 |
|
| |
12:11 08.06.2024
Пополнен список книг библиотеки REAL SCIENCE FICTION
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
|
|
|
|
|
|
Мерцающий монитор освещал беспорядок в маленькой комнате. Сумерки не могли поделать ничего — скрыть такой бедлам полутенями невозможно.
За столом сидели двое.
— Отслеживаемый IP зашел в базу налоговой.
— Зашел в ба-азу. Добавляй «Велету» в реестр.
— Абонент нашел «Велету», просматривает данные.
— Да-анные. Прекрасно.
— Задержался на реквизитах. Видимо копирует.
— Ви-идимо.
— Проверяет архив платежей.
— Пу-усть. Там все очень правдоподобно.
Первый сдул крошки с клавиатуры. Второй спрятал в карман бумажку с кодом, по которому они вошли в базу государственной налоговой администрации.
— IP покинул реестр. Удалять «Велету»?
— Подожди. Вдруг проверит еще раз.
Тишину нарушало вкрадчивое гудение системного блока.
— Открой операции по текущему счету «Велеты», — скомандовал второй.
— Ноль, — ответил первый.
— Но-оль…
Добрые четверть часа они сидели, глядя в экран. Первый то и дело нажимал кнопку «обновить», но в окошке по-прежнему сиял круглый и потому совершенный ноль.
— Есть! — вскрикнул, наконец, первый. — На «Велету» переведено два миллиона!
— Переве-едено, — подтвердил первый, со спокойствием всматриваясь в реквизиты плательщика. — А теперь быстро удаляй фирму из реестра!
Пальцы прошелестели по клавишам, судорожно дернулась «мышь», в прямоугольнике экрана поползли строки кодов.
— Готово, — отрапортовал первый и выдохнул. — В списке конторы нет, а два миллиона у нее на счету есть. Фокус-покус!
— Осталось выполнить prestige, — сам себе сказал второй и положил на стол конверт. — Спасибо за работу.
— Не за что, — быстро проговорил первый и спрятал конверт в верхний ящик стола.
— Попа-алась птичка, — сказал первый, хлопнул в ладоши и вышел, не попрощавшись.
Ничто так не объединяет интеллигентных людей, как дармовая выпивка и закуска. И дело не в деньгах — положим, их у интеллигента может хватить на еду и спиртное и так. Наслаждение состоит в том, что умный, начитанный человек принимает подношение, надлежащее ему по праву, как он сам считает. В сравнении с бесплатным фуршетом покупка продуктов за свои кровные кажется форменным унижением.
Отсюда и безграничная любовь к корпоративным праздникам. После трех рюмок под салат и нарезку память укорачивается настолько, что забываются и задержки зарплаты, и хамство шефа, и даже подозрения в том, что он имеет больше, чем заслуживает. После пятой оказывается — собрались сплошь приличные и милые люди, которых ранее не замечал, работая с ними бок о бок. А после десятой начинаются здравицы: за дело, которое нас объединяет! за расчудесного шефа! за прекрасных дам!
В общем, говорится совершенно не то, что накануне в курилке.
Сотрудники финансово-промышленной группы «Трила» отмечали ее день рождения в загородном санатории. Осень привечала гостей прозрачной водой в озере, рано темнеющим небом и лесом, который окружил санаторий, простираясь на километры вдоль берегов. После горячего гости вышли на воздух — подышать, перекурить и растрястись.
Бухгалтер отдела инвестиций Настя Милочкина вышла со всеми за компанию. Она не курила, разговоров не поддерживала, а просто стояла и улыбалась, слушая байки и анекдоты. Ей нравилось быть в коллективе, но высовываться из него Настя боялась — чтобы на смех не подняли. Относительно своей внешности у нее иллюзий не возникало, что до остроумия — тем более. Высокий рост был ей наказанием — приходилось сутулиться, подбирать длинными ногами шаг и прятать в карманы тонкие руки. Она стеснялась нравиться мужчинам, хотя они порой льстились на очарование почти мальчишеского лица и взгляд наивных добрых глаз. Однако общая нескладность фигуры и лишняя застенчивость быстро отбивали охоту ухаживать.
Те, у кого таковое желание оставалось, обычно капитулировали от Настиного голоса — низкого, но сильного, и потому кажущегося грубым. Она редко смеялась и даже в кругу знакомых подолгу молчала, лишь в мыслях поддерживая разговор.
Настя вообще очень любила представлять и фантазировать. Что и говорить — неподходящее для бухгалтера качество.
В свои двадцать восемь замужем она, конечно, не была.
Шумная толпа закончила перекур и двинулась к столу, когда Настю схватили за руку и поволокли против людского потока. Начальник отдела инвестиций Максим Дубман улыбался и кивал по сторонам, волоча жертву в укромное место, чтобы разделать и съесть. Поначалу Настя испугалась и уперлась надетыми по случаю праздника туфлями на каблуках (боже, какая мука!), но смирилась с участью и последовала в беседку.
— Мне только что звонили из налоговой, — оглядываясь, нет ли погони, прошептал Максим Георгиевич, — у нас большие про-бле-мы.
Праздничное настроение сдуло октябрьским ветерком. Настя рассматривала шикарный костюм начальника, только чтобы не поймать разъяренный взгляд. Стоимость галстука, рубашки и туфель наверняка равнялась годовому бюджету средней семьи.
— Рассказывай, что ты там на-хо-му-та-ла с «Велетой»? — сказал Дубман, сел на лавку и закурил.
Был он младше Насти, но вызывал неподдельный ропот, переходящий в страх. Привычка разжевывать слова, будто для детей, вкупе со сдвинутыми к носу черными бровями и спортивной фигурой, заставляли пасовать даже уверенных в себе подчиненных.
— Я ничего не хомутала, — ответила Настя дрожащим голосом. Из по-собачьи преданных глаз хлынули слезы. — Две недели назад проверка была, ничего не нашли-и...
Рыдания разнеслись по округе. Дубман пересел ближе, предложил платок.
— Ну как же, Милочкина? Как же не нашли, если мне звонят из налоговой — не инспекции, Милочкина, ми-ли-ци-и — и говорят, что в марте мы перечислили некой фирме «Велета» два миллиона. А фирмы такой, оказывается, в реестре нет. И, думаю, не было.
— Была! — Настя утерла слезы и принялась объяснять: — Я помню этот платеж, потому что сумма очень большая получалась за консультационные услуги. Я точно проверяла эту «Велету» по базе, перед ней, как сейчас вижу, стоял благотворительный фонд для детей-сирот. Я почему обратила внимание — у моей тетки сестра умерла, а у нее дочка осталась… опять же, проверка была, ничего не обнаружили. Кроме мелочей, но я завтра получу акты и исправлю-у-у...
— Милочкина! — рявкнул Максим Георгиевич, — хорош дуть мне в уши. Факты налицо: несуществующей конторе ты перечислила громадные деньги. Отправила в ни-ку-да. Ты понимаешь, что это подсудное дело? А если найдут сговор? И найдут, если захотят.
Дубман хлебнул из миниатюрной фляги, вернул ее во внутренний карман и продолжил:
— Запрос-то могла отправить в инспекцию?
— Так ведь ответа сколько ждать, Максим Георгиевич! А у меня квартальный на носу висел, еле успевала баланс сводить. Да и не врала нам база никогда — это же сервер государственного управления, он знаете, как защищен!
Начало темнеть. Вдали слышались отголоски гуляния. С другой стороны шумел на легком ветру лес. Дубман встал, отряхнул пыль с брюк и положил руку Насте на плечо.
— Ладно, Милочкина, я в город поехал, постараюсь разрулить ситуацию. Если не получится — сгорим оба.
Шеф вышел из беседки, Настя посеменила за ним. Зазвенели на брелоке ключи, автомобиль отозвался писком сигнализации. Сев за руль, Дубман опустил стекло и повторил неизвестно чего ждавшей Насте:
— Сгорим о-ба. Только я откуплюсь, а тебя, Милочкина, посадят.
И уехал, оставляя за собой пыль и паршивое настроение.
Как она оказалась в лесу, Настя не помнила. Шла, не разбирая дороги, и думала о том, что работа бухгалтера, в сущности, не такая сложная и ответственная, как кажется поначалу. Да, за ошибки приходится отвечать, порой по всей строгости, но ведь и возможность заметить и исправить их всегда есть. Главное — сделать это самой, до прихода проверки, и вписать поправки в ближайший отчет.
Жизнь вообще устроена так, что человек всегда может остановиться, подумать и сделать выводы. Свернуть на путь истинный, пока не пройдена точка невозвращения. После нее — убивайся как угодно, а времени обратно не вернешь.
Похоже, Настя Милочкина оказалась за этой точкой, отделенная от радостного вчера и бредущая в печальное завтра.
Еще она любовалась лесом, причудливо освещенным закатом. Настя увлекалась фотографией и подспудно высматривала ракурсы, примеряла съемочные точки...
...Заблудилась.
Телефон работал, показывал время — половина седьмого, — но сигнал не ловил: лес отсек от окружающего мира. Кроме звуков природы ничего не слышно, куда идти — неизвестно. Милочкина представила себя беспомощным домашним животным, которое забрело в чащу, потерялось и замерзло.
Может, сесть на сырую траву, закрыть глаза и не проснуться, навсегда забыв о несправедливости и печалях.
Мысль о смерти заставила ноги онеметь. Совсем как в детстве, когда Настя впервые подумала о том, что ее когда-нибудь не станет. Жить захотелось неимоверно, и плевать на неурядицы — мелкие, по сравнению с самим фактом человеческого существования.
Обхватила холодный ствол и зарыдала. Уханье, шорохи опавших листьев и скрежет веток были ей ответом.
Так она стояла долго, с робкой надеждой на то, что ее хватятся, начнут искать и обязательно найдут. Но холодок, подобравшийся от озябших ног к груди, сковывал страхом и твердил: кто тебя кинется спасать, дурочка? Их там сто человек гуляет, и хорошо, если десяток помнит, как тебя зовут. Кто-то скажет, мол, видел: тебя отозвал Дубман, наверное, увез в город. Завтра — выходной, на работе не заметят исчезновения, а больше и думать-то о Насте некому: родственники остались в городке, из которого она приехала поступать в институт; ни друзей, ни подруг.
Все времени не хватает завести, сидишь на службе с утра до вечера...
Только Настя осознала всю безысходность положения, как послышались голоса. Вскочила и осторожно — упаси бог потерять звуковую ниточку — поплелась в их сторону. Тьму прорезала искорка, которая спустя сотню шагов превратилась в пламя костра.
Настя остановилась, выглядывая из-за дерева на поляну. Ноги погрузились в мокрый лиственный ковер, напоминающий кожу спящего зверя, — вот-вот проснется и схватит зубами за щиколотку.
Вокруг костра сидели люди. Трое мальчишек, парадно одетые, передавали друг другу ноутбук. На них цыкал дедушка в пенсне, который расположился в массивном кресле ближе к огню и читал газету. Еще двое стариков сидели в таких же креслах по обе руки от чтеца и куняли. Остальные мужчины возились возле пня, служащего столом: нарезали овощи, следили за дымящимся мангалом и раскладывали еду по одноразовым тарелкам.
Один спал у костра. Рядом лежала полупустая бутылка.
Почему эти люди здесь, в лесу, решили устроить пир? Объявляться боязно — мало ли что за мужики? — но Насте внезапно захотелось уюта. От этого желания она зажмурилась.
Под ногой хрустнула ветка.
Взгляды обратились на Настю.
Она вышла на поляну.
Теперь Милочкина сосчитала всех участников пикника — их было тринадцать.
Дубман въехал в город и направился в кафе, затерявшееся в паутине центральных улочек. Внутри было людно по обычаю конца недели. Максим осмотрелся и подошел к столику, за которым сидел худой человек в сером костюме.
Поздоровались.
— Тише места найти не мог? — спросил Дубман, присаживаясь напротив.
Серый ел отбивную с гарниром и ответил не сразу:
— Лучший способ сохранить тайну — рассказать о ней. Тогда никто не подумает, что это секрет.
Улыбнулся и вновь стал орудовать ножом и вилкой. Взгляд его хранил оттенок какой-то шкодливости. Так смотрят дети, задумавшие милую шалость, и собаки, просящие хозяина поиграть с ними. Дубман веселости не разделял. Собеседник это понял и переменил тон.
— Место надежное, — сказал серый, добавив свой голос в шумное месиво из музыки и соседских разговоров. — Ни съемки, ни прослушки.
Поднял рюмку. Максим налил из графина сок и ответил на приглашение.
— Час назад мне звонили из инспекции. Они засветили платеж «Велете», проверили бухгалтерию и нашли еще несколько зацепок. Подозревают сговор и неуплату налогов. Завтра передадут дело в милицию.
Усмехнулись.
— Поскольку все идет по маслу, — продолжил Максим, — задаток я перевел на счет. Если хочешь — проверь.
Серый развел руками и состроил мину, мол, зачем обижаешь? А вслух сказал:
— Завтра я приму твое дело, но со следующими этапами не торопи. В наше время за зарплату никто оперативно не работает. Почуют неладное — и меня сдвинут, и тебе конец. Спешка, она ведь нужна только в столовой турецкого отеля, пока дармовое пиво не расхватали, — серый хохотнул. — Будет, как договаривались: раскрутка конторы по всем направлениям, арест счетов, невыплата по обязательствам, банкротство. Но повторяю — дело не одного месяца.
Опустошил рюмку, со смаком закусил и откинулся на спинку стула.
— Как только вы с дружками перекупите за бесценок активы, я закрою дело. — Проговорил серый через облако табачного дыма им же самим выпущенным. — Это и будет сигналом: пора платить остаток.
— Торопить не буду, — ответил Дубман, — полгода ждал и еще подожду.
Подошла официантка, и серый замолчал. Максим хотел расплатиться, но подельник барским жестом отмел претензии и сам заложил в меню купюру. Надел плащ и кепку, пригласил пройти к выходу.
Прохладный вечер встретил их скребущей по асфальту листвой.
— Скажи, я тоже попаду под следствие? — Максим задал вопрос, который берег напоследок из-за щекотливости.
— Под сле-едствие… — повторил серый. — А как же! Дашь подписку о невыезде и отдыхай себе. Денег с «Велеты», поди, надолго хватит? — подмигнул.
— Где же отдыхать, если я подписку дам?
— Подпи-иску. Ты же дашь ее мне. Совсем на радостях крышей кабриолетной поехал?
Дубман натянуто улыбнулся — действительно, чего переживать, раз все так просто.
— Но виноватого найти нужно обязательно, — резюмировал серый, поднимая воротник. — Выбери кого помельче, кто стерпит без ропота.
Дубман щелкнул кнопкой на брелоке и пожал руку серому:
— Есть такой человек.
Милочкину усадили на пенек возле костра и дали пластиковый стакан с горячим чаем. Мужчина средних лет снял пиджак и укрыл им Настины плечи. Она приняла знак внимания без застенчивости. Во-первых, она замерзла, во-вторых, почему-то не сомневалась: холодной осенней ночью кавалер прекрасно обойдется и без пиджака.
К свету костра подтащили большой чурбак и приступили к трапезе. Все, что ни пробовала Настя, оказалось чрезвычайно вкусным и отличалось от ресторанных блюд так, как домашняя еда — от казенной.
— А у вас здесь тоже корпоратив? — осмелев от сытости, спросила Настя.
Сидящие засмеялись, а дедушка в пенсне переспросил:
— Как вы сказали?
— Корпоратив, — повторила Настя. Надо же, каких простых вещей не знает. Или туговат на ухо?
— Все бы вам, молодым, иностранческими словами баловаться, — закряхтел дед, — ну, можно сказать, и корпоратив.
Молодые снова рассмеялись. Спящий в обнимку с бутылкой персонаж что-то проплямкал, будто поддерживая общее веселье.
Оставшийся без пиджака мужчина показал рукой, дескать, хватит балагурить, и посмотрел на гостью добрыми глазами, обсыпанными мелкими грустинками морщин.
— Рассказывайте, Настя, что привело вас сюда? — говорил он спокойно, но с игривостью, без издевки, очень по-свойски.
— Ой! Я же вам не говорила, как меня зовут. Откуда вы знаете?
Настя и хотела бы испугаться, как того требовало женское естество, но обстановка внесла в душу расслабление и доверчивость.
— Вы же бухгалтер? — уточнил беспиджачный, и Настя кивнула. — Ну вот. А о бухгалтерах мы знаем все.
Внезапно подал голос другой старик, — одетый, как средневековый барон:
— Милочкина Анастасия Павловна, — доложил он, не открывая глаз, — двадцать восемь лет, бухгалтер отдела инвестиций финансово-промышленной группы «Трила», идентификационный код...
— Да ясно, ясно, — снова махнул рукой Настин кавалер — без раздражения, скорее с почтением к причудам старого человека. Затем обратился к девушке: — Видите — все о вас знаем до сегодняшнего к нам визита.
Отужинав, участники пикника вернулись к делам и разбрелись по поляне. У костра остались старики в креслах да беспиджачник.
— Пришла я случайно, — начала Настя, — у меня стряслась беда, я задумалась о ней и... вышла к поляне.
— А в чем беда? — заинтересовался кавалер. — Может, помочь?
Настя передернула плечами и посмотрела на усеянное мириадами огоньков небо. Ах, если бы вот так, одним махом, можно было помочь ее горю.
— Да чем вы поможете... — вздохнула Настя.
— Напрасно вы так, Анастасия Павловна, мы много чем можем помочь, в особенности — по бухгалтерской части.
Та же доверчивость — изнанка женской опасливости — разрешила Насте сказать незнакомцам, в чем ее проблема. По ходу рассказа все опять сошлись к костру — их живо заинтересовала тема разговора.
Когда Настя закончила историю, воцарилась тишина: только дрова потрескивали.
— Раз проверка зафиксировала, тогда выход один, — пробормотал беспиджачный. Похоже, он принял рассказ гораздо ближе к сердцу, нежели остальные слушатели. — Нужно вернуть апрель, перенаправить платеж на другой, чистый счет и вернуться в октябрь.
Он сказал это так просто, что Насте стало смешно. Однако кавалер выглядел серьезным — взглядом искал поддержки у коллег. Те тоже не собирались смеяться над бредовым предложением — потупили взоры, переминались. Только малолетние участники собрания по-прежнему сидели поодаль, терзая ноутбук и мобильные телефоны.
Чтобы прервать неловкое молчание, Настя налила вина и предложила тост:
— Господа, а выпейте-ка за то, чтобы у меня все было хорошо!
Под тяжелым взглядом беспиджачного никто к вину не притронулся. Он принял у девушки стакан и поставил на стол:
— Одним вином, Анастасия Павловна, вашего дела не исправишь. Тут понадобятся наши способности.
По поляне прошелестел ветер, трепля полы пиджаков и подол Настиного платья. В отблесках кострового света мужчины показались Милочкиной сотканными из самого существа природы — воды и деревьев, камней и неба. В эту секунду Насте стало совершенно ясно, что незнакомцы действительно способны на многое и подмена октября апрелем — далеко не самое могущественное из их умений.
— Да что вы, в самом деле! — прогремел дедушка в пенсне. — Всерьез, что ли?! Окститесь! Не бывать апрелю вместо октября!!!
— А че, мне по приколу, — пробасил подросток, и, надев наушники, принялся мотать головой в такт музыке.
— Да и я бы уступил, — заметил Настин кавалер.
Девушка водила глазами от одной фигуры к другой, еще раз сосчитала хозяев поляны, и в голове у нее все окончательно сложилось.
Перед Настей были живые двенадцать месяцев. Все четыре квартала.
После истории с подснежниками сказочные герои, пережили многое. Крестьянские поругания за сухое лето и лютую зиму; реформу календаря, которая в одночасье оторвала кусок у древнего и без того обделенного февраля; установление переходов на зимнее и летнее время — как будто одним росчерком пера можно продлить или укоротить световой день; эпидемию непонятно откуда взявшихся праздников, которые оспой обсыпали год, и многие другие недуги человеческого общества, упрямо желавшего перевалить вину за свои беды и ошибки на ни в чем не повинных братьев-месяцев.
Древние люди с этой стороны были более бережными и покладистыми.
А современники по-настоящему уважали календарь только в одном его воплощении — бухгалтерском. Потому братьям ничего не оставалось, кроме как сменить сезонные одежды на деловые костюмы и уйти в бизнес.
Так велело самое время — единственный их родитель.
— О, братья, мы допустили непростительную ошибку — забыли представиться, — спохватился кавалер. Заложил левую руку за спину и поклонился гостье. — Октябрь.
Все назвались по очереди, кроме средневекового Декабря с величавой бородой, который теперь крепко спал в кресле, и Февраля — тот сидел неподвижно, одетый в военный мундир без погон, с тусклыми медалями на груди, глядя в одну точку, находившуюся где-то в горящих головешках. Февраль показался Насте искалеченным месяцем, не желающим говорить из-за болезненной замкнутости.
— А это кто? — спросила Настя, показывая на отлеживающего бока забулдыгу.
Братья замялись. Октябрь подошел к пьянчуге, вынул из цепких пальцев бутылку и укрыл его одеялом.
— Это тринадцатый месяц, безымянный, — пояснил Октябрь, — он как бы есть, но его как бы и нет. Пьет, к сожалению, много. Откуда деньги шальные берет — непонятно.
Тринадцатый издал сочный храп и перевернулся на другой бок.
— Хорошо, — сказал Январь — дедушка в пенсне — и потянулся за старинным портфелем, — давайте посмотрим.
Надел конторские нарукавники и стал перелистывать какие-то документы, сверкая стеклами и бормоча под нос. Настя наблюдала с изумленной надеждой — неужели помогут?
— Годовые и квартальные отчеты составлены грамотно и аккуратно, — подытожил Январь, сложил бумажки стопкой и отправил обратно в портфель. — Что скажете вы, уважаемые коллеги?
— Квартальный всегда сдает четко, — за всех ответил шебутной Апрель, — кэш подбивает без втирок, и ваще — рулит чикса.
— Изволь выражаться нормально! — прикрикнул Январь. — Не то я тебе уши надеру!
Мальчишки оторвались от телефонов, изображая смущение. Впрочем, они знали — Январь слишком занятой, а потому очень отходчивый по характеру месяц. Вечно ему не до воспитания, только грозится.
— И у нас к ней претензий нет, — заметил красавец-Июль — белокурый, спортивного вида молодой человек. Равнодушная к эффектной мужской внешности Настя — и та поймалась на мысли, что Июль — весьма привлекательный месяц. — У нее за пять лет службы три отпуска накопилось и отгулов штук пятьдесят. Пока остальная бухгалтерия отдыхает, Милочкина балансы сводит за всех. Ей, видите ли, все равно, она не замужем. А между тем — симпатичная девушка, хоть и слывет синим чулком.
Июль улыбнулся и подмигнул Насте, намекая: пора заканчивать тебе с холостяцкой жизнью. Нельзя же так — одна работа на уме.
— Все это прелестно, — согласился Январь, — симпатичная, рулит... тьфу ты... но ошибку-то она допустила, перевела деньги на липовый счет.
Месяцы заговорили наперебой, стараясь доказать брату, что Настя пала жертвой обмана и подставного маневра. Январь замахал руками, словно отгоняя от лица искры. Наконец, поднял ладони и капитулировал. Когда гул затих, поерзал, выдохнул и спросил:
— Но вы хоть понимаете, на что мы идем? Это же исключительный случай!
— Вот именно, исключительный! — поддержал мысль Октябрь. — Потому что она — исключительная девушка. Работает с сухими цифрами, а верит в сказки — ее появление здесь тому порука. Вокруг полно обмана, а она ему не поддается. Просили как-то приписать отчисления в пенсионный — отказалась. Чуть с работы не выгнали — не испугалась. Потом, конечно, все равно подправили показатели, но делал это другой человек, Настя ничего не знала. Да боже мой, о чем мы?! Сейчас бухгалтеры сплошь подрабатывают, ведут по три, пять фирм. Ведут кое-как, лишь бы деньги грести, путают больше, чем считают. А Милочкина сидит на одном месте, несмотря на талант, — а у нее ведь талант! — которого хватило бы на казначейство и налоговую вместе взятые. И что же мы, не поможем человеку, помогающему, по сути, нам самим?! Ну задумайтесь: было бы больше таких милочкиных, уже ли мы просиживали бы отведенные нам отцом-временем дни, отслеживая мелочные людские махинации? О таких, как Настя, говорят: у нее в бухгалтерии все двенадцать месяцев разом гостят.
Октябрь смолк, вместе с ним затихли лесные звуки. Боялись прогневить хозяина.
Настя слушала о себе со стороны и никак не могла взять в толк, отчего так происходит: живет себе человек, честно выполняет работу, старается держаться правил — в общем, ничего особенного. Но стоит посмотреть на него сверху, так, чтоб с другими сравнительно было, выходит, он чуть ли не герой. Может, потому что другие не в силах следовать даже самым средним нормам приличия?
— Да успокойся ты, брат Октябрь, — прервал тишину Январь, — не зря на тебя приходится начало сезона психических обострений. Я-то не против, больше для порядку ерепенюсь. Вижу, по душе тебе пришлась Настенька. Что ж, дело молодое... А раз так, поменяйтесь с Апрелем на полчасика, если оба не против. Полчаса, надеюсь, хватит?
Вопрос задавался Насте. Она потупили взор. Справедливость по отношению к себе самой показалось ей высшей степени нескромной.
— Реально хватит, — ответил вместо Насти Апрель, подсевший к гостье с ноутбуком, на экране которого светилось окно с корпоративной бухгалтерской программой «Трилы».
Оказалось, что Насте еще необходимо написать заявление — пустая формальность, на которой настоял Январь. Когда он занес над бумагой увесистую печать, из соседнего кресла раздался бесцветный и слабый голос Февраля:
— А я вот возражаю против такого маневра. — Он по-прежнему смотрел в одну точку красными от холода глазами. — И без меня вам никак, потому что собираетесь выправлять первый квартал, в котором я имею честь состоять.
Апрель свернул программу и открыл другое окошко — с игрой-стрелялкой.
Контуженого Февраля братья не любили, но уважали и побаивались — мало ли что ему взбредет в голову? Между тем, месяц примечательный, с выдающейся, пусть и сомнительной историей. Это он начал Никоновские реформы, отлучал от церкви сперва Льва Толстого, а потом и большевиков, которые ампутировали ему две первые недели. Он основывал Кунсткамеру и открывал Эрмитаж. Бросал смертельные камни в Грибоедова, разоблачал культ личности Сталина и освобождал Ельцина от обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Разделение земного шара на часовые пояса, пуск межпланетной станции к Венере и вывод советских войск из Афганистана — тоже его рук дело. Нелегко остаться в уме после такой карусели событий. Оттого самый авторитетный месяц делами почти не занимался, его подменяли сопливый Март и хулиганистый Апрель.
Остальные месяцы тоже могли припомнить в своей истории много славного, но каждый выпячивал то, что считал достойным — соответственно характеру. Например, тот же Апрель гордился праздником смеха и изобретением значка доллара, Июль — рождением Михаила Зощенко, а Октябрь — днем учителя.
— Дорогие месяцы, — обратилась Настя ко всем сразу. — Спасибо вам за доброту и понимание, но мне ничего от вас не нужно. Я справлюсь сама. Одной этой встречи достаточно, чтобы найти силы и преодолеть любую беду. Ведь теперь я знаю, что вы есть — живые, настоящие... немного несчастливые, но это ничего, пройдет.
— Почему вы считаете, что мы несчастливы? — удивился жизнерадостный Июль.
Настя встала, подошла к Июлю и протянула руку к его кудрявым волосам — осторожно, боясь, что видение исчезнет.
— Потому, милый Июль, что я это знаю по себе. Человек часто занимается тем, чем нужно, а не тем, чем хочется. Потому что необходимо как-то существовать, есть и одеваться, помогать родным. И выходит, совсем не остается места в календаре для занятия желанного, в котором можно раскрыться во всю силу. Вот я очень люблю фотографировать, а времени на это совершенно нет. Если и беру аппарат, то по просьбе друзей или знакомых — снять событие какое-нибудь, праздник... И вам, мне кажется, хотелось бы снять эти деловые костюмы и переодеться в дарованные самой природой одежды. Вам, дедушка Январь, — она улыбнулась, — очень бы пошел костюм Деда Мороза. Ну правда — больше, чем счетоводческий наряд.
Январь хмыкнул и снял нарукавники.
Братья слушали Настю, с мечтаниями рассматривая звезды. Широкоплечий Август достал из кармана пиджака сухой колосок, потер его и сдул с ладони пыль.
— Нельзя давать слабину! — скомандовал Февраль окрепшим голосом. — Завтра она на эту поляну приведет других неудачников, так что же, для всех время вспять крутить?! Я считаю так: виноват — отвечай! — Вояка начал трястись. — А то вот такие негодяи просрали великую страну, сдали Родину и обокрали народ!.. Елизавета, убей эту шотландскую суку!.. я вам устрою дворянскую вольность!.. уберите детей от леопарда... — Он откинул голову и задергался всем телом. Изо рта пошла пена.
Месяцы бросились к припадочному и держали его, пока не успокоился.
— Все, пора расходиться, — засуетился Январь, — наводите порядок и забирайте этого... — он кивнул на тринадцатого.
Летние месяцы забегали по хозяйству, весенние бросились им помогать. Зимние деды остались в креслах, Сентябрь и Ноябрь побежали подгонять машины.
— У вас, Настя, есть ровно пять минут, — процедил сквозь зубы Октябрь, подавая ноутбук, — Апрель, иди сюда, бегом!
Мальчишка подбежал к костру. Октябрь одной руку крепко обхватил брата, а второй положил Настино заявление на пень и с размаха шлепнул печатью.
Монитор расплылся перед глазами, завертелся вокруг осенний лес, сквозь искривленное пространство проступили очертания рабочего кабинета.
В базе налоговой администрации напротив надписи «Велета» мигал курсор.
В коридорах городского управления налоговой милиции царило спокойствие. Сотрудники расхаживали с подчеркнутой важностью: суета — удел тех, кому есть чего бояться. А человек при звании, пусть невысоком, спешить не привык — тяжесть мундира, обремененного погонами и удостоверением, не позволяет передвигаться скоро. На повороте может занести. Если еще и папка под мышкой или портфель в руке, быстро не побежишь в принципе.
Милиционер может торопиться только в туалете, когда никто не видит, а дело не терпит отлагательств.
В мужской комнате на повышенных тонах разговаривали двое.
— Как такое может быть?! — возмущался серый капитан. Его утиный нос то и дело выныривал из клубов табачного дыма. — Еще вчера платеж на «Велету» был в документах, а сегодня его корова языком слизала?
— Да откуда я знаю?! — с глазами навыкате отвечал холеный молодой человек, одетый дорого и со вкусом. — Это твоя забота, ты и раз-би-рай-ся.
— Разбира-айся, — передразнил капитан Николай Саморезов. На его лице не осталось следа от смешливой лукавости, которую он излучал во время встречи в кафе. — Как же я разберусь, если у тебя черт знает что творится?! И ладно, если бы отчеты уничтожили или исправили, так ведь упоминаний о «Велете» нет и в рапорте проверяющего.
— Значит, проверяющего под-ку-пи-ли, деньги-то немалые на кону!
— Ты после травмы головы или притворяешься? Подкупи-или! Он, стало быть, получил бабло и ко мне пришел жаловаться — вот вам наводка на «Трилу», проверьте, сколько они мне откатили, а то злостной неуплатой попахивает.
— Да, не сходится, — согласился Дубман.
— Очень не сходится, — подтвердил Саморезов.
Сделали по паре затяжек.
— Но баланс свели, то есть, два миллиона тю-тю? — сквозь дым проговорил Дубман.
— О, здесь как раз полная ясность. Деньги перечислены на счет благотворительного фонда для детей-сирот. Названия не помню, да и не в нем суть. Подпись твоя есть, проверка нарушений не обнаружила, по большому счету — не подкопаешься. Мне передали чистое дело, как будто инспектор не нашел в документах криминала, а материалы передал в милицию исключительно из садомазохистских соображений.
— Почему мазохистских?
— Потому что ты на него можешь подать в суд и выиграть — как же так, честную организацию оболгали, насильственно лишили репутации и противоестественным образом склонили к упущенной выгоде! Инспектора, конечно, не посадят, но отрабатывать он будет до конца своих дней. А у начальства фантазии подчас такие, что Гоморра по сравнению с ними — женский монастырь.
Капитан подкурил от сигареты вторую и продолжил:
— Такое впечатление, что кто-то вернулся в прошлое и исправил номер счета.
— Мистика какая-то, — Дубман развел руками. — Сказка.
— Во! Ска-азка. Твоя бухгалтерша именно сказки и рассказывает. Сидит сейчас у меня в кабинете, ревет и лепечет о том, как встретила в лесу на поляне двенадцать месяцев, апрель и октябрь поменялись местами, и она изменила код платежа. Кается, готова написать призна-ание... вот в прокуратуре посмеялись бы.
— Так ты припугни ее как следует... хотя Милочкина никогда не врет. С приветом девка, но чест-на-я. Неужели нарочно дурочку валяла?
— Ду-урочку. Знаешь, Макс, я был знаком с контуженым офицером, он не то, что мясо животных, — яйца не ел: говорил, это не рожденные куры. Жил в военном городке на скромную зарплату. Однажды получил заказ на устранение одного гнилого человечка, отхватил круглую сумму и мигом оправился от вегетарианства. Сейчас долечивается где-то в Италии. Большие деньги — надежное лекарство.
В туалет зашел розовощекий лейтенант, и заговорщики смолкли.
— Самое интересное, — шептал капитан, провожая Максима к выходу, — что завтра на планерке выяснится, что я веду пустое дело. Сымитировать деятельность не получится, у нас загрузка по уши. Так что решить вопрос нужно до утра.
— Ну так решай. Если дело не выгорит, мои хм... начальники наверняка попросят вернуть отданные тебе деньги. Где их брать — ума не приложу, — Дубман со значением посмотрел на Саморезова. — Говоришь, киллер у тебя знакомый есть?
Капитан споткнулся на ходу.
— Ты не шути, а молись на меня, — он поправил фуражку. — Ну шлепнешь, так что — деньги от этого вернутся. Наоборот, потратишься еще больше. Сам бы лучше начинал копить понемногу. В любом случае пригодится — или на отдачу шефам, или мне на премию.
Теперь о незримую щербинку в паркете споткнулся Дубман.
— Ладно, расходимся. Я пошел дожимать дурочку, а ты еще раз проверь бухгалтерию — может, клуши твои расфуфыренные что-то перепутали.
— Хо-ро-шо. Созвонимся.
— Созвони-имся.
Саморезов болидом влетел в кабинет, не замечая Насти, которая с покорностью ждала на стуле, поставленном впритык к капитанскому столу. Николай сделал кофе, поджег сигарету и, предвкушая сочетание первого со вторым, прикрыл глаза.
Солнце клонилось к закату, на улице было теплей, чем в кабинете, поэтому Саморезов открыл окно. В проем ворвался прелый октябрьский воздух.
— Давайте, Анастасия Павловна, вспомним еще раз, — капитан защелкал по клавиатуре. — Как вы подделывали платежную ведомость для «Велеты»?
— Я не подделывала. — Милочкина всхлипнула. — Я переписала заново.
И Настя в который раз пересказала произошедшую с ней историю...
...Время шло, ничего нового Саморезов не узнал. Перекопал личное дело Милочкиной, пока та дрожащими руками держала чашку чая и цокала по ней зубами; созвонился с Дубманом — ошибки в бухгалтерии не нашли, пять раз проверили; вызвал инспектора, тот явился быстро — гости здания налоговой милиции, в отличие от хозяев, ходили по коридорам шустро. Никакой версии не вытанцовывалось. И впрямь сказка!
Саморезов закрыл окно — похолодало. Включил свет. Долго сидел, обхватив голову. Ковырялся в базах данных. Параллельно консультировался по телефону, видимо, с программистом. Рисовал причудливые схемы, комкал листочки и бросал в урну. Отчаявшись, встал, надел плащ и скомандовал Насте:
— Поехали!
Милочкина привстала, губы ее задрожали.
— А можно я домой за вещами съезжу? В тюрьме, небось, холодно.
Капитан закатил глаза, сделал несколько глубоких вдохов, и выпалил:
— Дуреха! Ты хорошо запомнила поляну с месяцами? Показать сможешь?
Сказать «запомнила» проще, чем блуждать два часа в темном лесу, пусть и при свете фонарика. Лес он и есть лес — одинаковые деревья и похожие кусты. Временами Насте казалось, что она узнает вот эту тропинку или тот овражек. И всякий раз реальность наказывала за самоуверенность. Саморезов взял коммуникатор с gps-навигацией, но прокладывать маршрут в сказку аппарат не умел.
Знай Настя, что ей предстоит повторить путь на поляну, она все равно не запомнила бы дороги. Чтобы попасть в сказку, нужна отнюдь не крепкая память.
Отчаявшись, путники сели на поваленное дерево.
— Все ясно, — со злостью бросил Саморезов Насте, — ни хера ты здесь не была.
Она попыталась возразить, но осеклась на полуслове. Факты, они не только упрямые, но еще и пакостные. Как маленький ябеда, который хватает за руку и начинает докладывать о своем недавнем товарище.
— Вставай, будем выходить из этой глуши, — сказал капитан и нажал копку коммуникатора. Свет экрана упал на лицо Саморезова — холодное, серьезное.
Gps-навигатор не работал — вышка не ловила сигнал, заблудившийся в чащобе.
Лес не только кормит и дает пиломатериалы, но и служит защитой от ветра. От мобильной связи — тоже.
Николай несколько раз вскакивал, садился, снова подпрыгивал и прохаживался вдоль бревна. Со стороны это напоминало ритуальный танец, исполнитель которого никак не может добиться цели.
Сырость и холод вскоре успокоили капитана — он закурил, с обреченностью всматриваясь в черный провал леса. Настя подсела ближе — так было теплее. Саморезов глянул на нее, как на линяющую кошку, но отодвигаться не стал.
— Теперь выберемся лишь утром, — озвучил свою худшую мысль Николай, — если раньше нас волки не съедят.
Отчего капитан пугал спутницу именно волками? Наверное, стереотип. В ночном лесу полно других, более изощренных возможностей потерять жизнь.
— А мне — все равно, — ответила Настя и положила голову на плечо капитану...
...Надежда выбраться таяла вместе с зарядом телефонного аккумулятора. Таким беспомощным капитан Саморезов себя не чувствовал со студенческих времен. Тогда для сокурсников он слыл посмешищем — нескладный и нудный заучка. Сами они были похожи на криминальных авторитетов, судя по повадкам и умственным способностям. Да и внешне не сильно отличались от портретов со стенда «Внимание! Розыск!». Однако бандит, папенькин сынок, учащийся на законника, это — уважаемый человек. А безобидный отличник в хищной стае блатных — изгой и терпила. Долгие пять лет (плюс аспирантура) Саморезов жил и учился с мыслью о том, как он покажет этим мажорам, когда доберется до власти. Случай с Дубманом стал первым шансом поквитаться с племенем обидчиков. И, похоже, последним.
Бравировать не оставалось сил — капитан задрожал от холода, иногда попадая в фазу с Настиными дрожаниями. Идти куда-то не имело смысла — забредешь еще дальше. Оставалось ждать, лежа на алтаре у дикой природы. В такой ситуации Саморезов согласился поверить в сказку о двенадцати месяцах, Маше и медведях и мертвой царевне — во все скопом, лишь бы поесть и согреться.
Сказка всегда приходит на помощь, когда пасует здравый смысл.
Запах жареного мяса незримым перышком пощекотал в носу. Настя и Николай, не сговариваясь, встали. Вдалеке мигал огонек костра.
На поляну вышли с робостью незваных гостей.
— Настя! — обрадовался Октябрь и поспешил к девушке. Взял ее за руки и только потом заметил мнущегося на задубевших ногах Саморезова.
Хозяин отвел Настю к огню, усадил за стол, не отрывая взгляда от Николая.
— Зачем ты привела его? — спросил Октябрь с настороженностью.
— А я что говорил! — рявкнул Февраль, рассматривающий с близоруким тщанием медаль у себя на шинели. — Надо место менять.
Теперь, в свете костра, Милочкина заметила, что братья преобразились. Вместо деловых костюмов они оделись в приличествующие им сезонные наряды. Декабрь спал, укутавшись в пышную шубу, весенние мальчишки были в легких спортивках и куртках, летние месяцы щеголяли в гавайках, шортах и тапочках, а осенние — облачились по вельветово-джинсовой моде.
Январь восседал в костюме Деда Мороза.
— Саморезов Николай Александрович, тридцать лет, капитан налоговой милиции... — начал сквозь сон докладывать Декабрь.
— Да знаем мы. — Прервал его Октябрь. — Присаживайся, мил человек, выпей, закуси с дороги. А ты, Настя, изволь объясниться.
Милочкина пересказала прошедший день, жуя и запивая без всяких политес.
— Наивная душа, — прокряхтел Январь и развернул газету.
Октябрь сел возле Саморезова, который тоже без стеснения уплетал за обе щеки.
— Что же вы от нас хотели, Николай Александрович?
— Во-первых, — Саморезов прожевал кусок, — убедиться в том, что вы существуете.
— По крайней мере, странно. Что же вам, в школе не рассказывали о делении года на месяцы? Вы дневник погоды вели? Или до сегодняшнего дня не доверяли теории?
— Умхгрму, — ответил Саморезов с набитым ртом. — Вы понимаете, о чем я. Признаться, и сейчас еще не до конца верю, что вы — живые.
— Удостоверение показать? — вклинился Июль и размял руки, хрустя пальцами.
Саморезов пропустил колкость мимо ушей и продолжил:
— А во-вторых, хотел попросить вас вернуть все, как было. Я, знаете ли, из-за ваших чудес попал в неприятное положение. К тому же так будет правильно и с точки зрения справедливости. Что же вы — за бухгалтерию радеете, а пошли на наруше-ение?
Январь отбросил газету, снял пенсне и заговорил с капитаном пылко и напористо:
— Кто бы говорил, молодой человек, кто бы говорил! Вы находитесь в преступных отношениях с этим... как его... Дубманом и смеете обвинять в непорядочности нас?! Да если бы вы не заварили кашу с подменой базы данных на этом... черт...
— Сервере, — подсказал Апрель, за что удостоился недоброго взгляда.
— Слово-то какое гадкое, — проговорил в сторону Январь. — Так вот, если бы не вы с вашей жаждой мести, замешанной на обычной человеческой алчности, и нам бы не пришлось идти на такой — совершенно верно вы подметили — незаконный поступок. Поэтому извольте покинуть нашу компанию! Как только покончите с едой, разумеется.
Настя не поняла, почему дед взъелся на Николая. Ей стало жаль своего мучителя — милого, но запутавшегося в себе человека.
— Помогите ему, пожалуйста, братья-месяцы, — попросила Милочкина и посмотрела на Октября. — Может быть, капитан действительно натворил что-то худое, но разве хорошо оставлять человека в беде? Милосердие, оно ведь выше мести.
Июль, который сжал кулаки, готовый знойным вихрем налететь на Саморезова, сунул руки в карманы и отступил в темноту.
— Наивная душа, — повторил Январь и хлопнул ладонью по столу-чурбаку.
— А что, если так, — вспыхнул Октябрь, вскружив под ногами ворох листьев, — мы выполним не капитанскую просьбу, а Настину? То есть, конечно, в итоге мы поможем этому господину, но не потому что он того заслужил, а поскольку за него заступились?
Октябрь посмотрел на Милочкину, и в глазах его мелькнула жалость. Не к ней — к себе. Не могут месяцы любить человеческим чувством, а коль Насте чем-то мил негодяй Саморезов, пусть хотя бы участие в его судьбе станет для девушки знаком внимания.
— Так-то, конечно, можно, — пробормотал средневековый Декабрь.
Месяцы посмотрели на Февраля. Тот продолжал изучать свои награды, не снимая их с генеральского пальто.
Вообще-то самым ответственным месяцем был Январь, ибо являлся последним сроком для сдачи отчетов по прошлому финансовому году. Но старый вояка Февраль завсегда давал возможность нерадивым бухгалтерам исправить ошибки и «решал вопросы», растягивая сроки сдачи годового баланса.
— Чего уставились, так вас разэдак? — бросил в пространство Февраль, смахивая застрявший между погоном и тканью листочек. — Я изначально был против ваших штучек. Еще тогда, с подснежниками, говорил, что...
— Помоги, брат Февраль, — сказал Октябрь, на расстоянии сдул с погона листочек и поднял большой палец правой руки.
Летние и осенние месяцы по очереди показали тот же жест. Зимние — наоборот, повернули большой палец вниз. Глядя на них, «против» показали и весенние пацаны. Голоса разделились поровну.
Сзади раздался храп, на который обернулась вся компания — тринадцатый месяц остался спать в прежнем наряде, по-детски засунув большой палец в рот. Сам того не зная, алкаш дал Саморезову решающий голос «за». Впрочем, тринадцатый никогда ничего не делал в трезвом уме и здравом рассудке.
— Твою маму через огород да в погреб, — выругался Февраль и зыркнул на Саморезова. — Чего вылупился, салага? А ты, комсомолочка, — это Насте, — пиши заяву.
До последнего мгновения Саморезов еще не верил в волшебство, но когда Февраль занес руку с печатью, отчетливо понял: в каждой сказке есть именно доля сказки. И, в отличие от налога на добавленную стоимость, этот процент точно назвать невозможно.
— Обещайте, что больше не будем собираться в лесу, — потребовал Февраль, держа печать в воздухе. — У меня на примете есть один заброшенный оборонный заводик...
— Обещаем, — сказал Январь, кивая остальным: дескать, так надо, не спорьте.
Февраль припечатал заявление к столу.
Машину слегка вело на покрытой февральским ледком загородной дороге. Саморезов опаздывал на встречу с Дубманом, назначенную в ресторане за окружной, но гнать выше положенного боялся. Дело не в правилах движения, а в инстинкте самосохранения, который не пропишешь ни в каком своде.
Слева пронесся черный внедорожник, обгоняя скромный хетчбек Саморезова. Тоже куда-то спешит человек...
На снежном бруствере у края трассы Николай увидел голосующего подростка. Парень был одет не по сезону — слишком легко, без заботы о здоровье. Нога сама собой нажала педаль тормоза.
Раз остановился — подброшу пацана.
Николай ждал, пока автостопер подойдет к пассажирской двери. Никого. Посмотрел в зеркало — пусто. Неужели задумался и сбил парня? Этого не хватало!
Тела на дороге не было.
От обочины в лесопосадку вели глубокие следы. Сам не понимая, зачем он это делает, Николай пошел по протоптанной веренице — как был, без пальто. След оборвался метров через пятьдесят. Замести не могло — стояла сухая морозная погода, без намека на метель. Не улетел же пацан!
Саморезов покрутился, стараясь не набрать снега в ботинки, и уже собрался обратно, как заметил что-то внутри последней ямки от ноги загадочного паренька.
Наклонился и сорвал подснежник.
В раздумьях плелся к машине, рассматривая весенний цветок, который одним своим видом нарушал суровость зимнего пейзажа.
— Елки-палки! Меня же Дубман ждет! Развернется и уедет, с него станется.
Машина завелась с оборота, набрала скорость и обдала теплом. Саморезов сунул цветок во внутренний карман — наружные зашиты во избежание дачи взятки, так положено.
Впереди образовался глухой затор — странно для скоростного шоссе. Вновь пришлось покинуть теплый салон — узнать, в чем дело.
Поперек дороги лежал на крыше давешний внедорожник.
— Несся, как сумасшедший, — живописал очевидец. — А там яма подо льдом. Раза два в воздухе перевернулся. О, «скорая» едет. Быстро — десять минут назад вызвал.
Саморезов подошел к искореженному авто. Врачам удалось открыть дверь, не дожидаясь МЧСников с «болгарками». Достали Дубмана.
— А ведь на его месте мог быть я, если бы не пацан...
— Открытая черепно-мозговая, — как бы ответом Николаю прозвучал голос доктора.
Беднягу уложили на носилки, накрыли и задвинули в нутро «скорой помощи». Перед тем, как захлопнули дверь, Николай успел положить на покрывало белый подснежник.
Карета умчалась с воем и миганием.
— Может, оно к лу-учшему, — думал Саморезов, разворачивая машину к городу.
Мерцающий монитор освещал беспорядок в маленькой комнате. Ее хозяин отчаялся ждать заказчика — сколько можно?! Третий час ночи! Наверняка спрыгнул, зараза. А работа сделана немалая: меняй в налоговой базе кого и когда угодно. Ну и DOS с ним, глядишь, еще кому-нибудь сгодится.
Саморезову больше не нужно было презирать холеных воротил — ненависть уступила место любви. А бороться с недобизнесменами можно и с помощью закона — дырявого, как сосок душа, но все же отлавливающего грязь. За успешную проверку «Трилы» (там и без Настиной подмены оказалось много интересного) Николай получил звание майора. Нацепив звездочку, он зашил и внутренний карман пиджака — на всякий случай.
Дубмана после выписки из больницы ждало судебное разбирательство.
Настя выиграла конкурс фотографов, получила европейский грант и открыла собственную студию. Работу бухгалтера оставила без сожалений.
Сейчас готовится к персональной выставке, где красной нитью проходит цикл фотографий «Времена года» — Милочкина снимает лес по несколько раз на неделе.
Критики удивляются: на что талантливая художница — каждый месяц получается, как живой! Посмотрите, какой Октябрь — он будто смотрит на нас с фотографии!
Саморезов и Милочкина поженились под Новый год.
***
— ...и жили они вместе долго и счастливо. — Дочитала воспитательница, закрыла книгу и погасила свет в большой и теплой спальне.
— Ирина Григорьевна, а вы верите в сказки? — спросил из темноты детский голосок.
Подошла к кровати, погладила коротко стриженую голову и поправила одеяло.
— Конечно, верю, — ответила воспитательница и вышла в пахнущий свежей краской коридор детского дома. |
|
|
|
Время приёма: 14:01 14.10.2009
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев