Теза
За окном солнце ласково перебирало молодые листочки липы. Желание учиться, и без того мизерное утром, таяло с каждой минутой. Мягкая Московская весна тянула из душной аудитории на воздух, к чистым светлым бульварам, извилистым набережным, округлым куполам и остроконечным минаретам. Анас, положив подбородок на сомкнутые в замок руки, тоскливо смотрел на игру бликов в стёклах, вполуха слушая учителя:
- … воевать не хотели. В скором времени не только рядовые солдаты, но многие Римские военноначальники были наёмниками из германских племён. Казалось бы, использовать одних варваров для борьбы с другими – хорошая идея, но такие временные союзники отличались крайней ненадёжностью, и норовили, при первой возможности, развернуть оружие против своих покровителей и пограбить богатые римские провинции….
Анас вздохнул. Ну, кому, кому нужна древняя история этой вонючей и дикой Европы, особенно – в Техническом университете? Можно подумать, эти неверные создали в древности что-нибудь замечательное, кроме баллист и трирем. В медресе теме доисламского старого света было посвящено всего два урока, и Анас считал, что этого вполне достаточно, а здесь только на античный Рим с Грецией отводился целый семестр. Явный перебор.
Хаким ибн Мансур, хромая вдоль доски, что-то говорил о бегстве патрициев в некогда ненавидимый ими Карфаген, водил указкой по карте, показывая направления походов Алариха I, но половина аудитории, вместе с Анасом, уже ждала звонка на большой перерыв, чтобы усесться в тени деревьев и перекусить, чем Аллах послал.
В дверь бесшумно просунулась рыжая голова и обвела класс выпученными глазами. Найдя что ей нужно, она дёрнулась и исчезла, так же тихо как появилась. Сонная расслабленность мигом слетела с Анаса. Что понадобилось этому мужлану в университете, где он числится, но является чрезвычайно редким гостем? Прошлая встреча с Раудом не шла из головы. И хотя явных угроз в свой адрес юноша тогда так и не услышал, угрюмая недосказанность пугала и давила.
Зачем вообще принимать в университет этих новых язычников, одинопоклонников? Можно подумать, без них наука захиреет и покатится по наклонной. Пусть сидят у себя в скалах, едят свою любимую протухшую треску и не лезут к цивилизованным людям. Ладно, если уж приехали, ведите себя подобающим образом, уважайте обычаи гостеприимных хозяев. Нет, не ходят. Ходят как у себя дома, наводят свои дикие пещерные порядки, честным людям прохода не дают, задирают всех. Хуже ржавых северян ведут себя только плосколицые оленееды, но те, слава Аллаху, дальше столицы халифата, Казани, на запад не забираются.
Прозвенел звонок. Анас начал неторопливо собирать с парты разложенные вещи, гадая, ушёл варяг по своим тёмным делам или околачивается в здании. Сталкиваться с ним в коридоре панически не хотелось.
- Что-то я давненько не видел тебя в мечети, брат, - раздалось сзади. Анас резко обернулся. За спиной стоял Хайдар, брат мужа сестры, парень в общем-то неплохой, но излишне консервативный.
- Дома молюсь: учёбы много, каждой лишней минутой дорожу.
- Молитвы молитвами, а мулла не зря воздух сотрясает, в его словах мудрость веры.
- Никто и не спорит. Вот сдам сессию – ни одного утреннего намаза не попущу.
Хайдар похлопал Анаса по плечу и направился к выходу. Анас некоторое время смотрел ему вслед, потом, вздохнув, перекинул котомку с тетрадями через плечо и пошёл следом.
В холле у аудитории было шумно и многолюдно. Толпились группками разговорчивые студенты, зазывали к лоткам неунывающие торговцы едой. У стенда с объявлениями собралась галдящая толпа. Анас настороженно огляделся и вдоль стены двинулся к выходу.
Свобода. Чистый воздух и голубое небо. Пожалуй, после обеда на занятия можно не ходить. Перекусить по-быстрому и на бульвар, гулять, дышать полной грудью, размышлять, разглядывая неторопливых прохожих. Это Хайдару он сказал, что занят учёбой, а на самом деле в последнее время он только и делал, что томился и изнывал. В чём смысл жизни? Зачем мы приходим в этот неуютный и пугающий мир? Что даёт он нам, и что обязаны отдать ему взамен мы?
Религиозные догматы казались выцветшими и картонными, философские концепции смущали необоснованным нагромождением иллюзорных смыслов. Дети, дела, память потомков. Что оправдывает усилия и извиняет жертвы? В чём именно его, Анаса, предназначение?
Он остро чувствовал неопределённость и шаткость окружающего бытия, свою неприспособленность, никчёмность и ненужность. Видел себя отстранённым наблюдателем, отгороженным от происходящего толстого слоем высокопрочного стекла и не могущим ни на что повлиять. Окружающие казались ему персонажами сумбурной пьесы абсурда, жестокой и нелогичной.
Чья-то тяжёлая рука легла погружённому в себя юноше на плечо, и знакомо-пугающий голос произнёс:
- Слышь, ты, кучерявый, погоди, дело есть.
Анас остановился и медленно развернулся. Так и есть, Рауд собственной персоной. И где это он прятался, сын вислоухой самки шакала?
- Мне конспекты лекций нужны, а ты, говорят, почти все посещал, - Рауд крепко держал собеседника за одежду, исключая всякую возможность его бегства раньше времени.
- Но мне тоже надо готовиться…- Анас внезапно вспотел, слов катастрофически не хватало.
- А ты копию сделай, я денег дам. Завтра зайду к концу занятий. Ты меня обязательно дождись, - закончил разговор рыжий громила и, не дожидаясь ответа, пошёл прочь быстрым пружинистым шагом.
Анас молча смотрел ему вслед. Настроение было окончательно испорчено, хотя всего пять минут назад казалось, что хуже уже некуда. Какой теперь бульвар? Надо думать, что делать с лекциями. Идея ослушаться ему в голову не приходила, как и мысль пожаловаться. Почему-то казалось, что лучше и проще выполнить безапелляционные требования нахала, чем противиться им. Глаза затуманили слёзы ненависти, руки непроизвольно сжались в кулаки, а голова уже вовсю перебирала варианты возможных действий.
Юноша развернулся и пошёл вглубь здания, подальше от столь вожделенной двери. Обед и природа отодвигались на неопределённое время.
Антитеза
С утра Рауд метнулся на вернисаж, закупился и привёз товар на точку. Торговля, наконец, раскачивалась, и приходилось докупаться, самое редкое, через два дня на третий. Хотелось завести склад в центре, чтобы поменьше мотаться. Не плохо было бы нанять продавца и задуматься о расширении дела, но сначала – отдать долги. Зимний перерыв больно ударил по карману.
Бранд, верный товарищ, младший и единственный компаньон, суетился у прилавка, зазывая редких пока покупателей. Рауд бросил сумки в ноги и присмотрелся. Не хватало двух малых матрёшек и ножа пламенного нукера.
- С почином тебя.
- Привозили какую-то срывающую график группу безумных джапов. Всё на бегу, живей-живей, давай-давай, еле воткнул. Как там?
- Нормально. Батон по случаю сезона цены поднял. Я его предупредил, что может со своей жадностью один на один остаться. Когда сам поедешь, сначала у Чахлого цены пробей.
Пока ещё жидкий людской поток обтекал их столик, направляясь от Манежа к Усыпальнице.
Козырное место. Турист в сезон так и прёт, но зимой здесь глухо и тоскливо. Покупателей нет, а за место платить надо. Мало того, стоять тоже надо: хоть раз не придёшь – станут самозахватом, и не выкуришь. С места встал – место потерял, закон рынка. Косому всё равно, кто в клюве приносит. Соседей тоже не попросишь: они же и встанут, расширив бизнес. Ничего, в минус сорок выстояли – теперь время пожинать плоды и собирать камни.
- Какие планы? - Бранд выжидающе смотрел на босса.
- Заскочу в универ, потом – к Косому, к обеду управлюсь. А что?
- Гришка Штырь заходил, запугивал, обещал горькую жизнь, если не будем отстегивать.
- Понял. Ничего не давай, тяни время. Вечером разберёмся.
Рауд ещё раз осмотрел прилавок, сунул приготовленные Брандом деньги в карман и пошёл через парк, мимо Манежа, к зданию Московского Технического Университета. Говорят, раньше там был Институт Радиотехники и Электроники, но сейчас там изучают всю технику вообще: её не так и много осталось, той, что пока не разучились делать.
Рауд числился учащимся университета и бросать его пока не собирался. Не то чтобы он хотел всю жизнь копаться в ржавых железяках, просто учёба давала легальное основание для пребывания в бывшей столице. Конечно, можно откатить за ярлык околоточным нукерам, но учёба обходилась гораздо дешевле. К тому же, ему, как приезжему, положена койка в общежитии, а это тоже существенная прибавка к экономии. Потом, когда Рауд развернётся, он бросит эту никчемную заумь, купит этаж в особняке на другом берегу реки и перевезёт сюда семью, а пока надо терпеть, мозолить глаза учителям и сдавать идиотские экзамены.
У подземного купола на Манежной толкались какие-то тёмные личности: сегодня день боёв, отребье начало стягиваться со всего города. Надо будет повнимательнее следить за своим кошельком: количество краж подскочит, как обычно, раза в два. В парке то там, то здесь стояли гудящие группки людей, грозящие скоро перерасти в толпы. Нищие безостановочно сновали от группы к группе, стараясь не упустить ни монетки из скудных подаяний.
К университету Рауд подошёл как раз вовремя, незадолго до большого перерыва. Заглянул в лекционную аудиторию. Всё в порядке: основные зубрилки на месте, есть из кого выбрать. Наверное, лучше напрячь Ананаса, фрукта заморского: он хоть и сонно-заторможенный, бывает - мало записывает, зато почерк самый разборчивый на потоке. Теперь главное не проворонить: тормоз тормозом, а может просочиться практически незаметно.
Прозвенел звонок. Из аудиторий повалила золотая, серебряная и бронзовая молодёжь города. Шум и гомон почти как на Красном рынке. В гудящей толпе потомок варягов чувствовал себя, как дома: сказывался огромный опыт. Заметив в гуще знакомый затылок, Рауд в три длинных шага настиг заучку и остановил, положив руку на плечо.
- Слышь, ты, кучерявый, погоди, дело есть.
Уши остановленного мгновенно покраснели. Он развернулся и принялся ловить воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Рауд не стал дожидаться осмысленных звуков:
- Мне, конспекты лекций нужны, а ты, говорят, почти все посещал.
- Но мне тоже надо готовиться…- проблеял сутулый адепт древних механизмов.
- А ты копию сделай, я денег дам. Завтра зайду к концу занятий. Ты меня обязательно дождись, - закончил разговор Рауд и пошёл к выходу.
Здесь - всё. Завра надо будет заскочить, забрать конспекты и начать готовиться. Экзамены не за горами. Теперь – к Косому, благо не далеко.
Васька Косой был большим человеком. Выходец из простой семьи, он сумел подняться с самого дна и теперь держал в руках весь центральный околоток, в том числе Красный рынок. Мальчик из трущоб взлетел и стал беком, сам наместник с ним за руку здоровался.
Логово Косого располагалась в куполе на Манежной. Он почти не вылезал из-под земли, предпочитая руководить подчинёнными территориями оттуда. Там же под куполом, на нижнем ярусе, он устраивал так любимые им бои без правил. Нанимал бойцов, обеспечивал охрану, принимал ставки. Весь город по субботам стекался к нему.
Рауд почти год входил в десятку лучших бойцов лиги: молодому, крепкому парню с севера негде больше взять денег в незнакомом, чужом городе, разве что прохожих грабить, а семью содержать было надо. Отец, мать, двое братьев и три сестрички, с тех пор как пропал Бьёрн (старший брат), полностью находились на его иждивении. Однако, век бойца короток, и жизнь его совсем не сахар. Обтеревшись и присмотревшись Рауд подкопил деньжат и перебрался в торговлю, но связей с Косым не рвал, тем более и на рынке без того никак.
Войдя в купол, Рауд спустился по лестнице. Внутри было пусто и сравнительно тихо, лишь сновали в отдалении озабоченные жучки и гремели вёдрами наводящие окончательный лоск уборщики. Охраны, которая, несомненно, контролировала каждый клочок помещения, видно не было, зато к Рауду мгновенно подскочил один из помощников Васьки, осведомился о цели визита и так же молниеносно исчез.
Пройдя мимо закусочных и букмекерских конторок, гость свернул к главным покоям. Здесь, у входа небольшой предбанник, стоял почётный караул с саблями наголо, единственный на весь этаж. Даже не зная, где именно обитает Косой, ошибиться было бы невозможно. Головорезы оказались предупреждены о визите и даже глазом не повели, когда Рауд, кивнув, прошёл мимо. Тот вошёл в небольшую полутёмную комнатушку, уселся на подушки, разбросанные вдоль стен, и принялся ждать.
Ждать пришлось недолго. Минут через пятнадцать из-за портьеры показалась изящная женская рука и, позвякивая кольцами, поманила Рауда внутрь.
Гроза района, отец рынка и покровитель всевозможных искусств утопал в мягких подушках в середине устланного коврами помещения. Кроме позвавшей гостя полуголой наложницы, в комнате находился сгорбившийся над бумагами секретарь, сиротливо сидящий в углу, и толстый кот, лежащий у правой руки хозяина. Усеянное шрамами серое лицо Косого тронула слабая улыбка гостеприимства.
- Рауд, мальчик мой, рад тебя видеть. Какими судьбами, как дела? Проходи, садись, рассказывай, - сказав это, бек щёлкнул пальцами. Тотчас же бесшумные тени девушек внесли в комнату чай и сладости, разлили напиток по чашкам и растворились в воздухе.
- Спасибо, Василий Шамович, за беспокойство. Дела идут в гору, к августу полностью с вами рассчитаюсь, - гость скрестил ноги и положил руки на колени.
- Э, какие пустяки. Не торопись, отдашь когда отдашь. Как отец?
- К Ладоге откочевал, но и там рыбы нет. Зимой немного песца промышлял, сейчас с ульями возится.
- Да, тяжело стало нынче пропитание добывать. Зверь в чащу ушёл, рыба из рек и озёр совсем повывелась. Сам то не надумал ко мне вернуться?
- Я и так у вас: за место и представительство исправно плачу, вот часть долга принёс.
- Брось на поднос. Я не то имел в виду. Впрочем, ладно, у каждого своя голова на плечах. Что там наверху слышно?
- Всё по-прежнему. Халиф воюет Сибирь, в Галиции лесные люди колобродят, поморы норовят северные территории отделить, в Питер-абаде резню недавно устроили, - перечислил Рауд на зубах навязшие старости. - А ещё на рынке Гришка Штырь совсем распоясался, свой побор вводит. Не замахнулся ли он на ваш кусок, уважаемый Василий Шамович?
- Нельзя объять необъятного, как говорил Козьма. Я беру за место, улаживаю вопросы с властью, остальное – ваше дело, точнее – наместника. Жалуйся в околоток, пусть ловят татей, на то и поставлены.
Рауд понял, что продолжать разговор бессмысленно. Без ведома бека здесь, в окрестностях кремля, и муха не пролетит. Значит старый пройдоха в доле. Просто увеличивает поступления в закрома и разводит финансовые потоки. Ладно, не особенно и надеялись. Рауд с детства полагался только на себя. На свои кулаки, когти и зубы. Человек человеку волк – это он усвоил твёрдо. Хорошо хоть, Косой официально открестился от нового побора – можно попробовать окоротить вымогателя.
- Спасибо за ценный совет, Василий Шамович. Буду ему неукоснительно следовать, а может, даже и помогу нукерам немножко.
- Помоги, конечно, но осторожно и с оглядкой: лихие люди, они без лишних понятий и условностей, могут отца с матерью без кормильца оставить.
Лицо бека застыло сочувственной маской, только сощуренные глаза светились недобрыми угольками. Намёк был понятен без толмача даже Рауду, мальчику с отдалённой имперской окраины.
- Спасибо за предостережение, я буду предельно осторожен. А теперь позвольте откланяться: народа на базаре невпроворот, дело усиленного присмотра требует.
- Иди, конечно, раз спешишь, но обязательно приходи ещё. Не забывай старика. А то у этих, за дверьми, совсем мозгов нету, только и могут глазами вращать и зубы скалить, поговорить не с кем.
- Обязательно, Василий Шамович. Я каждый раз выношу из наших бесед что-нибудь новое и жду их всегда с огромным нетерпением.
Рауд пятясь вышёл за дверь, прошёл сквозь приёмную и, отсалютовав охранникам, направился к выходу. Аудиенция закончена. Могло быть и хуже. Сейчас хотя бы руки развязаны.
В парке и на рынке народа заметно прибавилось. Рауду приходилось расталкивать гомонящую и вяло текущую вдоль рядов толпу. Краем глаза он заметил пристроившегося сзади, чуть слева, юркого смуглого паренька. Когда тот подошёл вплотную и почти прижался, теранув чем-то в области карманов, остановился и коротко приложил в душу с разворота.
- Ты чё, мужик? - обиженно взвыл ударенный.
- Ни чо. Увижу, что здесь ошиваешься, клиентов распугиваешь – скручу и сдам нукерам, - бросил Рауд через плечо, уже двигаясь к своему столику.
Бранд суетился за прилавком, одновременно разводя трёх солидных европеров. Скудость его словарного запаса с избытком компенсировалась активной жестикуляцией. Правый уже был готов и расплачивался, средний только выбирал, а левый хотел пройти мимо, но не мог обойти товарищей. Рауд включился сходу, сунув левому в одну руку матрёшку, а в другую – фигурку Ленина. Теперь вряд ли соскочит. Закон торговли: взял в руки – значит, почти купил.
Когда наплыв слегка схлынул, Бранд спросил у товарища, с лёгкой надеждой:
- Ну как?
- Никак. Ваше, говорит, дело, сами и разбирайтесь.
- И что теперь?
- Да как всегда: торговаться, пудрить мозги и пробовать найти союзников. Может, кого ещё на рынке этот беспредел не устраивает. Сколотим группу человек десять – отобьёмся.
- Я с греками парой слов перекинулся. Дохлый номер. Говорят, это ещё по божески: в Одессе торговцы считай только на ночных братьев и работают. Совсем распоясались, никакой управы нет.
- Я так не хочу, мне здесь закрепиться надо, семью перетащить, а для этого деньги нужны… - говоря эти слова Рауд пристально смотрел на подходящего к прилавку массивного бюргера. Даже не на него, а пристроившегося за ним шустрого карманника, привеченного по пути к точке.
Вот воришка как бы случайно толкнул туриста, избавив того от части ноши, извинился и ввинтился в толпу, покидая место преступления. Рауд тут же обогнул прилавок и бросился следом.
- Стой, гадёныш, поймаю – ноги переломаю! - кричал он, врезаясь в плотную людскую массу. Вор только ускорил шаг.
Он лишил торговцев части законного заработка, нанёс удар по репутации базара и должен понести наказание. Иначе поток покупателей оскудеет, а вместе с ним истончится ручеёк получаемых денег. Бороться с ворьём приходилось самим торговцам: на околоточных нукеров не было никакой надежды, им бы только взимать «за охрану» и торговок молоденьких тискать. Как правильно говорит Косой, каждый сам кузнец своего счастья. Наверное, это тоже изречение Козьмы, любимого старорусского философа бека. Любит литературу старик, начитанный. «Ничего, - думал Рауд, расталкивая путающихся под ногами пешеходов, - мы тоже что-нибудь почитаем. Как время и деньги на книги появятся, так и займёмся».
Синтез
Хаким, университетский учитель истории, сидел за столиком уличного кафе и наблюдал за базаром. Он любил приходить сюда, на угол Красного рынка, к старинному зданию торговых рядов и, неторопливо попивая крепкий восточный кофе, наслаждаться ритмом бурящей, бьющей ключом жизни. Здесь, у древних стен кремля и ажурных минаретов мечети Василия Блаженного, практически не чувствовалось запаха упадка и разложения некогда великого государства, не то что в других частях этого старого и безумно уставшего города.
А страна, между тем, угасала. После бурного расцвета, гордого величия и сытой стагнации, она медленно, но неуклонно скатывалась в дикость и междоусобицу. Хаким, будучи профессором исторических наук, видел это ясно и отчётливо.
С чего начинается закат великих империй? Всегда с одного и того же: люди перестают отождествлять себя с государством, считают себя и свои потребности выше общественных. Наступает эра безумного потребления и безоглядного эгоизма. Граждане начинают слишком много требовать от государства и слишком мало ему отдавать. Этот перекос признаваемых обязанностей и раздутых потребностей перерастает в недовольство правительством. Мол, управляют неумело, воруют много, обложили себя привилегиями. Не нравится? Иди сам поруководи, покажи как надо, а за привилегиями и бонусами дело не станет. Нет, зачем? Это так вредно для здоровья, что можно и до пенсии не дотянуть. Да и мешаются все, под руку говорят, советы дают, норовят пнуть при каждом удобном случае. Лучше сидеть на мешках с добром и бухтеть под нос непререкаемые истины. Античный Рим, Османская империя, Австро-Венгрия, СССР, США – все, все закончили свой путь одинаково. Кажется, кто-то из великих писателей сказал «все империи приходят к величию по-разному, а скатываются в ничтожество одинаково». Хотя, возможно, это говорилось о семьях, но между государством и семьёй много общего: государство, в идеале, одна большая семья.
Взять, например, Анаса, который медленно бредёт сквозь ряды в сторону Васильевского спуска. Задержался в кои-то веки в университете, тащит целую сумку бумаг. Хороший, добрый, воспитанный юноша, но инертный и безвольный. Он с самого рождения плывёт по течению, обводя окружающий мир наивными глазами и пуская глубокомысленные пузыри. Никакого желания изменить или улучшить мир, полная обречённость и безволие. Мир будет разваливаться, а он станет искать в происходящем глубинный смысл и красоту, не пошевелив даже пальцем для его спасения. Он плоть от плоти этого государства, мог бы его поддерживать и улучшать, но лишь безвольно наблюдает за медленной агонией.
А вон тот огромный рыжий торговец, кажется, Хаким видел его в университете, - видимо, полная противоположность Анасу: быстрый, сильный, деятельный. Он способен менять окружающий мир, приспосабливать его под себя, но государству нет от этого ни малейшей пользы: ему нет места в мироощущении молодого атлета. В глазах северянина всё предельно просто: есть кланы и сферы их влияния; есть банды, крышующие территорию и чиновники, за мзду закрывающие на них глаза; все против всех; кто сильнее тот и откусит больше.
И самое печальное, он в какой-то мере прав: нет какого-то истинного, единственно верного описания окружающей действительности, потому что она непрерывно меняется, перетекая из одного состояния в другое, складываясь из мировоззрений и мироощущений деятельной части населения. Если активное большинство станет признавать только закон силы, а каждый будет печься только о своём благополучии, считая слова «справедливость» и «кодекс» пустым звуком, страна неизбежно раздробится на враждующие уделы и вотчины, как бы они не назывались в новой реинкарнации. Новые феодалы, как неоднократно случалось во всех уголках необъятной земли, статут объединяться и разругиваться, плести интриги и подкупать, присягать и предавать, заливая многострадальную землю новыми и новыми реками крови.
Погрузившись в тягостные размышления о судьбах государства, Хаким упустил момент, когда что-то произошло. До учителя донёсся, заглушив на мгновение мерный гул рынка, крик «Стой, гадёныш, поймаю – ноги переломаю!» - и людская масса всколыхнулась. Профессор обернулся на звук.
Сквозь толпу в его направлении двигались двое: смуглый, невысокий и юркий паренёк, и смутно знакомый рыжий продавец-северянин. Если первый лавировал между людьми, проскальзывая между ними как угорь, то второй пёр тараном, взрезая толпу как нож масло. Расстояние между ними неуклонно увеличивалось, пока беглец не наткнулся на Анаса. Здесь произошла заминка. То ли обогнуть студента помешали несомые им бумаги, то ли тот неудачно отскочил с дороги, но воришка воткнулся в растерявшегося юношу со всего разгона, и оба рухнули на землю с глухим металлическим звоном. Беглец мгновенно вскочил и бросился дальше.
Хаким чуть наклонился вперёд и опустил под стол правую руку. Когда удирающий воришка поравнялся с его столиком, он выбросил её вперёд и стреножил того крепко зажатым в ладони посохом. Беглец рубкой нырнул вперёд, царапая мостовую застёжками широкой красной рубахи. Рыжей лавиной обрушился на него сверху мощный торговец. Толпа мгновенно взяла их в кольцо, бестолково галдя и щёлкая камерами.
Учитель поднялся и, опираясь на трость, пошёл в сторону продолжающего лежать Анаса. Тот не шевелился. У головы на брусчатку натекла черная лужица крови. Видимо, падая, юноша ударился ею об острый край металлического прилавка. Толпа обтекала лежащее тело, брезгливо переступая через него разнокалиберными ногами. Никто не наклонился, чтобы помочь пострадавшему.
Встав на колени, Хаким прощупал еле ощутимый пульс, снял и размотал чалму и принялся перевязывать истекающего кровью ученика. Краем глаза он видел, как понукаемый толпой торговец, поставил добычу на ноги и потащил в околоток. Улюлюкающее кольцо зевак двинулось вместе с ним.
То, что происходило на периферии зрения, мало заботило историка: это происходило в другом, параллельном мире. В его мире умирал хороший мальчик, могущий, если его раскачать, стать опорой и основой существующего порядка. Мальчик, который мог бы разделить со своим преподавателем тяжесть бремени цивилизованного, культурного человека. Мог бы, но только после осознания своего истинного места в жизни, и не потому, что это принесёт ему какие-то невиданные дивиденды, а потому что больше просто некому. Мог бы, но пока этот мальчик должен просто выжить.
Хаким осторожно бинтовал ему голову тканью своей чалмы и надеялся на лучшее. И не потому, что был неисправимым оптимистом, а потому что надеяться надо всегда. |
Рассказ открыт для комментариев