j012 Патологический трус

    В душах трусливых нет места для счастья.
    М. Сервантес

    
    - Остерегайтесь робких! - посоветовал Дейм отрезанной голове взрослого фобольда, подобрав её с проталины, и пояснил: - Так очень давно выразился один француз с трудным именем, которого я не припомню. Но согласись, падаль, шевалье попал в точку и снабдил вас - паразитов дивным напутствием. А? Что, что?
    К исходу третьих суток охоты его порой тянуло поговорить. Однако, мертвая голова к поддержанию беседы оказалась совершенно непригодна и только скалила короткие клыки да угрюмо пялилась в небо остекленевшими бессмысленными буркалами.
    Тяжело с хриплым присвистом вздохнув, Дейм отфутболил свой трофей в ельник и легко взобрался на свободный от высокоствольного леса пригорок. Здесь и остановился - на проплешине, выравнивая дыхание и медленно с опаской расслабляясь. Острого страха он уже не  испытывал, а вместе с тем охотника покидала и спасительная ярость - значит хорошо сработал, чисто вокруг. Легкий ветерок донес до него первый робкий аромат весны, и едва различимый шум вертолетных винтов. Точно в срок.
    Домой. Но… Дейм позволил себе разжать кулаки, и два длинных керамбита вернулись в ножны, лишь, когда силуэт пузатого МИ-8 показался над деревьями. Произведя зависание довольно высоко над пригорком, пилот некоторое время будто присматривался к охотнику, прежде чем опустить трос с гаком.
    Лебедка выдернула человека из пролеска, и тот, неестественно выгнувшись и обмякнув, полетел над чащей, полянами и уже бьющимися под истончившимся льдом ручьями. Могло показаться, что вертолет несет на подвесе тряпичную куклу, но, на самом деле, Дейм от усталости попросту отключился. Конечно, внутри винтокрыла он мог бы устроиться и поудобнее, но, согласно инструкции, эвакуированного охотника запрещалось поднимать сразу… во избежание эксцессов.
     
    Первые тревожные сны Дейма после большой трехсуточной охоты являлись скорее воспоминаниями, нежели грезами, тем более, что они точно соответствовали фактам его насыщенной ужасом биографии. Неизвестно доподлинно родился ли он патологическим трусом, или стал таковым благодаря неким обстоятельствам или случаю, произошедшему в раннем детстве, но факт остается фактом: страх – явился самым ярким переживанием маленького человечка, затмевающим все прочие чувства. Он боялся решительно всего на свете, включая сам свет и, вероятно, потому очень рано научился ползать, а затем и ходить, но вовсе не затем, чтобы исследовать этот «большой и яркий мир», а лишь в стремлении как можно более эффективно убегать и прятаться. Возможно, он бы и говорить стал раньше сверстников, но опасался лишнего шума, и потому, положенным образом досыта накричавшись в младенчестве, надолго замолчал. И лишь вздрагивал всякий раз, когда его окликали по имени.
     
    - Дейм! Команди-ир! Просыпайся… Фу! Фу-у!!! Ты либо сдох, либо, как собака, извалялся в душистой падали!
    - Не ори.
    - Ох, ты, живой, смотрите на него! Только не нюхайте…
    Над телом охотника веселилась Клара – чернявая девица, чрезвычайно бойкая на язык, но - воплощение плавности движений и изящества жестов. Её можно было бы заподозрить даже в некоторой ленивой манерности, и впечатление это сохранялось до тех пор, пока Клара не открывала рот, или не начинала активно истреблять вокруг себя всё живое.
    - Сколько я спал? – не открывая глаз, уточнил Дейм; судя по настроению Клары, всё в порядке, а значит торопиться особенно некуда.
    - Двенадцать часов. Теперь столько же тебе отмокать и отскребаться, возможно, даже лопатой.
    - Новости есть?
    - Все вернулись. У Дога легкое переохлаждение, считай инфлюэнца, а Стиксу порвали плечо и бок. Он страшно ругается. В общем, ерунда.
    - Как сама?
    - Испытываю голод, острую тоску по родине и общую сексуальную неудовлетворенность.
    Помолчав немного, Дейм разлепил глаза, окинул Клару светлым серым взором и веско подытожил:
    - Весна.
    Затем он поднялся – невысокий всклокоченный с поломанным носом и плотно прижатыми к черепу ушами, - и отправился мыться. Три дня и три ночи в грязи, пропитавшийся собственным потом, а в большей степени - соединительной тканью многочисленных фобольдов, найденных им и зверски изничтоженных в беспощадной рукопашной сваре, - он изрядно замарался. Впрочем, на сердце было легко, а горячий душ сдирал с тела последнюю ветошь усталости. С волосами пришлось повозиться, - они требовали долгого отмачивания и расчесывания. Соратники неоднократно предлагали Дейму остричься наголо, но зимой в сумеречном раже охоты он частенько терял шапку, а потому, справедливо опасаясь простудиться, отрастил на голове завидную копну, и не желал с ней расставаться.
    Затем, в очень старых, но любимых и оттого чистых джинсах и зеленой майке он сидел в общей кухне, - «штаб ордена трусов», как они её называли, - и неспешно правил на круглом абразивном стержне свои керамбиты. Конечно, когда его спящего выгрузили из вертолета, ножи извлекли из ножен и почистили, но заточку и правку Дейм оставлял за собой. По двум причинам: во первых, он ужасно, буквально до смерти боялся порезаться или уколоться, а также острых предметов вообще и всецело… и действовал вопреки. А во-вторых: в заточке ножей он находил для себя нечто родственное медитации, когда покой души и тела при некотором физическом усилии, приводит в порядок и мысли, и режущую кромку инструмента. Под тихое и размеренное перешептывание абразивного камня и закаленной стали, неторопливо плыли картины прошлого.
     
    В возрасте шести лет у Дейма подозревали и депрессивный психоз, и шизофрению, самым оптимистичным диагнозом был - истерический невроз. А потому малыш навидался врачей на всю жизнь и узнал много удивительных выражений, вроде: «обсессивно-компульсивное расстройство», «десенсибилизация», а также «бихевиористская и гештальтерапия». Но, всё было напрасно. Мальчик не вписывался ни в одну из опознаваемых схем заболеваний. Не кричал от ужаса, не плакал, не бился в истериках, - он просто жил так, как умел – в постоянном всеобъемлющем страхе и настороженности, не зная иного состояния души. В равной степени он опасался всего, что его окружало, не отдавая предпочтения ничему конкретному, что впрочем, не отнимало у него аппетита под столом и сна под диваном.
    Отчаявшись найти спасение во врачах, и уже почти смирившись с участью воспитателей психопата, родители Дейма всё таки отвезли его в таежный городок к специальной колдунье в шестом поколении, (в прошлом трижды судимой за мошенничество), которая «точно могла» снять порчу. Однако мальчик напугал впечатлительную старуху даже больше, чем она его, и потому был временно выставлен во дворик, где и произошла историческая встреча.
    Весь мир. Все многочисленные, а вернее того – бесчисленные страхи юного Дейма предстали перед ним в очень сжатом концентрированном виде, приняв облик огромной вороной лошади, мирно подъедающей газон перед крыльцом «ведьмы». Черный холодный Ужас, овладевший мальчиком, распахнулся, словно вселенная перед вышедшим в открытый космос астронавтом, и поглотил его целиком без остатка.
     
    - Могли бы оставить и побольше! – вошедший в кухню Ник Стохвостов явно был разочарован количеством предназначенного ему спирта. – Знаешь, Дейм, я завидую, что ты не пьешь. Вероятно, это здорово экономит нервы при дележе. Когда ты бросил?
    - Я и не начинал, - пожал плечами охотник.
    - А что так?
    - Боялся, что мне не понравится. А потом боялся, что понравится.
    - А-а, - протянул Ник, на глаз разбавляя спирт водой и присаживаясь напротив, - тогда понятно. Я слышал, Стикса крепко порвали. Думаю, месяца полтора проваляется, жаль. Весна…
    - Жаль, - согласился Дейм, поднял голову и усмехнулся: - Только не проваляется он столько, сбежит через неделю. А сам чего хромаешь?
    Ник поморщился. Несмотря на молодость и присущую ему легкость характера, он считался в ордене трусов одним из самых опытных ветеранов большой охоты. Пятнадцать результативных выходов, а значит, уничтожено немало фобольдов, поскольку Ник Стохвостов никогда не уходил из своих угодий, не завалив хотя бы полсотни тварей, даже если для этого приходилось их долго искать. По крайней мере, так он утверждал. А когда кто-то из вертолетчиков выразил скепсис по этому поводу и даже вслух заподозрил Ника, тогда еще просто Ника, в хвастовстве, тот ничего не ответил. Но со следующей охоты явился в весьма оригинальном меховом килте. После чего, выспавшись, заметил господам вертолетчикам, что-то вроде, мол: подозревающим его в хвастовстве, - хвосты, не угодно ли счесть.
    - Хромаю, - согласился Ник, махом опрокинул в себя половину разведенного спирта и захрустел маринованным патиссоном. – Фух! Подвернулся на коряге. Там, конечно, не почувствовал, а теперь вот ощущается. Ерунда, док сказал, что растяжение, поношу бинт - пройдет.
    Дейм кивнул и положил на стол оба отточенных ножа, потянулся к холодильнику.
    - И как ты этими крюками управляешься, - в который раз удивился Ник, - можно потрогать?
    - Да хоть померить, - усмехнулся охотник.
     Стохвостов повертел в руках пару горбатых ножей с длинными хищно изогнутыми клинками–полумесяцами, и резюмировал:
    - Да, что-то в этом есть. И что, говоришь, ты этим крюком фобольду башку срываешь?
    - Случается, - отозвался Дейм, занятый сооружением бутерброда. – Я ведь раньше боксировал. Понимаешь, при нашей специфике, у керамбитов обратный хват инстинктивно удобный, когда лезвием вниз, крюком от себя… Просовываешь указательные пальцы в отверстия, а когда совсем нахлобучивает, ну, - до бесконтрольной, они и не выпадают и не мешают…
    Ник кивнул. Обсуждение состояния, в которое они приходили на охоте, считалось не то чтобы неприличным, но требовало определенного такта.
    - Если сразу с десяток навалится, - зевнув, продолжил Дейм, - твоим мачете особо не размахнешься, а керамбитами, этак, легонько, между делом, и кишки у всех уже наружу… Режет до кости, входит глубоко, не застревает, к тому же, рвать их легче, чем рубить, и… по суставам сподручно.
    - Может и так, - кивнул Стохвостов, допил спирт и предложил: – Может, шахматы? Добьем партию?
    Бумажку с ходами, конечно, потеряли и фигуры расставляли по памяти.
    - Вот ведь, - сокрушался Ник, вертя в пальцах черного коня. - Надо в следующий раз на обоях записывать. Где же он стоял то, убей - не помню.
    - У крыльца… - невпопад отозвался Дейм.
    - А?
    - Так. Не бери в голову. Кстати, ты знаешь, как по-английски будет «кошмар»?
    - Знаю, - вдруг широко улыбнулся Ник Стохвостов. - Но только там кобыла, а тут у нас конь.
    - Да. Верно. Там была кобыла.
     
    У крыльца, во дворике ведьмы. Неторопливо пережевывающая свой вегетарианский ленч, лошадь даже не подозревала, какое колоссальное впечатление она произвела на маленького Дейма, одним только своим существованием. Его жадный всепоглощающий страх достиг в определенный момент такого накала, что разлился в сознании, совершенно извращенно видоизменившись – упоительным восторгом. На самом пике патологического небывалого ужаса, Дейм проникся к лошади странной любовью, как к абсолюту своего самого сильного переживания в жизни. И чтобы окончательно отвязаться от этого мира и погрузиться в свой родной кошмар навсегда, малыш направился прямо к своему идеалу, и стукнул его кулаком в левую заднюю ляжку. Лошадь махнула хвостом.
    Он ударил снова, и снова, удары ложились крепче и крепче, но лошадь так ничего и не поняла, пока не повернула голову, чтобы уточнить для себя, что там, собственно, за невнятная и уже почти неприятная суета происходит. А вот уже обернувшись, животное резво взбрыкнуло, и в два прыжка оказалась в дальнем углу дворика, прижатая крупом к забору. На своем веку лошадь повидала много людей, по крайней мере, куда больше, чем коней и иных прочих животных. Но такого существа она не встречала никогда. Это был маленький комок еще бессильной, но уже лютой и яркой, как сварка, ярости, настолько чистой и незамутненной никакими условностями и даже целью, что хотелось немедленно зажмуриться, что лошадь и сделала.
    А опрокинутый ею второпях Дейм смотрел на облака и ощущал себя пустым и свободным. Он еще не понимал, что оказался способен не просто наслаждаться своим страхом, но и целиком преобразовывать его в нечто иное, куда более ужасное, чем сам страх. Он лежал на траве и улыбался. Первый раз в жизни.
     
    - Клянусь! Первый раз в жизни мне так крепко досталось! – проревел с порога кухни могучий Стикс, перевязанный, бледный и расстроенный. – Хорошо, хоть кожа порвана, а не отвалилось ничего. Док зашил, говорит, что приживется, только шрамы останутся.
    - Ну вот, Ник, - покачал головой Дейм, - ты говорил полтора месяца, я говорил неделя, и мы оба ошиблись.
    - Ну, куда ты вскочил, горе! – забегал Стохвостов. – Садись, садись, а то швы еще разойдутся. Хоть бы и впрямь недельку отлежался.
    - Я сибиряк, мне хворым лежать по статусу не положено! На мне так быстрее зарастет, в вертикальном, то есть, положении, - организм так устроен.
    - Сядь! Вертикально…
    Вдвоем усадив атлета в деревянное кресло, охотники перевели дух.
    - Как случилось - помнишь? – спросил Дейм.
    - Смутно, командир. Первым днем разворошил две берлоги, на легком приступе порубил общим счетом штук десять лупоглазых, а потом сыскал большую тропу и весело пошел. Ох, тропа, я вам скажу, мужики – залюбуешься. Точно мыслю, не иначе как большое поселение, добрая будет охота. Ну и влип. Вроде. Чувствую, клокочет внутри нестерпимо, меркнуть начал, издалека еще. Ну, капу в зубы сунуть успел, а потом – всё. Вштырило до кровавых мальчиков. Врезался в толпу – особей тридцать, все крупные самцы, когтистые, колченогие. И пошла потеха, танцуй моя мельница боевой гопак. Они же страха не знают, не разбегаются – дерутся твари. Был бы в сознании, десять раз бы пожалел, что без огнестрела хожу.
    - Что, - ехидно спросил Ник, - полагаешь прикладом сподручнее тварей гасить, чем твоими топорами?
    - Тоже верно, - вздохнул Стикс и поморщился от боли. – Топоры они тут соответсвенней моменту, как нельзя более. Ну, покрошить то я их, конечно, покрошил, с таким то бешеным зарядом я бы и танк пустым ведром остановил, только вот, не уберегся – порвали, гады. Хорошо, как отпустило малость, хватило ума перевязаться. А надо же дочищать! Ну, я литр трудового пота с лица утер, посидел, страх понюхал, а ночью набрел таки на поселочек – там как раз напрасно старушки сынков ждут домой. Накрошил фобиков с мелюзгой… много, не считал.
    Ник хохотнул, а Дейм недобро хмыкнул и уточнил:
    - Три десятка самцов вдали от селения и вместе. Ну, не кормились же они там такой толпой.
    - Нет, такое бывало только, когда крупные звери оставались. Если какой лось от страха дуба давал – его жрать и по сотне фобиков собиралось, но только всем стадом с молодняком и самками. А тут… Ох, не хочу накликать, ребята, но вот до чего же смахивало на ловушку. Ведь едва не задрали меня.
    - Ерунда! – воскликнул Стохвостов, чуть громче, чем собирался. – Они априори тупые!
    - Не тупые, а другие, - поправил его Дейм.
    - Да хоть какие, мне едино! Хочется только верить, что к тактике Сицилианской защиты наши лупоглазые страховеи не придут.
    - Ну, нет, - проворчал Стикс, - защита нападением - это наша фишка, пускай придумывают себе чего-нибудь новенькое…
     
    Защита нападением… Вот и родители маленького Дейма недолго радовались произошедшим в нем переменам. Мальчик перестал проявлять признаки страха, не прятался, не убегал и избавился от обыкновения вздрагивать и настороженно вскидываться при всяком неожиданном звуке. Начал говорить, причем вполне бойко, но при всём этом он не производил впечатления счастливого ребенка. Стальной взгляд серых глаз являлся визитной карточкой маленького чудовища. Вечный ужас остался при нем в полной мере, но всякий раз этот ужас уравновешивал кипящий гнев.
    - Очень агрессивный мальчик, - жаловались воспитатели. – Умненький, тихий, но… злобный какой-то, его дети боятся.
    Обычно за этим следовала деликатная просьба подыскать для Дейма другое образовательное учреждение: например, спецшколу, а того лучше – закрытую больницу, с высокой стеной по периметру и не жадными до колючей проволоки устроителями. И всё чаще звучало слово «шизоид».
    А меж тем Дейм никогда не был злым. Просто все свои страхи, прежде чем принять и добавить в обширную коллекцию, он пробовал на вкус и на прочность, лично и немедленно по ознакомлении с источником таковых. После чего, в большинстве случаев, он терял интерес к исследуемым объектам или явлениям. Но чем сильнее был страха, тем сильнее влетало его источнику – прямо пропорционально. Для атаки на опасность, мнимую или реальную, Дейму не требовался повод – страха было достаточно, пусть даже мимолетного или смутного. А окружающим поистине ужасным казалось то, что Дейм нападал без эмоций, без азарта и покраснения лица, без выкриков и ругани, но уверенно и совершенно спокойно, также, как чистил зубы, или шнуровал ботинки. Свирепость его клокотала глубоко внутри и оттого оставалась незаметна.
    Снова начались врачебные изыскания засевших в голове мальчика тараканов, и многие специалисты ломали копья и прыскали чернилами в тщетном поиске подходящей ему модели агрессивности, чтобы таки начать уже эффективное лечение.
    - Купите ему котика, - лениво заключил некий молодой специалист. – Если прибьет, будем думать, а если нет – пристройте в какую-нибудь секцию спортивную, чтобы пар выпускал, и оставьте парня в покое. Авось перебесится.
    Молодой специалист ошибался, но его совет пришелся ко времени. Дейм вырос, и его страхи выросли вместе с ним: айлурофобия оказалась слишком скучной, потому купленный котик его не пугал, а значит, был неинтересен. Старушка природа гнула своё, и неумолимо развивающееся сознание, ежедневно набиваемое опытом и знаниями, отказывалось наслаждаться простенькими страхами: вроде скрипа половиц, вида бледной луны из окна или шумом ветра в хрустящих ветвях сухого тополя. Куда увлекательней было почитать перед сном что-нибудь из работ Стивена Кинга… Страх требовался Дейму, как строительный материал, и он добывал себе страх всеми возможными способами. Он боялся казаться смешным, и потому вел себя свободно и раскованно, боялся взрослых и потому держался с ними, как с равными. Очень боялся пацанчиков с бандитскими замашками, и те вскоре начали бояться его. Он панически боялся стоматологов и потому частенько посещал их в профилактических целях. Позднее, он почти до обмороков робел перед девушками и оттого «атаковал» их с неподражаемой решительностью и напором, а всерьез напуганный перспективами интимной близости... В общем, правильно направленная контролируемая агрессия пригодилась и здесь.
    В легкоатлетической секции, куда Дейма пристроили родители «спускать пар», он прозанимался целых семнадцать минут, прежде чем осторожно заглянул в соседний зал, напуганный и тем самым привлеченный короткими выкриками и сочными кожаными ударами. Канаты, перчатки, бинты, кровоподтеки. Вот это было по-настоящему страшно! Упоительно страшно! То, что надо.
    До катастрофы оставалось еще долгих и счастливых двенадцать лет.
     
    Ник Стохвостов о причинах катастрофы имел обыкновение рассуждать так:
    - Даже если очень глубоко в земле под каменной плитой, залитый бетоном покоится ящик с понятной и хорошо читаемой надписью: «Ни в коем случае не открывать!», - обязательно отыщется любознательный ученый, который раскопает, отодвинет, раздолбает, достанет и непременно откроет. Просто, чтобы узнать, а почему, собственно «ни в коем случае?». И если в ящике обнаружится большая красная кнопка с еще более кричащей надписью: «Не нажимать, а то всем хана!» - то он, несомненно, нажмет, дабы посмотреть каким именно образом упомянутая «хана» настанет, ибо любопытство истинного ученого эгоистично и высокомерно. Так уж устроены эти люди, что за право обладания новыми знаниями, они готовы подмахнуть любой договор, не читая мелкий шрифт. Ведь потом всегда можно гордо устремив подбородок в небо, заявить: «Я сделал это ради науки…», после чего отряхнуть с рукавов халата пепел крематориев и войти в историю.
    Впрочем, версий было много. Одни говорили, что фобольды не иначе, как пришельцы, и тайком высадились на Землю с чисто экспансионными намерениями. Хотя, для подобной акции лупоглазым тварям следовало бы быть поумней. Иные, как и Стохвостов, утверждали, будто фобольды – продукт генной инженерии, и созданы «зарубежными друзьями», как биологическое оружие. Мистики стенали о Судном дне и нарекали фобольдов не иначе как воскресшими грешниками, а то и попросту чертями.
     
    Первого фобольда обнаружили в Австрии подле Мистельбаха. Счастью криптозоологов не было предела. Пушистый зверек с огромными глазами похожий одновременно на обезьянку и мохнатого щенка овчарки – вызвал повышенный интерес научного мира и всплеск любви зрительского стада. «Лапочка» оказался довольно инфантильным существом, на контакт не шел, но и агрессии не выказывал, позволяя себя трогать и даже гладить, питался разнообразно, не демонстрируя предпочтений.
    Классифицировать фобольда так и не удалось, - что-то не срослось в анализе генетического кода, причем так отчетливо не срослось, что исследование засекретили. Впрочем, это было уже неважно. Фобольды, один за другим принялись возникать в горных районах по всем Карпатам. Первыми забили тревогу экологи: новый, ранее неизвестный  вид, появившийся так внезапно, - внушал серьезные опасения, кои не замедлили оправдаться.
     
    Крылья самых хитрых бабочек украшены ложными глазами хищников, хамелеоны применяют камуфляжную технику укрытия от опасности, скунсы – химическую атаку, а взрослые фобольды защищаются страхом.
    Матерые особи уже не выглядят милыми. Они по-прежнему остаются довольно пушистыми, но вытянувшиеся конечности и неуловимое проворство движений добавляет им сходство с пауками. Мгновенные переходы от состояния покоя к резкой и на первый взгляд бесцельной активности – усиливает это сходство. И если бы только так!
    Лупоглазые твари излучают Страх, как электрическая лампочка – свет. Страх – легко проникающий сквозь стены. Страх – в самом чистом виде, заражающий всё живое вокруг необъяснимым и необоснованным беспокойством, от которого невозможно избавиться, - тревогой мгновенно пускающей корни в пораженное сознание.
     
    Уже через год после явления народу первого фобольда ситуация развернулась во всей своей трагической красе.
    Щедро распространяемый фобольдами страх - собирал богатый урожай мертвецов. Антидепрессанты разгружали совковыми лопатами и пожирали горстями, но увлечение измученных страхом людей суицидом достигло размаха эпидемии.
    Не помогла даже легализация легких наркотиков, - какое там! – большинство пораженных ментальными флюидами фобольдов - уже давно сидели на тяжелых, и вымирали от передозировок тысячами ежедневно. Как опята на трухлявом пне – пучками росли и множились религиозные секты, не справляясь с наплывом желающих приобщиться к истине и спастись. Забитые до отказа храмы и больницы в равной степени не могли ни вылечить, ни утешить. Страх, обуявший беспечное человечество, не имел под собой оснований, будучи не более чем наваждением мохнатых уродцев, и, прорастая в мозгах обывателей, оборачивался многочисленными осложнениями. Полифобия – таков был самый распространенный диагноз.
    Отчаявшиеся сползались в бомбоубежища, во тьме которых скрывались убивающие печень  алкоголики, там и умирали, причем зачастую от голода. Говорили, что Карпаты будут бомбить. Говорили, что уже поздно, и фобольды стали появляться повсеместно, даже за океаном. Говорили, что дикие лесные звери стадами уходят на север. Говорили, что если резать вены в горячей воде, то не больно… Плотный эфир непрекращающегося кошмара властвовал над толпами людей, измученных тревожной бессонницей.
    - Полагаю, что это все новости на сегодня. Прощайте! С вами был… - сообщил диктор центрального новостного канала, всхлипнул и быстро, пока не успели схватить за руки – застрелился.
    - Добро пожаловать в мой мир, - угрюмо отозвался Дейм и выключил телевизор, как он думал – навсегда.
    Его родители держались хорошо до самого конца. Присутствие в доме сына - чемпиона в среднем весе несколько успокаивало их, а, возможно, Дейм и впрямь, будучи с кошмарами на короткой ноге, оттягивал на себя часть щедро разлитого в пространстве страха. Поэтому передозировка снотворным, скорее всего, была случайной; – тягостное не проходящее беспокойство и зудящая беспричинная тоска и прежде мучили стариков, не давая уснуть. По крайней мере, Дейму хотелось так думать.
     
    У соседа, - Дейм знал, - было ружье.
    Сосед не возражал: отставной майор – гордость породы, строгий в решениях и поступках – накануне он вошел в штатный режим глубокого запоя и очухивался только затем, чтобы четко и быстро принять дозу спирта и вновь блаженно забыться. В пластмассовой канистре оставалось еще литра четыре спасительной жидкости, а значит, как прикинул Дейм, сосед протянет не меньше недели.
    Улочки старого городка не пустовали. Шарахаясь друг от друга и от собственных теней, тенями же бесцельно бродили в поисках провианта и выпивки редкие прохожие – поистине самые крепкие духом. Из посеревших  домов сладковато и удушливо несло мертвечиной, оставленные по обочинам автомобили сиротливо гнили под осенним дождем – никто не осмеливался сесть за руль. На деревьях еще сидели полумертвые кошки, закостеневшие от страха, исхудавшие и бессмысленные.
    Дейм шел туда, где совсем не было людей -  к старому рынку. С каждым вздохом страх его рос, привычно и захватывающе щекоча сознание, переливаясь всеми оттенками тревожного возбуждения, пока не обратился в рабочую ярость.
    Привычную, закрепленную и вышколенную.
    Задолго до катастрофы, тренер сказал Дейму:
    - Слишком много злости, пацан! Ты бьешься, как трусливый хорек, отчаянно, с большой отдачей, но порой бестолково. Агрессия – это твой козырь, но ярость тебя ослепляет. Выгони злость из головы! Пусти её в мышцы, в кровь, в легкие – очисти мозги и работай четче.
    Дейм научился. Загонял полезное, вылепленное из страха бешенство - в самое сердце, и оно начинало работать, словно тот самый пламенный мотор. Учащалось дыхание, улучшалась подача кислорода в молодой организм, мышечный тонус зверел, максимально повышаясь, и Дейм возвышался над толпой. Озлобленный и кипящий яростью, он оставался спокоен и расчетлив. Чемпион, не чувствующий боли и не знающий жалости – король ринга, взвинченный до предела, с кипящей магмой вместо крови – внутри, и холодный, как замороженный абсент - снаружи.
    Таким он выходил на поединки.
    Таким он – осиротевший - шел с соседским ружьем к опустевшему рынку старого города. Туда, где совсем не осталось живых людей. За Деймом в тот день увязался сошедший с ума «вестник истины» - зазывала какого-то новообразованного религиозного общества. Он непрестанно вопил во всю глотку нечто восторженное и нечленораздельное.
    Крупного фобольда, копавшегося в мусорном баке, они заметили одновременно.
    - Ки! – сказал сумасшедший и закрыл лицо руками, подсматривая за лупоглазой нечистью сквозь пальцы.
    А вот Дейм ничего не сказал. От фобольда пульсирующими почти различимыми глазом волнами расходился по сторонам гипнотический страх, слепой и беспощадный, как стихийное бедствие. Чемпион быстро приблизился и ударил тварь прикладом ружья в скулу. Фобольд взвыл и выпал из контейнера на асфальт, затем быстро вскочил на задние лапы и, выпустив когти, кинулся на обидчика. Страх хлынул сплошным вязким потоком, Дейма затрясло, и ярость прорвалась наружу. Он долбил и долбил прикладом, пока от визжащего зверя не осталась кучка порванной шкуры и костей.
    Сумасшедший прыгал вокруг, что-то весело лопоча на своем языке, а потом вдруг закричал, приседая, и указывая пальцем:
    - Ки-ки! Ки-ки! Мо!
    Дейм обернулся. Меж торговых рядов к нему, припадая к земле, настороженно подбирались еще два матерых фобольда, окатывая человека потоками концентрированного убойного страха. Тогда Дейм отшвырнул бесполезное в его состоянии ружьё, глянул тварям в глаза, сжал кулаки и широко улыбнулся. Впервые за последний год.
    - Ки-ки! – радовался, приплясывая, свихнувшийся сектант, наблюдая, как первый и пока еще единственный «рыцарь» ордена трусов превращает оскаленные хари зверей в склизкое месиво. 
     
    Воспоминания эти никогда не грели Дейма, поэтому историю «первой битвы» за него, как правило, рассказывал Ник, всякий раз насыщая её новыми подробностями и занимательными деталями. Вот и нынче, после завтрака, спровадив порванного Стикса в больничное крыло, они вдвоем спустились во двор, на встречу с новобранцами.
    - Ки-ки! – приветствовал Дейма знакомый дворник, благодушно гоняя по двору метлой остатки снега. 
    Охотники кивнули в ответ и направились к троице жавшихся к стене пареньков самого затрапезного вида.
    - Богатыри! – язвительно восхитился Стохвостов. – Тебе нравится?
    - Других нет, - пожал плечами Дейм. – Давай сам, ты знаешь, я не люблю это дело…
    - Не-не-не! – Ник ухватил командира за локоть. – Ты у нас легенда, скажи парням пару слов, они так вернее запомнят.
    - Я не…
    - Клара очень просила. Она говорит, это благотворно действует на неофитов. Убавляет ненужной храбрости.
    Еще раз хмуро оглядев потенциальных соратников, Дейм, панически боящийся публичных выступлений, охотно согласился:
    - Ладно. Кто такие-то? Откуда?
    - Да, - отмахнулся Ник, - Отовсюду помаленьку. Мародер, поджигатель и убийца, как на подбор. Клара проверяла - все трое куролесили в зараженной фобольдами зоне; агрессия, как основная реакция на страх, считай - подтверждена. Перспективные ребята, со страхом накоротке, пироман долго лечился от истерического психоза…
    - Невроза, - поправил опытный Дейм. – Хороший улов. Будем воспитывать из уродов спасителей расы. Извини…
    - Да, за ради Бога! Против правды не попрешь…
    Ник Стохвостов – один из лучших «рыцарей» ордена и близкий друг легендарного Дейма - отличился в свое время тем, что, окончательно потеряв над собой контроль во время нашествия фобольдов, выбрался на крышу высотного дома с винтовкой Драгунова и принялся палить по всему, что двигалось внизу, наверху, вдали и поблизости. Он так ни в кого и не попал, поскольку чередовал выстрелы с глотками марочного коньяка, но был замечен, и вскорости в бессознательном состоянии «привлечен» в орден. Слишком вкусный алкоголь спас ему жизнь, поскольку, замученный страхом, последний патрон он берег для себя, но сомлел раньше.
    Меж тем Дейм приступил к приветственной речи:
    - Ненависть - месть труса за испытанный им страх, - начал он. – Так сказал Бернард Шоу. Откровенно говоря – чушь! Агрессия запускает дивный адреналиновый механизм дополнительного впрыска глюкозы, если верить нашему врачу. Злость – наше оружие – она единственная позволяет противостоять беспричинному страху, и драться насмерть, остервенело и безрассудно. Чем сильнее страх – тем крепче и сокрушительнее должна становиться ваша ярость. Этому я буду вас учить. И этому надо научиться, чтобы получилось с первого раза, поскольку второго раза в случае неудачи у вас не будет. Понятно?
    Новобранцы угрюмо покивали.
    - Хорошо, - продолжил Дейм. - Привыкайте к тому, что в драке каждый из вас может рассчитывать только на себя. Мы охотники-одиночки. При большом скоплении фобольдов компенсирующая страх агрессия становится неконтролируемой, и в этом случае велика вероятность убить своего напарника, или быть им убитым. Подтверждено практикой. Дальше. Во время охоты, сколько бы суток она не длилась – нельзя спать, приснится кошмар - сожрут. Ещё. Огнестрельное оружие бесполезно. Желание рвать тварей голыми руками настолько велико, что мозг отказывается воспринимать ружьё иначе, чем неудобную дубину. Главное! После десантирования в сектор скопления фобольдов у вас есть только два варианта возвращения домой: либо вы зачищаете территорию, и за вами прилетает вертолет, либо топаете пешком. Вертолетчик не станет снижаться в зоне охваченной страхом - запаникует, бросит штурвал, разобьет машину. И последнее. В слепой ярости бывает всякое, постарайтесь не потерять радиомаяк, и берегите себя. Нас слишком мало, но этот город мы у фобольдов отбили, и сейчас продвигаемся на восток. За нами сады и огороды, с нами ГЭС и аэродром. Город живет, даже школу открыли, не пропадем.
    Ребята немного просветлели лицами, а Дейм закончил:
    - Я начал словами одного англичанина, а закончу мыслью другого: «Многие были бы трусами, будь у них достаточно смелости».
    Кивнув напоследок всем присутствующим, включая замершего с открытым ртом дворника, Дейм развернулся на каблуках и поспешил уйти. Всё-таки произнесение речей не относилось к разряду его любимых развлечений.
    - Ну, что, вояки-бояки? - доносился со двора жизнерадостный голос Ника Стохвостов. - Добро пожаловать в орден. Страшно? Ну! Фобиков бояться – в лес не ходить! Хотя, в нашем случае, скорее наоборот… Ну, ничего-ничего, конечно, никто вас сразу в чащу не кинет – начнем помаленьку, почистите периметр от одиночек на первых порах, а там…