Пётр Волков Скажи мне кто два года назад, что так повезёт, ни в жизнь бы не поверил. Нет, правда - будто джокера вслепую из карточной колоды вытянул. Как я это назначение получил - одному богу известно. Или чёрту. Или полковнику Бойду, который у нас за бога и чёрта вместе. Явился, небось, полковник по начальству и доложил: - Думаю, кого бы мне на Курорт взять, на должность командира конвертолётного звена. Ума не приложу, все какие-то дохлые, а то и вообще кретины. - А ты Петьку бери, - начальство, небось, посоветовало. - Какого, экскьюз ми, Петьку? - Да этого. Русского. У него ещё рожа такая... эдакая... Страшенная, в общем, рожа. Полкан наверняка аж по лбу себе кулачищем заехал, на радостях, что у начальства эврика наступила. И впрямь, кого ещё брать, как не Петьку Русского. Особенно после того, как тот два десятка лет в болотах, в чащобах, в дерьме всяком проотирался и почему давно коньки не кинул - неизвестно. Человек, можно сказать, заслуженный. Надёжный. Только невезучий. Как в беду угодить или в передрягу - первый на очереди. Так что надо Петьке послабление дать на старости лет. На Курорт его, поганца, пускай жирует. Курортом, кстати, эту планетёнку недаром назвали. Ни тебе хищников, ни аборигенов, ни ураганов, ни землетрясений - ничего нет. Лес один есть с насекомыми. И - всё. Вот от них объект, видать, и охраняем. Чтобы какого начальника комарос в ягодицу не укусил, Петька Русский попросту необходим, никак без него, без Петьки, в этом деле не обойтись. Комаросы - это такая полосатая дрянь с повадками и статями комара, а длиной с осу. Жалятся, между прочим, конкретно - волдыри, если не уберёгся, почище мягкого шанкра. А то и твёрдого. Только я лучше добровольно буду каждый день комаросам голый зад подставлять, чем ещё разок, скажем, сунусь в болота на Ехидне. Где один укус местной ложнозмейки, и большой привет. Так или иначе, повезло мне. Второй год уже бока нагуливаю за казённый счёт, и хоть раз бы чего случилось. Работяги разве что на объекте передерутся - вот и вся опасность. Ради них, впрочем, конвертики в воздух поднимать никто не станет. Этим утром отправил я троих бедолаг на выдвижные посты. Посты - смех один. Лес стеречь, чтоб не украли. Оставшуюся четвёрку наладил в ангар, проводить конвертикам профилактику. Толстяк Тони захватил две колоды карт, а Доходяга Джордж - ящик баночного пива. Можно было не сомневаться, что профилактика пройдёт по высшему классу – за покером под выпивку. Едва парни убрались, нарисовался пан лейтенант Яцек Таракановский по прозвищу Таракан, дружок мой и командир банды пехотинцев-коммандос, таких же бездельников, как мои конвертолётчики. Фамилия лишь усугубляла сходство Яцека с насекомым. Но не с земным, а с местной разновидностью, называемой тарамухой. Тощий, отчаянно усатый, с чёрными навыкате глазами, Яцек ко всему шепелявил – точно как эта самая тарамуха в поисках, где бы нагадить. - Што шлыхать? - осведомился Таракан, без спроса развалившись на моей койке. - Ходят слухи, усилять нас будут, - схохмил я. - Количество военных по отношению к гражданским значительно ниже нормы. - Ошень правильно, - оценил хохму Таракан. – Ошень. Прекрашное решение, швоевременное. Мы ещё с полчаса потрепались о всякой ерунде, Яцек пожаловался на безбабье и поведал, что неплохо было бы усилить нас женским батальоном, а лучше двумя. Или хотя бы ротой. Или даже взводом. Я проявил солидарность, но едва мы начали обсуждать подробности такой приятной, пускай и маловероятной перспективы, позвонили из штаба с сообщением, что полковник ждёт. И не кого-то там, а нас обоих. Полкан на объекте хорошо устроился - не в бараке каком, а в коттедже для начальства - у самой реки, там и комаросов поменьше, и других всяких, летающих и ползающих. Другое дело, что топать до коттеджа - добрых полчаса, если быстрым шагом. Объект за два года разросся, я всякий раз, когда мимо стройки иду, думаю, сколько же сюда вбухали. Одна зачистка территории, небось, в копеечку обошлась - этот Лес попробуй, выкорчуй, особенно когда он на следующий день опять прорастает, прямо через бетон. Ребята, однако, кто к начальству поближе, говорят, что окупится. Сторицей, мол. Целебные грязи здесь, на Курорте, нашли, и равных им во всей обитаемой галактике нет. Лечат, дескать, любую болезнь, даже горбатый сифилис. Вот вокруг грязей объект и строят - лечебниц одних с полсотни будет, а ещё пансионаты да санатории. Ладно, моё дело телячье, мне денежки за службу идут, а кто там их платит да зачем – то однохренственно. Хороший всё-таки домина у полкана, добротный, в два этажа, я, на него глядючи, казарму для лётного состава вспомнил, аж облизнулся. И только подвалили мы с Тараканом к крыльцу, как из дверей эдакая кукла вылетела, миниатюрная, карманный вариант. Из лаборатории штучка, и парни говорят – с характером. Анахронизм бы с неё снять, очки дурацкие, лохмы типа “я забыла, где расчёска” пригладить, и шикарная была бы девочка. Вон фигурка какая, даже в комбинезоне. - Вот, знашит, с кем пан полковник делит казённую койку, - с завистью в голосе поделился Таракан. – Ошень обидно, ошень. За кого именно обидно, выяснить я не успел. Входная дверь распахнулась, и сержант из штабных гостеприимно мотнул башкой, приглашая вовнутрь. - Садитесь, господа, - пробурчал полковник, кивнув на кресла. - У меня для вас хорошая новость. Работа нашлась для ваших бездельников. Не было печали. Я уже от работы, считай, давно отвык. - Што за работа, позвольте ошведомиться, гошподин полковник? - осторожно спросил Таракан. - Да непыльная. Хотя с пылью как раз связанная. Вернее, с распылением. В общем, ступайте в лабораторию, там мадмуазель Брюйер проведёт инструктаж. Вопросы? - Мадемуазель Брюйер, это… - начал я. - Ведущий энтомолог в лаборатории. Вы её могли видеть, когда шли ко мне. Пройдёте инструктаж, затем отправитесь на склад, получите там баллоны с инсектицидом. С завтрашнего утра начнёте распылять над Лесом. Кровопийцы и кровососы изрядно всем надоели. Вот оно, значит, что, подумал я. С комаросами решили покончить. Можно будет, наконец, ходить по территории подобающе одетым, а не в комбинезоне, в котором плаваешь в собственном соку. Полковник кашлянул и перевёл взгляд с моей морды на бумаги. Мы с Тараканом синхронно вскочили на ноги. - Разрешите идти, господин полковник? - Идите. Амели Брюйер Лес на Курорте – удивительный. Почти два года я смотрю на него ежедневно и всё не могу свыкнуться. Любой вид рано или поздно становится деталью бытия, красота и убогость равно перестают трогать, и взгляд скользит по пейзажу, не цепляясь. Только этот Лес поражает бесконечно и ежедневно. Мне, ведущему энтомологу в лаборатории, каждые сутки положено собирать образцы местных инсекта эстогната. Поэтому я выхожу после завтрака в лес и… всякий раз на пару минут замираю на опушке. Под ногами – плотный фиолетово-зелёный ковёр из мелкой травы. Деревья похожи на ровно подстриженные шары, хотя рука человека их не касалась – пурпурные, малахитовые, фисташково-зелёные. Между кронами-шарами тянутся скрученные в спирали тонкие лианы, усеянные цветами – жёлтыми, малиновыми, синими. А вокруг них вьются насекомые, мириады насекомых – каких только можно представить и каких представить нельзя. Одни летают вдоль спиралей-лиан, опыляя синие цветы. Другие мелькают среди крон деревьев. Третьи снуют между лианами и стволами. Четвёртые гнездятся в чашечках малиновых цветов. Пятые… В лесу стоит мелодичный звон от сотен тысяч крылышек, и неизменно пахнет ванилью. Рай? Почти. На этой планете всё располагает к безмятежному отдыху и неге – чистый воздух, мягкий климат, природа невиданной красоты. Всё кроме, пожалуй, местной фауны. Нет, на Курорте не водятся ни хищники, ни змеи, ни летучие мыши. Планету как следует обжили те самые насекомые. В земную классификацию они не вписываются – признаки одного рода соседствуют с характеристиками другого. Мы разрабатываем новую классификацию, а насекомым вместе с латинскими наименованиями присваиваем ещё и обиходные. По аналогии с земными: комаросы, мурацикады, тарамухи, паукошмели… Новые, неизученные виды – полбеды. Многие насекомые назойливы, а некоторые даже агрессивны. К примеру, комаросы – летающие древнекрылые, расцветкой похожие на осу – жалят так, что остаются болезненные волдыри. Мурацикады не нападают на людей, но забираются в пищу, совсем как земные муравьи, только в гораздо больших масштабах. Они просачиваются даже в герметично закрытые холодильники. От муравьёв эти мурацикады отличаются тем, что стрекочут – как цикады. Паукошмели смахивают на летающих пауков, только мохнатых. Они споро развешивают клейкую паутину ярко-зелёного цвета, которую с трудом смоешь. Когда-то, ещё студенткой, я мечтала именно о таком – находить и исследовать новые виды, классифицировать и описывать, и сокрушалась попутно о том, что на Земле делать уже нечего. На Курорте интересной работы энтомологам хватает. Правда, контракт я подписала не ради интересной работы – была готова улететь куда угодно, только бы подальше от Земли. Подальше от мерзавца Анри – моего бывшего жениха, и от его новоиспечённой невесты – очень достойной особы с грудью шестого размера. Подальше от кафедры, где мы с Анри работали. К чёртовой матери от сочувственных взглядов и смешков за спиной – “эта дурища Брюйер написала ему половину диссертации, а ловкач после защиты сбежал к богатенькой сисястой курочке”. Сегодня меня вызвал к себе полковник Бойд – начальник над дармоедами-военными. Возмущённо клокоча, он заявил: - Мадемуазель Брюйер, принято решение о борьбе с кровососущими. - Вы имеете в виду комаросов? Они не сосут кровь, на Курорте нет теплокровных животных. - Нету, говорите? А вот полюбуйтесь! – полковник отвернул рукав кителя и предъявил мне типичный красный след укуса. Пришлось поправить очки и демонстративно “полюбоваться”. - Сочувствую, сэр. Комаросы жалят болезненно. - Сочувствия тут неуместно, мадемуазель Брюйер. Этих насекомых нужно истребить. Незамедлительно и повсеместно. Я едва сдержала негодующее восклицание, потому что глагол “истребить” ненавидела. Вместе со связанными с ним действиями. Я осознавала, что отговорить или переубедить этого солдафона невозможно. И всё же я попыталась. - Сэр, мы недостаточно изучили местный биоценоз. Истребление вида может привести к самым неожиданным последствиям. Вам знакомо понятие “пищевая цепочка”? Знаете ли, чем чреваты разрывы в ней? Полковник насупился. - Мадемуазель Брюйер, - буркнул он. - Вы почти два года изучаете местных букашек, а толку до сих пор не видать. Что до последствий – на Земле успешно травят комаров, тараканов и остальную шушеру. Это приводит лишь к тому, что жить без них намного комфортнее. - Но, сэр… - Это приказ, мадемуазель Брюйер! – рявкнул полковник. – Ратифицирован начальником объекта. Извольте выполнять! “Анфа депют, - выругалась я про себя. – Табарнак де салё”. - Хорошо, сэр, - согласилась я вслух. – Что-нибудь ещё? - Какие технические средства вам понадобятся? - Наверное, - сказала я после минутного раздумья, – придётся распылять инсектициды с воздуха. - Хорошо, - полковник поднялся. - Я прикажу перевести летательные аппараты в вертолётный режим. После обеда в лабораторию явились двое мужланов в форме. Усатый и пучеглазый дистрофик на пару со звероватым громилой поперёк себя шире. Усач сходу принялся клеиться, отпуская сомнительного качества комплименты, идиотски прядая усами и шепелявя. Мои попытки это жеребячество пресечь он тщательно игнорировал. Громила немного помялся, затем уселся в углу, скрестил на груди руки и принялся молча на меня пялиться. - Послушайте, вы, - с негодованием окликнула я его. - Как насчёт уговорить вашего друга немного заткнуться и выслушать правила обращения с пестицидами? Громила встрепенулся, оторвал взгляд от моих коленок, подумал с минуту и, наконец, одарил меня ответом: - Что ж, слушаем вас. Хотя нам правила и ни к чему, авось, и так разберёмся. - Шовершенно верно, пани, - подтвердил усатый. – Мы, шолдаты, на вше руки маштера. Шправимся. А таким крашавицам, как пани, пештициды не к лицу. Я почувствовала, что потихоньку начинаю ненавидеть обоих. - Спасибо за внимание, - сказала я, процокала каблучками к двери и распахнула её настежь. - Это выход, - объяснила я недоумённо таращащемуся на меня усачу. - Вам с вашим приятелем сюда. Всех благ. - Што пани делает сегодня вешером? - усы встопорщились, как у сексуально озабоченного кота. - Трахается с очистной бригадой, - с любезной улыбкой сообщила я. - Вы уберётесь, наконец, или нет?! “Крашавица пани”, как же. Я специально ношу эту уродливую стрижку с лошадиной чёлкой. И очки, пережиток лохматых веков. Не хочу, чтобы приставали местные донжуаны. Правда, с ногами я ничего сделать не могу, а форменные халаты, к сожалению, до колен. Пётр Волков Следующие две недели мы в семь конвертиков методично охаживали Лес антикомаросом. Пехотинцы-распылители уныло материли конвертолётчиков за тряску, те в ответ посмеивались из кабин. Лишь на исходе четырнадцатых суток запасы ядохимикатов на складе наконец-то иссякли. К этому времени мы очистили от комаросов участок Леса в радиусе доброй полусотни километров от объекта. - Молодцы, - хвалил полковник Бойд, - славно поработали. Наконец-то я могу выйти наружу как подобает цивилизованному человеку. Цивилизованному человеку, видимо, подобало выходить наружу в трусах и в майке – именно в таком наряде полковник встретил нас с Тараканом на следующие сутки после победы над комаросами. Впрочем, я тоже с радостью избавился от душного комбинезона и расхаживал теперь по объекту в летней форме, а то и в штатском. Как ни странно, общее количество насекомых не убыло. Тарамухи по-прежнему шуршали, словно потёртая пакля, и норовили забраться в волосы и за шиворот. Мурацикады нагло обогащали собой дневной рацион. Термитоблохи тяготели к постельному белью, а иногда проникали и под исподнее. Не было только комаросов – вообще. Утром я, как обычно, отправил троих ребят охранять Лес, остальных четверых усадил разучивать уставы, то бишь картёжничать и пьянствовать, а сам отправился к Таракану. Мы потрепались немного, побездельничали и на пару двинулись проверять посты. Тучу я заметил на полпути. Была она диковинного чёрно-жёлтого цвета и нарастала на восточном горизонте, стремительно пожирая небо. Я споткнулся и едва не упал. Было в этой туче нечто необычное и зловещее, я только не мог понять, что именно. - Што шлучилошь? – обернулся ко мне Яцек. Я, завороженно глядя на тучу, не ответил. Она росла, расплываясь гнойной кляксой по голубому и неуклонно надвигаясь на нас. - Шмотри! - ахнул рядом Таракан. Я повернулся на голос и оцепенел. Вторая туча, такая же черно-жёлтая, появилась на западе. И – тоже принялась поглощать небо, стремительно разрастаясь и двигаясь навстречу первой, восточной. С минуту мы, застыв на месте, растерянно смотрели, как обе тучи застят небосвод. Казалось, они спешат встретиться, чтобы обняться прямо над нашими головами. Минут десять ещё, прикинул я, от силы пятнадцать. Внезапно я испугался, почувствовав себя между сближающимися лезвиями гигантских ножниц. На объекте взвыла вдруг сирена, звук её, истошный и пронзительный, разом заложил ушные раковины. Сирену задействовали впервые с того дня, как на Курорт высадились колонисты. - Бежим! - заорал Таракан и, придерживая фуражку, припустил по направлению к казарме. Я, секунду помедлив, рванул к конвертолётному ангару. Чертовщина какая-то, думал я на бегу, озираясь на объект и фиксируя взглядом беспорядочно перемещающихся между недостроенными зданиями людей. Несёмся, словно спасаемся невесть от чего. Подгоняемый воем сирены, я достиг ангара в тот момент, когда тучи над головой сомкнулись. И – повалились вниз. Я едва успел захлопнуть дверцу кабины, как небеса обрушились. Боже, это была вовсе не туча! Миллионы, миллиарды, биллионы комаросов вмиг заполонили собой всё видимое пространство. Я, помнится, заорал от ужаса и без раздумий саданул кулаком по тумблеру взлёта. “Пропаду, - понял я секунду спустя. – Забьёт двигатели, и машина рухнет на землю”. Я стиснул зубы, но в следующий момент мой конвертик, пробив “тучу”, вынесся в небо. Было оно спокойным и чистым, местное светило невозмутимо нежилось в прозрачно-голубой постели. Я опустил глаза и застонал. Объекта не было - комаросы закрывали его сплошным пульсирующим чёрно-жёлтым ковром. Там все погибли, с ужасом подумал я, но миг спустя понял, что ошибся. Прямо подо мной чёрно-жёлтое покрывало вдруг вспучилось, полыхнуло огнём и распалось. В образовавшийся просвет мне удалось мельком разглядеть казарму пехотинцев и торец полевого госпиталя. Потом просвет заволокло дымом, но метрах в ста от него вновь полыхнуло, а потом ещё и ещё. Это работали, испепеляя, уничтожая рой, боевые армейские плазмомёты, а значит, их операторы, кто бы они ни были и где бы ни находились, остались в живых. Я посадил машину, когда всё уже подходило к концу. Спёкшиеся в сплошную оплавленную массу тела насекомых устилали землю. На юге, там, где было строительство, комаросы ещё клубились: рои крутились волчками, спиралями завивались вокруг зданий и техники. Однако шеренга вооружённых аннигиляторами коммандос неуклонно надвигалась на объект, метр за метром оттесняя рой, очищая от него территорию. К вечеру всё было кончено, а наутро поступила сводка от начальника объекта. Из пятнадцати тысяч колонистов уцелело чуть больше половины – те, кто успел закрыться в герметичных помещениях. Остальные погибли, и их тела похоронили под собой биллионы превращённых в мёртвую биомассу насекомых. В тот же день работы на объекте были свёрнуты. Два месяца мы, запершись в намертво закупоренных помещениях и стараясь как можно реже высовывать наружу носы, ждали новой атаки. Или десанта с Земли – что раньше. Атаки не последовало. А когда, наконец, прибыл десант, количество военных на объекте по отношению к штатским уже не было ниже нормы. Теперь это соотношение соответствовало тому, которое практикуется на колонизируемых планетах класса тэта – самых опасных, тех, где угроза жизни зашкаливает за критическую. Курорт ощетинился оружием, выставил усиленные охранные посты и приготовился сражаться. Неведомо, впрочем, с кем. Амели Брюйер Господи… Три месяца прошло, а я до сих пор вздрагиваю от звона крылышек и смотрю на небо с опаской. В том аду выжили немногие, из нашей лаборатории – всего трое. Я готовила препараты для анализа тканей, а Этьен-фармацевт пускал микроскопом солнечных зайчиков, когда распахнулась дверь. Вбежала растрёпанная лаборантка Джин Соммерс и завизжала: - Посмотрите в окно! Скорее же! Препараты выпали у меня из рук, я метнулась к окну, и в этот миг взвыла сирена. - Окна! Закрывайте окна! – во весь голос закричала Джин. Мы с Этьеном бросились закрывать. Я едва успела захлопнуть последнюю форточку, когда началось… Комаросы лавиной ринулись с неба, падали градом, облепляли всё живое. Звуки через окна не проникали, зато я успела увидеть, как падают и катаются по земле люди. Как пытается убежать лохматая дворняга Боб, которую притащил кто-то из строителей. Как опрокидывается навзничь не добежавший до казармы рослый десантник и исчезает в засасывающей его чёрно-жёлтой воронке. Потом я струсила. Опустилась прямо на пол рядом с Джин, зажмурилась и закрыла лицо руками. Через два месяца после налёта прибыл десант. Новая партия строителей, а с ними военные и группа учёных. Энтомологи, химики, ксенобиологи. За инсекта эстогната взялись всерьёз. Гипотеза о разумности комаросов поступила незамедлительно. В лаборатории работали теперь в три смены: днём один за другим ставили эксперименты, ночью обрабатывали результаты. И уже через пару недель стало ясно, что гипотеза не подтвердилась. Данные о жизненном цикле, физиологии и поведении отловленных комаросов опровергли её непреложно. Древнекрылые были однополыми яйцекладущими. Особи отличались друг от друга только морфологически – по весу, размеру, интенсивности окраски – и совсем незначительно. Организационная структура и роевая иерархия у комаросов отсутствовали. Генерация протекала два месяца и состояла из трёх простых стадий: яйцо, личинка, имаго. - Ерундовая ерундистика вся эта разумность, - резюмировал, почёсывая полихромным фломастером за ухом, профессор Болдырев. Мы сдружились сразу, в первый же день – я и этот колоритный русский энтомолог. Когда вновь прибывшие впервые появились в лаборатории и стали задавать вопросы, я стояла, бессильно прислонившись к стене. Перед глазами плыли лица. Рыжая Надин, которую я терпеть не могла… Поль, смеявшийся над всем и вся… Основательный и дотошный здоровяк Мэтью… Раскосый умница Ли-Цин… О погибших не спрашивали, учёных интересовали только комаросы, я механически отвечала на бессчётную череду вопросов, а лица всё-таки плыли и плыли перед глазами. Не помню, когда вопросы закончились и сколько времени я простояла у стены безмолвно – очнулась от того, что кто-то тихонько кашлянул рядом. - Деточка… Вам нехорошо? Меня разглядывал худенький старичок небольшого роста, с лысиной, окружённой белым пушком и почему-то измаранной разноцветными кляксами. Он был похож на птицу - живыми чёрными глазками и крючковатым носом. За ухом у старичка-птицы торчал фломастер, грудь украшал старомодный галстук оранжевого цвета. - Нет-нет, всё в порядке, - я помотала головой. - Что ж… Осмелюсь тогда попросить вас о небольшой любезности, деточка, - чудной старичок замялся. - Да? - Будьте добры, покажите старому болвану, где находится восьмой корпус. Я ещё не сориентировался в здешней топографии. Восьмой корпус был неблизко, и дорога к нему вела довольно путаная, так что я вызвалась провожатой. По дороге выяснилось, что гостя зовут Болдырев, и он, так же, как и я – энтомолог, только гораздо более знающий и опытный. Изъясняться Болдырев предпочитал на французском, а не на привычном английском, и шагал вприпрыжку, как паяц. По пути мы разговорились, речь зашла о французской живописи двадцать первого века. Я не на шутку увлеклась и щебетала вовсю, когда рядом вдруг зазвенела крылышками стайка летящих насекомых. Я осеклась на полуслове, меня передёрнуло… Болдырев остановился, посмотрел внимательно. - Вы теперь боитесь, деточка? Сначала трясясь, а потом размазывая слёзы из-под очков, я рассказывала русскому энтомологу всё, что случилось в тот день. Раньше мне было некому это рассказать, потому что выжившие знали и так. Болдырев слушал и невесомо похлопывал мою ладонь, как младенца по спинке… Гипотезы и теории выдвигались одна за другой. Комаросов спровоцировали кухонные запахи. Комаросов привлекли радиоволны. Комаросы периодически совершают массовые миграции именно в эту точку планеты… Единственная гипотеза, казавшаяся правдоподобной, состояла в том, что налёт комаросов – особый случай вторичной экологической сукцессии, явления, присущего земным видам с малой продолжительностью генерации. Другими словами, тем, что плодовиты и быстро размножаются. Это явление также называли r-стратегией выживания: если популяция гибнет целиком, до последней особи, то вскоре она возрождается вновь и развивается гораздо более интенсивно, чем предыдущая. - Именно r-стратегия, именно! – азартно заявлял Болдырев на консилиумах. – Присущая некоторым земным бактериям и наблюдавшаяся также у насекомых. - Однако земные насекомые всего лишь быстро размножаются и вновь заселяют ареал обитания, - возражали ему. – Они не совершают агрессивных вылазок. - Совершенно верно, - соглашался Болдырев. – Я полагаю, гибель при атаке на представителей другого вида свойственна исключительно местным популяциям. Против гипотезы экологической сукцессии поспорить было трудно, её приняли. С оговорками. Большая часть учёных склонялась к тому, что лишь изначально агрессивные виды способны на атаку, а для прочих столь воинственная стратегия не характерна. Дальнейшая проверка гипотезы требовала эмпирического подтверждения. Гости с Земли замахнулись на масштабный эксперимент – истребление ещё одного вида в пятидесятикилометровом радиусе от объекта. Вида достаточно многочисленного, но самого, что ни на есть безобидного. Наименее агрессивными посчитали мурацикад, которые к человеку были полностью индифферентны, а интерес проявляли исключительно к растительной пище. Пётр Волков Теперь проигнорировать инструктаж ни у меня, ни у Таракана и мысли не возникло. Миниатюрная красотка в очках, та самая, карманный вариант, на этот раз только присутствовала, а начитывал инструкции старикан, одуван божий с разводами от фломастера на лысине. - Совершенно и абсолютно безвредны, - не уставал повторять старикан. - К сожалению. - Пошему к шошалению? - поинтересовался Таракан. - Иначе бы их истреблять не стали. Сказать по правде, объяснения я не понял, но переспрашивать не стал: в конце концов, деньги мне платят не за понятливость. К тому же, неплохие деньги, особенно после того, как получил повышение в звании и по службе. Командовал я теперь эскадрильей, и конвертики были уже не те, что прежде. Не списанные за неполной пригодностью допотопные “Сапсаны”, а самые что ни на есть современные, оснащённые спаренными плазмомётами мощные машины класса “Птеродактиль”. Досталось мурацикадам похлеще, чем комаросам – Лес мы проутюжили на совесть. Пару месяцев после этого провели в настороженном ожидании, но никакой атаки не последовало. Парни на выдвижных постах и в боевых расчётах стали понемногу расслабляться. Планета насекомых снова превратилась в прекрасное, тихое и безопасное место. Одним словом – в Курорт. Строительство возобновили, первые лечебницы и пансионаты уже готовили к сдаче под ключ. Генерал Риверто, сменивший погибшего полковника Бойда, особым приказом разрешил увольнительные и отпуска для нижних чинов. В общем, жизнь на Курорте налаживалась. На посту Доходяга Джордж и Толстяк Тони занимались любимым делом – обыгрывали двух пехотинцев в карты. Врытый в землю боевой робот с укоризной поглядывал на игру из-под защитных глазных пластин. Мы с Тараканом с ленцой брели от одного выдвижного поста к другому. При нашем приближении игру прекратили, трое вояк заняли боевые позиции, а Толстяк поплёлся докладывать. - Господин капитан, за время вашего отсутствия… - Вольно, - прервал я. - Благодарю за службу. - Разрешите отлучиться по нужде, господин капитан? - Валяйте. Толстяк Тони потрусил к Лесу, а Таракан, приняв начальственную позу, принялся выговаривать пехотинцам за проигрыш. По его словам выходило, что спуская деньги летунам, они позорят не только себя, но и его, Таракана, лично, да и весь род войск в целом. Закончить отповедь Яцек не успел. От опушки внезапно донёсся шелест, мгновенно перешедший в шум наподобие тому, что издаёт, расстреливая землю струями, буйный тропический ливень. Корневища деревьев вдруг вскипели и стремительно стали окутываться разрастающимися на глазах бурыми пузырями. За пару секунд пузыри вздулись до исполинских размеров и образовали вал. - Матка бошка, - ахнул рядом Таракан. - Што ше это творитшя? Я осознал, что творится в тот момент, когда вал, набрав высоту в два человеческих роста, дрогнул и, наращивая скорость, покатился на нас. То снова были насекомые, неисчислимые количества насекомых, только на этот раз не летающего, а наземного вида. - Ого-онь! - заорал я истошно. - Ого-о-онь! Боевой робот развернулся и открыл огонь ещё до того, как я успел завершить команду. Вал в сотне метров от нас дрогнул, надломился и развалился в стороны. И прежде, чем просвет заволокло дымом и пылью, я увидел, как за первым эшелоном атаки растёт, дыбится и набирает силу второй. Вал стрекнул перед собой клиновидным побегом, словно змеиным жалом. Жало вонзилось в спину Толстяка Тони, мчащегося прочь от Леса к посту. Толстяк отчаянно закричал и враз захлебнулся, втянутый разверзшейся за спиной воронкой. Мы врезали по катящейся на нас смерти в пять стволов. Разорванный по периметру вал рухнул, распластался по земле миллионами уцелевших особей. Но из образовавшейся на его месте пылевой тучи уже катился на нас, набирая мощь и скорость, второй. Краем глаза я углядел, как рванулись от смежного выдвижного поста человеческие фигурки. - Отходим! - закричал я во всю силу своих лёгких. – Бежим! Надрывая жилы, мы бросились прочь. Офицерская казарма была в километре, и я нёсся к ней опрометью, отдавая бегу всё, что во мне было. Оглянулся на ходу – вал накрыл боевого робота, похоронил под собой и теперь догонял Доходягу Джорджа. - Ствол, ствол бросай! - заорал я на ходу. - Бросай к матери ствол! Плазмомёт полетел в сторону, но когда я оглянулся вновь, Джорджа уже не было. До казармы оставалось метров четыреста, и я понял, что не успею. Не сговариваясь, мы с Тараканом повернули к лаборатории, до неё было на сотню метров ближе, и эта сотня означала сейчас разницу между жизнью и смертью. - Быштрей! - хрипел на ходу Яцек. – Быштрее, пшя крев. Боковым зрением я углядел бегущую параллельным курсом фигурку и узнал в ней ту самую бойкую миниатюрную девочку из лаборатории, специалистку по насекомым. До спасительной, настежь распахнутой двери оставалось совсем чуть-чуть, когда она, споткнувшись, полетела лицом вниз на землю. Покойница, понял я, и в следующий момент помимо воли, помимо здравого смысла, помимо всего вдруг изменил курс и рванулся к ней, враз увеличив число покойников вдвое. Я оторвал её от земли, вскинул на плечи и метнулся вперёд, осознавая уже, что не успеваю, что вал достигнет двери в лабораторию раньше меня, а ещё раньше её захлопнут. И, тем не менее, я бежал – преодолевая последнюю сотню метров – навстречу смерти. Мой друг Яцек Таракановский по прозвищу Таракан резко остановился. Развернулся к настигающему валу лицом, врос в землю. Вскинул аннигилятор и прикрыл меня огнём. Я забросил девчонку в дверной проём и нырнул головой вперёд за ней вслед в тот самый момент, когда вал выстрелил с фланга извивающимся уродливым щупальцем, и Яцека Таракановского не стало. Амели Брюйер Подумать только – я когда-то называла Пьера громилой… Если бы не этот “громила”, меня бы уже похоронили без почестей, как остальных погибших. Только в лаборатории, отдышавшись, я сообразила: мой спаситель – один из военных, кажется, конвертолётчик. Тот, которому я успела нагрубить, когда выдавала инструкции. Ох, и стыдно же стало… Я пролепетала “Мерси, мсье” и залилась краской. Тогда и рассмотрела – конвертолётчик не поперёк себя шире, а просто широкоплечий. И у него, оказывается, каштановая шевелюра и серо-бирюзовые глаза. На следующий день Пьер пришёл в лабораторию – узнать как дела. И ещё раз пришёл. И ещё… А потом я с удивлением заметила, что принялась по утрам прихорашиваться – даже зачем-то покрыла лаком ногти на ногах. Стала быстрее обычного оглядываться на скрип входной двери. А ещё каждый день стала ждать. Ждать Пьера… Атака наземных насекомых повергла учёных в шок. Потому, что атаковали нас вовсе не мурацикады. А редко, в единичных экземплярах встречающиеся в окрестностях объекта сорокапионы – особи, похожие на гибрид скорпиона и сороконожки. Гипотеза об r-стратегии выживания вида разом рухнула. Её заменили новые, порою совершенно фантастические версии. Предположение о разумности насекомых вновь пошло в ход, только теперь в лаборатории просчитывали самые, что ни на есть, экзотические варианты. К примеру, что существует обладающий разумом вид, нам неизвестный, он-то и координирует атаки. Или что два лишённых разума вида способны вступать в симбиоз, создавая один мыслящий. Или что мурацикады под воздействием инсектицидов в сорокапионов мутировали. Одна за другой гипотезы выдвигались, подвергались экспериментальной проверке и отбрасывались, сменяясь новыми. Профессор Болдырев, узнав о сорокапионах, пару дней ходил с растерянным видом. Он взмахивал фломастером, будто собирался рисовать в воздухе, качал головой и снова укладывал фломастер за ухо. На третий день нас атаковали вновь – налетели паукошмели. Было их немного, и атаку легко подавили военные. Никто не пострадал. Через несколько дней очередной налёт устроили клопомухи. Их сожгли на подлёте, как сказал Пьер. После этого Болдырев оживился, и вид имел уже не растерянный, а загадочный. Теперь он водил фломастером по воздуху и бормотал тихонько. Прошло две недели, и вылазку предприняла шелканча, нечто среднее между шелкопрядом и саранчой. Шелканчу уничтожили, и снова стало тихо, только дискуссии в лабораториях не смолкали. Месяц, два… Жизнь шла своим чередом, инсекта эстогната успокоились. Зато встревожился профессор Болдырев – я не раз замечала, как он беспокойно выглядывает в окно или озирается, выйдя из корпуса. Я уже привыкла обедать с Пьером, но в тот день он был занят какими-то срочными конвертолётными делами. Так что я скучала одна за столиком в кафетерии, когда подошёл Болдырев с подносом. - Деточка, ваш кавалер не приревнует, если с вами пообедает один старый энтомолух? - Что вы, профессор. Пьер, он… большая умница, - я разулыбалась. - Во всяком случае, у него прекрасный вкус, - Болдырев подмигнул. Мы поболтали о пустяках, о живописи, а потом я спросила: - Профессор, как вы думаете – насекомые больше не тронут нас? Болдырев на мгновение замер, потом хлопнул себя по лбу. - Деточка, я и вправду олух. Глядя на вас, забыл, о чём собирался предупредить. - О чём же? – удивилась я. - Будьте осторожнее, прошу вас, деточка. Следующее нападение не за горами. Она его уже готовит. - Кто “она”? – опешила я. - Матка. Она сейчас копит силы. - Постойте, профессор, какая матка? У них же нет родовой иерархии. Ни у одного вида. - Точно, - Болдырев извлёк из-за уха карандаш, - у видов нет. Зато есть у биоценоза. - Что? Не пони… Я не договорила – слова заглушил вой сирены. Люди в кафетерии повскакали с мест, я бросилась к окну, но решительно ничего не увидела. А в следующий момент из ведущей на кухню двери в зал хлынула сплошная волна из жвал, конечностей и тулов. Не помню, как удалось выбраться из кафетерия наружу – вероятно, меня вынес людской поток. Потом под крики и вопли застигнутых врасплох колонистов я неслась куда глядели глаза и думала, что ни за что не уцелею. Смерть была везде – струилась из зданий, пёрла из водопроводных люков, волнами захлёстывала пешеходные дорожки и бурлила в проездах. А позади, вбирая в себя новые и новые жертвы, катился от реки жадный сплошной поток инсекта акватикус – местных водных насекомых. Задыхаясь, выбиваясь из сил, сотни людей мчались от центра объекта прочь - к Лесу. Я успела подумать, что встречная атака оттуда убьёт нас всех, не спасётся никто. Пьер, поняла я миг спустя. Конвертолётчики могут уцелеть. Господи, лишь бы выжил Пьер, заклинала я на бегу. Конвертолёты… В следующий момент я их увидела. Рассыпавшись в цепь, гигантские летающие ящеры косо падали с неба вниз. Ближайший прошёл у меня над головой. Я обернулась на бегу – конвертолёт, зависнув над землёй, замер. И – отсёк атакующих огненным шквалом. Я сбилась с ноги, остановилась, затем опустилась на землю. Я увидела, как распахивается дверца кабины и как оттуда ко мне тянутся руки. Руки Пьера. Пётр Волков Последняя атака стоила жизни трём колонистам из каждых пяти, и генерал Риверто отдал приказ на эвакуацию. С ближайшей базы к Курорту на максимальной скорости шёл грузовой транспорт. Уцелевшим десантникам пришлось отдуваться за всех – гражданские были едва не полностью деморализованы. В жилых помещениях перекрывали канализацию, намертво блокировали водопровод. Снаружи заливали бетоном любой и каждый выход из-под земли на поверхность. До прихода транспорта оставалось четыре дня. До следующей атаки – неизвестное их количество. - Мы её не переживём, - сказал генерал, собрав уцелевших офицеров. - Это позор. Кто бы мог подумать, кому мы проигрываем войну. Жукам и гнидам, будь они прокляты! - С вашего позволения, сэр, - я, выждав паузу, поднялся. - У меня есть идея. Вернее, не у меня, а у мадемуазель Брюйер. - Кто такая эта Брюйер? - раздражённо бросил генерал. - С вашего позволения, моя невеста. Она – ведущий энтомолог лаборатории. - Вот как, невеста? - генерал поднял брови. - Что ж, слушаю вас. Господа офицеры, оставьте нас одних! Я рассказал ему. То, что не успел сказать Амели чудак-профессор из Москвы перед тем, как погибнуть. То, что за него додумала она сама и в чём сумела убедить меня за эти несколько суток. - Бред, - бросил генерал, едва я закончил. - Вы что же, предлагаете выбросить белый флаг? Сдаться? Вы хотя бы представляете, кому, капитан? - Сказать по правде, не очень, господин генерал. Но это – наш единственный выход. Мы препирались ещё часа полтора. Наконец, Риверто утёр со лба пот, усмехнулся криво и сказал: - Позор. Настоящий позор! Что ж… Вы правы, я тоже не вижу другого выхода. Я прикажу переселить людей в центральные корпуса и загерметизировать входы. Атака началась на следующее утро и продолжалась весь день. Стаи, орды, мириады насекомых одна за другой бились в стены корпусов. Менялись виды, менялся окрас и размер, нас атаковала вся фауна планеты. Мы не сопротивлялись, не произвели ни единого выстрела. Мы сидели взаперти и молились, чтобы выдержали окна и двери. Я обнимал Амели за плечи и думал лишь о том, как унять охватившую её дрожь. И ещё мне было страшно. Как никогда – намного страшнее, чем на Ехидне. Потому что боялся я не за себя. К вечеру насекомые схлынули, и мы, вырвавшись наружу, жадно глотали воздух. А на следующее утро началась новая атака. Она была гораздо слабее предыдущей и к полудню угасла. Больше атак не было, их нет и по сей день. Эпилог Я вышел в отставку, взял в банке кредит и приобрёл полдюжины списанных конвертиков. Сейчас у меня своя туристическая фирма, мы летаем в отдалённые участки Леса, там энтузиасты вот уже который год пытаются вступить в контакт с местной цивилизацией. Недостатка в клиентах нет, хотя контакт до сих пор не состоялся и вряд ли когда состоится. Моя жена Амели Волкова, в девичестве Брюйер, возглавляет кафедру энтомологии в институте, в который переросла лаборатория. Фауну планеты Курорт по-прежнему интенсивно изучают, Амели верит, что в результате именно через насекомых люди и Курорт сумеют понять друг друга. Я не оговорился – именно Курорт. Планета, она же важнейшая часть единого биологического организма, выполняющая в нём функции, схожие с теми, что присущи муравьиной или пчелиной матке. Амели говорит, что Курорт - фактически неисчерпаемый склад генетической массы, эдакий исполинский инкубатор. И что в его недрах производятся личинки более, чем миллиона различных видов. Таким образом, Курорт регулирует пищевые цепочки и поддерживает равновесие, необходимое для Леса - второй по значению части всего организма. И, наконец, это она, планета, десять лет назад объявила войну пришельцам, равновесие нарушившим. Войну она почти выиграла. И наверняка выиграла бы, не догадайся мы вовремя сдаться. А точнее, не додумайся до сути вещей Амели. Генерал Риверто тоже вышел в отставку и занимается торговлей репеллентами. Они сейчас на Курорте самый ходовой товар. Убийство насекомых на планете запрещено, нарушители подвергаются административным, а иногда и судебным санкциям. Так что комаросы изредка по-прежнему жалят, а мурацикады забираются в пищу. Не знаю, как туристы, а мы, старожилы, к этому давным-давно привыкли. |