Утро. Раз-два-три, четыре-пять-шесть… Кофеварка вздрагивает при счёте, словно боится сбиться. Грязно-серый хомяк бежит в неизвестные дали, трещит пластиковое колесо в такт кухонной технике. «Вжик-шурр», — хрустят щётки, намыливая тело. Блёклые, покрытые сонными заминами руки краснеют от жестокости. Едва тёплый душ. Издающая тяжёлый запах пена неохотно сползает, оставляя пузыристые кляксы в складках кожи. Ещё прохладнее воду. И ещё — самую капельку, сдерживая крик двумя судорожными глотками. Бритву в контейнер, лосьон на зудящие щеки. Процедура закончена.
Запахнув толстый сиреневый халат, Олег поспешил на кухню. «Девяносто шесть» — выдохнула кофейным паром машина. Прозрачный диктор дрожит над столом. Обжигаясь напитком, похожим больше на раствор хинина с песком, Олег отжал паузу.
— Наводнение в Джакарте оставило без крова более четырёхсот семей. Как утверждают компетентные источники, правительство Индонезии финансировало ввоз полутора тысяч роботов-строителей, однако, во влажном климате страны электроника механических помощников дала сбой…
Олег, хлюпнув, втянул глоток исходящей паром жидкости. Неудачники. Лентяи криворукие. Электроника у них дала сбой, как же. Купили дешёвку, а её ремонтировать нужно уметь. Хорошо им — тепло и бананы круглый год. Можно жить и без крыши, и без ремонта. А тут запчастей месяцами ждёшь и план гонят такой — лишний раз не вздохнуть. Как говорит напарник: что-то постоянно рвётся, и это вовсе не коннект.
— Неисправные роботы будут отосланы назад, где и подвергнутся тщательной проверке…
«Самый лёгкий путь», — кивнул Олег, провожая взглядом призрачные черные фигурки. Он поднялся, брезгливо щелкнул кнопкой кормушки — неугомонный сын степей резко прервал бег. Пошатываясь и громко сопя, хомяк двинулся завтракать.
— Суит Дриамс. Исполнение ваших желаний — наша профессия, — вкрадчиво произнесла видавшая лучшие времена актриса. Так и не узнав, была ли то реклама туристического агентства или нового канала «для взрослых», Олег переключил мультиплекс и убавил звук. Над столом запрыгали рисованные мыши с гигантскими, абсолютно круглыми ушами. Мерзость.
Хомяк хрустел зерном — пухлые щеки, раздуваясь, грозили лопнуть. Гудение таймера. В коридоре зажглись неоновые огни, сопровождая нервное лимонное подмигивание удивительно немелодичной музыкой. В комнате хищно клекотал шкаф, выбирая из недр чистый костюм.
Хомяк подобрал последнее зёрнышко и вперевалку направился к разрисованному сучками домику.
Как Олег не старался, а выйти из дома удалось только после наступления ненавистной тишины.
***
— Ну понимаешь, старик, это полная лажа! — напарник, щурясь, тыкал индикатором в обнажённые контакты. Он выпятил губу — потасканное, неровно загорелое, плохо выбритое лицо напоминало морду бульдога. Двенадцать одинаковых тел в зелёной униформе сиротливо жались к стене.
— Мне! Обещали! Песок! И живую! Обслугу! — Сергей ухватил паяльник — рыжее жало опасно зависло над пластиковой кожей. В крошечной, доверху заполненной мятым хламом мастерской пахло горелым пластиком.
— А вместо этого — цементная крошка и проекционные тела. Стой прямо, уродец! — напарник, сплюнув, придал роботу вертикальное положение. Олег возился, подключая планшетку.
— Ну?
— Готов.
— Остальных посмотри. Хотя там всё нормально, я отвечаю, — Серёга бросил паяльник и приложился к бутылке с какой-то мутной химической бурдой.
— Короче, больше я туда — ни ногой. После такого. Все обманывают, — напарник задумался, вероятно, мысленно подставляя слово покрепче, затем махнул рукой. — Но совесть иметь нужно. Правда, Шумов?
Олег привычно, механически тестировал тела. Показатели в норме. Начальник овощебазы человек предусмотрительный и богатый. У одного робота шарниры заскрипели — всех прислал на осмотр. Подумаешь, простой — значит, завтра чуть-чуть подрастут цены на фрукты-овощи в магазинах, ещё и в плюсе будет. При виде безобидных и абсолютно исправных роботов Олегу всегда становилось грустно. Он представил бесконечный конвейер, на котором медленно плывут заморские плоды. Манипуляторы, так похожие на человеческие руки, с неуловимой скоростью выхватывают пахнущие кислым, расползающиеся в склизкую кашу негодные фрукты. Раз-два, раз-два. Коробки с отбросами переполнены. Вот персик с шоколадными подпалинами выскальзывает из ладони и катится пушистым мячиком, слегка подпрыгивая, задевая сколы шершавой плитки. Яркое живое пятно на скучной фотографии. И где-то в недрах бесконечных экранов одуревший от скуки наблюдатель отдает приказ: «Остановить линию!». Он дождался. Власть сочится, как пот на его откормленном сверх типовых зеркал лице. Двенадцать зелёных человечков складывают поленницей в грязный кунг и везут через весь город.
— Короче, на выходные опять поеду, — пробурчал Серёга, собирая с пола инструмент. — Или сегодня ночью. На Мангая или Раротога, еще не решил. Туроператора только найду поприличнее, не этих крысомордых. Лежак из пальмовых листьев, теплая волна, бронзовая девица несет коктейль… Вечером, ну то есть по-нашему — утром, дискотека. Костюмированный бал.
— А на работу с бала не тошно? — Олег захлопнул последнюю панель и нажал заскорузлую клавишу. Как новобранцы после воспитательной работы младшего офицерского состава, зелёная дюжина нескладно, но дружно закосолапила в складской блок.
— Не ковыряй мозоль. Тошно, конечно. Только куда деваться — я ж пока не директор.
— И не устаешь? Когда ж ты спишь? — сказал Олег для виду. Ему, по большому счету, было безразлично. Яркий свет резал глаза. В мастерскую притопали три кряжистых близнеца, на сей раз — в фиолетовом. Отвратительный цвет. Мясники или грузчики.
— Так я же кота купил, — сказал Серёга, выключая ближайшему роботу питание. — Или не говорил? Толстый, старый, с родословной чуть не от динозавров. Просыпается только пожрать, ну и до ветру там сходить. Отличный кот. Денег вбухал, как за чугунный мост до Неаполя. Но свою цену он отбивает, не чета азиатским шустрикам. Те, говорят, спят всего часа по четыре. Ну и чипы горят — это так, удовольствие сверх программы. За имплант я, конечно, не боюсь — пока тут работаю, но все равно неприятно. Они ж не ко времени горят, сам понимаешь.
— И как оно?
— Да круто. Неделю, правда, привыкал. Ночь-полночь, а сна ни в одном глазу. Даже страшновато было. Кругом тишина, только этот динозавр пухлявый храпит. Прямо как человек. И скулит иногда во сне — тоненько так. Я, как услышал, с перепугу куда-то в лес телепнулся. Еле возвратный передатчик нашел, думал, так и буду под ёлками жить. А теперь ничего, только посмеиваюсь. Сам не хочешь завести? — просипел Серёга, брезгливо загоняя неопрятный моток шлейфов в грудь мясника. Два механических братца, ещё не лишённые питания, бессистемно вращали подобием глаз. — Питомник подскажу. Кошки там дешевле, особенно, по знакомству. Жаль, конечно, что мой котяра уже лет пять как не мужик. Сам бы разводил — дело, поди, не хитрое. В общем, надо – свисти. А то скоро чокнешься, с хомяком своим на пару.
— Спасибо, подумаю, — проворчал Олег. Ни о чём таком он думать не собирался. Нашли дурака — делегировать удовольствия какому-то там коту. Шумов и так последнее время чувствовал себя разбитым.
***
Баум! Тяжелое дно откатилось, и пластик сморщился от холодного ветра. Пожилая, дорого одетая женщина, стоя на четвереньках, поспешно собирала бумаги. Олег пролетел дальше, на грязный асфальт, и теперь с удивлением рассматривал испачканные зудящие ладони. Перед глазами поплыли круги и накатила слабость. Какой-то разгильдяй опять оставил флиттер на трассе. Соседние коконы с шипением разгерметизировались. Шумов поспешил к даме.
— Вам помочь?
Женщина надменно поджала губы. Олег усмехнулся. Перемазанный густой смазкой и воняющий канифолью комбинезон не выдавал в нём тонкого ценителя квартальных отчетов. Скорее она найдет общий язык с тем идиотом, что запарковал свою «ласточку» под линией метро. О, вот и он. Весьма достойный собеседник. Круглые рыбьи глаза и воняет парфюмом так, что улица на мгновенье лишилась кислорода.
— Вы понимаете, что я опаздываю?— зашлась в визге потерпевшая. — У меня важная встреча, и если вы сию минуту…
Шумов осторожно обогнул скандальную группу. Правый висок некстати заломило, и глаза увлажнились. Идти две остановки — почти вечность! — но уж лучше пешком, одному, без гордых креветок капитализма с их надуманными проблемами. «Важная встреча, ха! Наверняка спешит в релакс-комнату, а может, уже заказала ночной тур» — в том, что дама поклонница пальмовых лежаков и пинаколады, Олег не сомневался. «Совсем помешались на своих пляжах. Песок вместо мозга».
Мост с чугунными вензелями, бесконечно старый и длинный, встретил Олега нерадостно. Гудел ветер, путаясь в литых перилах, крупчатая серая каша, по странному недоразумению принимаемая в городе за снег, жалась к синтетическим булыжникам. Рейсовые автобусы, выдыхали густой антрацитовый дым. Гул и сплошная грязь. «Мечтаешь об отдыхе? Приходи к нам» — пёстрые, как глазированное драже, щиты свисали с каждого встречного фонаря. Обезьянья назойливость рекламы вместе с панибратским обращением вызвала у Олега чувство гадливости — словно тихий улыбчивый сосед оказался уголовником-рецидивистом. Шумов поспешно отвернулся.
Река, стылая, с медленной серой рябью, лениво несущая городской мусор куда-то вдаль, напоминала кисель из общепита — такой же мутно-бесцветный и неаппетитный. Но, несмотря на леденящий ветер, веяло от воды спокойствием. Такое настроение бывает у детей в день рождения, когда с самого утра накатывает железобетонная уверенность — сегодня все будет правильно. Можно бить вазы, скакать по кроватям, кричать, рисовать на обоях ракету — никто и не подумает наказывать. И оттого баловаться совершенно не хочется. Спокойствие. Головная боль немного отступила.
Флиттер притормозил очень мягко, зашипели двери. Олег не обернулся — не хотелось расставаться с видениями.
— Ну, зайка, может быть, он выздоровеет? — пролебезил женский голос.
— Не выздоровеет. Эта тварь испортила нам отдых. Залезь обратно и не высовывайся.
— Ну, милый…
— Сядь на место, я сказал! — мужчина утробно рявкнул, но на последних звуках сорвался в фальцет и хихикнул.
Миг — и машина, завизжав, вернулась в летящий поток. «Вот бы здесь устроить наводнение»,— со злобой подумал Олег, и осторожно осмотрелся. К массивному ограждению жался одуревший от звуков и запахов облезлый кот.
***
На кухонном столе лежала потрёпанная кожаная папка. Доктор изредка выуживал из неё совершенно игрушечные предметы — крошечный желтоватый шприц с едва видной иглой, пухлое короткое стеклышко с пятнами, изящный стетоскоп. Действовал он деловито и размеренно, но было в манипуляциях миниатюрными предметами что-то шаманское. Олег поёжился.
— Ну что же, могу сказать только одно — вам несказанно повезло. Насколько я могу судить, кот практически здоров для своего возраста. Похоже, его просто пичкали снотворным.
— И вы это так просто определили? Без клиники, гор аппаратуры и прочего? — Шумов захрипел и спешно откашлялся.
— Эх, молодой человек! — торжественно протянул врач тем тоном, каким старики обычно заводят разговор о самых зелёных и высоких деревьях. Строго говоря, доктор стариком не выглядел. Так, лет на пять старше Олега. — Молодой человек, попрактикуйте с моё! Лет пятнадцать, пару десятков животных в день — и вы научитесь диагностировать болезни любимцев даже по цвету ушей хозяина. Так вот, — продолжил доктор, — кот вполне здоров, но сильно истощён. Возможно, кто-то неумеренно пользовался сонным чипом. Вы, конечно, спросите — можно ли вам пользоваться котом?
Олег резко взмахнул ладонями, но врач истолковал жест по-своему.
— И я вам скажу — не уверен. Дело в том, что животное в преклонном возрасте — если пересчитать на наш век выйдет примерно семьдесят лет. Операция по перепрошивке чипа, а это, в первую очередь, действительно хирургическое вмешательство — не пару контактов воткнуть, проводится под общим наркозом, — доктор почесал бровь, похожую на чёрную щётку. — Попробовать можно, но шансы невелики — примерно один к пятнадцати. Но стоимость операции придется оплатить даже в случае неудачи. Я думаю, вы здравомыслящий человек и сумеете сделать правильный вывод.
— Спасибо, я понял, — Олег решил не говорить, что принес домой кота только из жалости. — И что прикажете делать? — он почесал ногтем висок, но увидев вытянувшееся и даже слегка посеревшее лицо врача, поспешно уточнил, — нет, я в смысле, чем кормить и прочее…
— А, сейчас, сейчас, — карандаш дробно застучал в блокноте. — Купите этот корм, обратите внимание здесь дробь и знак двоечки, не перепутайте…
Врач захлёбывался объяснениями, иногда повторялся и демонстративно подчеркивал строчки. «Хороший человек, хотя и циник» — подумал Олег, — «или наоборот, циник — и оттого хороший. Жаль, что в городе таких мало. Его, пожалуй, даже пляжи не испортят». Шумов смотрел мимо доктора на розовый козырёк соседней многоэтажки, и кивал, кивал непрерывно и не в такт.
— Простите, доктор, — спросил Олег, с трудом отводя взгляд, — а какой, собственно, породы кот?
Доктор на секунду замялся.
— Знаете, я ведь в этом не специалист. Сходите в клуб какой-нибудь, там точнее подскажут. Но, по-моему, это обычный дворовый кот. Сейчас уже редкость.
Тьма за окном твердела, липла к стеклам как густое смородиновое варенье. Предплечья чесались — три жалкие царапины, подаренные котом за шампунь и воду, Олег густо залил антисептиком. Медицинский дух смешивался с резким запахом кошачьей еды — к удивлению Шумова, котов полагалось кормить какими-то гадостно воняющими шариками; и от всего этого — новых запахов, звуков, и самого факта наличия в доме нового жильца с таинственным характером, было немного неуютно. Мокрый кот шуршал под креслами, изредка перебегая из одного спасительного угла в другой. Он перемещался рваными зигзагами, на полусогнутых лапах, как опытный боец на передовой. Отслеживая хаотичные движения новосёла, Олег, вспоминая известные кошачьи клички — на ум приходили самые дурацкие, изредка проговаривал их вполголоса. И неожиданно для себя уснул.
Теплые лапы с острыми коготками попеременно втаптывают рубашку в грудь. Ласка была неожиданной, но приятной. Олег аккуратно, пытаясь не уронить кота, повернул голову к пульсирующим зеленым цифрам и похолодел — в кресле возле окна, едва очерченный лунным светом, сидел человек. И взгляд его — Олег скорее почувствовал, чем увидел — устремлён на Шумова.
— Не бойтесь. Опасны здесь скорее вы, чем я, — прошелестел старческий голос. — Если вы приблизитесь, я исчезну.
— Кто вы? — вопрос выскочил единым звуком, но визитёр, очевидно, понял его и кивнул.
— Можно я включу свет? Неяркий, если вы не против, — гость прищёлкнул пальцами, и в комнату выплеснулось тёплое апельсиновое пятно. Лизнув стену и кусок пола, рыжее свечение зависло в центре. — Так, я думаю, будет проще беседовать, — любезно сообщил незнакомец.
— Что вы тут? Откуда? — Олег хрипел, не решаясь подняться с дивана.
— Я тут оттуда, — усмехнулся гость. Седое всклокоченное сено волос над прозрачно-фисташковой кожей лица. Лоснящийся циннвальдитовый костюм. — Не спешите с вопросами, это выглядит комично. Но я вас понимаю и сам чувствую неловкость. Зовут меня Тихон Ионович Гомельский, я профессор института ЛиСП, расшифровывается как «Лонгитюда и спатиумные поля».
— Что это такое — лонгитюда?
— Долгота, точнее длительное исследование, впрочем, это сейчас не так важно. Вам будет полезно, нет, неуместное слово, скорее, значимо другое — вы только не волнуйтесь сейчас, хорошо? — назвавший себя Тихоном Ионовичем, заерзал в кресле. — Я посмертный сотрудник института.
— Привидение? — спросил Олег, удивляясь ледяному спокойствию.
— Интеллектуальная матрица, так сказать, — охотно кивнул Тихон Ионович.
— А, программа…
— Молодой человек! — на этот раз обращение было вполне уместным, выглядел гость на все сто, если понимать буквально. — Не стоит называть программой то, что по вариативности сопоставимо с поведением человека. Не любого, так сказать, но с узким специалистом – вполне.
Часы вздрогнули и сменились нулями.
— Послушайте, вы! Как вас там! Сейчас глубокая ночь, мне утром на работу, а вы тут разводите мансы о лонгитюдах и вариациях. Говорите, зачем припёрлись или убирайтесь к чертям!
— Как всё-таки молодость поспешна! Не горячитесь, я как раз перехожу к цели своего, так сказать, визита.
Гость поёрзал, и, подперев пальцами щеку, произнес:
— Скажите, вам знакома легенда о Гаммельнском крысолове?
***
С мытьем Шумов подзадержался, и кофе вышел особенно мерзкий — не то смола, не то просто чистый яд. Кружка отправилась в раковину. Хомяк недовольно пискнул, требуя законную еду. Кот под столом выписывал знак бесконечности, попеременно обтирая морду то об левую, то об правую ногу хозяина. «Корми теперь вас всех», — подумал Олег со злобой. Тело противно ныло — то ли от вечерней беготни по зоолавкам, то ли от недосыпа, а может, все вместе и разом. Шумову хотелось крепко выругаться, но он сдержался.
Мультиплекс гудел новостями, рассказывая о проблемах «возникших при прокладке телепортационной сети». По мнению диктора, неприятности могли произойти по вине каких-то недавно отмытых дикарей, решивших провести обряд изгнания духов на стройплощадке. Маленькие тёмнолицые аборигены, одетые в светлые костюмы и при галстуках, испуганно жались к сетке забора. На них, с арматурой наперевес, шли оборванные, грязные строители.
— О да, конечно, злые чары, — прошипел Олег непонятно кому. Он с ненавистью щёлкнул переключателем.
—… города всегда возникали там, э-ээ, где рождались идеи, — произнёс лысеющий хлюпик в мятом костюме. — Некоторые мои, э-ээ, оппоненты предпочитают говорить «мечты», однако, я, э-ээ, считаю, — хлюпик хищно улыбнулся, показав мелкие, грязно-жёлтые зубы, — такое название некорректно. Мечтать могут даже животные, разумеется, э-ээ, из высших, но как вы понимаете, это, э-ээ, не существенно.
Олег вслушался, стараясь не обращать внимания на бесконечно выскакивающее блеяние. Выходило скверно — каждое «э-ээ» резало слух, словно визг циркулярки, но хлюпик, то ли перестав волноваться, то ли нащупав любимую тему, заговорил чисто.
— Конечно, есть и города «мёртвые». Вообще, «живых» городов довольно много, но все-таки их число значительно меньше, чем суммарное количество крупных населенных пунктов. Отличить «живой» город составляет труда: он активен политически, экономически, даже интеллектуально. Даёт крупных учёных или знаменитых артистов. Я имею в виду — мирового масштаба. А город «мёртвый» сумеет отличиться только размером выращенной тыквы.
— Тыкву в городе не растят, — с упрёком пищит пёстро одетый субъект, очевидно, ведущий.
— Ну, вы же понимаете, это аллегория. Так вот, «мёртвый» город — это, так называемая, глухая провинция…
— Простите, — подобострастно перебивает хлюпика ведущий, — а как быть с теми знаменитостями, которые родились в маленьких городках? Ведь не станете же вы отрицать, что большинство известных личностей родились в провинции?
— Именно поэтому я предпочитаю пользоваться термином «идея». Родиться человек может где угодно, но активные идеи, еще раз подчеркиваю, идеи, а не мечты, способен генерировать только взрослый человек. И «живые» города таких взрослых притягивают как магнитом.
Олег нащупал пульт и с хрустом вдавил кнопку. Любители идей скукожились до размеров кукурузного зернышка, а затем со всхлипом исчезли в передатчике.
«Интересно, а идеи питательны? Фу-у, бред какой» — подумал Олег, натягивая комбинезон. Ламинированная ткань сопротивлялась и хрустела, как битое стекло. «Развелось шарлатанов. Один города оживляет, другой крысолова ищет». Шумов вздрогнул. Ночное видение всплыло в памяти.
— Таким образом, идеи питают город, делая жизнь в нем более комфортной. Кроме того, он привлекает все большее количество потенциальных носителей идей и рождает новых.
Шумов кинулся на кухню. Конечно, одежный шкаф не успел закрыться, и шершавый пластик пребольно саданул по руке. Потирая мятую паутину складок и громко шипя, Олег рывком перенёс тело к источнику звука.
На пульте восседал кот. Он следил за призрачными фигурками внимательно, даже с каким-то академическим интересом — затаив дыхание и чуть заметно покачивая усами. В стеклянном аквариуме стоял на задних лапах хомяк, упираясь тонкими пальчиками в молочную стенку. Влажные угольки глаз не выдавали беспокойства. Напротив, было в них какое-то безразличие: как пустая банка из-под кофе, он не испытывал ровным счетом ничего. Олег неприязненно скривился. На секунду задумался, не оставить ли коту бесплатное развлечение, потом махнул рукой и выключил. Лязгнула закрывающаяся дверь.
— Обещания надо выполнять! — крикнул кто-то в подъезде.
Ледяной ветер улицы с удовольствием вгрызся в затылок.
***
— Представь, что они удумали! — кричал Серёга, хаотично размахивая паяльником. Огонёк жала, подрагивая, мелькал то справа то слева, и казалось, в комнате летает рой светляков. «Хотя нет, светляки не бывают красные. Или бывают?» — думал Олег, откинувшись в облезлом кресле. Цветные бухты проводов, мятые пластинки и прочие бесхозные детали высились у его ног неопрятной кучей — «В тропиках, наверное, всякая светомузыка есть. Скорей бы этот псих успокоился — так и до пожара недолго».
— Этот урод сэкономить решил, а на нас телегу прислали. Нет, ну согласись — ведь урод?
— Урод, — кивнул Олег.
— Да точно тебе говорю! Ананасовый король. Махараджа недоделанный, — напарник ещё раз взмахнул паяльником. Гнев его явно шёл на убыль, и Шумов рискнул спросить:
— Так что там, по мелочи-то вышло?
— А-а! — Серёга махнул рукой. — Повез сортировщиков наземкой, их в дороге растрясло малёк. Джампер, видать, задело. Ну а дальше такая веселуха, что от скуки скулы сводит. Жестянки вместо работы разыгрались — апельсинами, что ли кидались, или ещё чем. Пока наблюдатель челюсть с пола поднимал, тонн десять продукта перевели. Кстати, и упаковщики отличись — и тоже, блин, вчера! Ну, неделю назад смотрели, помнишь? Но там хозяин без претензий. А хрен ли ему в претензии быть — китайскую плату вместо нормальной просил? Просил. Пусть теперь сам свой йогурт кушает. Чайной ложечкой из подвала. Заводи! — проорал он в сторону двери. Хмурый приёмщик в глянцевом темно-сером костюме запустил шестёрку роботов.
— Да ты офонарел, Миха! — напарник едва не подпрыгнул. — Не мог отмазать до другого сервиса? Это ж опять пищевики.
— Они контрактники. Трехлетний договор с пекарней. Я-то чо?
— Чо, чо — лапоть через плечо. У меня от вчерашнего башка по диагонали болит, а ты, блин, с подарочком. Вали в свою каморку, лишенец, пока я тебя не огорчил вдоль и поперёк.
Белоснежные роботы выстроились по стойке смирно, напоследок звучно шелкнув манипуляторами по бедрам. Облако муки на минуту зависло в воздухе и лениво опало на пол, затерявшись на седых от непрерывного мытья плитах.
— Нет, ну ты смотри, а? Одно к одному. То механисты прут, то день кулинара наступает. Что там, в городе, всех кормильцев дурак понюхал? Не, ну ты смотри. Хорошо, хоть у шефа сегодня вечеринка — тут тебе авто, значит, и пати. Оторвусь по полной. И ты тоже приходи. Знаю, что не любишь. Так ты же и не ходишь — как же ты тусовки полюбить-то можешь? — Сергей включил приемник. Юный девичий голос ворвался в комнату:
Тебе ж, мой мальчик, на прощанье
Один совет приберегу:
Давая, помни обещанье
И никогда не будь в долгу
У тех людей, что дуют в дудку
И крыс уводят за собой, -
Чтоб ни один из них с тобой
Не мог сыграть плохую шутку!
Олегу показалось, что запах его пота пропитал комнату. Он растер в пыль янтарный осколок, и чистый смоляной аромат канифоли впился в слизистую, возвращая к реальности.
— Не-е мог сы-ыграть плоху-ую шутку! — мимо нот протянул напарник, и заискивающе добавил:
— Идиотская песня. Но такая привязчивая — ужас! Кстати, как там твой подобранец? Что доктор сказал?
— А знаешь, я, пожалуй, приду, — с трудом выдавил Олег. И, подавляя неожиданное раздражение, добавил:
— Нормально. Хороший врач, спасибо тебе за рекомендацию.
***
Хозяйский кот, огромный полосатый зверь потрясал размерами. Казалось, он весил немногим меньше самого Олега — во всяком случае, после попытки животного оседлать колени диван скорбно заскрипел. У кота тоже был своего рода праздник: количество претендентов быть обласканными к ночи перевалило за полсотни, обещали внеплановую кормёжку кухонные запахи, и маячила перспектива сна без всяких обязательств.
Вечеринка была действительно шикарной: горы экзотических фруктов, пахучие коктейли, завывание ритмичной музыки — так и казалось, что из широких дверей зала сейчас выйдут чернокожие мачо с радостными открытыми лицами, в бусах и с опахалами в широких каштановых ладонях. Дальше по коридору, прямо на рассыпанных пурпурных лепестках, пьяная, незнакомая Олегу, компания танцевала какой-то древний индейский танец под аккомпанемент барабанов, а с кухни доносились крики изрядно нетрезвых интеллектуалов:
— А я говорю, надо ехать на Гоа, там климат и сервис...
Олег пригубил вязкий, едва пахнущий алкоголем напиток, и задумался. Как там сказал Гомельский: «Крысолов обязательно обнаружит себя в вашем обществе, ведь вас выбрал этот кот»? С тем же успехом можно искать иголку в стоге сена. Никто на этом празднике жизни не испытывал ненависти к городу — как не чувствуют ненависти к туалетной бумаге или к тюбику пасты. Все разговоры, которые Шумову довелось услышать, сводились только к развлечениям, пляжам и флиттерам. Причем, о последних спорили так горячо, словно название марки, количество турбин под капотом и цвет обшивки обещали спасение на земле и рай за пределами бренного мира. Идиоты. Стереть и нарисовать заново.
— О, а ты тут! — Серёга с расфокусированным алкоголем взглядом радостно плюхнулся на диван.
— Шеф зажигает, да? Обещал мне повышение — правда, в какое-то занюханное местечко на окраине, зато не мастером, а начальником. Слушай, да это же релакс? А что ж ты сидишь, надо пробовать.
— Может, не надо? — сказал Олег, подаваясь в сторону, к подлокотникам, обтянутым кожей какого-то заморского зверя с несчастной судьбой.
— Не боись! Это же маде Франсе, фирма! А лягушатники знают толк в удовольствиях, — Серёга гадливо подмигнул, принимая вертикальное положение. С трудом вращая головой, он огляделся в поисках управления и, решительно кивнув, направился к одной из стен. Под клацанье ногтей в комнате появлялись и исчезали неведомые предметы, запахи сплелись в какофонию нот, хаотично скачущая температура то заставляла зябнуть ступни в полосатых хозяйских шлёпанцах, то ощупывала вязким зноем лицо.
— О, вот так пойдёт! — взмахнул ладонью напарник, и плюхнулся в выросший прямо из пола деревянный шезлонг. С хохотом развернувшись, он сделал приглашающий жест:
— Присоединяйся, чо уж там! Хватит сидеть букой, пра-а-ативный, — Серёга кривлялся и гундосил.
— Да, ты знаешь, — Олег поднялся с дивана, — я пожалуй пойду. У меня дома кот голодный.
— Крыса! — неестественно тонкий крик ударил в спину. Шумов развернулся, собираясь ответить по-мужски — резко и доходчиво; но напарник, приподнявшись на локтях, сосредоточено смотрел в противоположную от выхода сторону. Под окном, утопая в призрачном радужном песке, деловито шагала серая тварь с длинным голым хостом.
***
Через неделю разгульной жизни Олег запросил пощады, через две — им овладело тупое животное безразличие. Все лица сливались в серую кашу: улыбки, крики, непрерывно раскрывающиеся для приема пищи или алкоголя рты, яркий макияж на загорелых дочерна лицах, сизая рябь свежевыбритых подбородков. Гавайские юбки, мексиканские сомбреро, ананасовые ломтики в глыбах голубого льда танцевали дабл-джигу на осколках сознания. Единственное, чего Шумов по-прежнему избегал — предложений продолжить веселье в каком-нибудь тёплом местечке. От мысли, что он сам окажется под пальмой, становилось дурно, как от несвежих котлет.
Дни превратилась в аттракцион по сбору роботов на скорость. Потоком шли кондитеры и молочники, пекари и мясники — казалось, все другие профессии просто исчезли. Однажды привезли робота-закройщика, хрупкую фигурку с дисковыми пилами вместо манипуляторов — и Олег обрадовался. Он бережно перебирал проводки, чинил и паял так, словно сдавал экзамен по актерскому мастерству. Запах смол и кислот, металлическая пыль и жженый пластик — раз-два, три-четыре, седьмой контакт в норме. Он сжился с этим крошечным человечком — вдавленные панели, окисленные контакты и гнутые ножки чипов стали личной болью Шумова. Если рядом пустые души — наполни свою до горлышка.
Визиты профессора участились. Гомельский внимательно слушал, гладил рябыми пальцами кота, изредка пускаясь в воспоминания, чаще — просто сидел молча. Вот и сегодня он больше похож на призрак, чем на разумное существо.
— Зачем он вам? — спросил Олег, закончив сбивчивый пересказ. — Вы верите, что крысолов хочет уничтожить город?
— Видите ли, молодой человек, — насмешливо тянет Гомельский, — в моём случае неуместно слово «вера». Я просто знаю.
— Так поделитесь своим знанием.
Тишина. Густой апельсиновый свет дрожит над креслом.
— Вы заметили, что портятся те роботы, что так или иначе связаны с пищей, — сказал Гомельский. — Поверьте, это не случайность и не везение — в целом по городу картина ещё более удручающая. Счёт идет даже не на сотни — на тысячи. Много веков назад массовую порчу продуктов объявили бы колдовством. Впрочем, и мы недалеко ушли от предков — некоторые умники до сих пор пространство Пригерса объявляют ересью, а преобразования Зона-Кошкина пустой тратой времени, разминкой для ума.
Пульсируют зелёные цифры. Громко мурчит довольный кот.
— Между прочим, далеко не все легенды уверяют, что приходит именно крысолов. В некоторых архивах упомянуты цыгане, старичок с лесными зверушками, даже дьявол. Архивы! Самый ненадёжный материал.
— Почему? — удивился Олег.
— Потому что ни один историк не участвовал лично в интересующих нас событиях — вся информация записана с чужих слов, часто — пьяненьких взрослых простаков. Людям так хочется, чтобы виноват был чужак. Тогда им легче и проще жить. Зло пришло и ушло: как вода, как пожар, как зимний холод. Нет, дорогие мои. Это вовсе не стихийное бедствие. Крысолов живет рядом и он чист, как новый холст художника. Потому что он — совесть. И когда крысолов осознает себя — город умрет.
— Вам бы в актёры. Звучит, как средневековая проповедь, — усмехнулся Олег. — Или суеверие. Тёплое, пахнущее фальшивым лавандой одеяло натянуто до самого подбородка. Он каждый раз ощущал себя неловко в присутствии матрицы. Человек в трусах, пусть и под мнимой защитой постельного белья, всегда уязвимее человека одетого. Но надевать брюки перед сном — полный абсурд. Впрочем, профессор не смущался. Он, размахивая руками, продолжал:
— А знаете, вы недалеки от истины. Научное знание всегда граничит с иррациональным, и расширяя сферу познания, мы лишь увеличиваем границу. Я семьдесят лет изучал спатиумные поля города, но производимый ими метемпсихоз, или явление крысолова, до сих пор приводит меня в трепет. Однако, неподвластное разуму не всегда безвестно подсознанию. Инстинктивно мы знаем как защититься, если внеразумное событие каким-либо образом нам угрожает. Важно лишь не спутать внутренний голос с бытовыми предрассудками.
— Расскажите это тем, кто пережил войну, — Олег устало потер висок.
— К слову, перед войной многие люди испытывают неодолимую тягу к перемене мест. А в самолёт, обречённый на катастрофу, садится вдвое меньше пассажиров. Впрочем, мы отвлеклись, — заметил Гомельский.
— Итак, в случае неудачи городу грозит духовная гибель. Кстати, сегодня вовсе не обязательно уводить детей, достаточно убрать из города котов. Или роботов. Уничтожить телепортационную сеть. Видите, как мало нужно цивилизованному обществу, чтобы ввергнуться в хаос. Мы, как это ни печально, стали куда уязвимее, чем в средневековье.
— Можно подумать, это так страшно, — пробурчал Шумов.
— Страшно, — отрезал профессор. — Слабые заболеют, сойдут с ума, погибнут. Сильные уедут. Я вижу, вам это не интересно, да? Тогда представьте, какое скучное, серое болото достанется всем остальным. Деградация страшна не только для личности, но и для города. Она стремительна. Обратный путь проделать не так просто, к тому же и времени потребуется в разы больше.
Гомельский почесал висок, и добавил:
— Давайте изменим тактику. С этого дня вы не будете посещать вечеринки. Просто гуляйте, по знакомым и незнакомым местам, думайте, вспоминайте, всматривайтесь. Время у нас ещё есть.
— Как будто это что-то изменит, — пробурчал Шумов, откидываясь на подушки. На сегодня аудиенция окончена, понял он.
Профессор, растворяясь в воздухе, погасил свет.
— Если бы я мог дать вам справку, что все будет хорошо — я бы вам её дал, — прошелестел голос. — Но у меня нет такой справки.
***
Автоответчик был переполнен — слишком много людей привыкло к компании Шумова. И хотя ему не удалось вспомнить и половины из названных имён, пустячная забота была приятна. Бесполезное шатание по городу оказалось не менее утомительным, чем времяпровождение с малознакомыми людьми. Улицы пустовали — сказывался холод, да и быстро наступающая темнота не добавляла приятности прогулкам. Редких горожан глотало светящееся нутро магазинов, автобусы приходили полупустыми, и даже собачников не было видно в скверах — как будто все они эвакуировались с наступлением зимы. Плексигласовые окна ларьков покрылись снежной коркой — ни жареные куры, ни прочая съедобная ерунда спросом в мороз не пользовались, столики засыпало снегом, и лишь огни запорошенных вывесок пачкали тротуар неприятным мертвенным светом.
Впрочем, пасторальные картинки дворов здорово отличались от тех мест, которые городские власти считали свободной экономической зоной. Практически везде, где торговали продуктами — будь то центральный рынок, или частные лотки с залежалой колбасой, в вечернюю пору появлялись парочка-тройка упитанных крыс. Звери нагло шныряли между торговцев: они обнюхивали столики, бумажные упаковки, перебирали обрезки — так спокойно, так уверенно, как будто являлись обыкновенными покупателями с небольшим достатком. От воспоминаний Олега замутило.
Горячий чай немного исправил настроение, а толстый кусок окорока с горчицей совершенно примирил Шумова с действительностью. Ну крысы, ну возле еды — разве есть в этом какое-то логическое противоречие? Вот присутствие грызунов в автобусе было бы действительно неуместным.
Под ароматический аккорд бутербродов, кот, пока ещё не обзаведшийся именем, напомнил о себе громким мявом. Миска, придвинутая к пыльному плинтусу, обнаруживала такую пустоту, словно именно здесь открывался проход в абсолютное ничто. Шумов тяжело вздохнул и поднялся из-за стола. Капризно скрипящий кухонный шкаф хотя и не пугал бездной, однако порадовать ничем не смог — внутри обнаружился лишь сморщенный пакет и стойкий резкий запах кошачьего корма. Минуту Олега одолевали сомнения — не поделиться ли с котом собственным ужином, но усовестившись и поминая недобрым ветеринара, он кинулся в комнату за деньгами. И вздрогнул.
— А вы сегодня рано, — равнодушно сказал Олег, доставая из вазы горсть цветных бумажек.
— Обстоятельства изменились, — развел руками Гомельский. Помолчав, он добавил:
— Знаете, это может произойти сегодня. Приборы зафиксировали всплеск необычайной силы. Не хотите остаться дома?
— У меня животное не кормлено. Ваше, между прочим.
Профессор пожевал губами, не решаясь возразить. Затем он тихо прошелестел:
— Будьте осторожны. Хотя он не умнее вас — социоконцентрат чаще глупее отдельного представителя, но эмоционально сильнее он. Не поддавайтесь чужим чувствам. К тому же, он слишком жаден.
— Да идите вы к черту. Что ваш крысолов сидит по дороге в магазин? Или курит на лестничной клетке? Я, дорогой профессор, никого по дороге не встречу. Считайте, что инстинкт подсказал.
Но во влажной полутьме подъезда Шумов ощутил беспокойство. Кислый запах пищевых отходов смешивался с табачным дымом, и на каждом лестничном пролете обнаруживались люди: соседи, с пузыристыми коленями брюк, сомнительные личности в грязной одежде с темными дугами век, дамы в халатах и с мусорными ведрами. Открывая дверь на улицу, Олег облегченно вздохнул. Белая перхоть кружилась в конусах фонарного света, воздух пах свежестью, и кроме Шумова на улице не было решительно никого — по крайней мере, в зоне видимости. Быстро шагать не получалось: дворники не спешили убирать второстепенные дорожки, и снега с утра намело прилично — как раз по щиколотку. В туннелях проходных дворов прятался ветер с замашками малолетнего хулигана — Олегу получил свою порцию притворных стенаний вместе с горстью извёстки за шиворот пальто.
Словно по команде, с громким треском и снопами искр погасли два фонаря. Это оказалось настолько в такт Шумовским мыслям, что он усмехнулся. Вечер мелких пакостей — наверняка и нужного корма зоолавке не найдется. Или магазин закроют на какой-нибудь переучет. Погруженный в размышления, Олег не сразу заметил, что в конце бетонной арки появилась фигура. Огромный черный прямоугольник шагал навстречу уверенно, и было в нем что-то настораживающее — то ли голова, беспрерывно нырявшая внутрь одежды, за резкую линию поднятого воротника, то ли огромный заплечный горб, живший, казалось, собственной жизнью. Свет, как назло, падал в подворотню со стороны улицы, и лица было не разобрать, но чувствовалось, что выражение на нем было соответствующее — черная персона словно олицетворяла собой слово «да». «Если этот шкаф попросит закурить, я погибну за здоровый образ жизни», — резюмировал Олег, — «может его опередить?»
— Простите, вы не подскажете дорогу к остановке? Я тут немного заблудился, — голос Шумова скрипел и фальшивил. Желудок обнаружил внутри себя плотный комок страха и очень озадачился такому событию, прислав весточку с подступившей к горлу тошнотой.
Фигура остановилась. Рука медленно потянулась к груди, и длинная пирамидальная тень качнулась, повторяя на свой лад действия хозяина.
— Нет, если вы не можете, то я не в претензии, — сообщил Шумов, ощупывая в кармане шокер. Он неспешно отходил к стене, лелея надежду проскочить к свету. Незнакомец заметил его манёвр, и так и не освободив руки, сместился в ту же сторону.
« Что у него там, нож? Пистолет? Господи, да зачем я ему сдался! У меня и денег-то почти нет».
Фигура тем временем извлекла руку и повернула её к Шумову. В гигантской ладони незнакомца предмет не опознавался — тонул практически целиком, и только над большим пальцем неверный свет улицы выхватил металлическое колечко.
«Это что, граната? Да он сумасшедший»
Незнакомец двинулся вперед, покачивая ладонью. Он приближался вразвалочку, не торопясь, и по-прежнему молчал. Снег скрипел под его исполинскими ботинками, а горб заметно колыхался то вправо, то влево. «Седьмой контакт в норме», — непонятно к чему подумал Олег и выкинул руку вперёд. От разряда незнакомец согнулся и рухнул, распадаясь на две части.
Из отлетевшего горба, оказавшегося огромным рюкзаком, выкатились на свет клетка с двумя пищащими крысами и крошечная трубочка, похожая на детскую свистульку.
***
Цветные пятна никак не хотели останавливаться — они скакали то вверх, то вниз, пока Олег не сообразил остановить взгляд. Не добившись толку от зрения, стал ощупывать пространство рядом с собой. Кровать с металлической спинкой и низенькая тумба с щербатой поверхностью наводили на определенные мысли, и когда мутный белый овал возник в черноте того, что Шумову казалось дверным проемом, вывод о больнице напросился сам собой.
— Уже пришли в себя? Не волнуйтесь, зрение скоро восстановится. Вам сейчас нельзя резко вставать.
— Я больнице? Что со мной? — просипел Олег, с трудом выпуская воздух.
— Небольшое перенапряжение. Наверное, много работали в последнее время, так? Или кот достался бракованный, а вы и не заметили? — овал дружелюбен и по-женски навязчив.
— Не знаю. Не помню ни черта.
— Ну не волнуйтесь, вспомните ещё. Какие ваши годы!
Если бы Шумов видел дальше двух метров, он смог бы разглядеть две мужских фигуры за стеклянной дверью палаты.
— Хлюпик какой-то попался. И вообще, человек-парадокс. Грызунов не любит, но держит хомяка. Город ненавидит, но десять лет из него не уезжал. Зачем он курьера сломал, профессор? — сказала одна фигура.
— Не говорите так, Сергей Анатольевич. Шумов вовсе не слабый. Не дай бог вам столько времени сопротивляться чужим эмоциям, и при этом сохранять и собственную личность, и видимость нормального поведения. Редкий случай, чрезвычайно редкий. А курьер — это от перенапряжения. Кстати, почему навигатор разносчика был похож на гранату?
— Старая модель. Робот-то из запасников — сейчас таких гигантов не выпускают. Да и на человека больше похож. А все-таки хорошо мы его спровоцировали, да, Тихон Ионович? — ассистент преданно заглядывает в лицо профессора.
— К сожалению, да. Хотя какое к чертям сожаление — или пан, или пропал. Лучше клиника для душевнобольных, чем самоубийство. Смерть — всегда проигрыш, даже если кому-то это на руку, — профессор тяжело вздохнул. — Пришлось вести подопечного по первому пути. Варианта, что метемпсихоз завершится, я, как вы понимаете, вообще не допускаю. Один мой хромой предок в юности уже видел подобное, и не сказать, что это его окрылило. Совесть толпы так же наивна, как и её эмоции.
Собеседник тактично промолчал.
— И вот ещё — где вы взяли этого кота? — Гомельский вскинул голову. — У него и впрямь несправен чип, я едва справлялся с проекцией. Если бы подопечному пришло в голову приблизиться — он бы сразу меня раскусил.
— В питомнике, — виновато пожал плечами ассистент. — Говорят, подбросили, потому и цена была копеечная. Странно, да? Я и друзей еле уговорил спектакль разыграть. Это же так противоестественно — выбросить кота. Только чокнутый этого не поймет. Или вон как Шумов — одержимый, — сказал Сергей и покачал головой. — Чёрт, и врагу такого не пожелаешь! Он вообще поправится?
Гомельский снисходительно хлопнул ассистента по плечу.
— Ну, в наше время от неврозов не умирают. А кот, похоже, из редкой нынче породы. Гляньте, как он лихо гоняется за фантомами.
В тишине больничного коридора громко топотал отъевшийся безымянный кот. До людей ему дела не было — он охотился на огромную наглую крысу. |
Рассказ открыт для комментариев