i003 Половодье

    На кухне закипает чайник. И мороз дерёт по коже.
    Зачем я снова вспоминаю прошлое?
    Десять лет я не думал о случившемся. Я старался всё забыть, и не встречаться со школьными друзьями.
    Связей с той жизнью почти не осталось – мы переехали в другой район, в кирпичную девятиэтажку на верхний этаж. Мы не общались с прежними соседями и не давали номер своего телефона и новый адрес.
    Только изредка по ночам я просыпаюсь от старого кошмара - вода накрывает меня с головой, и мне нечем больше дышать. Изо всех сил я пытаюсь глотнуть воздух, такой вкусный и чистый, но захлёбываюсь тошнотворной речной жижей.
    Обычная фобия – как скажет психиатр.
    Впрочем, надо рассказывать с самого начала.
    Раньше мы жили в Лужках. Это такой толи район, толи пригород. На момент описываемых событий он состоял только из частных домов послевоенной застройки. Для нас граница проходила по Городской улице. И «городские» довольно часто брали над нами верх в драках. Смешно, те, кто жил на левой стороне Городской – «село», те, кто на правой – «городские». Цена вопроса – тридцать метров.
    Впрочем, сейчас я понимаю, что преимущество было у нас – им нужно было проходить через наши улицы, чтобы выйти к реке купаться, а мы могли проехать в город не пересекая границы. Только мы, почему-то, ни разу этим правильно не воспользовались.
    Лужки раньше не примыкали вплотную к Оке. До неё оставалось примерно пять-десять минут ходьбы. Пространство между домами и рекой было занято под огороды. Незаконные, кстати говоря. Просто женщины из каждого дома собирались и решали, кто и сколько себе возьмёт земли.
    В начале восьмидесятых река весной стала разливаться. И каждый раз вода доходила до нашего дома. Всегда ночью. Ты лежишь и ждёшь. А потом раздаётся тонкий пронзительный визг – это вопят от ужаса крысы и мыши. И потом накатывает.
    Мы перемещаемся на чердак и несколько дней живём там.
    Сначала мне было даже интересно! Особенный восторг у меня, ещё в пять лет, вызвала БМПэшка, проплывавшая мимо нашего дома. Сейчас я понимаю, что это были срочники одной из военных частей, вызванные для помощи пострадавшим. Тогда я просто восторгался машиной, которая умеет плавать.
    Незабываемое зрелище!
    А потом, уже лет в восемь, во время очередного наводнения к нашему дому подплыл труп. Это был парень с соседней улицы. Он был злой, на пару лет старше меня, и всё время ко мне приставал. Его раздуло, и недоставало отдельных кусков тела. Одежды на нём тоже не было.
    Веселье для меня сразу пропало.
    Я смотрел, как отец с дедом садятся в надувную лодку, обматывают труп верёвкой посередине и везут его по воде к берегу. И ещё я поразился спокойствию окружающих. В фильмах показывают, как при виде раздувшегося трупа кто-то обязательно хватается за сердце, кто-то начинает рыдать, а кто-то и блюёт. Ничего подобного. У меня просто похолодело в паху. Остальные же отнеслись к утопленнику, как к чему-то вполне обычному.
    Потом каждое половодье я ждал с ужасом, когда придёт вода.
    Этой весной опять обещали сильный разлив реки. Я поступил на первый курс Политеха и уже сдал первую сессию - удивительное событие для Лужков. Большая часть ребят заканчивали технари, отбывали своё в армии и шли работать. К умникам вроде меня относились немного настороженно. Зато родные гордились и всячески приводили в пример братьям – Антошке и Серёжке.
    В тот день, я пришёл как обычно – где-то полтретьего. Возле нашего дома стояла чёрная «Волга». Азор во дворе лаял без умолку.
    У нас были гости. Толстый чиновник и его мордатый шофёр. Я застал лишь прощание:
    - Я бы на вашем месте, Николай Ефимович, согласился на это предложение.
    Чиновник вышел вместе с шофёром. От него воняло одеколоном.
    - Что это за крендель? – удивился я.
    - Хочет, чтобы мы в квартиру переехали, – ответил дед.
    - Здорово! – восхитился я.
    И получил затрещину.
    Понятно. Не стоило этого говорить!
    - Не бей ребёнка! – возмутилась бабка.
    - Молчи старая, он уже порося резал!
    В принципе, дед был прав - какой же я ребёнок, если этой зимой в первый раз резал свинью? Практически, обряд посвящения в мужчины. Тот, кто может это сделать, уже не имеет права называться ребёнком.
    Но и затрещина получилась увесистая! Вот и думай после этого, насколько хорошо быть взрослым. С братьями вон цивилизованней обращались!
    - Вечером поговорим.
    Это было сказано бабкой. Сказано твёрдо. И дед не стал возражать! Впервые на моей памяти!
    Я понял, что случилось что-то экстраординарное. И весь остаток дня, делая курсовой проект, гадал, что бы это могло быть.
    Вечером за ужином состоялся семейный совет. Начала его бабка:
    - Сегодня приходил председатель ЖЭКа. Нам предлагают на выбор две квартиры.
    - Здорово! – ответил мой отец, … и получил затрещину от деда.
    - Мы переезжать не будем.
    Дед сказал это спокойным ровным голосом. При этом руки у него сложились в кулаки.
    За столом сидели только мужчины. Раньше первыми ели только отец с дедом. Сейчас уже пускали и меня. Антошка с Серёжкой даже с улицы ещё не приходили – их позовут через полчаса. Мать с бабкой сидели за нашими спинами. И только я видел выражение их лиц. Мать полезла за валидолом. (В последнее время у деда шалило сердце.) А бабка совсем даже не испугалась.
    - Нам надо переезжать! – это был ультиматум.
    - Совсем, старая, ума лишилась? – дед грохнул кулаком по столу. – Я сказал – мы остаёмся!
    - Мою жизнь загубил, дитям спортить хочешь?
    - А куры, а кроли? Бросить что ли? Мы остаёмся.
    Решение нашей семьи было принято. Мы остались.
     

    На следующий день в Институте выяснились подробности. На кафедру математики поступила заявка от муниципалитета - рассчитать уровень подъёма реки в зависимости от различных факторов. (Я уже не помню, как он тогда назывался. Впрочем, по сути это был именно муниципалитет. И люди в нём сидели те же самые, что и сегодня. Да и лет через десять, я думаю, ничего не изменится. Только, может быть, опять название поменяют.)
    В общем, такая специальная программа от властей города. У нас уже полгода, с момента появления этого математика, шептались о его особом блате перед чиновниками. Якобы, вся программа затачивалась именно под него.
    Профессор спросил, будут ли открыты шлюзы на плотине в черте города и получил отрицательный ответ.

    Мне удалось добыть результаты расчетов. Не то, чтобы это было сложно. Я уже давно искал того, к кому «пойти в ученики» - в будущие аспиранты, то есть. Человеку с моим происхождением надо рыть землю, чтобы получить образование. В общем, небольшая доля везения и крестьянский напор - результат на лицо.
    Вода в реке должна была подняться на десять метров.
    На полметра выше крыши нашего дома.
    До вскрытия льда оставалась неделя.
     
    Дома разговоров на тему переезда больше не заводили. Я мог объяснять, что вода затопит дом полностью, что помочь нам не захочет да и не сможет никто. Решение деда изменить было уже невозможно.
    Если только не откроют шлюзы на плотине.
    Я уже знал, что на месте наших огородов планируют построить элитные коттеджи – постарались ребята с кафедры строительства. Те самые коттеджи, что выросли по окраинам города как грибы уже через пару лет. Очередное наводнение – способ выселить плебейских соседей. Именно поэтому плотину не собираются спускать.
    Значит, у меня остаётся один выход - взорвать её!
    Нестандартно, правильно? Я даже сам могу поставить себе диагноз. Радикализм. Юношеский максимализм. Асоциальное поведение.
    Других способов сохранить жизнь своим близким я не видел.
    Тогда ещё по России не прокатилась волна терактов. Чечня была в будущем, пусть и недалёком. От одной мысли, что надо идти взрывать шлюзы – мне поплохело. Но если не я, то кто?
    Всё оказалось до удивления просто.
    В Институте среди «химиков» нашёлся один с третьего курса. Он жил на моей улице, только по другую сторону от Городской. Идеологический враг, если помните. Мы даже с ним иногда дрались. В институте, понятное дело, сразу же заключили перемирие, но тем не менее.
    Когда я остановил его на перемене между парами, он удивился. Но я объяснил ситуацию. Он почесал в затылке и прокомментировал:
    - Понимаешь, если поймают – тебе светит вышак?
    - Да, понимаю. Ну как?
    - Подходи через четыре дня.
    - Сколько?
    - Забудь.
    Вот так просто он согласился сделать мне портативную мину, способную подорвать шлюзы. В хорошей стране мы всё-таки жили! Сегодня меня охватывает паника при одной возможности подобного развития событий. А тогда … Любой второкурсник при желании мог сварить взрывчатое вещество по рекомендациям учебных пособий. Химические реакции превращения, особенности их протекания – всё было указано в книгах. Сейчас каждый старый учебник взят на заметку и выдаётся строго по рекомендации завкафедрой, но тогда …
    Десять лет назад …
    Странно. Я тогда чувствовал какой-то особый подъём. Настоящий драйв. Спал часа по три в сутки. Постоянно рисовал в уме планы подрыва.
    Пытаясь не привлекать внимания, я изучил все подходы к злосчастной плотине - с одной стороны гаражи, а с другой высокий берег уступами. Разработал основной и запасной маршруты. И трижды перепроверил расчёты будущего разрушения.
    Оказывается, это просто.
    Эпюры, моменты, точки максимального напряжения. Всё считается мгновенно, когда вода к горлу подступает. И каждый раз, возвращаясь с пар домой, я видел собрание бабок на нашей улице. Они что-то постоянно обсуждали. Это было необычно, но я не обращал внимания. Моя бабка – у них за главную. И я с детства был в курсе всех событий в каждой семье нашего района.
    Правда, теперь бабки зачем-то переместились на улицу. Может быть, очередной старческий маразм.  Или бессмысленная попытка не допустить выселения.
    Это теперь я всё понимаю (как мне кажется), а тогда моими поступками руководил адреналин. Чистый драйв. Я не обращал внимания на всю эту кампанию, привычно здороваясь и проносясь мимо.
     
    Мина была готова к пятнице. Отдельно к ней четыре взрывателя с полуминутной задержкой. Это уже посильная помощь от «прибористов». Наверное, в Универе только ленивый не знал, что я пойду взрывать плотину.
    Мне было плевать.
    Когда на перемене подошёл совершенно незнакомый парень и протянул свёрток - у меня ничего не дрогнуло. Он подробно рассказал, как обращаться с этой фигнёй и просил быть поаккуратней.
    Потом мне передали брикеты со взрывчаткой. Восемь человек передавали каждый по одному брикету.
    Детский сад какой-то!
    Ко мне подходили с заговорщицким видом, отдавали компоненты мины, трясли руку в приветствии. И глядели так, будто видели героя. Или мумию Ленина в мавзолее. Учитывая, что меня ожидало в будущем – скорее последнее.
    Сейчас, через десять лет, я не могу понять, почему всё не провалилось уже на этой стадии. При таком количестве осведомлённых лиц, обязательно что-то должно было дойти до какой-нибудь конторы. Ведь фактически, то, что я собирался сделать, имеет вполне конкретное уголовное определение – терроризм.
    Толи дуракам везёт, толи я чего-то не понимаю в произошедшем. Возможно, я превращаюсь в параноика. Но об этом лучше судить вам.
     
    По всем прогнозам и приметам ледоход должен был начаться в воскресенье.
    В субботу вечером я собрался, положил мину с запалами в дедов рюкзак-колобок и отправился в последний путь.
    Именно так я тогда думал. Я считал, что иду на верную смерть. Но осознание этого лишь придавало решимости. Теперь я точно знаю, что чувствовали камикадзе.
    Это странно. Когда ты решился на подобное, ожидаешь, что кто-нибудь будет тебя останавливать, мешать. Ты намереваешься преодолеть все препятствия, но …
    Ничего не происходит.
    Обычные люди едут в городском транспорте по своим обычным делам, и не обращают внимания на тебя.
    На конечной остановке троллейбуса было людно. У гаражей, подступающих к плотине, стояло оцепление. Толпа любопытных лениво пыталась прорваться сквозь милицейский заслон. Главный мент оцепления общался с людьми через матюгальник.
    - Товарищи, прошу потерпеть. На плотине проводятся ремонтные работы. Проход к гаражам временно закрыт во избежание возможных жертв. До завтра всё равно никого не пустим.
    Народ ворчал и потихоньку проминал заслон.
    Я вдруг отчётливо осознал, что всё это цирковое представление устроено в мою честь. Чтобы не дать мне совершить задуманное. В довершение маскарада из гаражей с истошным воем вынырнула карета скорой помощи.
    Мне надо было попасть к плотине любой ценой.
     
    У меня ушёл час, чтобы незаметно перебраться на другой берег. Я не доверял прозрачному льду и обошёл реку через мост. Другой берег возле плотины возвышался метров на двадцать, оставляя лишь десять метров относительно низкой прибрежной полосы. В густых зарослях кустарника на берегу можно было спрятаться даже зимой.
    Милиция перекрыла грунтовку, пролегающую вдоль реки, но в наступающих сумерках патрули не заметили одинокую фигуру, пробирающуюся впритирку с крутой стенкой известнякового выхода.
    Возле плотины сгрудились пять пожарных машин, три милицейских жигулёнка и две кареты скорой помощи. Народу было человек около ста. И все что-то делали, суетились, матюгались и просто орали.
    Нечего было и думать о том, чтобы пробраться сквозь это столпотворение. Всё также незаметно я спустился метров на семьдесят вниз по берегу и вышел на лёд в небольшой бухточке.
    Выглянув из этого укрытия, я увидел потрясающую картину. Вся плотина была освещена мощными прожекторами. Люди в ярко рыжей пожарной форме на канатах свешивались над шлюзами и что-то выискивали. При этом они постоянно падали. Канаты рвались. Упавших вылавливали из воды – возле шлюзов льда уже не было.
    Оставшихся пожарников поднимали обратно. Проходило минут десять, и начинала десятиметровый спуск новая партия.
    Снова падало двое-трое. И снова начиналась суета по их подъёму.
    Я понял одно – кто-то в универе всё-таки настучал органам, и все эти люди ищут заложенную мину. Ту самую мину, которую хочу взорвать я.
    Несколько часов я наблюдал за их действиями. Пожарников сменили милиционеры с какими-то ящичками. Ящички спускались по канатам в воду. После чего все уходили с плотины на пару минут. Потом раздавался такой мат, что было слышно даже мне. Народ снова высыпал на плотину.
    Потом появились какие-то военные. Они тоже что-то кидали вниз. Потом тоже все матерились.
    Я улыбался несмотря на всю серьёзность ситуации. Действительно, какой смысл искать мину, которой ещё нет на месте? Это вместо того, чтобы прочесать берег и найти меня.
    И вот когда эта мысль пришла в голову, я понял – надо что-то делать. Русский идиотизм – штука, конечно, клиническая, но рано или поздно берег всё-таки начнут прочёсывать. А даже если и нет – утром начнётся ледоход и поднимется вода. А с плотины уходить никто не собирался.
    В наступившей ночи вся плотина была у меня как на ладони. Каких-то семьдесят метров - можно преодолеть за десять секунд. Правда эти десять секунд придётся бежать по льду реки, надеясь, что он не провалится.
    Не знаю, сколько вам лет. Если много, то вы можете помнить старый советский фильм в котором сначала наш танк, переезжая по мосту, проваливается, потому что у него слишком большая масса. А потом, когда враг пришёл на нашу землю, танк проезжает через мост и уничтожает неприятеля. В чём фокус?
    Если не останавливаться, то сила давления твоего тела на лёд значительно меньше. Главное – не бежать по льду, а скользить. И верить в свою удачу.
    Я вставил взрыватели в брикеты и выставил минутную задержку на таймере. «Прибористы» и «химики» уверяли, что эта штука не будет бояться ни воды ни холода. За каждый взрыватель и за каждый брикет ручались головой.
    Расчеты я помнил, и выбрал самое критическое место шлюзов.
    Помнится, я где-то слышал историю о том, что вожак какого-то из крестьянских восстаний попросил своих палачей - пусть его сообщников построят в ряд. Тех, мимо кого он пройдёт с отрубленной головой, пусть отпустят. Вожаку отрубили голову. Он взял её в руки и пошёл мимо своих товарищей. Он спас так девяносто человек.
    Мне надо было лишь спасти свою семью.
    Я настраивал себя на один-единственный рывок. Пробежать по льду. Если откроют огонь, метнуть рюкзак с миной в критическую точку шлюзов. А потом …
    Потом пусть делают что хотят. Сажают, расстреливают.
    Оставалось только дождаться удобного момента.
    Толпа военных, пожарных и милицейских в очередной раз что-то спустила вниз по канатам и покинула плотину.
    Это был мой шанс.
    Включив обратный отсчёт таймера, я побежал.
    Десять секунд.
    Мне надо было десять секунд.
    Я бежал к середине реки, держа рюкзак с миной в правой руке. Я знал, что теперь меня никто не сможет остановить.
    На пятой секунде я упал.
    Какой-то придурок оставил посередине реки лыжную палку, и она наполовину вмёрзла в лёд. Я скользил, не отрывая ног от поверхности, и препятствие оказалось непреодолимым. Уже падая, я успел метнуть рюкзак.
    И он заскользил!
    Сейчас я знаю, что есть такая игра – кёрлинг. Тогда я понятия не имел о чём-то подобном – но бросок получился именно в её духе. Не доставало только игроков со швабрами в руках…
    Руку выставить я не успел, и сломал нос о лёд.
    Кровь выступила сразу.
    Я лежал ничего не понимая в то время, когда рюкзак скользил к своей цели. Лёд был лишён снега и почти абсолютно прозрачен. И оттуда, из под него, на меня смотрели.
    Точнее … смотрела.
    Девушка. Лет двадцати. Тонкие черты лица. Пронзительно голубые глаза. Белая до синевы кожа. Светлые волосы.
    Чёрт возьми, это лицо до сих пор снится мне по ночам! Может быть, именно из-за неё я не могу найти себе подругу. 
    Я видел чудо. И вся жизнь вдруг показалась такой несправедливой. Ну не должна подобная красота всплывать весной из подо льда!
    А потом она моргнула.
     
    Вы когда-нибудь видели, как рушится ваш дом? Как весь мир летит к чёртовой матери за какой-то миг.
    Прекрасная утопленница моргнула и улыбнулась мне сквозь толщу льда. Несколько пузырьков воздуха вылетели из её носа. Она помахала мне рукой и поплыла к плотине. Я увидел две прекрасных обнажённых груди и закрыл глаза от смущения.
    Невежливо пялиться на голые женские груди. И вообще, можно подумать, что я такого раньше не видел. Хотя, конечно, именно таких красивых как раз и не видел. Или это в воде они показались мне красивыми?
    А потом до меня дошло – плотина же сейчас взорвётся! Я забил кулаками по льду. Я орал, чтобы она остановилась. Я вскочил.
    Даже в свете прожекторов вспышка была яркой. Лёд полетел вверх вместе с кусками железа и бетона. С берега почему-то раздалось громкое: «Ура-а-а!»
    А потом все эти куски стали падать на меня…
     
    - Держись мужик! Держись!
    Голос доносился из ниоткуда. Я видел только белый свет. Из света проступали контуры её лица. И я пытался дотронуться до неё. Но руки почему-то не слушались. Было так обидно, что  хотелось плакать.
    - Отойдите от больного пожалуйста! – потребовал второй голос, жёсткий и такой же далёкий.
    - Мы его теряем, - совсем уже на грани шёпота добавил третий, принадлежавший женщине.
    Я даже улыбнулся сквозь слёзы. Как можно меня потерять, если я здесь?
    Что-то в её лице казалось странным. Я пытался сконцентрироваться, чтобы понять, что именно.
    Противный голос отвлекал:
    - Не слушай этого придурка! Ты мужик! Ты выживешь! Давай, чёрт тебя дери!
    - Да отойдите же вы от больного!
    Я не понимал, почему голоса ругаются. Я выживу. Выживет вся моя семья. Может быть, меня посадят за то, что я взорвал плотину, но это ерунда. Что же не так в её лице.
    Она снова улыбнулась мне, и я понял.
    Зубы.
    Все её передние зубы были клыками. Острыми, слегка загнутыми внутрь клыками.
    Ну и ладно.
    В конце концов, зубы – это не самое важное в человеке.
    И голоса стали мне совершенно безразличны…
     
    Первый раз я пришёл в сознание через неделю. Очнулся посреди ночи в больничной палате, от того, что хотелось писать. Встал на автопилоте. Левый бок пронзила острая боль. Упала стойка с капельницей, к которой я был подсоединён.
    Тапочек не было.
    Я встал на ноги и огляделся. В комнате размерами восемь на десять метров стояли пять кроватей, не считая моей. На кроватях пять тел без признаков жизни. Окно, дверь, три тумбочки и шесть табуреток. Из окна светит луна.
    В другой раз я бы удивился. Но тогда мне просто хотелось писать. Лунный свет позволял легко ориентироваться. Я вышел в коридор и уверенно пошёл по нему вправо. Практика показывает, что туалеты располагаются, как правило, в конце коридоров. То есть, самое страшное, что меня ожидало – выбрать не тот конец.
    Но я угадал. И, через пятнадцать  метров и три двери нашёлся туалет. Я облегчился и пошёл обратно. Прошёл метров пять …
    В это время дежурной медсестре приспичило провести осмотр. Увидев меня, она закричала …
    Не знаю, может она говорила нормальным голосом. Просто, в голове, казалось, разорвалась граната от дикого вопля. Я почувствовал, что пол уходит из-под ног.
     
    Второй раз я пришёл в себя уже днём в отдельной палате. Рядом со мной сидел мужик лет сорока в милицейской форме с тремя большими звёздами на погонах.
    - Очнулся, герой?
    Он прищурился, изучая мою реакцию. Его голос казался смутно знакомым.
    - Я могу не отвечать?
    Я слышал себя будто со стороны. Моё тело выплёвывало слова, проглатывая окончания и коверкая звуки. Он усмехнулся:
    - Не можешь. Ты как бомбу взорвал?
    Я не понял смысл вопроса. Он что, не знает, как взрывают бомбы?
    - А если бы убил кого?
    Перед глазами возникло её лицо. Убил! Она поплыла в сторону взрыва. И потом … Меня окатила волна ужаса. Наверное, он прочитал что-то в моих глазах.
    - Успокойся, парень. Всё нормально. Никто не пострадал. Те ребята, с которыми ты лежал, тоже пытались взорвать чёртовы шлюзы, но у них ничего не получилось. Так что, меня сейчас волнует чисто технический вопрос - как получилось у тебя?
    Я, наверное, тупой. Я очень плохо соображаю…
    Ребята, с которыми я лежал …
    Пожарники, которые спускались по канатам вниз. Ящички, которые, спускали милиционеры. Один из них тоже свалился. Они что – все пытались взорвать плотину?
    Очень сильно захотелось снова потерять сознание.
    - Ты пойми, тебе ничего не грозит. Часа через два придёт мэр, - (На самом деле тогда эта должность называлась … какой-то там секретарь. Точнее теперь я уже и не вспомню. Тем более что через год он стал мэром. И до сих пор он у нас мэр, хотя уже и Президент в стране сменился.) - Будет благодарить лично.
    Это было выше моего понимания. Благодарить за подрыв государственного объекта! У меня закралось нехорошее предчувствие относительно своего местонахождения.
    - Объясни только, как у тебя получилось?
    Я не понимал, что ему от меня надо. Признание само слетело с губ.
    - Я видел её. Подо льдом. Она плыла к плотине.
    Сказал и понял, сейчас меня отправят в дурку. Если я уже не там.
    - Она? – переспросил милиционер. – Как она выглядела.
    Неужели он не понял? Неужели я плохо объяснил?
    - Она была ПОДО ЛЬДОМ! – почти прокричал я.
    - Я понимаю, - успокаивающе произнёс он. – Опиши её, пожалуйста.
    И я понял, что он действительно мне верит. Я описал её лицо как можно подробнее. Он задавал корректирующие вопросы. Потом достал пачку чёрно-белых фотографий и дал мне.
    - Посмотри внимательно. Есть ли среди них хоть одна похожая.
    Я смотрел. Долго, минут пять. Фотографий было полсотни. Все девушки на них не старше двадцати пяти. Все сняты крупным планом. Но её среди них не было.
    Он понял это по моему виду, и забрал фотографии.
    - Замечательно. Отрицательный результат – тоже результат.
    Однако тон голоса расходился со смыслом сказанного.
    - А что это за фотографии.
    Он ответил честно, вероятно, задумавшись о чём-то своём:
    - Это пропавшие без вести. Потенциальные утопленницы.
    - Она не была утопленницей! – возмутился я. – Она была живой!
    Он посмотрел на меня грустно.
    - Ты ведь в Лужках живёшь? Вроде бы уже давно должен был знать … До чего же отсталая молодёжь пошла! Книжек что ли почитал бы!
    Потом поднялся и пошёл к выходу.
    - Ладно, поправляйся … герой!
     
    Мэр появился через три часа и не один. Вместе с ним в палату зашёл мой дед. В парадном кителе со всеми орденами, гладко выбритый и даже «наодеколоненный». Я вообще его в такой одежде только третий раз в жизни видел – очень уж он не любит войну вспоминать. И от этого мне захотелось исчезнуть, пока он не прибил внука, заставившего так наряжаться.
    За мэром и дедом протиснулся доктор. Остальная толпа в палате не поместилась.
    - День добрый, Андрей Игоревич! – поздоровался со мной мэр. А дед посмотрел так, что я понял всю абсурдность приветствия.
    От волнения у меня пропал голос. Я смог лишь кивнуть. Казалось, мэр воспринял это хамство, как должное.
    - От лица города хочу поблагодарить вас за проявленное мужество и героизм. В ваш институт направлено благодарственное письмо. Такие люди, как вы, нам очень нужны, - и он, улыбнувшись, протянул мне руку.
    Я умудрился пожать её, сохраняя спокойствие.
    - Как вы себя чувствуете?
    - Спасибо, нормально.
    - Есть ли у вас какие-либо просьбы. Не стесняйтесь, город в долгу перед вами.
    Я поразился до глубины души. Всю жизнь я считал, что властям плевать на нас с высокой колокольни. А теперь вот такое предложение. Мне даже показалось, что мэр улыбается совершенно искренне. Это сейчас я понимаю, что доброжелательная улыбка – часть его профессии.
    - Он хочет вернуться домой сегодня, - высказал моё пожелание дед. И это заставило вернуться на землю. Я нервно сглотнул.
    - Это никак не возможно! – тут же взвился на дыбы доктор. – Он каким-то чудом вышел из комы. У него сломаны три ребра. Ему требуется обезболивающее, квалифицированный уход. Амбулаторное лечение просто невозможно!
    Мэр растерянно посмотрел на деда. А дед повернулся к доктору всем корпусом:
    - Мой внук сегодня будет ночевать дома.
    И доктор замолк, как будто из него выпустили весь воздух. Да, дед умеет строить людей! Я уже смирился с будущей трёпкой. Действительно, для кого-то я герой, но вот дома …
    - Николай Ефимович, - попытался заступиться за меня и доктора мэр. Но, встретившись взглядом с дедом, тоже умолк.
    Дед вышел из палаты, и остальные безропотно последовали за ним. Я остался в одиночестве, гадая, какое же наказание ждёт сегодня дома. На душе было паскудно.
    Меня нельзя было выпускать из больницы. В какой-нибудь цивилизованной стране доктор лёг бы костьми, защищая пациента. Но это я понимаю сейчас, спустя десять лет. А тогда не возникло и тени сомнения, что приказ деда будет выполнен.
     
    Домой меня привезли часам к шести вечера. Родителей не было, встречали только дед с бабкой. Доктор дал мне шприц с ампулами, подробно объяснил, что, куда и как колоть. Я, не слушая, поблагодарил его. Он горестно вздохнул, пожелал мне выздоровления и ушёл.
    Да, ещё нюанс. Оказывается, я лежал в больнице МВД.  Я видел, откуда меня вывозили на скорой и потом нашёл это здание. Может быть, в данном факте и крылось объяснение той преступной халатности, что совершил доктор, отправляя меня домой – человек был на службе.
    И вот, когда остались одни свои, прозвучало грозное:
    - Рассказывай.
    Дет был очень страшен. У меня даже мысли не возникло скрыть от него что-нибудь. Я подробно рассказал о том, что узнал в институте, как пришёл к решению, как мне сделали бомбу.
    Дед хмурился, играл желваками. А бабка вдруг усмехнулась.
    - Что, старый, твоя кровь!
    Это было настолько дико, что я растерялся. Бабка, казалось, была ничуть не удивлена.
    Я рассказал, как пытался взорвать плотину. Как упал мордой в лёд …
    А потом рассказал, как увидел голую девушку в воде. И даже про её клыки рассказал. Не знаю, наверное, запомнились слова милиционера, что я уже должен что-то знать.
    И опять, ни бабка ни дед не удивились.
    - Всыпать бы тебе!
    В словах деда не было и намёка на угрозу. То есть, порка пока откладывалась. Это не могло не радовать.
    - Надо было две квартиры брать, – спокойно сказала бабка.
    И дед с ней согласился:
    - Надо было …
    В первый раз на моей памяти дед признал её правоту. Для меня это было громом среди ясного неба. Он НИКОГДА не признавал правоту женщин. И это событие привело меня в состояние, близкое к панике.
    - Да что хоть происходит! Я же взорвал чёртову плотину!
    Только теперь я догадался посмотреть старикам в глаза. А там была боль…
    - Они не пускают воду. Лёд ещё стоит. Завтра утром придёт вода. Ты убил пять сестёр, и остальные хотят мести.
    Бабка говорила спокойно, как о чём-то само собой разумеющемся. И дед кивал, соглашаясь с ней.
    - Кто они? О ком ты говоришь?
    Я ничего не понимал, и от этого кричал.
    - Ты же видел. И даже на зубы заметил. Мужики вообще их не видят.
    Их … Голых девушек с клыками, живущих под водой.
    И вот тут меня накрыло. До этого я воспринимал всё происходящее, как данность, не давая себе задумываться. Или это события неслись с такой скоростью, что времени соображать не оставалось.
    И лишь когда пришло понимание, у меня опустились руки. Я с трудом добрался до кровати и рухнул пластом. Не осталось ни мыслей ни чувств. Хотелось лишь одного – сдохнуть.
     
    Но вот этого как раз мне и не дали.
    К нам в дом заявилась делегация бабок с наших улиц.
    - Здравствуй, Матвевна! – с порога  грохнула главная из них – бабка Перепелиха.
    Пожелание это было настолько неискренним, что я заткнул уши, ожидая неминуемой свары.
    - И тебе здоровья, коли не шутишь, - на удивление спокойно ответила моя бабка.
    - Что, вернулся ваш герой, штаны с дырой!
    Когда Перепелиха заводилась, остановить её было почти невозможно. Как ту бабу из мультика.
    - Что хотела? – перебила её бабка.
    На удивление, это сработало. Перепелиха поперхнулась заготовленной речью. К этому моменту у нас в доме скопилось уже двенадцать бабок. Даже я, обколотый лекарствами, чувствовал всеобщее напряжение.
    - Ты, Матвевна, не огрызайся, - поддержала Перепелиху бабка Нюра. - Внучок твой делов наделал - теперь всем нам поплохело. Детей наших сёстры почитай всех поотравили. Требуют убивца – Андрейку твово.
    - А не сдадите его, никто не выздоровеет! – добавила Медведиха.
    - Цыть дуры! Что мелете? – взвился дед. – Обычное отравление. В колодцы вода из канализации попала. Всех на ноги поставят.
    Но на слова моего деда почему-то внимания не обратили.
    - Не гневи бога, Матвевна! По-хорошему просим, сдай Андрейку!
    - А вы это ему сами скажите! – огрызнулась бабка.
    Пришедшие посмотрели на меня. Жалостливо так и грустно – как обычно смотрят на свинью, перед тем, как её зарезать.
    - Побойся бога, Андрейка! Отвечай за дела, - снова начала Перепелиха.
    -Пшли вон, дуры! – разошёлся дед. – А то кобеля спущу.
    И так он был грозен, что бабки наконец-то опомнились и потянулись к выходу.
    Последней была Перепелиха:
    - Побойся бога, Андрейка! – оставила она за собой последнее слово.
    Когда все вышли, я спросил у бабки:
    - Что они говорили про отравление.
    Бабка пыталась промолчать. Но за неё ответил дед.
    - Игорь с Катериной в больнице. Отравилось ещё человек пятнадцать. Завтра утром, когда вскроется лёд, пацанва побежит через неё. Если всё получится – народ выздоровеет. И  … - тут дед замялся. – Ты должен бежать, Андрей.
    Наверное, он ожидал чего-то другого. Наверное, он считал, что я струшу. Ведь, по его мнению, умники всегда будут трусами.
    Но я сделал свой выбор ещё неделю назад. Между мной и моей семьёй я выбрал семью.
    - Всё нормально, дед. Я побегу.
    И я пошёл спать.  
     
    Казалось, на берегу реки собрались все Лужки. Люди жгли костры, пели песни и смеялись. Кто-то готовил шашлык, какие-то компании звенели стеклом в темноте, а кто-то выгуливал маленьких детей.
    Такое ощущение, что все собрались на городской праздник.
    В пять утра в воскресенье.
    Лёд на реке трещал. И этот треск добавлял ноту сюрреализма в происходящее.
    Небо было безоблачным, и луна со звёздами позволяли видеть даже противоположный берег. Это не могло не радовать любого, кто пришёл сюда не просто гулять.
    Меня, например, радовало.
    Я бродил между людскими группами и пытался понять, кто из них знает правду, кто оказался здесь случайно и вообще, что происходит в этом лучшем из миров. Ещё я хотел найти братьев, чтобы отговорить их от этой ерунды. Хотя по прежнему опыту знал, что попытка будет  бесполезной.
    А потом мне загородили дорогу пятеро ребят. Они всё время дразнили меня и не давали прохода. Постоянно искали новых способов развлечься за мой счёт. Наверное, это был юношеский комплекс неполноценности – им ведь в жизни светило в лучшем случае ПТУ и работа у станка. Если, конечно, не сядут за хулиганку.
    Я сразу же напрягся, готовясь дать сдачи. Бросил взгляд по сторонам в поисках братьев – они должны были быть где-то рядом.
    - Здорово, братан! – начал заводила этой пятёрки, верзила по имени Кнут. – А ты крут!
    И в тоне его голоса не было подколки или насмешки. Он был донельзя серьёзен и уважителен. Я растерялся, не зная, что ответить. Но ответа не потребовалось.
    - Ты это, когда баб голых увидишь, нам кивни. И быстро не беги, а то, если тебя потеряем, нам родаки бошки поотрывают. Лады?
    То есть как это. Я реально потерял дар речи. Кнут подошёл вплотную и положил руку мне на плечо.
    - Давай пока к нам. Расскажешь, как воевал.
    И потащил меня к костру. Вряд ли можно было отказаться от столь вежливого обращения. Очевидно, все окружающие дружно решили свести меня с ума в этот день. Если ещё неделю назад мне бы кто-нибудь сказал, что сам Кнут пригласит меня к себе, я бы плюнул в лицо этому брехуну.
    Сейчас, десять лет спустя, я отчётливо вспоминаю те минуты. Костёр в небольшой яме, несколько распиленных тополиных стволов вокруг него и ребята, ставшие в ту ночь друзьями.
    Кнут, Фёдор, Ноздря, Марик, Серёня. Были ещё две девки, но их я не помню.
    Я опять рассказывал, как мне в институте сделали бомбу, как я пошёл к плотине, как бросил рюкзак, как увидел её лицо подо льдом.
    Меня слушали не перебивая. Только совали в руки кружку с «Агдамом» и тарелку с кусками шашлыка. Я механически перемалывал мясо, запивал его вином и говорил. Самое паршивое во всей этой ситуации – они верили каждому моему слову. Я мог бы наврать с три короба, я мог бы приукрасить всё до неузнаваемости. И, подсознательно, я ждал когда они рассмеются и назовут меня треплом. И я рассмеюсь вместе с ними и сам поверю в то, что я трепло.
    Когда история закончилась, я спросил Кнута – почему он мне верит. А он так серьёзно на меня посмотрел:
    - Ты что, не помнишь? Твои отец с дедом нашли моего брата. Мне было шесть лет, но я помню, что с ним сделали эти твари.
    Потом он рассмеялся и добавил:
    - Да ты не ссы! Прорвёмся! Ты только покажи, когда этих блядей увидишь. А мы разберёмся. Правда, Серёня.
    Серёня кивнул. Я видел, что ему страшно. Но Кнута он похоже боялся сильнее сестёр.
    - Можно тебя попросить? – спросил я.
    - Валяй!
    - Не называй их блядями.
    Этого он не ожидал. Заиграли желваки на скулах, вспыхнул огонь в глазах, сжались кулаки.
    - Ты нормальный?
    - Нет.
    И, выждав паузу, я пояснил:
    - Я взорвал грёбаную плотину, увидел живую голую бабу подо льдом и провалялся неделю в коме. У меня сломано три ребра. Сейчас я побегу через реку, чтобы сдохнуть на полпути, потому что иначе вода затопит Лужки. Всё, что я прошу – не называй их блядями.
    Так с Кнутом давно никто не говорил. Потому что вышибить одним ударом десяток зубов оппоненту – это его коронный номер. Но мне тогда было всё равно.
    - Лады.
    Он протянул руку, признавая мою правоту. Я её пожал. Причём, вложил в это пожатие всю силу. С этого момента мы с Кнутом были на равных.
    - Только ты всё равно не сильно беги, чтобы мы успели помочь.
    Ответить я не успел. Треск на реке усилился, и лёд взорвался. Ещё минуту назад сплошная скорлупа превратилась в большие клоки серо-стальных скорлупок. И все они, сталкиваясь между собой, торопились сбежать вниз по течению.
    Пора.
    К забегу приготовилось человек тридцать. В толпе я заметил и братьев, но подойти уже не успел. Все, как по команде, бросились штурмовать льдины.
    Мне хотелось остановить их. Кричать, орать, бить морды.
    Неужели, они не понимают, насколько это опасно?
    А потом я увидел бабок, стоящих на берегу, и понял – ребята действительно ничего не понимают.
    Им не сказали.
    Зачем?
    И я, как последний дурак, хлестал винище вместо того, чтобы отговорить братьев. Да я даже не задумывался, что они вот-вот побегут. Я уже решил, что в эту ночь сдохну только я.
    Ошибка, за которую приходится платить по сей день.
    Они ждали. В двадцати метрах от берега из воды то и дело показывались головы. Следили за бегущими, назначая жертву.
    Ребята не замечали сестёр. Они спокойно выбирали льдину, на которую можно перепрыгнуть, готовили прыжок, прыгали. Но я уже знал, что долго так продолжаться не может. А потом я понял, кто будет первой жертвой сестёр.
    И рванул, что есть мочи.
    Я не думал. Я летел напрямую, не замечая, что у меня под ногами.
    В десяти метрах от берега я провалился в воду по пояс, но сумел зацепиться за льдину. Лечь грудью на неё, выскочить из воды, и упасть на лёд.
    За спиной раздавался мат Кнута и его компании.
    Мне было плевать.
    Жертва, выбранная сёстрами – Антошка. Во время очередного прыжка, в момент приземления, одна из сестёр подцепила его ногу. В двадцати пяти метрах от берега людям не были заметны детали происходящего. Им казалось, что Антошка упал сам.
    Тем, кто не знал правды.
    Ребята не заметили падения моего брата. Даже Серёжка, который бежал в пяти метрах правее. Он смотрел сквозь Антошку и не видел его. Как будто кто-то отводил ему взгляд.
    Впрочем, почему кто-то?
    Именно в тот момент я до конца осознал, почему никто из ребят не верит в сестёр. Только я могу видеть их.
    Я видел, что Антошка промахнулся не так уж и сильно. Он мог бы выбраться, также как и я, секундами ранее, просто перекатившись на поверхность ближайшей льдины, используя энергию своего движения. Но ему не дали.
    Несколько сестёр буквально вылетели из воды и вцепились в моего брата, таща его на дно.
    Я почти успел. В отчаянном прыжке я дотянулся до его ноги, и мы ушли под воду вместе. А потом меня что-то выдернуло обратно. Я кричал и сопротивлялся, но мне дали по морде.
    - Ещё? – поинтересовался Кнут.
    У меня из глаз полились слёзы. Боль была острой, потому что мой нос был сломан неделю назад. А ещё потому, что под водой сейчас находился мой брат.
    - Какого хрена ты ныряешь под лёд? – начал на меня орать Кнут.
    - Там мой брат, придурок. Эти твари его утащили!
    Я проорал это в ответ и увидел, как с этим криком в лицо Кнуту попали моя слюна, кровь и два передних зуба. Он лишь вытерся.
    - Вы что-нибудь видели? Фёдор? Ноздря? Марик?
    Мне стало смешно. Что они могут увидеть? Я даже рассмеялся.
    - Серёня? – продолжил опрос Кнут.
    Серёня вскрикнул. Я лежал посредине довольно большой льдины. Кнут склонился надо мной. Остальные нас обступили. Серёня стоял ближе всех к краю.
    Вот в него и вцепились две пары рук из воды.
    Серёня упал лицом вперёд и даже смог дотянуться до меня. Я схватил его за руки, а ребята принялись бить сестёр. Они по-прежнему не видели цели, но вот в руках у них были огромные ножи.
    Три раза ха! Обычный нож, которым в каждом дворе режут крапиву. Длина лезвия не меньше тридцати сантиметров. Сталь, как правило, от автомобильной рессоры. Затачивались эти штуки до остроты бритвы. Впрочем, да – резать крапиву им одно удовольствие!
    Возможно, я ошибаюсь. Но такие ножи в каждом хозяйстве появились неспроста. Женщинам легко скормить любую глупость, когда дело касается оружия.
    Такой нож с лёгкостью перерубает ветки, толщиной с три пальца.
    Я видел, что на руках сестёр остаются отметины. Но я не знаю, насколько серьёзные раны нанесли им ребята в ту ночь.
    Серёню, по крайней мере, отпустили.
    - А вот теперь бежим! – сказал Кнут.
    Самое смешное, сказал он это тихо, почти себе под нос. Но его почему-то услышали все. Услышали и побежали.
    Даже я.
    Я струсил. В ту секунду я забыл о своём брате. Я забыл обо всём на свете. Я хотел лишь спасти свою шкуру.
    И я побежал. Побежал так, как никогда ещё не бегал. В моих глазах плескалась вода. И сердце, казалось, подступало к горлу. Я дважды проваливался под лёд и пулей вылетал на льдины. До берега оставалось уже метров десять.
    Передо мною из воды появилась она. Та, чьё лицо впервые я увидел неделю назад.
    И я остановился. Ноги по инерции продолжили движение, отчего я сильно ударился о лёд кобчиком.
    Она улыбнулась. И зубы … клыки хищника, питающегося плотью, очень шли к её лицу, к этой улыбке. Это было естественно, прекрасно и завораживающе.
    Я не могу передать всей её красоты. Она поднималась на мою льдину, точнее не так. Скорее она возникала передо мной во всей красе, как когда-то из пены возникала Афродита.
    И я понял, что умереть здесь и сейчас – это лучшее, что может произойти в моей жизни … Я сидел на льду и смотрел за этим чудом. И наслаждался, радуясь каждой отведённой мне секунде.
    Надо мной промелькнуло что-то тёмное. В следующее мгновение это что-то врезалось ей в лицо. Она улетела со льдины в воду, а что-то упало на меня.
    - Жив, придурок?
     Спросило что-то, и меня опять ударили по сломанному носу.
    - Твою мать!
    Я перекатился на живот. Из глаз опять полились слёзы. На этот раз, видимо для разнообразия – просто от боли.
    Меня подняли за шкирку и, пинком под зад, направили к берегу. Я сделал несколько шагов, увидел перед собой край льдины, собрался было прыгать. Меня подхватили за руки и понесли. За спиной раздался дикий визг на уровне ультразвука.
    Через несколько секунд я оказался на берегу небольшой бухточки. Меня подтащили к какому-то мужику. Это оказался тот самый милиционер, что допрашивал меня в больнице.
    - Ну как, герой, жив?
    Я попытался ответить.
    - Товарищ полковник, следы! – крикнул кто-то за моей спиной.
    Я обернулся.
    На меня ползла она. Теперь от её красоты почти ничего не осталось. Нос, как и у меня, сломан. Выбиты несколько зубов. И лоскут кожи нависает над левым глазом. Во мне сразу же вспыхнула ненависть к тому уроду, который сделал это с таким красивым лицом.
    Она ползла ко мне, казалось, ничего и никого не замечая вокруг.
    Милиционер начал аплодировать.
    - Какая же ты умница! Молодец! Хорошая девочка!
    Вокруг неё выросло кольцо из теней. И я нисколько не сомневался, что каждая такая тень способна её убить.
    - Как жалко, что ни я ни мои люди тебя не видят. Но ведь это не помешает нам убить тебя, правда?
    И милиционер стал между мною и ней. Только теперь она его увидела. Увидела и замерла.
    - Правильно! – я услышал довольный смешок. – Ты умеешь разговаривать? Или хотя бы понимать, что говорят люди?
    Он шёл прямо на неё. Казалось, он сейчас столкнётся с ней лбами. Но в последний момент он остановился.
    - Как же тебя отделали!
    Она застыла, как изваяние. Сейчас, на берегу, она была беззащитна. А он издевался над ней.
    - Ну так что, ты понимаешь, что я говорю? Кивни если да.
    И она кивнула.
    А дальше я ничего не помню.
     
    Когда я очнулся в уже знакомой палате – чуть не засмеялся во весь голос. Только представьте себе. Открыть глаза, и ощутить всё произошедшее сном. Обычным постстрессовым кошмаром.
    Я лежал и тихонько хихикал, а по щекам текли слёзы. Я себя за них ненавидел – реву как баба – но остановиться не мог.
    Потом в палату вошёл тот самый милиционер.
    Это сегодня, когда фильм ужасов стал для нас чем-то вполне привычным, люди получили эмоциональную защиту от подобных жизненных поворотов.
    А тогда я почувствовал, как останавливается сердце. Если бы он снова спросил: «Очнулся, герой?» - я бы точно помер. Но он сказал лишь:
    - А ты живучий. Не ожидал.
    И сел на мою кровать.
    Я заставил себя успокоиться. Ведь всё, что не убивает - делает нас сильнее. Он изучал меня как редкое насекомое.
    - В общем так, Марлезонский балет закончился. Теперь поговорим начистоту.
    Этот милиционер говорил со мной, как с равным. Ещё неделю назад я даже в самых смелых фантазиях не доходил до такого.
    - Я договорился с вашими русалками. Они вас больше не тронут, если вы не тронете их. А ты вообще будешь держаться как можно дальше от реки. Вам выделили квартиру в центре города – цени.
    Я слушал его и не слышал. Хватило лишь одного слова.
    Она, девушка с острыми зубами.
    Как он её назвал?
    Это всё, что меня занимало в тот момент.
    - И если я ещё хоть раз услышу про какую-то бомбу! – ему казалось, что сейчас он страшен, как никогда.
    Я улыбнулся.
    - Вы ведь всё знали с самого начала, да?
    Он замолчал. Потом отвёл глаза. Хотел произнести ещё что-то нравоучительное, но плюнул на пол и вышел.
    Я провёл в больнице ещё месяц…
     
    Как и обещал милиционер, вода так и не подошла к нашим домам. Ледяной затор у обломков шлюза исчез, как по волшебству. Уровень реки опустился до нормального уже через два дня.
    А через пять дней выловили Антошку. То, что осталось от моего брата, хоронили в закрытом гробу. Дела никто не заводил. Участковый оформил несчастный случай. Председатель ЖЭКа вручил нашей семье ключи от трёхкомнатной квартиры на девятом этаже новостройки. Мать с отцом и Серёжкой переехали. Дед с бабкой остались.
    Когда я всё-таки вышел из больницы, Лужки вернулись к обычной жизни. Я заходил в каждый дом, смотрел в глаза бабкам. Некоторые молчали, некоторые проклинали и оскорбляли. Некоторые начали говорить.
    Сёстры появились в городе после войны. Пленные немцы построили плотину, после чего уровень реки поднялся метра на три. Мужиков с войны вернулось мало, а надо было как-то отстраиваться, чем-то кормить детей. Первой сестёр увидела моя бабка. Увидела и смогла договориться.
    За одну корову, спущенную под лёд перед ледоходом, сестры обещали контролировать воду всё лето. В засуху рядом с огородами возникали ключи, в дождливое лето вода уходила, нее застаиваясь на них. Разлив реки не доходил метров ста до домов.
    Как результат – огромные урожаи. Первые годы после войны сажали не картошку – картофельную ботву с глазками. И получали по пятнадцать мешков крупной картошки с сотки земли. Хватало не только на еду, но и на свиней. Каждая семья держала их по шесть-восемь штук. А ещё коровы, козы, куры, гуси, утки …
    Спустя каких-то четыре года после войны Лужки оправились и даже стали процветать. Сёстрам по весне отдавали уже не корову, а двух-трёх свиней или пяток коз.
    Вот только о договоре знали всего двадцать три женщины – мужикам было не до суеверий. Они не могли увидеть сестёр, а верить в бабские сказки – это не дело. Жизнь налаживается – и ладно.
    Кто такие сёстры – тоже никого не интересовало. Основных версий было две: утопленницы, замученные фашистами, или солдатки, не дождавшиеся мужей с войны и утопившиеся. Впрочем, как я подозреваю, эти версии не имеют никаких оснований.
    Женщинам не интересен механизм того, как можно манипулировать потоками воды и грунтовыми водами. Сёстры могут это – и замечательно. Воспользуемся их навыками.
    В семидесятых мужикам надоело каждую весну непонятно зачем бросать в реку довольно приличную сумму денег в виде свиней и коз. Стукнули кулаки по столам и громкие голоса потребовали прекратить бабские суеверия. Мужики по-прежнему не могли увидеть сестёр. Но теперь они чувствовали себя хозяевами в семье и начали диктовать свои условия.
    Уже к середине семидесятых сёстрам не доставалось ничего.
    Вот тогда их возможности и проявились во всей своей красе и ужасающей мощи. Вода весной стала заливать Лужки. Урожаи с огородов почти не окупали силы, потраченные на посев. Гуси и утки передохли почти полностью. Свиней теперь можно было прокормить не больше двух-трёх.
    Сёстры явно намекали на необходимость сотрудничества.
    Мужикам было почти что всё равно. Зарплата на заводах позволяла прожить без домашнего хозяйства. Огороды воспринимались пережитком деревенского прошлого. Лучше было перетерпеть несколько недель в году, чем сносить ежедневное бабское ворчание из-за непосаженых или неубранных огородов. Ну а весенние разливы реки можно было переждать и на крыше. Тем более что все стояли в очереди на квартиры, и переезд казался чем-то вполне скорым и реальным.
    Наша семья была особенной. Помимо того факта, что именно моя бабка договорилась с сёстрами, главным в семье был дед. Только сейчас я понимаю смысл его военных наград. Трижды Герой Советского Союза, Герой Соцтруда. Он держал нас в ежовых рукавицах. В остальных семьях в Лужках главными были отцы или матери – поколение либо не заставшее войну, либо сохранившее о ней только детские воспоминания.
    Атеизм воспринимался главами семей, как религия. Само существование сестёр уже считалось выдумкой выживших из ума стариков. После того, как одну бабку родные пытались спровадить в дурдом – остальные причастные к договору замолчали. У них больше не было ни сил ни влияния, чтобы изменить хоть что-то.
    И надо было погибнуть моему брату, чтобы они заговорили.
    Это была одна версия происходящего.
    Потом я поговорил по душам с дедом. После смерти Антошки он сильно сдал. Он винил себя не меньше, чем я. Но ему, к тому же, было стыдно смотреть мне в глаза.
    В общем, его не пришлось раскалывать.
    Сброситься всем Лужкам на несколько свиней по весне – это не проблема. Народ у нас на самом деле был довольно дружный.
    Вот только то, что творили женщины – сильно смахивало на ведьмовские обряды. В этом мало кто признавался, но мужики боялись своих жён и матерей.
    А когда мужчина боится – он идёт навстречу своему страху. Мужики решили – посмотрим, что они смогут сделать.
    После того, как я взорвал шлюзы, сёстры показали своё истинное лицо. И тогда было решено их уничтожить. Я должен был стать приманкой.
    Между мной и сестрой, которую я увидел, возникла связь. Я притягиваю её, а она меня. Дед не силён в комментариях. Его затрещина всегда всё объясняла лучше сотен слов.
    Но я понял одно – через меня и другие мужики могут увидеть сестёр. Если, конечно, будут знать, куда смотреть.
    Кнут и Марик подтвердили – они видели сестёр. Серёне чуть не отрезали обе ноги – врачи говорили, что это обморожение. А Фёдор и Ноздря сочиняли небылицы. Их, наверное, не задело.
    После всех расспросов, я понял одну паскудную вещь. Все Лужки, защищая свои личные интересы, приговорили меня к смерти. А я, дурак, умудрился выжить. И теперь людям было неловко смотреть мне в глаза.  
    Осталось только перебраться в новую квартиру к родителям, и забыть прошлое. И больше никогда не совершать подвигов!

     
    
    Неделю назад мне позвонили домой. Приятный голос представился секретарём мэра и попросил спуститься вниз. Возле подъезда уже ожидала чёрная чайка с госномерами. Весь город в курсе, что на этой машине ездит мэр. Как он говорил в каком-то интервью – это осуществление его детской мечты. А заодно сильный политический ход – поддержи отечественного производителя!
    Мне вежливо, чуть ли не кланяясь, распахнули дверь. Я постарался забраться внутрь салона как можно естественнее. Я уже знал, что ничего не кончилось. Я знал, что будет дальше.
    Место жительства мэра удивило. По сегодняшней моде можно было ожидать шикарного трёхэтажного особняка где-нибудь на Поле Чудес. Вместо этого меня привезли к обычной, пусть и новой, пятиэтажке в пяти минутах ходьбы от мэрии.
    Ещё поразило полное отсутствие охраны. Шофёр назвал номер квартиры и остался в машине. Я поднялся на нужный этаж и толкнул дверь. Так и есть – не заперто.
    Вошёл. Стандартная планировка двухкомнатной квартиры не позволила заблудиться. Ну, многие, наверное, её знают - напротив входа кухня, слева спальня, справа зал.
    В зале меня ждали три человека. Сам мэр, и два мужика лет за пятьдесят каждый. Мы пожали руки, приветствуя друг друга, и одного из мужиков я узнал – тот самый милиционер, что допрашивал меня в больнице. Сейчас он уже должен был быть милицейским генералом, но в гражданской одежде этого не увидеть.
    Обстановка в комнате не располагала к подобному столпотворению – офисный стол, офисный стул, диван, обитый кожей и стенка с книгами и файлами вдоль стены. Поэтому для меня был приготовлен стул. По всей видимости, принесённый с кухни.
    Хозяин предложил угощаться коньяком. Грех было упускать такой случай – когда ещё мэр города будет угощать простого офис-менеджера фирмы «Рога и копыта»?
    Я взял со стола бокал и хотел уже махнуть его залпом, но потом всё-таки решил не хамить. Мэр как будто ничего не заметил.
    - Помните, десять лет назад я сказал, что такие люди как вы, нужны городу?
    И я почувствовал, что он серьёзен. Это смертельно уставший человек не играет и ничего не изображает. Он говорит совершенно искренне, может быть впервые за десять лет.
    - И я помню, что случилось потом.
    Странно, я думал, что столкнувшись с моим взглядом он отведёт глаза. Но мэр поединок выдержал. Пришлось сесть и слушать милиционера.
    - Три года назад нам пришлось отказаться от сотрудничества с ними.
    - Я в курсе. В новостях передавали, что  губернатор потребовал расследовать исчезновение бомжей. Помнится, вызывали спецгруппу из Москвы.
    - Тогда мне будет проще объяснить, - не стал отпираться милиционер. – Мы предложили им скот – коров, свиней, эквивалентно массе. Не помогло.
    - Три года назад низкий урожай в трёх районах Области. Я помню, как подорожал хлеб.
    Милиционер чуть растерялся. Десять лет назад я был чуть наивней.
    - Мы пытались с ними справиться! Поверьте, с нашей стороны сделано всё возможное!
    Обращение на вы к двадцатисемилетнему сопляку порадовало. Однако пришлось им пояснить, что же они имели ввиду под словами «всё возможное».
    - Сначала вы отравили воду в местах их наибольшего скопления. Они казались вам ничуть не выносливее рыб. Но рыбы сдохли, а они выжили. По количеству утопленников Область сразу вышла в лидеры в нашем регионе. А ближе к осени случились массовые отравления в детских садах.  В прошлом году вы пытались взрывать. В новостях сообщали, что где-то в наших краях разбился военный самолёт – то есть, как я понимаю, был потерян отряд спецназа. Интересно, и как вы теперь инструктируете водных спасателей – если увидишь голую бабу, уноси ноги, пока цел!
    Незнакомый мужик хмыкнул. Кажется, мне удалось полностью сбить их с домашних заготовок. Вот только это ничего не меняло. Я могу быть тысячу раз прав. Они могут оказаться совершенными идиотами. Но речь идёт о жизни десятков, если не сотен, людей.
    - Вы совершенно правы, молодой человек, в своём негодовании, – вмешался вдруг мэр. – Вина в сложившейся ситуации целиком и полностью лежит на мне. Вы удовлетворены?
    Вместо ответа я встал, подошёл к столу и налил себе в бокал коньяку доверху. Вернулся на место.
    - Чего вы хотите?
    - Я хочу, чтобы всякая нечисть не жрала людей в моём городе!
    Очень патетично! Ещё девять лет назад я понял, на каких условиях наши власти договорились с сёстрами. Именно тот момент, когда начались весенние забеги бомжей через реку в разгар ледохода. Победителю доставалось три ящика водки. Об этом, кажется, даже какая-то газетёнка писала. Несколько бомжей тонуло. Людям было всё равно – ведь это были не местные.
    Но я понимаю, что чувствует мэр сейчас. Он чувствует тоже, что и я – ненависть и бессилие. Подсказать ему, что ли?
    - Ну так введите войска в город. Прочешите всю реку, разхреначьте глубинными бомбами к чёртовой матери! Вы же мэр!
    - Я мэр-коммунист. И губернатор-единоросс хочет меня снять. Если завтра я скажу ему, что в реке живут русалки и жрут людей по весне – он сразу отправит меня в дурку. Вам это сильно поможет молодой человек?
    Можно было бы возмутиться для приличия. Но такова природа власти. В том, что губернатор мразь, мало у кого из жителей области остались сомнения.
    - И вы надеетесь на меня?
    - Десять лет назад вы уничтожили нескольких из них. Они вас боятся, - запел соловьём милиционер.
    - Не надо на вы, пожалуйста! – перебил я его.
    - Что?
    - Говорите со мной на ты. Вот давайте прямо с той же фразы, на которой вы остановились, и на ты.
    Я вцепился в него взглядом, изучая малейшие движения лицевых мышц.
    - Десять лет назад ТЫ уничтожил несколько тварей. Они должны тебя бояться.
    Он прятал глаза и чуть прикусывал нижнюю губу. Невероятно, но ему, кажется, было немножко стыдно! С чего бы это?
    Мэр бросился на помощь милиционеру:
    - Нам нужен переговорщик. Они уже освоили человеческую речь. Ты можешь договариваться на любых условиях. Любое количество скота, но не люди. Выторгуй мне жизни людей. Хотя бы на два года!
    Ну вот все точки над i и расставлены. Я закрыл глаза.
    В тот момент я чувствовал сильную усталость. Но вместе с тем, неожиданно для себя, ощутил волну адреналина. Драйв, о котором забыл на десять лет.
    Я понял, что уже согласился. Что бы ни случилось сейчас, я пойду на встречу с сёстрами. Мешало лишь присутствие третьего на нашей встрече. Мэр – это хозяин города. Милиционер – его правая рука по силовым вопросам и осуществлению законности. А вот третий …
    Объяснение было только одно.
    - А как вы собираетесь мне её всучить?
    Вопрос был задан внезапно. В сочетании со взглядом в упор. Нацелено всё это в милиционера – раз уж он среди собравшихся единственное слабое звено.
    - Ты о чём? – растерянно спросил он, подтвердив тем самым мою догадку.
    - Я о взрывчатке. Вы же собираетесь подорвать меня на переговорах с сёстрами. Вот и господин полковник ФСБ подтвердит.
    - Я с самого начала был против! – взвился незнакомый мужик, выдав тем самым всех с головой.
    - Я согласен.
    А вот этого они не ожидали. Впрочем, это мой дед – Герой Советского Союза. Говорят, я весь в него.
    - Я подорву себя вместе с ними, если переговоры зайдут в тупик.
    Я подождал полминуты, чтобы насладиться эффектом и подготовить их к следующему удару.
    - За это я возьму двести тысяч долларов.
    Не знаю, если я и не довёл их до инфаркта, то был близок к этому. Своё предложение я высказал. Можно было уходить с чистой совестью.
    - Мой телефон, господа, вы знаете. Позвоните, если решите согласиться на моё предложение.
     
    Мэр позвонил, как только я добрался до дома. Он был согласен. Фээсбэшник объяснил, что взрывчатка будет в спасательном жилете и назвал место встречи.
    Меня не покидало чувство дежа вю. И я не сразу понял, почему.
    Зато потом …
    Людям свойственно наступать на одни и те же грабли. Люди считают себя самыми умными тварями на земле. И люди не умеют соблюдать условия договора.
    Поэтому, как и десять лет назад, договариваться решили с точки зрения силы. Каким-то шестым чувством я знаю, что меня решили взорвать вместе с сёстрами. Оставшиеся, по мысли горестратегов, будут более склонны к компромиссу. Очевидно, у властей города всё же есть какой-то запасной канал связи с ними.
    Точно такой же план собирались провести лужковские мужики десять лет назад. Договор с позиции силы.
    Только я не хочу договариваться. Я хочу уничтожить их всех до единой. Постараюсь объяснить, почему.
    У сестёр есть вполне чёткое фольклорное имя – русалки, сирены. Но я не могу его произносить. Даже писать его могу с большим трудом. Точно также таёжные народы не могут называть медведя иначе чем Хозяин.
    Явления одного порядка.
    Только настоящий мужчина обязательно, хотя бы один раз в жизни, должен заглянуть в глаза своему самому большому страху! Десять лет я, как страус, прятал голову в песок. Я считал себя половой тряпкой, о которую вытерли ноги. Однако хватило одного разговора с призраками прошлого, чтобы понять, как же я всё-таки ошибался!
    А ещё я не могу простить себя за то, что испытываю к той сестре, которую увидел первой. Это патологическое влечение. Даже зная, что она жрёт людей, зная, что она убила брата – я ничего не могу с собой поделать.
    Она играет чувствами, превращая меня в нелепо дёргающуюся марионетку.
    Поэтому я должен уничтожить их всех. И не важно, погибну я при этом или нет.
    За последние пять дней я собрал старую команду – всех, кто пока ещё жив. Мне сделали мину, точно такую же, как десять лет назад. Рядом со мною будут те, кто не побоялся идти против сестёр тогда. И у нас есть деньги.
    Власти города попытаются помешать нам, как только поймут, что их план провалился. Сёстры нужны мэру сговорчивыми, но живыми. А я договорюсь, но сделаю это так, что летом придётся убить их всех.
    Дежа вю.
    Десять лет назад я шёл один против всего мира. В итоге меня предали даже самые близкие люди.
    Сегодня я опять пойду против всего мира.
    Но в этот раз я буду не один. Я верю, что сегодня у меня получится всё.
    Закипает чайник, и мороз дерёт по коже.
    А я почему-то всё ещё верю, что доживу до рассвета …