 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
С. Есенин
Нервы стали - ни к черту. Стоит каленадарю повернуть на вторую половину осени, как становятся они дыбом - и не успокоить. Вначале чуть заметно, а потом все сильнее и сильнее и вот уже каждую клетку трясет, словно ветви с гроздьями последней октябрьской рябины. В это время лучше бросить все и сбежать на улицу. Под хождь. В холод. Во тьму.
С началом октября в моей спальне за кроватью поселяется бессоница, и до середины зимы избавляться от нее бесполезно. Это от бессонницы нервы дыбом. Это она гонит за дверь.
Спорить не стоит. Проще уйти.
Хорошо, когда на улице ночь. Меньше людей увидят подрагивающий уголок верхней губы и глаза, горящие бешенством и страхом.
Откуда бешенство? От вдохновения. От желания выплеснуть на холст все то пламя, которое мешат спать и жить, превращая печень, сердце, легкие в пепел. Какой идиот сказал, что вдохновение от Бога? Оно - от дьявола!
Откуда страх? Не знаю. Просто страх. Впрочем, может быть от человека в Черном.
Я представлял его высоким, в длинном плаще и шляпе.
Вот он идет по пустой улице. Радкие прохожие, завидев мрачный силуэт, спешат скрыться в подъездах, забиваются под лестницы, в самые темные углы. Напрасно. Во мраке от него не спастись. Потому, что он и есть Мрак.
Темнота.
Из канализационных решеток, из под бордюров, из водосточных труб, из щелей между разбитыми кирпичными кладками выползает зыбкое грязное существо. Оно притворяется утренним туманом. Не верьте ему и берегитесь!
Туман движется, вытягивает тысячи рук, липнет к подошвам, забирается ледяными пальцами под одежду. Он крадется по улицам, заливает тротуары, гасит фонари и заглушает звуки.
И только шаги человека в Черном заставляют вздрагивать булыжник на мостовой, срывают штукатурку с ветхих балконов, отдаются эхом у самых верхних этажей. Бум... бум...
- Ну и тупость! - широкая кисть сама потянула руку поперек холста. Я почувствовал как холодеют от злости щеки, как стучат и истерически сжимаются зубы.
- На улицу! На улицу!
На улице хорошо! С утра дует северный ветер. Между домами сквозит так, что никакое пальто не спасет. Хватануть простуду, и залечь на неделю с температурой под одеяло - проще простого. Да здравствует грипп - время, когда можно забыть обо всем, и устроить перекур на несколько дней.
- На улицу! На улицу!
- Забудь! Сегодня справишься с нервишками сам. - Мой оппонент зол и непререкаем.
Я часто разговариваю сам с собой. Нормальным людям слушать меня вовсе не обязательно. Понимать тем более.
Оппонент прав. Можно наплевать и сорвать важный заказ, но нельзя подводить Мастера.
Еще одна линия. И опять поперек. Жидковатый краплак кровавыми струйками потек вниз. Тоже мне Фрэдди Крюгер. Человек на холсте обиделся и с плачущей физиономией уставился на полосы, которыми я его разукрасил.
- Тупо! Тупо! Тупо! Такой интерпретацией человека в Черном только детвору пугать. Погоди минуту... Вовсе не обязательно все мазать черным. Шляпу можно написать умброй с ультрамарином. Ненавижу это нестойкое соединение, но чистая сажа совсем убивает цвет и плохо сохнет.
Жирный мазок превратил мрачный головной убор в дурашливую шапку деда Мороза.
Я отошел от мольберта и посмотрел на холст. Человек как человек. Ни угрожающего, ни сверхестественного. Нос чуть-чуть подлиннее - и он станет похож на старшего ученика Фердинанда Боля.
- А собственно, почему Боль не может быть человеком в Черном? - губы сами растянулись в стороны от несуразных мыслей. Добрейший, веселый малый и, вдруг, мрачный ночной убийца.
Нет, начинать надо не с того. Начнем, пожалуй, с самого начала.
Вначале прикатил на красной "саларе" красавчик из полицейского управления. Мы тогда еще не догадывались, что он из полиции. Весь из себя модный, серый в тонкую полоску идеально подогнанный костюм, галстук - ни единой скадочки. Усы, как у детективов из старинных французских фильмов до нижней губы, стрижка "Де Ниро", благородная седина. Появился, поискал глазами дверь с табличкой "Вино Рейно" - и, ни слова не говоря, к Мастеру в офис. Ну пришел - и пришел. Мало ли чего. Может очередной заказчик. Долго он там сидел. Часа через полтора вышел, нахально просверлил взглядом у меня во лбу дыру - и свалил.
Мастер проводил его до двери, потом позвал нас в свой офис и ошарашил первой же фразой:
- Господа, у нашего коллеги и друга, господина Андрея Верроккьо, стали пропадать ученики.
- Кто их переманил на сей раз?
- Как пропадать? Куда?
- Испаряются?
- Как же, толстого Родригеса попробуй испари.
- Их убивают, - перебил галдеж Мастер. - Уже четверых нашли возле набережной и в районе лодочной станции.
В помещении стало совсем тихо. И разжатого кулачка маленького де Ривера с грохотом упал золотой флорин, подпрыгнул и рокоча покатился к ногам Вино Рейно. Мастер нагнулся, подобрал монету и задумчиво потер ее короткими сильными пальцами.
- Мистер Ясек - молодой человек, который только что уехал - старший следователь комиссариата. Он спрашивал возможно мы что-то видели или слыхали от наших коллег. Может быть, вам кто-то угрожал. Сами они, в комиссариате, как я понял, пока ничего найти не могут. Редкие свидетели утверждают дескать видели высокого мужчину в черном. Но так как одни из них клянуться, что человек хромал, причем подошвы его башмаков цокали словно копыта, а другие вообще сообщают о наличии хвоста, верить им никто не собирается. Вообщем, будьте осторожны, сделайте перерыв в своих походах по кабакам, а по ночам сидите дома. Маньяк, убивающий художников, может добраться до нашей мастерской тоже.
- Сказки. Нет никакого человека в Черном. Скорее всего у них была акция! - Губастый Поттер совсем недавно распределился к нам после Академии и, как все вчерашние студенты, еще не знал, что Мастера перебивать нельзя.
- Какая к черту акция?
- Массового самоубийства. Сейчас это модно.
Вино Рейно поднял руку, призывая к тишине:
- Судебномедицинская экспертиза утверждает, что жертвы погибли от одного и того же яда, принятого в виде порошка. В ротовой полости его следы не обнаружены. Скорость действия яда в десятки раз превышает синильную кислоту, и наука до сих пор о нем ничего не знала. Собственно химики из министерстве юстиции и сейчас ломают головы над его составом. Пока в нем выявлены только окислы тяжелых металлов, органические соединения, включающие кадмий, стронций, сурьму.
- Короче краски, - Поттер опять перебил Мастера, но на этот раз на него зашикали.
- Да, химикаты, входящие в состав красок, - подтвердил Вино Рейно.
Мастер отпустил всех домой, а меня попросил задержаться. Я не удивился. С тех пор, как главный конкурент стал бить нас на всех фронтах, Мастер все больше уходил от дел, все чаще писал вещи не на заказ, а, как он шутил, "для истории". Вино Рейно, достигнув шестидесяти лет, попросту устал бороться и, чтоб не капитулировать полностью, рутинные проблемы стал потихоньку перекладывать на мои плечи. А чуть позже, примерно полгода назад, в пятницу, когда остальные ученики разошлись по домам, он пригласил меня в "Соленые уши" - пивной бар на соседней улице. Я спешил на свидание с Моникой - парикмахершей из салона "Beauty", но увидев, что Вино Рейно нервно сжимает губы и ерошит остатки некогда пышных рыжих кудрей, поплелся с ним.
Всю дорогу Мастер молчал, но в баре после первой кружки эля вдруг объявил:
- Сержи, ты - настоящий художник. Ты не только используешь мои находки, но также ищешь свой путь. А главное, в тебе одновременно с эмоциональным творцом живет нормальный адекватный обыватель, способный мыслить здраво и рационально. Давай признаемся сами себе, что в последнее время именно ты руководишь мастерской, причем делаешь это гораздо лучше меня. То, что с сегодняшнего дня ты официально становишься моим компаньоном - только констатация давно свершишегося факта. - Маленькие глаза Вино Рейно, отливая наивной голубизной, уперлись в мою переносицу.
Наигранная простота Мастера могла обмануть кого угодно, но не меня. Восемнадцать лет, проведенные по распределению Академии в мастерской, научили меня "читать" Вино Рейно между строк, понимать о чем он по какой-то причине избегает говорить вслух. А кроме того мне было известно, что в его небольшом, крепко сбитом теле текли реки крови фламандских предков, которые занимались не только живописью, но также продавали скот, работали мельниками и краснодеревщиками, короче понимали коммерцию не по наслышке. Вино Рейно немного хитрил со мной, избегал называть вещи своими именами. Хитрил, зная заранее, что я ему поверю только в той части, в которой он был искренен. Это была наша игра. Что-то типа "веришь - не веришь". На самом деле Мастер давно относился ко мне, как к сыну, и я отвечал ему взаимностью. Вот и теперь было очевидно, что он все еще пытается спасти мастерскую от полного раззорения, и ему для этого нужно мое имя.
Дело в том, что пару лет назад в наши края заглянул Андреа Верроккьо - однокурсник Мастера по Академии. Заглянул и задержался. На два года. Всего лишь два года понадобились ему, чтобы больше половины учеников, заказчиков, поклонниц и другой богемной шушеры перекочевало на Пегасум Платц, поближе к роскошным апартаментам заезжего мэтра.
Мне казалось какой смысл? Да, Мастер неоднократно называл Вероккьо "безусловно талантливым" и "весьма заметным на фоне современных безликих художников". Да, закончив вместе с Мастером Европейскую Академию искусств, он много лет практиковался в Италии, Испании и Голландии. Да, согласен, картины господина Верроккьо весьма недурны, однако, при всем при этом, рядом с полотнами Вино Рейна они выглядели, если не школярскими, то по крайней мере неуклюжими. Фигуры на холстах заезжего мэтра были манерно вытянуты. Это несомненно придавало им определенную поэтику, стильность, романтизм, они подсознательно перекликались с темноглазыми дамами Модильяни. Но не надо быть большим профи, чтоб понять: плоскогрудым двухметровым "Купальщицам" мэтра Вероккьо очень далеко до полотен нашего Мастера, с их чистыми линиями, безупречным рисунком, изящной композицией, светом. Вне всяких сомнений Вино Рейно кривил душой, когда называл Вероккьо "безусловно талантливым". По-человечески боялся, что заподозрят в ревности к успехам бывшего соученика.
И добоялся. В любом виде творчества главную скрипку играет вовсе не профессионализм. Андреа Верроккьо был невероятно галантен, широко образован, много видел, имел нужные связи. Мне довелось видеть, как он общается с людьми. Улыбки налево и направо, шутки на грани дозволенного приличиями, самокритичные остроты в адрес собственной лысины и подагры. Мэтр мог часами заливать дамам о панибратских отношениях с сильными мира, начиная от Папы и кончая президентами колоний. Его не портила даже щель между зубами, превращавшая улыбку в оскал приблатненного мультяшного зайца. Феноменальная коммуникабельность решила исход битвы. Он стал моден.
В те тяжелые дни я не мог предать Мастера. Сказав "Да" я как бы соглашался разделить с ним ответственность. Кроме ответственности, мы возлагали надежды на то, что мое имя как бы поможет обновить обветшалый имидж нашей мастерской и, возможно вернет кого-либо из утерянных клиентов.
"Бум", - я ткнул краем своей кружки эля в сосуд Вино Рейно:
- Да, Мастер! Конечно, да!
Через два дня мое имя уже висело над входом рядом с именем хозяина. Теперь теоретически Мастер становился чем-то типа свадебного генерала. Я принимал клиентов, раздавал художникам работу, контролировал выполнение. Однако, когда возникали спорные ситуации, последнее слово оставалось за Вино Рейно. Я не возражал: пока жив Мастер, я только его ученик.
Наше падение действительно приостановилось. Опыт Мастера в союзе с моей энергией позволили найти новых клиентов.
И вот опять... Когда сегодня Вино Рейно попросил меня остаться, его лицо было сосредоточенным и немного испуганным. Как тогда в баре.
- Сержи, ты догадываешься почему приходил этот полицейский?
- Чтоб выяснить что мы знаем о человеке в Черном. А заодно посмотреть насколько его визит напугает вас.
- Верно. Мне тоже показалось, что я попал в число подозреваемых. Мщу своим бывшим ученикам, так сказать, за предательство. Только если бы я был убийцей, я бы начал с самого Веревкина.
- Веревкина?
- Настоящая фамилия Андреа Вероккьо. На первом курсе Академии он был Андрей Веревкин. Примерно в то же время начал создаваться Европейский союз. Многие вместе с паспортами меняли имена. Художники - в первую очередь. Наши юные и мистически настроенные умы считали, что этим мы как бы позволяем душам некогда живших мастеров поселиться в нашем теле, стать нашими покровителями. Путаница получилась невероятная. По Академии гуляли не менее десятка Веласкесов, около сотни Леонардо и Микеланджело. Каждая четвертая девушка получила фамилию Гончаровой, Серебряковой или Скулме. Андрей Веревкин превратился в Андреа Вероккьо. Во всей Академии не поменяли имена только я и Джузеппе. Мое и так достаточно напоминало о великом Ван Рейне, Джузеппе же вообще был полный тезка знаменитого итальянского живописца Арчимбольдо. Хороший между прочим был парень. Добрый. Но странный - невероятно. У нас у всех по извилинам бегали свои тараканы; у Джузеппе их было больше, чем у остальных студентов вместе взятых. Например он почти никогда не спал. Говорил, что бессонница. Но мне однажды открылся - Арчимбольдо просто боялся. Во сне к нему, как он утверждал, приходила Тьма. При этом он еще страдал от множества болезней. Особенно от кожных. Все лицо парня было покрыто пузырями. Чуть подкрась - и вылитая ожившая картина его великого однофамильца. Зато таланта бог ему выделил не жалея.
- Что же с ним стало?
- Умер. За неделю до окончания Академии. Болезнь разъела его настолько, что хоронили несчастного в закрытом гробу. На похоронах было не более десяти человек, включая меня и Вероккьо - покойный с Андреа очень дружил.
- А к чему, Мастер, вы вспомнили эту историю?
- Ты же сам меня спросил о Веревкине. - И Вино Рейно опять уперся в мою переносицу невозмутимо-наивным взглядом.
Вот так всегда: Мастер додумается до чего-нибудь, но не говорит, а только намекает. То ли его идея слишком зашкаливает для нормального человека, то ли хочет, чтоб догадался сам.
- Ладно, Сержи, - Вино Рейно тоном дал понять, что до сей минуты его болтовня была лишь предисловием, на которое можне не обращать внимание. - Давай о главном. Этот полицейский-пижон будет меня пасти до тех пор, пока не отыщет парочку дохлых собак. Их-то он и постарается навесить на меня. Я не боюсь его собак, но возня вокруг мастерской отпугнет остаток наших клиентов. Единственное, что нас может спасти - это, если отыщется настоящий преступник. Или если мы его найдем.
Я понял куда он клонит.
- Мастер, вы знаете, что я за вас в огонь и воду. Но в сыскном деле у меня никакого опыта. Таланты Агаты Кристи оббежали меня за километр.
- Агата Кристи была медсестрой и писателем, а не следователем, темнота, - Вино Рейно тяжело вздохнул. - Для начала мне нужна твоя интуиция. И только. Я хочу, чтобы ты изобразил портрет убийцы.
- Так я же его никогда...
- А ты представь. Придумай ему биографию, характер, мотивацию, обстановку в которой он живет, атмосферу. Всунь в этот аквариум человека, черты которого будут органично вписываться. Мир - он цельный и неделимый. Все его элементы взаимосвязаны как шестеренки в часах. Художники обладают повышенной чувствительностью, их интуиция может подсказать совершенно невероятные вещи. С удовольствием попробовал бы поиграть в это сам, будь я лет на двадцать моложе. Опыт играет с нами злую шутку, заставляет жестко систематизировать пережитое, возводит частные решения в ранг абсолюта и мешат взлететь, оторваться от канонического мышления. Ты в свои сорок все еще продолжаешь полет.
Он взял меня за руку и подвел к большому зеркалу.
- Смотри, Сержи, ты уже стал взрослым, но до середины пути тебе еще надо идти.
Из темной деревянной рамы на меня смотрел высокий светлоглазый мужчина. Седина коснулась его бороды, но спортивное телосложение и толстые вены на руках говорили о незаурядной силе и энергии.
- Давненько я себя не рассматривал. А что, ничего мужчинка! Не зря Моника так меня ревнует.
Ни смеха, ни едкого замечания Мастера не последовало. Я оглянулся. Он воспользовался моим диалогом с зеркалом и ушел спать. Исчезать в середине разговора - одна из сотни дурацких привычек Вино Рейно, за которую хочется его хорошенько поколотить. Или обнять. Со временем любые привычки близких нам людей начинают греть нас, как наши собственные.
Пока мы беседовали серое небо за окном окрасилось фиолетовым акриликом. На другой стороне улицы зажглись фонари.
Моя спальня располагалась на втором этаже, рядом с комнатами Вино Рейно, но в постель еще не тянуло. Дни и так слишком коротки. Зачем же их сокращать в славу Морфея?
Я выбрал большой двухметровый холст и установил его на мольберт.
Мастер прав. Картина - не что иное, как проекция творений господа Бога на полотно. На пути проекции стоит художник с его неусмеренной гордыней, возомнивший себя равным всевышнему. Восприятие художника фильтрует объективное, извлекая при этом частное, специфически человеческое, и разжевывает остальным через форму и цвет.
Художник, как никто знает, что на планете острых форм не может родится шар. Отталкиваясь от органичности мира, Вино Рейно хочет пойти еще дальше. Он предлагает создать виртуальную жизнь человека на холсте, которую можно экстраполировать в реальный мир.
Какой же ты, человек в Черном?
Я представил его высоким, в длинном плаще и шляпе.
Вот он идет по пустой улице. Радкие прохожие, завидев мрачный силуэт, спешат скрыться в подъездах, забиваются под лестницы, в самые темные углы. Напрасно. Во мраке от него не спастись. Потому, что он и есть Мрак.
Темнота.
Из канализационных решеток, из под бордюров, из водосточных труб, из щелей между разбитыми кирпичными кладками выползает зыбкое грязное существо. Оно притворяется утренним туманом. Не верьте ему и берегитесь!
Туман крадется по улицам, заливает тротуары, гасит фонари и заглушает звуки. И только шаги человека в черном заставляют вздрагивать булыжник на мостовой, срывают штукатурку с ветхих балконов, отдаются эхом у самых верхних этажей. Бум... бум...
- Ну и тупость! - широкая кисть сама потянула руку поперек холста. Я почувствовал как холодеют от злости щеки, как стучат и истерически сжимаются зубы.
Верно, это то состояние, когда кисть забывает кто из вас художник и живет сама по себе. Сама ныряет в белила, сама лихорадочно добавляет в блики желтый кадмий.
- На улицу! На улицу!
- Забудь! Сегодня справишься с нервишками сам.
Я часто разговариваю сам с собой. Нормальным людям слушать меня вовсе не обязательно. Понимать тем более.
Еще одна линия. И опять поперек. Жидковатый краплак кровавыми струйками потек вниз. Человек на холсте обиделся и с плачущей физиономией уставился на полосы, которыми я его разукрасил.
- Тупо! Тупо! Тупо!
Жирный мазок превратил мрачный головной убор в дурашливую шапку деда Мороза.
Я отошел от мольберта и посмотрел на холст. Человек как человек. Ни угрожающего, ни сверхестественного. Ну и что с того, что черный плащ. Подумаешь! Много-много квадратов Малевича, ограниченных общим контуром. Нос чуть-чуть подлиннее - и человек станет похож на Фердинанда Боля. Добавить торчащие уши, сделать пониже и поплотнее - вообще Мастер получится.
- На улицу! На улицу!
Перед тем, как надеть пальто, я заскочил в комнату Вино Рейна. Что-то не верилось мне, что сегодня старик уляжется так рано. Против моих ожиданий, свет в его мастерской не горел.
- Эх, сбежал все-таки старик баиньки, - растроился я, механически включая свет и... уткнулся носом в холст.
На холсте был изображен человек. Цвет на картине был более теплый, ракурс другой, но человек был тот же! Мой человек в Черном!
- На улицу!!!
Я чуть было не закричал от мистического совпадения, и почти бегом понесся к наружной двери.
Холодно. Неужели сразу наступил февраль, перепрыгнув через конец осени и Новый год? Упираясь голыми ветками в провал неба качались и вздыхали многолетние липы. Я попытался футбольнуть упавший желтый лист, но ветер меня опередил, поднял его и понес вдоль улицы в невидимых лапках.
Улица освежила мои мозги, сдула налипшую на них за день плесень. Все-таки я не зря потратил время. Моя версия маньяка в Черном не выявила ни одного знакомого лица, однако вне сомнения человек на холсте обладал индивидуальностью. Идентичный результат у Мастера подтверждает мою догадку. Просто этот человек не входит в круг наших знакомых. Точнее моих знакомых. На свей картине Мастер начал уточнять некоторые детали, значит, он кого-то уже имел в виду.
Впереди хлопнула дверь круглосуточного кафе-стекляшки и оттуда выпорхнула пьяненькая девица в сопровождении двух юношей в адидасовских куртках.
- Какой симпатичный мужчинчик. Не желаете угостить даму сигареткой?
- Мужчинчик не курит. Из всех пороков - только пьянство, да и то под контролем старухи жены.
- Тогда почему бы мужчинчику не провести время с симпатичной и юной вдали от контролирующих организаций?
- Моя контролирующая организация чемпион мира по тайскому боксу. Мы договорились с ней встретится в этом кафе. Если она увидит нас вместе, то боюсь, что вы останетесь молодой, но увы, уже совсем несимпатичной. - Моя грубоватость должна была намекнуть спортсменам, что я их не боюсь.
- Инка, ну чего ты пристала к человеку? Пошли! - Спортсмены правильно поняли мои слова и потащили свою спутницу искать джентельмена более охочего до женских шалостей, нежели художник средних лет. Через минуту они растаяли в темноте, и я остался на улице один распоряжаться собственным временем и мыслями.
Мастер считает, что во мне рядом с художником живет вполне логичный обыватель. Должен с ним согласится. Бывает общаешься с иной клиенткой и, живущий во мне художник, хватается за табурет, чтоб разнести ее пустую башку. Но обыватель загонят психа-художника в клетку, послушно выслушивает идиотизмы дамы, поддакивает и томно смотрит на пустое декольте.
Вот и сейчас выпустив на волю обывателя, попробуем мыслить без эмоций. Подумаем, как пишут в книжках про полицейских, кому это выгодно.
Если бы грохнули Андреа Вероккьо, вопросов бы не возникало. В его смерти заинтересованы многие: обманутые мужья, брошенные любовницы, даже нашему Мастеру смерть мэтра не повредила бы. Я опять вспомнил, как до появления Андреа, публика нашего Вино Рейна иначе как Божественный Мастер не величала. Ученики, заказы, поклонники, слава - весь пакет Мастер имел в избытке. Попасть после Академии к нам в ученики считалось исключительным везеньем.
С Вероккьо ясно. Но кому понадобились его художники? Без пол-литра не разобаться. Я открыл дверь стекляшки.
Разрешения на продажу алкоголя у хозяев не было, но для своих они держали весь джентельменский набор. Пока хозяйка отмеряла мне в подсобке двойную "Джек Дэниелс", я прошелся взглядом по залу.
Посетителей было немного.
Парочка в углу явно познакомилась в кафе, причем несколько часов назад. Девица держала руку на ноге мужчины, причем гораздо выше, чем это позволяли приличия. Скорее всего через пять минут он полезет за кошельком, после чего на джипе, стоящем за окном, умчит красотку в свою берлогу, разукрашенную лепниной и голыми тетками в толстых золотых рамах.
В неосвещенном углу зала тоже кто-то сидел, но рассмотреть подробнее мешал полумрак.
Небритый мужичок с усталым лицом бывшего интеллигента висел над бумажным стаканчиком с содой и периодически доливал туда жидкость из бутылки запрятанной в карман грязной куртки. За соседним с ним столиком две благообразные старушки тихо беседовали, периодически прикладываясь к давно остывшему чаю. О чем они толкуют? О подло сбежавших мужьях и молодости? А может, о зря растраченном времени на посещение клуба синих чулков?
Мужичок и дамы показался мне неинтересными, и я опять попытался рассмотреть того, который сидел в тени.
- Эй, господин художник, вот ваш чай.
На сей раз хозяйка забыла разбавить виски. Я это понял сразу, как только она передала мне посуду. Смола, не успевшая превратиться в янтарь, тяжело прокатилась по бумажной поверхности стакана, обожгла губы и проскользнула внутрь согревать остальные части тела.
Близилось утро. За окнами посветлело. Лишь привычный глаз художника может распознать едва заметное изменение голубизны и плотности воздуха, означающие приближение нового дня. Фонарь за окном стал серым - вдоль по улице толстым одеялом потянулся туман.
Человек в тени пошевелился. Вдоль руки метнулся металлический блик, обрисовывая контуры чем-то знакомого предмета. Указка? Трость? Нечто иное?
Мужчина почувствовал, что за ним наблюдают и это ему не понравилось. Он поднялся и, как бы нехотя, пошел к двери.
Теперь я мог его разглядеть. На нем был плащ до самого пола, на голове - широкополая шляпа. Когда он сидел за столом, головного убора на нем не было. Когда же эта шляпа появилась?
В истерзанных бессонницей извилинах кто-то забубнил:
- Все дело в шляпе. Все дело в шляпе.
- Заткнись, гад.
Ругань помогла и "гад" заткнулся. Так неужели это и есть человек в Черном?
Догадываясь, что господь не допускает подобных совпадений, я бросил на барную стойку несколько магнито-монет и поспешил вслед за мужчиной.
Асфальта видно не было. Словно оживляя картины из моего воображения, почти до самых окон первого этажа землю устилала плотная серая подушка.
Человек впереди не оглядывался и шел слишком быстро для тех лет, что я ему определил. Даже не шел - плыл. И в этом была некая странность.
Вначале я следовал за ним весьма быстрым шагом, но в конце концов, чтобы не отстать, побежал. Незнакомец "плыл" с одной и той же скоростью и не пыталя скрыться от меня. Вне всякого сомнения он знал, что его преследуют, он слышал мой топот. Бежать же по пустой улице так, чтоб не было слышно, пока умеют только ангелы.
В этот момент я понял, что меня насторожило. Мужчина впереди двигался без звука. Точнее, время от времени раздавалось постукивание, словно его туфли были оснащены шпильками. Даже не шпильками, а как неприятно это признать, копытами.
От неожиданной мысли я сбавил скорость.
Мужчина впереди тоже. Мы играли в игру и он переигрывал. Он видел мое лицо. Возможно он меня знает. Он догадывается, что раз я иду за ним, значит, ищу человека в Черном. Мне же о нем не было известно ничего.
Так друг за другом мы двигались к центру города минут сорок. Со стороны могло показаться, что два незнакомые человека, замученные бессонницей, не придумали ничего лучшего, как бороться за похудение в пять часов утра. Недалеко от парка он вспугнул стаю ворон. Бедные пернатые устроились на чугунной решетке и досматривали последний сон. Наше появление заставило их перебраться на верхушку старого клена, после чего они еще долго не могли успокоиться и ругались нам в спину на своем птичьем языке.
Вдруг человек в плаще исчез. Не свернул, не вознесся. Исчез. Если бы он куда-нибудь свернул, я бы заметил. Собственно и сворачивать тут особо некуда - высоченная сплошная стена театра, к ней примыкает трехэтажный дом с освещенным парадным, дальше опять два этажа ракушечника - ультрамодные апартаменты мэтра Вероккьо с фасадом обращенным на площадь. Прятаться тут негде.
Незнакомец словно провалился под землю.
На том месте, где он только что стоял, начиналась широкая плита переходящая в ступени, которые вели к парадному подъезду. Мне показалось, что край нижней ступеньки несколько сдвинут в сторону, и я подошел к ней поближе. Ее основная часть была отлита из сплошного бетона, но на краю лежала пластмассовая вставка достаточно умело иммитирующая общий материал.
После того, как я встал на вставку, в стене открылся малозаметный проход, куда, видимо, и нырнул мой подопечный.
Тоже мне нечистая сила, использующая потайные ходы и пугающая ворон. А ведь человек в плаще хотел, чтоб его приняли за нечто потустороннее. Впрочем нет. Я для него не свидетель сверхестественных возможностей, а боюсь, что жертва. Пластина, открывающая вход, не была возвращена на место. Незнакомец специально оставил между ней и ступенькой щель, чтобы я заметил. Он запросто мог сбежать от меня, но не сбежал. Почему? Потому что заманивал, и теперь предлагает войти в мышеловку.
Заманчиво и страшно. Кто знает какие у него намерения? Что-то очень не хочется разделить участь несчастных, найденных возле лодочной станции.
Мозги скомандовали категорически: "Домой", но то ли спасительный сигнал не дошел до ног, то ли они решили проявить самостоятельность - я знаю только результат: они двинулись в проход.
Дверь беззвучно вернулась на место. Теперь я не видел даже собственных рук. Стало тоскливо. И душно. Ибо кто-то очень грамотно ухватил меня за горло. Я инстинктивно приоткрыл рот, и тут же твердый предмет ударил меня в верхние зубы. Темнота меня спасла. Будь тут побольше света, эта штуковина торчала бы сейчас из моей гортани.
Из разбитых губ хлынула кровь. Соленый вкус вернул мне ощущение происходящего. Я махнул перед собой рукой, пытаясь ухватить нападавшего за кисть и одновременно ткнул в темноту ногой. Когда-то в школе, во время футбола это движение у меня получалось очень неплохо. Поймать руку противника мне не удалось. Вместо этого наткнулся на прут, который только что пытались запихнуть в мою глотку. Зато от удачного удара ноги темнота вполне отчетливо сказала: "Ой!" и мой противниик пустился наутек. При этом он потянул прут на себя, я дернулся вперед, потерял равновесие, посчитал боками несколько ступенек и приземлился на что-то мягкое.
Мягкое на ощупь оказалось маленьким ковриком. Обычно такие кладут у входа, чтобы вытирать ноги. Это навело меня на мысль, что я нахожусь в жилой комнате. Значит, рядом должна располагаться стена с выключателем.
Выключатель был обнаружен примерно в том месте, где и предполагалось. Яркий свет буквально ударил по галзам. Пришлось сощуриться и подождать пока они привыкнут.
Помещение оказалось мастерской неизвестного художника, что было более, чем странно. В нашем городе все художники, которые более менее что-то из себя представляли знали друг друга. Соответственно, на выставках мы могли безошибочно определить автора произведения по почерку. Те картины, которые я увидел в комнате на городских выставках никогда не экспонировались. В то же время они безусловно могли сделать честь самому серьезному мастеру.
Свет, цвет, композиция были иеальны. Несмотря на то, что все картины были заполнены только овощами и фруктами, фантазия художника приводила в восторг. Огромные двух-трехметровые работы, казалось, передавали запах винограда, капусты, вишен, моркови и яблок. Названия некоторых плодов мне были неизвестны. Картины в основном стояли у стены, но несколько были установлены на мольберты. На одном из них стояла неожиданно маленькая картина. Наверное, она служила эскизом для большого натюрморта рядом.
Я стал рассматривать детали и пришел в изумление: хотя большой натюрморт был скопирован грамотно и точно, эскиз выглядел на порядок точнее и искусснее. Как это могло произойти?
Моя рука сама потянулась к холсту и тут я обнаружил, что продолжаю держать в ней трость разбившую мне губы. Это был муштабель - палочка с шариком на конце, которой пользуются художники, когда нужно провести ровную линию или прописать мелкие детали. Как правило муштабель делается из дерева. Тот инструмент, что я держал в руках был металлическим и тяжелым. Немудрено, что мои губы так пострадали. Втарая странность муштабеля заключалась в наличии медного бугорка на торце.
Мое любопытство даже не попыталось сопротивляться и палец сам нажал кнопку.
Шарик муштабеля раскрылся, словно лепестки цветка, и на пол стал просыпаться серый порошок. От неожиданности рука дрогнула, муштабель упал и лепестки свернулись назад в блестящий шарик. Я дотронулся пальцем до порошка, чтобы попробовать на вкус, но передумал - конфеты и сахар таким образом не прячут. Зато на полу рядом с порошком обнаружились несколько бурых пятен, похожих на засохшую кровь. Пятна пытались отмыть, но видно спохватились после того, как кровь впиталась в паркет.
Все! Хватит на сегодня. Слишком много тайн для одной ночи.
Я направился к двери, но подумал, что будет неплохо прихватить с собой маленький натюрморт и на досуге попробовать распутать связанный с ним клубок секретов. Я снял его и вздрогнул. Мне показалось, что некая тень метнулась с большого натюрморта и нырнула в тот, который находился в моей руке.
От неожиданности я прикусил разбитую губу, закричал от боли, но картину из рук не выпустил. Правда, остальную часть дороги до двери мои ноги преодолели семенящей походкой, больше смахивающей на бег.
Домой попал как нельзя кстати. Фердинанд Боль со слезами на глазах гонялся за Мастером. При этом он размахивал над головой большим, темным и увесистым предметом. Вино Рейно пока удавалось уворачиваться от крупного, но неуклюжего ученика, однако исход поединка был предрешен: лицо, отвыкшего от пробежек художника, было почти фиолетового цвета и обещало через минуту стать лицом жертвы инфаркта.
От моей оплеухи Фердинанд завалился на пол и зарыдал в голос:
- Я так ему верил. Я его боготворил.
- Можешь продолжать дальше боготворить и верить. Что тебе мешает?
- Нет! Нет, как он только мог?!
Ночные приключения настолько истощили мою нервную систему, что на истерику Боля меня уже не хватало. Я вылил ему на голову банку холодной воды, в которой полоскались акварельные кисти и тихонько пнул ногой в бок.
- Вытри сопли и расскажи, что произошло.
- Наш Мастер - убийца! Я вначале... - Фердинанд приготовился зарыдать опять, но под моим грозным взглядом взял себя в руки.
Оказалось, Боль, как и я, решил вычислить кому выгодна смерть учеников Андреа и тоже пришел к выводу, что Вино Рейно запросто может быть искомой кандидатурой. Пока я грелся алкоголем в кафе, Фердинанд вернулся к мастерской и, несмотря на погоду, стал ждать под дверью, когда Мастер выйдет, чтоб разобраться с остальными покинувшими его учениками. Под самое утро Боль увидел человека в Черном. По словам ученика тот плыл над тротуаром настолько быстро, а туман был настолько плотным, что Боль не успел отскочить в сторону, и незнакомец на полном ходу врезался в горе-шпиона. Когда он поднялся, от приведения уже и след простыл. Однако перед дверью мастерской осталось вещественное доказательство его материальности. То самое, которым Боль так старательно целил в голову Мастера.
Доказательство представляло собой хорошо смазанные роликовые коньки. Параллельно плоскости коньков были приварены пустотелые цилиндрики, по два с каждой стороны, внутри которых ходили подпружиненные шарики из полиуретана. Это они при передвижении производили звук, напоминающий постукивание копыт. Коньки крепились к обуви с помощью велкро, на что я и обратил внимание Боля:
- Фердинанд, если бы ты поменьше времени проводил в обществе булочницы Лизхен, а побольше с книгами медсестры Агаты Кристи, ты бы знал, что вещественные доказательства иногда подбрасывают специально. У Мастера больные ноги, он при всем желании не сможет встать на коньки. Вино Рейно использует специальную мягкую меховую обувь. На липучках же никаких следов меха нет, а это значит хозяин коньков носит кожанные ботинки. И вообще, ты же художник, подумай, можно ли загримировать невысокого и плотного Вино Рейно так, чтобы он стал похож на тощего человека в Черном?
Ученик отупело посмотрел на меня:
- А вы откуда знаете, как он выглядит?
- Да довелось встретиться этой ночью. Теперь на память о знакомстве дня три смогу только пить чай.
Боль и сам уже заметил мои опухшие губы.
- Так Мастер не виноват?
- Не виноват. Все. Вали отсюда к своей Лизхен. Держи пару флоринов. За бдительность. Выпьете с ней за здоровье Вино Рейно.
- Спасибо, Мастер. - Меня впервые назвали Мастером. Не могу сказать, что мне было неприятно.
- Извините, Мастер, за... - Боль повернулся к Вино Рейно, смутился и убежал.
Мы остались вдвоем.
- По-моему сейчас самое время разбежаться по спальням и завалиться на пару часов в кровать.
Вино Рейно не ответил. Он запивал водой успокоительное. Его ночь оказалась насыщенной опасностями не меньше, чем моя.
Мне оставалось только пойти к себе - реализовывать собственные пожелания об отдыхе. Тело моментально расслабилось, пальто налилось свинцом. Какое же оно тяжелое! Снять и немедленно! Однако моя рука все еще сжимала муштабель и подрамник картины, так что дальше растегивания пуговиц дело не шло. Тяжело вздохнув я спустился в мастерскую, с намерением в первую очередь освободить руки.
Через минуту принесенный натюрморт был установлен на мольберт вместо "человека в Черном", холст с "человеком" поставлен лицом к стене, муштабель полетел на стол, чертово пальто - наконец-то, уррра - на спинке стула.
Ночь прошла. Через несколько часов начнут собираться ученики. Неужели у меня еще осталось несколько часов для сна?
- Знаешь, Сержи, что-то у меня сегодня бессонница. А не ударить ли нам с тобой по кофе? - Мастер кряхтя спустился по ступенькам и устроился в кресле спиной к мольбертам.
Он совсем уже пришел в себя, только некоторая бледеность говорила о том, чего стоили ему ночные гонки.
- Мастер, моя бессонница закончилась полтора часа назад, и если бы... если бы не наш сумасшедший Фердинанд, мне бы уже снился третий или четвертый сон.
- Короткие у тебя сны. Нервничаешь?
- Не то слово! Странно, что еще я еще не начал заикаться. У меня за всю жизнь таких приключений не было. Вначале я гонялся за человеком в Черном. Потом он гонялся за мной с муштабелем начиненным ядом. - Я осторожно раздвинул лепестки, демонстрируя Вино Рейно зловещее содержимое шарика.
- Если мы найдем хозяина этой штуки, мы найдем преступника. Он этой штукой убивал студентов Вероккьо.
- Я это уже понял собственной глоткой. И еще ясно, что хозяин муштабеля - художник.
- Тонкое наблюдение. Можно подумать, что футболисты тоже пользуются муштабелями. - Мастер на мгновение задумался. - Я бы заподозрил самого Андреа Вероккьо. В свое время он говорил, что мы тратим время на ерунду, что те, кто призывают художников служить людям, сами предпочитают ими командовать. Андреа считал художников особой расой, проповедовал власть художников. Утверждал, что они могут ее получить, если будут использовать холсты, кисти и краски по назначению, о котором обыватель не догадывается. Андреа очень хорошо разбирался в химии и я не удивился бы, если бы автором яда оказался именно он. Только зачем ему вся эта мистификация, зачем убивать ни в чем не повинных студентов?
- А кроме того, он слишком стар, чтоб кататься по ночам на коньках и драться со мной один на один.
- Кататься на коньках - возможно. А вот драться он умел. И трусом не был.
- Недооцениваете вы меня, Мастер. - Я возмущенно повернулся и смахнул тряпку, которой вытирал кисти, прямо на принесенный мной холст, изуродовав драгоценный натюрморт жалким подражанием Поллаку.
Мастер повернулся к холсту и брови его поползли вверх. Я бросился вытирать холст но не успел: в тех местах, куда попала свежая краска вдруг прорисовалось нечто другое. Словно эти пятна растворили часть верхнего слоя, вскрыв находящуюся под ним совсем другую картину.
Мы ахнули и оцепенели.
Возможно я первым пришел в себя, возможно наоборот, случившееся полностью лишило меня разума. Так или иначе, я взял широкую кисть и стал замазывать картину. Через несколько минут моя краска буд-то бы расстаяла. Перед нами был новый натюрморт написанный той же рукой. Я опять бросился с кистью к холсту, но Вино Рейно меня остановил:
- Оставь. Этот холст будет проявлять новые работы Арчимбольдо до бесконечности.
- Это почерк вашего друга по Акадении.
- Да. Он все-таки не испугался Тьмы.
- Мастер, вы меня не пугайте и не путайте.
- Сержи, у меня в комнате стоит холст с человеком в Черном. Принеси его пожалуйста сюда.
- Этот? - я повернул свой холст лицом к Вино Рейно.
- Нет, не этот. Я имею в виду полотно Арчимбольдо.
Я запутался совсем. Имена, художники, картины, краски, яды, коньки вдруг скатались в один большой клубок.
Когда бычка бьют по башке, он начинает ей мотать, чтоб мозги встали на место. Моей голове потряхивание не помогло. В мастерскую Вино рейно я поднялся, как сомнабула.
Когда я оттуда вернулся в кресле, на котором только что сидел Мастер, был совсем другой человек. Незнакомец был закутан в черный плащ, темная шляпа бросала тень на глаза. Одеждой и фигурой он напоминал мужчину, за которым я гонялся этой ночью. В то же время движения, пропорции были иными. Человек в кресле представлял из себя оживший прототип моей ночной картины.
Мастер стоял возле натюрморта, умудряясь скрывать испуг.
- Мастер, кто это?
- Джузеппе Арчимбольдо младший, собственной персоной.
- Не надо делать вид, что меня тут нет. - Голос мужчины в кресле был с хрипотцой, тем не менее явно принадлежали не старому человеку. - Я позволю себе уточнить: Арчимбольдо младшего никогда не было. Арчимбольдо был и остается единственным. Официально я умер в тысяча пятьсоот девяносто третьем году, но мне была дарована возможность возвращаться. Не знаю почему выбор пал на меня. Не знаю во благо это или во зло. С детства меня преследовала Тьма. И в день моей смерти она меня нагнала.
- Какая Тьма? Инопланетяне с адскими методами допроса? Параллельное прастранство? - Клубок неясностей в моей голове вырастал до размеров горы.
- Просто Тьма. Не знаю, - он покачал головой, - не зна-ю сам. И чем я там занимаюсь тоже. Лежу смирно в гробу или творю, - Арчимбольдо кивнул головой в сторону таинственного натюрморта. - Возможно параллельное пространство. Возможно смерть. Главное то, что у меня есть ключ с той стороны.
Человек подошел к натюрморту и, не замедляя скорость, вошел в него. Как входят в дверь. В то же мгновение портрет человека в Черном, который я держал в руках, резко потяжелел, полотно зашевелилось, оттуда все тем же стремительным шагом вышел наш гость и опять уселся в кресло.
- Теперь вы мне верите?
- Нет, - честно признался я. - Это какой-то фокус. Обман зрения.
Джузеппе понял, что говорить со мной бесполезно, повернулся к Вино Рейно.
- Друг мой, вспомни мои жалобы на бессонницу, на то, что меня преследует Тьма. Это было мое первое возвращение. Мозг, память отказывались работать и воспринимать изменения в реалиях. Вероккьо поверил в Тьму и сообразил механику явления быстрее меня. заключается она в том, что я не могу надолго покидать ту сторону. Тьма зовет меня назад. Я начинаю покрываться язвами и умирать опять. Вероккьо согласился иногда меня замещать.
- Зачем? Он никогда не был большим человеколюбом.
- На той стороне нет времени. Андреа получает взамен вечную молодость. - Джузеппе снял шляпу. Перед нами сидел юноша лет двадцати. - Только он не ограничился молодостью, Андреа возжелал славы. Будучи весьма посредственным художником, Вероккьо начал копировать мои работы и выдавать их за свои. Однажды его застал за этим занятием ученик. Я не успел ему помешать. Когда отравленный ученик лежал у мольберта, Андреа решил иммитировать случайное падение со ступенек, и ударил его головой о пол. За этим его застал другой ученик. После чего он решил устроить целую мистификацию с нечистой силой и убийством собственных студентов.
- Но Мастер, мы же встречались с Вероккьо, вы видели его работы. Неужели не узнали руку? - Я смирил свой разум и стал принимать появление призрака, как факт.
- Мы не встречались. Стыдно и поздно признаваться, но я всегда его недолюбливал, а когда он приехал в наш город и увел моих учеников... Да, я лгал, когда хвалил его картины. Люди могли решить, что хулю их из зависти. После Академии мне увидеть их не довелось. Думаю и он не стремился к этому - я ведь мог узнать стиль Джузеппе.
- Зато мне приходилось его видеть. Благообразный такой дедуля. С лысиной и заячьими зубами наружу. - я изобразил пальцами, как торчали его зубы изо рта.
- Андреа Вероккьо пользуется париками и вообще умеет гриммироваться, - возразил Арчимбольдо.
Я смотрел на двух стариков, один из которых умудрился остаться молодым и думал о жизни. Конечно, всем хотелось бы жить до бесконечности, воплощать на холсте идеи, не бояться, что каждый день подталкивает тебя все ближе к черте. Но может быть именно это подталкивание заставляет работать. Может, именно в этом подталкивании смерть является главным импульсом жизни.
- Итак все встало на свои места. - Я решил подвести черту неожиданному совещанию. - Осталась мелочь: доказать вину Вероккьо полиции. У нас нет ни одной улики.
- Улик нет, - согласился Вино Рейно.
В дверь постучали.
Кто бы это мог быть? Все ученики имеют ключи.
- Кажется мне пора. Исчезаю и боюсь надолго. Во всяком случае до тех пор, пока кто-нибудь не решиться пройти ко мне сквозь Тьму. В обмен на вечную молодость.
В дверь уже начинали ломиться. Я открыл замок.
Следователь Ясек влетел в дом и чуть не сбил меня с ног.
- Где этот убийца?
- Это вы о ком?
- У меня есть неопровержимые доказательства, что твой хозяин маньяк и убивает по ночам людей. - следователь потряс в воздухе роликовым коньком. Он наконец увидел Мастера и повернулся к нему. - Это было найдено у вашей двери.
- А у меня есть неопровержимые доказательства, что убийца совсем другой человек, - возразил я, продолжая стоять у него на пути. - Вон на столе лежит муштабель, которым художник Андрей Веревкин убивал своих учеников. Там остались отпечатки пальцев.
- Замечательно! Мы приобщим его к делу. А теперь уйдите прочь с дороги! Вы мешаете правосудию! - Следователь оттолкнул меня в сторону, схватил муштабель и, не оглядываясь, двинулся к Мастеру.
- Эй, следователь, как там тебя. Я звонил в полицейское управление. Там никакого Ясека не знают, - соврал я и ударил его в челюсть.
Изо рта следователя вылетела белая пластинка, а сам он рухнул на спину. Из-под сбитых в сторону усов торчали заячьи губы. - Вряд ли следователи полиции знают, что такое муштабель, тем более не станут хватать предметы, на которых оставались отпечатки пальцев преступника.
- А ты не такой идиот, как мне показалось вначале, - мэтр Вероккьо пытался встать на четвереньки, но у него не очень получалось.
Однако, когда я на мгновение отвернулся, он вскочил и бросился к натюрморту.
- Держи его, там дверь! - крикнул Мастер.
Андреа ударился о холст и отлетел назад, словно холст был отлит из стали. Джузеппе закрыл вход.
- Мастер звоните в полицию. Сейчас самое время.
- Еще не время. - Вероккьо встал, словно удары кулаком и о стены его только забавляли.
Он потряс кистями рук, как великий музыкант перед концертом, и, вдруг, вполне по киношному залепил мне ногой в лицо. На сей раз была моя очередь валяться на спине. Только он решил не упускать свой шанс и бросился меня душить.
К сожалению Мастер оказался прав: Вероккьо знал приемы, отличался силой, а главное - отступать ему было не куда. каким-то хитрым способом он ухватил меня за горло. Наверное, было легче оторвать ему руки, чем разжать.
Он увидел, что я почти теряю сознание, наклонил надо мной голову и стал объяснять, какой я болван, что связался с ним. Уже ни на что не расчитывая, я попытался ударить его в подбородок. Он легко ушел от удара, чуть отклонив голову назад, но в этот момент Вино Рейно всадил ему муштабель в глотку по самую рукоять.
- Ну что, давай звонить в полицию. - Мастер дождался пока я прийду в себя и немного отдышусь. - Теперь мне грозит пожизненное. Жаль в тюрьме заберут краски и не дадут писать.
- Мастер, вы спасли мою жизнь. Только благодаря вам этот маньяк меня не задушил. Любой суд расценит произшедшее, как акт самообороны.
- У нас нет доказательств, что убийца именно он. Да и судить меня будут не за убийство Вероккьо, а за неизвестного молодого человека. Покажи мне судью, который поверит во все наши приключения.
Мне нечего было сказать. Как всегда мудрый Вино Рейно был прав.
Меня все еще пошатывало и тошнило. Я двинулся к креслу, задевая по пути все на свете. Просыпсались на пол кисти, моя картина с человеком в Черном рухнула прямо на покойного. Вслед за ней рухнул вроде устойчиво стоящий мольберт. За ним вниз полетели тюбики и банки с красками, доселе стоявшие на полке.
- Сейчас я приду в себя и все уберу.
- Да ладно тебе. Сиди. Я же пока на свободе. - Мастер принялся разгребать завал. Когда он поднял холст трупа под ним не оказалось. Джузеппе сделал нам последнюю услугу.
С тех пор прошло много лет. Иногда я прихожу на городское кладбище поговорить с Мастером. Он спрятался под белой мраморной плитой и, как часто бывало в последние годы, отмалчивается. Но все равно слышу его тихий голос.
А недавно мне стала сниться Тьма. Пусть снится. Я ее не боюсь.
|
|
|
|
Время приёма: 04:44 14.10.2010
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев