нашего внимания, Ватсон, - поправил меня Холмс, многозначительно подняв палец. - Насчет газет вы, разумеется, заблуждаетесь. Впрочем, это простительно, ведь у вас не все карты на руках. Один момент.
С этими словами он бодро отстучал ключом карманного телеграфа короткое сообщение. Через несколько секунд аппарат отозвался мелодичным звоном, оповещая, что сообщение получено адресатом, а еще через несколько секунд разразился трелью ответного послания, воспринять которое на слух я не смог. Ленту же Холмс, небрежно скомкав, отправил в корзину, после чего с крайне довольным видом откинулся в кресле.
- Чего же мы ждем? - спросил я его через минуту, полную снедающего меня любопытства. Как и всегда, когда намечалось новое запутанное дело, я чувствовал душевный подъем. Еще не зная сути предстоящего нам с моим другом расследования, я испытывал сильнейшую жажду деятельности. Сила и энергия наполняли меня, заставив позабыть о гнете лежащих на плечах лет. Я чувствовал себя молодым и телом, и душой, словно от момента нашего с Холмсом знакомства и не минуло четыре десятилетия.
- Недостающих звеньев газетной мозаики, - ответил Холмс. - Кстати, вот, кажется, и они.
Я уже и сам услышал дробный перестук каблучков по паркету палубы. Ему вторил легкий лязг цепной передачи и мягкие шлепки обрезиненных траков о палубный настил.
- Доброе утро, джентльмены, - раздался бархатный голосок у меня за спиной.
Холмс ответил учтивым кивком. В глазах его танцевали озорные искорки, а тонкие губы старательно сдерживали улыбку.
Я неловко повернулся в кресле на голос, и покалеченная спина отозвалась электрическим разрядом боли, скользнувшим вдоль позвоночника. Эхо последней войны. В такие моменты я был рад чувствовать боль. Боль — это удел живых. После всех ужасов мировой бойни, после гекатомб Марны, Ипра и Вердена ощущать себя по прежнему живым было странно — но до чего же замечательное это было чувство! Я сжал в кулак и разжал обтянутые лайкой перчатки пальцы своей правой, механической от плеча, руки.
Ни один из нас не прошел сквозь геену Великой войны, не изменившись. Все мы — калеки, увечные кто телом, кто — душой, а кто и душой и телом разом. Мой друг, которого гений его уникального таланта забрасывал в самые странные места воюющего с самим собой мира, тоже был опален огнем охватившего мир безумия, пусть ему ни разу так и не пришлось оказаться даже вблизи передовой за все эти годы. Удел же военного врача — быть там, где кровь, боль, увечья и смерть. Подобное способно закалить самую ранимую душу, но в то же время постоянное соседство смерти, и смерти страшной, превращает в романтика самого закоренелого циника.
Романтик в моей душе затрепретал от сладкого звука голоса, раздавшегося у меня за спиной. Циник же отпустил сальную шутку начет седины и беса — к счастью, не сделав ее достоянием ничьих более ушей, кроме наших собственных. Помимо своей абсолютной неуместности, шутка еще и не соответствовала действительности — никакой седины не было и в помине. Со времен Великой войны мой череп был совершенно гладок, и брови, усы и борода давно перестали расти. Единственным действительным плюсом этого было то, что у меня вот уже много лет отсутствовала необходимость в бритье. Своего же отражения в зеркале я давно уже научился не пугаться.
- Вот то, что вы просили подготовить, мистер Холмс, - продолжала между тем обладательница этого волшебного голоса. - Впрочем, ума не приложу, зачем вам понадобилось именно это.
На столик меж нами упала еще пачка газетных листков поверх уже лежащих там. С первых страниц на нас вызывающе таращились обнаженные красотки с игольно-острыми сосками на впечатляющего размера грудях, застигнутые врасплох в чужих спальнях известные политики в спешке натягивали штаны, а мерзопакостного вида упыри вгрызались полуярдовыми клыками в угодливо подставленные навстречу их алчности и голоду шеи томных молодиц.
Я почувствовал, как румянец заливает мои щеки.
- И впрямь — что это, Холмс?! - с негодованием спросил я. - Не считаете ли вы оскорбительным — заставлять даму смотреть на это, пусть даже и по долгу службы?
- Не думаю, что дама против, доктор, - заметил мой друг, погружаясь в лихорадочное перелистывание дешевой желтоватой бумаги газетных страниц.
- Вы совершенно правы, мистер Холмс, - последовал ответ.
Развернувшись наконец в своем кресле, я встретил насмешливый взгляд пары самых зеленых глаз, какие мне только приходилось видеть за мою долгую жизнь. Глаза смотрели на меня с миловидного остроносого личика, белую кожу которого усеивала россыпь совершенно очаровательных веснушек. Огненно-рыжие локоны ниспадали на плечи из-под озорной охотничьей шляпки с пером. Зеленый тренчкот с отороченными красным шнуром петлями, отворотами рукавов и воротом плотно облегал стройную фигурку, изрядно натягиваясь на пышной груди. И — о боже, да! - она носила брюки, заправленные в голенища высоких сапог, которые в прошлом, когда все лошади еще не вымерли от Коричневой Чумы, назывались сапогами для верховой езды.
- Доброе утро, мисс Хадсон, - выдавил я, как всегда досадуя на неизменно подводивший меня в такие моменты голос. Я знал, что она находит это милым. Вот и сейчас она улыбнулась мне, и я поспешил сказать: - Вы совершенно потрясающе выглядите сегодня, сударыня.
- Анжелика, - сказала мисс Хадсон. - Сегодня — Анжелика. Но не старайтесь запомнить этого имени, доктор. Как и все имена этого мира, оно мимолетно и не имеет ничего общего с сутью той свободной личности, каковой я являюсь. А все это навешивание ярлыков, придуманное мужланами-шовинистами, стремящимися поименовать все сущее в мире, не более чем попытка метить территорию, против которой должна уметь выступить каждая прогрессивная женщина!
Крайние, а порой и просто абсурдные проявления исключительной независимости характера этой юной особы не переставали озадачивать меня. Холмс же обращал на причуды нашей прекрасной секретарши не больше внимания, чем они того заслуживали. Если я все еще старался запомнить каждое из потока ежедневно, а порой и по нескольку раз на дню, меняющихся имен, уважая стремление юной дамы к самовыражению, то мой друг быстро научился обходиться ни к чему не обязывающими обращениями, вроде «милочка», «сударыня», «юная леди» или просто «мисс Хадсон».
Как ни странно, наша юная суфражистка прощала ему подобное поведение. Я с весьма большой долей уверенности подозревал, что причиной тому — искренняя влюбленность мисс Хадсон в кумира своего детства, истории о приключениях которого она слышала от своей бабушки, квартиру которой мы с Холмсом снимали едва ли не полвека назад, в самом начале нашего с ним сотрудничества.
Мисс Хадсон прочно вошла неторопливое течение нашей с Холмсом жизни пару лет назад во время нашего путешествия по Американским Штатам, появившись на пороге нашего номера в отеле во Французском квартале Нью-Орлеана, где мы с моим другом вели расследование крайне запутанного дела, основным фигурантом которого был некий мистик креольской крови, отзывавшийся на имя Барон Суббота. Потрясая рекомендательным письмом своие бабушки и свежеотпечатанным дипломом выпускницы Гарварда, новоиспеченный юрист женского пола просто-напросто вынудил нас принять себя на давно пустующее место секретаря. И следует сказать — никогда впоследствии ни я, ни мой друг не пожалели об этом решении.
Одним из несомненных достоинств нашей помощницы являлось ее умение управляться с Дороти — картотечным автоматоном с крайне вздорным характером, гордостью нашего гения сыска, который стремился к упорядоченности любого знания и обрел квинтэссенцию этого в сем нелепом предмете.
Разработанная в мастерских Томаса Эдисона машина, представлявшая собой гибрид картотечного шкафа, печатной машины с пароэлектрическим приводом, сверхбыстрого бэббиджева исчислителя с алмазными подшипниками в счетных шестернях и валах, а также тележки садовника на гусеничном ходу, была презентована Холмсу американским президентом несколькими годами ранее «за исключительные заслуги перед народом Штатов Северной Америки».
Информация, которую хранил в своих тикающих недрах этот ящик на каучуковом ходу, сделала бы честь Библиотеке Конгресса — но вот воспользоваться ей, а тем более воспользоваться эффективно, оказалось практически не под силу паре таких джентльменов старой формации, как мы с моим компаньоном. Обращение с машиной, названной каким-то шутником Дороти, требовало адова терпения, которого нам с Холмсом, ставшими с течением времени гораздо более раздражительными, явно не доставало. От неминуемой расправы чудо-машину спасло появление мисс Хадсон, с которой они вскорости образовали весьма эффективный, хотя и странный, дуэт.
Сейчас Дороти замерла рядом с нашей прекрасной секретаршей, время от времени взлязгивая скрытыми под корпусом красного дерева шестернями исчислителя. Надраенный до блеска атомный котел негромко шумел, выпуская время от времени легкие облачка пара сквозь предохранительные клапаны. Облитые резиной гусеницы сохраняли в целости драгоценный паркет прогулочной палубы, а встроенный гироскоп позволял автоматону с легкостью маневрировать среди разбросанных по салону столиков, не смахивая на пол посуду и не нанося непоправимых повреждений от столкновений со своим громоздким телом дубовым панелям переборок.
- Вы ввели в нее те исходные данные, что я просил, мисс Хадсон? - спросил Холмс, не отрываясь от очередной бульварной газетенки.
- Разумеется, мистер Холмс, - ответила секретарша, в свою очередь не удостаивая своего нанимателя взглядом.
- Вот оно, нынешнее поколение, Ватсон, - усмехнулся Холмс. - Умеет врать, не моргнув и глазом.
- С чего вы взяли, что мисс Хдсон...гм, говорит нам неправду? - с явственной неприязнью спросил я.
К чему скрывать — и по прошествии двух лет я был все так же очарован нашей юной помощницей, как и при первой встрече, а посему встречал в штыки любое сомнение в ее профессиональных — да-да, именно профессиональных! - качествах, столь дорогих моему сердцу. - Вы же даже не взглянули на нее, а характерных для лжи модуляций в ее голосе нет. Уж поверьте мне, я знаю, о чем говорю.
- Я верю вам, мой друг. На секретной службе Ее Величества вы должны были овладеть навыкми распознавания лжи, - ответил Холмс, заставив меня молниеносно обвести зал пристальным взглядом в поисках некоей подозрительной особы, с излишним вниманием прислушивающейся к нашему разговору. Когда таковой не обнаружилось, я с облегчением позволил себе вздохнуть и укоризненно взглянул на Холмса.
- Холмс, ведь мы же с вами договаривались о том, что моя деятельность во время войны не подлежит обсуждению, а уж тем более — обсуждению в публичных местах!
Негодованию моему не было предела. Холмс поспешил было меня успокоить, но его опередила мисс Хадсон.
- Ни один из находящихся сейчас в салоне людей не был к нам настолько близко в момент, когда мистеру Холмсу приспичило вдруг открыть миру государственную тайну, - язвительно сказала она.
- Холмс! - вскричал я, чувствуя, как лицо мое багровеет и опасаясь апоплексического удара, который и при современном развитии медицыны продолжает оставаться весьма распространенной причиной смерти в моем возрасте. - Вы что — и впрями ей рассказали?!
- Мистер Холмс здесь совершенно не при чем, - спокойно ответила за моего друга мисс Хадсон, одновременно наливая мне порцию шерри, которую я проглотил залпом, не почувствовав вкуса. - Все дело в верном соспоставлении фактов, которые, в свою очередь, лежат в свободном доступе для человека наблюдательного. Разница в инструментах, которые мы с мистером Холмсом используем для этого сопоставления. Ему достаточно для этого клеточек его собственного гениального мозга, мне же приходится обращаться за помощью к нашей Дороти, скармливая ей массивы отсортированных данных, уповая на то, что данные эти закодированы правильно и скучая в ожидании результата.
- И что характерно, мисс Хадсон сейчас говорит правду, - донесся голос Холмса из-за газеты, которой он, словно ширмой, отгородился от вспышки моего гнева. Опустив газету, он взглянул на меня с тем уже привычным мне сочувствием, с которым человек о двух руках и двух ногах смотрит на безногого и безрукого калеку — и жаль, и не поможешь... - Не ломайте голову, Ватсон, старина. Поздно, да и не поможет уже, в нашем-то с вами возрасте. Отражение лица мисс Хадсон...
- ...в лицевой панели Дороти, - кивнул я, и Шерлок Холмс отсалютовал мне своим бокалом.
Дороти отозвалась мелодичным звоночком. Из прорези на передней панели серпантином поползла перфолента. Мисс Хадсон расправила ее, пробежала глазами по прихотливому узору отверстий.
- Я полагаю, ответ гласит: недостаточно данных.
Румянец, мгновенно заливший щеки девушки, был донельзя трогателен. Она с досадой закусила губу и, помедлив, с явной неохотой кивнула. Потом вскинула на Холмса исполненные негодования глаза, полыхнув изумрудным огнем своих удивительных радужек.
- Я сочла, что вводить в машину сведения личного плана об особе королевских кровей, да еще и составляющие врачебную тайну...
- Безнравственно? - понимающе спросил Холмс, видя ее невольное замешательство.
- Да! - порывисто ответила мисс Хадсон. - Именно безнравственно! Думаю, доктор Ватсон поддержит меня. Тайна пациента не должна быть предметом машинных рассчетов, призванных удовлетворять чье-то праздное любопытство!
Я пожал плечами.
- Мисс Хадсон, безусловно права, - ответил я. - Однако, как мы с Холмсом не раз имели возможность убедиться, далеко не всегда интересы личности и неприкосновенность ее прав могут перевесить то благо, которое общество получает при их сознательном игнорировании нами.
- Доктор! - возмущению девушки не было предела. Глаза ее гневно сверкали. - Не ожидала от вас...
- С годами становишься все больше циником, - развел я руками. Правая издавала при движениях легкое жужжание. - Со временем вы поймете, моя дорогая.
- Не списывайте свою аморальность на возрастную деградацию, доктор! Так можно позволить себе слишком многое, оправдывая свое безобразное поведение снижением самокритики в результате маразма!
- Я попросил бы вас, милочка... - начал было я, приподнявшись из-за стола и чувствуя, как краска заливает мое лицо в который уже за последние полчаса раз, но тут вмешался Холмс, пресекая начинающуюся перепалку.
- Друзья мои! Думаю, всем нам стоит взять себя в руки и не переходить на личности. Дело, которое нам предстоит раскрыть, имеет государственную важность. В него вовлечены члены королевской фамилии и персоны, облеченные немалой властью в Империи и за ее пределами. Любая огласка крайне нежелательна по понятным причинам. Мне не хотелось бы, чтобы члены нашей команды испытывали бы неприязнь друг к другу, поскольку это может сказаться на непредвзятости наших суждений и качестве нашей работы. Я бы хотел, чтобы все мы сейчас принесли извинения друг другу и сменили тон нашего общения на более конструкутивный.
Мы с мисс Хадсон пробормотали слова извинения, не глядя, впрочем, друг на друга. Юная строптивица смотрела в сторону, пожимая протянутую мною руку, и, украдкой любуясь ею, я в очередной раз подумал, что нашей с Мэри дочери, случись ей появиться на свет, было бы сейчас столько же лет, что и мисс Хадсон, со всеми присущими этому возрасту проблемами и стремлением самоутвердиться любыми, пусть даже и весьма странными в глазах людей нашего с Холмсом поколения, способами.
- Итак, перейдем к делу, - сказал я, когда мир в нашей компании был наконец восстановлен, все заняли места в креслах, а графин на столе был вновь наполнен предупредительным стюардом. Мисс Хадсон предпочла чай, который в мгновение ока появился на столе вместе с блюдом, полным крошечных пирожных. - Почему вы решили, мой друг, что дело, ожидающее нас на земле, столь важно для короны и Британии? Ведь и дела-то еще никакого, по сути, нет.
- Вы ошибаетесь, мой дорогой Ватсон! Впрочем, располагая столь неочевидной для разума обывателя информацией, любой на вашем месте ошибся бы с той же легкостью — любой, но не Шерлок Холмс!
- Ну разумеется, - едва слышно пробормотала, не отрываясь от чашки с чаем, мисс Хадсон. В глазах ее, несмотря на весь скепсис интонации, я разглядел азартный блеск.
- На мой взгляд, информация пока отсутствует вовсе, - ответил я. - Выводы делать просто не из чего, равно как не из чего строить предположения. Все, что мы имеем — лишь ваша уверенность в том, что некое чудовищное преступление, способное поколебать устои империи, уже совершено — либо будет совершено в ближайшее время. Это лишь слова, ничем не подтвержденные. Вот и Дороти сказала, что информации недостаточно — а уж беспристрастнее ее в нашей команде никого нет!
- Дороти также ошибается. Способность интерпретировать данные совершенно не обязательно сочетается наличием интуиции. В этом основное отличие человеческого разума от машинного интеллекта, существование которого до сих пор под большим вопросом. Машина никогда не обретет способности к дедукции, мой друг. Это дает мне надежду на то, что мои скромные способности всегда будут востребованы.
И Шерлок Холмс ожесточенно засопел незажженой трубкой.
- Кстати, не просветите ли вы меня, наконец, что за информацию вы отказались скормить нашему автоматону, и из-за чего у нас едва не развязалась эта безобразная ссора? - спросил я мисс Хадсон, пользуясь тем, что мой друг погрузился в раздумья.
- Мистер Шерлок Холмс просил меня ввести в Дороти данные медицинской карты Ее Величества королевы, - помедлив, ответила мисс Хадсон. - Не спрашивайте меня, откуда у нас эти данные, не хочу даже и знать.
- Ну, допустим, это скорее бестактно, нежели возмутительно, но если игра стоит того... - начал было я, но девушка перебила меня, вскричав громким шепотом:
- Но на пользу какому делу могут пойти результаты осмотра королевы ее гинекологом?! И зачем накладывать на бесчестным путем полученную информацию весь этот шарлатански-астрологический бред, вроде фаз Луны и противостояний Земли и Марса?! Ответьте мне, доктор Ватсон! Ответьте, если сумеете!
Мне решительно нечего было сказать в ответ. Честно говоря, я находился в совершеннейшем замешательстве. Как следует приложившись к бокалу шерри, я поперхнулся и раскашлялся до слез на глазах. Мисс Хадсон участливо похлопала меня по спине своей изящной ладошкой.
- Вот и я возмущена до глубины души, - доверительно шепнула она мне в самое ухо, ошибочно истолковав причину моего приступа кашля. - Мало того, что мужчины считают себя вправе измываться над женской душой, так они еще и бессовестно лезут своими руками в самые интимные места жеского тела, чтобы потом продать кому ни попадя открывшиеся им там тайны!
Я несколько обалдел от суфражистской трактовки невинной процедуры гинекологического осмотра — мероприятия, безусловно, крайне интимного и требующего совершенно особенной степени деликатности от врача, занимающегося подобными осмотрами, но абсолютно необходимого для контроля за здоровьем женщины - и совсем уже было собрался указать нашей воительнице, что она сражается с ветряными мельницами, тем более, что университеты по всему миру который уже год увеличивали набор женщин на медицинские факультеты, но тут Холмс вышел из оцепенения и в зародыше задавил вновь наметившуюся ссору.
- Предлагаю пари, друзья мои! - объявил он. В его глазах появился тот лихорадочный блеск, который обычно порождали лишь морфий или предвкушение близкой разгадки дела. От пагубного пристрастия к опию и его производным Холмс решительно отошел сразу после войны, не объясняя причин, примерно в то же время приобретя любовь к ношению темных очков, регулярному посещению стоматолога, а также весьма своеобразные гастрономические предпочтения. Я не пытал его, ибо сам к тому времени обзавелся некоторыми секретами из разряда тех, что не обсудишь даже с лучшим другом. Разгадки же я пока не видел даже на горизонте — впричем, равно как и самого дела.
- И в чем суть этого пари? - спросил я.
- Вам, Ватсон, я готов доказать, что дело уже есть, пусть даже нас с вами еще не привлекли к его расследованию.
- Неудивительно, Холмс, - пожал я плечами. - У вас есть телеграмма, содержание которой никому более неизвестно.
Словно козырную карту, способную переломить ход партии, Холмс бросил сложенный вчетверо бланк телеграммы на стол. Глаза его лучились торжеством. Мой тщеславный друг явно налаждася моментом.
Я потянулся было к клочку бумаги, но металлические пальцы поймали лишь пустоту с приглушенным кожей перчатки лязгом: мисс Хадсон оказалась быстрее. Развернув телеграмму, она жадно впилась взглядом в те несколько слов, что я смог разглядеть на бумаге. По лицу ее пробежала тень разочарования и досады. Фыркнув, она протянула бланк мне.
Телеграмма, адресованная мистеру Шерлоку Холмсу, борт трансатлантического лайнера «Граф Цеппелин», гласила: «Мой мальчик вскл ты очень вовремя тчк ждем нетерпением тчк твой м тчк».
- И все?! - спросил я, не веря своим глазам. - Восемь слов, одна буква и четыре знака препинания?!
- Ага, - беззаботно отозвался Холмс. - Стоимость один шиллинг два пенса, с учетом авиатарифа.
- И на основании этого вы сделали вывод о том, что за всем этим кроется дело государственной важности?!
- Вне всякого сомнения, друг мой. Вне всякого сомнения, - ответил Холмс.
- Потрудитесь объяснить, - потребовал я, чувствуя нарастающее в душе раздражение.
- Всему свое время, друг мой, всему свое время, - Холмс был совершенно невозмутим.- Пока же могу лишь сказать вам, что лишь один человек на свете, подписывающий свои послания литерой «М», способен называть меня «своим милым мальчиком», особенно если учитывать мой настоящий возраст.
- «М»? Неужели... - начал было я, и Холмс искренне расхохотался.
- Конечно же нет, мой добрый друг, - сказал он, отсмеявшись. - Не Мориарти. Это мой брат Майкрофт. Серый кардинал Британской Империи собственной персоной.
- Майкрофт Холмс? Но почему же...
- Почему он не воспользовался официальными каналами, не обставил все с присущей случаю помпой, хотите вы спросить? Почему нас не снял с борта «Цеппелина» гербовый аэропил? Почему почетный караул не выстроился в каре на летном поле, а к трапу не раскатали красную ковровую дорожку? Это вы хотели бы знать, мой друг?
Я лишь слабо кивнул в ответ.
- Гроши, потраченные короной на это послание, являются частью способа поведать человеку моих умственных способностей гораздо больше, чем сказал бы мне самый исчерпывающий отчет по делу. Учитывая то, что любая информация может быть перехвачена, похищена, расшифрована, в конце концов, надо обладать поистине титаническим умом, умом, схожим по своей организации с моим собственным, чтобы рассказать все, не сказав ничего. С этой задачей мой брат справился совершенно блестяще.
- Я по-прежнему ничего не понимаю, - вынужден был признать я в конце концов. Мисс Хадсон покивала в знак согласия. Дороти промолчала.
- Отлично! - обрадовался Холмс. - Значит, для основной массы заинтересованных лиц и для огромной массы людей незаинтересованных, но донельзя любопытных, падких на сенсации и склонных к спонтанным, по ситуации, реакциям — я имею в виду рядовых английских обывателей, Ватсон, и уж простите меня, что для того, чтобы прийти к подобным выводам, мне снова приходится ориентироваться на вас — для всех этих людей дела, представляющего для нас убочайший интерес, попросту не существует. Ситуация все еще под контролем. Да, кстати, Ватсон — просмотрите-ка бегло и все эти, столь ненавистные вам, желтые листки.
- Но зачем? - удивился я.
- Хотите узнать правду о событиях — обращайтесь к таблоидам и желтой прессе, Ватсон. Отсутствие цензуры не всегда пагубно отражается на свободе слова. Среди тонн вранья на страницах бульварных газетенок можно отыскать зерно истины. Но вряд ли вы найдете его в причесанных статьях официальных изданий. Намеки — быть может, но не более. Чтение между строк — великое искусство, друг мой, и им я овладел в совершенстве. Теперь ваш черед.
Я послушно погрузился в чтение, испытывая легкое — а порой и вполне отчетливое — омерзение от сопричастности к скандалам, преступлениям и человеческим порокам, которые были основной мишенью изданий «для масс». Мисс Хадсон, затаив дыхание, читала заметки через мое плечо. Я чувствовал легкий аромат зеленого чая, исходящий от ее волос.
«С пылу с жару» посвятило большую статью явлению, которое горе-писаки помпезно именовали Вторым нашествием марсиан. Приводились интервью с сектантами из Церкви Исхода Человечества, которым в мескалиновых галлюцинациях во время варварских обрядов в их капищах являлись обожествляемые ими обитатели Красной Планеты, предсказывавшие скорый конец человеческой цивилизации и торжество царства головоногих. Сектанты не призывали никого покаяться во имя спасения — они лишь злорадствовали, утверждая, что не спасется никто.
«Вестник астрологии и астрономии» напечатал крайне размытые и невнятные дагерротипические изображения марсианской поверхности в районе вулкана Олимп и Цидонии, полученные учеными обсерватории в Кордильерах. Пририсованные от руки корявые стрелки указывали на зоны пыльных бурь, которые, согласно утверждениям журналистов, являлись последствием новых выстрелов сверхорудий марсианских агрессоров в сторону Земли. Смаковались ужасные подробности инопланетного вторжения четвертьвековой давности и предсказывались еще более кошмарные перспективы для населения Земли в самом ближайшем будущем. При чтении этих восторженных заявлений по моей спине то и дело пробегали мурашки.
«Криминальная Британия» поразила меня в изобилии рассыпанными по своим страницам подробностями жесточайших убийств, хитроумных ограблений, финансовых махинаций и прочих преступлений. Такой размах преступности в наше просвещенное и добропорядочное время ужаснул меня до глубины души. Усилия полиции и министерства внутренних дел по искоренению преступрности на территории Соединенного Королевства откровенно высмеивались авторами статей, и я никак не мог уяснить для себя, на чьей все-таки стороне находились люди, столь обстоятельно описывавшие подробности столь безобразных происшествий. Воистину, мир уверенно вступал в эру преступников, во времена негодяев.
В Эру Мориарти.
Мое внимание привлекла украшенная аляповатыми рисунками заметка о ритуальном убийстве в заброшенном особняке в Ричмонде, который пустовал вот уже больше трех десятилетий. Рисунки изображали расчлененное человеческое тело, части которого были разложены по линиям странного, напоминающего пентакль, рисунка на полу заброшенного дома. Линии рисунка явно были нанесены кровью жертвы — приводилось заключение коронера, согласно которому ткани тела покойного были таинственным образом иссушены до состояния мумификации. Приводились показания господ Филби и Бленка, почтенных членов общества, убеленных сединами, которые опознали в покойном хозяина дома, своего давнего знакомого, полубезумного изобретателя, пропавшего тридцать лет назад во время одного из своих экспериментов по исследованию природы пространственно-временного континуума. По их словам, с момента исчезновения он практически не изменился, и коронер подтверждал, что тело принадлежит мужчине в расцвете сил, а вовсе не дряхлому старику, каким бы покойному в таком случае полагалось быть. Имя жертвы в интересах следствия не разглашалось.
Мисс Хадсон при виде рисунка испуганно вскрикнула, зажав рот ладонью, и стремглав покинула салон. Я укоризненно взглянул на Холмса. Тот лишь развел руками.
- Я считаю, что леди не должны касаться всех этих мерзостей человеческого бытия, - сказал я. - Это все-таки уже чересчур.
- Наша прекрасная помощница сама выбрала свою стезю борца с преступностью, - пожал плечами Холмс. - А посему следует предполагать, что на ее пути будут встречаться не только изображения мест преступлений в прессе, но и сами эти места. Вы не находите, Ватсон, что для убежденной суфражистки и эмансипе наша юная мисс Хадсон несколько чересчур впечатлительна?
- Это, думаю, у нее возрастное, - сказал я в ответ. - Молодежи свойствен бунтарский дух. С годами из наиболее отъявленных возмутителей спокойствия получаются самые ответственные отцы и самые заботливые матери. За годы бунта и войны лучше всего учишься ценить покой, стабильность и порядок. А потом приходит новое поколение с новыми бунтарями, и все начинается снова. Таков великий Круг жизни, Холмс.
- Да-да, мой друг, вы правы, - сыщик вновь сделался рассеянным. Он забормотал себе под нос: - Круги...витки...спирали... Да-да, все возвращается. И все возвращаются. Вне всякого сомнения.
Голос его становился все невнятнее и наконец затих и вовсе. Взгляд великого сыщика потерял осмысленность и устремился в никуда. Потом, встрепенувшись, он снова вернулся в реальность.
Одновременно с этим к нам присоединилась мисс Хадсон, несколько бледная лицом.
- Вы будете свидетелем, мисс Хадсон, - заявил Холмс, сверля ее взглядом, отчего девушке явно было не по себе. - Совсем недавно я предложил доктору Ватсону пари, от которого он не стал отказываться с достойной джентльмена решительностью. Суть пари сводится вот к чему. Я берусь заявлять, что дело, к расследованию которого мы будем в ближайшее время привлечены, в чем не может быть ни малейших сомнений, уже раскрыто мною. По сути, это и было — будет — делом на половину трубки. Кроме того, я хочу продемонстрировать превосходство аналитических способностей человеческого мозга над вычислительными способностями одной из самых совершенных машин, созданных человеком именно для того, чтобы в кратчайшие сроки сопоставлять и обрабатывать огромные объему информации. Я берусь объяснить вам всю последовательность размышлений, которые приведут вас и уже привели меня к успеху в расследовании — но лишь по мере того, как следствие будет выявлять все новые и новые детали общей мозаики. Пока же я напишу на бумаге несколько слов, а потом вручу их вам, Ватсон. В нужный момент мы будем вскрывать один из них и сравнивать выводы, сделанные вами в ходе расследования, с моими предварительными догадками. Попробуем объединить в грядущем расследовании дедукцию и интуицию и посмотрим, которой из них следует больше доверять.
Своим летящим почерком Шерлок Холмс написал на клочках перфоленты Дороти несколько слов, а потом разорвал перфоленту на части. Каждый из кусочков бумажной ленты содержал сейчас одно-два слова. Холмс тщательно свернул клочки бумаги в несколько раз таким образом, чтобы надписей на них не было видно, и понумеровал их, нанеся цифры на внешнюю поверхность каждого из свертков.
Цифр, как и пакетов, было семь. От размашистой единицы до корявой семерки.
Холмс раскрошил остатки сургуча, запечатывавшего прежде конверт с телеграммой, и засыпал крошево в чашечку трубки.
- Ватсон, я расчитываю лишь на вас в этом царстве запрещенного огня, - молвил он. - Ведь вы не бростие меня без помощи в этой обители, казалось, сроду не знавшей прометея?
Я усмехнулся и протянул руку к трубке. Отдав ментальный приказ, я почувствовал, как заурчал, словно довольный кот, миниаторный атомный котел в металлической сфере на месте бывшего плечевого сустава. Стянув перчатку, я явил миру чудо поствикторианской технологии, заменившее мне утраченную во время Великой войны конечность.
Сияющая медь суставов, латунный блеск гидравлических цилиндров, вороненая сталь фаланг, испещренная гравировкой... Настоящее произведение искусства. Слияние инженерной мысли лучших умов человечества и трофейной технологии побежденных марсиан.
Концевая фаланга указательного пальца нагрелась докрасна, и сургуч в трубке растаял грязно-коричневой лужицей. Холмс ловко капнул сургучом на каждый из семи конвертов, запечатывая их. Усмехнувшись, я оттиснул в остывающем сургуче монограмму ДВ, украшавшую каждый из моих искусственных пальцев.
- Пари принято, - резюмировала мисс Хадсон.
Холмс невозмутимо кивнул, вычищая из трубки остатки сургуча.
- Я следил за вашими глазами, Ватсон, когда вы изучали газеты. Вы уделили внимание именно тем статьям, которые содержат информацию, на основании которой мне и удалось раскрыть еще только предстоящее нам дело. Теперь вы располагаете тем же набором фактов, что и я. Я с интересом буду следить за тем, как вы будете выстраивать из них логические цепочки, друг мой. Вы же, мисс Хадсон, по мере продвижения нашего расследования потчуйте нашего верного автоматона уликами и наблюдениями. Мне крайне интересен результат вычислений, хотя я и по-прежнему уверен в превосходстве человеческого гения над машинной логикой.
- А что стоит на кону, друг мой Холмс? - спросил я.
- Моя репутация, дорогой Ватсон, - рассмеялся Холмс. - И успех ваших грядущих заметок, разумеется. Все мы тут лица заинтересованные, как ни крути.
Голос капитана «Графа Цеппелина» с сильным немецким акцентом объявил наконец из репродукторов салона о том, что дирижабль готовится к стыковке с причальной мачтой.
К встрече с климатом родных Островов мы подготовились загодя, но кондиционированный воздух пассажирских палуб «Графа Цеппелина» с регулируемой термостатами температурой расслабил нас, а потому свежий ветерок, встретивший нас в открытой клети подъемника причальной мачты, показался неожиданно холодным. Пробравшаяся под пальто прохлада осеннего лондонского утра заставила нас ежиться, и я почувствовал, как стремительно зябнут все члены моего тела — и сильнее всего мерзла рука, которой давным-давно уже не было.
Холмс выглядел настоящим щеголем в своей темно-пурпурной крылатке и того же цвета цилиндре. Ветер развевал роскошные волосы мисс Хадсон, делая ее мишенью заинтересованных мужских взглядов; она же, сохраняя полную невозмутимость, всем своим видом выражала крайнюю степень презрения в адрес мужских свиней. С трудом заставив себя отвести глаза от ее стройной фигуры, я поглубже нахлобучил свой сиреневый — по последней заокеанской моде — котелок и спрятал руки в глубоких прорезных карманах своего пальто в тон шляпе.
Лифт скользнул вниз по направляющим, и грузное брюхо «Графа Цеппелина» заслонило от нас небо.
- Никогда не подумывали о личном дирижабле, Ватсон? - спросил вдруг молчавший доселе Холмс.
- Как-то не приходилось, друг мой, - ответил я. - Я привык ставить перед собой реальные цели.
- Я верю, что через столетие в каждой лондонской семье будет по дирижаблю, а то и не по одному, - сказал Холмс, мечтательно скользя взглядом по украшенным изображениями орлов покатым бокам воздушного исполина.
- И каким образом хозяева станут парковать их на ночь? - спросил я, чем, к моему глубокому удовлетворению, преизрядно озадачил своего друга.
До самой земли он так и не нашелся, что ответить.
На летном поле нас встречали.
- Майкрофт, - Холмс шагнул настречу дородному мужчине в неброском, но несомненно дорогом длиннополом пальто. Когда они оказались на расстоянии шага друг от друга, несомненным стало их явное фамильное сходство. Обниматься братья не спешили, предпочтя ограничиться рукопожатием.
- Шерлок, мой мальчик, - отозвался советник. Протянул руку мне, коснулся шляпы и слегка поклонился нашей спутнице: - Доктор. Мисс Хадсон.
Время было не властно над братьями. Майкрофт лишь чуть сильнее раздался в талии и совершенно поседел. Взгляд его глаз цвета стали по-прежнему был цепок, высокий лоб пересекали морщины, свидетельствующие о постоянном умственном напряжении, которое сопутствовало старшему Холмсу в течение всей его долгой жизни.
Вместе с ним нас встречал немолодой, но крепкий человек высокого роста с явно армейской выправкой. Лицо его показалось мне знакомым, но пока я силился вспомнить имя, Шерлок Холмс уже обменивался с ним рукопожатием и обернулся ко мне.
- Вы, разумеется, помните инспектора Стенли Хопкинса, Ватсон? В прошлом мы не раз пересекались с ним в наших совместных с лондонской полицией расследованиях.
- Безусловно, помню, - я с удовольствием пожал протянутую мне крепкую ладонь. Улыбка инспектора была открытой, в светлых глазах читалось явное облегчение. Предстояще нам дело явно превосходило своей сложностью немалые возможности Скотланд-Ярда. Я почувствовал нарастающее внутри возбуждение, которое, должно быть, испытывают гончие, взяв след.
- С прибытием на английскую землю, леди и джентльмены, - приветствовал нас Хопкинс. - Прошу следовать за мной. Машина ждет нас.
У края летного поля нас ожидала стремительных обводов двухколесная машина с каучуковым корпусом, удерживаемая в равновесии ротором огромного маховика. Когда все мы разместились в ее просторном салоне, она рванулась с места, вдавливая нас в мягкие кресла перегрузкой ускорения.
- Не хотите ли по пути ввести нас в курс дела, братец? - обратился к брату младший из Холмсов, когда за широкими окнами автомобиля замелькали высаженные вдоль дороги деревья, а палая листва длинным шлейфом закружилась позади во взвихренном стремительным движением машины воздухе.
- Вы все скоро увидите сами, джентльмены, - отозвался Майкрофт Холмс. - Здесь совсем недалеко.
- Прекрасно! - Холмс откинулся на спинку кресла и устроился поудобнее. - В таком случае, скорее везите нас к вашему марсианину.
Машину ощутимо тряхнуло — это сидевший за рычагами управления Хопкинс вздрогнул от неожиданности. Взяв себя в руки, он бросил на Холмса восхирщенный взгляд через плечо, впрочем, не задав ни единого вопроса. Майкрофт же хранил невозмутимое молчание, однако его тонкие губы подрагивали, словно он изо всех сил гнал прочь призрак улыбки.
Я видел, как округлились от удивления зеленые глаза мисс Хадсон, сидевшей напротив, и чувствовал, что тоже не вполне владею своим лицом. Мне пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы не задать так и норовящий сорваться с языка вопрос. Чтобы отвлечься, я стал вспоминать, глубоко ли среди багажа запрятан мой верный кольт, заряженный смертоносными кислородными пулями. В какой-то момент я обнаружил, что моя механистическая рука сама собой ползет по бедру, явно направляясь к карману, в котором лежат собственноручно опечатанные мною конвертики, предположительно таящие в себе до поры ответы на все вопросы, которые могут возникнуть у нас в ходе расследования.
Дальнейшая поездка прошла в молчании. Наш автомобиль нырнул в рассеянный Кровлей свет лондонского утра, и вокруг замелькали многоэтажные дома, соединявшиеся на разных уровнях бесчисленным множеством пешеходных мостиков и паутиной канатов, по которым во всех направлениях скользили над улицей на роликовых подвесках пестро одетые люди.
Хопкинс ловко встроил автомобиль в сплошной поток разновеликих экипажей, и в течение долгих минут мы наблюдали в окнах то вздымавшийся над нами исполинский бок цистерны-водовоза, то припавший к самому покрытию дороги распластанный силуэт спортивного суперкара какого-нибудь богача, то стайки моноциклов, управляемых затянутыми в кожу седоками со скрытыми под гоглами лицами.
Грейт-Вест-Роуд выскочила из-под Кровли близ Королевских ботанических садов, и мокрая листва деревьев расцветила столичную серость многоцветьем осенних красок. Потом дорога снова ушла под Кровлю, мы миновали Чизвик и вновь оказались под открытым небом у Найтсбриджа — совсем рядом с парками Центра и резиденцией августейших особ. Я чувствовал, как сердце мое наполняется священным трепетом, понятным каждому англичанину.
Первое, что бросилось в глаза, когда мы выбрались из нашего экипажа, было изобилие мундиров цвета хаки, на которые натыкался глаз, куда ни взгляни. А в небе над площадью с криком кружили птицы — тысячи птиц.
Хопкинс остановил машину на пересечении Воксхолл-Бридж-Роуд и улицы Королевы Виктории. Дальше дороги не было — проезжую часть перекрывали ленты полицейского ограждения, за которыми мрачной массой виднелась баррикада из мешков с песком, за которой на станках были установлены пулеметы. Блиндированный грузовик с безоткатным орудием на турели зловеще маячил на газоне в центре кольца, образованного пересечением четырех дорог. Солдаты были повсюду, и оружие они держали в руках. Поэтому не было ничего удивительного в том, что стоило нам выйти из автомобиля, как на нас тут же были ненавязчиво направлены полтора десятка винтовочных стволов.
Майкрофт устало взмахнул рукой, и словно из-под земли рядом с ним вырос человек с весьма незапоминающейся внешностью, который после оброненных Холмсом-старшим нескольких фраз немедленно отыскал командира дислоцированной здесь части, который отдал Майкрофту честь и тут же отстучал распоряжение на мобильном радиотелеграфе. Солдаты, получив приказ, заметно расслабились — а значит, расслабиться и с облегчением перевести дух могли теперь и мы.
Проведя нас сквозь периметр армейского оцепления и редкий ряд настороженно проводивших нас взглядами лондонских бобби, Хопкинс вывернул из-за угла крайнего дома на площадь перед Букингемским дворцом. Майкрофт следовал за ним.
Мы же на несколько секунд замешкались и, запрокинув головы, воззрились на нечто, чего никак не должно было быть на площади у резиденции английских монархов.
Гигантский бесформенный шатер защитного цвета, в котором я не сразу, но безошибочно опознал мобильный ангар для цеппелинов Воздушного флота ЕКВ, был кое-как растянут на невеликом пространстве зажатой между кварталами близлежащих домов площади. Воздушные насосы на мобильном шасси, общим числом в десять, неустанно нагнетали под прорезиненную ткань ангара воздух под давлением, чтобы выгадать хоть немного свободного пространства вокруг центральной опоры шатра для тех, кому предстояло там работать. Меня очень впечатлила высота шатра — центр его возносился над площадью не менее, чем на три сотни футов. По ту сторону площади за шатром виднелись ажурные ворота Букингемского дворца, охраняемые невозмутимыми львиноголовыми гвардейцами-моро.
- Кто у вас там? Лестрейд, разумеется? - спросил Холмс у Хопкинса и, не дожидаясь ответа, решительно шагнул к пологу шатра. Приподняв край тяжелой прорезиненной ткани, он на секунду замешкался и сказал, обращаясь ко мне:
- Вскрывайте номер первый, как только войдете, Ватсон. Мисс Хадсон, помните о своей роли свидетеля. И не удивляйтесь ничему из того, что увидите за этим занавесом.
С этими словами великий сыщик исчез внутри шатра, предоставив нам следовать за ним.
Пригибая голову, чтобы пролезть под тяжелым полотнищем, и пропуская мисс Хадсон вперед, как и пристало джентльмену, я сделал наконец шаг внутрь и одновременно извлек из кармана горсть запечатанных конвертов. Выбрав конверт, надписанный единицей, я поймал поощрительный взгляд нашей секретарши и сжал сургучную каплю пальцами, ломая печать. Одновременно с этим я поднял голову, чтобы оглядеться.
И замер.
Прежде мне доводилось видеть боевые треножники марсиан, и видеть их в действии. С тех пор прошла едва ли не четверть века, и время изрядно подредактировало воспоминания прошлого. Видит бог, я был только рад этому. Никому не пожелаю испытать тот ужас, что чувствовал я сам, когда боевой треножник проходил через мобильный госпиталь, развернутый нашей дивизией в Боскомской долине. Тогда от неминуемой смерти меня спасло лишь чудо.
Треножник был огромен, выше домов, выше деревьев. Металл, из которого он был собран, некогда сверкавший ярче солнца, сейчас потускнел и покрылся ярко-оранжевыми пятнами ржавчины. От самой земли до бронированной капсулы высоко наверху его увивали побеги красного вьюна — одного из растений, привезенных марсианами на Землю и прочно укоренившихся на ее благодатных почвах. Треножник был совершенно недвижим, и свисавшие почти до земли пучки металлических щупалец безжизненно раскачивались в потоках нагнетаемого компрессорами под купол воздуха, с монотонным звоном ударяясь о бока и ноги гигантской машины инопланетян. Я прошел под ним, запрокинув лицо, и почувствовал, как на мой лоб что-то капнуло. Вытерев каплю ладонью, я обнаружил, что кожа моя испачкана вязкой багровой жидкостью, от которой исходил запах гниения.
Кровь. Кровь мертвеца.
На меня капнуло снова и снова, и я поспешил выбраться из-под треножника. Краем глаза я заметил некое движение в кустах у дворцовой ограды. Одна из ног треножника разворотила пристроенную к ограде дворцовую оранжерею, и сквозь брешь в ее стеклянной стене на дворцовую лужайку выбирались и смешно ковыляли прочь десятки молодых триффидов. Несколько из них, достигавшие трех футов в высоту, совершенно неприкаянно бродили под куполом прямо среди членов следственной группы Скотланд-Ярда. Пожав плечами, я выкинул триффидов из головы.
Как показали последующие события, сделал я это совершенно напрасно.
Мисс Хадсон замерла посреди пространства купола с совершенно ошарашенным видом.
Холмс, храня совершенно невозмутимый вид, разговаривал с маленьким человечком с лицом и повадками хорька, в котором я опознал нашего старого знакомого — главу Скотланд-Ярда шеф-инспектора Лестрейда. Я подошел ближе и приветствовал его.
- Ватсон, как по вашему, что это? - спросил Холмс, перебрасывая мне некий цилиндрический предмет размером с небольшой, на одну чашку чая, термос.
Сделан цилиндр был из серебристого металла. Поймав его механистической рукой, я ощутил, что он был весьма тяжел — датчики показали вес в два с половиной фунта. Механические усилители моей чудо-руки с легкостью справились с резьбою крышки. Облако изморози поднялось изнутри. В центре цилиндра лежал небольшой стеклянный сосуд с замороденной жидкостью жемчужного цвета. Прибавив температуру своих пальцев и открыв плотно притертую крышку, я ощутил терпкий запах, напоминающий аромат цветов каштана.
- Вне всякого сомнения, это образец семени. Спермы, - пояснил я вытаращившемуся на меня в изумлении шеф-инспектору. Впрочем, сам я испытывал не меньшее изумление от всего происходящего.
- Ч-ч-чьей спермы? - выдавил из себя Лестрейд.
- Не имею ни малейшего представления, - пожал я плечами. - Нужен как минимум микроскоп, чтобы дать пердварительный ответ.
- Микроскоп доктору, живо! - заорал Лестрейд и тут же, не надеясь на исполнительность и расторопность подчиненных, сам умчался на его поиски.
- Это нашли внутри треножника, - любезно пояснил Холмс.
- Ничего не понимаю, - признался я, чувствуя, как жалко звучит мой голос.
- Разверните записку, - подбодрил меня Холмс.
На перфорированной бумаге летящим почерком Холмса было написано одно-единственное слово.
«Треножник».
- Гениально! Холмс, гениально! - вскричал я. - Но, черт побери — как?!
- То ли еще будет, мой дорогой Ватсон, - рассмеялся крайне довольный собой Холмс. - Ведь дело-то только начинается!
И с этими словами великий сыщик ловко полез по веревочной лестнице вверх — туда, где в ржавой сфере капсулы боевого треножника ждал встречи с ним мертвый марсианин.
Лишившись дара речи, я только и мог, что смотреть ему вслед.
|
|
|
|
Время приёма: 23:19 28.05.2011
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев