Фролов. Гостья
Охранник держал сконфуженную женщину под локоток. Невысокую брюнетку, не сказать, что полную, скорее пухленькую, будто из папье-маше. Неестественно розовая кожа, некрасивое лицо со слишком широко расставленными глазами. Бесформенные коричневые одежды и толстый, совершенно неженский портфель довершали картину.
Из портфеля показалась голова котенка и тоненько мяукнула.
Глаза Фролова округлились.
– Что животное делает в центре?!
– Виталий Сергеич, – начал охранник, – она утверждает, что к вам.
– Наталья Николаевна? – спросил Фролов.
Женщина виновато кивнула.
– Понятно. Подождите, сейчас напишу объяснительную. Больше никогда не приносите животных! Как только вас охрана пропустила.
– Спасибо, товарищ полковник!
Это сказала Наталья. Разбирается в погонах, подумал Фролов и раздраженно потряс ручкой.
– Не пишет, зараза!
– Возьмите мою! – женщина торопливо полезла в карман и протянула блестящий цилиндрик.
Фролов встал из-за стола, прихрамывая, подошел к охраннику и отдал объяснительную. Козырнув, тот ушел. Полковник хотел было отдать Наталье ручку, но в этот момент почувствовал в ноге кошачьи когти. Крякнув, он сунул ручку в карман, правой рукой аккуратно поднял теплое серое существо и отдал ее женщине.
Левой руке он не доверял. Она была гораздо старше правой.
– Ой, простите, Виталий Сергеевич! – пискнула Наталья.
– Ладно уж, – добродушно махнул рукой Фролов. – Называйте меня Виталием. Я ненамного старше вас.
К недоверчивым взглядам после подобных фраз он привык. Наталья не стала исключением. Она оглядела морщины на его лице, седой бобрик волос, но ничего не сказала. И то хлеб.
– Насколько я знаю, – Фролов дохромал до кресла, – вы первая, кому позволено увидеть работу нашего центра изнутри. Но ничего интересного здесь нет. Все, что вы можете узнать о Цубове, могу рассказать вам я.
– А как же дневник?
– Увы, максимум, что я могу сделать – показать вам дневник Цубова издалека. Но смысла в этом немного. Обычная синяя общая тетрадь.
– Ой, как жалко, – огорчилась Наталья. – Может, хоть одним глазком, а? Как я могу написать книгу о Цубове, не прочитав его дневник? Издатели скажут, что я недобросовестно подошла к работе...
– Нет!
Лицо Фролова превратилось в каменную маску. Наталья даже отпрянула, вжалась в спинку мягкого кожаного дивана.
– Вы что, не понимаете, насколько опасен дневник мастера отчаяния? – вкрадчиво произнес полковник. – Вы хотите прочитать то, что он говорил по радио в апреле две тысячи восемнадцатого? Вы думаете, что это интонации или тембр его голоса выкосили почти семьдесят тысяч человек?
– Но я же читала адаптированную версию...
– Вот именно. Адаптированную. Переписанную другими словами. Причем не весь дневник, а только первые три четверти. Последняя четверть до сих пор не расшифрована.
Полковник откинулся на кресле и заговорил чуть спокойнее.
– В нашем спецхранилище находятся две вещи, которые нельзя показывать никому. Одна из них – последняя головоломка мастера загадок. Лишь один раз взглянув на нее, вы никогда не отделаетесь от желания ее решить. А если предоставить вам полную свободу действий, вы будете смотреть на нее, пока не умрете от нервного истощения.
– А вторая...
– Тетрадь мастера отчаяния, – кивнул Фролов. – Это самые опасные артефакты, которые когда-либо оставались после мастеров.
– Почему не расшифрована последняя четверть? – Наталья уже деловито строчила в своем блокнотике. – Очень сложный код или...
– Дневник написан простым русским языком.
Полковник встал и возбужденно захромал по кабинету.
– Никто не знает, что с ним делать, – продолжил он. – Нужен ли он человечеству. Многие утверждают, что понимание принципа действия дневника станет мощнейшим прорывом в психиатрии, нейролингвистике и черт знает еще каких областях. Но вот беда, не нашлось пока специалиста, который прожил бы достаточно долго, чтобы описать этот принцип.
– То есть, неизвестно, о чем говорится в последней четверти?
– Отчего же. – Фролов плюхнулся в кресло, пошарил в ящике стола. – Вот вам фотография, для книги.
Наталья долго смотрела на лист бумаги.
– Что это? – прошептала она.
– Предсмертная записка нашего ученого, – мрачно ответил полковник.
На клетчатой тетрадной странице неровными буквами было нацарапано:
"Дневник содержит убедительные доказательства отсутствия смысла жизни. Ни в коем случае не читайте его!"
Цубов. Чертежи на стекле
Я вижу – было так.
Высокий, нескладный пятиклассник возвращается домой. Во дворе его прижимают трое хулиганов. Начинают издеваться, обзывают жердью. Недалек момент, когда в воздухе замелькают кулаки.
– Хотите загадку? – вдруг говорит паренек.
– Чо?
– Стучат, стучат, не велят скучать. Идут, идут, а все тут как тут. Что это?
Двое морщат лоб, третий хмыкает.
– Часы это. Ты, ботан, нас за дураков держишь?
– Это же сложная загадка! – удивляется пятиклассник. – Хорошо, давай еще сложнее. Что это такое – тебе дано, а другие пользуются?
Хулиганы переглядываются.
Парень нервничает. Тут главное не перегнуть палку.
– Ну и что это? – коротко требует тот, что отгадал первую.
– Имя.
– Я не понял, – недружелюбно тянет один.
Но другой ухмыляется.
– Гы, Толян, в натуре. Вот имя – Толян – твое, а пользуюсь я.
– Я тоже пользуюсь, – бурчит Толян.
– Как? Стоишь перед зеркалом и сам с собой разговариваешь?
Хулиганы ржут, хлопают школьника по плечам и уходят. Тот провожает их глазами и что-то шепчет. Если прислушаться, можно разобрать слова:
– Коль на вопрос ответить мой изволишь, узнаешь то же, что и я, всего лишь. Что это?
Захар познакомился с Васькой Шатовым в четвертом классе. Высокий очкарик сидел во дворе школы и что-то рисовал мелками на асфальте. Захару стало интересно. Он подошел и обнаружил рисунок с большим разветвленным лабиринтом. Очкарик поднял голову.
– Сможешь выйти из лабиринта? – он ткнул в жирную точку посередине.
– Ха! – сказал Захар. – Конечно! Я знаю специальный секрет.
Он начал вести пальцем по линии, все время держась правой стенки. Однако вскоре опять оказался в центре. Специальный секрет не работал. Нахмурившись, Захар пошел по левой. Спустя две минуты его палец снова указал на исходную точку.
Как ни странно, очкарик смеяться не стал. Напротив, он одобрительно кивнул головой и сказал:
– Идешь по стенам, вижу. В большинстве случаев это работает. Но у меня, – он показал на рисунке, – центральная часть будто на острове. Из-за этого ты возвращаещься обратно.
– А как тогда пройти?
– По дороге расскажу. Ты в какой стороне живешь?
Следующие несколько месяцев Захар после школы целыми днями просиживал у товарища дома. Родители только поощряли подобное знакомство. Шатов был отличником по алгебре и геометрии, и отметки Захара вскоре поползли вверх. Василий объяснил другу, как решать загадку под названием "математика". Это оказалось так просто, что Захар не мог понять, почему он раньше часами корпел над учебниками.
Он узнал от Васьки множество разнообразных головоломок и загадок. Некоторые были ему непонятны, некоторые скучны – например, решение лабиринта, которое Васька называл странным словом "алгоритм". Но остальное было столь интересным, что Захар мог несколько дней корпеть над очередной диковиной, придуманной Шатовым. Так, он до тряпичного состояния замусолил картонную головоломку с изображенными на ней пятнадцатью гномами. Когда две части рисунка сдвигались один относительно другого, гномов становилось четырнадцать. Захар никак не мог понять, как это происходит.
Картинку с пятнадцатью гномами Васька потом нарисовал цветными мелками на стене собственного дома. Изображение было исполнено столь талантливо, что в шутливых фигурках угадывались ученики их школы. Был там и Захар, и сам Василий. Они стояли рядом, почти у самого края. Захар беспечно улыбался, а Василий, напротив, серьезно всматривался вдаль. Казалось, он смотрит не на зрителя, а ему за спину, будто что-то видит там.
Год спустя у Шатова случилось несчастье. Умер отец. Вскоре после этого Захар стал замечать, что и Васька, и его мать стали отстраненными, рассеянными. В квартире, раньше вылизанной до блеска, начал скапливаться беспорядок. Вместо тщательно заправленной кровати красовались измятые простыни, на которые с ногами забирался Васька, по углам громоздились книги, которые было недосуг расставить на полках.
Захар с грустью подумал, что в его собственной квартире обстановка почти такая же. Нет, конечно, там чисто, и с родителями все в порядке, но прошло то время, когда он мог прибежать в слезах к матери, броситься к ней в объятия, закрыв глаза. Тогда из теплой тьмы приходили песни без слов. Мать напевала нехитрую мелодию, и та снимала боль, стирала из сердца обиду и страх.
Сейчас родители считают, что Захар уже слишком взрослый. Да и сам он не сможет решиться на такое. Не хватало еще, чтобы его ребенком обозвали.
Примерно в это время Шатов начал создавать чертежи. Однажды у Васьки на столе Захар обнаружил одну такую картинку. Ему захотелось рассмотреть ее повнимательней. Ему казалось, что это загадка, что в чертеже не хватает какой-то детали, которая там, в глубине, спрятана за другими линиями. В забытье он протянул руку, чтобы схватить ее, и очнулся, когда пальцы больно стукнулись о поверхность стола.
– Что это такое?
Васька подошел, хмуро посмотрел на чертеж.
– Как ты думаешь, Захар, что такое загадка? – вместо ответа спросил он.
– Ну, это такой вопрос.
– Вопрос – это вопрос. Есть такое слово – вопрос. И есть другое – загадка. Какая между ними разница?
Захар лишь сокрушенно помотал головой.
– Загадка, – сказал Шатов, – это вопрос, который задает человек, знающий ответ. Зачем спрашивать, если знаешь ответ?
– Ради развлечения.
– И только? – Васька провел пальцами по чертежу. – А что если я знаю, что ответ есть, но не знаю, какой именно?
– С загадками всегда так. Ты знаешь ответ, а я – нет. Но я знаю, что он есть.
– А если я задам тебе загадку, на которую не буду знать ответ?
– Нечестно.
– Почему? Я знаю, что ответ есть. Я только не знаю – какой именно.
Васька посмотрел другу в глаза.
– Я все больше думаю об этом, – медленно сказал он. – Должен ли задающий загадки знать ответ?
Захар отвел взгляд и снова посмотрел на рисунок. На миг ему показалось, что линии сдвинулись. Но это, конечно, была лишь иллюзия.
Шел урок биологии. Училка бубнила про строение человеческого сердца. Захар украдкой позевывал. Учебник он прочитал заранее и сейчас откровенно скучал, разглядывая классные экспонаты.
С улицы донеслись сдавленные вопли. Захар незаметно вытянулся, чтобы заглянуть в окно, и в следующее мгновение вскочил, заорав:
– Драка! Ваську бьют!
– Что?! – встрепенулась биологичка. – Цубов, быстро сесть! Сели все! Читать параграф... Цубов, вернись! Двойку за поведение влеплю!
Плевать на двойку! Ваську лупили ногами двое старшеклассников, и Захар спешил на помощь, не забывая по дороге орать во все горло. Вылетев во двор, он сбил одного из обидчиков с ног и начал молотить его кулаками, пока не получил под дых и не повалился на бок, глотая воздух. Ему врезали пару раз по спине. Затем послышались крики, топот ног, и друзей окружили учителя.
Шатова отправили сначала в медкабинет, а затем домой, в сопровождении одного из учителей. После уроков Захар первым делом помчался к другу. Васька лежал на кровати и смотрел в потолок.
– Ты как?
– Нормально. Ты зря вступился. Теперь они и тебе прохода не дадут.
– Стоять и смотреть теперь? Что делать будем?
Васька недобро посмотрел на Захара.
– Есть у меня одна идея, – сказал он. – Но тебе лучше не знать. Впрочем, у меня просьба. Можешь выяснить, кто эти двое, и где они живут?
Захар просьбу выполнил. Когда он рассказал Шатову, тот коротко кивнул и попросил его некоторое время не беспокоить. Следующий месяц друзья виделись лишь изредка. Васька был все время задумчив и постоянно смотрел вверх, в небо, будто пытался там что-то разглядеть.
Школа возбужденно гудела. Парни, оживленно жестикулировали, сидя на подоконниках. Девчонки перешептывались, собираясь в стайки.
Мишка Горчаков, отпетый хулиган, один из тех, что напал на Ваську, сошел с ума.
Его нашли у входа в квартиру, без сознания. Он пытался протаранить дверь. Перед этим он явно пробовал процарапать ее, ободрав ногти и запачкав кровью металлическую поверхность. Ключ был у него с собой.
Родители Горчакова обратили внимание на странные чертежи вокруг двери их квартиры. Поначалу они решили, что у их сына произошло случайное помутнение сознания, вызванное злостью на испорченные стены. Однако вскоре выяснилось, что Михаил перестал адекватно реагировать на двери. Он разучился пользоваться ключами. Он ломился в запертые двери до тех пор, пока его насильно не уводили прочь.
Вскоре его увезли.
Захар и Васька сидели на лавочке. Васька был весел и беспечен. Он лопал мороженое и болтал ногами. Захар, напротив, был мрачен. Он все никак не мог начать разговор на тему, которая беспокоила его уже давно.
– Это ведь ты разрисовал стены в подъезде Горчакова? – решился он наконец.
– Разрисовал, – фыркнул Васька. – Размалевал, еще скажи.
– Что ты сделал?
– Я задал ему загадку: как вставить ключ в замок? Он ее не решил.
– Я не понимаю! Ему достаточно было вставить ключ.
Вместо ответа Шатов полез в карман, достал листок бумаги и протянул другу.
Это был еще один чертеж. Линии, причудливо изгибаясь, перетекали одна в другую, закручиваясь спиралями. Васька ткнул пальцем в круг посередине листка, сунул в руки Захару карандаш и сказал:
– Нарисуй внутри круга что-нибудь.
Линии пересекались, извиваясь, сбивая внимание. Захар попытался сосредоточиться, подвести грифель к центру круга, но никак не мог этого сделать. Он будто не знал, как начать, где поставить крестик.
Внутри Захара что-то взорвалось. Накатила злость – на Ваську, на этот дурацкий чертеж, на свою нерешительность. Захар вжикнул крест-накрест по листу. Затем сделал это еще раз. И еще раз. Как безумный, он размахивал карандашом, пока грифель не прорвал бумагу. Только тогда он опомнился и со страхом посмотрел на черный от многочисленных росчерков рисунок.
– Ты знаешь, что это можно сделать, – прошептал Шатов. – Но ты не знаешь – как.
Белый круг посередине остался нетронутым.
На следующей неделе в школу не пришел Иван Висковский. Второй из нападавших.
Его нашли быстро, в соседнем дворе, на заброшенной площадке меж домов. Он сидел на асфальте, блаженно улыбаясь. Когда его пытались увести, он начал бешено отбиваться, все старался вырваться и снова усесться на землю. На следующий день он сбежал из дома и вновь направился туда. Вскоре его также пришлось увезти в больницу.
Жителям близлежащих домов стало интересно. Кто-то попробовал сесть на то же место, и обнаружил, как его окутывает удивительный покой. Ради этого чувства люди были готовы на все. За право находиться в этом месте начались жестокие драки, привлекшие внимание полиции. Именно полиция обнаружила коротенькие разноцветные черточки на деревьях и бельевых столбах, окружавших площадку. Штрихи, непонятным образом уничтожающие все тревоги в одной выбранной точке пространства.
После этого случая в школе появился человек в черном. Он расспросил Висковского. Он выяснил про случай с Горчаковым. Вскоре к директору вызвали и Шатова.
Васька был необычно серьезен этим вечером.
– Он подозревает, что это сделал я, – сказал он. – Но это всего-лишь рисунки. Даже если кто-то видел, что я их рисовал, это не преступление.
– Ты снова задал загадку? – спросил Захар, и когда Васька кивнул, добавил: – Висковский ее тоже не решил?
– Напротив. Он ее решил. Но эта загадка про то, как попасть домой. Она из тех, которые хочется отгадывать снова и снова. Так он и делал, и ему становилось от этого все лучше и лучше. – Шатов картинно вздохнул. – В школе болтали, какой Горчаков несчастный. Пожалуйста, сделал человека счастливым. Все снова недовольны.
Захар проигнорировал подначку Шатова.
– А что ты будешь делать с полицаем?
– Это не полиция, – Васька нахмурился. – Они не будут расследовать рисунки на асфальте. Это какая-то другая контора. Надо от него избавиться.
– Ты же не можешь...
– Могу. Но только... – Шатов серьезно посмотрел на друга, – Захар, не приходи ко мне некоторое время. Пока я сам не скажу.
– Почему?
– Я хочу задать загадку этому, в черном. Загадку, на которую я не знаю ответ.
– Ну и что? – пожал плечами Захар.
– Я не знаю, что произойдет, если он решит ее.
Последними словами, которые Захар услышал от Шатова, были: "Прощай, друг! Вряд ли мы встретимся".
Поздний телефонный звонок. На часах полдвенадцатого. Трубка брошена, невзирая на сбивчивые, обеспокоенные вопросы Захара.
Он, естественно, помчался к Ваське, чудом отбоярившись от родителей, наврав им про контрольную по геометрии. Он бежал по ночным переулкам, понимая, что Васька не бросает слов на ветер, что уже слишком поздно, но все же не мог поступить иначе, и надеялся до последнего, пока не увидел, как тьму рвут в лоскутки красно-синие отсветы проблесковых маячков. И даже тогда он не ушел, а медленно зашагал навстречу людям в униформе.
– Что тебе здесь нужно? – спросил один из них.
– У меня тут друг живет, – ответил Захар. – Можно пройти?
– На каком этаже?
– На двенадцатом.
Солдаты переглянулись, подхватили Захара под руки и повели к большому черному автомобилю. Рядом стояли двое, один в военной форме, другой в штатском.
– Это друг Василия Шатова, товарищ майор, – обратились к военному солдаты. Тот кивнул на штатского и снова приложил к уху рацию, прислушиваясь.
– Захар Цубов? – спросил штатский. – Что-то поздно ты пришел друга навестить.
– Он позвонил, – честно ответил Захар. – Я испугался и прибежал. Он что-то натворил, да? А откуда вы меня знаете?
– Друг у тебя больно интересный. Мы с ним очень хотим поговорить...
– Что у вас там творится?! – вдруг рявкнул майор. – Что затихли?
– Тут какие-то рисунки на окнах, – донеслось из рации. – Похоже на чертежи.
– Что за чушь! Где парень?
– Его нет.
– Бред! Он заходил в дверь квартиры! Обыщите все!
– Подождите... я пытаюсь разобраться...
У штатского вдруг округлились глаза, он подскочил к майору, вырвал у него рацию и заорал туда:
– Не смотрите на стекла! Не смотрите на стекла! Отзовите людей! – это уже майору. – Там опасно! Отзовите...
Звон стекла прервал его.
Звон стекла, недолгий, в несколько секунд, крик и глухой звук упавшего тела.
– Что это? Почему это? – растерялся майор.
– Он нарисовал головоломки на окнах... О, черт!
Снова звон стекла. На этот раз человек даже не закричал. Когда он упал, Захар услышал странный хруст. Зачарованно он шагнул к подъезду.
– Уберите парня! – скомандовал штатский. – Цубов, вали отсюда! Потом поговорим.
Захар очнулся, неистово закивал и поспешил прочь. Повернув за угол высотки, в которой жил Васька, он невольно обратил внимание на рисунок с гномами, освещенный скупым светом фонарного столба. В нем что-то было не так. Позы, в которых стояли гномы, изменились. Выражение лица нарисованного Захара из веселого стало почему-то печальным. А еше куда-то делся Васька. Захар никак не мог его найти в полутьме. Наконец, ему пришла в голову мысль пересчитать гномов.
Их было четырнадцать.
Фролов. Гостья
Фролов сворачивал за угол, когда ему показалось, что его кто-то окликнул. Он обернулся. Визги тормозов подсказали ему, куда смотреть.
Наталья бежала через проспект на красный свет. Машины, в большинстве своем, не успевали тормозить, да и не пытались это делать. Женщину не сбили просто чудом.
– Вы – идиотка! – в сердцах рявкнул Фролов. – Я подождал бы, сколько нужно!
– Я не хотела вас задерживать. Простите.
Искренняя улыбка на некрасивом лице обезоружила полковника.
– Никогда так больше не делайте!
– Слушаюсь! – она шутливо взяла под козырек. – Вы сегодня не очень заняты? Расскажите мне про мастеров. Вы встречались с ними?
– Хорошо. Только потерпите до кабинета.
Наталья подпрыгнула и вперед полковника понеслась к дверям Центра. Фролов показал пропуск и широким шагом пошел за ней. Та устремилась к лифту, деловито цокая каблучками по мраморному полу.
Фролов нахмурился. Наталья не показала пропуска на проходной. И вахтер ее пропустил. Видимо, знает в лицо или подумал, что она с полковником. Фролов сделал себе мысленную заметку, вечером сделать вахтеру внушение. Так не то, что котенка – слона провести можно.
– Итак, – полковник поудобнее устроился в кресле, – по всему миру не наберется и полутора сотен мастеров. Страны, в которых есть центры по изучению феномена мастеров, можно пересчитать по пальцам одной руки. США, Британия, Индия и мы.
Наталья уже строчила в своем блокнотике. Фролов предложил ей поменяться местами, но она уверила, что ей удобнее на диване.
– Сколько мастеров появилось в России? – затараторила писательница. – Вы встречали их лично?
– Точной цифры нет. Дело в том, что большинство мастеров очень сложно выявить. Мы должны работать буквально на доверии агентов. К примеру, в своих записях Цубов подтвердил существование мастера мозаик. И его внесли в реестр ныне живущих мастеров, хотя ни до, ни после Цубова этого мастера никто не видел. Он по сей день является чем-то вроде легенды.
– А в чем его сила?
– Эффект бабочки. Он видит, какого элемента недостает будущему, чтобы оно стало таким, каким он хочет, и вставляет в мир этот элемент, как недостающий кусочек мозаики.
– Не так уж страшно, по-моему, – хмыкнула Наталья.
Фролов пожал плечами.
– Мы можем только догадываться, в каких масштабах он может влиять на реальность. Цубов писал в дневнике, что мастер мозаик не враждебен людям, но несмотря на это, некоторые считают его самым опасным среди ныне живущих мастеров. А ведь ныне живущими считаются и мастер загадок, и манчестерский мастер отражений, и мастер ненависти из Даугавпилса. Люди с жуткими способностями, поистине жуткими.
– А с каким самым опасным мастером встречались лично вы?
Полковник умолк.
Вновь нахлынули воспоминания.
Он бежал по аллее, меж молодых кленов, ранней весной, поздней осенью, подскальзываясь на снегу, который таял под жарким знойным солнцем. Листья неслись ему вслед, листья, гниющие на лету, и деревья ссыхались и корчились от старости, устилая дорогу трухой и ветками. Он бежал, зная, что бежит вечность, вторую, третью, но казалось, он не может скрыться от маленького мальчика, который стоял в конце аллеи и смеялся, хохотал, показывая пальцем, и камни вокруг обращались в пыль...
– Извините, – вывел его из задумчивости виноватый голос Натальи. – Наверное, неприятные воспоминания, да?
– Есть немного, – скривился Фролов. – К счастью, мастер времени не числится в списках ныне живущих.
– Его убили?
– Он умер сам. От голода. Все старело вокруг него так быстро, что ему просто нечего было есть. Мы провели самый скрупулезный анализ его тела. Ничего. Обыкновенный мальчик.
– Мальчик-мастер? – удивилась Наталья.
– Нет, – Фролов мотнул головой. – Сам он молодел. Ему было около тридцати пяти, когда он стал мастером. Столько же, сколько мне сейчас.
Он привык. Подобные взгляды, полные сочувствия и горестного изумления, уже не смущали его. Но сейчас, на мгновение, прежде чем Наталья отвела глаза, ему почудилось мелькнувшее в них необычное выражение, похожее на признание, на уважение.
Цубов. Судьба
Я вижу – было так.
В семье алкоголиков родился ребенок. Нежеланный. Ненужный. Тихое, болезненное дитя, которое генетическая прихоть наделила обостренными органами чувств и бездонной памятью. Ребенок лежал в кроватке, слушал звон посуды, ругань родителей, крики детей за окном – и запоминал. Смотрел, как пьяный отец обозленно сметает со стола стаканы – и запоминал. Прислушивался к запахам спирта, сгоревшей на кухне пищи, не вынесенного мусора – и запоминал.
Ребенок рос и вмещал в свой разум все более сложные конструкции. Направление взглядов отца, возвращающегося домой с работы, зависимость последовательности этих взглядов от настроения, зависимость настроения от запаха изо рта. Тончайшие нюансы реакции матери на положение вазы на телевизоре, тарелок на кухонном столе, стульев, расположенных так, а не иначе. Выражения лиц родителей, следящих за ним – когда их дитя ест, ходит, сидит, машет ручками, сосет большой палец. Родители умилялись странной причуде своего чада, смешно пыхтя от натуги, двигать по комнате стулья, перекладывать разные мелкие предметы с одного места на другое, надув щеки, скакать на валике старого полуразваленного кресла. Они не замечали, что с началом этих странных развлечений стали гораздо меньше ругаться друг с другом и, как следствие, практически никогда не кричали и не били свое дитя, хотя раньше порой такое случалось.
Они вообще многого не замечали.
Захар вбежал в кабинет начальника, постучав по уже открывающейся двери. Полковник Алешин поднял бровь, но промолчал. Сидящий на стуле посетителя молоденький лопоухий сержант даже раскрыл рот от такого нарушения субординации.
– Сергей Сергеич, нужно поговорить!
– Захар, не порть мне кадры. А то все подумают, что ко мне можно так врываться. Познакомься, это Виталик Фролов. Будет у нас работать.
Цубов рассеянно пожал стажеру руку и хлопнулся на стул, вытаскивая из папки изрядно помятые бумаги. Попробовал сунуть их Алешину, но тот отмахнулся со словами:
– Рассказывай сам.
– Три дня назад погибла Вера Седова. Разбилась на перекрестке, когда ехала к нам, чтобы сообщить что-то важное.
– Я в курсе.
– Я нашел место, где в машину садился водитель, вылетевший тогда на красный. Нашел свидетеля. Он утверждает, что перед тем, как сесть в машину, водитель поскользнулся и упал в снег, пытаясь обойти человека в черных очках, идущего навстречу. Свидетель утверждает, что вся спина водителя была в снегу. Я нашел описание водительского кресла. Оно тряпичное, но с электроподогревом. Снег растаял и замкнул проводку, когда машина была рядом с перекрестком.
Алешин поднял бровь.
– Проводка обычно изолирована.
– Изоляция разрушилась от старости. Там небольшое напряжение, но чтобы отвлечь водителя, хватит.
– Захар, тебе не кажется, что ты страдаешь ерундой?
– Подождите! Я навел справки о машине Седовой. Ее запомнил один парень. Он помог Седовой оттащить с дороги пьяницу, из-за которого она не могла выехать из дворов на улицу, – увидев выражение лица Алешина, Захар буквально затараторил: – Я нашел пьяницу. Он сказал, что в тот день человек в черных очках подошел к нему и выдал денег на бутылку. Сказал, что у него праздник и предложил выпить за его здоровье.
– Это совпадение.
– Это не совпадение! Много народу носит зимой черные очки? Разница между этими событиями была около часа. Примерно столько нужно, чтобы не спеша дойти от двора Седовой до места, где поскользнулся водитель.
Полковник замолчал и в задумчивости забарабанил пальцами по столу.
– Предположим, это был, – он покосился на стажера, – тот, о ком мы думаем. Половина наших агентов страдают этой паранойей, хотя о тебе я был лучшего мнения. Но, предположим, он существует. Ты действительно считаешь, что можешь поймать его?
– Надо понять, что нам хотела рассказать Седова. Надо восстановить последние дни ее жизни. То, что получилось у нее, получится и у меня.
Полковник глубоко задумался.
– Действуй, – кивнул он. – Но учти, что если появится серьезное дело, я тебя отзову. Мы не имеем права гоняться за призраками в ущерб работе.
– Что может быть серьезней?
– Иди уже, – вздохнул полковник.
Когда за Цубовым закрылась дверь, Алешин обмяк в кресле, сцепив пальцы. Он так долго молчал и смотрел перед собой, что стажер осмелился спросить:
– Это действительно серьезно?
– Дело не в этом, – тихо сказал полковник. – Дело в том, что есть вещи, на которые мы не в силах повлиять. Как не могут мошки погасить пламя костра. Помни об этом, Фролов. Дольше проживешь.
Шли дни, а Захар не мог ни на шаг приблизиться к разгадке. Он, казалось, поминутно воссоздал последние недели жизни Седовой. В них не было места расследованиям. Она просто жила своей жизнью, ходила на работу – она была дизайнером интерьеров – проводила время с друзьями, встречалась с клиентами.
Клиенты были единственной зацепкой. Все заказы Седовой отмечались в базе данных, и Цубов опросил почти всех, чьи заказы она выполняла последний месяц. Двух человек он найти не смог. Естественно, Захар разузнал об этих клиентах особенно подробно.
Одним была девушка, которая снимала квартиру и вскоре съехала, не оставив никаких координат. Она отказалась от услуг дизайнера после двух консультаций, что Захар счел вполне логичным. Поначалу его насторожило совпадение с гибелью Седовой – несостоявшаяся клиентка съехала двумя днями позже – но хозяин квартиры рассказал, что именно в этот день закончился срок договора. Цены на квартиру повысились, и девушка решила съехать. Тут ловить было нечего.
На следующий день, с портфелем, полным скрытых камер, Цубов направился на квартиру другого клиента. У подъезда его внимание привлекла скомканная десятка, лежащая на снегу. Поднимать деньги с улицы было не в обычаях Цубова, но ему показалось, что на купюре что-то нарисовано.
– Командир! Я первая заметила, – раздался хриплый голос.
Цубов поднял десятку и обернулся. К нему брела грязная бомжиха с отдутловатым лицом. Глаза ее сфокусировались на деньгах. Захар улыбнулся и протянул ей бумажку.
– Благодарствую, – важно произнесла женщина.
Поколдовав с замком, Цубов вошел в квартиру, отделанную в темно-красных тонах. Все внутри было покрыто тонким слоем пыли. Однако холодильник все еще работал. Исследовав его содержимое, Захар прикинул дату исчезновения. Она совпадала с днем смерти Седовой.
Войдя в гостиную, Цубов замер. Множество плюшевых зверей, в основном зайцев и тигров, расселось по всей квартире и таращило на людей глазки-бусины. Они заняли весь диван, сидели на стульях, на телевизоре, один даже свисал с люстры. Захару стало не по себе. Здесь жил безумец.
Он обыскал квартиру, но ничего особенного не нашел. В раздражении он уселся на диван, сбросив несколько игрушек на пол. Затем пригляделся к лежащим на полу зверям.
На спине желтого тигра были написаны цифры. 1-5.
Цубов начал ворошить игрушки. Цифры, как выяснилось, были только на тиграх. Сначала нашлось 1-12. Затем 2-9. На белом красавце, взирающем со шкафа в спальне, красовалось 1-26. Захар вспомнил, что видел маленького тигренка на кухне – 2-2.
Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что означают цифры. Еще несколько минут он потратил, чтобы перерыть квартиру и найти последнего тигра – необычно длинноухий, он успешно маскировался в толпе зайцев на диване. На бело-синем пузе было написано 1-19.
Спешно установив несколько камер, Захар вызвонил наблюдательный отдел Центра и попросил двое суток не спускать глаз с квартиры. Затем аккуратно рассадил игрушки, как было, и отправился домой. На выходе из подъезда он вновь столкнулся с бомжихой.
– Я дико извиняюсь, – оскалилась она, – но у меня для вас послание. Сотенка – и оно ваше.
Захар вздохнул и полез за бумажником. Отдав сотню, он с удивлением увидел, что женщина протягивает ему ту самую десятку, найденную часом ранее.
– Похоже, – хмыкнула она, – это все-таки ваше.
На десятке каллиграфическим почерком было написано: "Приходи один".
Цубов мгновение ошарашенно смотрел на буквы, а затем рванул в Центр.
– Он появится в это воскресенье! – выпалил он с порога кабинета Алешина. – Его надо брать!
– Кто? – нахмурился полковник.
– Мастер мозаик! Он нумерует игрушки! Каждое воскресенье он приносит их в свою квартиру, – Цубов рассказал, что нашел в темно-красной квартире.
– Это ловушка, – уверенно заявил Алешин.
– Это шанс...
– Это ловушка! А ты – идиот! Он играет с тобой. А ты рад попрыгать.
– И часто мастер мозаик играет с кем-то?! Такой прикольный парень, очень любит со всеми поиграть! То-то никто не верит, что он вообще существует!
– Я запрещаю тебе появляться в этой квартире! – сказал полковник. – Узнаю, что ты там был, уволю к черту!
– Увольняйте, – холодно заявил Цубов.
– Дурак! – Алешин осел в кресле. – Плохо, что у тебя семьи нет. На жалость не надавишь. Ладно, людей дам парочку. Но тебя там быть не должно! Бери любую аппаратуру, но сиди в другом доме. Ты мой лучший агент, и просто так подставляться я тебе запрещаю!
Захар хотел было поспорить, но по взгляду полковника понял, что решение окончательное.
– Спасибо, – кивнул он и вышел.
Крот и Белый, два оперативника Алешина, куковали в квартире уже больше суток, с вечера субботы. За все время в квартире никто не появлялся. Ни камеры, ни микрофоны ничего не зафиксировали.
Сам Захар обосновался в одной из квартир подъезда напротив. Центр пробил, что ее владельцы удачно отправились в отпуска.
Уже смеркалось, когда во дворе появилась фигура в темном пальто и черных очках. Вошла неторопливо и замерла, оглядываясь.
Захар затаил дыхание. Он смотрел на живую легенду. Существо, само существование которого было под вопросом, стояло там, внизу. Щуплый, низкорослый человек, способности которого мало кто был в состоянии даже осознать.
На Захара вдруг нахлынуло странное чувство, которое, собственно, сделало его одним из лучших агентов. Он будто становился глазами и ушами человека, за которым наблюдал, он понимал, куда именно тот смотрит, что привлекло его внимание. Он чувствовал, как мастер мозаик слышит тишайший скрип мятой пачки сигарет в урне. Видел, как он смотрит на едва заметно запотевшее стекло, которое расползается по краю окна от дыхания Захара. Понимал, что он безошибочно расчленяет вытоптанную тропинку на сотни траекторий, вычисляя, сколько человек вошло в тот или иной подъезд, и в какое время. Вычисляя, сопоставляя, делая математически точные выводы.
Захар думал, что его невозможно заметить. Но теперь он понимал, что невозможно спрятаться от мастера мозаик. Черная фигура посмотрела Захару прямо в глаза и картинно послала ему левой рукой воздушный поцелуй, одновременно вытянув другую вбок, что-то сжимая в кулаке.
Раздался оглушительный взрыв. Окна квартиры, в которой прятались Крот и Белый, выбило огненной волной.
Мастер не спеша развернулся и пошел прочь.
– Ну нет! – заорал Захар. – Не уйдешь!
Он бросился вниз по лестнице, во двор и со всех ног побежал к арке. Он едва успел выбежать на улицу, чтобы заметить темную полу пальто, мелькнувшую в переулке на другой стороне улицы. Захар бросился в плотный поток машин, сквозь визг тормозов и ругань водителей продираясь к противоположному тротуару.
На поясе разрывался телефон. Захар свернул в переулок и, не останавливаясь, прижал трубку к уху.
– Да?!
– Шеф, вы это видели?
– Крот? Ты выжил?!
– Я на лестницу вышел. Послышалось что-то. Белый тоже живой, он в туалете был. Оглох только.
– Черт, я думал, вы погибли! – с облегчением выдохнул Захар.
– Вы где?
Ответить Захар не успел. Поскользнувшись, он так неудачно треснул телефоном об асфальт, что тот разлетелся на несколько кусков. Проклиная свое невезение, Захар поднялся и побежал дальше, туда, где скрылась темная фигура.
Вскоре ему стало очевидно, что мастер мозаик не пытается оторваться. По другую сторону квартала проходила скоростная магистраль. Пересечь ее было бы для обычного человека самоубийством. Но фигура в темном пальто выбирала темные, глухие переулки и лишь изредка выходила к оживленным улицам. Мастер петлял, иногда пересекая одну и ту же дорогу несколько раз, не снижая шага, игнорируя машины и людей. Он постоянно был на виду, назойливо маячил перед своим преследователем, быстро, но одновременно раздражающе спокойно шагая, не оглядываясь, не срываясь на бег.
Тем не менее, догнать его Захар не мог.
Он то и дело поскальзывался на припорошенном льду. Спотыкался о скрытые под снегом кирпичи. Расталкивал людей на тротуарах. Провалился в едва замерзшую лужу. Словно издеваясь, мастер мозаик один раз прошел прямо сквозь группу полицейских, приехавших на взрыв. Его просто не заметили.
В конце концов пальто взметнулось над невысоким забором и скрылось из глаз. Захар попытался повторить маневр, но хлипкая преграда подломилась и доски ткнули ему в ребра, вышибая дух. Он неудачно приземлился, ударившись ногой о бетонный обломок, согнулся, хватая ртом воздух, но из чистого упрямства не дал боли захватить его сознание и потащился вперед, в погоню, пока хватит сил. Однако, свернув за угол, остановился.
Вдалеке глухо громыхал поезд. В глубине проулка, зачем-то перегороженного забором, шли поперек железнодорожные пути. За рельсами, на потрескавшемся асфальте, стояла невысокая фигура в черных очках.
– Почему ты не бежишь? – спросил Захар.
– Хочешь меня убить?
Это был не вопрос. Предложение. Спокойное, уверенное.
– Ты не догонишь меня, – добавил мастер. – Но убить можешь.
– Зачем тебе понадобилось убивать Веру?
Тонкие губы исказила гримаса.
– Мне казалось, она – мой друг. Но узнав, кто я, она побежала к вам.
Захар вытащил пистолет и прицелился.
– И много народу так погибло? – спросил он. – Чтобы никто не узнал про тебя?
Мастер содрал очки с лица и уставился на Цубова. Тот едва не попятился. Он почувствовал, как его жизнь дробится в глазах мастера мозаик на малюсенькие кусочки, которые затем встраиваются обратно в общую картину, пронумерованные, обдуманные, осмотренные со всех сторон. Как глупо было надеяться поймать его. Как смешна, должно быть, для него созданная Цубовым западня – незаметное пятнышко в огромной, полностью подконтрольной ему схеме мира.
– Я завидую вам, – сказал мастер. – Вы, слепые, глухие, не понимающие ничего, что происходит вокруг вас – вы не видите своих способностей, не знаете, что для вас возможно, а что закрыто навсегда. Поэтому вам доступно такое чувство, как надежда. Вы не можете влиять на собственную судьбу, и поэтому думаете, что ее нет.
Зачем это все, думал Цубов. Зачем эта купюра, эти игрушки? Зачем эта беготня по подворотням? Неужели только для того, чтобы дать мне шанс тебя убить?
Раз живы оперативники, зачем убивать Седову?
Шум поезда усиливался.
– Это была месть, – сказал Захар. – Но я не могу поверить, что среди миллионов возможных подружек тебе случайно попалась женщина, связанная с центром.
Мастер мозаик грустно покачал головой.
– Странно. Я тоже не могу. Именно поэтому я хочу кое-что проверить. У тебя осталось пять секунд.
Захар вздохнул и опустил пистолет. Все эти долгие секунды они неподвижно стояли напротив друг друга.
Затем пришел поезд. Лязгающий товарняк обдал все вокруг запахом горячего мазута и пронзительным гудком, скрыв за собой фигуру в темном пальто. Когда он проехал, мастер мозаик исчез, и в преследовании его, понимал Захар, не было никакого смысла.
Фролов. Гостья
– Мама, если бы я не был начальником, меня бы уволили, – рассмеялся Фролов в трубку мобильного. – Столько болтать! У меня уже батарея почти разрядилась. О, ко мне пришли! Пока! Папе привет!
– Родственники? – хитро поинтересовалась Наталья, просунув голову в дверь. – О, вы сегодня в новом пиджаке! Вам идет!
В черном стильном костюме она была почти красива. Правда, ее портил толстенный портфель, который она снова принесла с собой. Оттуда торчал маленький уголок синей ткани.
– Да и вы тоже приоделись. – Фролов улыбнулся и сконфуженно добавил: – Давненько у меня в карманах ручки не вытекали. Пришлось отдать пиджак в химчистку.
О том, что это была ручка Натальи, которую он забыл отдать при первой встрече, Фролов решил не упоминать. А то опять извиняться начнет.
– Надеюсь, котят в портфеле нет? – шутливо спросил он. – А то после вашей выходки одну уборщицу чуть не уволили. Умудрилась халат потерять, пока гонялась за вашим питомцем.
– Ой, зачем вы так? Она же помочь хотела. Нет, там всего-лишь бананы, – она вытащила гроздь спелых фруктов. – Будете?
– Давайте!
– Мне послезавтра нужно улетать в командировку. Так что сегодня я попытаюсь вытащить из вас всю информацию, которую смогу. Слушайте, а у вас всегда так холодно?
– Нет. Я закрою окно.
– Спасибо! Вы ведь работали с Цубовым? Расскажите о нем.
Фролов задумчиво дожевал банан и бросил кожуру в урну.
– Цубов всем казался безрассудным, – подумав, начал он. – Каждый раз он стремился в самое пекло. Он говорил, что хочет выяснить, кто он, зачем он. У него не было ни родственников, ни друзей. Он был совершенно один. Несколько раз говорил со мной о предназначении. Я считал эти разговоры начальственной блажью. Но, как видите, все оказалось не совсем так.
– А кроме этого вы ничего странного не замечали?
– Я могу рассказать вам о последнем деле, над которым он работал. Мы работали. Жарковато становится. Вы позволите?
Фролов снял пиджак, повесил его на стул неподалеку от дивана, где сидела гостья, и начал рассказ.
Цубов. Спички
Я вижу – было так.
Семен заканчивал ремонт в новой квартире. Крепил по комнатам пластиковые плинтуса. Сверлил в стенах дырки, забивая в них вместо дюбелей обыкновенные спички, серными головками вперед, приворачивал шурупами. Быстро и надежно.
Через пять месяцев его беременную жену сбил черный джип с тонированными стеклами.
Семен выследил джип, принадлежавший какой-то правительственной шишке. Дело было в Подмосковье, на дачах, Он подкараулил, когда джип останется без охраны, обложил его вымоченными керосином тряпками и поднес спичку. Не зажигалку, а именно спичку.
Джип взорвался. Семена окутало облако пламени.
Потом оно поглотило забор, охранников, роскошный трехэтажный дом. Перекинулось на декоративный сад, хозяйственные постройки. Пожрало еще несколько автомобилей в гараже, взрывы которых были почти незаметны в реве разъяренной стихии.
Из клубов дыма вышел человек. Он подошел к плавательному бассейну, присел у края и смотрел на воду, смотрел долго – пока та, в свою очередь, не загорелась.
Цубов, не отрываясь, смотрел на карту Подмосковья. На ней пульсировала красная точка, которая мучительно медленно двигалась в сторону Москвы. Вокруг нее эллипсами проходили две линии. Если приглядеться, можно было увидеть, что красная, внутренняя, линия идет навстречу синей, внешней. Второй фокус эллипсов, отмеченный тусклой синей точкой, помаргивал в районе поселка Пыхчево.
Вернее, в том районе, где когда-то находился поселок Пыхчево.
Дверь скрипнула. Вошел Фролов.
– Вертолетчики только что выходили на связь, – тихо сказал он. – Они в шоке. Говорят, пруда в Черепово больше нет. Деревьев нет. Домов нет.
Цубов вздохнул.
– Что с авиацией?
– Ракеты взрываются в нескольких десятках метров от цели. Но ему, похоже, все равно. Наши ученые просят пропустить их в Пыхчево. Говорят, там уже должно быть безопасно.
– Пустите их, – после недолгих раздумий кивнул Цубов. – Предупредите, что почва может быть горячее, чем они думают. Расскажите про пруд. И начинайте эвакуацию Бутово.
– Неужели нельзя ничего сделать? – шумно выдохнул Фролов.
Захар скривился.
– Если так будет продолжаться дальше, нам пол-Москвы придется эвакуировать. Боюсь, это только начало, капитан. Знаешь, что... Достань мне вертолет. Я сам хочу на него посмотреть.
Под винтами простиралась ревущая полоса огня. Словно одолжив часть ярости у того, кто породил это пламя, оно рвалось дальше и дальше, оставляя позади обугленные сосновые стволы. Второго огненного кольца не было видно с вертолета, но Цубов знал – там, вдалеке, навстречу обезумевшей стихии ползет ее цепной брат – встречный пал.
– Вон он, – отвлек Захара голос пилота. – Я поднимусь повыше, чтобы ракетами не задело.
Внизу, словно маленькое Солнце, горел ослепительно яркий огненный шар. Трудно поверить, что внутри находился человек, который медленно шел к Москве. Однако десятки объективов, следящие в самых разных спектрах, подтвердили – там кто-то есть.
Вдалеке послышался гул самолета, и к шару полетели ракеты. Взрыв колоссальной силы мягко толкнул вертолет, находящийся в километре над землей. Пилот выругался, но быстро вернул машине устойчивость.
– Что за чушь! – чуть не вывалившись, заорал Фролов. – Это же обычные ракеты, двадцать девятые...
Цубов взял капитана с собой. Пусть привыкает к полевой работе.
– Дело не в ракетах, – крикнул он. – Дело в цели!
– Как такое может быть?
– Ученые утверждают, что у него способность увеличивать возгораемость предметов. Патроны в его присутствии будут взрываться, как гранаты, а гранаты – как тонна ТНТ. Это объясняет то, что мы сейчас видели. Ракеты взрываются, как маленькие атомные бомбы.
– Это точно человек?
– Все симптомы сходятся. В мире зарегистрировано четырнадцать случаев массивного пирокинеза, и везде – пожары, сожженные поселки, выкипевшие пруды. Но есть нюанс, – Цубов, насмотревшись, захлопнул дверь вертолета. – Эти пирокинетики сжигали не только все вокруг, но и самих себя. Умирали на месте. Штатовцы даже прозвали их за это спичками.
– Наш клиент на спичку не похож, – сказал Фролов.
– Да уж, – угрюмо отозвался Цубов. – Не похож. Какие будут мысли, капитан?
– Ну, не знаю. Может, уговорить его повернуть обратно?
Захар удивленно посмотрел на Фролова.
– Это настолько идиотская мысль, что может сработать, – сказал он и хлопнул вертолетчика по плечу: – Дружище, вези-ка нас на базу.
Пока Цубов, размахивая удостоверением Центра, убеждал руководство базы в необходимости своих действий, начало смеркаться. Все на базе, казалось, воспряли духом с уходом Солнца. Задымленный воздух не способствовал облегчению летней жары.
– Крепите как следует! – инструктировал Фролов техников, монтирующих на вертушку акустическую аппаратуру. – Будет сильно трясти.
– Вы это в десятый раз повторяете, – беззлобно огрызались техники. – Все будет в лучшем виде.
Цубов наблюдал за капитаном из окна служебки у посадочной площадки. Время от времени бросал взгляд на экран ноута. Красная точка приближалась к Южному Бутово. Захар вздохнул и достал мобильник.
– Перекрывайте Варшавское шоссе от Щербинки до Чертаново и МКАД от Калужской до Липецкой улицы... Я знаю... Почему мне нужно каждый раз убеждать вас, что пробки лучше, чем сотни трупов?! Действуйте!
Нажав отбой, он заметил, как Фролов машет ему от вертолета.
Ветер свистел в микрофонах, нацеленных на огненное пятно там, внизу. Десяток мощных анализаторов приготовился вычленить из хаоса звуков любое структурированное послание.
– Как тебя зовут?!
Меня могут принять за глас Господень, мельком подумал Цубов.
Странные мысли лезут в голову.
Анализаторы молчали. Пятно двигалось, словно ничего не произошло.
– Не действует, – сокрушенно произнес Фролов.
– Не тот вопрос, – вдруг сказал Цубов. Он снова включил динамики и крикнул: – Куда ты идешь? Куда – ты – идешь?!
На мгновение пламя будто замерло. Затем продолжило свое движение, но Фролов вдруг странно занервничал и ткнулся лицом в иллюминатор. Захар прильнул к стеклу.
По высотным домам, покрытым керамической плиткой, полз огонь. Струйками, полосками, он будто целенаправленно пытался забраться на самый верх, но в последний момент остановился, растекся яркими кляксами по темной поверхности глухих боковых стен. Так силен был жар, что плитки начали отваливаться, одна за другой, и падать вниз – и некоторые падали раньше, чем остальные.
– Это буква "О"? – прошептал Фролов и затем воскликнул: – Нет! Это "Д"!
– Вижу, – бросил Захар. – А вон там "О". Дальше что, не понимаю?
– "Н"... Нет, "М".
Плитка вокруг "Д", не выдержав температуры, осыпалась, оставив голую стену. Та же судьба вскоре постигла и букву "О", но такая же вскоре появилась на очередной стене.
– Д-О-М-О-Й. Домой. Он идет домой!
Радость Фролова быстро угасла при виде озабоченного лица Цубова. Тот, подумав, снова включил микрофон:
– Где твой дом?!
Прошло несколько секунд. А затем улицы под вертолетом будто взорвались! Зеленые зоны вокруг шоссе вспыхнули ярким пламенем. По небольшим лесным пятачкам прочертились ослепительные полосы. Одна из них мазнула по прудику меж домов, подняв паровые столбы. Огромная рука будто исчеркала землю гигантским огненным карандашом.
– Вверх! – заорал Цубов, но пилот уже тянул на себя штурвал, и машина уносилась вверх, прочь от буйствующего огня и дыма.
– Что это было? – выдавил Фролов и снова прильнул к стеклу: – Что это такое?
– Невероятно, – прошептал Цубов. – Это карта. Он нарисовал нам карту!
Несмотря на поздний час, весь Центр гудел от людских голосов.
– Это Черноморский бульвар, – наконец, заявил главный аналитик. – Это единственное место в Москве, где улицы образуют треугольник, изогнувшись именно так. А это, получается, Симферопольский проспект.
– Если так, Москве безумно повезло, – сказал Цубов. – Если, конечно, мы не ошиблись. Ищите людей! Ищите подтверждения! Проверьте всех, кто живет примерно здесь, – он ткнул пальцем в фотографию, на которой среди огненных линий высился ослепительный факел. – Ищите все, что может указать нам на его личность!
Аналитики Центра быстро доказали, что ели свой хлеб не зря. Почти сразу они догадались проверить все квартиры близлежащих домов на несчастные случаи, особенно смертельные. Особый статус Центра открыл им двери в секретные базы данных, откуда они выудили номер машины, сбившей жившую в одной из квартир женщину. Пробив собственность владельцев машины, они получили ответ.
– Есть! – крикнул аналитик. – Вот он, наш клиент.
Захар метнулся к экрану.
– Семен Веселов. Две недели назад его жену сбил сынишка министра здравоохранения. Угадайте, где находится дача этого паренька?
– Пыхчево? Спасибо за работу, – сказал Захар, глядя на экран. Оттуда на него уверенно смотрел симпатичный мужчина. В его глазах плескалась неуловимая хитринка.
Он был весел на фотографии.
– Как, как они могут гореть? – ныл Фролов. – Там же нечему гореть!
Цубов не удивлялся реакции капитана. Он сам едва сдерживал дрожь, наблюдая, как вокруг Веселова вспыхивают и сгорают дотла железобетонные столбы.
Как спички.
– Ты не смотрел штатовские видео? – спросил он. – Особенно третье по счету, из Майами? Там отлично видно, как горит вода в заливе.
Фролов недоверчиво посмотрел на шефа.
– Не может быть. Может, нефть?
– Нет. Нефть горит по-другому. Поверь, по сравнению с пылающим океаном, столбы – так, фуфло!
Нервничаю, подумал Цубов. Не должно быть заметно, что я нервничаю.
Веселов шел по Симферопольскому проспекту. То и дело раздавались оглушительные выстрелы – рвались, перед тем, как расплавиться, трамвайные пути, вздымая фонтаны щебня. Он уже не был похож на огненный шар. Пламя вокруг него исчезло, и Семен превратился в обнаженную светящуюся фигуру, полускрытую нагретым воздухом. Похоже, что сила Веселова иссякала. Захар очень на это надеялся.
Он хотел с ним поговорить.
От безумного поступка его отговаривали все, кого он поставил в известность. Наблюдая, как вспучивается и трескается от жары асфальт в десятке метров от Веселова, Захар сам сомневался в своем решении. Но что-то толкало его изнутри. Он должен был хотя бы попытаться чуть глубже проникнуть в тайны мастеров.
Через сутки после уничтожения Пыхчево Семену Веселову присвоили уникальное имя: мастер огня. Так странно, думал Захар, что это первый мастер огня за всю историю. Спонтанные пирокинетики мастерами не считались.
Пора, подумал он, когда Веселов свернул на Черноморский бульвар.
Мастер огня поднимался по лестнице хрущевской пятиэтажки. Сначала сгорели пластиковые поручни на перилах, заполнив подъезд чадящим дымом, вскоре ушедшим в полопавшиеся окна. Затем сами перила, вспыхнув облупленной краской, стали съеживаться и сминаться, падая на лестничные марши, тонкими струйками стекая на площадки.
Цубов отошел от квартиры, поднявшись пролетом выше. Ему казалось, что Семен изо всех сил пытается сдерживаться, чтобы не разрушить хрупкий путь, ведущий к дому. Ему вспомнились кошмары, снова и снова преследовавшие его в детстве,с подъездами без лестниц, в которых он никак не мог добраться до квартиры.
Попасть домой.
Захару показалось, что мастер огня удивился, увидев его в огнеупорном скафандре, ожидающего. Но он ничего не сказал. Он дернул ручку квартиры – один раз, другой. Ручка отвалилась. Что-то крякнуло внутри – дверь внезапно вылетела из бетонной коробки и рухнула Веселову навстречу. Тот едва успел шагнуть в сторону.
– Ну вот, дверь сломал, – отчетливо услышал Цубов. Он поспешил за Веселовым, который шагнул внутрь квартиры.
Мастер огня стоял в центре гостиной, на обугленном ковре. Белоснежный потолок уже покрывался черными пятнами. Плавился пластик вокруг треснувшей плазменной панели. Диван облизывали языки пламени.
– Твоя сила уходит, – сказал Цубов. – Еще немного, и ты станешь обычным человеком.
Он не верил в то, что говорил. Ни один мастер еще не стал обычным человеком. Они или продолжали жить, как мастера, или – гораздо чаще – погибали от собственных способностей.
– У меня нет дома, – сказал мастер огня.
– У тебя будет новый дом.
Веселов покачал головой.
– Новый дом – бессмыслица. У меня нет дома.
– Тогда зачем ты пришел сюда?
Мастер огня улыбнулся и встал на колени. Затем улегся на пол, раскинув руки.
Цубов с обжигаюшей ясностью понял, что означает этот жест. Семен прощался со своим домом. Он пришел обнять его – в последний раз. И еще попросить его о последней милости.
И дом откликнулся!
Сквозь оплавленные плинтуса, сквозь обугленные останки дивана, сквозь языки пламени, пожирающие дорогой ковер; из бетонных, похожих на гильзы, отверстий; под действием жалких оставшихся крупинок серы, тысячекратно усиленных последней волей своего хозяина, рванули к телу мастера огня маленькие деревянные снаряды.
Фролов появился в квартире вместе с первыми спасателями.
– Ох ты! – воскликнул он. – Кто ж его так? Черт, он же улыбается!
Цубов не ответил. Он не мог оторваться от лица мастера огня, пока, наконец, изодранное тело не застегнули в пластиковый мешок и не увезли в Центр, к ученым. Только тогда он пошевелился и попытался встать. Фролов поддержал его. Захар привалился к его плечу, шепча:
– Я хочу домой, Виталик. Я хочу домой.
Фролов. Гостья
Наталья встала, взяла портфель.
– Я получила все, что хотела, – сказала она Фролову. – Кроме одного. Я точно знаю, что в адаптированном тексте дневника Цубова есть неточность. Принципиальная. Мне очень интересно посмотреть на оригинал.
– Какая неточность?
– Вы сможете догадаться сами.
Задумчивое, серьезное лицо гостьи никак не вязалось с ее легкомысленным характером и бананом в руках.
– Я только вам хотела сказать, – произнесла она, – у вас прекрасные родители. Не расстраивайте их. Прощайте.
Дверь закрылась.
Откуда она знает про родителей?
Фролову вдруг стало очень неуютно. Он машинально проверил мобильник – тот оказался полностью разряжен.
Ее не сбивают машины. Ее не замечают вахтеры.
Что за неточность в дневнике Цубова?
Фролов снял с полки адаптированную версию, быстро перелистнул к нужной странице:
"Рос мальчик тихим и болезненным. Однако разум его оказался бездонен, а все чувства предельно, нечеловечески обострены. Он помнил все, что происходило с ним, едва ли не с рождения. Лежа в кроватке, мальчик слушал ругань родителей, стук стаканов, разговоры детей на улице, шелест листвы за окном − и запоминал. Делая первые шаги с помощью трезвой изредка матери, он смотрел вокруг и сопоставлял увиденное с услышанными давным давно словами − стол, стул, шкаф. Он начал говорить очень рано, но родители, вяло порадовавшись за сына, не придали этому никакого значения."
Цубов не мог врать. Это аксиома работы всего центра. Агентам необходимо доверять.
Беспокойство усиливалось.
Известно, что Цубов начал вести дневник после того, как встретился с мастером мозаик. Он пытался поймать его. Он во всем искал закономерности. Его стали считать параноиком даже самые близкие друзья.
Если у него вообще были друзья.
Фролов снял трубку внутренней связи. Телефон не работал. Что за ерунда?
Цубов, всегда скрупулезно описывавший внешность всех, с кем имел дело, в случае мастера мозаик ограничился самыми общими фразами. При этом известно, что он очень хорошо его разглядел.
Немного подумав, полковник включил компьютер и вошел в сверхсекретную библиотеку. Нашел – по индексам, чтобы не прочитать лишнего – страницу отсканированного дневника, где описывалось детство мастера мозаик, каким его видел Цубов.
Фролову понадобилось несколько секунд, чтобы пробежаться по строчкам аккуратного, убористого почерка.
Усталость навалилась на него. Усталость и страх.
Что будет, если мастер мозаик прочтет дневник мастера отчаяния?
Что будет, если в руки самого искусного стратега попадет самое мощное оружие?
Тряпка в ее портфеле – халат уборщицы, который Наталья сперла, пока та бегала за котенком. Охрана просто не обратит на нее внимания. Но она все равно не войдет в хранилище, потому что у нее нет карты доступа...
Пиджак!
Фролов рванулся через стол, схватил дорогой пиджак, который надевал только в самых официальных случаях, который пришлось повесить на стул, потому что ей было холодно, который пришлось надеть из-за того, что в кармане рабочего костюма протекла ручка – ее ручка! Пиджак, в карманах которого лежала карта доступа в сверхсекретные помещения.
Ее не было.
Мозаика сложилась.
Чувствуя себя слабым и беспомощным, Фролов бросил трубку, все-таки заставил себя подняться и, выскочив из-за стола, побежал к двери. Он рывком распахнул ее и бросился было по направлению к лифтам, но поскользнулся и, неловко подпрыгнув, рухнул, ударившись затылком о твердый пол коридора. Перед тем, как провалиться во тьму, в сознании полковника промелькнула ироничная мысль – последним кусочком мозаики оказалась кожура от банана.
Цубов. Тьма
Я ничего не вижу.
Тьма вокруг меня. Тьма и одиночество.
Во тьме проплывают люди. Они не видят друг друга. Пустые оболочки, силуэты, дрожащие, нежные – ткни пальцем, и расползется туманными клочьями. Они одиноки. Они знают это – в глубине души – но им остается лишь глушить чувство безысходности и тоски. Они спасаются от возможного нарушения своей оболочки, своей целостности, но способ спрятаться, который не разрушает душу, есть только один. И он, к сожалению, доступен не всем. Далеко не всем.
– Вам плохо? – симпатичная рыжая девушка смотрит на Захара.
Тот привалился к автобусной остановке, закрыв глаза.
У нее никого нет, прочитал Захар. С недавних пор он читал людей, как книги. Один взгляд – и ты будто вселяешься в тело человека, чувствуешь его желания, его мысли. Два кота лениво дремлют на диване. Контакт, одноклассники. Форумы, комментарии к новостям. Тысячи способов отложить момент, когда придется укладываться в холодную постель.
– У тебя нет дома, – сказал он.
– Простите?
– У тебя нет дома, и никогда не будет. Поздно. Даже если твой дом существует, вокруг него уже выросли стены. Как и вокруг тебя. Вам не объединиться.
– Я не понимаю...
– Ты едешь домой. Зачем?
Во взгляде девушки появилась тоска. Захар посмотрел ей в глаза и повторил:
– Зачем?
В задумчивости он зашагал к метро и начал уже спускаться на станцию, когда за его спиной раздались крики "стойте!", и "куда вы?!", и визг тормозов, и вязкий, влажный удар. Но Захар не обратил внимания. Он придумал, как донести свои мысли до максимального количества людей. Они должны знать. Возможно, кто-нибудь из них поймет. Хоть кто-нибудь.
Такова моя судьба. Я не верю в судьбу, но она здесь, передо мной. Я столько раз был на волоске от смерти. Моя жизнь столько раз зависела от сил, неизмеримо более могучих и непостижимых. Но я остался жить.
Для чего?
Ты ведь тоже проверяла это, мастерица?
Ты нашла ответ?
Цубов вошел в здание радиостанции.
Охранник попытался его остановить. Седеющий мужчина в серой униформе. Захар поговорил с ним. Объяснил его настоящие мотивы, скрытые побуждения. Разложил по полочкам чувства. Предназначение каждой надежды.
Рассказывая, он вспоминал человека, который прекрасно все понимал. Он тоже знал, что мир устроен по-другому. Вне морали, вне этики, вне надуманных категорий. Этот человек не мог объяснить свои чувства словами, у него не было таланта.
Но он мог это нарисовать.
Когда Захар закончил, охранник поник, привалившись к стене, потеряв интерес к миру.
На ди-джеев, ведущих какую-то бессмысленную программу, Цубов даже не обратил внимания. Он просто вошел в студию и начал говорить. Его пытались заставить замолчать, но протесты становились все тише и вскоре смолкли окончательно. Парень и девушка в наушниках безвольно обмякли над пультами.
Они не понимают, думал Цубов. Неужели не найдется никого, кто поймет, что человеку не нужен дом, не нужны привязанности, не нужна любовь.
У тебя их нет, и ты пытаешься поверить, что они не нужны тебе?
Кто это был? Кто задал этот вопрос?
Цубов нашел свободное кресло, сел и заговорил с новой силой, обращаясь к единственной слушательнице, которая – он знал – точно поймет его. Она сидит на диване и слушает радио, сжимая в руках большого плюшевого зайца, думая, что им можно заменить домашнее тепло, которого у нее никогда не было.
Дверь щелкнула, открываясь. Цубов повернул голову.
Охранник, которого тот оставил на входе, дрожащими руками направил оружие прямо в грудь Цубова. По его лицу текли слезы.
– Ты не поверил мне? – спокойно спросил Захар.
– Поверил, – сказал тот. – Но я не могу допустить, чтобы тебе поверил мой сын.
– Возможно... – Захар начал подниматься из кресла, но договорить не успел.
Охранник выстрелил. Поколебавшись, еще раз нажал на спусковой крючок, затем приставил оружие к виску. Последнего выстрела Захар уже не слышал. Ему стало вдруг совсем не больно. По телу разливалось тепло и спокойствие. Он закрыл глаза. Пустота поглотила его.
И там, в теплой тьме, он наконец услышал знакомый голос, напевающий мелодию без слов.
|
Рассказ открыт для комментариев