 |
|
|
12:11 08.06.2024
Пополнен список книг библиотеки REAL SCIENCE FICTION
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
|
|
|
|
|
«Чтобы найти выход, человеку нужно сначала заблудиться». Славок Хэйчли, автор «Запутанной Лесьи» Богдан Думко не любил лабиринты и не желал по ним путешествовать. В школе, конечно, пришлось полазать. Времени хватало, было интересно, да и оценки за это ставили. Хотя те воспоминания давно лежат под слоем пыли, но от них до сих пор несет кислой обязаловкой. Богдан рос крепким парнем — мало боялся, много умел. Невысокий, но хорошо сложенный и ловкий, он занимался десятиборьем — такие виды спортсмены называют «лошадиными». Но и в обычной дворовой драке без правил и принципов Бодя показывал себя настоящим бойцом, отчего снискал уважение друзей и симпатию подруг. После школы, вместо института, Богдан ушел в армию, там остался на сверхсрочную, а потом попросился в миротворческий контингент. Когда от услуг его страны отказались, выяснилось, что в обычной армии делать нечего — пришлось увольняться. В гражданскую жизнь старший сержант Думко ступил, как моряк после долгого плавания на берег — шатаясь, с глазами навыкате. Походы по лабиринтам казались смешным испытанием для настоящего мужчины. Чему научишься в рукотворных дебрях? Вокруг такая лихая жизнь крутится, что вмиг научит чему пожелаешь. А лабиринты... попадаются любопытные, но в основном все, что было в школьной программе — мура и скука. Бодя работал в разных местах, но за одинаково маленькие деньги. Какие там лабиринты — высыпался не всегда. На выходные и праздники расслаблялся спиртным, по-другому отдыхать не получалось. Бывало от избытка сил проскочит легонький лабиринтик, чтобы совсем не заплесневеть мозгами, но о сложных маршрутах не помышлял. И надо же — к тридцати годам Богдан Андреевич пришел к входу в длинный и витиеватый лабиринт, который ему посоветовала возлюбленная девушка Санка. Она по этой трассе с ума сходила и дала понять Богдану, что их отношения не имеют будущего, если он не пройдет маршрут. Думко некоторое время размышлял — нужна ли такая вредная пассия. И пришел к выводу, что пройти — в сущности пустяк, зато вознаграждение обещает сладостные минуты. Поразительно: что нашла умная, живо, тонко мыслящая Санка в нем, мускулистом чурбаке? Лучше об этом не думать — подальше от самоуничижения. Нашла — и ладно. Ходили слухи, мол, в лабиринтах сходят с ума, морально ломаются или выходят совершенно другими. Иные и вовсе остаются там жить — то ли не находят выхода, то ли не хотят искать. Богдан не верил в страшилки — их придумывают сами строители лабиринтов для привлечения посетителей. Ну как, скажите, стены и коридоры могут изменить человеческую жизнь? Разве только человечек попадется слабый, а такому и в реальности рассудком подвинуться — плевое дело. По поводу заблудившихся навсегда — вообще чушь, о которой говорить нечего. Думко остановился перед каменной стеной. Рядом зияла черная арка входа — из нее веяло смесью запахов: от аппетитных и сладких до зловонных, вызывающих рвоту. Бодя сделал шаг к арке, но остановился, собираясь с силами. — Извините, вы — последний? — с легким северным акцентом спросила худосочная блондинка со строгим лицом. — Да проходите, — ответил нервный очкарик, будто это его спрашивали. Беспорядочная прическа, норовящие вылезти изо рта желтые зубы и поношенный вельветовый костюм не оставляли сомнений — работник бюджетного НИИ без права на повышение. — Здесь не кинотеатр, билетов не нужно. Молодой человек, — это Богдану, — не стойте на проходе, отойдите, пожалуйста. — Хорош бухтеть, — Думко подтолкнул очкарика в плечо, — успеешь еще поблукать. Очкарик смерил Богдана близоруким взглядом и процедил в сторону: — Сразу видно — новенький. Бодя хотел бросить вслед какую-нибудь обидность, но не нашел слов. У входа тем временем собралась небольшая очередь, и Богдан отошел, упираясь спиной в холодные камни стены. Маршрут нового лабиринта манил и тех, кто привык ходить любыми тропами, и тех, кто пришел отдать дань моде. Пятая, предпоследняя степень сложности — эти ли не повод показать себя? Думко ожидал увидеть прыщавых подростков и молодящихся старух — они часто искали в хитросплетениях лабиринта того, чего не хватало в повседневной жизни. Однако среди собравшихся попадались привлекательные женщины и спортивного вида мужчины. Если они тоже рвутся в лабиринт, значит, там действительно что-то стоящее. — Нужно убедиться самому, — сказал Бодя вслух сам себе. Мальчишка, незамеченный из-за малого роста, с удивлением посмотрел на дядю. Богдан сделал вид, что закашлялся, а потом сказал, глядя на мальчика: — Не дрейфь, малой, прорвемся. Входная арка осталась за спиной, и Думко попал в широкий коридор. По нему, как по полю сражения в атаку, шли посетители — одни быстро, другие медленнее. Открытый участок скоро закончился, появились несколько узких проходов. Богдан шагнул наугад. Стены не изменились с тех времен, когда он блуждал школьными лабиринтами. Собственно, и стенами это назвать нельзя — черные плиты одинаковой высоты и разной длины, расположенные под всевозможными углами друг к другу. Они сами — маленькие лабиринты, выстроенные по причудливой логике архитектора. Между конструкциями из плит — множество коридоров во всех направлениях, и заблудиться в них немудрено. Знал бы Богдан, сколько душ загублено в этих кривых анфиладах, его порыв наверняка бы остыл, как южный темперамент в северных широтах. За какую-нибудь минуту Думко проскочил несколько ровных коридоров, под которые «выравнивались» витиеватые нагромождения плит. Сбился, вернулся и начал заново, приноравливаясь к расположению коридоров. Начало — самая сложная часть маршрута. Когда улавливаешь стиль построения, становится легче. Все зависит от человека: можно уловить сходу, а можно мучиться долгие километры. Под ногами пылился серый грунт, светило ласковое солнце, что в середине лета — большая редкость. Богдан часто останавливался и оглядывался. Делал привалы и отдыхал после монотонных хождений, от которых порядком отвык. Вокруг появлялись и исчезали за плитами другие путники. Некоторых Богдан встретил несколько раз и при следующей встрече путешественники здоровались короткими кивками — чем дальше, тем реже. К полудню Богдан брел извилистыми коридорами в одиночестве. Судя по отметкам, которые попадались через равные промежутки пути, Думко прошел около десятой части. Присел в тени плиточной громадины и еле заметил, как мимо него пронесся мальчишка — летел по коридору, натыкаясь на стены, отскакивал, падал, но не сбавлял темпа и бежал дальше. Бегун мигом исчез, будто добрался до линии горизонта и прыгнул с края земли. Богдан поплелся следом и когда дошел до точки исчезновения бегуна, понял, в чем дело. Лабиринт уходил вниз, причем поверхность покрылась оврагами, из которых, словно иголки из подушечки, торчали стенные блоки. Потянуло сыростью, подошвы кроссовок ушли в мягкую пыль привычного сероватого оттенка. — Становится веселее! — Бросил он вслед маленькому коллеге. Ходить по лабиринтам Богдан не любил, а бегать — попросту не умел. Но покатая дорожка, виляющая между ямами, несла ноги быстрее. Проскочив половину склона, Богдан сделал привал. Место оказалось тихое, никто здесь не останавливался, все норовили пробежать вниз. Думко оперся на фигурную часть стены: поверхность — гладкая, а торцы — шершавые, как у торчащего на стройке из земли куска двутавра. Большинство лабиринтов выполнено по типовому проекту. В этом и причина скуки, которую испытывал Богдан. Но даже по шаблону можно построить такую захватывающую трассу, каких одна на тысячу, а то и на миллион. Случаются и лабиринты-наборы — большая трасса, состоящая из нескольких маленьких. Высшим архитекторским пилотажем считается набор, смотрящийся цельно, будто пестрый кусок пластилина, в котором смяты разные цветные частички. Проходил Богдан и так называемые редкие лабиринты — в них мало стен, коридоров и комнат, зато огромные пространства серой пустыни. Ты ее буквально проскакиваешь, глотаешь преграду за преградой, а потом резко останавливаешься, потому что понимаешь — нагрузился до отказа, дальше идти нет сил. Давешний мальчишка несся, как по «редкому». Но в обычном лабиринте такие штучки либо не проходят, либо не прощаются трассой. Будто глотаешь целиком шмат мяса, а он становится в горле — вроде и поел, и задохнулся. Невдалеке послышались стоны. Богдан вышел из укрытия и пошел на звук, разматывая воображаемую спираль. Оступился, кубарем полетел в овражек, весь извалялся в пыли. А когда вылез, сразу же увидел парнишку, который несся сломя голову. Еще чуть, и он бы сломал голову в прямом смысле. Бегуна придавила отвалившаяся от стены плита — она стояла на краю ямы. Подойдя ближе, Бодя узнал того малого, с которым говорил перед входом. На лице мальчика читалась смертельная усталость. Он стонал, но на помощь не звал, словно ожидая, что плита поднимется сама и удастся выскользнуть. Богдан приподнял груз — насколько хватило сил. В разных лабиринтах стены весят одинаково, будто изменение размеров возмещается материалом, из которого сделаны плиты. А на маршрутах для детей стены хоть и громадные, но легкие, как пенопласт. Богдан прекрасно помнил: однажды, годика в четыре, забрел на трассу, и на него свалилась ярко-красная перегородка. Он испугался, но не пострадал. С тех пор ходил осторожно и старался смотреть не только под ноги, но и наверх. Здешняя глыба вряд ли по силам подростку — Богдан приподнял ее на сантиметры. Пленник прошуршал вниз вместе с песком и, скатившись на дно, сел. Плита съехала по склону и замерла, угрожая при удобном случае ползти далее. — Ты как? — Спросил Богдан у мальчишки. — Жив вроде. На вид парнишке лет двенадцать. Еще пара лет, и он вытянется, станет настоящим мужчиной. А пока единственное, что в нем мужского — цепкий взгляд и умение терпеть. Вон как придавило, а не заревел. Паренек выкарабкался по сыпучему склону и протянул снизу вверх ладонь: — Валера! Думко протянул руку в ответ, сдерживая силу пожатия, и тоже представился. — Ну, рассказывай, спринтер, как тебя угораздило? Валера взлохматил голову, подняв облачко серой пыли, и с ленцой ответил: — С Серегой поспорили — «на пацана». Серега говорит, что прошел этот лабиринт, а мне, говорит, не в жизнь его не пройти. Вот, иду. — И как тебе? — Тяжеловато. Я к таким лабиринтам не привык. — Валера вылез из воронки и поковылял вперед. — Ничего, осилю. В пути он выглядел плохо — тяжело дышал, хватался за разные части тела и с трудом передвигал ноги. Его майку, джинсы и сандалии обволок песок, и теперь они были одинакового серого цвета. — А под плиту как попал? — Случайно. Смотрю, дядька в очках роет под стенкой. Потом меня увидел и смылся. Я только подошел, а она ка-ак... Мальчишка зажмурился, переживая во второй раз падение плиты. — Куда тебе идти? — Спросил Богдан, помогая Валерке вылезть из очередного буерака. — Выйди из лабиринта, подготовься, потом пойдешь. — А как же спор? — Лучше проиграть спор, чем выиграть грыжу. Или шизофрению. Валерка остановился, прикинул в уме и снова зашагал по испещренному язвами оврагов склону. — Нет, я дойду. Поход через лабиринт — всегда заочная битва между архитектором и путником. Первый строит ловушку так, чтобы коридоры и комнаты, кишащие проходами, запутали ходока. Второй блуждает в полной уверенности, что выйдет. Архитекторы получают за проекты деньги, а ходоки, наоборот, тратятся на прогулку. Но архитекторам и их подрядчикам позарез нужно, чтобы путник дошел до конца. В очень простой или до невозможности сложный поход никто по второму разу не пойдет, и друзьям не посоветует. Так что оба лагеря связаны между собой, как запутанные коридоры в лабиринте. Путнику немного проще, потому что искать кратчайший маршрут необязательно — иногда длинный путь доставляет больше удовольствия. Архитектору мало того, что нужно просчитать все ходы и ловушки, так еще и сделать это до начала строительства. Указатели правильного направления, сами понимаете, не развесишь. Взять, к примеру, нынешний лабиринт. Маршрут — не шедевр, но что-то притягательное в нем есть. Проходится легко, путь усеян теми легковесными головоломками, от решения которых чувствуешь себя на высоте. Путешественник должен чувствовать себя умнее архитектора — чтобы это доказать, люди и ходят в лабиринты. Изрытый мелкими ямами склон заканчивался. Впереди виднелась горизонтальная поверхность, которая сливалась с наклонной. Новый участок выдавали едва заметные полутени от перевалившего через зенит солнца. Под горку Богдану шагалось легко, он даже подпрыгивал, когда под ноги попадались канавки. А Валера шел вниз, как в гору — плелся зигзагами, теряясь в дебрях стен и появляясь то в стороне, то сзади спутника. — Ты как любишь ходить? — спросил Бодя, чтобы убедиться, в порядке ли парень. — Молча, — отрезал слабым голосом Валера. — А я обычно так делаю: где-то четверть прохожу одним махом. Если нравится, отдыхаю и иду дальше. Если нет — выхожу, к чертовой бабушке. — Не боитесь? Мне Серега рассказывал: все, кто сбегает из лабиринта, оставляют в нем часть себя. Раз сто смоешься, отъешь свою фору, а потом в реальности — бах! — и у тебя руки нет! Или там с ума сходишь... или лысеешь и слепнешь. Богдан шел впереди и без звука смеялся, стараясь не трясти плечами, чтобы Валерка не заметил. — Сказочник твой Серега. Сам-то он, я так понимаю, все лабиринты прошел, за которые брался? И жив-здоров? — Не все, — ответил Валера из-за угла — опять поплелся в хитрый проход. И вдруг появился прямо перед Бодей, лицом к груди: — У него аппендикс вырезали. Богдан не выдержал и рассмеялся в голос. — А молочные зубы ему удаляли? Валерка отвернулся и быстро зашагал — хотел отвязаться от противного дядьки. Возможность свободно выбирать пути в лабиринтах — наслаждение для путника, но подчас — беда для самой трассы. В темные эпохи идти можно было только так, как считала нужным церковь, потом — правящая партия. Одно время неугодные по архитектуре лабиринты поджигали, но традицией это не стало. Сейчас упрощение технологий постройки расплодило лабиринты в невероятном количестве, но на всех посетителей не хватает. Маршруты, которые не пользуются спросом, зарастают пылью и рушатся сами собой — никаких вандалов не нужно. Бывает, старый, неимоверно запутанный лабиринт реставрируют и заново пускают в ход. Однако в основном на поверхности остаются незатейливые головоломочки — на день ходу. Валерка оступился и упал. — Ладно, извини, — сказал Бодя и потрогал Валеру за плечо. — А кто дает фору? Что говорит твой Серега? Валера молчал. Богдан перевернул его на спину — парень лежал с закрытыми глазами и не дышал. По армейской привычке Думко проверил пульс на шее. Удары становились реже и скоро прекратились. Валерка не осилил лабиринт и покинул его. Тело стало прозрачным, осталась только оболочка — она рассыпалась от легкого дуновения и смешалась с серой пылью, которую ветер погнал по коридорам. Богдан провел ладонью по тому месту, где лежал Валерка. Значит, правда? Песок и пыль — это частички тех, кто не прошел лабиринт? Сколько их было — тысячи, миллионы? Трасса вообще-то не новая, но чтобы столько... А сколько? Сколько в человеке серой пыли? Богдан спохватился и начал щупать себя — не пропала ли что. Он достаточно «наследил» в лабиринтах, пора бы и посыпаться. Вроде, все в порядке. Хотя в последнее время что-то ноет раненая нога. Тьфу ты. Причем тут нога? Детские страшилки... У каждого путника и вправду есть свой метод прохождения лабиринта. Можно брать наскоком — нестись по коридорам, не разбирая дороги, как Валерка, — и прибежать к выходу сразу. Можно с тщанием бродить вокруг каждой стенки по несколько раз, выписывать кренделя по комнатам, возвращаясь и идя по другому пути. А можно тянуть лямку и монотонно съедать километры пути, не глядя по сторонам и не замечая остроумных хитростей архитектора. Как в «лошадиных» видах спорта. Да мало ли способов. Один и тот же человек под настроение идет по-разному. День клонился к вечеру, когда Богдан добрался до места, где пыльный спуск переходил опять в равнину — серую, но с синевато-зеленым оттенком — без стен и перегородок. Если присмотреться, равнина усыпана бугорками, как кожа прыщами. Бодя с разбегу вышел на новый участок. И провалился — по колени. Попытался выпрыгнуть, но трясина засосала еще глубже. Наклонился, развел руки и зашарил по поверхности в поисках опоры. Тело ушло по пояс. Снизу накатывал страх — вместе с ощущением липкой прохлады. Вопреки желанию, Бодя стал двигаться медленно, вывинчиваясь из резьбы, в которую его закрутило болото. Продолжал работать руками — они крутились, как лопасти вертолета, показанные в замедленном повторе. Правое запястье вспыхнуло болью. Ее энергия по внутренним проводам дошла до сознания, и Богдан закричал, теряя драгоценные крупицы силы. Но их хватило на то, чтобы понять — рука ударилась о твердое. Бодя повторил движение — теперь осторожно. Ладонь схватила острую грань, уцепилась за нее и потянула к себе туловище. На помощь пришла левая рука, Богдан оказался рядом с подземным спасителем и вблизи понял, что это — утонувшая в болоте стена лабиринта. Выкарабкался на островок-плиту, лег и укротил одышку. Радость спасения перешла в спокойствие, потом — в крепкий сон... ...Проснулся Бодя от холода в спине. Вокруг — темно. Серая жижа втянула в себя стенку — путник лежал в вязкой трясине. Ночь закрасила лабиринт, как кофейный порошок — воду. В густой жиже болото просматривалось хорошо, будто на глазах — прибор ночного видения. Как всегда в походе, после сна исчез голод, голова прояснилась, руки-ноги налились свежестью. Думать нужно быстро — стена уходит в вязкую серость. Если бугорки — это затопленные стены, то по ним можно продвигаться прыжками. Если нет — нужно идти вброд. Или досрочно выходить из лабиринта. Вспомнив о Валерке, Бодя зажмурил глаза и скривился. Примерявшись к расстоянию до следующей кочки, он сделал шаг назад, оттолкнулся и прыгнул. Намокшие кроссовки тянули вниз, словно прелюбодея — грехи, но обе подошвы приземлились точно на островок. Дальше — легче: Богдан скакал по кочкам и так втянулся, что делал по три-четыре прыжка подряд, выписывая зигзаги над болотом. Скрытые топью стены лабиринта и в таком виде выполняли свое предназначение — вели по маршруту верными и обманными путями. Темнота прибавляла трассе сложности — впрочем, весьма невысокой, для среднего обывателя. Как кроссворд на последней странице «желтой» газеты, которая случайно попала к интеллигенту — отличная возможность показать чудеса эрудиции. Другие путешественники не встречались: ночью ходили редко, на таком участке — подавно. И все-таки пару раз слышалось, как хлюпали ноги и чавкала жадная почва. Отдыхая на очередной кочке, Бодя высматривал цель для прыжка. Рядом раздался хрип, похожий на звук будильника, в котором садится батарейка. Думко всмотрелся в темноту и заметил нечто круглое, но не островок — до ближайшего было далековато. Что-то маленькое и клюющее, как поплавок. Догадка спустила пружину смелости, и Богдан полез в болото. Зацепился лодыжками за подводный край стены и потянулся к хрипящей голове. Теперь она побулькивала, не оставляя лишнего времени на спасение. Бодя нащупал в грязи безвольно висящую тонкую руку и потянул. Голова поперхнулась и извергла фонтан. Богдан вытянулся в струну и снова потянул. Над топью появились длинные мокрые волосы, облепившие шею. Раздался полновесный женский крик, и вторая ладонь сжала Бодину руку. Он чувствовал себя, как навесной мост на сильном ветру. Девушка карабкалась по нему к островку, цеплялась ногтями и последовательно царапала плечи, спину и ноги. Она добралась до стены, но сил выбраться у нее не осталось — только выла и сучила ручками по грязи. Богдан развернулся, оторвался от плиты и по грудь ушел в болото. Зато подтолкнул девушку — она влезла на холмик. Теперь Бодя барахтался в жиже, а девушка лежала на суше без чувств. Трясина заглатывала, но он не звал на помощь — бесполезно. Наверное, там, под серой толщей, он тоже станет прозрачным, а потом рассыплется, пополняя болотную грязь. Богдан с жадностью вдыхал последние глотки воздуха. Безвкусная серость попала в рот, а выплюнуть ее не хватало сил. Бодя приготовился покинуть лабиринт. Кто-то схватил за поясницу и потащил к островку. Кто — не рассмотреть: грязь залепила глаза. Да кто бы ни был... Богдан очнулся от тепла. Девушка лежала рядом, все еще без сознания. По ту сторону костра сидел бородатый мужчина средних лет — в клетчатой рубашке и подкатанных джинсах, босиком. Весь его облик казался прозрачной дымкой, сотканной из воздуха. Сухое лицо выражало равнодушие к происходящему вокруг. И только заметив, что Богдан пришел в себя, незнакомец оторвал взгляд от огня. — Оклемался? — Спросил он, поднимаясь. — Тогда я пошел. Развернулся и зашагал по болоту, как Иисус — по воде. — Стойте, — прошептал Богдан. Бородач услышал и остановился. — Спасибо. Незнакомец вернулся к острову, улыбнулся и сказал: — Не за что. Идите до конца. Лабиринт — все, что у меня есть. — Вы — архитектор? Бородатый снова улыбнулся, но озорные складки вокруг глаз не скрыли грусти. — Нет, молодой человек, я — такой же путешественник, как и вы. Просто живу здесь долго. Там, — он махнул рукой в сторону, видимо, предполагая внешний мир, — когда я помнил себя, то был инженером. Но это было давно. Очень давно. Незнакомец проставил ладонь к виску и ушел. На этот раз — без возврата. — Этот лабиринт — сущий ад, — пробурчала девушка. — И чего ради я сюда полезла? В свете костра Бодя рассмотрел ее — та самая, которая прошла в лабиринт раньше него. Болотная грязь превратилась в пыль и слетела с одежды и тела. В предутреннем полумраке девушка показалась более симпатичной, чем тогда, на входе. — Инга, — бросила она, подошла к огню и потянулась. — Спасибо, что вытащил. Инга разделась и стала трусить с вещей остатки пыли. Богдан сначала отвернулся, а потом подумал — какого черта? Если она не стесняется, чего мне краснеть? Сейчас, когда барахтанье в трясине почти забылось, это «спасибо» прозвучало приятной мелодией. Валерку он выручил, но не спас, а Инга, вот она — стоит спиной и разминает затекшие ноги. Вряд ли геройский поступок дает право на эти раскачивающиеся бедра, тонкую талию и остренькие плечи. Но осознание того, что ты способен на поступок, иногда дороже близости. Ради этого стоит идти по маршруту. Господи, сколько приятных секунд Бодя упустил за годы не хождения по лабиринтам! Инга повернулась на пятках и посмотрела на Богдана — веселая и манящая. Он подошел и взялся за груди, словно хотел убедиться — они существуют не в воображении. Покрытые пупырышками гусиной кожи руки обняли в ответ, ногти впились в спину. Между телами не осталось расстояния. В отличие от лабиринта, путь к наслаждению шел по прямой, загнутой вверх линии. Рассвет застал их лежащими вместе, но не испугал. Розовому взору солнца представились герой-принц и спасенная принцесса, которые сделали все, чтобы не нарушать сказочный порядок. — Помнишь очкарика на входе? — Спросила Инга, надевая обтягивающие брюки. Одетая, она не потеряла ни флюида очарования. — Я шла за ним: он прыгнет на кочку, я — следом. И вдруг оказалось — что для него суша, для меня — болото. Хорошо, ты шел этим же путем. — Другого не нашел. — А я слышала, болото можно обойти по краю. Но путь видят только натасканные. Вроде того очкарика. Опять очкарик — и Валерке он стену подрыл, и Ингу в топь завел. Впрочем, они сами полезли... Инга пошла по лабиринту с Богданом. Поначалу они осторожно прыгали по островкам, потом соревновались на параллельных «дорожках» — кто быстрее. Оступались, падали в болото, смеялись. Они были друг у друга — значит, бояться нечего. Поздним утром со стороны заката пришел чистый холодный воздух, заметный тем, кто давно идет по затхлому болотистому участку. Вскоре показалась следующая часть трассы — усеянный плитами-зигзагами склон горы. До берега оставались последние кочки, и Бодя решил взять их с разбега. Как прыгун тройным, он махом одолел два островка, но перед самым берегом завис в воздухе. Такое бывает, когда в компьютерной игре персонаж доходит до края локации и упирается в незримую стену. Бодя рухнул в мелкую лужу, заляпав спутницу тяжелыми серыми брызгами. Встал, ощупал незримую стену, как мим, уперся в нее спиной и съехал на корточки. — Прибежали, — сказала Инга, постучав по преграде. — Тупик. — И рассмеялась. Ее беззаботность обидела Богдана. Он шел к цели прямо и точно, съедая лабиринт коридор за коридором. Немного отвлекся на эту девчонку, сбился с маршрута, а она рада. Нет, ее компания, конечно, приятная, но дело есть дело. Для нее лабиринт — развлечение, для него — почти работа, задание, которое настоящему мужчине нужно выполнить в срок. — Ну и что делать? — Буркнул Бодя. — Возвращаться? — А почему нет? Мне с тобой нравится бродить. — Инга подмигнула. — Давай вернемся на наш островок и там заночуем? — Я пойду вдоль берега, вдруг там есть коридор. — Фу, как скучно. Лучше прыгать по болоту. — И опять свалиться в трясину? — Но ты же меня спасешь? — Инга провела рукой ниже Бодиного ремня. Этого не хватало — нужно искать выход, а никак не заигрывать и кокетничать. — Может, и не спасу, — промямлил Богдан и пошел вдоль прозрачной стены. Инга осталась. Ее губы дрогнули, лицо исказилось гримаской, по щекам поехали слезы — наперегонки, как еще недавно они с Бодей прыгали по болотным кочкам. — Ну и не надо! Слышишь?! Тоже мне герой-любовник! Только в лабиринте и можешь! Обида росла, как надуваемый воздушный шарик. Вот развернуться бы, и доказать ей, что он может — и не только в лабиринте. Но этого она и ждет — стоит, не уходит. А надо идти вперед — там еще добрая треть пути. Инга бежала позади и кричала, слова ударялись в Бодину спину и отскакивали, как картечь от скалы. К женскому голосу примешались мужские — далекие, слышные издалека. Богдан остановился и поднял руку. Инга влетела в него, развернула лицом и хотела отпустить пощечину. Бодя ушел от удара, жестом показал: «Тихо!». Прислушался. — Да-да-да, — звенел тенорок, — это потрясающий по изысканности ход. — Ну и что? — Отвечал бас. — Это уже было сто раз. — Да-да-да. Пропущено через себя и переосмыслено. — Ну и что? Тупик и есть тупик. — Да-да-да... — Ну и что?.. Со стороны горы, в обратном маршруту направлении, вышли двое. Тенором обладал маленький толстячок с аккуратной, словно под лекала сделанной, лысиной. Он был одет в серый костюм, сильно потел на ходу и вытирал лицо золотистым до пошлости галстуком. Вторым спутником оказался огромного роста худой человек с квадратным подбородком, который висел над шеей под таким углом, что, казалось, вытесан природой по ошибке. Бас постоянно разводил руками, беспокоя сутулые плечи. Тенорок катился по дороге: движения рук, ног и головы сливались в одно. — А-ха-ха, — сказал толстячок, увидев заблудившихся путников, — вот и жертвы оригинального хода. — Тоже мне, — мигом ответил бас, — это ничего не доказывает. — Да-да-да, подобный случай я описал в статье для конференции в Риме. — Ну и что? До вас об этом писал Скоробогатский в монографии. Они, как так и надо, миновали прозрачный барьер и остановились на островке, рассматривая Богдана и Ингу. Показывали пальцами, махали руками — спорили. — Але, умники, — крикнул Бодя. Ему надоела роль обезьянки в зоопарке. — Как отсюда выбраться, не подскажете? Инга перестала плакать и взяла Бодю за руку. — Вот-вот-вот, — обратился тенорок к худому, — люди хотят знать. — Ой ли! Люди не хотят думать. А знать — тем более. — Да-да-да, в этом наша задача — направить. — Да ладно. Может, им так интереснее? Инга побежала к спорщикам, Богдан, не теряя достоинства, вышагивал по болотной мели. Пару раз ступил в ямки, отчего достоинство слегка подмокло. Тем не менее, к гостям с той стороны лабиринта Думко подошел, преисполненный величием. — Помогите, пожалуйста, — залепетала девушка, — нам нужно выйти из тупика. — Идемте-идемте-идемте, — поманил толстячок и перепрыгнул на соседнюю кочку. — Скажете еще — «ну-ужно», — прогнусавил бас. — Внимательней надо ходить! Тенорок, бас и Инга шли впереди, Бодя чуть отстал. Незнакомцы перебрасывались фразами, как горящей тряпкой, а Инга слушала, иногда хихикая и хлопая в ладоши. — Да-да-да, представьте, ведь есть лабиринты вообще без болот. И без спусков попадаются. Только вошел — р-раз в гору, и все. А бывает наоборот: болото-болото-болото, и — хоп! — выход. Этот маршрут — интересный, можно сказать, классический! — Ну я бы так не сказал. Идея с песчаным спуском неплоха, утопленные стены тоже ничего, но расстояния! Их нужно сократить как минимум на треть! — Да-да-да, ни в коем случае. Дистанция выверена, глубина болота — вообще цимес! — Не преувеличивайте. Современный лабиринт должен быть емок по сложности, но экономен по сути. — Да-да-да... — Ой, не надо... Путь назад получился увлекательным. Гонка с Ингой не дала рассмотреть трассу, а ведь устроена она любопытно. Если бы не увлеченность, Бодя обязательно заметил бы вон те «воротики» или вот этот зигзаг. А как можно было проскочить мимо путевого знака? Только в состоянии очарованного женским вниманием кретинизма. Когда дошли до пяти островков, расположенных звездочкой, тенор показал налево: — Так-так-так. Вам, молодые люди, туда. Счастливого, как говорится, пути. Богдан не задумываясь повернул, а Инга осталась. — Я с ними пойду, — сказала она и опустила глаза. — Так тоже интересно. Бодя развел руками, мол, кто же тебе запретит, и с ленцой перепрыгнул на кочку. Сзади слышалось удаляющееся: — Да-да-да, а как еще помочь? — Ну это уж совсе-ем. Вы еще мелом нарисуйте, как в «казаках-разбойниках». Чем ближе к горе, тем больше становилось людей вокруг, и Бодя окончательно убедился — толстячок указал верную дорогу. Наверное, они с коллегой исходили лабиринт вдоль и поперек, да не один раз — свободно перемещаются через преграды и во всех направлениях. Конечно, с ними Инге веселей — что, кроме веселья, ее волнует? А может, она — часть лабиринта? Ловушка, такой себе леший, который «водит» путников? Принимает разные обличья, соблазняет и ведет в тупик. Не попадись на пути спорщики, кто знает, сколько блуждали бы в поисках нужного коридора? С другой стороны, возможно, и спорщики — местная фауна. И тогда понятно, почему Инга увязалась за ними: с родней — лучше. Что тут думать: связь с Ингой нужно считать случайной и ни к чему не обязывающей — бес попутал. — А бас — распутал, — пошутил про себя Богдан, улыбнулся и прибавил шагу. Интересно, а Санку этот бес тоже путал? Если да — в каком виде: здоровенный викинг-блондин, интеллектуальный брюнет или... тоже хрупкая девушка Инга? Но даже будь так, Санка вряд ли признается. И Бодя смолчит о своих похождениях. У каждого лабиринта — свои трудности. Прошел — забыл. Богдан сразу нашел коридор и вскоре очутился у подножия горы. Склон усеян стенами, похожими на ряды густых крон. Со стороны казалось — сплошной лес. Человек в очках ждал Богдана на втором повороте. Увидел, махнул рукой и исчез. Бодя пошел следом — с опаской, памятуя о прошлых каверзах. Ничего не случилось, он вышел в просторную комнату, стенами которой служили стволы дубов. Дальше вели два прохода: крутой, но идущий прямо к вершине, и второй — в сторону. В широкой просеке появлялись и исчезали фигуры путников, пересекающих ее в нескольких местах. Очевидно, боковая дорога — это спираль, также ведущая к вершине, но длинным путем. Обычный жизненный выбор — идти напрямик, рискуя сверзиться и сломать шею, или тихо-смирно вышагивать к цели окольной тропой. Очкарик попятился в боковой коридор, жестом предложил прямую дорогу наверх и, раскланявшись, испарился. Богдан подошел к странной для лабиринта тропе — ровной, без закоулков, безлюдной. Стал на подъем, повернулся лицом к комнате и помахал рукой проходящей мимо дамочке. Она не ответила — смотрела, как на пустое место. Бодя хотел взять нахрапом первый пролет — до пересечения со спиральным путем. Почти получилось — разогнался и, когда тело повело назад, ухватился за натоптанную окольщиками тропу, которая выпирала ступенькой в склоне. На дорогу вышел очкарик и прошелся стертыми пыльными ботинками по пальцам. Богдан стерпел и подтянулся — соперник юркнул в боковой ход и продолжил движение по спирали. Он дал фору — дескать, я тебя и так обойду. Ладно, посмотрим, кто из нас настоящий мужик. Богдан выкарабкался на середину следующего участка и сполз обратно — скользкая глина не давала цепляться, как девушка пьяному дембелю в поезде. Пришлось лечь на бок и ползти, придерживаясь за деревянную стену. Вылез на следующую площадку грязным пугалом. Очкарик посмеивался с верхней тропы и кивал — правильно делаешь, только очень медленно. Потом Богдан провалился в сухие листья. Они лежали толстым ковром и не давали ногам точки опоры. Каждый раз, валясь на спину, Бодя возвращался на спиральную дорогу и однажды распугал кучку иностранцев, которые брели к вершине с переводчиком, как слепые — с поводырем. Пришлось поработать головным, а не спинным мозгом. Пролет из листьев Богдан одолел в несколько мощных прыжков — серией, без паузы. Лежа на упругом грунте, долго дышал, возвращая пульс в норму. Очкарик не показывался. До вершины — два участка: один круче другого. Бодя сбил ноги и ободрал руки, взбираясь по камням. Местами мшистые и слизкие, а иногда расколотые острые, они уничтожили одежду и обувь. Часто отдыхал, сидя на валуне и с опаской глядя вниз — если сейчас сорваться, то до подножия докатится только серый прах. Сверху послышались удары — по склону, прямо на Богдана, катился камень. Глыбу водило из стороны в сторону, швыряя о стены и переворачивая в воздухе. С площадки за этим наблюдал очкарик, вытирая руки от серой пыли об штаны. Бодя заметался по коридору, но угадать траекторию было невозможно. Бросился к ближайшему стоячему камню, сел спиной к холодной тверди и притаился. Глыба ухнула об стену рядом с Богданом, отскочила, едва не задев поджатые ноги, грохнулась о другую стенку и рассыпалась щебенчатыми мириадами. До последней остановки перед вершиной Бодя дополз на морально-волевых. Лечь бы, поспать и вернуться в лабиринт здоровым... Но так нечестно, не по-мужски. Бодя поднял взгляд на последний отрезок пути, покрытый снегом, из-под которого в некоторых местах виднелся иссиня черный лед. До заветной вершины — всего пара метров. Свернуть, что ли, на спиральную тропу и спокойно нагнать очкарика? Ха, так может поступить любой путник. А Богдан Думко — особенный. Он подпрыгнул, обнял холодную поверхность и пробуксовал вниз. Намочить руки, чтобы примерзли ко льду? Или вбить опору? Все равно по отвесному участку до вершины не добраться. Снова подпрыгнул и обрушил на себя пласт слежавшегося снега. Наверное, сторонний наблюдатель повеселился бы — взрослый мужик барахтается, как мальчишка. Много понимает этот наблюдатель! В прохождении лабиринта самое дорогое — процесс. А просто прийти к последней точке — дело нехитрое, каждому по силам. В третий раз Бодя даже не прыгнул — потянулся на носочках, желая от расстройства написать на обледеневшем снеге неприличное слово. Такими росписями в собственной слабости пестрели стены многих лабиринтов. А отдельные циники умудрялись дорисовывать на плитах узоры. Когда палец провел первую черту, Богдана подхватило снизу, подняло над тропой и подтолкнуло к вершине. Он оперся ладонями на поверхность, вышел на две руки и подтянул тело. Долго смотрел в пасмурное небо, возвращая дыханию привычный ритм. И конечно не увидел, как на предпоследней площадке сухощавый босой человек отер руки снегом и скрылся в боковом ходе лабиринта. — Идите до конца, — сказал босой в пространство, прежде чем растворился в темноте коридора. Очкарик стоял на другой стороне плато и смотрел на грохочущий внизу водопад. Богдан добрался до сухого пятачка посередине площадки, перевернулся лицом к первым звездам и забылся сном сраженного победителя. Открыв глаза, заметил, что ночная мгла сдалась на милость тусклому свету, который бывает только в лабиринте. Местное Солнце нечасто жалует путников открытым ликом. Очкарик по-прежнему стоял над обрывом, заложив руки за спину. Бодя подошел сзади и остановился рядом. Соперник сделал вид, что не обратил внимания. Внизу простирался последний участок. Сверху, рисунок из коридоров и комнат складывался в логический узор из чередующихся рядов черных стен и серых коридоров. Как здесь можно заблудиться? И что сложного было в пройденных километрах? Эти вопросы Бодя задавал себе в школьные годы, когда бывал на таких пиках по два, а то и три раза за месяц. Всякий раз вопрос исчезал в начале следующего лабиринта. Чтобы судить свысока, нужно сначала подняться на вершину. — Не слышу фанфар, — проговорил Богдан, раскачиваясь с пятки на носок. Разорванная одежда придавал ему вид героического беспризорника. Он развернул очкарика за плечо и посмотрел в залитые бессмысленностью глаза. — Ну и что ты этим доказал? Очкарик ответил монотонным голосом, по-прежнему глядя вниз: — Доказал? А разве вам что-то можно доказать? Детям, которые лезут в лабиринт, хотя еще толком ходить не научились. Красавицам, ломящимся на трассу, как только становится известно, что ее прошел любимый актер. Закостенелым мужланам, шагающим по коридорам, как на плацу — от знака к знака, от точки к точке, просто потому что господь дал ноги и ими нужно маршировать. Вы — не путники. Вы — проходимцы! Как вам объяснить, что лабиринт — это культура, ограниченный объем, который не вместит всех желающих? Воздухом должны дышать те, кто не может дышать ничем другим. Глотающий углекислый газ не оценит прелестей озона. Так зачем вы, извиняюсь, претесь туда, где с вами тесно? — Тоже хотим дышать свежим воздухом. — Вас как зовут? — Богдан. — Очень приятно, — очкарик кивнул, — Филипп Аркадьевич. Так вот, Богдан, чтобы дышать воздухом, нужны легкие. А у большинства присутствующих здесь — жабры. — Вы предлагаете разделить людей на тех, кто достоин лабиринта и кто не имеет на него права? — А разделение и так существует. Вы много видели нелюбознательных, ограниченных пролетариев или перспективных менеджеров (какая, в сущности, разница?), которые стремились бы в лабиринт? Им хватает автомобильных дорог и пешеходного асфальта, чтобы воплотить желания. Потому что желания — асфальтовые: насыпай и раскатывай. Сюда они лезут, скорее, для развлечения, чем для развития. Это все равно, что я, профессор, забавы ради полез бы торговать цветным металлом. — Так просто не пустят. — Именно! А в лабиринт заходи любой желающий! Они не проходят и середины, рассыпаются прахом, а потом жалуются, что лабиринт-де тяжелый. — Получается бесплатная реклама. — К черту такую рекламу. Ее слушают такие же раскрашенные куклы и пустотелые манекены. Вход в лабиринт должен стоить, как хороший коньяк многолетней выдержки. Тогда они пять раз подумают — покупать его или давиться копеечным пойлом. — Вам первому на входной билет и не хватит. — Найду. Я без лабиринта не жилец. Я хочу ходить с теми, кто понимает трассу и ценит препятствия. — Останетесь в одиночестве. — Не останусь. Раньше находились толковые путники, и теперь найдутся. Один — на сотню бестолочей. Богдан поймал взгляд Филиппа Аркадьевича — злой, с искоркой азарта. От такого взгляда Бодя почувствовал себя тем самым, одним на сотню, который вошел в лабиринт пустотелым чучелом, а выходит — големом со спрятанным в голове папирусом. Кто знает, может после следующего лабиринта он продолжит эволюционировать? А ведь очкарик и толковых ходоков ненавидит. Всех, кроме себя. Нельзя ненавидеть и любить выборочно. Допустим, любишь ты людей в целом, но одну девушку, с вьющимися каштановыми волосами и острым взглядом, любишь больше остальных. А мужчину в костюме, врущего что-то важное с экрана телевизора, — меньше. Тебе дана возможность любить, и как ею распоряжаться — дело личное. Вот и очкарик всех ненавидит по-разному. Низшая степень его ненависти приравнивается к любви. — На вершине всегда ясно, чем закончится лабиринт, — проговорил Филипп Аркадьевич, подставляя лицо ветру. — Даже если окажется, что неправ, все равно должно быть ясно. — Я в школе часто угадывал. — И что вам подсказывает школьная интуиция? Богдан всмотрелся в освещенные утренними лучами тропы, лежащие внизу, как растрепанные нитки, и повел рукой: — Там — такая же равнина, как и в начале. Пойду вниз, потом во-он по тому коридору налево, а из комнаты... Очкарик толкнул Богдана — тот полетел с обрыва. — Вниз, вниз, — выдохнул Филипп Аркадьевич и протер стекла засаленной манжетой. — Смотря как — вниз. Эх, учить их — не проучить. Очкарик сделал два шага: один — вперед, второй — вниз. И пошел по вертикальному склону — против всех законов физики, но по всем законам лабиринта. Никакой боли Богдан не чувствовал. И пеплом тоже не стал. Серые воды отнесли его к концу маршрута. Бодя лежал на спине в ложбинке отмели под крутым берегом и думал, что человек, по-настоящему познавший и полюбивший лабиринт, ничего в нем не боится. И это полубожественное ощущение заставляет сомневаться — есть ли смысл выходить наружу? Там совершенно иная трасса, проходить ее нужно по не менее диким законам. — Нет-нет-нет, — послышалось сверху, — концовка не должна отпугнуть ходока. — Так уж и не должна! Посмотрите — труп лежит. — Ну-ну-ну. Вам ли не знать, какие бывают трупы. А как же чувство остроты, преодоление препятствий, радость познания? Люди за тем и идут сюда! — Триста лет оно им. Было бы здесь столько серого, если бы все доходили до радости познания. Богдан вбежал на кручу, но голоса удалились в овражек. Издалека доносились арии тенора и баса: — Что вы, что вы, что вы. — Да видел я этих путников. Они шли к вершине — против общего движения. Три фигуры: две мужские и женская. Остаток лабиринта Бодя пробежал легкой трусцой — маленький участок, без головоломок и запутанных коридоров. Дошел до выхода, перед которым висела табличка «Тираж 15100 экземпляров. Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов в ОАО “Можайский полиграфический комбинат”». И побрел наружу. Там его ждала любимая женщина и множество не пройденных лабиринтов, которые помогут стать настоящим человеком и опытным путником. Что по большому счету — одно и то же. |
|
|
Время приёма: 10:06 14.07.2010
|
|
|
|