 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Через затемненное стекло иллюминатора дрожащая в мареве сельва выглядела как серо-зеленое море. В этом море периодически возникали острова – гигантские пузыри экбаллиумов. Они рассыпались целыми архипелагами, расталкивая густое тесное сплетение листьев и лиан верхнего яруса дальневосточной сельвы. Порой встречались экбаллиумы, вскрывшиеся и выбросившие семена. Пузыри лопнули, словно проткнутые иголками воздушные шары, их края обвисли рваными лохмотьями, над которыми курилась зеленая дымка. Экбаллиумы взрывались все сразу – стоило лопнуть одному плоду, как вслед за ним начинали раскрываться все растущие рядом. Вот такая цепная реакция.
Чарльз Коулман опустил шторку на иллюминатор. Двухвинтовой вертолет МИ-12м «Гомер», миновав россыпь экбаллиумов, нес его над торчащими из сельвы словно пики зарослями копьевидного шиповника, усыпанного ядовито-розовыми цветами. От каждого ствола пучками отходили острые длинные шипы. Вертолет летел не настолько быстро, чтобы не замечать нанизанные на них трупы птиц. Коулман родился на станции Вашингтона и половину из своих тридцати пяти лет жизни провел на орбите. На Землю он стал мотаться только, когда его взяли в институт Геттисберга, и подключили к исследованиям эволюции растительного мира посткайнозоя. Он совершил сотню спусков в разные уголки затопленной планеты прежде чем в его голове стала складываться картина происходящего на Земле в последние двести лет.
Откинувшись на спинку кресла, Коулман уставился на прикрученные к полу контейнеры автоутер. Сверкающие белые цилиндры с жидкокристаллическими экранами, отражающими показатели системы жизнеобеспечения, содержали оплодотворенные яйцеклетки почти двух сотен будущих граждан Мирного. Не далее как вчера Коулман лично доставил их на Аогасиму, искусственный остров в Тихом океане, служивший якорем для орбитального лифта. Он рассчитывал покинуть станцию Геттисберг для изучения новых мутаций в азиатской части сельвы, и коллеги из генетической лаборатории попросили его сопроводить груз откорректированных эмбрионов для русских.
Русские к этому делу относились серьезно. В принципе, Коулман их понимал – новое вливание в геном происходит не так уж часто. Но когда на приемной станции лифта его встретил десяток вооруженных людей, он оторопел. Встречающими командовал крепкий парень в тропической форме. На покрашенных в хаки кевларовых пластинах его облегченного бронежилета красовалась лейтенантская звезда.
- Коулман? – поинтересовался он, когда вслед за ученым в VIP-зал вкатились роботележки с цилиндрами автоутер.
Ученый кивнул. Большую часть помещений на приемной станции построили до наступления посткайнозоя и стекла в зале не поляризовались. Потоки солнечного света, проливавшиеся в огромные окна, заставляли гладко выбритую голову лейтенанта сиять что твой церковный купол.
- Дмитрий, - лейтенант протянул Коулману руку. – Дмитрий Кипин, 132-я воздушно-десантная дивизия. Мне сказали, вы в Гьянгдзе собирались?
- Да, - Колуман поставил свой кейс на пол и пожал протянутую руку. – Меня должен был забрать самолет из интернационального центра исследований флоры...
- Не заберет, - Кипин дал знак своим подчиненным, чтобы те занялись грузом. – У них пилот наглотался спор кровоцвета, а китайцам сейчас не до ваших. У них в Лхасе снова бепорядки. Могу вас добросить на катере до Благовещенска, там нас ждет вертолет. На нем вместе с нами доберетесь до Мирного, а оттуда в любую сторону от Урала до Тибетского нагорья постоянно кто-нибудь летает.
Вот уж повезло, так повезло, вздохнул Коулман. Возвращаться на орбиту не хотелось, рассчитывать, что в Гьянгдзе найдут пилота на замену заболевшему, тоже не приходилось. Наверняка весь летный состав сидит на карантине – кровоцвет не шутка, проклятые споры распространяются словно чума, стоит им осесть в чьих-то легких. Самому Коулману опасаться их не приходилось. Перед спуском на Землю ему привили культуру наноботов новой серии, обученных убивать большинство форм агрессивной флоры. Так что зараза не могла помешать ему заняться своим делом. И он согласился отправиться с русскими.
Однако восемь часов спустя после прибытия на Землю Коулману предстояло сильно пожалеть о своем решении.
Кипин, сидевший в салоне вертолета через проход от американца, заметил, что тот отвернулся от иллюминатора.
- Тошнит от одного вида? – спросил он.
Его подчиненные в основном спали. Пара человек висели в сети, общаясь то ли с друзьями, то ли с родственниками. Кто-то в конце салона азартно резался в стрелялку в расширенной реальности.
Коулман пожал плечами.
- Я тоже никак не могу привыкнуть, - Кипину, похоже, наскучило безделье. – Ума не приложу, как такое могло случиться. Нет, я, конечно, еще в школе все это проходил – пиковые показатели активности Солнца, увеличение размера солнечной постоянной, циклы Миланковича, избыточный нагрев земной атмосферы, таяние ледников, парниковый эффект… Все это известно давно. Но то, что случилось с растениями!
- А что вас так удивляет?
Сам того не зная, Кипин затронул тему, на которую Коулман готов был разглагольствовать бесконечно долго.
- А вас не удивляет? Под нами, мать вашу, джунгли, в которых каждый сраный куст с легкостью может оттяпать вам полноги! Там же война идет каждый день. Я уж не говорю об этих ублюдках гаусторах! То ли дело было до потскайнозоя – смотришь старые фильмы, а там трава, деревья… Стоят себе на месте, ни на кого не бросаются да своим гребаным фотосинтезом занимаются. Смешно представить – они там цветы друг другу дарили, да в травке любили поваляться. Вы можете себе сейчас такое представить – подарить девушке цветок?!
- Так вы думаете, что до посткайнозоя растения были тихими и смирными? – хмыкнул Коулман, выслушав тираду русского.
- По крайней мере, на людей не бросались.
- А, милейшей, перестаньте. То, что сейчас происходит на планете вполне закономерно. Просто то, что двести лет назад занимало у растений годы, теперь занимает минуты. Но, поверьте мне, в этом царстве всегда шла такая жестокая грызня за место под солнцем, что нам и не снилось. Просто мы этого не замечали, пока не стало поздно.
Коулман расстегнул ворот куртки. Забортная температура приближалась к полусотне градусов, и в салоне вертолета становилось жарковато.
- Сверхпотепление перевело все это на макроуровень. Вот вам просто таки хрестоматийный пример. До посткайнозоя в хвойном лесу, как правило, ничего кроме самих хвойных не росло. Они были выносливее, им нужно было меньше света, чтобы выжить. В результате там, куда попадали их семена, через несколько лет лиственные породы вымирали – хвойные выбивались из-под них и забирали себе весь солнечный свет. У старых сосен в лесах, как правило, зеленой оставалась только верхушка, в стволы были почти голыми. Вам это ничего не напоминает?
- Дед-дерево? – после некоторой паузы произнес Кипин.
- Точно. Дед-дерево, как я предполагаю, произошло от приморской сосны, Pinus pinaster.
Там, где вырастало дед-дерево, жизнь теплилась только в его кроне. Гиганты, достигающие в высоту трехсот метров, росли поодиночке. Их нижние ветви сплетались столь плотно, что не пропускали вообще ни одного луча света. Часть из них врастала в землю, образуя опоры для разрастающейся кроны, но между этими узловатыми шершавыми колоннами царил влажный мрак – выжить там не могло ни одно живое существо.
- Я могу вам привести еще множество примеров – раффлезия Арнольда, омела, повилика, - продолжил Коулман. - Эти вообще паразитируют на других растениях, потребляя накопленные ими питательные вещества. Та же повилика еще до посткайнозоя научилась улавливать запах других растений и перебираться на них с погибшего растения-хозяина, ориентируясь на этот запах. Борьба за выживание в чистом виде!
- Но тогда не было этих поганых зеленых обезьян, - хмыкнул Кипин, которого лекция Колумана не впечатлила.
- Гаусторы – всего лишь следующая ступень эволюции, - пожал плечами тот. – Солнечный свет нужен им для фотосинтеза, а питательные вещества они добывают, паразитируя на своих менее подвижных собратьях. Я так думаю, что пройдет еще немного времени, и необходимость в фотосинтезе у них отпадет. А может наоборот, возобладает…
Коулман не договорил. Кресло вдруг стремительно ушло из-под него вниз, желудок скрутился в тугой ком и на мгновение он ощутил знакомую по пребыванию на орбите потерю веса. Ровный рокот газотурбинных двигателей вертолета смолк, затем возобновился, но уже как-то неуверенно. Коулман рухнул в кресло, больно ударившись подбородком о спинку стоящего перед ним сиденья, и едва не прикусил язык.
Салон наполнился руганью не самым приятным образом пробужденных русских десантников. Вспыхнули и погасли лампы над проходом между креслами.
Кипин успел перегнуться через ручку кресла, толкнуть пытающегося подняться Коулмана обратно, и опустить на него тугую страховочную раму, прежде чем в салоне наступила могильная тишина.
- Держитесь! - прошипел лейтенант. – Пристегните ремни и молитесь!
Ошалевший Коулман совершенно автоматически опустил лицо в мягкую пористую выемку в страховочной раме, обхватившую лоб, и лихорадочно принялся нашаривать замок ремней безопасности. Когда массивная пластина замка защелкнулась у него на груди, он почувствовал как рама поднялась, прижав голову к гелевой подушке кресла, и натянулись ремни. Вслед за этим в уши ввинтился жуткий вой ветра, продирающийся даже через несколько слоев композитной обшивки. К огромному сожалению Коулмана, аэродинамические качества корпуса семидесятитонного вертолета с погасшей электроникой и остановившимися двигателями, не оставляли не единого шанса на мягкую посадку…
Удара Коулман не помнил. Скорее всего, падение вертолета смягчили оплетенные плотной сетью лиан верхушки шипящих пинат. Тяжелая машина пробила сорокаметровый слой крон и, теряя куски обшивки, лопастей и двигателей, рухнула в неглубокое вязкое болото. От деформации при ударе стекла в иллюминаторах лопнули и когда Коулман пришел в себя, в образовавшиеся провалы вливался жидкий и вонючий воздух сельвы.
Вместе с ним в салон проникли стаи гнуса, гудящим облаком окружившие тела пассажиров. Именно их укусы выдернули Коулмана из полузабытья. Открытые участки кожи, облепленные жужжащими тварями нещадно чесались. Носовой частью вертолет погрузился в болото, задрав вверх изуродованный хвост, поэтому американец повис на ремнях безопасности и страховочной раме. В салоне царил дымчатый полумрак, через который едва было видно стянутое ремнями тело Кипина. Страховочную раму на его месте сорвало при ударе об воду.
Первым делом Коулман бросил взгляд на закрепленные в проходе автоутеры. Русские прикрутили их к полу чрезвычайно надежно. Индикаторы систем жизнеобеспечения горели желтым светом, значит включились резервные системы жизнеобеспечения. Вкупе с вырубившейся электроникой вертолета, это наводило на нехорошие размышления.
Коулман стукнул кулаком по замку на груди, раздавив с противным хрустом пару насекомых. Замок отщелкнулся и американец повис, держась руками за раму. Опираясь на спинку стоящего впереди кресла, он дотянулся до Кипина. Левая половина лица лейтенанта оказалась залита кровью из рассеченной брови. Ничего более серьезного Коулман не обнаружил. Он осторожно потряс соседа за плечо.
- Какого че… - взревел было лейтенант, но тут его взгляд сфокусировался на вцепившемся в спинку кресла Коулмане. – А, это вы. Слава яйцам, хоть за вас не отымеют.
- Вы знаете, что случилось? – спросил Коулман, хотя ответ ему уже был известен.
- А то, - мрачно ухмыльнулся Кипин. – Служба контроля солнечной активности опять профукала микровспышку. А нас ей накрыло. Все, ничерта не пашет. Связи тоже нет.
Кипин отстегнул ремень и устроился на спинке кресла, как и Коулман.
- Эй, народ, в живых кто остался? – заорал он, вглядываясь в темноту салона.
- Не бухти, командир, не все такие здоровые как ты, - донесся ответ из погруженной в темноту хвостовой части.
- Ходорыч, ты что ли возникаешь?
- Угу. Шаров и Долговесов тоже тебе привет передают. А вот Перец, похоже, доигрался, шею свернул.
Кипин тихо выругался.
- Кто еще живой есть?
- Жук, живой вроде, - раздался новый голос.
- Бармин, только у меня, кажись, перелом…
Вслед за этими словами раздалось отчаянное шипение.
- С-сука, точно в кисти перелом.
- Ничего, главное идти сможешь, - откликнулся Кипин.
- Идти? – оторопел Коулман. – Вы с ума сошли? Надо сидеть ждать пока нас найдут!
- Вниз гляньте, Коулман, чтобы глупые вопросы не задавать.
Кипин осторожно отодвинул американца в сторону и вскарабкался на кресло сзади.
Глаза постепенно привыкали к темноте, и теперь Коулман довольно ясно видел пузырящуюся жижу, поглотившую переднюю часть салона. О судьбе пилотов можно было даже не спрашивать, но самое неприятное американец обнаружил минуту спустя. Уровень болотной жижи медленно, но неуклонно, повышался.
Тем временем Кипин добрался до аварийного выхода и вышиб его наружу. В салон ворвались звуки подпотолочного яруса сельвы – крики птиц и летяг, скрип стволов и монотонный гул роев мошкары. Время от времени до слуха людей доносились пронзительный скрежет голосовых щелей гаусторов.
- Давайте руку, - сверху свесился Кипин, протянув ладонь Коулману.
- Но мой кейс… - запротестовал было тот.
- В жопу кейс, нам еще волочь автоутеры, - Кипин ухватил американца за предплечье и потянул на себя.
- Но на вертолете должен быть резервный спутниковый передатчик!
- Был, да сплыл. Раздолбан при посадке. Крона затянется через пару часов, так что когда нас начнут искать, уже и следов падения не останется. Зато в сотне километрах на запад есть метеорологическая вышка. Дойдем до нее – считайте спасены.
Коулман безропотно позволил втянуть себя наверх. Пройти сто километров по дальневосточной сельве без поддержки с воздуха и специального оборудования… Да проще сразу застрелиться!
Кипин подсадил Коулмана и тот выполз наружу через аварийный люк. Тело мгновенно покрылось липким потом, волосы склеились, а в глазах защипало от болотных миазмов. Где-то над головой Коулмана горело яркое пятно - след от пробившего кроны вертолета. Все остальное скрывали сумерки. До нижнего яруса сельвы доходило от силы два-три процента солнечного света. Голые стволы окружающих болото пинат покрывали потеки темно-фиолетового мха и наросты грибов-паразитов.
Из люка вылез десантник с рельсовой винтовкой за спиной. Оглядевшись, он выругался, снял винтовку и сунул ее в руки Коулману.
- Зачем мне это? Я оружие с университета в руках не держал!
Русский не обратил на слова Коулмана ни малейшего внимания. Он нагнулся над люком и принял поданную снизу автоутеру. Освобожденный от основной системы жизнеобеспечения, контейнер с пластиковыми лямками крепился на спине на манер рюкзака. Правда и энергии ему хватало всего на несколько дней. Извлеченный контейнер также получил Коулман, но на этот раз он не стал возражать. Бог его знает, что привело к массовому бесплодию человечества – глобальное потепление или еще какие факторы - но теперь единственный способ спасти его остатки заключался в искусственных матках, где происходило экстракорпоральное оплодотворение. Успешные эмбрионы затем перемещали в стационарные автоутеры, гораздо большие по размеру, где они проходили остальные стадии развития до полноценного младенца. Впрочем, доставленные Коулманом из Геттисберга эмбрионы еще предстояло дотащить до цивилизованных мест до того, как в системах жизнеобеспечения иссякнет питание.
Последним из вертолета был извлечен ярко-оранжевый надувной плот. Его спустили на болотную жижу, после чего там оказались Коулман и десантник со сломанной рукой. За ними в плот сели оставшиеся десантники. В руках у них были легкие композитные весла.
До корней пинат было метров двести, но плот добирался туда не меньше получаса. Однако даже это показалось Коулману чудом. Только бешенная энергия гребущих военных заставляла вязнущий в болотной жиже плот хоть как-то двигаться.
- Все, блин, привал, - выдохнул Кипин, едва коснувшись рукой ствола пинаты, издавшей характерное шипение. – Иначе до вышки не дойдем…
Выпустив облако пузырей вертолет с телами погибших почти беззвучно погрузился в болото. Из жижи осталась торчать только хвостовая балка машины с обломанным вертикальным оперением. Над головами у людей зазвучал издевательский скрежет переклички гаусторов.
Коулману не впервой было идти по сельве, однако впервые в жизни он испытывал такой жуткий дискомфорт. Во-первых, адреналиновый шок после падения прошел и тело в местах ушибов нещадно болело. Во-вторых, у них не было репеллентов, и над людьми постоянно вились стаи мошкары. Из-за вспышки, скорее всего, сдохли все наноботы и теперь подхватить какую-нибудь экзотическую дрянь для Коулмана было минутным делом. И это не говоря о том, что места укусов распухали и жутко чесались от разъедавшего их пота, льющегося ручьем. И, в-третьих, Кипин гнал людей вперед без продыху. После первого привала у болота они шли без остановки уже семь часов. Коулману оставалось надеяться, что обыкновенный магнитный компас Кипина приведет их точно к вышке. Более точные навигационные приборы тоже прибила проклятая вспышка.
Ученый уже едва переставлял ноги, когда, сбавив темп, Кипин оказался рядом с ним.
- Эй, Коулман, вы так и не закончили говорить перед тем, как мы звезданулись.
Меньше всего Коулману хотелось сейчас рассуждать на предмет эволюции, но он нашел в себе силы спросить:
- И на чем же я остановился?
- На гаусторах.
- Дались вам эти твари… Я уверен, что сейчас над нами их уже собрались целые полчища и они только и ждут удобного момента на нас наброситься…
- Их ждет неприятный сюрприз, - ухмыльнулся Кипин. – Но меня интересует, откуда они взялись. Откуда вообще взялось все это безумие, - он обвел рукой окружающий лес. – И не гоните про эволюцию, я со школьной скамьи помню, что дело это муторное и долгое. На миллионы лет, а все эта зараза выросла меньше чем за сто.
- Я думаю, в школе вам не преподавали теорию Стивена Джей Гулда о прерывистом равновесии. Вообще-то мнение о том, что процесс эволюции непрерывен, ошибочно. На самом деле она происходит скачками, причем эти скачки значительно короче периодов эволюционной стабильности. Видообразование происходит очень быстро и связано с изменением условий существования. Изменения вызывают лавинообразный процесс, останавливающийся лишь при достижении некой точки равновесия с новыми условиями жизни.
- То есть появление стольких новых видов за сто лет реально?
- У Гулда речь, конечно, шла не о столь коротких периодах… Но у меня есть свои соображения по этому поводу. Видите ли, Дмитрий, я бы не сказал, что растения дальневосточной сельвы – новые виды. Собственно, как и большинство видов посткайнозоя. Лично я придерживаюсь точки зрения о том, что память о всех эволюционных изменения хранится в геноме. Вы помните, как развивается эмбрион человека?
- Да, да, - буркнул Кипин, рассекая мачете нацелившуюся на него гигантскую многоножку, шипастой гирляндой свисающую с лианы. – Филогенез, онтогенез… Сперва хвост и жабры появляются, потом отваливаются…
Коулман брезгливо перешагнул через корчащуюся тварь, едва удержавшись от того, чтобы раздавить ее. Шипы многоножки вполне способны пробить даже толстую резину его ботинок.
- Точно также геном растений содержит сведения о том, как они выглядели в предыдущие периоды потеплений. И при необходимости они могут воспользоваться им.
- То есть вы хотите сказать, что мы, типа, бредем по лесу времен динозавров?
- Думаю, эти гены гораздо старше. Мезозой и палеозой вполне изучены, и там нет ни следа подобных растений. А вот людей в те времена не существовало, так никаких генных резервов у нас нет…
- Ну хорошо. А что все-таки с гаусторами?
- А вот это, возможно, действительно резкий эволюционный скачок. Но вполне логичный на данном этапе. Как я уже говорил, гаусторы способны и к фотосинтезу и к ведению паразитического образа жизни. Они мобильны, мобильны не как росянки или ползучие лианы, а как мы с вами. Благодаря этому они чрезвычайно живучи. Там, где им недостаточно солнечного света, они вполне могут присосаться к любому дереву… Вы знаете, почему их назвали гаусторами?
- По мне, так они как были зелеными обезьянами, так и останутся.
- Да, похоже вы встречались с ними отнюдь не в ботаническом саду, - хрипло рассмеялся Коулман. – Гаусториями называются органы питания и прикрепления к субстрату у паразитических растений.
- В яблочко, - хмыкнул Кипин.
Почва под ногами постепенно становилась более твердой. Ботинки Коулмана перестали проваливаться в жирный перегной по щиколотку, да и стволы шипящих пинат стали встречаться все реже, хотя света больше не стало. Наоборот, сумрак сгущался, а назойливый лесной шум отступал.
- Так вот, на настоящий момент, гаусторы – вершина эволюции растительного царства, - Коулман вытер опухшее лицо рукавом, размазав по нему кровь из лопнувшего гнуса. - Гаусторы возникли в результате чудовищной видовой конкуренции, обострившейся в посткайнозой. Поэтому они столь же чудовищно агрессивны. У них просто не существует иной модели поведения. Даже мы для них лишь помеха в пищевой цепи. Хотя, я подозреваю, что гаусторы могут стать разумными. Вы верно сравниваете их с обезьянами, они уже сейчас проявляют многие присущие приматам черты - сбиваются в стаи, воюют друг с друг за территории. По последним данным, они даже научились пользоваться примитивными орудиями труда…
Коулман замер. Идущий впереди десантник с выведенной на наплечнике фамилией «Шаров» остановился и зажег фальшфейер. Перед ними простиралась пустота. Нагромождения гниющей зелени и грязь исчезли, частокол кроваво-красных стволов пинат остался за спинами. Пространство впереди покрывали мутные пятна луж, между которыми вырастали покрытые узлами колонны воздушных корней, подпирающих гигантскую крону. Стволы обвивали щупальца тумана. Сумрак сельвы остался позади, а здесь кромешную тьму лишь кое-где прорезали ослепительные иглы солнечных лучей, пробившиеся сквозь прорехи в кроне.
Отряд вступил на территорию дед-дерева.
- Двести метров вперед и привал на сорок минут, - объявил Кипин. – Потом еще один переход и встанем на ночь
- На вас на часах надежды мало, Коулман, так что ложитесь спать. Не хватало еще, чтобы вы завтра свалились.
Кипин оторвал зубами полоску жесткого мяса от подгоревшей тушки древесной крысы. Выводок этих отвратительных тварей вместе с нарубленными десантниками лианами-насосами стали единственным пищей для отряда. Большинство растений дальневосточной сельвы, как хорошо было известно Коулману, в пищу человеку не годились. А о том, чтобы тратить время и силы на отлов зверья крупней крыс и речь быть не могло.
Они остановились в прогалине, образованной несколькими рухнувшими от старости тисами. В нее попадало немного вечернего света, благодаря чему лес просматривался на полсотни метров во все стороны. Ночью разведенный из наименее отсыревших обломков стволов костер должен был отпугнуть крупных хищников, а перед тем, как его развести, люди Кипина несколько раз обшарили все вокруг, дабы избежать неприятного соседства с растительными хищниками вроде кровоцвета или росянки.
Коулману казалось, что он отключится, едва примет горизонтальное положение. Однако что-то в его организме надломилось, и как он не вертелся на подстилке из веток лиственницы, сон не шел. К тому же со всех сторон доносился скрежет гаусторов. Переклички между ними становилась все громче и чаще, и спустя некоторое время Коулман открыл глаза. Оперевшись на локти, он посмотрел по сторонам. Кипин сидел у костра, сжимая винтовку. Рядом с ним, пристроив оружие в левую руку, застыл раненный десантник по фамилии Бармин.
- Дмитрий, - тихо позвал Кипина американец. – Гаусторы собираются вокруг нас.
- Я слышу, - отозвался Кипин. – Еще немного поорут для храбрости и попытаются напасть…
- Судя по крикам, их не меньше сотни, - Коулман сел.
Сердце у него забухало гулко, словно камень в пустом ведре.
- Да уж, поспасть вам в ближайшее время не светит, - Кипин переключил переводчик на винтовке в положение для стрельбы очередями. – Держитесь поближе ко мне.
И тут словно по команде на прогалину хлынул зеленый скрипящий поток. Гаусторы набросились со всех сторон одновременно. Воздух наполнил треск выстрелов и шипение. Десантники зарядили рельсовые винтовки патронами с проволочными иглами, превращающимися при разгоне в плазму. Огненные цветки мгновенно выкосили половину первой волны, разметав гаусторов в клочья.
Несколько тварей прорвались сквозь огненный заслон. Одна из них вскочила на излом ствола прямо напротив Коулмана. Это был огромный экземпляр, ростом под два метра – в центре исследований флоры в Гьяндзе, куда направлялся Коулман, держали куда меньших по размеру и он даже не предполагал, что гаусторы могут достигать таких размеров. Серо-зеленое и узловатое, словно состоящее из скрученных лиан, тело существа покрывала фиолетовая плесень-симбионт. Длинные, ниже колен руки заканчивались кривыми деревянными когтями. Никого из оборонявшихся не обманывал их вид – по прочности древесина гаусторов не уступала легированной стали. Голова без шеи переходила в широкие обезьяньи плечи. Ни носа, ни рта у гаусторов, естественно, не было. На бугристой морде находился хобот, та самая гаустория, о которой говорил Коулман, окруженный венчиком щупалец-вибрисс. Глаза выглядели словно стеклянные шарики, вдавленные в клубок травы, а голосовые щели, посредством которых гаусторы общались, находились на спине.
- Черт, Кипин, они сзади! – заорал Коулман, видя, что гаустор намеревается прыгнуть на них.
Лейтенант развернулся и, не тратя времени на прицеливание, всадил целую очередь в ствол. На дереве расцвел десяток огненных цветов, лепестки которых слизнули гаустора. В Коулмана, словно разъяренные осы, полетели горящие щепки. Он закрыл лицо руками и бросился на землю, зарывшись носом в вонючую грязь, кишащую насекомыми-падальщками и паразитами.
Стрельба продолжалась еще минуты две и стихла. Сельва замерла, прислушиваясь к непривычным звукам, и какое-то время до ушей Коулмана доносился только треск горящего дерева. Когда жар от него стал нестерпимым, он поднял голову.
Десантники собрались вокруг Кипина и Бармина. Все они были с головы до ног заляпаны буроватой жижей, наполнявшей тела гаусторов. К огромному облегчению Коулмана, все выжили.
Ходорыч, заметив, что американец завился в грязи, подал ему руку, помогая подняться.
- Живы? – Кипин перезарядил винтовку.
Коулман очумело кивнул и принялся стирать грязь с лица, горящей кожей ощущая шевеление в ней. В голову полезли воспоминания о поселяющихся в кровеносных сосудах личинках нитчаток. Раньше на дальнем востоке такое, вроде, не водилось, но кто его знает, что здесь за последние лет сто завелось? Клещи тут, например, появились размером с ноготь, и отодрать их от себя можно только с куском мяса.
Поддавшись панике, Коулман стал сдирать грязь с лица ногтями, разодрав набухающие волдыри от укусов.
- Тише, тише! – Кипин перехватил его за руку. – Протрите этим.
Он протянул Коулману флягу. Тот принюхался.
- Водка?
- Спирт. Исключительно для медицинских целей.
- Угу, - кивнул Коулман и сделал глоток из фляги.
Горло обожгло словно кипятком, а желудок с полупереваренной крысой рванул куда-то под горло, но Коулман удержался от того, чтобы сблевать. Вытащив из внутреннего кармана куртки платок, он смочил его спиртом, и принялся протирать лицо.
С таким же успехом можно было сунуть голову в костер.
- Ну, что скажете? – спросил Кипин, забирая флягу.
- Мозги прочищает что надо, - выдавил из себя Коулман.
- Да я не про спирт, - усмехнулся Кипин. – Я про этих зеленых уродов.
- А-а… - протянул Коулман, собираясь с мыслями. – От нас они не отстанут, но и не тронут, думаю, до следующей ночи. Впрочем, посты я бы на вашем месте не убирал – сейчас они будут бродить вокруг, пожирая тех, кого вы подстрелили.
- Да ладно?
- Как и все в природе, гаусторы рациональны – они не дадут пропасть накопленным соплеменниками питательным веществам. У них напрочь отсутствует понятие о взаимопомощи – своих раненных они тоже перебьют и сожрут.
- Жестко, - хмыкнул Кипин.
- Ничуть. Я же вам говорил – агрессия это двигатель эволюции. У гаусторов нет необходимости в таких понятиях, как сострадание или милосердие. Все эти вещи лишь наносное, пришедшее с цивилизацией. А у них только проявляются зачатки разума, да и нет иной модели поведения для примера. Хотя, судя по тому, что мы наблюдаем, именно гаусторы могут сменить нас на планете.
- Эти поганые макаки? Сменят нас? Да вы верно шутите, Коулман!
Перед глазами американца все уже плыло. То ли сказывался спирт, то ли, наконец, усталость брала свое… Хотя, судя по искажениям реальности – звуки становились все глуше и доносились словно из тоннеля, а лица Кипина и оставшихся у костра военных вытягивались и плясали в отблесках пламени, он все-таки подцепил какую-то местную заразу.
- Дмитрий, вы поймите, - заплетающимся языком произнес Коулман. - Проект под названием человечество обосрался по полной программе. Динозавры передохли в меловой период. Мамонты не пережили оледенение позднего дриаса. А с человечеством покончит глобальное потепление. Нас становится все меньше, и эти гребаное размножение in vitro ничего не решает. Еще сотня-другая лет, и жить мы сможем только на орбите. Ни одна планета в Солнечной системе для нас не подходит, а за ее пределы мы уже никогда не выберемся. У человечества просто нет для этого ни подходящих технологий, ни ресурсов… Мы топчемся на месте – даже тот вертолет, который мы сегодня утопили в болоте построен по проекту, созданному еще до посткайнозоя. Что уж говорить о том, чтобы перебраться на другие звезды…
Коулман говорил, как ему показалось, еще долго, но на самом деле этот диалог он вел уже сам с собой во сне. Он не услышал, как Кипин пробормотал себе под нос:
- Господи, прости мя грешного, но ужель ты и вправду дозволишь чтобы эти уроды жили здесь после нас?
Сплюнув, он задрал голову и уставился в черный провал над головой, усыпанный снежной пылью Млечного пути.
К вышке они вышли к вечеру второго дня. Кипин ошибся в расчетах – она оказалась гораздо ближе, чем он думал. И это было весьма кстати. Коулман без защиты наноботов действительно подхватил какую-то лихорадку, проснулся поутру желтым как перезрелый лимон с красными воспаленными глазами. Из носа у него непрерывно текло, а во второй половине дня поднялась температура и волочь его пришлось на себе. Однако, он еще вполне соображал и по мере возможности старался не осложнять жизнь десантникам.
Вторая плохая новость состояла в том, что плазменные патроны закончились. Кипин не сомневался, что даже если ему удастся вызвать помощь, она не подоспеет раньше, чем к утру. А значит, если Коулман прав, им предстоит выдержать еще одно нападение гаусторов. Только на этот раз без защитного огненного вала.
Вышка торчала посреди круга выжженной земли. Почва под подошвами ботинок военных хрустела и рассыпалась в пыль. На полметра в глубину она была пропитана химикатами, не позволявшими выжить ни единому ростку. Однако даже это не спасало от напора сельвы. Землю приходилось выжигать напалмом каждый месяц и заново обливать химикатами, а отдельные особо живучие семена пытались угнездись в решетчатых фермах вышки. У Кипина внутри теплилась слабая надежда на то, что они дойдут до нее в то же время, когда там будет работать ремонтная бригада, ликвидирующая последствия солнечной вспышки… Но вышка была мертва. Не горели навигационные огни, не было слышно характерного гула силовой установки. Лишь обвешанный лохмотьями ведьминых волос ветряк вяло вращался на вечернем ветру.
- Хреново, да? – повисший на плече Бармина Коулман едва ворочал распухшим языком. – Не работает?
- Переживем, - Кипин нагнулся и пролез под ферму. – Здесь должен быть комплект НЗ для ремонтников и резервный передатчик.
Между опорами вышки белел купол, покрытый потеками птичьего дерьма. Кипин откинул почти незаметную крышку на его боку и принялся копаться внутри. Через минуту купол зашипел и лопнул тонкой щелью. Кипин ухватился за края щели и, натужно засипев, развел их в разные стороны. Засунув голову и руки внутрь, он принялся копаться там.
- Твою мать! Оружия нет!
- А связь, шеф? – крикнул Бармин. – Связь есть?
- Ага, - Кипин разогнулся, держа в руках плоскую коробку, обмотанную кабелем. – Ходорыч, лезь наверх, антенну ставь. Батареи у девайса живые, на насколько из хватит – хэзэ.
Десантник подхватил размотанный Кипиным кабель и, положив на землю оружие и автоутеру, вскарабкался по фермам наверх.
- Диман, все путем! – донесся его крик. – Есть контакт.
- Ну, господа и товарищи, - Кипин откинул экран передатчик. – Молитесь теперь еще крепче, чем когда падали.
Бармин подтащил Коулмана к вышке и опустил на землю, прислонив спиной к ферме. Теперь тому было слышно, как щелкает и свистит эфир в динамиках настраиваемого Кипиным передатчика.
- Корсар вызывает Башню. Ответьте! Повторяю – вызывает Корсар! У нас экстренная ситуация – вертолет разбился, срочно требуется эвакуация!
Лейтенант несколько раз повторил сообщение, но эфир оставался пуст.
- Черт, неужели и Мирный накрыло? – пробормотал Бармин.
- Заткнись, - рыкнул на него спустившийся Ходорыч.
- Повторяю – у нас экстренная ситуация. Требуется эвакуация…
- Кипин, сучий потрох, что у вас там случилось? – ожил вдруг динамик передатчика. – Два дня ни слуху, ни духу!
- Я тоже рад вас видеть, товарищ полковник, - огрызнулся Кипин. – Вспышкой нас накрыло, вертолет упал. У нас пять двухсотых, один трехсотый, легкий. И еще один америкос, пока еще живой, но, похоже, не надолго, если его в госпиталь не утолкать.
- А эмбрионы, эмбрионы целы?
- Так точно, товарищ полковник. Но у контейнеров питания еще часов на десять максимум.
- Прямо сейчас высылаем вертолеты из Сунтара. Координаты ваши я вижу… До утра продержитесь?
- Не уверен, товарищ полковник… Тут у местных лесных братьев обострение. Злые они, мать их…
- Кипин, ты давай там не дури! Делай что хочешь, но автоутеры сохрани!
- Да пошел ты! – Кипин выключил передатчик. – Пиндос старый. Посиди тут сам с голой жопой против такой орды…
Он поднялся, разминая ноги.
- Так, ну что, слышали все сами. Раньше чем утром за нами не прилетят. Будем держать оборону здесь. Бог не фраер, он не выдаст. Контейнеры подвесить повыше! И американца нашего болезного на вышку затащите, чтобы под ногами не путался!
- Дайте мне оружие, - прохрипел Коулман. – Я с вами останусь.
- Еще чего, - фыркнул Кипин. – От тебя пользы, как от козла молока. В своих того и гляди попадешь.
- Я наверх не полезу, - уперся Коулман.
- Ну и черт с тобой. Жук, дай ему перцовский ствол. Куда жать-то знаешь?
- В университете в сборную по стрельбе входил, - ухмыльнулся Коулман.
- А чего тогда вчера отбрехивался?
- Долгая история, - Коулман принял винтовку, стараясь подавить дрожь в руках, но от взгляда Кипина это не ускользнуло.
- Вот, блин, горе-снайпер. Между опор ляжешь, я тебе сектор обстрела назначу, только по сторонам особо не води стволом.
Ходорыч и Шаров прицепили на вышку три автономных прожектора, найденные в куполе. Теперь почти всю выжженную зону вокруг вышки заливал белый электрический свет. Коулману вкатили лошадиную дозу комбинированного стимулятора, также обнаруженных в НЗ метеорологов. Поскольку никто понятия не имел, что тот подцепил, этим лечение и ограничилось.
Они едва успели разместиться до захода солнца. С приходом ночи сельва, казалось, еще больше наполнилась жизнью. Крики и вой ночных тварей перемежались скрипом гаусторов. Периодически в круг света мелькали какие-то тени, нервы у военных не выдержали и раздались первые выстрелы.
Гаусторы выжидали почти до четырех утра, когда сил сопротивляться сну почти не было. Даже на стимуляторах внимание людей ослабело, а у Коулмана начались глюки. Последние полчаса он гадал, действительно ли ему видны извивающиеся в диком танцы прямо за границей света фигуры, или это порождения его воспаленного лихорадкой воображения. Под аккомпанемент пульсирующей в такт скрипу гаусторов сельвы, омываемая волнами одуряющей вони ночных цветов, реальность начинала давать протечку…
- Дмитрий, - пробормотал он.
- Чего? – откликнулся лейтенант.
- Вы видите…
Договорить Коулман не успел. На вышку хлынул град камней и тяжелых веток. Один из прожекторов свалился и погас, ударившись о ферму. Скрип нахлынул со всех сторон, а затем в на свету показались толпы гаусторов. Похоже, те, что преследовали их от места катастрофы, по дороге насобирали друзей… Некоторые твари волокли в руках увесистые палки. Особым разнообразием их тактика не отличалась – навалиться всем скопом, как и в первую ночь. Но в этот раз шансы обитателей сельвы на победу были существенно выше.
Коулман надавил на гашетку винтовки, целясь в голову несущегося к вышке гаустора. Хотя головной мозг им заменяла развитая нервная система по всему телу, сердца как такового тоже не было, в голове находились зрительные рецепторы и вибриссы, позволяющие ощущать движение. Без них гаустор не погибал, но становился не опасней куста жасмина. У русских винтовки были заряжены пулями, наполненными жидким тефлоном и дробинами. При попадании в тело гаустора, они вырывали из него целые клочья. Но попасть в голову удавалось далеко не всегда…
Коулман жал на спусковой крючок, ловя в прицел то один приземистый силуэт, то другой. Скорее всего, в большинстве случаев он мазал, но из принципа не переключался на стрельбу очередями. Кажется, один раз волна гаусторов откатывалась, дав короткую передышку, но затем они набросились с утроенной яростью.
Коулман не обращал внимания на то, что происходит по сторонам, сосредоточившись на стрельбе, пока не ощутил болезненный удар в бок. Перекатившись на спину, он обнаружил, что куртка пропиталась кровью, а из-под нижнего левого ребра торчит сук. Яростный скрежет едва не разорвал ему барабанные перепонки, Коулман вскинул перед собой винтовку и удар вторым суком пришелся по ее стволу. Руки онемели, но ученый ухитрился развернуть оружие против рвущегося к нему гаустора и всадить ему пулю в голову. Растительная плоть существа брызнула ошметками, тварь зашаталась, размахивая руками, и завалилась на спину. Коулман вскочил на ноги и принялся всаживать одну пулю за другой в бегущих гаусторов. При этом он отступал, надеясь прижаться спиной к опоре, но тут нога его поехала на чем-то скользком, и он рухнул на спину. Винтовка вырвалась у Колумана из рук.
Перекатившись на живот, Коулман уставился в лицо Жуку. Десантник был мертв, через рваные раны в его спине были видны ребра и позвоночник. Парню не повезло – он стал единственным, кроме Коулмана, кто остался без легкого пластинчатого бронежилета. Впрочем, судя по отметинам на горле, тот все равно не спас бы его от когтей гаусторов.
Коулман снова поднялся на ноги и побежал к своей винтовке. Краем глаза он заметил, что на другой стороне вышки схватка уже перешла в рукопашную. Кто-то из военных орудовал мачете, высекая из набросившихся на него гаусторов фонтаны липкого бурого сока.
Наклонившись к оружию, Коулман едва не потерял сознание от боли в боку. Но самое плохое заключалось в том, что винтовка оказалась бесполезной. Она больше не стреляла. Или что-то заклинило или кончились патроны. У Коулмана не было времени выяснять это – два гаустора вынырнули из-под опор прямо перед ним. Первому он всадил приклад прямо в шевелящийся венчик вибрисс, вспомнив, что это одна из их самых слабых точек. Едва вырвав винтовку из тела, Коулман чуть не лишился уха – когти второго гаустора просвистели рядом, полоснув по хрящу кончиками. Мысленно поблагодарив своего тренера по боку, ученый нырнул под следующий замах гаустора и вбил ему приклад под хобот. Тварь отшатнулась, едва не выбив винтовку из рук Коулмана, но тот удержал ее. Нападавший больше угрозы не представлял. Он остановился и принялся раскачиваться на месте. Один глаз-шарик существа лопнул, а вибриссы обвисли.
Тяжело дыша, Коулман поудобней перехватил винтовку и повернулся несущимся из темноты тварям. У него из головы вылетело все, что он годами изучал в университете Геттисберга, обсуждал в переписке и на симпозиумах, даже то, что он еще вчера рассказывал Кипину о гаусторах… Сейчас он просто готовился продать жизнь подороже.
Поэтому, когда с небес пролился огненный дождь, превративший орду гаусторов в бурое месиво, Колуман решил, что лихорадка одолела его окончательно и он начал бредить. Он так и застыл с винтовкой в руке в позе отбивающего на бейсбольной площадке. Но бросившиеся врассыпную гаусторы, взрывающиеся словно наполненные водой воздушные шарики, не были порождением его фантазии. Коулман ощутил, как сильный ветер треплет его куртку и слипшиеся волосы, а затем различил рокот вертолетных двигателей. Оглянувшись назад, он обнаружил хищные силуэты двух военных вертолетов, совершенно черных на фоне занимающейся зари. Пулеметы на пилонах казались неподвижными, но сельву перед Коулманом пронзал ливень пятнадцатимиллиметровых зажигательных снарядов. По ней словно пронесся ураган – во все стороны летели обломки ветвей, листья, клочья тел гаутсторов… Рассветное небо усеяли истошно вопящие птицы, срывающиеся с деревьев.
В груди у Коулмана заклокотало. Мгновением позже он сообразил, что это смех. Он готов был проорать что-нибудь и пуститься в пляс, отмечая свою победу над сельвой… И он сделал бы это, если бы не ощутимо напоминающие о себе сук под ребрами. К тому же, у него появилась куда как более важная цель.
Взгляд Коулмана наткнулся на отползающего от него гаустора. В груди существа зияло две дыры. Раны не были смертельными для проклятой твари, но сильно затрудняли движение. Коулман оскалился и замахнулся винтовкой. Приклад опустился на руку с обломанными когтями, которой гаустор попытался прикрыться. С вязким чавкающим звуком рука переломилась об импровизированную дубинку, и гаустор жалобно заскрежетал.
- Что, сукин сын, больно? – прохрипел Коулман, в голове которого били какие-то первобытные победные тамтамы. – Сейчас еще больней будет…
Он замахнулся еще раз, гаустор отчаянно затрещал дергая ногами и пытаясь отползти. Хобот и вибриссы заплясали в припадочном темпе, но Коулман не замечал ничего кроме безжизненных стеклянных глаз, отражавших его самого и поднимающуюся у него за спиной вышку.
- Хватит, Коулман.
Голос Кипина звучал устало, но сил у него все еще было куда больше, чем у Коулмана. Поэтому, когда ученый ощутил, как его руку сдавливает клешня русского, ему ничего не оставалось кроме как выпустить винтовку.
- Все, заканчивайте это. Мы улетаем.
Лейтенант поднял винтовку и забросил ее за плечо. Рукава его формы были разодраны в клочья, на руках сочились кровью несколько глубоких порезов.
- Но… но… - пробормотал Коулман. – Это же… Это же чертовы зеленые обезьяны! Они чуть меня, да и вас не угробили!
- Оставьте его в покое. Если они – те, кто останутся на Земле после нас, подайте им хороший пример…
Коулман стоял, растеряно переводя взгляд с одной покрытой бурой слизью руки на другую.
- Коулман, я же сказал - мы улетаем! Хотите остаться?
Американец сник, словно из него выпустили воздух.
- Да, конечно…
Он поплелся вслед за Кипиным. Его подчиненные грузили в рубящий лопастями вертолет тело погибшего Жука и последние автоутеры.
Из переплетений стволов и лиан за каждым движением людей следили тысячи неподвижных глаз.
Когда стих шум винтов и вертолеты скрылись в лениво ползущих над сельвой облаках, на границе выжженной земли показались первые гаусторы. Переходя от одной груды тел к другой, они вонзали хоботы в них и застывали, впитывая жидкости погибших. Один из гаусторов, самый рослый и вооруженный заточенной когтями палкой, подошел прямо к вышке. Мертвая земля жгла ему ноги, но он не отступался от своей цели. Там, среди опор корчился, прижимая сломанную руку к груди, один из выживших. При приближении гаустора с копьем, раненый не сделал попытки сбежать, лишь перевернулся на спину. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, после чего первый замахнулся копьем, а второй инстинктивно закрылся здоровой рукой…
Поднявшееся над сельвой солнце через неплотно сомкнутые пальцы ударило ярким светом по глазам лежащему. Он раздвинул их и увидел, что его соплеменник все еще стоит с занесенным над головой копьем.
Мгновением позже тот опустил оружие и протянул раненному гаустору руку.
|
|
|
|
Время приёма: 15:05 29.01.2011
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев