Можно было идти, идти и идти, но всё же никуда не попасть, так как попадать было некуда. В Лабиринте не было ни центра, ни сердца. … Ни один путь не вёл к цели.
Урсула Ле Гуин. Гробницы Атуана
***
– …свобода воли, – перебил Люм, закончив фразу.
Сил мимолётно шевельнул бровью, но других признаков недовольства тем, что его перебили, не выказал.
– Только не спрашивай нас, что это такое, – тут же добавил Люм. – Не знаем.
– Мы этим свойством не обладаем, – словно оправдываясь, сказал Сил.
– Куда уж нам… – глумливо протянул Люм.
I
Марк сам не заметил, как его рука скользнула под простыню. То, на что наткнулась его ладонь, тут же, словно только и ждало этого момента, напряглось в ответ. Его тело словно приглашало его.
Послеобеденный этот сон на даче, где на лето оставляли его родители, был для него испытанием – спать совсем не хотелось, он уже давно перерос этот возраст. Но у бабушки был твёрдый и властный характер: Марку и в голову не могло прийти возразить ей. Он послушно скучал в постели, куда, раздевшись, укладывался после обеда на полтора часа с приказом спать и запретом брать книгу.
Марк закрыл глаза и отдался свободному течению мыслей. Ему вспомнился санаторий, куда его отправили на зимних каникулах. И тот день, когда в туалет, когда он уже спустил воду в унитазе и натягивал штаны, зашли двое парней из старшей группы. Они встали к писсуарам, как раз напротив Марка, и один сразу же огласил помещение упругим звуком испускаемой струи, а второй, чуть отвернувшись от своего спутника, а, следовательно, оказавшись боком к Марку, ритмично задвигал рукой. Марк застыл, глядя на это во все глаза. Тот парень, который мочился, закончил и стал заправляться.
– Никогда так не делай, – с напускной серьёзностью сказал он, в два взгляда – на застывшего с раскрытым ртом Марка и на то, чем занимался его приятель – оценив сложившуюся ситуацию.
– А-то вырастет до колена, – добавил он.
И оба парня одновременно заржали. Потом рука того, второго, задвигалась всё быстрее и быстрее…
Марк часто вспоминал то, что увидел тогда, но вспоминал как-то безотносительно к себе. Но сегодня полуденная истома была какая-то особенная, словно приглашающая…
Он сам не заметил, как его рука стала двигаться вверх-вниз. Но осознав, что он делает, Марк уже не стал останавливаться: новое, неизвестное ему чувство появилось от этих движений сомкнутой в кулак кисти, и чувство это росло с каждым движением… Росло, пока Марк не почувствовал, что дальше этому ощущению расти уже некуда – он хотел остановиться, но рука, не слушаясь его, наоборот, ускорила темп, Марк конвульсивно приподнялся… И внезапно, слабо застонав, опрокинулся куда-то в низ, в накатившиеся на него тёплые волны…
Он выпростал руку из-под простыни (одеяло по случаю жаркой погоды не было), бёдра ещё пару раз судорожно дёрнулись – и всё кончилось. Марк откинулся на подушку и хотел закрыть глаза, но какой-то дискомфорт заставил его чуть приподняться и взглянуть в том направлении, откуда он только что достал руку. Там по простыне расползалось мокрое пятно.
***
Люм прыснул. Сил с укором посмотрел на него.
– Молчу, молчу, – пробормотал Люм с деланным подчинением.
И тут же, чуть отвернувшись от Люма, озорно подмигнул Марку.
II
В дальнем углу сада, где низко склонённые к земле ветви яблонь полностью скрывали дом, а, следовательно, закрывали от дома и сам этот угол, стоял старый шалаш. Марк не знал, кто его сделал, по его мнению, он стоял тут всегда – плотным переплетением веток с высохшей листвой создавая внутри приятную прохладу, особенно притягательную в эти жаркие июльские дни. Марк часто использовал его для своих игр. И в тот день он сидел там, с удовольствием вдыхая запах высушенного дерева и старой листвы, пропитанный прохладой и таинственностью.
Вдруг через один из мелких просветов в переплетении веток шалаша он увидел Машу. Дочь хозяев дачи, у которых бабушка Марка снимала половину дома. Она иногда приезжала на выходные, но с Марком общалась редко: разница в три года в этом возрасте – разница серьёзная, Марка она держала за ребёнка.
Маша загорала. Марк удивился, как он раньше не заметил её возле шалаша. Может, она пришла только что? Поэтому и не заметила его и разлеглась так вольготно… Ноги девушки были обращены к шалашу и она раздвинула их, ловя солнце на внутренние поверхности бёдер.
У Марка аж дыхание занялось, когда он различил по внутреннему краю трусиков её купальника, несколько выбившихся наружу волосков. Машинально он протянул руку к своим трусам, единственной своей одежде в этот жаркий день…
Однако, слишком близко подвинувшись к веткам, Марк почти тут же укололся об них. И, отпрянув, вынужден был поменять положение. Вновь подняв глаза, он разочарованно охнул, метнулся к другой щёлке в плотном насте шалаша, ещё к другой… Маши не было.
Такого напряжения Марк ещё никогда не чувствовал. И он продолжал, закрыв глаза и без труда представив себе в воображении то, что он видел только что въяве…
Вдруг словно молния пронзила его, заставив замереть и одновременно бросив в холод страха – чья-то рука легла на его кулак.
Марк открыл глаза и похолодел ещё больше – в упор на него смотрели глаза Маши. И тут же он увидел, как второй рукой она сделала ему знак молчать, приложив указательный палец к губам, за которыми, плотно сжатыми, Марку почудилась скрытая улыбка.
Рука Маши медленно, но уверенно разомкнула его кулак и заняла его место. А затем со сладострастной медленностью задвигалась… Марк продолжал таращиться на девушку. А та отвела вторую руку от своего рта, взяла в неё его руку и подвела…
Тут Марк, скосил глаза, опять вздрогнул, но его кинуло уже в жар, а не в холод: её трусики были спущены до середины бёдер и там, куда она вела его руку, золотился нежный волосяной островок. Тут его пальцы погрузились во влажное и горячее…
Напряжение у Марка сбросилось почти мгновенно, но Маша с мягкой настойчивостью заставила его возобновить движение рукой и сама, выждав пару секунд, тоже продолжила. Марк с удивлением почувствовал, что у него всё повторяется, как будто первого раза и не было – просто времени повтор занял больше и поэтому наслаждение было продолжительнее. А следом он почувствовал, как девушка напряглась, затем горячо – её дыхание он ловил на свое щеке – выдохнула и накрыла его руку у себя своей, заставив остановиться. Марк ощутил следующие у неё друг за другом затухающие толчки.
Он не знал, как ему держать себя с ней, но проблемы не оказалось: Маша по-прежнему не обращала на него практически никакого внимания. А через два часа уехала в город.
***
– Если я сворачиваю не туда? – спросил Марк.
– Идёшь дальше, – ответил Сил.
– А если туда?
– Идёшь дальше, – ответил Люм.
– Так что, – недоуменно произнёс Марк, – нет разницы?
– Разница есть, – сказал Сил.
– Ещё какая, – подтвердил Люм.
III
– Не лопнешь? – спросила бабушка.
Марк посмотрел на свою тарелку, где лежали ещё два вареника, и отдёрнул руку с вилкой от стоящего на середине стола общего блюда с любимым своим лакомством, из которого хотел переложить к себе ещё парочку-другую лунообразных изделий из теста, каждый из которых скрывал внутри себя по две вишенки с заботливо вынутыми косточками. Вареники заливались сметаной, посыпались сахаром и когда Марк разрезал их пополам – как раз по вишенке в каждой половинке – их красный сок смешивался с белой сметаной в нежно-розовый соус.
– Да ладно, засмеялась бабушка, глядя на вытянувшуюся физиономию внука, – мне не жалко. Бери, сколько хочешь.
– Вот только, – добавила она через паузу, – человек должен уметь ограничивать себя.
И добавила чуть позже, уже так задумчиво и тихо, словно говорила не столько внуку, сколько отвечая своим мыслям:
– И не только в еде.
***
– А сам лабиринт… Он большой?
Сим задумчиво посмотрел на Марка:
– Вряд ли здесь можно оперировать такими категориями, как размер.
IV
У Маши был ещё младший брат, Максимка, года на два моложе Марка. Его привозили на дачу каждый выходной, и Марк с удовольствием играл с ним. Потому что Максимка был славный мальчуган, всегда смотрел в рот своему старшему товарищу, с радостью соглашался со всеми его предложениями, иногда довольно сомнительного свойства, и никогда не хныкал, если что шло не так.
В этот приезд Марк так расположился почему-то к Максимке, что пообещал дать ему комплект своих оловянных солдатиков. Они хранились в деревянной коробке из-под детского настольного крикета, давно уже потерянного, со сдвигающейся в пазах крышкой, и содержали два набора: солдат Великой Отечественной (рядовых в различных позах, офицера и двух пулемётчиков с пулемётом), а также красноармейцев гражданской (нескольких пехотинцев, конноармейца с развёрнутым знаменем и тачанки).
У Максимки, как только он услышал о таком неслыханно щедром предложении, глаза стали в пол лица, и он с такими глазами, как показалось Марку, даже не закрывая их для моргания, ходил за своим старшим товарищем всё оставшееся время, смотря на него с совершеннейшей преданностью.
– Только не забудь взять их собой обратно в следующий раз! – строго предупредил его несколько раз Марк.
– Ага! – счастливо кивал Максимка.
Но в день отъезда того в город, Макс передумал. А вдруг малыш забудет их дома? Марку не хотелось терять своих солдатиков, хотя, по большому счёту, он уже и не так часто вынимал их из коробки – фактически только тогда, когда приезжал Максимка.
Он что-то невнятное буркунул мальчугану, мол, будет готовить с солдатиками новую игру, и, чтобы не видеть наполненных слезами глаз – Максимка как всегда ничего не возразил, – ушёл в дом и не выходил оттуда, ожидая отъезда хозяев дачи.
Марк расположился с какой-то книгой (бабушка держала на даче большую библиотеку, состоящую правда уже из старых и потрёпанных экземпляров) за столом, вяло перелистывая страницы. Бабушка сидела в кресле-качалке у раскрытого окна, в которое под напором лёгкого ветерка то и дело заглядывали – почти внутрь – ветки растущей возле самого дома сирени.
– Что ты читаешь? – спросил Марк, чтобы отвлечься от своих мыслей. Ему было неуютно от того, как он обошёлся с Максимкой.
– Комедию, – ответила бабушка, не отрываясь от раскрытой страницы.
Марк скосил набок голову, чтобы удобней прочесть название.
– Там в названии, вроде два слова, – сказал он, из-за близорукости не сумев разобрать букв.
Бабушка оторвалась от книги, сняла очки, посмотрела на внука, потом, закрыв книгу, взглянула на её обложку.
– Ну да, – сказала она, – здесь два слова. Но «божественной» её назвали уже позже. Это, так, сказать, качественное определение к авторскому названию.
***
– И я должен каждый раз поворачивать?
– Натурально! – оскалился Люм.
– В правильном направлении?
Сил развёл руками, но произнести ничего не успел.
– Тебе же уже сказали! – рявкнул Люм.
V
Классная руководительница у Марка была хорошая. Как-то Марк вырезал на парте стишок по поводу густых бровей. Скандал классная погасила. Марк долго потом вспоминал её чуть не вываливавшиеся из орбит глаза и прерывающийся голос, когда она приказала ему «немедленно убрать эту гадость». И непонятно, чего в этом голосе было больше: страха или злости. Вообще, Марк и её подводил – за такое классную по головке, что называется, наверняка не погладили.
В перестройку она с семьей уехала на ПМЖ в США.
– Марк, – как-то сказала она ему, – а ведь ты лентяй.
Марк удивлённо посмотрел на неё. Он был почти отличник.
– Это потому что тебе материал даётся легко. Но из-за этой лёгкости, ты так и не научился по-настоящему трудиться. И когда материал будет посложнее, тебе будет трудно.
Марк вспомнил эти её слова уже в институте, когда с трудом добрался до диплома.
***
– А почему я каждый раз не помню?
– Ну, ты захотел!.. – вновь опередил Сила Люм.
VI
Марку очень нравилось обществоведение. Потом в институте он с увлечением занимался философией. Особенно он любил тот раздел, который назывался «критикой буржуазных теорий».
Во время Совещания коммунистических и рабочих партий – или как там назывался этот форум, который преподносился чуть ли не как продолжение дела Марксового Интернационала – Марк подготовил большой доклад по раскрытию принципиальных ошибок приверженцев «еврокоммунизма». Даже нарисовал большую карту мира, на котором страны, чьи компартии придерживались этих взглядов, были закрашены в синий цвет. Слившиеся на ней в единое поле Франция и Италия напоминали ему почему-то средневековую империю Карла Великого.
Преподаватель попросил эту карту во время доклада не использовать.
***
– Однако в комсомол его приняли не с первого раза, – сказал Сил.
– Но это из-за дисциплины, – возразил Люм.
– А что, – спросил Марк, – комсомол – это был показатель?
– Он прав, – первым прервал раздумья Люм, – не показатель.
VII-1
Почему Марка взяли на кафедру, он понял позже.
На кафедру к Сергею Сергеевичу никто идти не хотел. И такое положение Сергея Сергеевича не устраивало. Потому что угрожало тем, что и ректор, в конце концов, может задаться вопросом, почему это к заведующему, который у него чуть ли не на лучшем счету, никто не хочет идти работать.
– Я тут с вами, – как-то сказал Сергей Сергеевич, – и я в администрации института – два разных человека. Поэтому жаловаться на меня бессмысленно. Вам просто никто не поверит.
И никто не жаловался.
Стремились при первой возможности уйти. И практически никто не хотел приходить работать.
Марк же очень хотел «зацепиться» за институт. И решил, что рассказы о Сергее Сергеевиче, может быть, и преувеличение. Может, не всё так страшно. Может, можно и потерпеть.
И терпел.
В том числе многочасовые монологи Сергея Сергеевича, когда он разговаривал с ним, чуть ли не единственным, пришедшим к нему добровольно, «за жизнь». В которых все окружающие, один за другим, в конце концов, превращались в мерзавцев и негодяев.
– Люди – волки, – провозглашал Сергей Сергеевич и требовательно смотрел прямо в глаза Марку своими мутными глазами.
И Марк послушно соглашался с ним.
«И почему я никак не могу определить цвет его глаз?», – думал Марк, терпя очередной часовой монолог.
– Ведь я прав? – спрашивал в конце его Сергей Сергеевич.
– Да, правы, конечно правы, – отвечал Марк.
Ещё бы был бы он не прав… Ведь тогда Марк в два счёта вылетел б с кафедры. А другого места работы у него на тот момент не было. Он вынужден соглашаться.
– Да, конечно, – повторял он, – вы правы, Сергей Сергеевич.
Речь шла о том, что Аркадий Аркадьевич редкая сволочь и отъявленный мерзавец.
Аркадий Аркадьевич, интеллигентный и мягкий человек, единственный, кто отваживался на кафедре изредка не соглашаться с заведующим.
Аркадий Аркадьевич сам один год возглавлял кафедру – до приезда Сергей Сергеевича, когда ректор целый год не объявлял конкурс, ожидая, когда Сергей Сергеевич, который обещал привезти документы, наконец, их привезёт. Как выяснилось много позже, весь этот год, когда его ждали, Сергей Сергеевич пытался обеспечить своё избрание на заведование кафедрой в более крупном институте соседней республики, но там, зная его послужной список в отличие от здешнего ректора очень хорошо, сделали всё, чтобы такое избрание не произошло.
Аркадий Аркадьевич и сам бы мог претендовать на заведование, коллектив бы его поддержал, и в институте он был на прекрасном счету, но он не был доктором наук. А ректор пёкся о престиже института, ему важно было заполучить на это место профессора, а не доцента. Поэтому Аркадию Аркадьевичу было объяснено. И Аркадий Аркадьевич понял. И документы на конкурс не подавал.
***
– Подчинение обладателю власти является добродетелью, не так ли?
Тон Люма был издевательский.
– Ну да, ну да, – грустно глядя на Марка, пробормотал Сил.
VII-2
Сёва был на год младше Марка. Заканчивал последний курс.
Он застрелился в мае. За месяц до получения диплома. Из отцовского охотничьего ружья.
Сёва должен был учиться вместе с Марком, но в первый год не поступил. И проработал год на текстильной фабрике. Поступил на второй год.
– Будешь подавать документы? – спросил его весной Марк.
– Конечно, ответил Сёва, – не до седых же волос…
Марк понял, что он имел в виду.
Сёва жил в соседнем доме. На последнем этаже. Его балкон был обит фанерой, крашенной в зелёный цвет.
История мутная. Вроде была девушка. Вроде кто-то кого-то с кем-то увидел. Или кто-то кому-то отказал. Версий было много, истину теперь уже не узнает никто.
Девушка одно время говорила, что тоже покончит с собой.
Через год она вышла замуж.
Ровно через десять лет Марк вспомнил Сёву. Он как раз шёл мимо его дома и, подняв глаза, посмотрел на его балкон. Вернее, балкон его родителей – Сёва был у них единственным ребёнком. Балкон был по-прежнему обит фанерой, только краска уже почти слезла и мало была похожа на зелёную. Почти все соседние балконы были или обиты сайдингом или закрыты алюминиевыми рамами, а то и стеклопакетами – жизнь поменялась, и возможности у людей выросли.
Марк подумал, что, наверное, родители Сёвы переехали. Во всяком случае, ему очень хотелось, чтобы это было так.
***
Они оба промолчали, и Марк тоже не стал ничего говорить.
VII-3
С Васей они были однокурсниками. И Вася тоже остался в институте. Только он был отличником, ленинским стипендиатом и был он на лучшей в институте кафедре. И уже практически закончил кандидатскую.
В эту ночь они оба в составе комсомольского оперотряда дежурили у церкви. Был какой-то церковный праздник, и в их задачу входило отслеживать студентов, пришедших в храм на службу. У таких студентов были большие неприятности.
– Слушай, Марк, – вдруг сказал Вася, – бога нет!
– Конечно, нет, – отмахнулся Марк.
– Это ты точно знаешь?
– Точно! – засмеялся Марк.
– А ты знаешь, – Вася как-то странно посмотрел на него, – я тут прочитал жития святых…
– Чего, чего? – Марк прыснул.
– В целях антирелигиозной пропаганды.
– А-а-а… Тогда понятно.
– Ну вот. Так на какой момент я обратил внимание.
– На какой?
– А вот на такой. Многие святые всю жизнь гоняли христиан…
– Куда гоняли?
– Гонителями были. Христиан.
– Ага. Понятно.
– Что тебе понятно?
– Вернее, непонятно. Почему же они тогда святые?
– Вот то-то и оно, – Вася как будто обрадовался. – Представляешь? Они обратились в последний момент перед смертью.
– Что сделали?
– Обратились.
– Куда обратились?
– Не куда, а во что. В веру христианскую. Вот он убивает христиан, а потом говорит: «Я сам теперь христианин и верую в Иисуса Христа». Его тут же, понятное дело, казнят. И он становится святым.
– Что-то мало в это верится.
– Вот то-то и оно! Видишь, какой аргумент.
– Аргумент чего?
– Антирелигиозной пропаганды, дубина!
– Ага, – сказал Марк, – понятно.
Но, понятно ему было не очень.
***
– Гм, – сказал Сил.
– Гм, – повторил за ним Люм.
Марк озадаченно посмотрел на них.
VIII-1
– Да она сама хочет!
Вася уговаривал его очень убедительно.
Речь шла о походе в общагу. Но не просто о походе. Оба они были молодыми преподавателями, оба были кураторами, у обоих в обязанностях кураторов было записано посещение общежитий.
Но был нюанс.
Вася тянул его в комнату Зои. С Зоей он спал, это секретом для Марка не было. Но сейчас Зоя была не одна, а с Аней. Аню Марк знал уже год и почти год никак не мог уломать на секс.
Сейчас же Вася лепил ему что-то насчёт того, что Аня сказала Зое, что не прочь… В общем, пошли и всё тут.
– Да они одни сегодня! – втолковывал он Марку. – Все уехали.
Дело было накануне 7 ноября, большинство студентов на праздники из общежития разъехались.
Марк с Васей уже выпили, но не сильно.
– Ладно, – согласился Марк, – пошли.
У девчонок они выпили ещё.
Хотя те уже тоже выпили до их прихода.
– Всё! – вдруг объявил Вася. – Спать!
И выключил свет.
Сидели они по двое: Вася с Зоей на кровати Зои, Марк с Аней – на её кровати.
В темноте послышался сдавленный смешок Зои.
– Не надо, – тихо сказала Аня.
Марк расстегивал её кофточку.
– Не надо.
И Аня попыталась отстраниться.
С кровати Зои послышался вздох и затем – ритмичное покачивание матраца.
Аня продолжала вяло отводить руки Марка.
Марку вдруг в голову ударила злость.
Он навалился на Аню и прошипел ей в самое ухо:
– Кончай ломаться!
И с силой, уже не обращая внимания на её сопротивление, задрал ей юбку…
***
– Дело молодое! – тут же встрял Люм.
Сил осуждающе покачал головой.
VIII-2
– Потому что вы личность! – сказал Марк Сергею Сергеевичу.
Речь в разговоре «про жизнь» шла о выдающихся личностях, и Сергею Сергеевичу страшно понравилось, что Марк причислил его к этому сонму.
На кафедре открылась вакансия старшего преподавателя. С зарплатой, которая существенно превышала ту, которую Марк получал сейчас.
Он ещё долго говорил приятное Сергею Сергеевичу, пока тот, наконец, не отпустил его.
Марк зашёл в туалет, наклонился над унитазом и его стошнило.
Долго и обильно.
Больше всего Марк боялся, что заведующий в этот момент войдёт в туалет.
***
– Карьера, – понимающе сказал Люм.
– Карьера, – задумчиво протянул Сил.
– Карьера, – нервно подтвердил Марк. – Ну да, карьера! Осуждаете?
– Что?! – изумился Сил.
– Дорогой ты наш, – издевательски объяснительно проговорил Люм, – мы не по этой части.
VIII-3
Соседом Марка по лестничной клетке был высокий чин из областного управления КГБ.
Виктор Викторович. Очень приятный и интеллигентный человек.
Этажом выше жил большой чин из исполкома – вот такой непростой дом был у Марка.
В восьмидесятом Марк был свидетелем, как чин из исполкома, встретив Виктора Викторовича на лестничной клетке, спросил, его:
– Совсем в Польше…
И добавил, хохотнув:
– Вы там что, работаете, или как?
В городе принимали польское телевидение, и Марк со странным чувством смотрел на вереницы кораблей, застывших на гданьском рейде: слово «забастовка» в контексте социалистической страны звучало странно и непривычно…
В городе прошла мобилизация резервистов. Шоссе вдоль границы было закрыто – в лесах стояли палатки с «партизанами», так называли мобилизованных из резерва. Обочина шоссе и примыкавшие к нему лесные дороги были забиты танками, то и дело ревевшими моторами. Танкисты спали тут же.
Это знали все, хотя это и было государственной тайной.
Поэтому, когда посреди передачи польский канал вдруг потух – а в то время практически весь город только этот канал и смотрел, – все замерли. А когда через паузу на экране появились дикторы в военной форме и объявили о том, что польская армия берёт на себя наведение порядка в стране, все облегчённо вздохнули – второй Чехословакии не будет. А потом резервистов отпустили по домам. И приграничное шоссе снова открыли для движения.
Так вот своего соседа-кэгэбэшника Марк увидел как-то мило беседующим на лестнице с человеком, внешность которого показалась ему знакомой. Человек этот зашёл вместе с Виктором Викторовичем в его квартиру.
И вечером того дня, потягивая пиво в компании с Васей, до Марка дошло.
– Да это же батюшка из церкви!
– Какой батюшка? – не врубился Вася.
– Да из той церкви, где мы с тобой дежурили… на Пасху или что там ещё было?
– Ты о чём? – продолжал не понимать Вася.
Марк рассказал ему всё по порядку.
– Ну и что? – невозмутимо спросил Вася.
– Как что, – опешил Марк. – Это же церковник. А Виктор Викторович образцовый коммунист. Что их может связывать?
– Служба их связывает! – засмеялся Вася.
– Какая служба? – не понял Марк.
– А ты что, не знаешь, что все церковные иерархи назначаются исключительно с согласия Комитета по делам религии? Или как он там называется… И того, кто отказывается сотрудничать, не назначат. А от прихожан много всякой интересной информации узнать можно. Ну и вообще – под контролем держать.
***
– Ну ладно, – сказал Марк, – А по какой вы, так сказать, части?
Люм обречённо развёл руками.
– Ты поймёшь, – негромко проговорил Сил.
VIII-4
Марк всё старался понять источник света. Шар мерцал как-то странно: не было похоже ни на свечу, спрятанную внутри него, ни на лампочку.
«Хорошая работа», – подумал Марк.
К гадалке его притащила Аня. С тех ноябрьских Марк ходил к ней регулярно. Правда, уже через пару месяцев чувство новизны прошло, и Аня стала ему не то, чтобы безразлична, а так – поднадоедать.
Гадалка в последний раз провела руками над шаром, и тот стал медленно гаснуть. Марк внимательно наблюдал за этим постепенно умиравшим светом и не заметил, как гадалка, грустно посмотрев на Аню, отрицательно покачала головой. Аня вынула носовой платок и, нагнувшись, поднесла его к лицу.
«Отчего же он всё-таки светился?», – продолжал размышлять Марк.
***
– Когда я пойму? – спросил Марк.
– Позже.
– В конце?
Сил и Люм переглянулись.
VIII-5
Иностранные студенты появились у них в институте в Перестройку. Когда пограничные ВУЗы получили такое право. В основном, это были пакистанцы. Те, которые не могли заплатить за обучение в более дорогих институтах.
Уже на втором году работы с иностранцами Сергей Сергеевич, принимавший экзамен у них исключительно сам, полностью с особенностями такой работы освоился.
– Вам надо много работать, чтобы сдать экзамен, – говорил Сергей Сергеевич понуро слушающему его пакистанцу.
И показывал два пальца. Что означало двести долларов. Три пальца означало триста долларов.
Значительно позднее, когда за взятку в двадцать долларов стали давать шесть лет с конфискацией, такие цены Марк вспоминал, как легенду. Но эта легенда была былью – Марк сам был свидетелем таких сцен, пакистанцы даже однажды пожаловались на поборы, даже и дело было открыто, но, как говорили, до конца доведено не было из-за того, что в последний момент ни один пакистанец так и не решил выступить официальным свидетелем, побоялись, что им не дадут закончить институт.
За пять лет работы с иностранными студентами, Сергей Сергеевич построил себе загородный дом. Правда, с наших студентов он тоже имел доход. Не всегда деньгами – где и кем работают родители, он всегда знал, хотя такая информация формально была закрытой. Но с деканами у Сергея Сергеевича были очень хорошие отношения. Как и с теми преподавателями, которые принимали вступительные экзамены.
***
– Видишь ли, – сказал Люм, и Марку вновь послышались в его тоне издевательские нотки, – конца не существует.
Сил кивком выразил согласие с Люмом.
– Так что, не надейся, – добавил, тот и опять Марк не смог определить: издевается над ним Люм или на этот раз, похоже, тон был искренне сочувствующий.
VIII-6
– Главное – это честность, – говорил Сергей Сергеевич, выступая на открытом партийном собрании.
Был он, естественно, членом партии.
– Будем честными, прежде всего перед самими собой – перестройка удастся, нет – потерпим поражение. Но мы победим.
Чувствовал себя Сергей Сергеевич в институте очень уверенно. И был смертельно оскорблен, когда его отправили на пенсию. Говорили, что он не учёл высокого положения родственников одного из студентов и отказывался ставить ему на экзамене положительную оценку.
Или было что-то ещё. Толком никто ничего не знал. Но когда после отпуска Марк пришёл на работу, выяснилось, что у них уже другой заведующий.
***
– Слова, – пробормотал Сил, и пренебрежительно махнул рукой, – слова…
– Осторожней, – резко, словно выплюнул, возразил Люм, это слова!
VIII-7
Но за год до своего ухода Сергей Сергеевич успел испортить жизнь ещё одному человеку.
К нему в аспирантуру поступила Марина. Тихая девушка, жила с матерью, отца не было. Каким образом она решила прийти к ним на кафедру и на что надеялась, ни Марк, ни остальные сотрудники кафедры не знали.
Но Марк очень удивился, когда ему стало известно, что у Марины практически та же тема, что и у Степанова. Степанов был двоечником и окончил институт только потому, что его опекал Сергей Сергеевич. Родители Степанова были большими шишками в торговле. А тогда это означало – очень богатыми людьми. Но даже возможностей Сергей Сергеевича не хватило, чтобы оставить Степанова на кафедре. Слишком хорошо было в институте известно, что Степанов ещё и фантастический дурак.
Степанов был оформлен соискателем.
Марк даже поговорил как-то с Мариной, предупредив её, чтобы она была осторожна – такое совпадение тем ему не понравилось.
– Да что может случиться? – возразила ему Марина. – Я ведь честно работаю.
Работала она действительно честно, девушка была не глупая, на третьем году работа была выполнена.
И все протоколы из Марининого стола исчезли.
Марина пошла к Сергею Сергеевичу, но тот её буквально выгнал из кабинета.
Марк даже не представлял себе, что такое возможно. Хотя к тому времени он уже и стал склоняться к мысли, что, в принципе, в этой жизни возможно всё.
Оказалось, что у Марины, несмотря на то, что она была аспиранткой третьего года, так и не запланирована тема. И оказалось, что все три года она ничего не делала. Поэтому её на третьем году из аспирантуры отчислили.
Проректор по научной работе, в чьём ведении состояли аспиранты, был закадычным другом Сергея Сергеевича.
Через год Степанов успешно защитил кандидатскую. Марк был знаком с тем, чем занималась Марина, и, пролистывая автореферат Степановской работы, увидел там то, что и ожидал – результаты работы бывшей аспирантки.
***
– Скажите, – спросил Марк, – а у меня будет возможность пройти лабиринт ещё раз?
Сил прищурился, а Люм стал почёсывать свою бородку. Оба они смотрели на него, но Марк не мог понять, то ли они озадачены его вопросом, то ли никак не могут решить, что ему ответить.
– Видишь ли, Марк, – наконец произнёс Сил, – это проблема.
Люм согласно кивнул.
VIII-8
Вообще, Марк его знал. Ну, иначе Крицкий просто не пришёл бы к нему со своим предложением. Знал его Марк в студенческие времена, потом Крицкий куда-то пропал. А теперь вновь появился. И не просто появился…
– Пойми ты, – убеждал он Марка. – Пришло наше время!
Времена изменились круто, но у Марка, в принципе, всё было хорошо. Во всяком, случае, должность доцента кафедры его полностью устраивала.
Жить было интересно.
Советский Союз развалился.
Ещё три года назад Марк ездил в Ленинград на очередные курсы повышения квалификации и там на занятиях по философии замучил преподавателя своим дежурным вопросом: когда, на его взгляд, прибалтийские республики выйдут из состава СССР?
– Никогда! – каждый раз отвечал ему преподаватель.
– И перестаньте задавать глупые вопросы, – добавил он, наконец, – Вы же взрослый человек. Должны же понимать.
Но люди, живущие в разных концах страны, переставали понимать друг друга.
А сейчас Крицкий уверял Марка, что тот не понимает особенностей момента.
– Да он же никогда не сможет победить. И даже если победит, что это будет? Смех один.
Крицкий предлагал ему войти в региональный предвыборный штаб кандидата. Людей им не хватало.
– Вот именно он и сможет, – сказал Крицкий. – И будет всё нормально, вот увидишь! И нам, тем, кто с ним, будет нормально. Даже очень нормально. Но потом все месту будут заняты. Смотри, не прогадай. Я к тебе по старой дружбе…
***
– Проблема? – спросил Марк. – И как решается эта проблема?
– Это надо спрашивать не у нас, – ответил Сил.
– А у кого?
– Ты узнаешь.
И Марку почудилось, что в этих двух словах Люма прозвучала угроза.
VIII-9
– Ты что, сдурел?
Марк не ожидал от Васи такой реакции.
– Да пока ещё не сдурел, – ответил он резко.
– Ты понимаешь, куда идёшь?
– Прекрасно понимаю.
Вася с сомнением покачал головой:
– Боюсь, что не понимаешь. Боюсь, что очень многие не понимают…
– Ага, – сказал Марк, – один ты у нас умный.
– Да и ты раньше не очень дураком был. А вот сейчас, похоже, стал дураком. Ты же, если пробудешь там достаточно долго – просто так уйти не сможешь!
– Да ты просто завидуешь!
– Я завидую?!
– Да! Тому, что не тебе предложили.
– Нет, ты действительно дурак.
– Сам дурак.
– Да пошёл ты!
– И ты туда же.
Если бы тогда Марку кто сказал, что это его последний разговор с Васей, Марк бы не поверил.
***
– А сколько всего лабиринтов?
Сил и Люм одновременно прыснули.
– Он так и не понял! – удовлетворённо констатировал Люм.
– Не понял, – с сожалением подтвердил Сил.
VIII-10
– Всё проверили?
Марк задержал руку над местом, где должен был поставить подпись.
– Не волнуйтесь, Марк Арсеньевич, все цифры расчётные.
– Хорошо.
Марк поставил свою подпись.
И проследил глазами, как подписанный им протокол исчез в папке.
В которой его приложат к бюллетеням, отправляемым в Центризбирком.
Мероприятие в очередной раз закончилось успешно.
***
– Ну хорошо, – не сдавался Марк, – а где он расположен?
Сил и Люм молча посмотрели на него: первый с сожалением, второй с пренебрежением.
IX-1
Собственно Рита его устраивала полностью. Лицо приятное. Тело – просто роскошное. Поэтому этот разговор Марка огорчил.
– Я не хочу делать аборт, – твердила она.
– А я не хочу жениться! – грубо ответил он.
Рита резко встала, взглянула на него своими красивыми глазами, полными слёз, и, резко повернувшись, выбежала из кабинета.
Марк подошёл к окну, посмотрел на главную площадь города, расстилавшуюся внизу, и привычно прикинул варианты развития событий – не повредит ли это его положению.
«Нет, – решил он, – не повредит».
***
– Да, – сказал Марк, – похоже, я свернул не туда.
– Тебе уже говорили, – огорчённо заметил Сил, – что направление в трёхмерном пространстве роли тут никакой не играет.
IX-2
А через месяц, так же стоя у этого же окна, так же привычно и быстро просчитав варианты, отказал Марецкому.
Хотя проработал с ним уже десять лет, и его поддержка именно в этот момент для Марецкого могла сыграть решающую роль.
Но Марк рассчитал, что Марецкий – уже отыгранная фигура, и стратегически его поддержка ни к чему не приведёт.
***
– А что играет тут роль? – почти выкрикнул Марк.
Но не получил ответа.
IX-3
Марк не любил эти застолья. Но они были необходимым атрибутом.
Хорошо, что он прекрасно переносил спиртное и долго не пьянел. Это качество помогало Марку выдержать до середины пьянки, а потом уже ограничивать вливаемое в себя, благо, что все остальные уже переходили в то качество, когда внимание притупляется и его хитрость уже не замечали.
– Марк, ну ты посмотри…
Крицкий, качнувшись, однако, устоял на ногах.
– Какой стол… А? Хорошо сидим.
Марк улыбнулся, хотя Крицкий был ему противен. Галстук был припущен, рубашка под ним расстёгнута на несколько пуговиц и чем-то забрызгана, и от него несло блевотиной.
– Слушай, Марк, – Крицкий нагнулся к нему, не заметив, что Марк отшатнулся. – Вот говорят, что поляки лучше нас живут. Фигня это, Марк, фигня.
Он широко окинул руку, словно это он накрыл действительно богатый стол, стоящий перед ним:
– Раве в Польше мы бы так ели? А, Марк? Никогда!
***
Марк посмотрел сначала на одного потом на другого.
– Похоже, я понял, – тихо сказал он.
IX-4
– Вы правильно поступили, Марк Арсеньевич, – сказали ему, – вы поступили правильно.
Марк, как ему и было предложено, подробно изложил на бумаге всё по Крицкому.
В том числе то, что Крицкий хотел бы навсегда забыть.
И через неделю Марк получил то, что так добивался, и что он так хотел уже давно.
Вызов.
***
– Удачи, – сказал ему Сил.
– Удачи, – эхом добавил Люм.
И Марк подумал, что впервые тон, с которым они произнесли свои слова, был у обоих одинаковым.
IX-5
– Ты, Марк, дурак!
Говорящий, вернее, злобно шипящий, пользовался дорогим парфюмом, но заморский аромат не мог перебить вони изо рта.
– Ты от чего отказываешься, идиот? В этом кабинете не отказываются! Тем более в такой форме! Не мог нас заранее предупредить, сволочь?! На аудиенцию напросился! Специально? Героем себя почувствовал?
Марк смотрел в эти сочившиеся ненавистью глаза и думал о том, как именно это всё закончится.
Ему это было действительно интересно.
И ещё он чувствовал странное облегчение – словно груз прожитых лет внезапно свалился с него – казалось, ещё немного и он сможет оторваться от земли, так было легко.
***
– Всё, – спросил Марк, машинально оглядывая себя.
– Это не то слово, – мягко сказал Сил.
– Лабиринт кончился?
– Лабиринт никогда не кончается, – отозвался Люм.
– Я вышел?
– Ты пришёл.
Марк не успел понять, кто именно сказал это. Яркий свет появился… впрочем, как можно описать, где именно появился свет, если там, где он появился, понятия «верху», «внизу», «впереди», «сзади», «сбоку» не имели никакого значения?
Сил и Люм встали по бокам Марка, взяли его за руки и все трое стали возноситься к свету… или свет стал нисходить к ним.
Рассказ открыт для комментариев